Как гибнут подводные лодки?

В каюте у одного старого командира-подводника висел афоризм или лозунг, можно назвать его как угодно, который гласил:
«Героизм, в основном, проявляется в окопах, вырытых разгильдяйством» - великие слова. Я думаю, что он, командир, сам этот афоризм и придумал.
Как гибнут подводные лодки? - на этот вопрос никто не может дать ответа, потому что те, кто остаются на этих лодках, никогда не смогут рассказать нам о том, что же в действительности произошло.
Каждый из нас за свою службу бывал в такой ситуации, которая могла бы привести к трагическим последствиям, но одним повезло больше, другим не повезло вообще.
Возвращаюсь к ранее упомянутому афоризму.
На одном из обычных выходов в родных полигонах боевой подготовки, там где сейчас покоится атомный подводный крейсер «Курск», произошло следующее разгильдяйство, которое, естественно, потащило за собой волну героизма.
В трюме третьего отсека на посту автономной системы гидравлики БЧ-2*, спасаясь от всевозможных приборок и других корабельных неприятностей, свил себе гнездо из старых ватников и ветоши матрос из БЧ-2, некто Власов, и спокойно там дрых даже по тревоге.
«Где Власов?» - «А на посту гидравлики».
Ну и ладно, вроде бы при деле. Лазить туда, проверять его старшине команды несподручно. А там тепло и сыро, помните, как у Горького. Спит боец прямо на боевом посту.
И вот, что произошло: кто-то из бойцов, проходя по средней палубе, зацепил ногой бадейку с грязной водой, по разгильдяйству оставленной не на месте после приборки.

*Ракетная боевая часть.

Бадейка перевернулась и вылилась в трюм прямо на физиономию спящего там Власова. Не разобрав спрсонья, что на него вылилось и в каком количестве, Власов заорал благим матом:
«Аварийная тревога! Поступление воды в трюм третьего отсека!». Заорал так, что был слышен в Центральном посту.
Вахтенный инженер-механик, как раз командир дивизиона живучести и командир третьего отсека, среагировал неадекватно. Хотя был уже в годах и с опытом. Прыгнул из своего кресла к импульсной колонке аварийного продувания* и крутанул вентили сразу всех клапанов аварийного продувания. А лодка-дура, взяла и стала продуваться одним бортом, правым. Почему? Да потому, что специалист трюмный, который за этими клапанами должен был ухаживать в соответствии со своими штатными обязанностями, по разгильдяйству расходил клапана правого борта, а левого нет, оставил на потом. И лодка-то не дура, а совсем наоборот, умница, продулась так, как этого потребовали эти самые клапана импульсного продувания. И еще один момент - импульсную колонку надо было трогать в последнюю очередь, а сначала попробовать продуваться с «Ключа», с пульта общекорабельных систем. Ну и начала всплывать она, родимая, с глубины ста метров, резко заваливаясь на левый борт. И скорость была довольно приличной - узлов 15 бежали.
Жаль, не смогли мы увидеть, как она вылетела на поверхность до середины корпуса, это точно. Моби Дик, прямо с гравюры Рокуэла Кента.
Время было обеденное, все харчи на палубе, все, что не закреплено, полетело на левый борт вместе с личным составом, который не успел зацепиться за что-нибудь.
И вот только когда вылетели на поверхность, прозвучал сигнал аварийной тревоги. Сразу после этого сработала аварийная защита реактора, свет погас, только аварийное освещение, резервные агрегаты запустить нет возможности - не работают они, лежа на боку. Ну, надо сказать, что в конечном итоге разобрались, что к чему, и с помощью ручных клапанов продувания сравняли крен и спаслись, что называется. Героически срывая ногти и выворачивая руки во мраке, лежа на левом борту, в штормовом зимнем Баренцевом море с выведенным из работы реактором, не зная, можно ли завести его снова после таких кренов. И к тому же не видя ничего, что творится снаружи вокруг нас, так как поднять перископ, лежа на левом борту, невозможно, питания для локации нет, да и антенны тоже не поднять, акустика обесточена.
Десять-пятнадцать минут сплошного героизма. Но, что называется, повезло...
Бывает так, что ничего не помогает, ни выучка личного состава, ни совершенная техника.
* Пневматическое устройство для мгновенной подачи воздуха в цистерны главного балласта.

