Мимоходом. Что- то упало?!

Двадцать шестые сутки похода. Все спокойно. Неторопливо текут вахты. Никаких происшествий, они, как правило, начинаются во второй половине плавания. А пока - ужин, перекур, просмотр фильма и сон.
Как-то ночью просыпаюсь от того, что кто-то осторожно трясет меня за плечо. Снимаю наушники от магнитофона. Уснул в них. На фоне освещенной двери фигура вахтенного, матроса Голованова.
- Тащ каплей! Тащ каплей!
- Голованов, что случилось?
Тот недоуменно разводит руками.
- Не знаю... Вас сказали позвать на пульт. Там у ваших, что-то упало...
Ни черта не могу понять. Сел. Включил свет.
- Голованов! Что упало?
Голованов озадаченно поковырял в носу.
- Да не знаю я, что! Погудело, и свет мигнул... Они из центрального сразу - зови Белова, зови Белова, пущай поднимает! Я и позвал. Я пойду, тащ... Мне еще троих будить.
Конца фразы я уже не слышал, так как несся со всех ног на свой родной пульт ГЭУ. Упало не что-то, а аварийная защитаАЗ! Вот так! Велика грамотность русского матроса. Что тот Чернобыль! «У вас упало, а мне народ будить...»

Мимоходом. День корабля

День корабля. Праздник. Милостливое флотское командование разрешило привести жен и детей на корабль. Показать и похвастать. Чтобы знали, где мужья дни и ночи пропадают (проводят). Мероприятие нечастое, а в былые годы и вообще невозможное. Поэтому отбоя от желающих не было. Полный пирс юбок. Ну, для начала, общепринятые мероприятия: "пузырь в нос", чтобы водой окатило, сирену на полную мощь врубить, перископ поподнимать, так, по мелочам. А потом все вниз. Сам корабль смотреть. Где благоверные по три месяца кряду обитают.
А внизу матросы сидят. Молодые. Горячие. От женщин кто на год, а кто и на три уже отлученные. Хитрые до безобразия. Только лишь первые представительницы женского пола на трап встали и начали вниз спускаться, грамотный электрик возьми да и пусти вытяжной вентилятор. Вот и представьте: воздух как рванет вверх, в трубу рубочного люка, у женщин юбки как приподнимет до плеч. И не одернешь. Руками-то за поручни держаться надо. А ветер рукотворный дует сильно-сильно, так что женщин оголило чуть не до пупка. А, принимая во внимание высоту трапа и нерасторопность флотских жен в перемещениях по нему, сгрудившиеся внизу матросы наблюдали презанятную картину. Время было весеннее, теплое, женщины себя всевозможными утеплителями не обременяли. Все нижнее белье напоказ. У кого кружевное, у кого классическое. Кто в колготках, а кто в чулках. И само собой, полное обозрение женских ножек всех форм и размеров. Три четверти корабельных матросов с горящими глазами сгрудились на пятачке у входа. А кто на корабле бывал, знает: спуск в корабль - это конвейер, остановиться невозможно. Так они и спускались, одна за одной, с пунцовыми лицами, судорожно одергивая юбки внизу.
Пока с пирса на дежурного наорали, пока мичман в отсек носился вентилятор останавливать, почти все и прошли. Матросы-то грамотные. Вентилятор на местное управление переключили, чтобы из центрального поста не могли остановить. Виновного в таком конфузе не нашли, как не искали. Зато пару следующих месяцев тема разговоров у моряков была одна. Понимаете, какая? Что ни говори, знай и люби свою технику, она делает чудеса!

Из жизни банкиров

«...скажите, какая сумма вам нравится?
- пять тысяч, - быстро ответил Балаганов.

- тогда мне с вами не по пути...»
(«Золотой теленок» И. Ильф, Е. Петров)

