Салум

По Средиземке воспоминания. Так... штрихи памяти.

Крейсер стоит в заливе Салум, на горизонте маячит древняя земля, страна фараонов и пирамид - Египет. Это мы военное присутствие изображаем. Чтоб не безобразили, значит. У них там опять какая-то междоусобица начинается. Не кругло им все, не шоколадно.
Зажрались, суки, совсем.
Их бы в среднюю полосу дождливую - промозглую... Картошку копать... А не бананы околачивать...
Вот и изображаем. У нас ведь как? У нас не забалуешь! Только начните там, сразу стрельнем из главного калибра... и потонем, конечно... а что вы хотели? Старенькие мы, только не знает об этом никто, тсссс!

Море чистейшее, сорок метров прозрачность, тунцы шастают...
...
- Бляяяядь! Да держи же крепче веревку!!! Христофор Бонифатьевич Колумб и двенадцать апостолов в гробовую доску!!! Пипиську!!! Пипиську свою так нежно держать будешь!!! А тут нам не надо!!!... Понарожают!...
Акулу тащат. Маленький толстый мичман нервничает. Сучит короткими сардельками по палубе, сзади на веревке фригидной кишкой бултыхается худосочный курсант, помогает.
- Да ебтить!!! - мичман в очередной раз наступает на курсанта. Тот однообразно вскрикивает - Да отпусти ты веревку, жертва КПСС!!! Ушла уже!!!... Чему вас в этих училищах учат... Уйди с глаз, мандаблядскаяпиздапроебина...
...
Мы, курсанты, кушаем в кубрике, а таскать еду приходится с камбуза почти через весь длиннющий крейсер. Для этого каждый день назначаются «бачковые». Это экстремалы, ходящие по лезвию.
Два объемных бачка, литров по семь каждый. В нижнем горячий суп, в верхнем второе - «вареное мясное фрикасе» из тушенки, стратегического запаса послевоенного выпуска, и консервированной картошки. Не ели консервированную картошку? Это... нет, не буду, что-то к горлу подкатили воспоминания.
А, и буханка спиртового хлеба сверху. Что это такое?... Не надо о грустном.
Так вот, располагаются эти бачки один над другим, скрепляются длинной ручкой через специальные проушины. Хлипкая конструкция.
И так, матерясь и замирая дыханием, через весь корабль... по трапам... вверх-вниз... вверх-вниз...
Паша мужественно оттопал весь путь, держа в оттопыренной руке опасный груз. Балансировал в узкостях, играл очком на трапах. Но дошел. Почти.
Последний трап, в кубрик.
Трап крутой, очень крутой. Паша сосредоточился, удерживая перед собой в напряженно согнутых руках кастрюльки. Шагнул вниз.
Только бы не оступиться... только бы не оступиться...
Шаг... второй...
Гришу вызвал командир роты. Гриша очень уважал командира роты, предано смотрел ему в рот, и не позволял себе опаздывать по зову. Гришу за это не любили.
А бегал Гриша быстро.
Как выяснилось позже - на флоте это вредно.
Паша спускался, ничего не видя перед собой из-за массивных бачков, шел, дрожащей ногой нащупывая ступеньки... спускался в темноту кубрика...
Когда что-то жесткое и тупое бесцеремонно ткнулось ему в лобок, Паша почувствовал себя женщиной и по-настоящему испугался.
Он не знал, что подумать, а посмотреть ему мешали треклятые бачки...
Поэтому Паша их бросил...
Гриша лежал в лазарете и по-прежнему любил командира.
А командир уже не любил Гришу, потому что тот своим вареным внешним видом подпортил общую картину морской практики...
...
Люблю просыпаться, когда рука любимой женщины теплым зайкой лежит у меня на груди. Пальчики нежно поглаживают кожу, укладываясь поудобнее... Нежные волосики щекочут так трепетно... Усы касаются...
Б...! Какие усы?!!! Просыпаюсь судорожно... Глаза, две маленькие, внимательные бусинки очень близко... Вскрикиваю, дергая конечностями - крыса обиженно покидает мою грудь и исчезает в темноте кубрика.
Странные эти люди, она же только погреться.
Погреться... В кубрике за сорок явно. Дышать нечем, старая вентиляция отжила свой век. Кряхтя, скатываю матрас и ползу на палубу, на свежий воздух, под черную бездну и миллиарды созвездий, под нежный, убаюкивающий плеск волн о борт, под чужое и такое родное небо...