Волжский откос

Это было счастливое и славное время... Совсем недавно. В прошлом веке. Мы были молоды и беззаботны, и нас еще не покинуло пьянящее чувство восторга при взгляде на восход солнца над морем. Мы еще грезили романтикой, и втихаря между сессиями заказывая в многочисленных севастопольских мастерских мицы и примеряя на рукава вожделенные курсовки с четырьмя уголками, и в глубине души уже были офицерами, покоряющими и глубины и весь мир. В газетных киосках еще было можно найти значки с олимпийским мишкой, но в магазинах уже не было водки и вина, убранного целомудренным Горбачевым, и даже за пивом выстраивались очереди, поражающие воображение. Колбаса тоже была деликатесом, но жизнь не казалась от этого серой и неинтересной. Мы еще умели любить... И не старались измерять любовь шириной кармана...
Заканчивался май, и уже через неделю мы, курсанты третьего курса, должны были погрузиться по вагонам и отправиться на свою первую береговую заводскую практику в могучий волжский городище Горький. Нас пьянило ощущение того, что мы уже почти офицеры, что завтра наденем фуражки и превратимся в полноценных старшекурсников, и что на улице самое жаркое лето в жизни. Что мы веселы, что сессия сдана, и что после практики нас ждет месяц упоительного отпуска, наполненного жаром солнца, улыбками девушек и вкусом терпкого крымского вина.
В поезд грузились, как и положено настоящим военным, в поле и вечером. А проще говоря, не на центральном вокзале славного Севастополя, а на пригородной станции «Мекензиевы горы». Провожающих все равно набралось с сотни две. Мамы, папы, друзья, а в большинстве своем подруги... Как и положено издавна на Руси, что отъезжающие что провожающие незаметно от командования надрались до состояния соловьиного свиста, и провожающее нас начальство облегченно вздохнуло, когда всеобщими усилиями нас запихнули по вагонам и поезд наконец тронулся. В поезде мы с величайшей радостью выяснили, что все проводники в составе, кроме бригадира, такие же как и мы студенты в летнем стройотряде!!! Естественно, не военные, и главное, не студенты, а студентки!!! Студентки третьего курса Горьковского педагогического института. Наши поредевшие командиры не смогли остановить экспансию бодрых и веселых гардемаринов по всему поезду, и вскоре в каждом вагоне в купе проводников наблюдалось оживление, веселье, а кое-где уже и вздохи и поцелуи. Короче говоря, нашими усилиями поезд лихорадило до утра, вагоны на остановках отпирать было некому, а на утро большая часть наших педагогических проводниц щеголяло в тельняшках на голое тело...
По прибытии в Горький начальство, немного поседевшее за полутора суток железнодорожного похода, приняло волевое решение, характерное для любой военной организации. Если никто не будет купаться, не будет и утопленников. Попросту, запуганные нашим весельем отцы-командиры, решили на месяц практики в славном Горьком лишить нас увольнений. Не пускать в город и точка. Ну, может, организовать пару экскурсий по историческим местам.... за ручку, но не более того. Вообще-то их было можно понять... если бы мы были повзрослее. Три старших офицера во главе сотни бравых сорвиголов, вырвавшихся из под стального пресса севастопольской комендантской службы, после тяжкой сессии, и в предвкушении долгожданного отпуска в городе на Волге, где было мало военных и много пива и вина в магазинах, несмотря на введение «сухого» горбачевского закона... Такой гремучий сплав мог взорвать любую карьеру... И нас заперли в четырех стенах бригады ремонтирующихся кораблей...
Но сладкая жизнь руководителей практики продолжалась недолго. Не больше недели. В первый же день вся рота ввязалась в жесточайшее противостояние с начальником штаба бригады. Этот каперанг был занимательнейшей личностью с огромным комплексом обиженного Наполеона и замашками унтера Пришибеева. При нашем первом следовании на завтрак строй, ведомый мной, был им остановлен, после чего каперанг довел до всех присутствующих, что такого безобразия, как наш строй, он в своей жизни не встречал, и что то, что мы уже четверокурсники, ему до одного известного всем места, и не зря правительство Италии лично из-за него два раза давало ноту Советскому правительству, и что в конце-концов нам придется маршировать на завтрак, обед и ужин, задирая ногу и чеканя шаг, и главное, с бодрой флотской песней на устах. Позже выяснилось, что в бытность командиром дизелюхи, он два раза добросовестно сажал свой «пароход» на камни чуть ли не на входе в гавань Неаполя, причем храбро держа оборону от итальянских морских пограничников стрелковым оружием. Если первый такой кульбит командование ему простило, то после второго решило, что мир с Италией дороже, и отправило храброго командира в почетную ссылку в Горький, командовать псевдобригадой подводных лодок в центре России. Отлучение от плавсостава не прошло у каперанга бесследно, бездействие ему претило, и мозги его замутило на почве строевой выправки окружающих его военнослужащих. А тут мы... Началась война. Мы дружно шли в ногу на приемы пищи, шелестя каблуками по асфальту, и по команде запевали либо «Пусть бегут неуклюже...», либо «...Пора-пора порадуемся...». Каперанга взводило, он нас останавливал, мне как старшине роты объявлял несколько суток ареста и заворачивал на очередное прохождение. Потом прибегали наши командармы и включались в нашу обработку, после чего мы попадали на прием пищи через минут тридцать, при дороге от казармы до столовой не более 200 метров. Мы не сдавались, начальник штаба тоже...
Потом капитан 2 ранга Сярбинов, наш руководитель практики, лоб в лоб столкнулся на сормовском рынке с пятью нашими бойцами, блаженно попивающими пиво, причем в гражданской форме одежды! Дезертиры были с позором сопровождены в казарму, гражданка была изъята, но начальники призадумались. Общее количество арестованных начштаба приближалось к сорока человекам, кадеты все более массово и массово выпрыгивали по вечерам через забор в самоход и плевали на проверки, а об них, старших офицеров, каждый вечер на докладе в бригаде комбриг, контр-адмирал, вытирал ноги... Решение пришло само собой. На следующий день в 18.00 Сярбинов построил всю роту, и официально раздав увольнительные билеты, выпустил за ворота бригады всех желающих до 24.00, как и водилось в училище. В итоге на переходе на ужин глазам начштаба, приготовившегося к вечернему изнасилованию курсантов, предстал строй, ведомый дежурным по роте и состоявший из шести человек. Ни попеть, ни шаг почеканить... Начштаба крепко обиделся и больше нас не контролировал. Замечания прекратились и настало золотое время... как нам, так и начальникам...
В ту субботу мы устроили чемпионат роты по скоростному выпиванию кружки пива в тогда знаменитом пивном баре «Скоба» недалеко от речного вокзала. Соревновались весело, шумно, да и чего ждать от пяти десятков гардемаринов, еле вместившихся в довольно небольшом баре. Соревновались на выбывание, поэтому вышедшим в очередной круг предстояло пить еще и еще... В итоге пивбар мы покинули в прекрасном настроении, слегка пошатываясь, и с напряженными мочевыми пузырями. Дальше компания разделилась, и я вместе с пятью или шестью ребятами решили завалиться на дискотеку речного вокзала, где работал фруктовый бар, в котором можно было запросто купить бутылочку «Пепси-Колы» за одну цену с портвейном, а за другую с и с коньяком. Оккупировав столик в углу и заставив его всевозможными бутылочками с «соками и прохладительными напитками», мы уютно расположились и начали обозревать окружающих.
Тогда я впервые увидел ее. Она сидела аккурат напротив нас через столик. На первый взгляд ей было не больше восемнадцати лет, и она была ослепительно хороша. Из меня даже хмель вылетел, как не бывало. Длинные, по пояс, распущенные волосы, чуть кругловатое и милое лицо, заразительный смех и чудная восхитительная улыбка. Большие, чистые и очень красивые глаза. Мини-юбки тогда были не в моде, но она, словно презирая моду, была именно в ней, и ее стройные и в хорошем смысле слова породисты ноги просто приковывали взгляд. Под обтягивающей футболкой вырисовывалась небольшая, но красивая грудь. Наверное, я выглядел до такой степени глупо и идиотски, что эта русалка обратила на меня внимание и несколько раз улыбнулась мне, на мой взгляд, небезнадежно...