Нас учили, что всегда надо помнить о «Чувстве опасности», если забываешь о том, что такое понятие существует, пиши пропало.
У нас были мудрые Командиры, которые пришли на атомный флот с дизельных лодок, на которых в свою очередь блюлись традиции подводников времен Великой Отечественной войны.
Капитан 1 ранга Романчук, капитан 1 ранга Дудченко, капитан 1 ранга Макаров, капитан 1 ранга Комисаров, капитан 1 ранга Лукашенко, капитан 1 ранга Згурский, капитан 1 ранга Хвощ, Капитан 1 ранга Евдокименко, капитан 1 ранга Бурлев, контр-адмирал Томко, вице-адмирал Голосов и многие другие.
Я до сих пор горд, что имел честь служить под началом этих блестящих офицеров. И они учили нас помнить о «Чувстве опасности» и о высоком профессионализме, что подводник это не только мастер в своей специальности, он должен знать лодку, как свой родной дом. На подводной лодке служат подводники, и нет выше чести, чем быть моряком подводником. Быть подводником - это образ жизни.
В наши времена за то, что ты хороший профессионал, прощалось многое.
Это уже потом, когда начали со всем бороться, на первое место вышли всякие моральные облики и заместители по политической части с их прихлебателями.
И что-то было на мой взгляд утрачено, началась жизнь с оглядкой на партийную организацию. В предыдущем рассказе я коснулся этого момента.
И делу стало от этого только хуже. Образовалось чувство опасности перед партийной организацией - вот в чем беда. Сейчас другие времена, нет КПСС, нет замполитов, нет партийных собраний, но осталась инерция, к сожалению она осталась.
Никто не скажет, что произошло на «Комсомольце», вернее, с чего все началось, никогда мы не узнаем правды, почему прогремели взрывы на «Курске», некому рассказать эту правду.
Для чего тревожить сейчас кошмарный сон подводников «Курска»?
Что можно достать из его разбитого корпуса, какие тела можно опознать в крошеве человеческой плоти и металла?
Старинная морская песня «Раскинулось море широко» ... «К ногам привязали его колосник, простынкою труп обернули...».
Моряка, погибшего во время исполнения своего морского, воинского долга, всегда хоронили в Море.
Есть же понятие "братская могила". Корпус и аварийная всплывающая камера «Комсомольца» стали гробами для офицеров и мичманов Капитана 1 ранга Ванина. Баренцево море стало их братской могилой. Братская могила «К-8» в Бискайском заливе. Что же хотят найти в гробу по имени «Курск», какие тайны заставляют ковыряться в Братской могиле? Никто не ответит. Так как никто не ответит, почему гибнут подводные лодки.

Письма на родину.
(похоже «на пишу на сапоге убитого товарища»)

Здравствуй, сестренка!

Служба и опасна и трудна. После последней высадки в Африке, когда от нашей роты остались только мы с гранатометом и еще человек 5 с автоматами, очень болела простреленная в 3-х местах нога. Дикий народ, дети джунглей. Они до сих пор используют луки с тетивой из козьих жил. И это в двадцатом веке! Когда все дикари давно перешли на капроновые шнурки. Но самое страшное не это, а то, что они не знают, что к гранатомету ближе, чем на 35 метров сзади подходить нельзя, иначе будет вава. А так как их излюбленный прием - подкрасться со спины, у меня в тылу штабелями лежала половина племени. И, главное, что интересно, многие были без оружия. В основном - старики и дети. Эти, наверное, поплатились за любопытство. Но если нашей отечественной Варваре только нос оторвали, то среди них некоторые были еще и без голов. Но это издержки войны, тем более, что все они, я уверен, агенты мирового империализма.
Зато, когда мы после многодневных кровопролитных боев вошли в деревню, где не осталось ни одного мужчины (последний повесился, когда остался без руки и смог больше держать оружие), нашим глазам открылась радужная картина: Около сотни женщин в одних вьетнамках, покорно склонив головы, стояли на коленях и ждали своей участи. По местному обычаю, различное недвижимое имущество, оружие, всякая живность, домашняя птица, женщины, кокосовые пальмы и прочее барахло переходят в собственность победителей и становятся военным трофеем. Варварский обычай, несчастные женщины, но дать умереть традициям - значит уничтожить народ, а мы - цивилизованные люди, с молоком матери впитавшие ленинские работы по национальному вопросу. В общем, мы кинули в благодатную почву новое семя. Отныне дети этого племени будут отличаться более светлой кожей и тягой к цивилизации.
Я поздравляю тебя с днем рождения и дарю это сочинение.

