Другу, которому на днях
исполнилось бы 55 лет,
посвящается.


ВАЛЕРА ОСИТНЯНКО.

Есть люди, с первой минуты общения с которыми попадаешь в плен их обаяния и остаёшься в нём без сожаления. Таким был лётчик Валерий Оситнянко - мужчина среднего роста и крепкого телосложения, семьянин и душа любой компании, заряжавший оптимизмом, верой в лучшее любого, кто соприкасался с его личностью, пусть даже мимолётно. Львовянин - он имя Хохол носил с благодарностью и гордостью, как флаг. Тонкое чувство юмора, лицедейство и подражательные способности голоса, вызывающие приступы неконтролируемого смеха у сослуживцев - всё это иногда приводило к мысли: не ошибся ли он в выборе профессии?
А к ней он относился с восторженностью, выраженной не словами, а всем своим естеством: поступками, взглядом, походкой, пульсирующей энергетикой. Не мне судить, как он летал. Но имеющий глаза и уши, да увидит и услышит. В 311 отдельный корабельный штурмовой авиационный полк он пришёл из учебного полка Черниговского лётного училища, где у семерых наших лётчиков, выпускников 1977 года, был инструктором. Посадка на палубу с запредельными скоростью и углами по причине отсутствия давления масла в какой-то системе, когда Командир хотел уклоняться кораблём от несущегося на надстройку самолёта; катапультирование в Южно-Китайском море с рваной раной в районе сонной артерии - ко всему этому он относился философски и буднично...

...Раз лечу, раз лечу я за границей.
Аэродро- аэродрома нет нигде.
Ах, как я бу-, ах как я буду там садиться,
Если от-, если отказал ПД.*

Я ведь тре-, я ведь трезвым был в кабине,
Никака- никакая-нибудь пьянь.
А РП**, а РП велит: Машину
Посади- посадите на Кам-Рань***...

...Поступил, поступил тогда я круто.
Ручки дёр- , ручки дёрнул и - пошёл!
И оба сра- , и оба сразу с парашютом
Приводни- , приводнились хорошо.

(* ПД - подъёмный двигатель самолёта Як-38;
** РП - руководитель полётов;
*** Кам-Рань - порт на юге Вьетнама.)

Бежим по правому шкафуту, видим проплывающего вдоль всего правого борта оранжевого Валеру, который приветственно машет руками многочисленным зрителям на палубе: не волнуйтесь, дорогие, у меня всё в порядке! Зависает поисково-спасательный вертолёт, спускается спасатель-аквалангист. Матрос прицепил Валеру к тросу лебёдки и жестом подал сигнал на подъём. И вдруг спасаемый неожиданно для всех поднимает вверх скрещенные предплечья, что означает: стоп!
- Сынок, а ты не ссышь?
- Никак нет, товарищ майор!
- Тогда - поехали!
Энергичным движением большого пальца правой руки в сторону вертолёта успокоившийся за судьбу спасателя лётчик разрешил продолжение подъёма.

Обошлось, обошлось всё, слава Богу!
"Як" оста- , "Як" оставил в небе шлейф.
А шеф, поду- , а шеф, подумавши немного,
Запер де- , запер дело, напрочь, в сейф.

Поражала его способность влёт реагировать на, казалось бы, безвыходные ситуации, да так, что его визави всегда оказывался в луже, а мы, не преуспевшие в жалких попытках сдержать смех, заносили очередную миниатюру в сборник крейсерских анекдотов.