Она сидела со спутником, который одной рукой обнимал ее, а другой перебирал ее волосы. Парень примерно наших лет, неплохо по тем временам одетый и с хорошо откормленной мордашкой. Про таких сразу можно сказать, что родители его любят до такой степени, что самому ему ни о чем думать не надо, а тем паче напрягаться по жизни даже не приходится. У таких мальчиков на лице всегда немного обиженное выражение и опущенные вниз уголки губ, как будто все вокруг них лишь мешают жить и создают только лишнюю суету и шум. Парень поймал взгляд своей спутницы и тоже взглянул на нас... Лучше бы он этого не делал. Он смотрел на нас, на будущих офицеров-подводников, как на пустое место, и в его взгляде читалось нескрываемое и безразличное презрение. Тогда мы еще не знали таких взглядов...
При первом же медленном танце я бросил фуражку на стол, и одернув фланку, направился к их столику.
- Разрешите вас пригласить?
Парень вальяжно повернул голову, и не убирая руки с плеча прекрасной незнакомки, лениво пробурчал:
- Девушка не танцует...
Я отступать не собирался.
- Мне кажется, я не к вам обращаюсь. Я хотел бы услышать ответ вашей спутницы...
Парень посмотрел на меня еще раз, и в его глазах появилось что-то напоминающее интерес к жизни.
- Послушай, моряк, свободен ты, она не т....
Договорить он не успел. Девушка резко встала, сбросив руку парня со своего плеча.
- Гриша, я, кажется, еще не твоя собственность. Мамой своей командуй. Пойдем, курсант, потанцуем...
И она, схватив меня за руку, потащила в толпу пляшущих. Там мы и познакомились. Ее звали Даша. Она была студенткой экономического факультета государственного университета. А парень... парень был ее мужчиной, хотя по ее словам порядком поднадоел ей своим занудством. Дальше все было как во сне... Мы танцевали, говорили, снова танцевали и снова говорили. Она пересела за наш столик, и вместе с нами потягивая «Псевдо-Колу», хохотала над шутками завзятого юмориста Гвоздева, танцевала в нашем кругу, и казалось, совсем забыла про своего кавалера. Тот еще с полчаса угрюмо сидел за своим столиком, несколько раз окликал ее, а потом, демонстративно шлепнув ладонью по столу, испарился в неизвестном направлении.
Мы веселились еще часа два. Потом Даша нагнулась и прошептала мне на ухо:
- Пашенька, давай сбежим куда-нибудь от всех?
Мне и самому хотелось чего-нибудь подобного.
- Веди меня, мой талисман. Пошли!
Даша встала, оглядела весь наш столик, заметно увеличивший свои ряды за счет девушек, собранных нашими орлами.
- Моряки! Ваш боевой товарищ Паша идет меня провожать! Попрощайтесь...
И обойдя весь стол, чмокнула каждого нашего в щеку.
- Пошли...
И сунув свою ладонь мне в руку, потащила к выходу.
На улице уже стемнело. Это был как раз такой теплый и ласковый летний вечер, когда хочется гулять до утра, петь песни и радоваться жизни во всех ее проявлениях. Я плохо знал город, а ночью и подавно. Мы еще где-то долго бродили по каким-то улицам и аллеям, ели шашлыки, целовались на скамейках. Помню памятник Чкалову, нависающий над безумной красоты видом Волги. Я совсем забыл, что мне к нулям в казарму, что я курсант, а не вольный студент. Я забыл обо всем. Мне было чертовски здорово с этой бесшабашно веселой и сумасбродной девчонкой.
Было уже совсем поздно, когда Даша вдруг сказала:
- Все. В Сормово ни ты ни я сегодня уже не попадем. А на такси у меня денег нет.
- У меня тоже. Все прогуляли. А пешком?
Даша рассмеялась.
- Ноги сотрем, мореплаватель... Пошли, есть идея.
Шли совсем недолго. Свернув в какой-то двор, мы подошли к высокому зданию.
- Покури здесь немного, я быстро. Не скучай.
Даша чмокнула меня в щеку и убежала за угол. Я закурил и огляделся. В здании кое-где горел свет, но подъездов было не видно. Лишь только пара дверей, и явно не парадного типа. Вот из одной из этих дверей и появилась Даша с двумя огромными яблоками в руках.
- На, жуй. Витамины. Очень полезно. Пошли...
Мы зашли. После нескольких шагов я понял, что это гостиница. К этому времени я уже успел познать вкус путешествий, и запах провинциальных гостиниц распознавал сразу.
- Идем. Это гостиница «Россия». У меня тут двоюродная сестра администратором работает. Свободный номер мне на ночь одолжила... по-родственному.
Мне стало немного не по себе.
- Даш, ты-то понятно, а я под каким соусом с тобой в одном номере окажусь?
Даша тихонько прыснула от смеха.
- Смешной ты... Да я Наташке сказала, что с Гришкой пришла. Она его не очень любит, поэтому в гости к нам не придет. А утром как чекисты тайными тропами уйдем. Вот и все. Пошли-пошли....
Я до сих пор помню этот номер. Номер 312. Небольшой одноместный номер на третьем этаже. Неширокая тахта, два кресла, старенький «Фотон» на тумбочке, скрипучий шкаф и старый черный телефон. И еще ванна. Когда мы зашли, Даша бросила свою кофточку на стул и сказала:
- Ну, ты давай, залазь в душ и ложись. А я пойду минут двадцать с Наткой почирикаю...
И ушла. Я разделся. Что будет дальше, я даже представить себе не мог. Поплескался под струями душа. Покурил. Даша не шла. Я лег в постель и закрыл глаза. И почти сразу провалился в сон....
Не знаю, сколько я спал. Наверное, недолго. Неясный и негромкий звук заставил меня открыть глаза. В дверном проеме, освещенная светом прихожей, стояла обнаженная Даша. Она совсем не стеснялась своей наготы. Длинные, распущенные, стекающие по плечам чудесной формы волосы едва прикрывали небольшие полушария великолепной груди. Тонкая талия подчеркивала красоту прекрасных бедер и длинных точеных ног. Кожа блестела от капелек не вытертой воды. Она была так красива, что я не мог не вымолвить ни слова.
- Уснул, Пашенька? Не злись милый, я заболталась...
Она подошла к кровати. Грациозно и плавно, как змея опустилась рядом со мной. Опустила ладонь мне на голову.
- Люблю пушистые волосы... Они такие мягкие... Поцелуй меня, Пашенька...
У меня больше никогда не было такой ночи, как тогда. Никогда и ни с кем. Даша была страстной и покорной. Она была скромной и ненасытной. Она была нежной и неистовой. Она была женщиной с большой буквы. Не знаю, откуда это было в ней в неполных 20 лет, но она была искренна и непосредственна. Она целовала как будто в последний раз, пытаясь губами досказать несказанное...
В эту ночь мы любили друг друга... Мы то сплетались в обьятьях, то откидывались на подушки, переводя дыхание...Мы говорили обо всем.... О жизни, о любви. О наших чувствах, и о наших мечтах... Мы шутили и смеялись друг над другом... За эту короткую летнюю ночь мы прожили огромную жизнь. Лишь только под утром мы ненадолго провалились в забытье, и Даша, свернувшись как маленький и пушистый котенок, задремала на моем плече. А я так и не уснул. Я лежал с открытыми глазами, и перебирая ее восхитительные волосы, думал о том, что, кажется, совершенно случайно, в незнакомом городе, нашел ту, которую многие ищут всю жизнь...
Через час в номер позвонила Дашина сестра. Было уже раннее утро, начинали ходить автобусы, и нам было пора освобождать наш ночной приют. Мы ушли из гостиницы тем же путем, через служебный выход во дворе. При свете утра оказалось, что гостиница расположена почти в самом центре, в пяти минутах ходьбы от нижегородского кремля. Людей на улицах было еще очень мало, и в автобусе на Сормово мы были чуть ли не единственными пассажирами. Даша была молчалива, и только прижимаясь к моему плечу, изредка касалась моего уха губами. Когда мы вышли на остановке в Сормово, я набрался смелости и спросил:
- Дашенька, дай мне телефон или адрес. Пожалуйста... Я напишу тебе. Мы обязательно должны встретиться еще. Ты...
Она откинула волосы назад. Посмотрела мне в глаза и грустно улыбнулась.
- Не надо, Пашечка... Зачем? Ты уедешь, а я останусь. Ну, попереписываемся... И что? Ты очень хороший, ты надежный, женщина должна мечтать о таком, но это не по мне - ждать мужа из моря месяцами. Я хочу все и сразу, и я думаю, что я достойна этого.
Я не знал, что сказать.
- А Гриша? Что он скажет тебе после вчерашнего?
Даша положила мне руки на плечи.
- Не думай об этом. Гришка меня любит и все простит. Он хороший и добрый, только слабохарактерный какой-то...
Мне стало как-то не по себе. Я чувствовал, что она говорит не то, не то, что думает где-то в глубине души.
- Даш, так нельзя...
Она вздохнула.
- Можно, милый мой Пашечка, можно... Я не хочу строить жизнь как из кирпичиков, день за днем. Жизнь пройдет, и не заметишь. А я, может, больше других имею право на счастье. Мир хочу увидеть, в столице жить. Надоело мне донашивать будущее за других. Иди, мой милый... иди... тебя, наверное, и так давно ищут. Влетит...
Она на мгновенье приникла к моей груди, потом резко отстранилась.
- До свидания, Пашечка. А точнее, прощай. Знаешь, я не люблю целоваться на прощанье...
И обняв меня, крепко поцеловала в губы. Не знаю, может, мне показалось, а может, и правда, но глаза ее были полны слез. Потом она отвернулась и быстро пошла через дорогу. Я стоял и смотрел ей вслед. Я смотрел, пока она не скрылась из вида. Потом я долго мучал себя тем, что не побежал тогда за ней, не остановил, не увез с собой, не поднял на руки и не унес, куда глаза глядят. Но тогда я не мог заставить себя двинуться с места.