Финансист на подводной лодке фигура значительная. Иногда куда значительней командира. Командир просто накажет, а злопамятный финансист забудет начислить морские, северные, какие-нибудь надбавки - и полполучки нет. Потом обязательно вернут, через месяц или два, с извинениями. Но неприятно. И стоит финансист в служебной иерархии несколько особняком. Штатного начфина на корабле не положено, хотя подводный ракетоносец то же самое, что ракетный полк на берегу. Начислять получки, писать ведомости, перелопачивать горы бумаги некому. Заниматься этим обязаны базовые береговые службы. Но и их ничтожно мало. По крайней мере, на 50-60 экипажей точно. Флот - территория нестандартных решений. Нет финансиста - сделаем! Но деньги ему за это платить не будем. Вот и кочует по жизни должность с непонятной формулировкой «внештатный баталер-финансист». Обычно ими становятся не слишком обремененные служебными обязанностями в базе офицеры и мичмана из люксов. Ну те, без кого можно легко обойтись. Кстати, их немало. В чем заключается еще один парадокс флота. Для необходимого средств нет, для ненужного навалом. Сейчас, в эпоху полной и бесповоротной демократизации страны получку выдают килограммами, финансист окружен охраной, помощниками, массой доброхотов. Для перевозки денег выделяют транспорт, ибо получку и втроем не унесешь. Раньше она умещалась в дипломат, а о охране и не слышали. Финансист гулял сам по себе, проблем не знал, но и казусов хватало.
В 198... году нашим финансистом был капитан-лейтенант Костя Шлепов. Мужик компанейский, веселый, с делом справлялся шутя. Девочки из финчасти его обожали, военные финансисты ценили за покладистость, экипаж за безотказность. Работа у Кости спорилась, и все были довольны.
Экипаж уходил в отпуск. Деньги в советские времена давали день в день, опоздания считались ЧП и сурово карались. Покрутившись с утра в дивизионной финчасти, Шлепов позвонил командиру в казарму и сообщил, что деньги будут вероятно, завтра, хотя, кто знает? Девочки не успевают ведомости проверить, начальник без проверки не подписывает, нечего людей зря держать. Отпуск начинался через день, забот выше крыши, командир, не раздумывая, разослал полэкипажа кого куда. Одних выписывать проездные, других получать пайковые, третьих закупать билеты. Часть народа, пользуясь суматохой, просто слиняла по домам. Оставшиеся толкались по казарме, курили, гоняли в бильярд, травили анекдоты, или зашхерившись, попросту спали.
Шлепов не дремал. Деньги он хотел сегодня и только сегодня. Завтра вечером он собирался умчаться на своей машине в Питер, и планов менять категорически не хотел. В магазине купил конфет, достал «аварийную» бутыль со спиртом и двинулся на финчасть с новым приступом. Обаяние и подарки свое дело сделали. Клерки поднапряглись, и к 17.00 Шлепов, набив дипломат пачками купюр, приблизительно тысяч на сорок, маршировал к казарме.
К его удивлению каменный крейсер пустовал. Не было даже отца-командира. Лишь сменяющаяся и заступающая вахта, да лентяи, не желающие идти на развилку и ждущие «скотовоза» от казармы. Такого буквального понимания своих слов о роспуске экипажа Шлепов никак не ожидал. Обрадовав присутствующих деньгами, сам Костя опечалился. После раздачи обнаружилось, что львиную часть денежных средств, тысяч двадцать пять, придется выдавать завтра. И оставить негде, командир с ключами испарился одним из первых.
Дождавшись сменившуюся вахту, Шлепов, подхватив полегчавший саквояж, отправился вместе со всеми на развилку. По дороге делились планами, обсуждали отпуск, в основном акцентируя внимание на женских купальниках и самом модном размере груди в этом году.
Остановка кишела моряками. Все сменившаяся вахта дивизии активно стремилась домой. Поставив дипломат с состоянием между ног, Шлепов с азартом продолжил обсуждение женских достоинств пляжных нимфеток. А люди на остановке прибывали. К приходу старенького «ЛИАЗА» у дороги замерли в напряжении человек полста. «Вбрасывание» было жестким. Как в хоккее. В автобус вламывались поэкипажно, тесными группами, подбадривая себя криками и непечатными словом. Но влезли все. Остановка опустела, и автобус, кряхтя, покатился в сторону Гаджиево. Обстановка в салоне напоминала оргию. Переплетенные самым диковинным и неожиданным образом тела, духота, стоны и кряхтенье. Минут через пятнадцать Шлепов сумел пошевелить руками. Руки были пусты. Денежный дипломат отсутствовал напрочь. Костю охватила кондрашка. На эти деньги в то время можно было купить небольшую автоколонну легковушек.
- Где!? Где!? Мужики, дипломат мой!!!
Скрюченные военные недовольно зашевелились.
- Успокойся, каплей, приедем - найдешь. Валяется где-то в автобусе. И так на одной ноге стоим...
-Где? Где? - Шлепов не унимался и ужом вертелся в сплошной давке. Наши смекнули, о каком дипломате шла речь. Запахло паленым. Старлей Чулков хлопнул себя по лбу.
- Костя, ты меня обоими руками толкал в автобус. Значит, оставил!
Константин до крови прикусил губу. На штурм транспорта он ринулся, забыв в пляжных мечтаниях о поклаже, стоящей под ногами. Как уж Шлепыч добрался через весь автобус до шофера, я не знаю. Наверно, по головам. Тот остановил машину на обочине и попытался открыть двери. Слившиеся в единый монолит тела заклинили выход, напрочь лишая возможности выбраться. В окошко выскочило четверо. Первую попавшуюся легковушку остановили грудью.
- До оленегубской развилки! Плачу за скорость! Гони, шеф!!!
Владелец легковушки сообразил: дело нешуточное, да и видик Шлепова говорил сам за себя. Не хватало только слез и соплей. Обратно долетели как на крыльях. На остановке стоял одинокий опоздавший мичман, а в метрах трех от него Костин дипломат. Мимо неслись машины, чуть не задевая драгоценный кейс. С разбега встав на колени Костя обнял дипломат, приоткрыл и заглянул. Такой блаженной улыбки я не видел никогда. Ничем неприкрытое счастье, большое и светлое.
Мичман, стоявший на остановке, повернулся к нам.
- Так это ваш? А я подошел, вижу - стоит. Думал, может кто поссать в кусты отбежал.
- Мой, - очень глупо улыбаясь, прошептал Костя. - Мой.
Само собой, мы никому и ничего не рассказали, избавив Костю от множества неприятностей. Но надо ли говорить, что деньги, пока Шлепыч был финансистом, наша компания всегда получала вне очереди.

