Уроки английского.

Сколько за свою жизнь каждый из нас сдал экзаменов, и не счесть. По сути, вся наша жизнь - один сплошной экзамен. От первого ее дня до последнего. Но не будем углубляться в высокие моральные сферы, а спустимся к земле. К простому экзамену в простом военно-морском ВУЗе. По непростому техническому английскому языку.
Ни для кого не открою секрет, как учили иностранному языку в наших родных советских школах. Это сейчас самый сопливый малец любит добавить в разговоре что-то вроде «фак ю», а в свое время таких слов в учебниках не было. А сам язык учили согласно огромного количества инструкций от многих министерств и ведомств, по большом счету к школе отношения не имевших. Как учили, так и знали. Хотя, безусловно, те, кто ставил себе цель изучить иностранный язык, его знали. Правда, не с чисто йоркширским диалектом, а в лучшем случае с вологодским говорком. Не суть важно.
Отношения с иностранным языком складывались у меня сложно. Школу я заканчивал на Украине, в Феодосии. Там языки начинали учить с пятого класса. Класс в приказном порядке разделили на две группы: английскую и немецкую. Согласия ни у наших родителей, ни тем более у нас, не спрашивали. Я оказался «немцем». Немец так немец. В том возрасте мне, в сущности, было по большому барабану, что учить. Начались занятия. Год учим. У меня в незасоренной детской голове язык мюнхенских пивоваров укладывался на редкость ровно и удачно. Учитель очень хвалила и ставила в пример. Второй год постигаем язык Шиллера и Бисмарка. Все нормально. Я умудрился даже на какую-то городскую олимпиаду по немецкому языку загреметь. И был не самым последним. Вдруг наш дорогой Леонид Ильич Брежнев где-то расцеловал и обслюнявил то ли Никсона, то ли Картера и подписал очередной судьбоносный договор о вечном мире и дружбе до гроба. До чьего гроба не уточнялось. Министерство просвещения всплеснуло руками: господи, а как же нам отреагировать на такой подвиг лидера страны и босса партии!? И ведь придумали, чертяки! Взяли, и перевели тех, кто учил немецкий - на английский! Не всех, но многих. Нашу школу в том числе. И дали нам команду за год догнать тех, кто уже два года «аглицкую мову» мусолит. И стали мы переучиваться. В итоге, школу моя немецко-английская половина класса закончила, не зная толком ни тот язык, ни этот. Потом армия, потом поступление в училище. А там, на первом курсе, преподаватели кафедры иностранных языков нас по группам отбирать стали. По шесть-восемь человек. А отбирали на микроэкзамене. Так, ерунда - пару вопросов, ты пару ответов и преподавателю ясно кто ты, и на что способен. А надо особо сказать, что кафедра эта была любима всеми без исключения. Там работали такие прекрасные и очаровательные женщины, что нет слов - просто милейшие создания. Им прощали все - даже задолженности, хотя с ними в город не отпускали. Вот и запускали нас к ним по два-три человека, а они определяли твой уровень и отпускали с богом. Мой учитель, Ирина Николаевна, дочь одного очень большого адмирала, была очень красивой женщиной, курсанты просто таяли под ее взглядом, вот так и я растаял при первой встрече. При всем этом внешние данные Ирины Николаевны были не чуть не хуже внутренних, что, как известно, для женского пола крайне нетипично. Так вот, посадив меня перед собой, «англичанка», которой я, естественно, заявил, что в школе изучал именно ее язык, очень добрым голосом что-то спросила. Для старшего сержанта Советской армии, почти два года ничего не читавшего, кроме уставов Вооруженных Сил и писем родителей и вдобавок изучавшего иностранный язык в школе вышеуказанным методом, он оказался неподъемным. Ирина Николаевна снова что-то спросила. Я снова почесал в затылке. Наконец она поняла, что со мной надо разговаривать, как с диким индейцем из племени навахо при помощи не только речи, но и жестов. Показывая на меня, Ирина Николаевна четко и раздельно спросила « What is your name?». Наконец в моей голове что-то перещелкнуло, и я автоматически выдавил из себя фразу «My name is Паша». Обрадованная Ирина Николаевна улыбнулась, и нежно похлопав меня по ладошке, сказала: «А ты, дружок, ко мне в группу. Иди». Я пошел. В коридоре я узнал, что она вела группу самых отстающих, или попросту тупых.
