из госпитальных побасенок ... Рассказывается при свете синей(ночной) лампочки неспешным ,приглушенно-усыпляющим голосом.

Шторм на рыболовецком сейнере болтает совсем не так , как на пароходе-коий и размером поболе, да и ходом попроворнее.
Особенно выпукло ,среди экипажа сейнера ,стоит проблема сходить " по-большому". Ну то , что болтает по-черному -этто понятно.
И что бы особо резкий удар волны не сносил мирно какающего рыбака с постамента, на боковых стеночках кабинки ручечки поблёскивают, наподобие тех , что в купе вагонном многие видели , сидишь и держишься.
Но шторм-шторму рознь.
Иногда так по скулам и поддых сейнеру молотит, что из унитаза начинает вылетать всё содержащееся в нем , да прямиком на плотно сидящего , и держащегося за ручечки .
Поэтому сдерживают позывы рыбари до последнего, или применяют способ "орла". Объяснять не надо? Сами , небось , таким способом не раз сиживали. А? Орлы? Унитазы-фаянсовые ,старые,марки "Телевизор КВН".
И вот в такой ситуации "орланит" рыбачок , пытаясь ускориться , волну предугадать.
Хрен ты её предугадаешь! Не видать же ничего.
Прыгаешь,пружинишь трясущимися от напряжения ножонками , процесс совершаешь.
А рыбачок-кило под сто весом плюс одежда и бахилы тяжеленные.
И не выдерживает резонансного колебания старая конструкция !
И , как " орланил" рыбачок , так и насадился всем "днищем" на, с грохотом получившуюся ,розочку из обломков унитаза.
Кайф?
И заканчивал "процесс дефекализации" этот рыбачок уже в Ленинграде , в отделении травматологии, куда быстренько его на самолете доставили.
И ничего, зашили -как портной зашивает разорванные брюки-мелкими стежками и надолго. Через месяц сигал через забор к тёткам , как джейран, и обратно в моря.
Только на другом сейнере.
И в любой шторм-плотненько присаживался на толчок крепко держась за обе боковые ручечки...

Служба шла неторопясь, лето, жара, я... Разморенный сижу в дежурке, перед кабинетом заместителя командира Военно-морской Базы. Курить хочу... Сигареты в кармане, лень... Наконец желание пересилило лень и я потянулся за вожделенной порцией отравы, тут дверь приемной распахивается и вваливается вице-адмирал со свитой полканов и подполковников. Ну адмирал, ну вице, и что? Часто у нас тут такие ходят. Но! Надо поприветсвовать, это вам не полковник вшивый, я неторопясь встаю, и молча отдаю честь (в хорошем смысле слова). Адмирал опытным взглядом энтомолога рассматривает мои волосы не стриженые уже месяца 3, грязную в каких-то пятнах форму и мятое лицо. "Ты кто?" - наконец выдавливает он. В дежурке не положено матросов, тем более таких как я. "Я- помощник дежурного..." - отвечаю я. "А че ты тут делаешь?" - спрашивает адмирал, "Дежурю" - честно отвечаю я", потом пошол допрос:
"А че такой нестриженый? А че такая форма грязная?", "А кто дежурный?", "А у тебя оружие есть?" - после такого вопороса я как ответственный помдежа поинтересовался:"А вы собственно кто такой?". Адмирал и полковники удивленно раскрыли рот. Как так, МАТРОС, задает вопрос АДМИРАЛУ? Да еще в такой форме? Оправившись от изумления адмирал мне отвечает: "Я- командир Военно-морской Базы, вице-адмирал К-в!!!". Тут я и сел... Разум рисовал дикие картины дизбата или на худой конец 3-4 месяцев ареста. "Вот это я попал!"-первая мысль. Оправляться пришлось уже мне, после я выдал: "Ну и че?" Адмирал и свита повторно раскрыли рты... Развернулись и ушли. Мне конечно ничего за это не было, потом я узнал, что все офицеры были извещены об этом приходе, заранее закрывались в своих кабинетах или на худой конец создавали ИБД, а дежурный, сволочь хотел поиздеваться надо мной и сбежал...