В казарму я влез ровно за час до воскресного подъема. К моему изумлению никто из командиров мое отсутствие не заметил, что даже немного обижало. Старшина роты пропал на всю ночь, а они хоть бы хны. Да по большому счету и роты-то не было. Потом со слов очевидцев выяснилось, что начштаба бригады в знак примирения, а может, просто с горя устроил с нашими офицерами грандиозную попойку в бригадной бане, где они всем своим офицерским собранием и отошли ко сну. По такому случаю в казарме ночевало от силы человек десять, и пока я умывался, в казарму из всех окон гроздьями падала вся остальная рота.
Все оставшиеся увольнения я проводил в Сормово, безуспешно ища среди всех прохожих Дашу. Но увы, второй встречи с ней судьба мне не подарила. Через две недели мы уехали из Горького. Постепенно с течением времени как всегда и бывает, образ Даши постепенно принимал все более размывчатые черты, но я никогда не вспоминал эту ночь как мимолетный роман. Для меня она оставалось скорее потерянным прекрасным видением, которое я не смог удержать...
Без малого через двадцать лет я снова ехал в Горький. Теперь он назывался Нижним Новгородом, не было страны, в которой мы выросли, за моей спиной осталась флотская служба, автономки, увольнение в запас, новая работа. Я ехал в командировку, а попутно к женщине, хотя был женат и довольно счастлив в семейной жизни. Были последние числа апреля, на дворе стояла чудная солнечная погода. Поезд приходил рано утром, часов в шесть, и привокзальная площадь была еще совсем пуста. Я сел в такси, и попросил водителя отвезти меня в какую-нибудь гостиницу, но только в центре. Он предложил «Волжский откос». Мне это название ничего не говорило, и я согласился. Гостиница оказалась старым зданием в стиле сталинский ампир в двух шагах от все того же памятника Чкалова и с шикарным видом на волжский плес. Приехал я на один день и довольно быстро договорился с сонным администратором об одноместном номере. Заполнил анкету, получил ключ. Номер 312. Поднялся на третий этаж. В коридорах гостиницы еще были видны следы былой советской роскоши, но общее впечатления было удручающим. Облупившиеся стены, давно не чищенный паркет, выцветшие занавески. Открыл номер. Вошел. И тут меня как током ударило. Номер 312. Тот самый. И гостиница та же самая, только тогда было темно, и входили мы с служебного входа. Шагнул в комнату. Ничего не изменилось. Разве только вместо «Фотона» стоял такой-же старенький «Funai», и телефон стал поновее. И еще вместо ванной была современная душевая за пластиковой загородкой. Нахлынули воспоминания...
Прошлое прошлым, а кушать хочется всегда. Со вчерашнего вечера у меня во рту не было ничего, кроме шоколада и конька, выпитого с соседом по купе. Отогнав воспоминания, я привел себя в порядок и двинул на поиск обязательного для таких отелей буфета. Его я обнаружил на этаж выше. Буфет только открылся, и по причине столь раннего часа в нем никого не было.
За прилавком никого не было. Но уже пахло чем-то вкусным.
- Доброе утро! Живые кто есть?
- Есть, есть... Сейчас, минуточку!
Каюсь, я не приглядывался к буфетчице, вышедшей ко мне. Большую часть моего внимания занимала стойка с напитками.
- Здравствуйте! Накормите скитальца? Только приехал, все закрыто, а в желудке... пусто как в барабане. Буду чертовски признателен!
Буфетчица молчала.
- Так чем угостите?
- Здравствуй, Пашенька...
Я поднял глаза. Голос был какой-то призрачно знакомый. Передо мной стояла женщина средних лет со следами еще не стертой годами красоты, но морщины уже незаметно подкрадывались к уголкам глаз, а естественный цвет губ был затерт поколениями помад.
- Не узнаешь, милый? А я вот тебя сразу узнала, когда в номер оформляла... Как увидела, так и узнала. А уж как имя прочитала, никаких сомнений не осталось...
Я не мог поверить происходящему. Просто не мог. Это все попахивало если не мистикой, то уж явно чем-то нереальным.
- Даша... Дашенька? Господи, ты ли это?
Она улыбнулась, и тогда увидев ее улыбку, я вдруг понял, что это не сон. Это Даша! Та самая Дашенька, которая много лет снилась мне в самые трудные минуты, та, которую я вспоминал как несбывшуюся мечту, та, которую я берег в своем сердце незапятнанной и чистой сказкой молодости.
- Да, это я. Узнал-таки... А я здесь, в «Волжском откосе» администратором работаю. Уже семь лет. Я тебя специально в этот номер прописала... Думала, может, вспомнишь...
- Я вспомнил. Я тебя сразу вспомнил...
Даша вдруг встрепенулась.
- Ты садись. Я себе тут завтрак готовила, пока девочки продукты готовят, так вместе и позавтракаем. Баклажаны любишь?
Она сходила в подсобку и вернулась с подносом. Аккуратно разложила на столике тарелки, вилки с ножами. Поставила кастрюльку с тушеными баклажанами.
- Может, выпьем по рюмочке?
Я кивнул.
- Только напиток выберу я.
В буфете оказался вполне достойный армянский коньяк. Даша принесла две рюмки, а я положил деньги на прилавок. Мы молча сели друг напротив друга. Я открыл бутылку и наполнил бокалы.
- За встречу! Не чокаясь.
Даша опрокинула рюмку и охнула.
- Я, наверное, так никогда и не привыкну к крепким напиткам. Сухое красное- вот это по мне...
Я снова наполнил рюмку. Но только свою.
- Тогда не пей. Лучше я один. Мне сейчас надо. А ты на работе все-таки... Дашенька, как ты жила все это время?
Даша оперлась щекой об руку.
- Не знаю... Два раза замужем была. Дочка есть, Иринка. Скоро одиннадцать будет.
- А сейчас как, одна?
- Да... Первый был хоть куда. Красивый, стервец... Москвич. Пожила я в первопрестольной. Все было. Получила... хм... все и сразу. Квартира, машины, деньги, шампанское, кабаки, компании. Сначала нравилось... Только семьи не было. Я ему как красивая куколка при себе нужна была. Сама-то, дура молодая, думала, замуж выйду, отдам себя всю мужу, и все будет хорошо... Отдала все, а он начал потихоньку руку на меня поднимать... Как выкидыш произошел, я и ушла. Три года терпела... Налей-ка, Пашечка, мне тоже...
Я снова разлил. Выпили.
- А вторым Гриша стал. Помнишь его... Он тогда после тебя месяца три зубами скрипел, но все равно ко мне пришел. Бросила я его тогда через полгода. Гнусил, гнусил, всех мне припоминал, а жениться не хотел. А как бросила, так бегать стал с обручальными кольцами, давай, давай... Маменькин сынок, все думал, что шевелиться не надо, все само придет или родители на блюдечке принесут. Когда я с первым-то развелась, у меня уже квартирка в Москве была. А тут Гришка. Он поумнел, работать стал, зарабатывать. Не женился все это время. Приехал, встал на колени, говорит, люблю. И что-то меня так растрогало, что я согласилась сразу. Москвой я уже по горло сыта была, да и первый муженек и его дружки не особо хорошую славу обо мне пустили... Пашенька, я ему не изменяла, ни с кем, и в мыслях не было... веришь? Продала я свою двушку и вернулась в родной город. Купили хорошую трехкомнатную, цены-то не московские... Стали жить. Неплохо поначалу. Потом Иринка родилась... А потом его на старое прошибло. Изменяешь ты мне, следить начал, телефон подслушивать, а мне кроме спокойной жизни, дочки и его дурака ничего не надо было. Я о других мужчинах и не думала, хотя и знала, что многим нравлюсь... Да и не любила я его по-настоящему... А потом он сам ушел. К молодой. Все оставил и ушел. Я тогда почему-то тебя первый раз вспомнила... Единственный мужчина, с которым не закончилось пошло и грязно...
Она рассказывал, а я опрокидывал рюмку за рюмкой. Потом рассказывал я, и мы пили вместе. В буфете постепенно собирались постояльцы, но мы не обращали ни на кого внимания. Мы снова были вдвоем, и нам был никто не нужен. Мы вместе плакали, и вместе смеялись... Так прошло четыре часа. Потом Даша посмотрела на часы.
- Пора, Пашуля... Ты ведь не ко мне приехал. Да и меня Иришка заждалась, наверное...
Она достала из сумочки косметичку. Привела раскрасневшее от слез и конька лицо в порядок.
- До свидания, Пашенька... Может, и свидимся еще. Спасибо тебе за то, что ты был в моей жизни, пусть даже всего одну ночь. И еще... Знаешь, я не люблю целоваться на прощанье...
Наклонилась и крепко поцеловала меня в губы. И ушла.
Все-таки жизнь очень странная и интересная штука. Женщину, к которой я приехал, тоже звали Даша. Она была молода и красива. Она была очень похожа на ту мою курсантскую Дашу из прошлых лет. И она тоже то ли волей судьбы, то ли волей случая пришла ко мне в номер 312 бывшей гостиницы «Россия», ныне гостиницы «Волжский откос». Пришла через 19 лет после той... Наверное, в жизни каждой женщины и каждого мужчины есть свой «Волжский откос»...