Ночь с 11 на 12 января 1989 года, караул, пост N 1, с автоматом на шее.

Мимоходом. Военная хитрость.

Севастопольская гауптвахта. Вечер. В камере битком набито народа. Прошел ужин, окончилась приборка, и "губари" рассажены по камерам в ожидании вечерней проверки и отбоя. Камера освещена плохо. Лампочки и так тусклые, да еще арестованные всеми доступными способами стараются уменьшить яркость. В полумраке меньше заметен сигаретный дым. А курить арестованным строго-настрого запрещено. Попался - получи сутки ДП. То тут, то там сидящие наклоняются, судорожно вдыхая под шинелями одну-две драгоценные затяжки. А прятаться есть от кого. Камеры в Севастопольской гауптвахте очень оригинально устроены. В одной из стен сделано большое застекленное и зарешеченное окно, выходящее в коридор. За ним всегда маячит часовой. Свои два часа на посту охранник, кроме того, что непосредственно сторожит нас, еще и наблюдает за нашим поведением. Вроде как в телевизор. Вдруг шум какой или драка, или арестанты в наглую курить начнут. А мимо окна то начкар пробежит, то начгуб или старшина гауптвахты прогуляется. И каждый норовит в окно заглянуть, как там наши "каторжные"? И не приведи господь, если кто курит. Кара молнеиносна. Курящему - ДП, а часовому сутки ареста, И для полноты наказания часового в камеру отправляют немедленно. Через пару минут. В чем был. Традиция такая на гауптвахте.
А в этот день и караул заступил вроде нормальный. Зря не придирались. Над "губарями" не изгалялись. Нормальные мужики. Вот только один часовой, как раз у нашего окна, негодяй попался. По нему было видно, что служит без году неделя, всего боится, от всего дрожит. Чуть дымком из окна повеяло, сразу в крик, прекратить, мне отвечать, меня посадят! Мы ему объясняем: дружище, сейчас вечер, никого нет, тебя мы подставлять не хотим, все на себя возьмем, отвернись и все. Сам же на нашем месте оказаться можешь! Он ни в какую! Не курить и все! Посмотрели мы на него и плюнули. Нас много, человек тридцать, сбились кучей в углу и по очереди начали под шинель нырять. Часовой ныл-ныл, а потом вызвал начальника караула и пальцем указал, мол, тот, тот и этот. Начкар посмотрел на него, как на умалишенного, но к сведению принял. Фамилии записал для доклада утром. А это значит - всем записанным плюс трое суток к основному сроку. Народ приуныл. Из названных двум на волю через пару суток выходить. Сидим, зубами скрипим. Обидно. Только один матрос, которому уже на следующий день выходить надо было, смотрел-смотрел и говорит:
- Ладно, мужики, завтра я с этим отморозком за вас посчитаюсь.
Мы и внимания не обратили. Мало ли что он говорит, его не поймали, ему завтра на свободу, треплет языком, ну и пускай трепет. Сам-то не попался.
Утром нехороший часовой заступил снова. Подъем, приборка, завтрак. Перед разводом всех снова загнали по камерам. На гауптвахте суета, начгуб пришел, по коридорам бегает, порядок проверяет. Окно в камеру нараспашку открыли, проветрить. А вчерашний матрос около окна примостился и сидит. Ждет чего-то. И тут слышно, как по коридору приближаются шаги и раздается грозный рык начгуба. Все вжали головы в плечи, а матрос вдруг как рванет вплотную к окну и как зашепчет на весь коридор:
- Часовой, часовой, братишка! Поди сюда, пожалуйста!
А часовой растерялся, не понял что к чему, наклонился и в ответ:
- Что кричишь? Чего надо?
Матрос же, как фокусник, мгновенно извлекает откуда-то из рукава сигарету, сует в рот и таким же громогласным шепотом:
- Братишка! Дай прикурить, пока никого нет!
А сзади как рявкнет начгуб:
- Это что за новости!!! Прикурить!!! Да я тебя щелкопёр в одиночке сгною!!! Начкара ко мне!!! Совсем ох...и!!! При живом начальнике гауптвахты часовые арестованным прикурить суют!!!! В камеру.... Трое, нет семь суток ареста... Я тебя, щенок!!!
И еще много чего, в очень живописной интерпретации. Думаю, что и говорить не надо о судьбе бывшего часового. Истерика начальника гауптвахты была столь сильна, что шум от нее пробивался к нам сквозь все "тюремные" стены. Оправдания часового о провокации "губарей" никто и слушать не захотел. Пяти минут не прошло, как его уже без ремня и со слезами на глазах запихнули к нам. На семь суток. Камера встретила изменника флотского братства одобрительным гулом. Общим решением всей камеры труса на весь срок определили к уборке камеры. А наш "Александр Матросов" сразу стал всеобщим героем. Каждый сокамерник считал делом чести подойти и пожать руку человеку, положившему собственную "свободу" на алтарь общества. Когда восторг, вызванный ситуацией, поутих, я спросил "героя", ему на губе нравится, что ли? Моряк хитро усмехнулся и ответил:
- Да у тебя что, крыша потекла? Кому на губе нравиться? Просто мне весной увольняться. А через два дня мой БПК уходит на боевую службу, в Атлантику. На какой срок, точно не знаю. Но то, что месяца на три - это точно! В лучшем случае в конце мая вернутся. Но ведь ты и сам знаешь, на флоте планы очень гибкие, можно и до конца лета океан бороздить. А домой хочется. Вот я и подумал, за такую наглость, начгуб меня ни за какие деньги не отпустит. Даже если сам мой командир просить начнет. Да и не будет командир из-за такой мелочевки, как я, с комендантской службой отношения портить. Меня просто задним числом на другой корабль спишут, и делу конец. А там меня никто не знает, я как мышка тихо-тихо до приказа досижу и уволюсь в запас, как белый человек, точно и в срок. Вот и все. А часовой, конечно, просто под руку попал. Военная хитрость! Понимать надо!

