4 КУРС И ВЫПУСК

- Дедушка, а когда я большой вырасту, я буду летчиком, как папа?
- Да.
- И как эти дяденьки курсанты?
- Да. Эй, ребята, минутку... Вы из Качи?
- Из х...ячи, дед, иди в ж...пу!
- Нет, внучок, ты таким не будешь, это Балашовские курсанты.
(Анекдот)

Вот и закончились наши «вообще полеты». На четвертом курсе уже пошла специализация. Надо было изучить конкретный «свой» самолет и летать в последнем семестре обучения предстояло уже на нем. Поскольку Ан-12 из программы специализации уже вычеркнули (хотя класс для него на «железной» кафедре преподы отказывались «бомбить», держась до последнего), нам предстояло специализироваться на 3 типах: Ан-24, Ан-26 и Ил-76. Причем, на Илы (или на Балашовском сленге «Боинги») со всего курса набиралось всего человек 30, а Ан-24 и Ан-26 практически один и тот же самолет. Естественно, служебные перспективы на Илах были более радужными: полки в солидных городах, чисто ВТАшная специализация, перспектива полетов в загранку и облегченного перехода в ГА. Конкурс на право попасть в заветную тридцатку был нешуточный и развернулся за полгода «до того как». Практически, это был конкурс «спонсоров», где и выяснилось, «у кого толще». Тем, у кого спонсоры оказались жидковаты, пришлось, скрипя зубами, распределяться среди «антошников». Я с самого начала не заморачивался попыткой прорваться в блатную элиту, приняв для себя постулат «куда Родина пошлет», ибо шансов на фоне детей генералов из Чкаловского и зам. начальников Ташкентского авиакомплекса не было никаких. В итоге в составе бОльшей части «родного» отделения попал на «Антоны». Двадцатьшестые. На курсе после всех пертурбаций из 12 отделений осталось 10. По 2 «Иловских» и 8 «Антоновских», поровну поделенных между 2 ротами. Естественно, что и состав их изрядно поменялся, пришлось по-новому притираться, привыкать друг к другу.
***
На 4 курсе случился очередной «шоколадный бунт». Дело в том, что по «реактивной» норме пилоту в день положено 15 грамм шоколада. Простым умножением на 7 получаем 105 грамм в неделю. Т.е. один попугай и ещё попугайское крылышко (стандартная шоколадка - 100 грамм). Обычно проблема излишков решалась их суммированием с последующей сублимацией в виде 1 доп. шоколадки на 20 человек, каковая и выдавалась «по кругу» очередному страждущему. Иногда по просьбе старшин и командиров 1-2 шоколадки дарились им для решения каких-то насущных хозяйственных проблем. Но только после совместного курултая и строго на добровольной основе. Впрочем, командиры не наглели, а мы не жмотились. Всех эта ситуация устраивала, кроме продслужбы, мимо которой шоколад, единственный из всех продуктов, пролетал со свистом. В результате в среднем раз в год предпринимались попытки выдавать нам шоколад ежедневно в виде, гм..., 4 порционных кучек плавленого продукта на отдельной тарелочке (столы были уже 4-х местные). Естественно, проверить по граммам это не представлялось возможным, да и шоколад в процессе растапливания смешивался с маргарином, что открывало безбрежные перспективы «экономии». Во-вторых, как я уже неоднократно упоминал, шоколад был для нас еще и валютой, которая чаще всего обменивалась на почти исчезнувшее из продажи спиртное или благосклонность девушек. Не понесешь же девушке кулек слипшихся «кучек», отскобленных от столовской тарелки. Поэтому на попытки «наезда» следовала немедленная жесткая реакция всего курса в виде отказа от приема сначала порченого шоколада, а затем и приема пищи вообще. Дело доходило до особого отдела, политотдела и командования училища, начпрод получал по шапке, и все возвращалось на круги своя. Впрочем, есть у меня подозрение, что за эти 3-5 дней требуемое продворью количество шоколада удавалось «сэкономить». До следующего раза. Кстати, вот еще «шоколадная» история. Про сало.
***
Сало в шоколаде... Сразу пошли в памяти картинки всплывать.
4 курс училища. Столики в курсантской столовой уже на четверых. Кроме меня сидят еще Олег (фамилию не помню), оставшийся на 4 курсе на "второй год", ибо перед госами чего-то там сломал и лечился в Саратовском госпитале и Батя. Батя - сержант Ткач, щирый хохол 26 лет от роду. Как сказал на вечерней поверке на 3 курсе один из охреневших "ответственных" летчиков-инструкторов: "Первый раз вижу майорскую морду над курсантскими трусами". Батя маленький, кругленький, лысоватый со щеточкой жестких рыжих усов. Ели мы вместе, а учились все в разных учебных группах. И Батю в группе постоянно подкалывали его комплекцией и хохлятским происхождением. Половина подколок в итоге приходила к теме "сало в шоколаде", которое Батя якобы каждый день под подушкой точит. Ну это вроде как тема бобра на Биглер.ру.
Однажды спокойный как удав Батя не выдержал. Выбрал в качестве жертвы меня (почему не Олежку, не знаю, он тоже "женатиком" был и в казарме не жил, как и я) всучил шматок сала (маленький, в аккурат под задачу) и плитку шоколада и слезно упросил изготовить ему этот долбаный продукт. На вопрос "как?" ответил "ХЗ". Ну, я из шоколадной фольги сделал формочки, шоколад растопил с маслом сливочным и молоком (пропорцию у жены подсмотрел еще давно, когда она торт делала). Залил жидким шоколадом дно, подождал застывания, положил ломтик сала, залил сверху. Полученные 5 или 6 "конфеток" убрал в холодильник на денек. Когда достал, одна почему-то выглядела поврежденной, пришлось замазывать своим шоколадом. Через пару дней (выходные были) вручил Бате, тот утер нос всем недоброжелателям. Сожрал все в обед, причмокивая, и ни с кем назло не делясь. Мужчина! Подколки прекратились.