Тоска.

Что ты "бикаешь", козел китайский? Без тебя знаю, что пора вставать. Черт знает что, каждый день "бикает"! Что там в окошке? У, лучше бы и не смотрел. Там ноябрь, во всей его монгохтянской красе, то есть дождь, грязь, пронизывающий ветер. Все 9 лет одно и тоже. Пойду морду лица умою. Бр-р-р! А у нормальных людей есть теплая вода. А мы - ненормальные, умываемся ледяной. Ничего, говорят, кожа на морде лучше сохранится. Если морда останется. Надо теплее одеться, придется в "аэропорт" ехать, пропади он пропадом. Ну куда ты, скотина волосатая, под ноги лезешь? Это кошка Хмырька любовь свою демонстрирует. Хорошо кошке, вся в меху, на улицу ей не надо. А мне надо. Где моя куртка? Стыдоба, вся в масле, рукава обтрепаны. Сволочи "базовские", уже год куртку не выдают. Ну ладно, погнали на службу.
Каждый день одно и то же, "стадо" военных бредет на построение. Вот эти бы лица показать в "Служу Советскому Союзу!". Пойду по тайге, чтобы никого не видеть, ещё насмотрюсь. Да-да, привет! Здорово! Ага! Откуда они здесь берутся? Ну и шли бы по бетону, чего они по тайге грязь месят? Пришел. Что там в штабе эскадрильи? Все нормально, энтузиасты в классе уже в "козла" режутся. Когда они себе руки уже отобьют? Ладно, пошли на построение.
Вот и комэска. Как всегда бодр и свеж. А чего ему? Не пьет, не курит. А вот правак делает и то и другое, поэтому несвеж. И не только поэтому, он вчера кого-то женил, "дружком" был, сейчас отпрашиваться начнет на второй день свадьбы. Так, какие планы? Понятно, поеду списывать девиацию, чтобы она сдохла вместе с этими самолетами. Остальные будут эти самолеты мыть. Да и правильно, самое то помыть самолет в ноябре, под дождем, чтобы грязная вода затекала в рукава, капала на фуражку. Сколько служу, так и не понял, нахрена мы эти самолеты моем? Чище они не становятся, только наша одежда становится грязнее. Надо сегодня молодого отрядного научить списывать девиацию, чтобы самому не кататься по три часа по полосе. Очень грамотно я решил. Молодец. Эй, Соловей! Бери с собой "говорящую" шапку, тебе повезло. Ты не будешь мыть самолет под дождем, ты будешь в теплом самолете крутить всякие интересные штучки. А потом графики рисовать будешь, тоже в тепле, а не на аэродроме. Все, полезли в "коробку", поехали в "аэропорт".
Все через задницу! Ведь знал вчера инженер, что будем по полосе кататься, почему АПА на запуск не заказал? Теперь ждать два часа, пока из "базы" выбьем. Черт с ним, с ожиданием, вот только кататься мы будем вместо обеда. Приехало АПА? Понятно. Соловей! Погнали. В самолете лучше, чем на улице, хоть вода в рот не попадает. Давай, крути, не бойся. Записывай. Правильно. Летчики! В чем дело? Я как сказал стать? Что? Какой правак? Ты что, совсем охренел? Мы тут девиацию пишем, а не учимся рулить! Вот сейчас закончим, вылезем из самолета, можете кататься по аэродрому, сколько влезет. Поставь самолет, как я сказал! Все, закончили, на стоянку.
Так, "приехали"! Вот гады! Угнали "коробку" в гарнизон, теперь 8 км под дождем пешком будем шлепать. Не ной, присягу давал? Во, давай, стойко переноси тяготы и лишения. А не то "народ покарает". Ну что за место такое проклятое, эта Монгохто? Ветер все время в харю, как не уворачивайся. Песня такая есть - "Ветер в харю, а я шпарю", это про меня. Доползли. Народ пашет, аж пар идет. Скоро доску для нардов протрет. Нет, сегодня графики рисовать не будем. Почему-почему? По кочану. Тебе что, хочется завтра мыть самолеты? Во, все пойдут мыть, а мы - графики рисовать. Учись грамотному планированию, Соловей, пока я еще служу. Ладно, пойду в штаб, посмотрю, чем любимый комэска занят. Сергеич! Зачем "коробку" себе под задницу поставил? Чего! А того, что я с девиации пешком перся, мало того, что без обеда, так теперь и мокрый, как собака. Какой телефон? Где этот связист? Почему телефон на стоянке не работает? Не знаешь? А где за получку расписываться, ты знаешь? Дождь? Провода оборвались? Мокро? А если завтра война, а мы без связи? Сергеич, пусть этот связист в субботу дежурным по полку сбегает, там в "дежурке" дождя нет. Совсем оборзел. Не, ну что ты смеешься? Конечно, без обеда, мокрый, чего хорошего? Чем ты можешь меня ешё больше огорчить? Какое собрание? Партийное? В 18.00? С какого бодуна? Перестройка в действии? Кто придумал? Наш замполит? Скотина! Где эта сволочь?
Другого времени нет для собраний? Я сегодня не могу, я жрать хочу. Ну и что, что член парткома полка? Вот я, как член парткома полка, тебя и спрашиваю, что это за подготовка к собранию? Почему наспех, на бегу, где объявление? Народ подготовиться должен, тезисы выступлений набросать. К чему подготовиться? Надо обнаружить недостатки, вскрыть причины их возникновения, наметить пути искоренения... Нет, не надо нам показухи, давай серьезно подготовимся и проведем собрание на следующей неделе, я как раз на Хабаровск борт буду перегонять, вы тут хоть прозаседайтесь.
По домам. Бодро, весело. Ну и что, что дождь, не сахарные, не размокнем, это не на службу идти. Что там по плану? Ничего? Отлично, мое любимое занятие. В телевизор поглядим, книжечку почитаем. Ну, вот и пришел. Где был на обеде? Где-где? В Караганде. Не вникай. Ужин готовь. Как детеныш? Нормально? Где сейчас? У Сашки? Прекрасно. Какие гости? Не хочу. К Валерке? В соседнюю квартиру? А что за повод? Аквариум купили? Это серьезно, не обмыть нельзя, лопнет. Ну ладно, погнали.
Ещё один день можно вычеркнуть из жизни.

