Бортжурнал N 57-22-10
Часть первая СОЮЗ

16 новых историй

Обед в Сковородино

В рамках учений борт N 22 на целый день отдали в распоряжение человека с красными лампасами. Что называется, возили генерала. С утра летали с ним и его полковниками по гарнизонам, к обеду прилетели в Сковородино. Там, на каких-то укромных железных путях у какого-то замерзающего озерца, под присмотром танка стоял железнодорожный командный пункт. У генерала в составе был свой вагон, в который и пригласили экипаж вертолета - пообедать.
Столик для летчиков накрыли у самого входа, генерал же со свитой принимал пищу в глубине своего вагона, за перегородкой.
- Коньячок накатывают, - потянул опытным носом командир экипажа капитан Божко.
Правым у него был лейтенант Шевченко, только что списанный с истребителей и теперь переучивающийся на вертолетчика.
- Ну и ладно, - сказал он. - А мы вечером нажремся, да, Фрол?
- Я вам нажрусь, - погрозил кулаком командир. - Учения вот кончатся...
Он хотел сказать еще что-то, но тут к ним подошла официантка.
Под знаком официантки проходит вся летная жизнь. Красивая женщина и вкусная еда, ну или просто женщина и просто еда - все, что нужно летчику кроме неба (и вне семьи). Конечно, официантки бывают разные, но не забывайте - сейчас к ним подошла генеральская официантка! Она была сама нежность и мудрость, она была тонка и светла, она пахла свежестью, и в то же время от нее веяло теплом и обещанием неги, а голос ее был голосом богини, влюбленной в этих трех смертных героев. Нет, в двух, потому что в те мгновения, когда она, стоя подле, спрашивала, что желают товарищи офицеры - хотят ли они уху, грибной суп, эскалоп, кисель брусничный? - борттехник Ф. почувствовал себя не человеком, а псом, которого посадили за стол из жалости или по ошибке. Он вдруг увидел свои руки на белой скатерти - в царапинах от контровки, с въевшимся гипоидным маслом, - при том, что у командира и штурмана руки были чистые, человеческие. Он убрал свои под стол, на колени, словно они были когтистыми грязными лапами. Но запах керосина, который щедро источал его комбез, и который вдруг стал невыносимо резок, словно это животное от страха вспотело керосином, - этот запах нельзя было спрятать под стол. И когда она обратилась к этому грязному животному, - что желает оно? - животное промямлило, что будет то же, что и товарищ капитан...
А когда она принесла поднос и расставляла тарелки, то наклонялась к каждому из них так, словно наливала им благодати, переполняющей ее грудь. И так близко была эта божественная, покоящаяся в глубоком вырезе грудь, что у сидящих непроизвольно открывались рты навстречу ей...
Борттехник Ф. так и не запомнил, что он ел. Отобедав, члены экипажа долго не могли уйти от стола, что-то перебирали в портфелях, перекладывали из кармана в карман, смотрели на часы, зачем-то качая головами.
Но она больше не вышла к ним.
Курили на улице в ожидании высоких пассажиров.
- Когда я прилетаю из командировки, - говорил командир, блаженно выдыхая дым, - жена первым делом наполняет ванну. Она кладет меня туда, притапливает слегка, и смотрит - если яйца всплывают, значит, я ей изменил. Пустой прилетел. Но сегодня прилечу с полными баками...
- А я, - сказал правак, - обязательно до генерала дослужусь. И такой поезд заведу...
«А я, - подумал борттехник Ф., - сегодня ночью, глядя на родинку на ее груди...»
Вдруг полетел снег, мягкий и свежий как ее волосы.