Но история имела продолжение. Моя квартирная хозяйка баба Лена в моё отсутствие, оказывается, залезла в холодильник и увидела "конфетки". Будучи страшной сладкоежкой, решила отведать (нравы у нас были простые). Долго плевалась, ибо сочетание сала, посыпанного крупной солью, тертым чесноком и шоколада давало немыслимую вкусовую гамму (сам тоже пробовал, тоже плевался). Через неделю приехала в гости жена. И баба Лена от чистого сердца шепотом поведала ей историю, как я на кухне полдня возился, чего-то готовил, потом в холодильнике появились мерзкого вкуса конфеты, которые не менее загадочно исчезли. Вывод - "переучился или головой ударился, у них, говорят, прыжки были". Жена ласково, как с больным, в разговоре обиняками подвела меня к этой теме, держась, на всякий пожарный, от меня через стол. Потом ржали. Долго. Потом еще раз ржали, но уже с бабой Леной. Так я был реабилитирован.
***
Вообще каждый год приносил нам изменения в желудочных делах. Первый курс - курсантская столовая, огромный зал, небритое вареное сало, «капуста с водой», вечно жирные миски и бачки, наряд по столовой. Второй курс - столовая батальона обеспечения, т.н. «солдатская», более-менее приличная еда, наряд по столовой превратился в «нарядец», ибо посудомойка-дискотека и уборка зала лежала на солдатской молодежи. Третий курс - лётная пайка, небольшой отдельный зал на задах курсантской столовой из которого удобно скрываться после ужина в самоход, столики на шестерых, уставленные тарелками, тарелочками и мисочками. Официантки!!! Четвертый курс - центральный зал курсантской столовой, столики на четверых, скатерти, выбор блюд. «Мне, пожалуйста, пельмени и борщ». Сытая жизнь, в выходные 3/4 курса отсутствует, после завтрака и ужина «женатики» собирают со столов нехилые остатки сахара и масла, чтобы оттащить домой.
В аккурат на третьем курсе сидели мы в самом дальнем углу зала своей слетанной компашкой. «Тарапунька со Штепселем», сиречь Валера со Сверчем, Глаз, Саня Коваль (Ковалев), я и Сэм. Сэм - Вовка Самарский, флегматичный москвич с бачками до середины щек. Худой. Страстный курильщик. Но нашли в нем щирые хохлы еще одну черту... Оказался Сэм изрядно мнителен и брезглив. Как уж он преодолел первые полтора года, не знаю. Приходим, садимся за стол. На столе с утра: творог со сметанкой (на отдельной тарелочке, порциями), тарелочка с сыром и п/к колбасой, тарелка с маслом и сахаром, блюдце с вареными яйцами, чай в стаканах, по полстакана сметаны, хлеб. Ждем официантку. Пока мажем хлеб, сластим чай, делаем бутеры. Вадик Сверч (невысокий, круглолицый, страшно прожорливый) подозрительно рассматривает на просвет колбасу.
- Зеленовата что-то, небось, с прошлогоднего запаса складские вытащили...
- Да ты что, - взвивается Сэм, подозрительно нюхая свой кусок, - точно, лежалая. Фу!
- Не будешь? - как бы между прочим осведомляется Вадик.
- Нафиг.
Вадик пододвигает себе Сэмов бутерброд с колбасой, - А я рискну.
- Сметана сегодня тоже не того, - вступает в разговор Валера, - как сперма расслоилась на жидкое и густое.
Сэм с тоской смотрит на свою порцию творога и стакан со сметаной.
- Да, френофая фметанка, - вторит Глаз, набивая рот творогом.
- Как вы это жрете? - провожает свою порцию сметаны, отъезжающую к Сереге, Сэм.
- А нефиг организм к нежности приучать, - философствует Вадик, ковыряя в зубах толстеньким пальчиком после халявного бутерброда, - зажрались вы там, в Москве, колбаса не такая, сметана не этакая...
- Пойду, покурю, - вскакивает и убегает Сэм.
Тем временем, до нас доходит с подносом, уставленным горой тарелок, официантка.
- Та-а-ак, что у нас, - живо интересуется Сверч, - ага, гречка с подливой и печеночные котлетки.
- На меня взяли? - прибежал Сэм.
- А как же, - спешит Валера, - вот, пожалте, гречка, политая жидким поносом и к ней коровий кизяк.
Сэм строит брезгливую морду, разглядывая свою тарелку, потом отодвигает ее в сторону, грустно пьет чай, ест яйца и бутерброд с сыром и маслом, потом убегает курить. Сверч с Валерой шумно, со взаимными обвинениями в прожорливости, делят его порцию.
- Вы это, - встаю я, сыто отдуваясь, - хоть в обед помолчите, пусть Сэм поест спокойно, а то скоро его ветром носить начнет, и от Пэна за косяком прятаться будет. Коваль ржет, хохлы дуются, но справедливость слов признают. До ужина у Вовки есть шанс...
Кстати, на том же третьем курсе, когда страна уже начала скатываться в тартарары, урезали нам летный паек, исключив из него одно яйцо и копчености, сиречь, колбасу. Больше всех переживал эту утрату Сверч. Его комментарий вошел в историю: «Вот... тоже мне... летчики... крылатое, блин, племя... без одного яйца... а теперь еще и без колбасы»