МАШИНА ВРЕМЕНИ

Сижу на маленьком, скрипучем пирсе. В руках кривое удилище из осины. Узнаю все его сучки и задоринки. Помню их.
Так всё просто было. Никаких тебе бамбуков с телескопами и катушками. На речку через посадку пошёл, ветку поровнее выбрал и ... готово. Дальше - навозная яма. Куском колотого шифера копнёшь, вынимаешь красных червей. Деликатес. Сам бы слопал (ну ну). А дальше?
А дальше - сижу на маленьком, скрипучем пирсе, прикрываю глаза от низкого солнца ладошкой и рассматриваю поплавок. Некрашеный, грубый поплавок. Свежее гусиное перо, взятое взаймы у бабушкиного гуся. Ох и ругалась она тогда, царствие ей. А где-то в камышах заводится моторка. Витька, дедушкин приёмный сын, а мне - приёмный дядька, с Веркой Покровской из Гречихи. Чего в камышах делали - не знаю. Да мне всё равно. Не всё равно только, что моторка волну поднимает.
-Рыбу распугиваете, ироды!
Витька машет рукой, улыбается.
-Ты на поплавок смотри, малый! Клюнет кит какой и утащит тебя, неразумного! Ха-Ха!
Верка тоже зубоскалит. А я, тринадцатилетний, западал по Верке Покровской. Кровь с молоком и бутылка Боржоми. Я её однажды голой видел. На снегу. Девки парились в бане, да на снег выпрыгивали. Грива, грудь, попа.... Я в неё влюбился. Ладно, молчу.
Перевожу глаза обратно, на поплавок, ищу его сквозь похотливую пелену, помутившую взор. Нет поплавка. На всякий случай тяну. Леса не сопротивляется, но конца лесе нет. Я уже отложил удилище и сматываю леску на руку. А она длинная, не кончается. Откуда столько? Вроде, сам оснащал. Я таких дурных удочек не делаю. А там...

-Кто там?
-Торфянников, Пресняк, Кроитор и Маслицкий.
-Один нужен. Долбари с продсклада грузовик уложили около Буяна.
-Живые?
-Живые! Что с деревом станется?

Леска не кончается. Сейчас поднимут, а я ещё с удочкой вожусь.
-Серёж!
Разводящий, корешок мой краснощёкий, трясёт за плечо.
-Щас, тащ старший сержант. Уйдет ведь!
-Серыыый! Вставай, пост надо выставить. Держиморды грузовик перевернули. Поторчишь там, пока вся шушера приедет.Завтра дам поспать поболе.
Здоровенные, наручные электронные часы-грузило уведомляют, что ночь ещё поздняя, а утро уже раннее. Снаружи бъётся ветер, плюётся студеной моросью, дышит рваным туманом.
Бреду в сушилку, беру портянки, горячие и задубевшие. Натягиваю одежды. Сапоги, перчатки, ушанка, калаш. Всё, я готов. Интересно, что же было там, на конце лесы? Не досмотрел.

У КПП дымит штабной УАЗик. Здорово. Мы ему недавно печку отремонтировали. У него в радиаторе куча всякого хлама собралась. Непонятно только, откуда там взялись гвозди.
В машине сидит, привалившись к холодному стеклу ещё один боец, кто-то из связистов. Его-то за что? Начкар справа. Водила - какой-то прапорщик с продсклада. Едем. Кажется, заснул по пути.
-Вот, здесь, - говорит начкар.
На дороге стоит кто-то в трёх телогрейках и машет фонарём.
У него за спиной чернеет туша Зилка. Ровная дорога, нужно было очень постараться, чтобы перевернуть грузовик. В свете фар видны раскиданные повсюду консервные банки.

Кто-то открывает дверь, впуская холод и весело командует:
-Надо собрать всё. Тут тыщи две тушёнки. И пусть ждут крана с тягачом.
-А ВАИ?
-Господь с тобой. Машина штатовская(*).
-У меня фонарей нет на всех, - заявляет начкар.
-Привезите прожектор.
-Ладно, посмотрим. Но не ранее чем через часа полтора.
-Пусть стоят пока.
-Ты им хоть свой фонарь дай. А то, неровен час, кто-нибудь влетит сдуру.

Телогрейки влезают в "мой" тёплый УАЗик. Машут руками. Габаритки исчезают за поворотом.