у нас в Краснодаре в 93-м "тоже" была история...

Курсант-араб из Сомали летал на "спарке", и как-то совсем рядом с аэродромом (над Новотитаровкой) "перетянул" тангаж.
Ну, а на Су-17 движок этого не любит и начинает "задыхаться".
Курсант испугался и дернул катапульту.
Инструктор (а на спарках первыми выбрасываются вторые номера) успел только хрюкнуть по связи: "Не тяни...!" - и его выстрелило в синее кубанское небо.
Курсанта этого я больше не видал, но, (рассказывали) он почти поседел за те доли секунды в кабине, когда вдруг со всей отчетливостью понял, что выпрыгнул НЕ ОН, а сидящий сзади инструктор.

...а ОН, пытающийся спастись несчастный курсант из африканской страны, по бедности своей покупающей эти недорогие устаревшие железяки прошлого поколения не у америкосов, а у этих странных русских, ОН остался совсем один в кабине падающего (как он думал) истребителя-бомбардировщика.
И спасения нет!!!
Небо, запертая кабина, моргающие оранжевым предупреждения на приборной доске, голос до идиотизма спокойной "Риты" ("Рита" - речевой информатор об опасных ситуациях РИ-65 на базе магнитофона - КБ) и помпажирующий двигатель...
Действительно поседеть можно!

Я представляю, какими страшными мусульманскими ругательствами покрывал он "эту проклятую технику и этих проклятых неверных", так ловко заманивших в эту жестяную ловушку доблестного воина Аллаха... :)
И вот уже распахнулись врата ада, и трепещущее сердце несчастного вдруг замерло на миг, почувстововав как сжимаются стальные когти Джирджиса-злого-повелителя-джиннов, в общем, наступил тот самый распоследний момент окончательного отчаяния, когда катапульта "вдруг" сработала, и спасенный воин ислама полетел над плодородными кубанскими полями, влекомый не иначе как райскими пэри...

Ниче, все обошлось, комэске (а это он самолично с курсантом летал) сломало руку притяжными фалами, курсанту - нифига...

"...А собачка? А собачка дальше полетела!" - почти точно так, как в фильме про Дениску Кораблева. :)
Или как в истории про "беспилотный МиГ" в Западной ГВ.

Оставленая экипажем машина, демонстрируя советское упрямство и отечественную же надежность, чухнула движком и нормально проследовала со снижением в сторону Ростова.
Немного не долетела, возле Брюховецкой практически "на ровном киле" встретилась с землёй буквально в сотне метров от полевой МТС.
Долгая привычка машины к бомбометанию и тут не подвела: осколки легли аккуратно, с малым разлетом по направлению к сараям, ротор двигателя от удара вырвало из корпуса, и он кувыркался точно к "цели", и буквально тютелька в тютельку остановился метрах в пятнадцати от забора.

Мы потом неделю катались, откапывали, что осталось, и собирали осколки.
Все железо было прямо-таки размазано об землю, но лично мне удалось отыскать практически неповрежденный (даже стекло не разбилось) указатель барометрического высотомера. Видимо, во второй кабине его вырвало из панели, и сквозь рвущиеся кабели, сквозь мнущуюся первую кабину, вынесло в подсолнухи и кукурузу.

Размышления о воровстве и христианстве.

«Перемещение материальных ценностей
внутри гарнизона воровством не является!»
(капитан 1 ранга Шалов А.И. Зам.командира РПК СН по политчасти)