На переходе Валера однажды виртуозно поставил на место полкового особиста, назовём его Олегом. Было это после захода в Порт-Луи, где кое-кто закупил журналы с эротическими сюжетами. Противостоять этой, разлагающей сознание воина, идеологической диверсии взялись, как положено, политработники вкупе с особым отделом. Вскоре полковой оперуполномоченный стал обладателем самой большой коллекции порнографии на корабле, чем нескрываемо гордился.
И вот группа специального назначения во главе с главным политработником штаба авиации в каюте N39, где проживал Хохол.
- Валерий Григорьевич, есть информация, что у вас хранится порнография. Сдайте её добровольно.
Конечно, круглые глаза обвиняемого, задаваемые с наивностью пятилетнего ребёнка вопросы: "А что это такое?.. Да как вы смеете: я кроме собственной жены ни с кем не целовался, а тут такие обвинения?"- и так далее в этом стиле. Дабы ускорить окончание выполнения задания, в процесс опрометчиво встрял особист:
- Да ладно, Григорич. Я сам это всё у тебя в каюте видел.
Олег-Олеженька! Поберёгся бы. Ведь ты всего два часа назад встал в ботинках с дивана каюты 39, где коротал ночь в беспамятстве. Это Хохол "накачал" тебя в знак отрицательного отношения к некоторым аспектам твоей деятельности, оставшись трезвым. А ты-то, братан, ведь ничего не помнишь!
- А, так вы вот о чём, - потупив взгляд, всем своим видом демонстрируя неловкость и раскаяние, начал Валера. - Товарищ полковник, кроме той порнографии, которую вчера к нам приносил и демонстрировал Олег, извините, капитан Иванов, у нас больше никакой и никогда не было...
Для закрепления пройденного материала однажды Хохол разыграл с особистом, как по нотам, сценку, заимствованную из какого-то литературного опуса.
- Олег, добрый вечер! - поздоровался утром с ним Валера.
Ещё больше оперуполномоченный удивился, услышав такое же приветствие перед обедом:
- Григорич, ну что ты издеваешься?
- Да не издеваюсь я, Олег. Просто, когда тебя вижу, у меня в глазах темнеет.

На том переходе Валера командовал эскадрильей, а в соседней каюте проживал его замполит. Вот он однажды и решил провести с комэской воспитательную беседу на тему соблюдения распорядка дня.
- Валерий Григорьевич, опять до четырёх часов у вас в каюте громкие голоса, гитара, песни. Доколе...
- Тихо! И не распространяйся! Ко мне вчера Семилетенко (начальник походного политотдела) "посидеть" приходил.
- Да ну, брось травить...
- Не веришь? Да вон смотри: он даже шинель свою у нас оставил.
- Ты гля, точно...
На вешалке каюты младших офицеров, диссонируя непритязательной обстановке, висела "голубая" капразовская шинель. (Шинель эту нам подарили преподаватели ленинградских ВВМУЗов, покинувшие со своими курсантами крейсер в Адене.)
Конечно, через некоторое время замполит "врубается": какая шинель в тропиках?! - но крючок с наживкой уже заглочен до желудка, и новый анекдот начинает своё независимое существование.

Не только друзья, но и начальники могли стать жертвами нештатного острослова. Командующий авиацией ТОФ выразил неудовлетворение тем, что замполитом к Валере назначили его младшего друга и ученика лётчика Виталия Хмарского:
- Это непорядок. Для пользы дела вас не мешало бы развести в разные эскадрильи. Вы согласны со мной, товарищ Оситнянко?
- Никак нет, товарищ Командующий!
- Это ещё почему?
- Только в разные полки!
Генерал, в отличие от поперхнувшихся от смеха окружающих, не сразу отреагировал на явную капитанскую борзость: два других полка с самолётами вертикального взлёта и посадки находились в Крыму и на Севере. И хотя бы одному из друзей вернуться таким образом из дальневосточной ссылки представлялось весьма заманчивым.

Во время одного из доперестроечных всплесков борьбы с зелёным змием я с семьёй гостил в Романовке у Оситнянко. Из-под полы в гарнизонном магазине, где Хохла обожали все продавщицы, было взято несколько бутылок запрещённого для продажи в это время суток продукта. Валера демонстративно положил их в классическую авоську с дырками, и мы пошли к нему домой через весь гарнизон. Находящийся на границе нашего поля зрения и готовый через мгновение скрыться за углом дома начальник гарнизона был остановлен приветственным криком:
- Здравствуйте, Юрий Фёдорович! Вот водки из-под полы достал! Сейчас пить будем! Нет, завтра не летаю!.. Понял: c утра к вам в кабинет!
Только раз я помню, чтобы кто-то "посадил" Валеру. В тропиках, в условиях стопроцентной влажности и нечеловеческой температуры, "ЯКи" взбунтовались и начали взлетать через раз. Это было впечатляющее по красоте и эмоциональному накалу зрелище: машина с диким рёвом, как бы привстав на цыпочки, переминалась "с ноги на ногу", и казалось, для того, чтобы взлететь, у неё оставался только один шанс - взмахнуть крыльями.
Не взлетев в очередной раз, злой Хохол вошёл в класс дежурных экипажей. А вот и жертва, на которой он острой репризой обнулит только что полученную отрицательную энергию: совершивший посадку Сергей Сауленко развалился в кресле, сверкая потным голым торсом.
- Ну, Сауль, какой ты толстый! Да тебя скоро самолёт не поднимет!
- Меня-то пока поднимает, а вот тебя - уже нет.
Благородный Валера пожал Серёге руку, честно признавая поражение, - но только в этом словесном раунде!

