Тоже вплавь, но серьезно:

Это - жизнь


Ночью, сразу после нулей, его кораблик потерял второй и последний якорь, и до утра дрейфовал в штормовом районе.
Утром он решил укрыться на Лавенсаари - погода портилась дальше. Чуть раньше в бухту зашел 700-тонный гидрограф, принялся швартоваться при шквальном отжимном ветре и, заведя кормовой, неуклюже ерзал в двадцати метрах от деревянного пирса. И надо же такому случиться, натянутый струной кормовой швартов ГСа выдернул из пирса стокилограммовый кнехт, как гнилой зуб с длинными корнями. Кнехт со свистом перелетел через корму гидрографа, отбросив швартов, преодолел тридцать метров до проходящего мимо ПСКРа и рикошетом от башенки АК-230 ушел рогами прямо в сбившуюся на ветру ютовую швартовую группу. Три очень разных ноги, одна из них открыто, ребра, пальцы, рваная кожа, кровь. Слава Богу, живы все... В базу, скорее!
При выходе из бухты на повороте произошло касание грунта, но это ерунда. Хуже другое - один за другим посыпались оба передних дизель-генератора. Не дай вам Бог служить на больших кораблях, и штормовать на малых. Так вот, без якорей, с одним генератором - на пределе энергетики, короткая и злая балтийская волна, голова-ноги, дошел до базы, а при швартовке был еще навал на первый корпус, срезанные под ноль стойки лееров и торпедный аппарат буквой 'г'...
А в бригаде - начмор и контрольные ревизоры из округа - сразу на борт. Ну, командир, успевай уворачиваться. Покалеченных забрали, довез. А у механика жену в больницу положили, дети одни, у пома, почти весь путь домой возившегося с перебитыми ногами бойцов и сумевшего остановить артериальную кровь, вспухла челюсть и температура 40, а зама начпо забрал - бумажки писать по воспитательной работе. И не объяснить ничего этому козлу. НШ улыбается и говорит очень-очень тихо, как же, отзыв корабля с границы. Комбриг сидит молча, фуражку в руках вертит. Это все под адмиральский мат, но да ладно, живущие у водопада, говорят, перестают слышать его шум... Ты пиши, командир, пиши, пиши, пиши.
Поздно вечером я, старший лейтенант из, ах-ах, штаба бригады, зашел к нему, принес документы. Дверь командирской каюты открыта, настольная лампа. В длинной плетенке покачивается над столом большая банка растворимого кофе. Приветственный кивок и жест руки на кресло напротив.
- Зрам желам, Александр Васильевич. Мои, так сказать, соболезнования.
- Да ладно, - напротив меня в косом свете лампы лицо в усмерть уставшего человека с живыми блестящими глазами, - Чего там... Это - жизнь... Кофе хочешь?