Позже выяснилось, что в компанию из восьми человек, которую кафедра общими усилиями отобрала для Ирины Николаевны, «тупых» попало совсем немного. За исключением меня, с чем я совершенно не спорил, к тупым отнесли моего друга Гвоздева, на мой взгляд, виртуозно владевшего английским языком для человека с берегов Волги. Да и все остальные были не хуже, а один кадет Вова Карпенко вообще виртуозно владел даже разговорной речью без словаря, что подтверждала сама Ирина Николаевна. Так и начали учиться. Активно заморская речь изучалась в училище до третьего курса включительно. Напоследок сдавался экзамен, и до конца пятого курса предмет шел факультативно. Раздали текст - перевел в срок - сдал зачет. Все. Никаких проблем. Язык преподавался технический, чисто инженерный, особых изысков в общении не требовавший. Все большей частью полутехнические тексты о ядерных реакторах. За три года обнаружилось, что не такая уж и «тупая» группа подобралась у нашей симпатяги Ирины Николаевны. Скорее всего, в этом была ее заслуга, а не наша тяга к знаниям. Мы просто считали неприличным являться на занятия этой изумительной женщины не подготовившись, а уж если такое и случалось, то хотя нам все всегда прощалось без последствий, мы прятали глаза, и старались оправдаться всеми доступными методами. Ирина Николаевна и сама прекрасно понимала силу своего обаяния и эффектной внешности и очень кокетливо пользовалась этим. Кабинеты, где мы занимались, были маленькие, прямо таки лингафонные клетушки, а место преподавателя располагалось на подиуме. Так вот, когда наша Ирина приходила в класс, она, величаво поводя бедрами, протискивалась через тесно расставленные столы под нашими взглядами. Затем она усаживалась на стул, закинув ногу на ногу и поддернув для удобства юбку, открывая до допустимой нормы свои красивые ноги. Представляете, каково было всем нам? А в особенности мне и Гвоздеву, сидящим на первом столе. Эти соблазнительно оголенные ноги покачивались буквально в сантиметре от нас. Конечно, Ирина Николаевна делала все это несознательно, просто по своей женской природе, но мы думали иначе, и даже гордились тем, что она относилась к нам как равным, никогда не ругаясь и не повышая голоса. Мы очень любили свою «английскую королеву», и она платила нам тем же. Что касается меня, то я и Гвоздев вообще стали Ириниными любимцами. Я мало-мальки неплохо рисовал и всегда выручал ее, когда надо было оформить дружескую стенгазету на кафедру в связи с днем рождения преподавателя или какого-нибудь торжества. Груздев же неплохо учился, и был юмористом по жизни. На конкурс стенгазет кафедры я рисовал карикатуры, а он придумывал текст. В итоге, ведомые Ириной Николаевной, мы всегда занимали первые места.
Три года пролетели в минуту. Подошло время экзаменов. Наша Ирина с обезаруживающей улыбкой довела всей группе, что принимать его будет она и еще одна легендарная женщина кафедры, тоже Ирина, но Сергеевна, но волноваться не надо, все получат то, что заслужили за все эти годы. Оснований не верить нашей королеве у нас не было, и готовились мы к этому экзамену без обычных страданий и нервотрепки. Единственное, что немного портило настроение, так это приезд в училище очередной комиссии из управления высших военно-морских учебных заведений. Шла сессия, и орда золотопогонных проверяющих носилась по всему училищу и совалась на все экзамены, в целях так сказать, проверки правильности их приема. Но бродили они в основном по специальным техническим кафедрам, и к необразованным пока третьекурсникам не заглядывали.