Поступление и учёба на заочном отделении Военно-воздушной академии имени Гагарина - отдельная страница его героической биографии.
Когда ему, уже заместителю командира полка, готовиться к поступлению? К тому же у Валеры было своё, часто повторяемое в шутку с серьёзным видом, эпатирующее видение образа лётчика, в котором уму места практически не отводилось.
Вступительные экзамены сдавали выездной комиссии в Уссурийском автомобильном училище. Высшая математика.
- Разрешите отвечать без подготовки! - абитуриент, не дожидаясь ответа, сел напротив миловидной женщины-преподавателя, пронзая её - глаза в глаза - своим неповторимым хулиганским взглядом. Букеты цветов заслоняли их от остальной аудитории.
- Вы мне, конечно, можете прямо сейчас поставить "неуд". Но то, что Родина не получит генерала и Героя Советского Союза, будет на вашей совести...
В академию Валера поступил. Но когда лётчику, надолго оставшемуся за откомандированного на Север командира полка, готовить и отсылать в академию контрольные задания? Хохла оставили (говорят, впервые в истории академии!) на второй год. Телеграмма с этой вестью завершалась назидательной фразой: "Командиру в/ч 99316. Прошу разяснить майору Оситнянко, что учёба в академии - это не личная привилегия, а высокая ответственность и честь в деле укрепления обороноспособности государства".
Хохол не был бы Хохлом, если бы не послал телеграмму с ответом следующего содержания: "С майором Оситнянко проведена разъяснительная работа. В результате им достигнуто понимание того, что учёба в академии - это не личная... а ... в деле укрепления... государства. Врио командира в/ч 99316 подполковник Оситнянко".
Затем в академию поступил и командир полка Юрий Иванович Чурилов, получивший к тому времени звезду Героя. Таким образом, командир и зам оказались на одном курсе.
- Какой наивный, если не сказать примитивный, вокруг народ, - разглагольствовал непутёвый академик. - Думают, Оситнянко не мог курсовые работы сдать! Да я специально на второй год остался. Представляете, теперь на все экзамены буду с командиром ходить в паре. Выходим на цель и ..., - кто ж Герою, ну, хотя бы "четыре" не поставит? А он: "Поставьте моему балбесу - ведомому, ну, хотя бы "три". И кто же Герою откажет? Вот закончу академию и в самолёт - ни ногой. Устроюсь к испытателям инженером. Прилетим к вам на "Минск" с лётчиком-испытателем Басовым. А я этому умнику и скажу: "Сам себе напишешь задание, сам слетаешь, и потом сам отработаешь отчёт". А я в это время с вами в каюте N39 разлагаться буду...

На пятое декабря 1985 года Оситнянко и Чурилов взяли билеты на самолёт, чтобы лететь на очередную сессию. Случайно встретились в военном ателье:
- Завтра крайний полёт и здравствуй, столица!

Тот ночной полёт в спарке для экипажа Оситнянко-Хапокныш стал последним. Они растворились в ночном декабрьском воздухе и чёрной воде Уссурийского залива. Ничего не нашли...

Свято верю поэту,
В жизни знавшему толк:
Нет для лётчика Леты -
Только ангельский полк!

Лишь сомкну я ресницы,
Вижу - нет, не мираж -
Их открытые лица,
Их лихой пилотаж.

Всё несутся машины,
Прочь сомненья и страх!
Как живёте Мужчины
В параллельных мирах?

С вами в мужество вера
И судьбы апогей...
Всё нормально, Валера...
Всё в порядке, Сергей...

В ДВАДЦАТЬ ШЕСТОГО НЕ СТРЕЛЯТЬ!