Нам песня строить и жить помогает...

"Всегда под нами сотни тонн воды
и океан без края и конца
штурмуют глубь могучие винты
стучат в отсеках верные сердца!"
(М. Рейтман / М. Жарковский (спокойно, задушевно))

Строевая подготовка - вещь для военного святая и жизненно необходимая. Особенно для подплава. Подводник без четко поставленного шага в общем строю боевые задачи в полном объеме выполнять не способен. Нет единения с коллективом! Нет чувства локтя! Не видно грудь четвертого человека! А вот в строю, да с песней флот непотопляем! Правда, раньше маршировали мы нечасто. Больше в море ходили. Ну, когда надо было, шаг чеканили о-го-го! Да с песней! Не хуже парадно-паркетных частей! А потом по кораблям, до новой показухи. Так и жили. Шло время. Старые корабли гнили, на новые государство не раскошеливалось. Выходы в море стали роскошью. Когда нет дел, их выдумывают. А военному есть два проверенных способа время занять: приборка и песни в строю попеть. И пошел военно-морской флот лопатой и метлой махать, перемежая приборочки внешних объектов строевыми смотрами и конкурсами песни в строю. Маразма с этим хватало, дай бог. Сходить с ума, так по крупному. Инициатива командиров боевых кораблей превышала допустимые пределы. Маршировали и пели везде. Не хватает плаца - не беда. На третьем этаже казармы в коридоре строится экипаж. На месте, шагом марш! Запевай! И человек сто топают, расшатывая хилые перекрытия и содрогая здание истошным распеванием строевых псалмов. И на пирсе топали, вызывая волну. А один раз на трое суток выходили в море, так комдив предупредил командира о главной боевой задаче: как вернетесь, строевой смотр флотилии с песней. Чтоб готовы были! Командир насторожился. Все! Море побоку! Замполит три часа трещал на машинке, тексты печатал. Всем раздал вплоть до командира. А потом при каждом заступлении на вахту боевые посты кроме доклада слова песен в центральный пост напевали. И на каждой тревоге, и на каждом разводе. Зам бегал вахту проверять, так у матросов вместо их обязанностей при аварии тексты куплетов спрашивал. А командир самым первым вызубрил слова, а потом офицеров в кают-компании доставал, а штурмана на мостике этой песней вообще изнасиловал. Подготовились на славу! Мне последние пару лет службы довелось побывать главным ВРИО экипажа. То помощника командира, то старпома, а затем и до конца замполита. И когда командир приказал приготовить к очередному церемониальному песенному форуму новые шлягеры, я растерялся. На мой взгляд, песни о моряках лучше "Варяга" нет и быть не может. Но ее на удивление начальники не любят. Мол, надоела, стара, все знают. Думаю, им её просто стыдно слушать. Поэтому "Варяга" командир сразу исключил и поставил задачу песни родить. И я пошел рожать в каюту временно потерянного замполита. Умели готовиться к будущим битвам советские политорганы, не отнимешь. Бумаг и рекомендаций на все случаи жизни нашлось - немеряно! Но главное, сборник песен о море! То, что надо! Я открыл и погрузился в мир песенной лирики.
Первой мне безумно понравилась песня "Улица Комсомольская" В. Матвеев / Ю. Чичков (поется оживленно):
Эх, сопки Кольские!
Да камни скользкие!
Поразмыслив, я все же решил не форсировать события и поискать еще. Да и военные моряки, чеканящие шаг по такой припевчик, как-то не воодушевляли. Несолидно. Следующий хоровой шедевр заставил меня призадуматься.
"Письмо из глубины" М. Рейтман / В. Калистратов (неторопливо, проникновенно):
Вот уже, видать, на третий срок
Потянула наша автономка.
Мы ушли, когда мела поземка,
А теперь в березах бродит сок...
Даже принимая в учет давность написания и делая сноску на некоторую техническую неграмотность авторов, горлопанить её не стоило. Автономность лодки - 90 суток, а третий срок, это ж за двести суток! Ведь это медицина запрещает! Летучий Голландец, какой-то! Нет, песня о психически нездоровых моряках, брошенных командованием на произвол судьбы, никак не годилась. Превратно поймут. Надо быть политически грамотным. Отметаем! Но очередная песня меня насторожила еще сильнее. "Каюта морская" В. Семернин / Б. Терентьев (умеренно, с душой):