Экзамен начался торжественно. Еще с вечера мы отправили гонца в город, где он на собранные деньги купил два громаднейших букета роз. Все ночь букеты плавали в ванне с водой, дабы не потерять свежий вид. После завтрака группа выстроилась в аудитории в ожидании экзаменаторов. Наконец, они появились. Две красавицы. Две настоящих женщины. Более высокая Ирина Николаевна, и пониже Ирина Сергеевна. Абсолютно непохожие друг на друга, но каждая обаятельная и неповторимая по-своему. Поздоровались. Первые шесть человек потянули билеты и расселись по столам. Надо сказать, что проходило все это действие в лингафонном кабинете, где каждый сидел отдельно и был отгорожен от соседа стеклянной перегородкой. Каждый билет включал в себя перевод, пересказ и ответы на вопросы по тексту. Естественно, по-английски. Начали готовиться. Как-то совершенно случайно получилось так, что я и Гвоздев закончили подготовку первыми и одновременно. Так же одновременно высказали желание начать сдачу. Великодушный Гвоздь, понимая, что мой английский очень сильно уступает его, предложил мне направиться к нашей Ирине Николаевне, а сам шагнул к Ирине Сергеевне. И вот, как только мы заняли места перед нашими симпатичными экзаменаторами и положили перед ними листки с переводом, двери аудитории открылись…
Первым в дверь шагнул начальник училища контр-адмирал Длиннов и многозначительно и незаметно для следующих за ним поднял палец вверх. За ним протиснулся еще один незнакомый адмирал с лицом типичного арбатского флотоводца. Следом пять - шесть капитанов первого ранга с академическими лицами. Мы встали. Преподаватели тоже. Ирина Николаевна подошла к Длиннову и негромко доложила:
- Товарищ контр-адмирал, в 131 классе проводиться экзамен по английскому языку. Старший преподаватель Ирина Николаевна….
- Хорошо. Хорошо - Длиннов повернулся и вопросительно посмотрел на пришлого адмирала.
Тот успокаивающе замахал руками.
- Продолжайте, продолжайте, мы здесь тихонечко постоим и послушаем.
Ирина Николаевна кивнула и повернулась к аудитории. Уж и не знаю, договорено ли у них с Ириной Сергеевной было, или они за доли секунд взглядами обменялись, но Ирина Сергеевна неожиданно встала и торжественно произнесла, обращаясь к оторопевшему от неожиданности Гвоздеву.
- Молодец Гвоздев! Пятерка! Иди. Кто следующий? Наверно ты Карузов? Ну, давай, выходи!
Эдик Карузов был нашим вторым индивидуумом, для которых иноземная речь была, что матерная для обычных людей. Он без всяких эмоций поднялся с места и направился к столу. Ирина Николаевна неторопливо прошествовала на свое место, села, взяла со стола мои бумажки. Полистала их. Подняла на меня глаза. А в них чертики скачут!
- Спасибо Павел. Ты меня как всегда не разочаровал. Отлично.
Я выпучил глаза. Когда рядом с тобой такой номер происходит с товарищем - это одно. А вот когда с тобой это уже совсем другое. Ирина Николаевна шутить любила и умела, но экзамен…
- Белов! Иди, ты свободен. Собирайся в увольнение!- голос учителя вывел меня из легкого ступора.
- Карпенко? Готов? Ну, давай!- услышал я, направляясь к двери за спиной. А от стола Ирины Сергеевны уже слышался негромкий баритон Эдика, что-то вещающий на хорошем английском языке о ядерной энергетике, кораблях и химии. А уже закрывая дверь, я услышал, что к нему присоединился голос Карпенко, стреляющий фразами со скоростью пулемета.
Минут через пять компания проверяющих выползла из кабинета. Все в коридоре вытянулись. По довольному лицу Длиннова было легко догадаться о сильном впечатлении, произведенном нашими орлами-«англичанами». Члены же комиссии тоже вполголоса восхищались. Правда, больше не знаниями, а фигурами наших преподавательниц. Так или иначе, все остались довольны. Мы с Гвоздевым оценками, начальник училища - сохраненным лицом, а комиссия… То же чем-то.
После экзамена мы снова построились в классе. Ирина Николаевна зачитала оценки. Все они соответствовали заработанному за эти годы. Кроме, наверное, нас. Ирина Николаевна тоже это понимала, и поэтому в конце добавила:
- А Гвоздев и Белов… Будем считать, что они получили эти оценки авансом. За будущую службу! До свидания господа гардемарины!
Прошло уже много лет. Я, как ни знал, так и не знаю английский язык. Да, наверное, никогда уже и не выучу его. Но наших добрейших и неотразимых леди с кафедры иностранных языков не забуду никогда. И их уроки английского….

Автор -Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Непулевая стрельба.