Тишину задушевной беседы в 121-ой медицинской каюте нарушил заговоривший динамик. Это дежурный политработник Лёня Фролов начал бубнить план демонстрации кинофильмов в кают-компаниях и столовых личного состава:
- ...столовая личного состава N 3: кинофильм "В двадцать шестого не стрелять"...
Внезапно в динамике раздался акцентированный резкий звук, послышались отдалённые сбивчивые голоса, и трансляция выключилась.
- Пришили комиссара! Шкворнем, - изощрялось во флотском юморе застольное сообщество. - Он, по всей вероятности, и был двадцать шестым. Не судьба...
В дверь каюты постучали. Вошедший начхим Юровский с пистолетом и повязкой дежурного, не проронив ни слова, дрожащими руками налил полстакана и залпом выпил. Это было вдвойне странным. Во первых, он ещё не сдал дежурство по кораблю, а во вторых - только два дня назад "завязал" пить. Видя его неадекватное состояние, мы ни о чём не спрашивали. Когда начхим успокоился, то всё рассказал сам...
Расслабившись в предвкушении предстоящей смены, дежурный по крейсеру открыл сейф, в который должен положить обоймы от "Макарова", и стал заниматься извлечением их из пистолета и кобуры. Так как эти два понятия: пистолет и химик - в корне несовместимы, при производстве контрольного спуска раздался выстрел, совпавший с фразой "...в двадцать шестого не стрелять". Его звук в железном замкнутом объёме рубки дежурного оглушил всех подобием разрыва ручной гранаты. Дежурный политработник, прижимая руку к голове, мягко опустился на диван и, глядя в глаза химику, прошептал: "Попал..." От плана немедленно произвести выстрел себе в висок предполагаемый убийца вскоре благоразумно отказался, так как не увидел кровищи, хлещущей из-под Лёниной руки. Да и глаза пострадавшего не выглядели остекляневшими. С огромным облегчением они оба поняли, что в комиссарский лоб попала гильза и отскочила, покорёженная, от него в бессильной злобе.
А что же пуля? Она пробила жестяную рубашку внутренней поверхности дверцы сейфа и осталась там.
Неся в дальнейшем дежурство, начхим никогда больше не вставлял обойму в пистолет, чтобы не производить затем разряжание. А всем остальным это пулевое отверстие лучше любого инструктирующего напоминало: и незаряженное ружьё один раз в год стреляет.