Автор - Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

Гауптвахта. Вариант южный.

Военнослужащий и гауптвахта - понятия неразделимые. Однако, не относя себя к числу военных, полагающих, что за службу надо хоть раз побывать на гауптвахте в шкуре арестанта, я тем не менее, считаю, что без нее жизнь военного была бы скучна и обыденна.
Дорога на губу у каждого своя. Лично я прошел ознакомление с главной военной достопримечательностью славного города Севастополя после крайне неудачного празднования 23 февраля на третьем курсе училища.
Я тогда лежал в санчасти, и вся палата, как один, решила традиционным способом отпраздновать годовщину родных Вооруженных Сил. К сожалению, мы не учли того нюанса, что на следующий день должны были состояться очередные выборы в какие-то органы власти. И совершенно упустили из вида, что в таких случаях все начальство остается ночевать в училище, дабы утром поднять всех на час раньше, а затем доблестно отрапортовать о выполнении боевой задачи по массовому опусканию бюллетеней в урну. Поздно вечером начальник факультета со своим замом со скуки решили проверить наличие и состояние завтрашних избирателей и забрели в санчасть. Ну и конечно накрыли нашу малину со всеми потрохами.
Никогда не забуду замаячившие в дверном проеме бороду и адмиральский погон начальника факультета в самый разгар пирушки! Всю палату в ускоренном режиме выписали из санчасти в два часа ночи, а уже утром раздали "пряники". Мне досталось десять суток. После двух дней интенсивнейшей подготовки меня повезли на "кичу".
Посадка на отдых начинается с двух часов дня. А весь вечер перед этим несчастный каторжанин усиленно готовится. Курить на губе арестантам не положено. Поэтому из тюбика надо выдавить зубную пасту, тюбик вымыть, высушить, под завязку набить сигаретами и запечатать. Для полной маскировки можно даже сверху положить немного пасты. Несчастного бреют и обскабливают, чуть ли не под "ноль". Курсанты, скрипя зубами, вдеваются во флотские "гады". Мыло, мыльница, зубная щетка, бритва, полотенце проходят тщательный отбор. Недостаток или отсутствие любой составляющей - гарантия того, что арестант на губу в этот день не попадает. Достаточно даже по дороге потихоньку выбросить какую-нибудь мелочь, и будь уверен - сегодня ты не сядешь.
Но допустим, у тебя все в порядке. Добрались до места. Во дворе гауптвахты вливаемся в толпу ожидающих посадки и их сопровождающих. Кстати, те тоже могут загреметь вместе с тобой. По тем же причинам. Не стрижен, например. Наконец, тебя вызывают в канцелярию. Все. Началось.
В комнате сидят писарь-матрос и начгуб. Для разминки тебе предлагают раздеться для осмотра за сорок пять секунд. Причем медлительность может сразу же обернуться сутками дополнительного ареста, коротко, ДП. Эти две буквы преследуют арестанта весь его срок пребывания в гарнизонном каземате. ДП можно получить за все! То есть абсолютно за все! Низко поднимаешь ногу на строевых занятиях, громко говоришь или тихо отвечаешь, слабо выполняешь команду "Бегом!" или долго умываешься. Ну и не дай бог, закуришь или совершишь еще что-то из разряда криминала!
Раздеваешься и вновь одеваешься со скоростью выстрела. Теперь ты равноправный житель гарнизонного острога на срок, отмерянный тебе начальством. А может, еще и больше. Все дальнейшая жизнь происходит бегом. Бегом мчишься класть свои пожитки, бегом бежишь обратно на плац, на строевые занятия. И еще не успел уйти твой сопровождающий, как ты уже печатаешь шаг по кругу во дворе среди таких же бедолаг под руководством такого же арестованного мичмана. Вы знаете, какая зима в Крыму? Я влился в шагающий строй в начале третьего часа дня. Прошел моросящий дождик, образовались лужи, затем немного мокрого снега, выглянуло солнце, плац высох, а мы все стучали и стучали "гадами" по асфальту. В начале седьмого этот марафон, наконец, закончился. Нас загнали в камеры. Мои ноги гудели как высоковольтные провода во время дождя. Образовались чудовищные мозоли. А ведь это был только первый день, точнее, одна его половина.