В качестве предисловия: история, которую я сейчас попытаюсь рассказать, вертелась в голове давно. Просто как-то не «вытанцовывалась». Но - бывает так - один толчок, прочитанное где-то слово заставляют заскрипеть колесики памяти и вспомнить и пережить. Впрочем, судите сами.

И на старуху бывает проруха, кто ж не знает. Можно многажды учить наизусть руководящие документы, читать инструкции и наставления, но приходит эта самая проруха, и все вылетает из памяти, и делаешь не то, и поступаешь не так, и оказываешься в результате....
Вот так старший лейтенант (почти каплей) Мусаев оказался в Очамчири.
Я не знаю, конечно, может быть, кто служивший на крайнем юге Ледовитого океана и воспринял бы такое назначение как самое большое в мире счастье, а для «Королевского» Черноморского флота это была ссылка похуже «глубины сибирских руд».
Еще бы, ведь даже Поти уже считался первым шагом по лестнице, ведущей вниз, не зря, наверное, на флоте поговаривали, что «на этом на болоте, какой-то ..уй построил Поти», а уж Очамчири....
Но хватит отступлений.
Любил Главком Горшков наш пароход... Первенец, как-никак. И Дорогого Леонида Ильича с дочурой к нам приводил и всяких других. Так что к гадалке не ходи - на зачетное учение флота - нам в море со всей «камарильей» на борту.
Так и случилось, ходим, воюем. Слава Богу, в тот год мы ракетные стрельбы отстреляли пораньше, так что из всех показушных мероприятий одна артстрельба и оставалась.
Кэп наш - а командовал тогда крейсером капитан первого ранга Кувалда - благоденствовал. Еще бы, рулим себе постепенно, задачи решаем, а боезапас корабельной артустановки за борт выгрузить через стволы - дело попроще, чем ракетами стрельнуть.
Кстати, о кэпе. Запомнился он почему-то более всего тем, что будучи небольшого росточка, имел руки чуть не до колен. И имел премерзкую привычку по утрам здороваться с каждым офицером за руку. Вы думаете - эвон, мол, какой обходительный! Ну да, конечно, как бы не так.
Вот представьте на секундочку: подняли флаг, развели народ - и команда: «Офицерам построиться в каре!.... Бля!!!!... Строимся. И идет наш кэп вдоль строя, и с каждым из шестидесяти - здоровается. Про рост и руки я поминал. Вот подходит он к тебе, и ладошку свою, почти руку не отрывая от тулова, протягивает. «Здраствуйте товарищ В....» - а ты - а в тебе - сто восемьдесят, и руки нормальной длины, изгибаясь хошь -не хошь подобострастно - «Здравия желаю, тащ командир», и получается - прямо в лицо ему приветствуешь.... А ежели последствия вчерашнего? И начинается тут.... «Командир боевой части! Почему ваши офицеры пьянствуют?!!! От него - запах!!!» Вот так-то. До сих пор эти построения с дрожью воспринимаю, ну да ладно.
Продолжаю. Так вот, стрельба артиллерийская у нас вроде как за баловство мелкое считалась. Но надо на всякий случай отметить, а то специалистов много, что Бог при создании артустановки, стоявшей на нашем крейсере, видно, отвлекся какими-то более важными делами, и в результате при попустительстве его несомненно приложил к этому делу лапу нечистый. И капризная она была до смерти, и станция наведения - дерьмо. Так еще и проектанты, видимо, слегка заквасили, когда пароход придумывали, в общем, у нашей грозной артиллерии еще и не было стрельбовой колонки. То есть только автоматика и телемеханика.
Ну, на тот раз, надо сказать, что стрельнули мы успешно. То есть вполне даже визуально было видно, как снаряды взрывались в районе пикирующей мишени, как ее бросануло....
Главком это дело тоже отметил.
- Молодец, - говорит, - стреляющий.... Кто он там? Старший лейтенант? Ну-ну... а служит как ...ну-ну... может, пора капитан-лейтенанта присваивать?
Кэп - в трансляцию -
- Корабль успешно выполнил зачетную... принято решение... Присвоить внеочередное воинское звание...
Парадиз, ей-ей, парадиз.... А все потому, что главком - ну очинно любил малокалиберную артиллерию - не даром на Азовской флотилии в войну воевал.