Последний полет

Просматривая свой старый альбом, на одной из его страниц наткнулся на необычное фото: сидящий верхом на быке морячок направляет рогатую голову животного в сторону унылых берегов Арала. «Дорога дальняя, кругом пески и можно тронуться с тоски» - такая эпиграмма сопровождала этот реалистичный курсантский фотомонтаж. Эта дорога, ставшая дорогой судьбы, действительно привела лихого наездника и моего однокурсника от гранитных набережных Невы к берегам умирающего моря, а потом и к песчаным барханам Каспия. Месту базирования одной из самых закрытых частей российского флота - отдельного дивизиона экранопланов*. Там, сменив черные погонные просветы на голубые, Михаил Ванслов, бортинженер десантного экраноплана С-26 и доказывал, что рожденные ползать пусть и «нызэнько», но все же могут летать...
- Хорошее было время, - рассказывал он во время одной из наших встреч,- замечательная, перспективная техника. Скорость и грузоподъемность, скрытность и мобильность, способность работать не на радиусе, а на дальности, да ещё дозаправляясь в море, находится в точке ожидания... Не было подобных машин даже у американцев, давно пытавшихся их создать. Поэтому дядюшка Сэм проявлял громадный интерес к нашим успехам в этом вопросе. И не мудрено. Возможность использования экранопланов в качестве носителя ракетного оружия принудила бы нашего заокеанского противника создавать дорогостоящую систему мониторинга огромных акваторий Мирового океана, разрабатывать тактику и оружие по их уничтожению. Цена вопроса - необходимость раскошелиться на сумму, во много раз превышающую наши затраты на создание таких аппаратов и системы их обеспечения.
Слушая рассказ своего бородатого и давно уже седого товарища, я ловил себя на том, что взгляд постоянно фиксируется на его не прикрытом короткой прической изувеченном ухе. Подмывало, как и прежде, с курсантской прямолинейностью спросить: «Миш, а кто же тебе ухо откусил?» - но что-то останавливало.
- Все хорошее рано или поздно заканчивается, - не обращая внимания на мои косые взгляды, продолжал повествование Михаил, - Перестройка и развальные девяностые сделали свое недоброе дело. К 92-му все наши машины давно уже стояли без движения, отсутствовали запчасти, керосин. Именно в это время, пользуясь нищетой и разрухой, предложили нам америкосы совместную работу. С корыстью ли, без корысти, а может быть, по извечной российской простоте душевной, им поверили. На этой волне много о чем позволили узнать любопытным американцам наши недалекие руководители. Не стоит гадать, чем делились с янки конструктора, но московские военачальники рекомендовали показывать самое лучшее.
Совсем недавно, после проведенного модернизационного ремонта, на нашей площадке появился малый десантный экраноплан 904-го проекта (МДЭ-150, «Орлёнок», зав. N С-21). Этот младший брат «Каспийского монстра» красиво смотрелся со свеженамалеванными орлами на борту, которые, вероятно, и определили его судьбу. Этого не облетанного «Орленка», несмотря на множество выявленных при пробных пробежках неполадок, и решили демонстрировать американцам, выделившим на организацию показательных полётов крупную сумму.
В тот роковой августовский день жизнь дивизиона текла своим чередом. Погода стояла чудная, но как оказалось, предштормовая. Народ бездельничал. Техники упражнялись в «тысячу». Проигравшие усиленно отжимались. Я, только что вернувшись из отпуска, взял удочку и пошёл на мол ловить бычков. Клев был отменный. Сижу, поплевываю на червячков, и, забрасывая снасть свою незамысловатую, едва успеваю рыбешек с крючка снимать. Настроение отличное. Ничто не предвещало неприятностей.
В это же время находящийся в Каспийске главный конструктор проекта Виктор Васильевич Соколов уговаривал командиров немедленно начать облет 21-го, чтобы через неделю показать его в полете американцам. Какие он приводил аргументы, история умалчивает, но решение на облет было принято. Не смутило руководителей и то, что несколько штатных членов экипажа С-21 были за пределами части. Для «прогулки» стали отлавливать других летунов. Ко мне на мол приехал Сергей Кузнецов, коллега с 21-го, передал просьбу командира дивизиона слетать вместо дежурившего в гарнизонной комендатуре бортового электрика, благо допуск на это кресло у меня был. Отказываться не стал. Просьба начальника такой же закон, как и приказ, да и полётное задание смешное: взлёт, круг, посадка.
Предполётная подготовка, инструктаж и медосмотр сборного экипажа майора Коробкина были скомканы, проведены больше для проформы. Торопились, блин, показуху организовать...
Машину заправили по максимуму, благо, халява. Место правого лётчика занял майор Хажумаров, недавно назначенный на должность начальника штаба из другой части и поэтому не имевший опыта самостоятельных полётов на экранопланах. Штурманом пошёл старший лейтенант Гусейнов, молодой и неопытный еще офицер, но за его спиной встал старший штурман части Нуриев. Бортрадистом пошел мичман Вардашев, бортоператором - мичман Горбунов, а бортмехаником - мичман Баматов. Взяли на борт и пассажиров - главного конструктора и журналиста Волкова из Нижнего Новгорода. Итого набралось 10 человек.