3204 заклепки
Походной каюты нехитрый уют.
Но если судьба нас хватала за глотки,
Мы к ней выходили из наших кают...
Да это просто какой-то подрывной, злобный пасквиль на нашего героического моряка. Все лежебоки ленивые, только и валяются в каютах по шконкам, а выползают только когда прижмет. А когда прижимает, вы и сами знаете... Заклепки со скуки считают. Да и с заклепками еще вопрос, откуда такое точное число? Нигде кроме технической документации и не узнать. А она, естественно, совершенно секретна! Куда известные органы смотрели? Какой недогляд! Прямо шпионское донесение! Явно не подходит. А вот сочинение "В отсек" А. Меерович и Л. Крейман / Г. Каликин (спокойно) сразу вогнало меня в краску.
Все тяжелей и сумрачней глубины,
А впереди немало трудных дней,
И не стыдятся сильные мужчины
Большой и робкой нежности своей!
С полной ответственностью говорю. В нашем флоте ЭТОГО нет! Никаких альтернативных половых отношений устав не предусматривает. Ишь ты, нежность робкая! Совсем стыда никакого у стихотворцев! Зато следующее произведение навело на мысль о скором увольнении в запас и всем связанным с дальнейшей гражданской жизнью. Особенно с жилищным вопросом. "Как же мне не любить Заполярье?" М. Рейтман / Дм. Покрасс (лирично, в темпе вальса):
Я привык к непроглядным туманам,
К неугасному летнему дню,
И поныне седым ветераном
Здесь я Родину нашу храню!
Да, с квартирками-то для нашего брата военного нынче туго. Ехать некуда. Пока служили - всем обещали, как отслужили - свободен и нищ. Глядишь, и правда, Родину до глубокой старости в казенной квартире охранять будешь. Вот проблема... А дальше всё туда же... "Море полярное" В. Матвеев / А. Аверкин (сдержанно):
Флот наш - сила веская
Слава боевая
Нас земля Советская
Солнцем согревает...
Вот-вот. Светит, но не греет... Хоть смейся, хоть плачь. Немного обрадовали близостью к жизни апологеты советской песни. Бодрая композиция "Море стало строже" С. Гребенников и Н. Добронравов / А. Пахмутова (энергично) поразила доступной в строевой песне правдивостью:
А мы идем под северной волной
И в отсеках простая работа.
Но работа бывает такой,
Что порою и петь неохота...
Ну, патриархи, ну, молодцы! Ведь понимают, что подводнику в море песня строевая, что зайцу подковы. Под гитару в каюте помурлыкать - это одно. А вот после вахты хором слова разучивать... Им, наверное, такое и не снилось. Окончательно и бесповоротно меня добила песня " Мы, подводники, в дозоре!" Н. Флеров / Б. Победимский (в темпе марша):
Кто там бродит в темном море,
В темном море, где угасли зори?!
..........................
Горюй, не горюй ты подруга моя
Опять ухожу я в морские края
Но буду всегда я всем сердцем с тобой
И в час наш учебный, и в час боевой!!!
Сначала подводная лодка, словно пьяная шатается бесцельно по морю темному, правда, в темпе марша. А потом возникает необходимость сообщить родным: не валяйте дурака, живите, как жили. Толку никакого горевать нет. Я, вроде, с вами, а вроде, и нету. Мираж, привидение. Ничего особенного.
В общем, я на этих песнях спекся и попытки что-либо отыскать прекратил. На моё счастье, политотдел нас не покинул и нашего зама возвернул на время. Вот он и показал мне, что значит школа! Минут за десять, взяв за основу какую-то стародавнюю официальную балладу, осовременил и выдал на-гора! Талантище!
Надежно задраены люки
И кучка отважных людей
Друг другу без клятв и поруки
Становится трижды родней!
ПРИПЕВ: Уходит в далекое плаванье лодка
На стражу Российских морских рубежей
Ракетная лодка, подводная крепость,
Владычица грозных морей.
Ни солнца ни звезд по неделям,
А надо - и больше пройдет,
Пока из глубин беспредельных
Наверх наша лодка всплывет!
ПРИПЕВ