Вот только посредине этого радостного гама вспомнили: надо пару снарядов дострелять.
То есть заряжание у нашей «пушки без мушки» ленточное было, и после окончания стрельбы два снаряда в стволах заряженными оставались. Их-то обычно и «достреливали», то есть выводили артустановку на безопасный курсовой угол и угол места, замыкали цепь стрельбы - «Пумммм!!!» - два снаряда улетели - стрельба окончена.
Станцию стрельбовую обесточили, как водится, на «нули» - то есть в диаметральную плоскость поставили, агрегат, то есть пушку, вручную - на углы дострела - левый борт - девяносто градусов, угол места - сорок пять - вывели. Готово.
И вот тут - почти каплей !!! - комбат - забыл... пропустил в эйфории - уж не знаю, но не скомандовал артэлектрику: «Привода - не включать!»
А состояние матроса, напичканного под завязку инструкциями и четко их выполняющего, понять можно. Раз прошла команда на дострел, включить привода.
Дальше - пояснять не нужно. Доклад с командного пункта бч-2:
- Готовы к дострелу !
Опять же, помянем чутье командирское, решил кэп на крыло выйти, посмотреть...
Вот и увидели все на мостике летающую «Кувалду».
Сметая все на своем пути, в режиме взлетающей ракеты влетел кэп с крыла на ходовой.
- Дроооообь!!!! Дробь дострелу!!!
Конечно взлетишь, когда артустановка (дура-дурой) с антенным постом согласовалась. То есть - в диаметраль встала. А прямо по курсу - БПК «Николаев» эволюционирует. Так что стволы наши - в аккурат ему в борт смотрят. И не подозревают те самые «Николаевцы», что два раза по пятьдесят семь миллиметров вот-вот в борту и окажутся.
Ну, в общем, долго ли коротко, достреляли мы эти самые два снаряда со всеми мерами предосторожности и присутствием в каждом посту по паре офицеров штаба.
Оно конечно так.
Но вот так вместо «каплея» поехал наш комбат в Очамчири. Старшим морским начальником и старлеем. И пусть никого не пугает страшная должность «старшего морского начальника», это не повышение. Задвижение, скорее всего. Для информации: должность, в лучшем случае, каплейская.
..............
И кстати. По результатам этой самой стрельбы дополнение к руководящим документам вышло. Чтоб при практических стрельбах из пушки типа нашей после отведенного на стрельбу количества снарядов в ленты заряжать два весо-габаритных холостых. Чтоб не достреливать потом.

Мимоходом. Военная кость.


Понятие “военная косточка” каждый понимает по-своему. Тут и подтянутость, и точность, и выправка, и еще многое-многое другое. Все эти качества достойные и нужные. Но, по-моему, есть еще и другое сходное, но не идентичное предыдущему понятие - «военная кость»...
Севастополь. Пятый курс. Увольнение. Стою у рынка, жду троллейбус "десятку". Опаздываю к будущей жене. В город я тогда выбрался позже других, после наряда, поэтому на остановке военнослужащих практически нет за исключением парочки первокурсников. Остальные уже растеклись по явкам и квартирам. Патрулей и офицеров поблизости тоже не видать. Можно дышать ровно. Я задрал фуражку на затылок, сунул сигарету в зубы, руки в карманы и жду. Вдруг прямо напротив меня, буквально в метре, становится немолодой мужчина в штатском костюме и настойчиво пытается заглянуть мне в глаза. Неприятное ощущение, надо сказать. Стою, по-прежнему стараясь не обращать внимания на назойливого мужичка. А тому, видно, что-то очень сильно не дает покоя, и кажется, с каждым мгновением злит все сильнее и сильнее. Он прямо-таки кровью наливается. Того и гляди, лопнет. Я отвернулся. Он оббежал вокруг и снова впился взглядом. Я вновь сделал поворот. Он тоже. Стало очень неуютно, и как назло, нет транспорта. И тут, наконец, мужичка прорвало. Вытянув руки по швам, он, словно заправский строевик, громким и зычным голосом принялся меня строить и ровнять.
