Соломатин был счастливым дембелем, совершенно неудачно сломавшим ногу . Накрапывал дождик, осень средней полосы в полных правах. Бидончик самогона был скользким и без единой ручки. В сценарии значилось, что приземлиться он должен по ту сторону забора, в расположении части. Жизнь распорядилась иначе и Соломатин заимел перелом ноги. Завтра утром у Соломатина отходил поезд в сторону Сызрани, на малую Родину. Жизнь подправила и эти планы. Никольский был несчастным черпаком. И до того не раз исполнял главную роль пейзажа в окне дембельского поезда Соломатина. Полковая «таблетка» (УАЗ-452) утратила раздатку и мирно отдыхала на яме. Никольский возвращался с грузом канцтоваров для художника, когда фельдшер остановил его на КПП глазами, по форме и состоянию напоминающими красный сигнал светофора. «Давай, командир твой знает. Бойца надо в Буян, в травму!!!». Никольский томно прикрыл глаза, занявшись аутотренингом. «Я спокоен, спокоен, как никогда. Спартак сегодня не играет и вообще, у грузина нет телевизора. А если и есть то поломан. Я спокоен, ебиёмать, спокоен. СПОКОЕННН».
Никольский развернул свой УАЗик, закурил «Астру» и стал ждать пациента, поглядывая в водительское зеркальце. Вот, кажется тащут. Из дверей караулки появился тот-же фельшер, машущий руками, а за ним два бойца, бережно несущих дембеля Соломатина на стуле из офицерской столовой. Нога Соломатина была упакована в самопальную шину и безжизненно свешивалась. Недобрый огонёк загорелся в глазах Никольского. Пациента торжественно засунули на заднюю лавку, хлопнули дверью и попрощались. Никольский нежно вставил передачу и по-лимузинному миновал КПП. Пару минут ехали молча, благо аллея ведущая от КПП была гладкой как паркет. Затем съехали на «трассу». Трассой служивые прозвали проложенную по полям да по лесам грунтовку, основательно сокращающую путь до Буяна. Всего 16 км, вместо всех 30-ти по шоссе. Никольский всё так же молчал, насупившись вращая баранку. Соломатин молчать не мог и стал совсем по-детски материться. «Тише езжай, тише, салага! Яйца удалю! Через нос, Ёб,Ёб,Ёб».
- Так ведь так ближе, Игорёк. Быстрее в госпитале будешь. Для тебя стараюсь, - вкрадчиво отвечал Никольский, не забывая наступать на газ.
Начались выбоины и ямки. Соломатин кричал что-то невпопад, принимал акробатические позы и делал жалобное лицо. Потом Соломатин кричать перестал и только охал и ахал. Затем он начал усердно верить в Бога и всё чаще закатывал глаза к небу, грустно глядя на выкорчеванную лампочку подсветки салона. «Сгною, сука, убъю, ты теперь не жилец», - грозился Соломатин в перерывах между ухабами. «Так для тебя ж стараюсь, Игорёк, да и потом тебе завтра домой, а меня в командировку отправляют, на картоху. Так что, не увидимся» , резонно отвечал Никольский, держа скорость. Соломатин даже тихо материться перестал, но охал всё громче. Потом стал смеяться. Сначала противно подхихикивал, потом дал душе волю и стал хохотать во весь голос. Никольский включил радио, закурил, и, знай давит. Вот и госпиталь. Небеса разверзлись и полил проливной дождь. Стемнело. Никольский побежал в приёмный покой и немного погодя вернулся с двумя санитарами вооружёнными носилками-каталкой. Хохочущий и икающий Соломатин влез на носилки, грозя кулаками Никольскому, господу Богу и санитарам.
- Что с ним?
- Да, ерунда, нервный срыв.
Санитары понимающе закивали и стали привязывать несчастного дембеля к носилкам. Никольский был счастливым черпаком и наутро даже вызвался отвезти в госпиталь пожитки Соломатина, а потом пересел на ЗИЛок и уехал в колхоз к шефам.