Боец, которого выбросили вместе со мной, похоже, спит стоя. На том же месте, где вылез из машины.

-Тебя как зовут?
-Вадим.
-Солярой воняет.
-Угу.
-Ты спишь, что ли?
-Угу.
-Братишка, фонарь у нас один и скоро сдохнет. Давай костры разводить.
-Угу.
Спит. Машу рукой. Отвожу его на обочину. Пусть спит на обочине. Надёжнее будет.

Бак теперь наверху. Откуда-то капает топливо. Машина выглядит целой. Не наша машина. У нас таких нет. У нас длинных Зилов, 131-х, отродясь не было. Номера, вообще, белые, гражданские, неместные.
Открываю пару десятков банок тушёнки. Содержимое - на обочину. Взрезаю брезентовую полу, распихиваю по банкам. Собираю соляру и разливаю по жестянкам.
-А помнишь, Торфянников, ты разливал братве(**) самогон на сборном пункте? Тоже по пустым банкам от тушёнки.
- Помню.
- А ты это к чему?
-Да ни к чему. Детство вспомнилось.

Ох, Ъ, храпит стервец. Да, силён. Стоит на обочине и храпит. Силён советский человек. Две линии факелов перед, и за грузовиком начинают трудиться. Теперь банки. Не в ящиках. Раскиданы просто так. Наверное, когда машина легла на бок, они своей массой порвали брезент и вывалились.

-Эй, точка-тире, пошли добро собирать.
-Угу!
- Ты, кроме этого своего УГУ что-нибудь по-русски знаешь?
-Угу!

Дорога под ногами потихоньку замерзает. Я теперь знаю, откуда поговорка вышла, о коровах на люду. Прошло два часа. Разогрелся. Я потому тружусь, что холодно. Не потому что солдат хороший. А Вадим, похоже, скоро умрёт от переохлаждения. Ну и пусть. Верка хохотала раскатисто, от души. Рассмешил он её, видите ли.

Где же грёбаный прожектор? Скоро крестьяне поедут. А у них глаза разлипаются только когда опохмелиться ищут. Обязательно кто-то въедет. И прибудет мяса на обочине. Кто материально ответственный? Не волнует меня. Я только соляру подливаю. Для очистки совести.

Однажды наш полк заправлял на гарнизонной губе. И хорошие люди пробили четыре колеса нашей машины. Мы с техничкой туда заехали, сняли, разбортовали. Всё по науке, вулканизируем. Поломалось у нас что-то. Сидим, погоды ждём. Я на крыше 452-го расположился. Сунул седушку под задницу и организм никотином заправляю. А внизу уголовные гуляют. Их на работы не выпускают. Они тут, по дворику бродят. Руки за спиной, идут гуськом. На маршруте у них колея вытоптана. И берега у колеи льдом поросли, скользкие. Пацаны на сантиметр ошибаются, чуть дальше, вбок, ногу ставят и валятся. Губари их пинками поднимают. Гогочут, рукавицами хлопают. Как оккупанты ненавистные, её богу.
И УАЗ хозматовский этот, так же, на обочину спустился, когда разворачивался. А подняться не смог. Едет, руль на дорогу берёт, потом скользит и опять вниз сползает. Там, внутри, начпрод. Приехал, похрюкал. Банок триста мы ему загрузили. Символично. Тюремная тропа и краденая тушёнка. Хотя..., может, он и не крал ничего. Я не видел, как машина выбралась на дорогу. Так, в кювете и удалилась.

Когда светало, приехал прожектор с заспанным мотористом. Привезли кран. Сгрузили смену. Двоих таких же, как мы, отмороженных и укутанных. А я - с корабля на балл. Ещё два часа на КПП. Потом - спать. Ползу в караулку.
Так, на чём я остановился? Ага, лесу тянул из воды. И конца и краю не было той лесе. Сейчас, сейчас, погоди, Тэф. До койки дотянем, досмотрим. Верка ещё не обрюзгла, Витька ещё не инвалид. Машина времени. Крутая у меня машина времени. Я её в армии построил. Научил себя " снить" по заказу. Попадание - 50%. Что хочу, - то приснится. Остальные 50% - так то без снов. И даже без задних ног.
Так и тянул леску, до гражданки. С перерывами на службу в армии.

(*) - штатская
(**) - слово братва тогда ещё не имело негативного оттенка.