Не так идем, как ветер дует, а как паруса ставим

Роберт Фултон - отец парохода - не ведал, что творил. Его авантюрный гений дал дорогу 'айронклэдам': паровым мониторам, дредноутам, броненосцам и крейсерам - монстрам, жадно раздававшимся в длину и ширину и требующим новых 'жертв': все большего количества угля и чернеющих от их копоти парусов.
- Уберите их, - раздраженно говорили машины в сторону увядающей парусной оснастки.
- Зачем Вам бом - брамселя? Отдайте их ящики под уголь! - шипели форсунки.
- Да, да… И последний фок тоже снимайте. Он тормозит наше движение вперед! - визжали редукторы.
- Кливера почему еще тут? Вы не поняли! Мы - двигатели цивилизации. Дайте время, летать скоро будем! И не на привязи как ЭТИ безродные тряпки. Наш отец - Фултон, а у парусов кто? Неизвестный дикарь?
- И мачты? Их... тоже ... пилить?
- Оставьте пока. Может пригодятся ... Да, бушприт срубите - это теперь не модный аксессуар.
И низвергнуты были марсовые в кочегарки. Имя им теперь - механики. Но и они иногда продолжают вспоминать о Парусе. С надеждой… Потому и говорят до сих пор 'I'm sailing' (Иду под парусами) чаще, чем 'I'm steaming' (Иду под паром).

9 градусов 30 минут северной широты 167 градусов 30 минут восточной долготы - точка в Тихом океане, у которой хотя бы один раз побывал каждый корабль нашей бригады. Причина не в том, что это место отдания флотских почестей, хотя на дне лежит семь японских 'Мару', потопленных в годы Второй Мировой, и даже тяжелый немецкий крейсер 'Prinz Eugen', славно сражавшийся с британскими 'Худом' и 'Принцом Уэлльским', но ставший жертвой ядерных испытаний 1946 года. Причина даже не в том, что здесь шикарное место для рыбалки и загара. Атолл Кваджалейн - парадиз на Земле, искрящийся разметанными в океане бусинками ожерелья красавицы Льен - 96 коралловыми островками, помнящими легкую походку этой сказочной феи, перепрыгивавшей с Эбадона на Табик и с Бигеля на Омелек. Но сказке всегда приходит конец. Атолл остался раем, но раем падшим, соответствующим другой легенде - о демоне острова Адри, сожравшем детей Ликитуту, старухи-матери с острова Эбадон. Современного демона зовут мистер 'Минитмен'. Он более грозен, чем пращур; он летает быстрее звука и извергает огонь, он межконтинентально - баллистический. Ради встречи с ним мы и ходили в эти края, чтобы однажды, пролежав в дрейфе неделю - другую, увидеть его и ужаснуться. Не из космоса, а почти из-за ночного горизонта, с шипением появляются его две первые горящие головы, освещая острова Рой и Намур. И вдруг, обгоняя их в стремительном змеином броске, появляется третья, взбивая спящую лагуну Кваджалейна. Никогда в жизни не видел ничего более красивого и страшного. В голове еще долго звучит Вагнер ... Ждешь включения света после окончания сеанса фантастического фильма, но он не включается ... Грустно ... Жутко. Не хотел бы больше туда…





Но были корабли, которые ходили в этот район как на работу. Их было два близнеца, поэтому объединю их названия в одно - 'Заморье'.
'Заморье' - крупный корабль, созданный на базе океанского рыболовецкого траулера, коробка (именно почти прямоугольная коробка) с высокими бортами и развитой до неуклюжести надстройкой. Приводилась в движение эта махина единственным двигателем и винтом, что являлось причиной нежелания многих служить на нем - и так в море полно опасностей.
Уходя на боевую службу, 'Заморье' долго шаркало двенадцатиузловым ходом до Маршалловых островов. Придя, ложилось в дрейф у 'ног' атолла Меньшикова (так назывался в 19 веке Кваджалейн) и начинало шестимесячную работу - слежение за деятельностью американского Тихоокеанского ракетного полигона, простирающегося на 4000 км от авиабазы Ванденберг в Калифорнии.
Внешне это было мирно лежащее в дрейфе судно, за многие годы ставшее привычным атрибутом местного пейзажа. Что творилось внутри его? Об этом расскажут позже - лет через 30 - 50.
Но что - то можно уже сегодня - о 'романтике' его походов.
Лежа на линии Рой - Намур, 'Заморье' тяжело дышало: тяжело дышал и его экипаж, знающий только 'рашн кондишн' - кусок картона в иллюминаторе и вентилятор, бесцельно вдувающий внутрь 'плазму' экваториального бриза, сипела и машина корабля, потеющая от адской влажности. Матросы в кубриках вообще не дышали - их иллюминаторы были заварены во время последнего заводского ремонта - валкий корпус имел тенденцию черпать воду бортом. Изыски райской службы!
Но в один из дней конца семидесятых годов их райская служба чуть не превратилась в рабскую. Как всегда шутили члены экипажа 'Заморья', главное в их походах было 'не стать рабами, окучивающими пальмы Кваджа'. Сглазили!
В тот день, дав ход, корабль намеревался отскочить подальше от территориальных вод атолла, к которому его, лежащего в дрейфе, несло. Но неожиданно корабль передернуло от сильного удара и вибрации - полетел распределительный вал главного и единственного двигателя!
Паники не было, так как расстояние до тервод было еще приличным. Пока механики разбирали двигатель, решили спустить рабочий катер и взять 'Заморье' на буксир. Тщетно! Сообщив командованию флота, стали готовиться к возможному уничтожению документов и аппаратуры и оставлению корабля на плотах и шлюпках, зная, что в полете находится бомбардировщик ТУ -95, получивший задание потопить его, если ремонт окажется невозможным.
Тогда то и вспомнили о парусе! Командир приказал достать все брезентовые чехлы и вешать их на мачты, ловя отжимной ветер. И это помогло - 'Заморье' потянуло от рифов, но ... уже через территориальные воды, в которых недоуменно паслись два американских фрегата, катер береговой охраны и срочно вызванный морской буксир, предлагающий помощь. От помощи отказались - кто его знает, что у них на уме? А тут еще и механики дали ход, заварив треснувший вал. Кораблю хватило тех нескольких минут, пока машина не сломалась окончательно, чтобы отскочить от Кваджалейна и начать дрейф в сторону экватора. Через пару недель к ним прибежал наш морской буксир и, взяв за ноздрю, отбуксировал 'Заморье' во Владивосток.

- Сорри! - только и сказал бы Фултон.