Ужин по всем параметрам забивает рестораны быстрого питания. Команда "Сесть!" раз пять перемежается командой "Встать!". Неправильно садимся. Неорганизованно и неоднообразно. Не по щелчку. Наконец, сели. На это уходит от одной до пяти минут в зависимости от настроения начальника караула. А оно всегда не ахти. У кого на гауптвахте будет хорошее настроение? В итоге человек сто арестантов умудряются поесть минут за двадцать в несколько смен. При количестве ну двадцать, двадцать пять посадочных мест в столовой. Куда там "Макдональдс"!
Близкое время отхода ко сну еще не говорит о том, что скоро все успокоится. После ужина - приборка. Там я впервые научился маршировать с тазом воды в руках, поднимая ногу на полметра от земли! Наука, скажу я вам!
Вечерняя проверка производится на плацу, независимо от погоды. И главное, со всеми своими вещами в руках. Ну, мыльница, там, полотенце и все остальное... Само-собой, пяток раз "Разойдись-Становись!!!" Услышал свою фамилию - ори во всю мощь легких "Я!!!", и перебегай в строй напротив. Наконец сосчитали. Пора и на покой.
Теперь начинается самое занятное. Полеты на "вертолетах". "Вертолет" - это сколоченные из деревянных досок одноместные индивидуальные нары. На дневное время они убираются в узкую кладовую, на ночь, естественно, вынимаются. Камеры пусты. Только стойки для "вертолетов" да бачок с водой. По команде "Пять минут отбой!!!" толпа бросается разбирать двухметровые "вертолеты" и волочь их в свои камеры. Уморительное зрелище! Дверь-то у кладовки узкая, народ лезет, лупит этими деревяшками друг друга! Но вот, наконец, попадали в камеры, и тишина. Однако, рано успокоились. Во время не уложились. И по новой! Ну, здесь хватает и трех раз. Народ с каждым днем становится все более тренированным, да и спать тоже хочется.
Но и это еще не отбой. Все улеглись, и под шинелями затлели сигареты. А курение запрещено. Начальство еще проводит пару-тройку обысков, вкатывает несколько суток ДП пойманным неудачникам за найденные окурки и спички, и только тогда наступает долгожданный сон. До пяти утра.
Пересказывать процедуру подъема смысла нет. Тот же отбой, только наоборот. Еле вставил опухшие ноги в "гады". Приборка. Завтрак. Все по той же схеме. Утренний развод. Вот тут меня и подстерегала неожиданность. Оказывается, мой начфак, припомнив все мои грешки, кроме пьянки приписал в записку об аресте и нетактичное обращение со старшими по званию. А это уже неуставщина. И если по простой мальчишеской пьянке меня забрали бы работать в город, то с этим диагнозом я был обречен топать по кругу все свои десять суток. Так и вышло. Большую часть народа разобрали и увели, а меня с горсткой таких же горемык запустили в бесконечный путь по плацу. Уже через пятнадцать минут я шел как на ходулях. Стертые в кровь мозоли саднили и ныли. И когда с крыльца спросили, есть ли кто-нибудь пишущий пером, я не раздумывая, заголосил "Я, я, я!!!!" Хотя писать пером я пробовал лишь пару раз.