И пошла "кучка отважных людей" наворачивать круги по плацу, горлопаня о тройном родстве. Все-таки, мне кажется, лучше песни о моряках, чем "Варяг" еще не придумали... Не дано.

Рауш-наркоз

(Рауш в переводе с немецкого - быстрый. Рауш-наркоз - кратковременный поверхностный наркоз, вызванный физическим воздействием)

Капитан Николай Людоедов служил в морской пехоте с удовольствием. Хотя закончил он очень приличное командное военно-морское училище, в морской пехоте он был не случайным человеком.
С детства он выделялся среди своих сверстников богатырским здоровьем, красным цветом лица и незамысловатыми шутками, над которыми сам же и смеялся безудержным смехом, напоминающем ржание подорванного коня. Каким бы видом спорта не занимался юный Коля, всюду он достигал впечатляющих успехов, а посему адекватно не мог оценивать свой интеллектуальный уровень.
Читать книжки Коля не любил, да и некогда было парню ерундой заниматься. Но однажды увидев по телевизору фильм про моряков, запал на морскую форму и решил про себя, что после школы обязательно пойдёт «учиться на матроса», о чём самолично известил родственников.
Вполне серьёзно полагая, что полученных на школьных выпускных экзаменах троек в единственной средней школе города Краснозадрючинск достаточно для поступления в один из лучших ВУЗов страны, Николай пришёл в приёмную комиссию, где и угодил в распростёртые объятия начальника кафедры физвоспитания.
- Такие люди нужны училищу, - сказал начальник кафедры физо кому надо.
Абитуриент Людоедов радостно и с одинаковым успехом бегал, прыгал, грёб, играл в волейбол и перетягивал канат, поэтому вскоре был зачислен на первый курс с перспективой стать через пять лет специалистом по минам и торпедам, но последнее интересовало Николая в меньшей степени.
Прыжки прыжками, но уже на первой сессии курсант Людоедов обнаружил полное отсутствие присутствия хоть капли мозга, отвечающей за накопления инженерных знаний.
- Такие люди нужны училищу, - опять тихим голосом намекнул экзаменаторам начальник кафедры физо полковник Пипеткин, умевший всегда появляться в нужное время в нужном месте. После такого недвусмысленного намёка экзаменаторы единодушно удовлетворили скромные познания курсанта Людоедова, учитывая поразительные спортивные достижения экзаменуемого. При этом Коля хохмил и веселился все пять лет, не переставая.
Так или иначе, Коля постиг смысл торпедного треугольника и дотянул до окончания училища. Оценки в его дипломе отличались умиротворяющей стабильностью и удовлетворяли всех, и Николая в первую очередь.
Но были два предмета, успехи по которым вселяли надежду в родных и близких молодого офицера. По предметам «Тактика морской пехоты» и «Физическая культура» в оценочной графе стояла оценка «Отлично». На фоне стройных рядов каллиграфически выведенных «Удовлетворительно», это выглядело вполне оптимистично.