Запустились, сошли на воду, вырулили в море. Штурман прочитал «карту взлёта». Командир скомандовал: «Взлетаем!». РУДы на максимум и 130 тонн взлётной массы под рёв двигателей мощностью в 35 тысяч лошадиных сил стали медленно ускоряться, разбрасывая в стороны мириады брызг. Постепенно перевели сопла форсажных двигателей с поддува на тягу, убрали лыжно-амортизирующее устройство, разогнались до крейсерской скорости в 380 км/ч. Прошли доклады, что всё в норме. Взлетели штатно.
Дальше, в соответствии с полётным заданием, вошли в первый разворот. При этом нужно было набрать высоту четыре метра, чтобы при крене на развороте не зацепиться плоскостью за воду. И вот здесь начались проблемы. Экраноплан поднялся на семь метров. Командир попытался вернуть его на четыре, но провалился ниже. В результате нескольких подобных эволюций наш полёт стал похож на синусоиду с всё более возрастающей амплитудой - высотой. При очередной попытке мы оказались уже где-то на 50 метрах, при этом потеряли скорость за счёт парусности корпуса при большом положительном тангаже. В последний раз, переведя экраноплан на снижение, командир не учёл этой потери - эффективность рулей высоты упала, и при приближении к воде момента на рулях не хватило... Экраноплан скользяще ударился о воду. Киль его оторвался и вместе с двигателем и винтами улетел вперёд. Основной корпус затормозился и остался на плаву. Носовые двигатели сразу залило водой. В полной тишине началось спасение. Полуживые члены экипажа выбирались на тент корпуса. Сломанные ребра, руки и ноги, поврежденные позвоночники... Впрочем, обо всем происшедшем после приводнения я узнал от товарищей уже в госпитале, поскольку был без сознания. Вытащив меня из корпуса, решили что мертв. Алика Баматова вообще не нашли. В полузатопленном грузовом отсеке на ощупь обнаружили только его оторванную ногу. А неприятности продолжались - все спасательные лодки ЛАС-5, кроме одной, оказались с пустыми баллонами. Эту лодку надули и, привязав к носовой части корпуса, с большими усилиями переложили в нее меня, а сами стали дожидаться спасения на медленно погружающейся в воду машине. Погода менялась, начинало штормить. Волны становилась всё больше. Одной из них лодку бросило на выдающийся из борта приёмник воздушного давления. Секция лодки разорвалась и ее стало заливать. Но меня, готового в любой момент соскользнуть в воду, спасать сразу не стали, не было сил тащить мертвого обратно. Потом, всё же, собравшись с силами, перетащили остатки лодки с неподвижным телом на крыло. Там обнаружились первые признаки жизни - задрыгал ногой, что позволило вернуть меня в списки живых. Прилетевший чуть позже вертолёт, несмотря на непогоду, смог точно сбросить нам спасательный плот ПСН-10, куда все благополучно, хоть и с большими трудностями, перебрались. На плоту были медикаменты и появилась первая возможность в относительно спокойной обстановке оказать друг другу первую медицинскую помощь. Так мы, перебинтованные и шинированные, дрейфовали по штормовому морю до тех пор, пока нас не подобрало гражданское торговое судно.
Не обошлось в этой истории и без казуса. Леха Горбунов, самый целый и невредимый член экипажа, услышав после приводнения: «Покинуть корабль» - сиганул без раздумий с аварийно-спасательным поясом за борт. Так он, гонимый ветром и волнами начал многочасовое одиночное плавание по недовольному Каспию. Много позже чем нас, его, ослабевшего, промерзшего и полуживого подобрали в море рыбаки. Вот уж воистину - не спеши выполнять приказания!
- Вижу, - заканчивал свой рассказ Михаил,- тебе, как и многим, хочется узнать не столько техническую причину неудавшегося полета, сколько где я ухо свое потерял?
Отвечу на то и другое.
По мнению членов комиссии, проводившей расследование, главной причиной катастрофы С-21 стала «техническая неисправность устройства стабилизации полета, усугубленная неверными действиями экипажа». По их мнению, командир должен был немедленно прекратить полет после первой же неудачной эволюции аппарата. Трудно с этим спорить. Организационные же причины, связанные с подготовкой экипажа и аппарата, спешкой, остались за кадром.
А ухо я потерял в том же полете. Когда доставили нас, покалеченных и поломанных в махачкалинскую больницу, основная часть ушной раковины, как рассказал лечащий врач, еще болталось на тонкой перемычке, но прошло много времени и он не стал рисковать, отрезал... С этой маленькой «операции» началось мое длительное лечение и долгое болтание по различным госпиталям. Придя однажды в сознание и ознакомившись со своими многочисленными эпикризами, окончательно понял - не видеть мне больше мириад брызг, разбрасываемых стройным корпусом экраноплана. Так закончилась моя летная карьера. Так закончился крайний полет российского боевого экраноплана, управляемого флотским экипажем... Так на американские деньги при нашем традиционном головотяпстве закончился еще один маленький эпизод разрушения того, что мы с гордостью называли Вооруженными Силами...