Матрос увел меня в помещение комендантского взвода, в ленкомнату. Выложил передо мной ватман, тушь, перья. Объяснил задачу и вышел. Я же под столом потихоньку освободил ноги от "гадов". Перевел дыхание. Попробовал перо. Вроде получалось неплохо. Благо, кое-какие художественные задатки у меня имелись. Не спеша, вывел несколько фраз. Главное - не торопиться. Лишь бы попозже оказаться снова на плацу. Включили телевизор. Повеяло чем-то родным. На какой-то момент я расслабился, и начал выводить на листе бумаги всякие мордочки. У меня, без лишнего бахвальства, неплохо получалось рисовать карикатуры. Рука сама собой вывела рисунок на арестантскую тему. Внезапно я почувствовал чье-то дыхание в затылок. Повернулся - писарь. Все, думаю, труба! Шагом марш обратно на плац! Писарь взял листок, поднес к глазам.
- Ты рисовал?
- Я.
- А еще можешь?
Я почувствовал приближение удачи.
- Могу.
- Ага, - сказал писарь и унесся за дверь. Через несколько секунд он вернулся с еще одним писарем.
- Гляди, - сказал мой работодатель, и протянул второму мои художества. Тот внимательно осмотрел и кивнул.
- Что надо!
Канцеляристы обменялись взглядами. Мой писарь наклонился и очень дружелюбно обратился ко мне.
- Тебя как зовут? Паша? Послушай, нам увольняться через пару месяцев, а альбомы нарисовать некому. Помоги! У тебя здорово получается.
Идти в кабалу матросу, мне - без году офицеру, по идее, не пристало. Но ноги дороже.
- Без проблем. Сколько рисунков-то надо?
Писаря снова переглянулись.
- Да штук сорок. На кальке. Мы потом обведем.
Играть так играть! Сорок рисунков на незамысловатые матросские темы я нарисовал бы дня за три, если не меньше.
- Боюсь мужики, не успею. Но постараюсь.
- А тебя на сколько суток посадили?
- На десять.
Матросы обрадовались.
- Ты, главное, рисуй! Остальное - не твоя забота. Обеспечим все! Никаких ДП не получишь, только сделай!
И у меня началась новая жизнь.
Писаря Дима и Валера охраняли мой покой как часовые. Конечно, распорядок дня остался у меня, как и у всех остальных губарей, но только чисто внешне. После подъема вместо приборки меня отводили в канцелярию, где я пил кофе, не таясь, выкуривал сигарету и приступал к творчеству. На третий день завтрак мне начали носить туда же, не отвлекать же от процесса. Да и пищу я стал потреблять не арестантского рациона, а с комендантской кухни. На развод я выходил чисто номинально. Вставал в строй, а через минуту по команде писаря уходил. Обедал таким же порядком, как и завтракал. Единственное, что омрачало существование, так это вечер. После ужина меня забирали не всегда. В зависимости от начальника караула. Разрешит - хорошо, не разрешит - вкушай прелести вечерней губы. А вечера проходили по одному сценарию...
На все "вертолетные" развлечения накладывалась еще и сдача караула. Караул караулу рознь. Одни - те, кто в основном с боевых кораблей, к "губарям" относились снисходительно, лишнего себе не позволяли. Выполняли свои обязанности, и ничего более. А вот караулы из морской пехоты славились наибольшим садизмом, особенно разведрота. После их суточного пребывания в ранге охранников Дисциплинарный и Строевой Устав казались правилами поведения в санатории. Ногу поднял низко - упор лежа, тридцать раз отжаться. Палубу вытер небрежно - набрать со двора грязи, вылить, убрать заново. Попробовал огрызнуться - шагом марш в одиночку, а на палубу выплеснут пару ведер с хлоркой, подыши и успокойся. И если сердобольные караульные из многих других частей позволяли втихую посмолить сигаретку, то с морпехами этот номер не проходил. О том, что и сами они могут оказаться в шкуре заключенного они, по-моему, не задумывались.
Арестанты, как могли, пакостили всем караулам, позволявшим себе явные издевательства над губарями. Караул все сдавал и принимал по описи. Есть такой замечательный порядок в Вооруженных Силах. Поэтому цепочки от смывных баков спускали в жерла толчков, выбрасывали попадавшиеся под руку замки, свои мыльницы, зубные щетки, плафоны от ламп, словом все, что могло пропасть - пропадало. Приходит смена, а у них не хватает штук пятьдесят наименований по списку. И понеслось... Сдающие ищут, принимающие ждут. Совсем не редкостью были случаи, когда сменяющийся караул уходил в первом часу ночи. Естественно, следующий караул из этой воинской части вымещал свою злобу на губарях, и процесс начинался заново. Круговорот.
