Как я остался беспартийным

Было это в середине 80-х, когда ложился я каждые три дня костьми на болгаро-турецкой границе. По плану последний из нас (полк на 1200 человек личного состава) должен был погибнуть под гусеницами турецких танков на 25-ой минуте. Но это уже не должно было никого колебать, ибо за 25 минут к полю боя должен был подлететь Одесский военный округ - лично или в виде ракет, нас, будущих кадавров, в это дело не посвящали.
Понятное дело, столь ответственная задача как гибель на рубежах завоеваний социализма, требовала, кроме всего прочего, полного укомплектования командирского планшета. И вот на этой почве у меня были постоянные столкновения с партсекретарем полка.
Каждый понедельник в полку проводился боевой смотр. Почему-то нашу роту всегда инспектировал именно этот славный воин. Чаще всего он придирался ко мне. Затрудняюсь объяснить на чем базировалась его неприязнь, но он всегда находил узкое место в моем планшете - то бритва не как положено, фабрики 'Нева', а французский одноразовый 'BIC', то вместо спичек - зажигалка.
Довел он меня своими спичками до белого каления и однажды, после многократных проверок и зудежа, что зажигалка спичку нипочем не заменит, подходит ко мне сей доблестный вояка и вопрошает: 'Ну, мол, старшина-курсист такой-то, как у нас обстоят дела со спичками?'
'Разрешите доложить, товарищ майор, дела обстоят наилучшим образом!', отчеканил я, вытаскивая из планшета гигантскую коробку 'ХОЗЯЙСТВЕННЬ?Х'. Спичек в ней было, я думаю, не менее трех тысяч штук. Взвод мой рухнул на асфальт, не в силах удержаться от хохота, на веселье заглянули даже офицеры из соседних рот.
Секретарь побледнел и отошел, даже не сообразив, что из-за огромной коробки мне пришлось вытащить из планшета все, что там должно было находиться.
Но по-настоящему я с ним сквитался на его же территории - причем малой кровью и поистине могучим ударом!
В те времена некие товарищи в Софии затеяли издавать новую армейскую газету - официальный орган Сухопутных войск. Назначать корреспондентов в полк заявился какой-то капитан. Ему, недолго думая, показали на меня: 'Вот, мол, один шибко грамотный, с высшим образованием как раз по писанине к тому же, ему и карты в руки'.
Я, натурально, отказался наотрез ставить свое доброе имя под корреспонденциями типа 'в гарнизоне, где служит офицер Иванов, состоялись учебные стрельбы'. Но капитан поклялся честью, что ничего такого от меня не требует, что времена теперь другие, что нынче свобода слова и перестройка отношений, так что ждать он от меня будет статей по проблемам и чем проблемы будут проблематичней - тем лучше.
И как-то раз, с большого бодуна, затосковав по дому, написал я статейку про то, что давно пора перестать делать вид, будто кто-то воспринимает военную службу как дело чести. Что служим мы все практически из-под палки и ко всему этому командный состав всячески пользуется пятью (5!) пунктами Дисциплинарного устава, посвященными наказаниям и в грош не ставит шестнадцать (16!) пунктов поощрения.
Вот, например, иезуитски продолжал я, недавно нашей части довелось тушить лесной пожар. За это мы не удостоились даже благодарности командования, не говоря уж о такой награде как фотография отличившихся на фоне развернутого боевого знамени полка!
Ну, как? Признаете, что в своем иезуитстве я превзошел самого Игнатия Лойолу?
Дальше было то, что в Евангелии описано словами 'мне мщение и аз воздам'. Через неделю! После выхода статьи! В полк!! Прибыла!! Инспекция!!! ГЛАВНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ!!!!!
Это была красота! Восемь (!) приезжих полковников и немерянное количество майоров никоим образом не касались ни бойцов, ни сержантов, ни строевых офицеров. Наоборот, с нами они были милы и обходительны до тошного.
Но замполитам и секретарям партии и комсомола попало по первое число. Целую неделю их гоняли, шпыняли, склоняли, гнобили почем зря за застой в политико-моральной работе, заставляли - лично! - обновлять наглядную агитацию и димитровские уголки (аналог ленкомнат), писать новые лекции. А за мной три дня гонялся специально привезенный из столицы фотограф, дабы запечатлеть мое обветренное лицо перед боевым знаменем! Насилу я от него улизнул.
Так незаметно прошелестела служба и в последний месяц ко мне все чаще стали приставать ротный, комбат и еще несколько строевиков, у которых я был на хорошем счету. Суть приставаний сводилась к тому, что неплохо было бы мне вступить в партию, а уж за их поддержкой дело не станет.
Партия мне была глубоко до лампочки, но по зрелом размышлении я решил, что береженого Бог бережет, а плетью обуха не перешибешь и дал согласие. Если кто-то хочет бросить в меня камень, напоминаю, что год стоял 1985-ый, только что похоронили Черненко, а Живков у нас и вовсе казался живее всех.
Но тут оказалось, что мои успехи на вражеской территории были впечатляющи, но недостаточны. Партсекретарь - в одиночку против практически всего строевого офицерского состава полка - завалил мою кандидатуру, произнеся бессмертные слова:
'Сначала вам придется исключить из партии меня!'