Дай Бог, чтобы этот полет не долго оставался одним из КРАЙНИХ** в истории российских военных экранопланов и был ПОСЛЕДНИМ трагическим эпизодом летающих монстров!

* Экраноплан - летательный аппарат использующий эффект резкого увеличения подъемной силы крыла около земной или водной поверхности (см. http://dgrig.chat.ru/index.html).
** В действительности следующий, крайний полет российского боевого экраноплана С-26 произошел ровно через год после описанных событий. Но проводился он уже экипажем, состоящим исключительно из гражданских заводских испытателей, но все с той же целью - отработать «зеленые» и продемонстрировать американцам возможности и необходимость развития такой военной техники. Сейчас в Каспийске осталась только эта машина. Стоит она, разрушающаяся, заброшенным памятником, символизирующим былое величие еще той, советской инженерной мысли, напоминая при этом и о наивной вере в созидательные возможности российско-американского сотрудничества...

ВЗАИМНАЯ ПЕРЕСТРАХОВКА.

Из-за горизонта ярко-красным шаром выкатывалось солнце, из-за чего настроение находившихся в ходовой рубке военных моряков теплело и светлело. Заканчивалось тягомотное зачётное противолодочное тактическое учение. А это значило, что скоро в базу, где поставленный на причал трап укажет направление к домашнему уюту и прочим мирским радостям.
Большой противолодочный корабль дрейфовал у назначенной кромки района боевой подготовки в ожидании всплытия обеспечивающей подводной лодки. Были выполнены все необходимые в таких случаях формальности. Включили эхолот, радиометристы до боли в глазах готовились увидеть на экранах своих станций необходимую радиолокационную отметку, а сигнальщики собирались первыми доложить о всплытии субмарины по прочеркнувшему горизонт следу контрольно-сигнального патрона. На всякий случай комбриг приказал лечь в дрейф на кабельтовых двадцать севернее положенной точки.
- Ну их, этих подлодничков! Никогда не знаешь, что они отмочат в следующую минуту! - это комбриг вносил свою лепту в продолжающуюся почти столетнюю перманентную пикировку между надводниками и подводниками. - У них все истории начинаются с фразы: "... сплю я - и вдруг ... ".
Мирную травлю на крыле мостика нарушил непонятно откуда взявшийся секретарь комитета комсомола корабля. Бессонница подвигла его приобщиться к славным боевым делам, и он не уставшим зрением увидел то, чего другие не заметили.
- Мужики, красиво-то как! А как море флюоресцирует! Смотрите, я в первый раз вижу, чтобы в глубине чётко просматривались зелёный и красный огоньки.
То непонятное, чем любовался комсорг, было абсолютно понятно остальным штабным и корабельным офицерам. Беготня, мат, подаваемые одновременно комбригом и командиром команды на руль и машины, которые ничего уже не могли изменить - всё это напоминало заключительные аккорды военного оркестра, исполнявшего финал-апефеоз тяжелой многосуточной работы. Подводная лодка с включёнными ходовыми огнями всплывала откуда-то из-под корабля, а что произойдёт в следующий момент, станет ясно только по факту случившегося. Затаив дыхание, все причастные к происходящему проживали эти несколько нескончаемых секунд.
Но есть Бог на свете, есть! В фонтанах бурлящих воды и воздуха эта гигантская чёрная китовая туша всплыла так, что её диаметраль расположилась почти параллельно борту корабля. Я не берусь через столько лет врать, что лодка находилась в пяти или десяти метрах от нас. Но то, что это было близко и страшно, - вы уж поверьте.
На мостике очень долго было тихо. Никто ни к кому не предъявлял претензий. Вот только всех мучил вопрос: подводники действительно заблудились или тоже решили сделать поправку "на дурака"?

Бумажка.

Надо сказать, что Комдив был человек множества незаурядных талантов, оно и понятно иначе он и не стал бы тем, кем он есть. Что стоит вот такой пример:
Потерялась у нас на Пароходе как-то раз одна секретная бумажка, а может быть, и не секретная совсем, а для служебного пользования, а может, просто бумажка, кто сейчас упомнит, но дело в том, что она, как назло, понадобилась Комдиву.
Где бумажка?! Искать!!! Всему экипажу сход запрещен, пока бумажка не будет найдена!
Искали ее, проклятую, двое суток по всему кораблю, все перерыли, в такие норы залезали, в которые с самой постройки лодки никто не лазил. Нет - хоть ты тресни. И естественно, дело происходило в выходные дни, а в понедельник, естественно, идти в море.
Все пакости всегда случаются в выходные дни, и конечно же, перед выходом в море.
От пирса, у которого стоит лодка, до казармы километр в гору идти надо. Никто с корабля не отлучался на базу, все бумажку искали. И надо же!
На утреннем построении дивизии по понедельникам строились у казарм, на плацу ветерок колыхает какую-то смятую бумажонку и поддувает ее прямо под ноги Егору. Тот высказывается по поводу чистоты на плацу, попутно прохаживается по экипажу, который должен следить за этой чистотой, поднимает бумажку, разворачивает, ну, конечно же, правильно - эта наша потерянная ужасно секретная бумажка!