У нас воруют все. Не все это признают. А многие просто не понимают. Ну, унес ты после корабельного аврала по погрузке продовольствия пару банок с тушенкой домой. Ну и что? Страна не обеднела. И ты себя вором не считаешь. А назовут - оскорбишься не на шутку. И совершенно правильно сделаешь. Ибо суворовский принцип - делай как я, на этот случай очень актуален. Потому что больше всего и всегда воруют начальники. Конечно, за эти слова можно элементарно получить иск в суд за необоснованное оскорбление личного достоинства, а то и просто в репу руководящим кулаком, спору нет. Но... Давайте по порядку. И сверху. С больших звезд на эполетах. А потом уж и до нас, грешных, доберемся... А то как-то неправильно получится, мол, рыба гните с головы, но чистить мы ее будем все равно с хвоста...
Обыкновенный контр-адмирал в «арбатской флотилии» - так, один из множества московских штабных приживал, может на службу и в метро поездить, чай, не боярин. Может и квартирку пару лет подождать, не один такой. Москва ведь. Понимать надо. А он не местный. Не исконно арбатский, если с лейтенантских погон по московским коридорам не шуршал. А вот адмирал на действующем флоте - царь и бог. Барин, одним словом. Неземное существо. Практически святой. А святые не воруют! Он вдохновляют! Ну разве назовешь воровством, к примеру, посылку служебной машины за супругой-адмиральшей в аэропорт? За семьдесят километров. Туда - обратно. Пожечь казенный бензин. Это не воровство. Это призыв к укреплению семьи. Береги и заботься о семейном очаге. Вот так! Флотский адмирал в море ходит. Часто. Но практически всегда голодный. Не кормят его. Не поят. Согласно документов. Он чахнет и сохнет на борту подводного крейсера, он страдает от голода, но самоотверженно продолжает обнимать командирское кресло в центральном посту, периодически впадая в голодные обмороки и выпуская на палубу из обессиливших рук потрепанный детектив. А все почему? Ну зачем товарищу адмиралу нести свой продаттестат на пять-десять дней на корабль? Не барское это дело! Да и пайковые на берегу идут и идут. Денежки. Живые. А на корабле - сто сорок человек. Плюс адмирал с двумя-тремя «пассажирами». Чему нас учит в этом случае адмиральская святость? Да ведь одному из главных христианских заповедей! Делись! Делись с ближним твоим! И ведь делятся! От каждого по ложке - адмиралу со свитой котелок! Заказной, да и с меню вдобавок. Ведь адмирал еще и барин. Он хотя и питается по нормам довольствия, мало отличающимся от обыкновенного офицера, но кушать очень любит посытнее и получше. Всему экипажу перловочки с китайской тушенкой, адмирал картошечку жареную с отбивными уминает. Причем, на глазах у всех офицеров в кают-компании. Всем рагу из куриных горлышек, а товарищу адмиралу через весь корабль вестовой тащит в каюту пару цыплят в табаке. Отобедать. И еще обязательно, чтобы в холодильнике у барина всегда лежало что-то съестное. Побольше. Бутербродики всякие. Вдруг заурчит в святом адмиральском желудке. Вдруг слюна накатит. Раз в холодильник, а там все на месте... И еще. Пришли с моря. Ошвартовались. Адмирал на пирс. А портфельчик его обязательно интендант наверх вынесет... Правильно! Не пустой! Уважай старших! Оказывай им внимание! В виде пары палочек сырокопченой колбаски, балычка, язычка, икорки. Вдруг у адмиральши на берегу финансы истекли? Вдруг золотопогонная семья голодает? А кормилец тут как тут! Какое же тут воровство? Сплошное христианство. Совести ради, надо сказать, что не все адмиралы такие, не все... Но по нашим нынешним внезаконным временам большинство.
Это же все мелочи, понимать надо. Это же не сухопутные лампасники, которые силами вверенных полков и дивизий себе дачи строят жилой площадью на полгектара. В тундре не расстроишься. Конечно, можно себя и особо приближенных вставить в какую-нибудь государственную программу по расселению военнослужащих с Севера. Благо, кроме штабных об этой программе никто из обыкновенных моряков и не слышал, а если и ненароком прознал, то посчитал за полную фантастику. Ну кто поверит, что государство офицерам даже коттеджи строило? Никто. А зря. Строило. Адмиральству плюс штабу, плюс тылу, плюс... Короче, много плюсовых офицеров. Как раз из тех, кто море по больше части или из окна кабинета видел, или по телевизору. Так это же государство. Не украл же. Правда, попутно оформил квартирку восемнадцатилетней дочке в стольном граде Санкт-Петербурге как героине-подводнице. Так это же кровь родная. Возлюби ближнего своего! И возрадуйся! А то что мичмана-турбиниста с семьей, который служить начал, когда адмирал еще в кроватке писался, и тридцать с гаком автономок вытянул, пришлось из очереди вроде как убрать, так это жизнь. Мало ли как бывает. Не повезло. А адмиральской дочке повезло. Да воздастся каждому по заслугам... родительским.
Особенно честны наши флотоводцы в отношении денег. Ну не платят их уже третий месяц. Не платят. Выстроит тогда, бывало, командующий в мороз всю флотилию на плацу и начинает, словно революционный матрос шинель на груди рвать. Нет денег, ребята! Я за вас! Потерпите! Еще месячишко... А там, а там... Самолет за деньгами в Москву уже улетел! Скоро обратно прилетит! Да я сам уже три месяца ни копейки не получил... Бедствую... Дети плачут... Но я же терплю!!! И так адмирал разойдется, что слеза на глаза просто невольно накатывает. Наш же человек, флотский, в одном гарнизоне живем... И вроде как вериться ему. А флотоводец с трибуны сошел, в кабинет вернулся, вызвал своего мичмана-финансиста и говорит, мол, давай, дружище, мне зарплатку на полгодика вперед получим. На новую машину не хватает. Мичман руку к козырьку. Есть! И пошел... Пошуршал бумажками в своей каморке и родил приказ об уходе адмирала в полный отпуск то ли за этот год, то ли за следующий. Естественно, с полной выплатой. Потом еще один приказ. О досрочном возвращении из этого же отпуска. И еще один. Об очередном уходе. Отпуск у подводника большой. Месяца три. А деньги и все надбавки положено платить вперед. Три месяца, да еще три, вот и полгода. Главное - законно. А через неделю адмирал снова душу рвет перед народом. Я... Сам... Голодаю... Ни гроша... Но ведь не обманул. Ни гроша. Купил ведь новую машину. Все истратил. Вот и не осталось. И самое-то интересное, что под шумок пол штаба таким манером денежное содержание тоже себе оттяпало. Но, естественно, поскромнее... Погоны-то не такие расшитые. Только месяца на три вперед, ну, без наглости... А за ними и командиры кораблей потянулись... Ясное дело. Главное условие постоянной боевой готовности флота - сытость и обеспеченность командного состава. Румянится лицо у начальника - и подчиненный спокоен. Враг не пройдет!
А еще говорят, что продают высокие чины военную технику направо и налево. Вранье это все! А если и не вранье, то эти слухи исключительно про сухопутные войска. Это они ворье и разгильдяи в Германии целые городки бросали, Это они бессовестные злобному Дудайке в Чечне горы оружия подарили практически безвозмездно. Это они, предатели бессердечные, Севастополь сдали... Флот не продается! Он просто дарится. Подарили вот Индии наш первый авианосец «Киев». Старый, мол, корабль. Денег на ремонт нет и не будет. Лучше друзьям отдать. Деньги с Радж Капуров взяли мизер. На сигареты, если сравнить с мировыми ценами на металлолом. Ну и что, что на «Киеве» оставили антенну зенитную из чистого титана стоимостью с не один миллион? Долларов. Сам видел. Это случайность. Забыли. Запамятовали. И не ее одну... И не одного титана... А у нас в Сайда-губе целая флотилия стояла на консервации. Крейсера, ЭСКры, морские охотники, сторожевики, плавбазы. Много. Стояли, стояли - и пропали. Быстро так, за года полтора. А недавно смотрю телевизор, глядь, показывают, лежит крейсер «Мурманск» на камнях у берегов Норвегии. Как после битвы. Стволы орудийных башен в небо смотрят. Надстройки ржавые из воды выглядывают. Мертвое железо. Уже не наше. Дизельные лодки наши под кабаки в Германию и Голландию отдали. Так это же для людей. Общественное питание европейских стран поднимать.
Это по старой памяти советских времен наши лаперузы золотопогонные только жилищно-бытовые комиссии подчищали перед тем, как всяческий дефицит низшему составу подарить, да и то самую малость. В те былинные советские времена им на все хватало, все было, и тащить надобности не было. Да и сейчас по большому счету тащить надобности тоже нет. Но... жаба-то давит! Адмирал я, а мерседеса нет... И потащили... все что плохо лежит... да и то, что неплохо тоже потащили. А если вспомнить, как финслужбы флотов наших океанских в середине 90-х флотские деньги, а попросту зарплату по месяцу-другому через коммерческие банки гоняли, а на эти проценты немалые жили припеваючи, квартиры в столицах скупая... Много чего бывало-то...
Ну да бог с ними, с адмиралами, их не так много, воровали бы они одни, это было бы по-божески. Но от капитана 1 ранга до адмирала всего одна ступенька, и капразов на флоте гораздо больше. И они тоже хотят красиво жить. И пытаются по мере возможности это осуществлять, само-собой, с оглядкой на вышестоящих товарищей. Что есть капитан 1 ранга во флотилии подводных лодок? Это командир корабля - маленький господь бог в небольшом царстве с населением в полторы сотни душ. А что может такой маленький царь в отведенном ему царстве, да еще с усиленными возможностями в виде Уставов ВС? Может все. Кроме расстрела, который, кстати, тоже может совершить, правда, в крайних обстоятельствах и при крайней необходимости. Оставим в стороне боевую подготовку и прочую военную жизнедеятельность, про нее командиры, хочешь-не хочешь, не забудут. А вот повседневная жизнь... Ну, про «отпускные» деньги, личный продпаек в холодильнике и в портфеле и все описанное выше опустим.. Все то же самое, разве масштабом поскромнее. Но у командира есть личный резерв. Экипаж. Вот то, где развернуться можно!!! И разворачиваются ведь... сильно... некоторые.