Лейтенант Людоедов попал служить на забытый богом и начальством бомбосклад в маленьком североморском посёлке Большой Бибис в непосредственной близости от границ вероятного противника. Был он третьим офицером на базе, были, правда, ещё пять мичманов, которые от полярной тоски и тяге к романтике периодически уводили друг у друга жён, но недалеко. Причём с бурными страстями и чувствами на всю тундру. Некоторые из них страдали уже по второму кругу. Большинство детей приходились друг другу многоюродными братьями и сёстрами, так как в степени их родства родители давно запутались сами.
Недолго думая и собираясь, молодой лейтенант добавил свежую струю в прямом и переносном смысле в однообразную жизнь военнослужащих посёлка и их семей.
Он радостно окучил всех женщин, живших на базе, включая жену и старшую дочь командира склада, целого капитана третьего ранга, после чего загрустил. Ему явно не хватало спортивных побед, любимой спорткафедры и перетягивания каната на плацу по праздникам.
Перспектива стать «старым» лейтенантом Николая не бодрила вовсе, и он, повинуясь здоровым амбициям, начал обозревать североморские окрестности в надежде отыскать более интересное место службы.
Так или иначе, в одну из командировок в центр североморской цивилизации он оказался в компании бравых офицеров - морских пехотинцев, которые, увидев могучего старлея с помятыми погонами и лицом, сразу приняли его в свою компанию.
После опустошения третьей литровой ёмкости огненной воды под разговоры про службу и женщин, Николай начал понимать, что «пятнадцатилетний» капитан лучше «старого» лейтенанта, да и коллектив был ему явно по душе.
Морпехи, приняв томления старшего лейтенанта как свои, в один голос закричали:
- Давай к нам переводись, ты же наш человек, - после чего съели ещё два литра, полирнули пивом, догнались «шилом» и успокоились кто где смог.
По возвращению на ненавистный склад, Коля сразу же подал рапорт о переводе в бригаду морской пехоты, и в скором времени без особого сожаления сменил жёлтый просвет своих погон на красный. Он наповал сразил кадровика отличной оценкой в дипломе по предмету «Тактика морской пехоты», который он в первый раз предъявил без малейшей доли стеснения. Пройдя все перипетии оформления, он снова с удовольствием начал бегать, прыгать и всячески играть в войнушку, чему сам радовался необычайно.
Правда, с женщинами стало сложнее, так как ослабленных службой в бригаде не было, некоторые даже не укачивались. Подруги офицеров тоже были весьма не слабого десятка. Привычку Людоедова направо и налево размахивать «кожаной шашкой», не деля население на своих и чужих, новые сослуживцы не одобряли и тихо посоветовали Николаю держаться.
Совсем недолго прокомандовав взводом, Николай получил капитанскую звезду и стал командиром роты. Отдельные знания по специальности всё-таки закрепившиеся в его мозгу, всплыли весьма кстати, и поднимали его рейтинг в глазах коллег, пришедших на флот в основном из пехотных училищ.

Служба бойца морской пехоты невозможна без полевых учений. Как-то раз на очередных учениях среди тундровых мхов и камней капитан Людоедов умудрился испачкать в каком-то дерьмище свои новые ватные штаны. Офицеру морской пехоты свойственна подтянутость и аккуратность даже в боевых условиях. Недолго думая, Коля открыл бензобак своего ГАЗ-66 - «Шишиги» на языке военнослужащих - насосал бензина в банку из-под тушёнки и принялся яростно оттирать от грязи заднюю часть своих великолепных штанов.
Матросы его роты отдыхали у чахлого костерка, где их непосредственный начальник и решил ускорить процесс высыхания важнейшей части своего полевого мундира. Присев на корточки в непосредственной близости от источника открытого пламени, капитан Людоедов мгновенно полыхнул задней частью своего костюма как подбитый бомбардировщик. Он от чего-то даже не испугался произошедшего, более того, это его безумно развеселило. Пытаясь затушить пламя, он принялся бегать и прыгать из стороны в сторону, колотить себя руками и елозить задом по замшелым валунам, при этом, радостно гогоча, как будто не горел, а парился в бане. Матросам, проявив сноровку, всё же удалось повалить яростно отбивающегося командира и погасить пламя, но тлеющая вата командирских штанов в процессе стягивания всё же успела поджарить ягодицы, задние поверхности бёдер и ещё кое-какие нужные причиндалы их весёлого ротного.
Ему сделали обезболивающий укол промедола, положили на живот в кузов «Шишиги», прикрыли какой-то сухой ветошью и рванули по просёлку на полной скорости в сторону госпиталя. Растопырившись в кузове как паук-крестовик, Коля дымил голым обугленным задом, постанывая и периодически взрываясь хохотом сквозь слёзы, как будто наблюдал со стороны за самим собой.
- Это у него нервное, - объяснял трясущимся в кузове матросам сопровождающий обгоревшего прапорщик.
Перед самым госпиталем капитан Людоедов потерял сознание.