Обморок.

Колыбель атомного флота - Губа Малая Лопаткина, или просто Малая Лопатка. В наши времена там находился плавзавод. А так как располагалась она в отдалении от основной базы - губы Большая Лопаткина, то и стоянка там была как бы перерывом в постоянной напряженности службы в Большой Лопатке. Не каждый проверяющий пойдет смотреть, что там происходит на Пароходах.
Не каждый, но не Егор! И вот как-то ночью он и нагрянул. Дежурный по кораблю, по счастью, не успел завалиться спать и встретил Командира дивизии достойно. Доложил все честь по чести, что во время дежурства никаких происшествий не случилось, и все такое.
Ладно, - говорит Егор, - дежурь дальше, а я по кораблю прогуляюсь, сопровождать не надо. И пошел сразу в корму, в четвертый отсек, на Пульт ГЭУ, Главной Энергетической Установки. Как раз в тот самый закуток, откуда и управляют, как говорится, могучим ядерным сердцем подводного ракетоносца.
В соответствии с инструкцией дежурно-вахтенной службы на Пульте должен был находиться и при этом бодрствовать дежурный по ГЭУ. Он и находился, вернее не он, а его дублер, молодой лейтенант, только что из училища, а старый командир группы дистанционного управления - КГДУ или управленец, почтенный капитан-лейтенант, десятый год в должности, естественно, дрых в каюте в первом отсеке, как ему и положено, согласно штатно-должностному окладу и выслуге лет.
Я уже говорил, что у Егора было совершенно особое чувство на всякого рода нарушения, поэтому он и отправился сразу на Пульт.
Лейтенант не спал, он добросовестно изучал инструкции, время было около четырех ночи, и юноша уже находился в некоторой прострации.
И вот, представьте себе, в такую поздноту на Пульте появляется бесшумно целый адмирал, да еще с Геройской звездой на груди.
Дублер впадает в шок, речевые центры у него блокируются явлением Комдива.
Ну, а тот, соответственно, жаждет доклада по поводу состояния ГЭУ, а то вдруг как заведена установка или еще что подобное, вдруг на ней чай греют, или того хуже, самогон какой гонят. И конечно же, ему хочется услышать звание и фамилию ответственного за ядерную безопасность на отдельно взятом корабле.
А у лейтенанта от изумления язык-то и отсох! Ничего сказать не может, только пялится на адмирала неестественно выпученными глазами.
Тогда Егор решает начать диалог сам и говорит:
- Командир дивизии атомных подводных лодок, Герой Советского Союза контр-адмирал Томко, а ты кто?
Тон, конечно, ехидный.
Лейтенант, конечно, задок от кресла оторвал, выпрямился во весь свой немалый рост и брякнулся в обморок, прямо под ноги Комдиву.
Дальше, со слов дежурного по кораблю, Егор не то что растерялся, а несказанно удивился, и вызвал его из Центрального поста.
- Ты что, сынок, что с тобой? Вставай, дежурный, воды, нашатырь!
Вылил дежурный на лейтенанта графин воды.
Тот пришел в себя, но увидев Егора опять отключился.
Опять полили водичкой, опять очнулся, и опять, увидев над собой адмирала, потерял сознание.
Комдив быстренько ушел с корабля.
- Дежурный, провожать не надо, приводите эту барышню в чувство и вызывайте с базы замену, вот лейтенант пошел, это же надо!
Справедливости ради надо сказать, что лейтенант тот со временем превратился в совершенно нормального офицера и служил не хуже других.
Но на очередном пятничном сборище офицеров дивизии Комдив в лицах и очень подробно изложил этот эпизод. Было весело.