В экипаже подводного крейсера около полутора сотен душ. Примерно около 40 офицеров, примерно столько же мичманов и остальные матросы. У каждого из них на Большой земле есть родственники, разные родственники, у кого сапожник, а у кого, к примеру, директор мебельной фабрики, или председатель колхоза. Это сейчас на срочную службу идут только те, у кого нет денег откупиться, или отдельные фанатики, а даже под закат Советской власти шли все, или практически все. На нашем корабле, к примеру, служил матрос Гафт. Известная фамилия. Племянник. И дядя его приезжал навестить во время гастролей на Кольском полуострове. И с командиром душевно говорил о разном. И потом, говорят, все время, будучи в Москве, находил невероятным образом дефицитные билеты на самые громкие спектакли «Современника». И это все же не самый показательный пример. Это просто пример повышения духовного и интеллектуального уровня командира корабля. А есть и посущественнее. Приходит, допустим, к командиру мичман Пупкин, и говорит: тащ командир... отпусти ради бога на недельку домой, под Ростов. Деньги платят нерегулярно, редко, скажем прямо, трех детишек и жену кормить надо, а я там, у брата в станице картошечки и овощей на зиму, мясца копченого и прочей снеди себе и семейству на зиму привезу. Все равно, тащ командир, сидим в казарме, корабль не держим... Сведет командир брови сурово, поиграет желваками, подумает. Вздохнет, махнет рукой и отвечает: езжай Пупкин, понимаю тебя, время ныне трудное, надо личный состав беречь и помогать ему пережить этот бардак, езжай. Беру на себя ответственность! А не сможешь ли, Пупкин, и мне прихватить... того же самого, и столько же? Я ж с тобой из одного котелка жую, из одного кошелька деньги получаю, в той же грязи валяюсь... Денег у меня сейчас нет... Ты езжай, а я потом расплачусь... наверное. Пупкин намек понимает и с утра стартует на своей колченогой "шестерке" через всю страну. А дома его родня, благо все свое, домашнее, на своих огородах выращенное, снабжает по полной, и несется через недельку Пупкин обратно с доверху забитым прицепом и салоном в родную базу, где его уже ждет командир, грудью все это время прикрывавший ушедшего на «боевое» задание мичмана. И все довольны. И Пупкин, которому теперь есть что положить в тарелки своим детям, и командир... все же «забывший» отдать денежки за полтонны груза. А сколько можно такого провернуть с теми офицерами и мичманами, у кого родня может что-то достать или очень дешево отдать: мебель, одежда, машины, путевки и прочее. Тут, конечно, деньги отдавать придется, но очень и очень небольшие. Родня ведь своих всегда помнит, любит и заботится, а потому «обиженным жизнью» служакам всегда готова помочь.
А есть варианты еще поинтереснее. На каждом корабле всегда есть «мертвые души». Всякие списанные, штабные и прочая накипь. Получают денежки они по-морскому, стоят на довольствии, и все прочие блага плавсостава имеют на бумаге в полном объеме. А вот реально-то все не так просто... Они ведь и в море «ходят»... Вот сидят в штабе пара мичманов и один списанный офицер, бумагами шуршат в строевой части. Они-то по уму понимают, что если надо, их в море вытащат, несмотря ни на что... А тут прибегает помощник командира и говорит: мы в море на контрольный выход, давайте-ка ваши продаттестаты, штаба много идет, их кормить надо... У ребяток выбор невелик. Не отдашь - можешь и сам в моря загреметь, или с командиром отношения испортить, а он, кстати, денежные ведомости подписывает, да и после размеренной штабной работы в моря ох как не хочется... Потом помощник, таким образом, еще пару-тройку не очень нужных в море матросов прикомандировывают... приказом по дивизии, берут у их помощников продаттестаты, а самих оставляют на берегу. И вот идет крейсер в море суток эдак на 20, а на борту «мертвых душ» человек 5-7, а это сколько продовольствия лишнего-то! Штаб все равно кормится за счет экипажа, а вот излишки эти, очень, скажем, немалые, потом куда идут? Правильно! В холодильник командира и в холодильник интенданта, а кое-что и на корабле остается... в виде НЗ. Поэтому и получается. Что очень часто на кораблях, самое доверенное лицо командира не старпом, не помощник командира, а именно интендант финансист. Один командира кормит и поит. Другой командира «финансирует» и «кредитует». А морское денежное довольствие, которое нарабатываются «мертвыми душами», как правило, им не дается. Они же в море не ходили. Но выписывается всегда, ведь согласно приказа они в море были. Потом получается финансистом, и... Дальнейшая судьба этих денег, надеюсь, ясна и без подробных объяснений.
Много чего могут командиры. Много чего могут рассказать об этом офицеры. В советское время, надо ему отдать должное, их даже и сажали за это. Редко, но сажали и адмиралов. Но, как правило, все же мусор из избы не выносился. Гаджиевцы, наверное, помнят командира «Ленинца» с его гаражом консервов и прочими радостями жизни. Так и остался пенсионером, правда, с определенными ущемлениями, но не в виде тюремного заключения. А сейчас никому и этого не надо... Время такое, хватай, пока не кончилось... Да бог с ними, командирами да адмиралами, они же не с пеленок начальники, они тоже из младшего офицерства вырастают...
А вот тема рядовых офицеров и мичманов тонкая и деликатная. Откинем тыловиков и штабных, которые рвут и будут рвать во все времена все, что под руки попадается. Служба у них такая, ничего не попишешь. А вот кем был плавсостав в 90 годы? Обиженные, униженные, разоренные, безденежные и брошенные государством люди. Мужчины, уходившие служить великому государству, оказались никому не нужны, кроме своих начальников. Да и начальники-то, в большинстве своем, пошли уже не те... Им же с высоты своих звезд гораздо лучше было видно, что катится флот в тартарары, и будет катиться до тех пор, пока кто-то на самом верху вдруг не осознает, что его почти и не осталось. И видно им было, что сейчас самое время для того, чтобы вопреки всем правилам навертеть себе на погоны лишние звезды, не считаясь ни с чем. Это раньше надо было о личном составе думать, когда с ним годами в море ходить приходилось. А ныне настал период временщиков, одна автономка - и поехал в Питер в академию. Вернулся, еще одна автономка... и бац! Уже адмиральская должность. А там уже и «паук» на погон упал. Зачем такому орлу о личном составе думать? Самое главное - один поход осилить без замечаний, без происшествий, без негатива, а там дальше... да хоть потоп! Командиры перестали держаться за свои экипажи, и не стало экипажей. Командиры стали меньше думать о своих офицерах и мичманах, а больше о себе, и стало понятно, что ты никому не нужен. А причем тут воровство? Да вроде и не причем, но и они воруют. Но разве можно обвинять человека в том, что он, не получая уже третий месяц зарплату в Заполярье, прёт домой консервированный картофель и базовский полусырой хлеб, чтобы накормить семью, в то время, когда его командир корабля покупает новый автомобиль, командир дивизии требует в море «цыпленка табака», когда весь экипаж давится перловкой, а командующий флотилией каждые пару месяцев отправляет на Большую землю парочку контейнеров неизвестно с чем. А безнаказанность, она имеет расслабляющие свойства. Раз не поймали, два не поймали, глядит офицер или мичман на старших товарищей, и уже тащит на рынок химические фильтры с ценными металлами, или еще какие корабельные штучки, за которые деньги можно выручить. И еще что-нибудь покруче... слава богу, что хоть стрелкового оружия на лодках маловато, не сопрешь без шума великого. Зато можно спереть такое, что корабль в море через пару суток такую аварийную тревогу с добавлением слова «фактически» отработает, что всем мало не покажется. А сколько всего еще на бумагу просится, даже не описать. Отдельная книга получится.
А при чем же здесь христианство-то? Несвязанно вроде как получается. А вот и нет. Заметили, что пошла последние годы мода, по другому к величайшему сожалению назвать не могу, строить в военно-морских базах часовни и церкви? Мол, возвращаемся к истокам. Возьмем перед походом и поставим по свечечке Николаю-угоднику, покровителю мореходов, и душа очистится от скверны, и грехи простятся, и море примет как родного... Так-то оно так. Но кто-нибудь задумывался, на какие-такие средства все это строится? У флота на это денег нет. У него на самое важное-то не хватает. Пожертвования? Это чьи же? Так и рисуется картина со стоящим в метро седовласым адмиралом с табличкой на груди и ящичком у ног. А на табличке слезувышибающие строки: «Люди добрые! Православные! Помогите, кто чем может, на постройку храма Николая-угодника в г. Н-ске-199, Мурманской области!» А ящичек опечатан печатью местного прихода и гербовой печатью флотилии. Самим-то не смешно? А думаю, что все происходит так. Церковь-то немного денег все равно дает... Ей позиции за 70 лет утраченные восстанавливать надо. Еще спонсоры дают... есть сейчас такое «боевое» образование на флоте. РПК СН «Рязань» - а спонсор - губернатор Рязанской области, Крейсер «Москва» - читай, сам Лужков, и так далее. Вот и они деньжат отсыпали. А дальше начала истинно флотская смекалка работать. Может, кто слышал, есть такой интересный способ строительств, как «хап-метод»? Военные уж точно все знакомы. Но на всякий случай поясняю. Вызывает адмирал начальника тыла и приказывает ему в 3-х месячный срок построить... пусть церковь для матросов. И при этом поясняет, что денег на это нет, есть кирпича немного и цемента, как раз на фундамент, ящик гвоздей и 3 рулона обоев... веселеньких. Но Родина приказывает - построить! Адмирал всемерную помощь в рамках гарнизона обещает. И началось строительство! Хап - от каждого экипажа по 3-5 морячков откомандировывают в этот стройбат. Хап - приказ от всех кораблей выделить из собственных запасов по 5 банок краски корабельной, и еще всякой всячинки по мелочи. Хап - флотский стройбат отправлен брошенные казармы и дома на кирпичики разбирать. Целые брать - колотые откладывать. Хап - брошены пару «Камазов» с бойцами для сбора брошенных досок и бревен по дорогам. Причем если можно попросту спереть - хватайте, чем больше соберете, товарищи матросы, тем на больший срок в отпуск уедете. Лежит около камбуза стройматериал для его ремонта, еще полгода назад выделенный - все отдать на церковь! Духовность поважнее желудка-то будет. А камбуз дан приказ тоже подремонтировать... потом... таким же методом. И смотришь, а церковь не по дням, а по часам растет. А тут и спонсоры с церковью, кто денежками, а кто и стройматериальчиком помогать начинают. Денежки пока в сторону, материал тоже, по большей части на задний двор откладываем. Вот проходит 3 месяца. И встала церковь посередь базы военно-морской с крестом (дарован спонсорами) на куполе золоченном (дарован патриархией). Ну и ничего, что немного неказиста, на то он и флот, чтобы в море ходить, а не строительством заниматься. И начинается действо. Освящение, речи, моряки в парадных мундирах, хор, оркестр медью сверкает, бакланы перепуганные вокруг носятся. И все довольны. Церковь - новым приходом. Население - хоть какому-то развлечению радуется. Матросы, храм воздвигавшие, отпуску будущему. Спонсоры - зримому воплощению их благотворительности. А более всего рады начальнички. Построен-то храм «хап-методом», как говорится, с бору по сосенке... Ну, пришлось немного денег из спонсорской кассы на внешнюю отделку выделить, так то ж копейки, да и спонсоры сами парни не промах, они под эту помощь флоту бог весть сколько денег прикарманили, да и нас не обидели. И вот поехали стройматериалы, сэкономленные в контейнерах, какой под Питер, какой под Москву, на коттеджи недоделанные офицерству верховному, а деньги-то уже давно обналичены под ту же фиктивную закупку таких же самых стройматериалов. Под ту же церковь... Вот тебе и вся христианская благодать....
Флот - частица Вооруженных Сил. Вооруженные Силы, как известно из современной периодической печати, это зеркало государства. Вывод напрашивается сам: флот - зеркало государства, но принимая в учет специфику флотской жизни, это зеркало искривленное. Своеобразное такое. Но внешне очень красивое. А теперь еще и православное.
У нас воруют все. Кто не согласен, покопайтесь в своей собственной голове, напрягите мозги. Извлеките из кладовых памяти моменты, которые воспринимали как само собой разумеющееся, и вы будете вынуждены признать, что грех присваивания чужого висит и на вас. Устыдитесь. Но это не порицание. Система такая. Вороватая. А посему и вывод: воровать много - плохо. Но еще хуже воровать мало. Не по-христиански это... Мало украдешь - храм не построишь...