На пятые сутки ареста я обнаглел окончательно. Без опаски ходил в офицерский гальюн, курил там, не прячась. Повторно заступившие караулы меня уже не трогали, полагая за комендантского служаку. Да и мои наниматели оказались нормальными, приличными парнями, старались скрасить мне жизнь, как могли. Один раз даже договорились и сходили со мной попариться в сауну коменданта гарнизона. Она тоже находилась при гауптвахте. Посреди ночи меня подзывали к двери камеры и вручали посудину с жареным мясом - побалуйся. Я делился трапезой со своими товарищами по несчастью, и все были довольны. Проблем с сигаретами у меня уже не было, и я снабжал ими почти всю свою камеру.
На пятый же день мы и попались. В момент бурного обсуждения сюжета очередного шедевра в канцелярию заглянул начальник гауптвахты. Его несказанно удивило присутствие курсанта, да еще с сигаретой в зубах. Мои писаря тоже приобрели какой-то неживой вид.
- Так, так. - начгуб подошел к столу и перебрал мою живопись.
- Твоя работа?
- Так точно! Арестованный за употребление спиртных напитков и нетактичное поведение со старшим по званию курсант Белов!
Я отрапортовал как мог, правда, без надежды на благополучный исход. Попахивало сутками семью ДП, не меньше. Писаря в один голос затараторили, мол, он документацию нам помогает делать, мастер, а что курил, так то по случайности. Начгуб минуту послушал, покачал головой.
- Помощь. Сам вижу. За мной!
Тут-то я и скис. Полсрока прошло без сучка и задоринки, и на тебе... Побрел. Начгуб зашел в свой кабинет, запустил меня и закрыл дверь.
- Видишь? - рука начгуба указала на огромный стенд "Правила поведения военнослужащего" на стене.
- Вижу.
- Надо переделать. Срочно. Тебе сколько осталось?
- Пять суток.
- Вот и хорошо! Ты уж постарайся! Тогда наказывать не буду.
Так я начал работать и у начальника. Мой социальный статус резко возрос. Теперь я художничал на оба фронта. Объем работы вырос значительно. Приходилось напрягаться на самом деле. Меня никто не трогал, и я заседал в апартаментах начгуба, когда хотел, благо сам он на гауптвахте засиживаться не любил.
К исходу своего ареста я полностью изрисовал альбомы моряков, но все же не успел доделать глобальный стенд. Утром меня вызвал начальник гауптвахты.
- Выходишь сегодня, Белов?
- Так точно, товарищ капитан!
- А наш уговор помнишь?
Я подавленно молчал. Но начгуб, видимо, принадлежал к категории случайных людей в стройных рядах гарнизонной гвардии. Он предложил компромисс.
- Белов, давай так. Я тебе объявляю семь суток ДП. Да не вздыхай ты! Ты спокойно доделываешь стенд, спишь не в камере, а в кубрике моих орлов. Питаешься с ними, и все остальное. Подберем форму, домой вечерком сходишь пару раз. Ну, как, согласен?
Я молчал. Моя судьба была полностью в его власти.
- Что молчишь?
- Насильно мил не будешь, товарищ капитан.
- Тогда я без твоего согласия семь суток добавлю. Устраивает?
- Ваша воля, товарищ капитан.
Начгуб засмеялся.
- Ну ладно, кадет, не сохни! Помог - и слава богу! У меня, таких как ты... Справимся! Свободен!
Когда я приехал в училище, все поражались моему цветущему виду. С губы обычно возвращались худые, злые, зеленоватого цвета. Я же выглядел, словно после дома отдыха, цветущим и жизнерадостным. Так и закончился мое южное опробование гауптвахты изнутри. Слава богу, в качестве арестанта мне больше бывать не приходилось.