- Товарищ главный корабельный старшина!!! Что вы себе позволяете!!! Я уже пять минут болтаюсь перед вами, словно тополь на Плющихе, а вы, наглец и негодяй, даже руку к козырьку поднять ленитесь перед старшим по званию!!! Встаньте, как положено!!! Руки из карманов!!! Выплюньте вашу соску!!! Разболтались...
От неожиданности и по инерции я подобрался и вытянулся. Военным вообще свойственно соловеть от командного рыка. И тут меня осенило: мужик-то в гражданской одежде. Я как-то сразу расслабился и посмотрел по сторонам. Народ на остановке, привлеченный шумом, заинтересованно поглядывал на нашу парочку. Я медленно засунул руки обратно в карманы и нарочито удивленным голосом спросил беснующегося подле меня мужчину.
- Извините, пожалуйста. А вы, собственно, кто будете?
Мужичка словно плетью огрели.
- Да вы..., да я...!!! Вы, что...!!! Перед вами целый контр-адмирал корячится!!!
Адмирал - это серьезно. Тем не менее, я набрался наглости и спросил.
- Еще раз извините, ради Бога. А ваши документы посмотреть можно? А то как-то по вам сразу и не поймешь, что вы адмирал...
Народ на остановке хохотал, уже не стесняясь. Адмирал же скосил взгляд на свое плечо. Погон там не было. Только цивильный костюм. Он как-то сразу сник и как будто уменьшился в росте. Стало, даже жаль его. Он суетливо передернул руками и, опустив глаза, негромко сказал:
- Извини старика, кадет. Совсем заслужился...
И, махнув рукой, быстро зашагал прочь... Вот это уже настоящая «военная кость»!
Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

Ещё одна история деда
О замполите
"А,Ф. С... в 1938 году служил рядовым — штурманским электриком — на подводной лодке типа «М» в Ораниенбауме. Осенью этого же года КБФ посетила делегация ЦК ВЛКСМ, и перед отъездом командованию предложили представить несколько комсомольцев для поощрения. В числе представленных был краснофлотец С.... А. Ф., оказавшийся вскоре награжденным... орденом Ленина. При выборах в Верховный Совет СССР первого созыва кандидатом от Балтики был выдвинут орденоносец — краснофлотец А. Ф. С.... и, конечно, избран депутатом. В дальнейшем, считая неудобным оставлять его на прежней должности, командование отправило Селезнева на учебу в военно-морское училище им. Энгельса (в Ленинграде), где, вместо положенных двух лет учебы, сумели подготовить его за шесть месяцев и выпустить в звании старшего политрука (выпускникам этого училища присваивалось звание политрука) с назначением заместителем командира подводной лодки по политчасти.
Таким образом из хорошего штурманского электрика сделали очень неудачного политработника. Особенно неловко замполит чувствовал себя, когда приходилось отвечать на вопрос: за что вас наградили орденом? До войны этот высший орден был крайней редкостью, поэтому вопросы такого содержания задавались часто и ответы типа: «Ну, был дисциплинированным, содержал в отличном состоянии свое заведование...» — не удовлетворяли. Приходилось окружать себя ореолом таинственности"

Эту историю раасказывал мне дед

Учебное судно "Комсомолец", 1934 год.
"Помню, как на первую авральную приборку нашему классу досталась верхняя палуба на юте. После сигнала горна по внутренней связи дана команда: «Верхнюю палубу драить песком, нижнюю мыть горячей водой с мылом!» Мы смочили палубу забортной водой из шланга, посыпали песком (хранившимся тут же, в ящике) и начали усердно растирать его торцовыми деревянными колодками по, на наш взгляд, и так довольно чистой палубе. Скатив затем палубу сильной струей и пролопатив все специальными резинками, я, назначенный старшиной уборки, направился к дежурному боцману и доложил о законченной работе на юте. Боцман пришел на ют, взглянул на палубу и спокойно бросил: «Драить еще!»
Решив, что не угодили боцману, мы вторично выполнили всю процедуру приборки, сами остались довольны, и я вновь доложил боцману о выполненной работе. Так же спокойно, едва взглянув на палубу, боцман пробасил: «Драить сначала!» С меньшей охотой мы выполнили приказание. На этот раз боцман рассвирепел: «Когда кончается приборка?» Докладываю: «В 11 часов». — «Вот и драйте до сигнала!"