ЯБЛОЧНЫЙ СПАС

Эта история произошла в гарнизоне Кречевицы, что возле Новгорода Великого.

Мы облётывали наш самолёт после регламентных работ. На его приёмку в АРМд (авиаремонтные мастерские дивизионные) прибыла помимо лётного экипажа группа лиц инженерно-технического состава, состоявшая из начальника технико-эксплуатационной части отряда капитана Дмитрия Лукошкина и начальника группы радиоэлектронного оборудования старого, обветренного как скалы, капитана с известной в авиации фамилией Ильюшин. Для краткости, да и по привычке я их буду звать просто - Дима и Витя. Надо заметить, что наш Ил-18 N75899 - это воздушный пункт управления Командующего 4 Армией ВВС и ПВО. На нём установлен бортовой узел связи. Для нашего повествования достаточно будет сказать, что в числе разных железок в этом самом БУСе имеется телефонный коммутатор («Барышня! Смольный!» - представляете это чудо конструкторской мысли?) и в придачу к БУСу зам. его начальника старший лейтенант Эдик Шестируков - монстр радиосетей и вечная головная боль командиров.

Что такое приёмка самолёта из регламента? Это, прежде всего, море бумажек: формуляры, паспорта, тарировочные графики, журналы. И на всякий случай - осмотр самолёта. И только потом облёт. Надо заметить, что облёт - штука довольно скучная. Очень весело носиться над аэродромом на высоте 7800 метров в течение часа-полутора! Тем более, что кроме экипажа на борту, как правило, никого не бывает. Но это - как правило. А ведь нет правил без исключений. Вдали от базы, от всевидящего командирского ока и его карающей десницы... Да ещё яблочный спас подоспел. Короче, Дима и Витя, слегка подшофе по случаю спаса и удачной приёмки, с бутылкой напитка «Яблочный спас» погрузились в самолёт, благо, парашютов было с избытком. Облёт прошёл штатно, системы работали нормально - не о чем говорить. А после - тёплая бетонка, кузнечики трещат. Экипаж курит, делится впечатлениями. И тут, среди этакой благодати, замечаем, что Дима не может попасть сигаретой в рот, а Витя как-то странно ухмыляется. Естественное любопытство - в чём, собственно, дело? После непродолжительного отнекивания Дима дрожащим голосом поведал.

Минут через 20-25 после взлёта, ополовинив бутылку, Дима с Витей обратили внимание на стоящий на столе телефон спецсвязи (стандартный ЗАС-аппарат). Раздухарившийся Лукошкин предложил позвонить «заказать водки и баб». Снял трубку и убедившись, что телефон не работает, рявкнул: «Так! Водки сюда холодной и баб!». И, совершенно собой довольный, трубку положил. В это же время Эдик проверял работу коммутатора и решил пошутить. Подал сигнал вызова на тот самый аппарат, по которому «звонил» Дима. Тот аж поперхнулся, побледнел и трубку брать отказался наотрез - никого, мол, нет дома. Ильюшин давай его урезонивать, дескать, просил всякого-разного? Вот и разгребайся. Взял. А оттуда строгим голосом перепуганного насмерть Диму Эдик спрашивает: «Что? Водка кончилась? Водки вам холодной? А может, баб ещё?» Представляете состояние бедолаги Лукошкина?...

Хохотали мы до коликов в животе. Надо отдать должное Диме, он смеялся громче всех, когда сообразил, что к чему.

Много времени прошло, но до сих пор мы со смехом вспоминаем тот эпизод. И Дима смеётся вместе с нами, но почему-то чуть-чуть смущённо.

http://rvvaiu.ru/story/default.asp?id_stories=3