Автор -Павел Ефремов.Размещено с разрешения автора

Мне удалось добраться до моих писем из армии. Писал я их довольно часто и все думал, что как-нибудь удастся перечитать.
С вашего позволения, приведу здесь некоторые выдержки. Наверное, публиковать буду в разнобой. Письма перемешаны, хронологию соблюдать трудно

Я опять наказан. 5 нарядов на службу. От замполита батальона. Мне, конечно, все равно, один свет, я шару прогоняю, напрягаться уже не положено, но сам факт наводит на размышления. И ведь дело-то пустяковое. Сегодня воскресенье, все идут в увольнения, я был вчера, и теперь денег нет отнюдь. Сегодня, соответственно, захотел отдохнуть, так дерни ж меня черт за язык. Стоит этот самый замполит и объясняет, что несмотря на то, что идешь в увольнение, распорядок дня есть распорядок дня и обед есть обед. Увольнения сегодня с двух, обед с половины второго. Так не дай вам бог во время обеда готовиться (гладиться, чиститься, бриться и т.п.), а потом, выйдя в город, перекусить. Ни-ни. Иди и давись перловкой, даже если хочешь в воскресенье поспать вместо компота. Когда его мысль более-менее оформилась, я робко спросил, чем, мол, ужин хуже обеда. Может, стоит все бросить и приехать в часть для приема пищи?.. До конца я не договорил.
-Выйти из строя! Ровняйсь! Смирно! Данному военнослужащему за пререкания в строю объявляю 5 нарядов на службу.
-Есть пять нарядов на службу.
-Встать в строй!
-Есть встать в строй.
Все быстро и красиво.
01.10.1989