- Да-а-а, третья степень А, однозначно, впрочем, коллеги, скорее третья Б, но жить будет, - единодушно решил консилиум флотских врачей, после чего было назначено максимально эффективное лечение.
Жизнь Николая Людоедова в госпитале протекала, главным образом, на животе. Ему своевременно меняли повязки, и раз в неделю иссекали омертвевшие ткани на пострадавших местах. Процедура с поэтическим названием некрэктомия длилась 10-15 минут под общим наркозом, и делом была весьма малоприятным.
Заповедные места, пострадавшие в меньшей степени, регулярно смазывались и заживали сами собой, причём гораздо быстрее остального организма. Похожие поначалу на хорошо прожаренную яичницу с колбасой, они беспокоили капитана своим цветом и перспективой самоампутации при резких движениях, но вскоре молодой организм пошёл на поправку, и органы, на которые оказывалось повышенное давление, стали беспокоить Николая совсем по другому поводу.
Но в силу положения поразить женский медперсонал лечебного учреждения своими скрытыми достоинствами капитан Людоедов возможности не имел. Вскоре зов плоти довёл Николая до того, что он стал активно хватать женский персонал госпиталя, имевший неосторожность попасть в радиус действия его огромных ручищ, за филейные места. Медсёстры заходили сзади, но и это их не спасало от вездесущих рук маявшегося от постоянного давления на ретивый орган морского пехотинца. Даже семидесятилетняя санитарка баба Шура была прихвачена обгоревшим бойцом за некоторые места, о существовании которых последняя давно забыла сама.
- Вот же позорище, проститут вездесущий, а ещё ахфицер! - возмущённо вскрикнула испуганная санитарка, грохнув об пол судно с продуктами жизнедеятельности самого проститута. Обрызганный ловелас ржал на всю палату как малолетний хулиган, радуясь своим проделкам.
Госпитальная администрация в лице начальника госпиталя полковника Витамингера и всех его заместителей не раз настоятельно просила выздоравливающего умерить свою похоть, обещая сообщить командованию бригады, где служил капитан, о нездоровых наклонностях Людоедова, но это только распаляло охотничий азарт весельчака.
Но час расплаты наступил! Неотвратимо и неожиданно, как это всегда и происходит.
Перемещаемый по коридору на каталке в операционную двумя выздоравливающими матросами Николай заметил впереди по коридору женскую фигуру, явно до сих пор не охваченную его вниманием. Непроинструктированные о пагубных наклонностях перевозимого пациента матросы пилотировали каталку, не думая о плохом, как вдруг перевозимый вытянул руку и похлопал даму с видимым удовольствием чуть пониже спины. Дама остановила каталку и резко обернулась.
Смехоржание Людоедова резко оборвалось, матросики вытянулись по стене коридора.
Перед ними с внезапно проступившим румянцем негодования на щеках стояла интересная женщина лет тридцати пяти, и не просто женщина, а майор медицинской службы, и не просто майор, а врач-анестезиолог госпиталя.
- Да, что вы себе позволяете! Как вам не стыдно! - возмутилась женщина - Вы, капитан Людоедов, явно перегнули палку! Вас, как я вижу, на процедуру везут? Так вот, все манипуляции над вашим многострадальным задом с этого момента будут производиться без обезболивания, чтоб неповадно было! Впрочем, я погорячилась, это негуманно, будет вам рауш-наркоз, вот тут-то вы и повеселитесь! Следуйте в операционную, товарищи матросы, - обратилась она к оторопевшим транспортникам.
Матросы с места врубили повышенную передачу, и Николаю пришлось судорожно вцепиться в края каталки, чтобы не вылететь на вираже.

