Из дневника писателя Ильи Войтовецкого

В октябре 1973 года, как только объявили о начале войны Судного дня, я кинулся к сборному пункту нашей части (за плечами у меня уже был пятинедельный «курс молодого бойца» - в 1972, мне шёл тога 36-ой год; по окончании «курса» меня приписали к воинской части со специальностью «водитель патрульного джипа»). Придя на сборный пункт, я пробился сквозь толпу мужчин (в Израиле при объявлении войны не посылают призывных повесток; военнообязанные знают места сбора своих частей и сами приходят туда для отправки к месту боевых действий) и потребовал немедленно отправить меня на фронт.
- Дедушка, - сказал мне бородатый офицер в ермолке, - иди к своей бабушке. Когда придётся брать на фронт таких старых засранцев, как ты, считай, что всё пропало.
Прошло совсем немного времени, и тот же офицер принёс мне домой повестку - ночью, часа в 2.
- Что, так плохо? - спросил я его, напомнив разговор в первый день войны.
- Таки да, - ответил офицер, - таки плохо.

***
В конце семидесятых в Иерусалим внезапно прилетел египетский президент Анвар Садат. Естественно, наши службы безопасности позаботились об усиленной охране. Из городов и посёлков Западного берега были оттянуты в Иерусалим пограничные и полицейские части для охраны высокого гостя, а внезапно образовавшийся дефицит заполнили «милуимниками» - такими старпёрами, как я: нам срочно прислали повестки, за считанные часы вооружили и обмундировали и разбросали по территории «арабской Палестины». Я опять попросился в Шхем. Нас разместили на базе, относящейся к пограничным войскам. Восемнадцать не очень молодых солдат-резервистов, и так получилось, что все - выходцы из СССР.
Поздним вечером мы заняли места в крытом брезентом кузове «командкара» и выехали в патрульную поездку по улицам города. Чтобы не скучать, затянули песню. Ну, что могли петь солдаты, воспитанные пионерской организацией, комсомолом и коммунистической партией, получившие высшее образование в советских ВУЗах и прошедшие службу в Красной (Советской) армии! Конечно же, «Солдаты, в путь!», «Комсомольцы-добровольцы», «Едут новосёлы по земле целинной» - и т.д. Командкар вилял по узким улочкам Шхема, а мы драли глотки и горланили советские песни на чистом русском языке.
Оказалось, что среди арабов было немало таких, которые обучались в советских учебных заведениях, они хорошо понимали и говорили по-русски. В тот вечер недоумению их не было предела. Они позакрывали окна и двери и не высовывали носа на улицу. Не израильские оккупационные войска напугали их; по городу прошёл слух, что в Палестину вошли советские войска, и назавтра к командованию Армии Обороны Израиля поступила петиция с просьбой защитить жителей Западного берега от советской угрозы.

***
Помню, как года через два или три после приезда Садата я опять оказался в Шхеме. В старших классах школы начинались волнения. Ученики собирались в школьном дворе и били оконные стёкла. Наши не вмешивались: сами разбиваете, сами будете вставлять, школа не наша, а ваша.
Рядом со школой находилась Гробница Иосифа, на её крыше был наблюдательный пункт. В нашей части служил большой рыжий грузин, он приехал в Израиль, потому что был женат на еврейке. В армию он пошёл охотно и служил замечательно. Как-то раз во время его вахты на крыше Гробницы Иосифа школьники не ограничились битьём стёкол в собственной школе, их камни полетели в сторону израильского солдата. Наш грузин (горячая кавказская кровь!) без лишних разговоров вскинул автомат и дал очередь поверх голов разбушевавшихся подростков; те попадали на землю. Через несколько минут подъехали наши офицеры, сняли грузина с вахты, заменили его другим солдатом, а нашего героя доставили к полковнику, командиру базы.
- За мою родину? - разволновался грузин. - Да я их всех!.. Да я их маму...! Да я их бабушку..! Да я всех их мам и бабушек - до десятого колена!
(Эту тираду он прекрасно произнёс на иврите с характерным грузинским акцентом.)
Грузин буянил, а полковник, не теряя хладнокровия, молча слушал.
Наконец, он достал из шкафчика бутылку коньяка и два стакана и перешёл на чистый русский язык.
- Сядь и успокойся, - сказал он грузину. - Всё уладим, не волнуйся.
Полковник оказался одесситом, приехавшим с родителями через Польшу в конце пятидесятых. Конфликт, действительно, уладили.
А бутылку они вдвоём «оприходовали». Полковника я потом не видел, грузин же был хорош!..