У открытой форточки перед входом в операционную стоял худой и высокий, но спокойный как слон, старший лейтенант медицинской службы Прохор Денисов. Доктор смотрел на серые, унылые сопки и курил странно пахнущую сигарету, не снимая перчаток, но, держа её хирургическим зажимом. Он мысленно бродил по широким проспектам родного города - колыбели трёх революций и понимал, что ему жутко хочется на «дембель», и так утомительно носить гордое звание военного врача, что хоть вой.
И вообще, последнее время урология как отрасль медицины интересует его гораздо больше, чем по глупости обгоревшая задница озабоченного капитана, да и денег приносит несравнимо больше.
- Грузите тело на стол, - расслабленным голосом сказал врач.
Молчавший всё это время недопустимо долго для своей энергичной натуры пациент выглядел как-то странно, шевелил губами, явно пытаясь что-то спросить, но стесняясь это что-то произнести неправильно.
- Товарищ старший лейтенант, а что такое рауш-наркоз? - как-то необычно тихо для себя спросил Николай.
- О-о-о-о, как всё непросто! - с интонациями просветлённого произнёс доктор, догадываясь, что этот вопрос задан явно неспроста.
Как и все военные врачи, доктор Денисов обладал своеобразным юмором.
- Знаете ли, любезный, лет эдак сто тридцать тому многие граждане нашей страны не ездили к туркам отдыхать, а ездили в Крым с ними, проклятыми, воевать. Так вот, в те стародавние времена жил-был такой доктор Пирогов, который очень любил и жалел простых русских матросов, которые, собственно, этого турка и воевали. Воевали они воевали, но периодически получали от супостата то штыком, то пулей, то осколком, а это, согласитесь, весьма больно и неприятно. Доктор Пирогов их лечил, и для этого иногда резал. Матросикам было больно, и они от этого умирали. А наркоз тогда ещё не изобрели. Так вот, был у доктора специально обученный матрос, который специальной колотушкой слегка ударял раненого в специальное место на голове. От этого раненый отключался и не чувствовал боли, тем самым не мешал доктору себя оперировать, и, соответственно, не погибал на операционном столе, на котором вы в данный момент имеете честь пребывать, - расслабленно закончил доктор краткий экскурс в историю.
- А сейчас .... - начал было задавать вопросы Людоедов, но в этот момент в операционную вошла женщина-анестезиолог, и смущённый Николай отвернулся и замолчал.
Подготовка к процедуре шла своим чередом. Коля сосредоточенно сопел и думал о чём-то своём. Неожиданно в поле зрения пациента появилось нежное создание, которое Николай видел впервые. Создание совсем недавно окончило медучилище и очень старалось. Девушка стояла совсем рядом и раскладывала на подносе хирургические инструменты. Как в замедленном кино рука страдальца сама, непроизвольно, как будто жила своей отдельной от остального организма жизнью, вдруг потянулась к юному созданию и легла девушке на бедро.
Девчонка от неожиданности ойкнула, дёрнулась в сторону, и, свалив на пол поднос с инструментами, запнулась и начала заваливаться, пытаясь удержаться от падения хоть за что-нибудь. Задетая при падении сестрички стойка с подвешенными на хлипких бинтиках бутылками с физраствором не устояла и понеслась вниз, повинуясь законам физики. Удар пришёлся как раз в то место, о котором только что Николаю рассказал доктор.
Крепкий череп капитана Людоедова выдержал рауш-наркоз! Последнее, о чём успел подумать Николай на пути в нирвану, была мысль: «Не обманула, контра!»
И свет померк.

Пациент обошёлся без общего наркоза.
Многие заметили, что после последней процедуры капитан Людоедов стал какой-то тихий и задумчивый. Внезапное спокойствие полового агрессора в первую очередь отметили дежурные медсёстры, которым чаще других приходилось приближаться к больному на расстояние постановки укола. Вместо обычных непристойных действий Николай попросил принести ему из библиотеки госпиталя книгу по истории военно-полевой хирургии, которую, не отрываясь, прочитал за одну ночь.
Прошло полтора месяца. Капитан Людоедов быстро выздоравливал, стремительно обрастая новой кожей, при этом так увлёкся чтением, что к выписке прочитал все книги, что нашлись в библиотеке по выбранной тематике.
Придя после выписки из госпиталя в родную бригаду, он устроил грандиозный сабантуй по случаю своего возвращения к привычной жизни, но пил мало, всё больше беседуя с начальником медслужбы, явно мешая последнему спокойно отдыхать.
Коля уже почти безболезненно мог сидеть, но периодически предъявлял опалённые места бригадному доктору, с которым вскоре особенно сблизился на почве внезапно обретённого знания в области истории военной медицины вообще, и проблем обезболивания в частности, и даже стал выпивать с доктором чаще, чем с остальными.
Вскоре он сделал предложение той самой молоденькой девушке-медсестре, из-за которой так красиво получил порцию обезболивающего. Логично предполагая, что некосметические рубцы и залысины на его боевом заду никогда не обрастут буйным волосом и вряд ли испугают настоящего военного медработника.
Ухаживания его были молниеносны и напористы, как атака морской пехоты. Однако невеста его наотрез отказалась менять фамилию и пожелала остаться как в девичестве Машей Витамингер.
Коля был так рад, что совсем не обиделся.