Историю рассказываю со слов своего товарища, отдавшего подводному флоту почти десяток лет...
Много было весёлого.
Но расскажу одну историю. Служил у них на пароходе минёр-срочник, кто-то ибн чей-то. Ахмед какой то. И отправили его в отпуск на 10 суток в Мурманск. Проходит положеный срок - нету воина-моряка. В книге вечерней поверки запестрели СОЧи.
Через 5 дней после положенного возвращается. Ну к нему с кулаком и бумагой бежит старпом. Раскидав вышеперечиленные предметы по назначению, начинает снимать с Ахмеда объяснительную. Тот, оказывается, всё пропил, все отпускные и дорожные (требования там не выдаются - недалеко ехать, так договаривались). Маялся вьюноша мыслью, как в часть то попасть, завершить отдание долга родине... Придумал. Вышел к пирсам, запасся тушняком и сел ждать... В объяснительной это выглядело так: "Прибыл в свою часть на попутной подводной лодке ?*****". Автостопом! Бедный студент, бля.
Дивизион подводных лодок корчился в судорогах неделю.

Конец матроса Пупкина

Эта жуткая история полна мучений и страданий и, к сожалению, не может похвастаться счастливым концом. А ведь главным героем этой история является именно конец, принадлежащий застенчивому матросу Пупкину. Дело в том, что среднестатистический военнослужащий срочной службы - существо крайне неразборчивое в половых отношениях. Когда он выбирается за КПП, он рыщет в поисках самки аки вепрь. Миллионы некрасивых, на хуй никому ненужных девушек, превращены в женщин именно матросами. Как бы ни была обижена судьбою какая-нибудь Маша из Кунцева - толстая, прыщавая, тупая; если она придет в базовый матросский клуб на бывшей площади Труда с целью быть трахнутой, будет трахнута запросто. Именно поэтому в БМК таковых страдалиц большинство. Одно время я боялся туда ходить из-за этого, но природа взяла свое. Была у нас одна хорошая знакомая. К ней всегда можно было придти, попить чаю и совершить совокупление. Нормальное вполне отношение к этому делу, без иллюзий и рефлексий. По крайней мере, у нее был свой стиль. Правда, она никогда не кончала, лежала себе спокойно, молчаливо и улыбалась. Я ее спрашивал - ну тебе хоть приятно? Ага, отвечала она, ничего. Просто у меня очень широкое влагалище, фантастически огромное, а вы все обычных размеров чуваки, поэтому эффект есть, но слаб. И все ее кавалеры перековались на оральный способ общения. А матрос Пупкин боялся женщин. Ну, знаете, если оказывался рядом с девчонками, потел жутко, петуха голосом пускал, мямлил чего-то и старался сгинуть побыстрее. Пропадал парень. А тут еще после увольнений и самоходов товарищи рапортуют о победах и достижениях, после отбоя, в душной темноте звучат зажигательные истории о легендарных богатырских соитиях. Пупкин бедный никак не может снять кого-нибудь.

Как члены дружного коллектива и советские моряки, мы решили как-то ему помочь. У балтийцев закон такой - сам погибай, а товарища выручай. И однажды Никита, будучи в гостях у нашей малочувствительной подруги, рассказал ей о мучениях Пупкина. Приводи, сказала ему подруга, это ж интересно как!
И Никита, через пару недель, будучи вместе с Пупкиным в увольнении, затащил его за компанию в гости. Посидев для приличия с кружечкой чаю, второстатейный старшина удалился, оставив одеревеневшего Пупкина наедине с судьбою. Парень опоздал из увольнения. Мы думали, что все теперь будет хорошо. Не тут-то было - Пупкин влюбился. Мало того, он страдал еще больше, безжалостно обвиняя себя в профнепригодности.
В чем дело, товарищ, спросили его.
Я не удовлетворил ее! Она даже ухом не повела, пока я так старался. О, я ничтожество, у меня маленький хуй. А она еще хотела из жалости взять у меня в рот! Это небесное существо! О-о-о, страдал Пупкин и успокоить его было невозможно.

Пупкин снюхался с матросами-подводниками, чей разгульный экипаж жил этажом выше, ожидая своей очереди грозить ядерной елдой вероятному противнику. От безделья и хорошего питания эти рыцари глубин занялись тем, что поголовно вытачивали, шлифовали и вставляли в свои килересы разного размера и формы шары. Бывало, выползут они на солнышко после обеда, и сидя на скамейках вокруг чугунного котла, служащего пепельницей, трут тряпочками эти шарики из оргстекла. А между делом прикидывают: прикинь, Дюша, всадишь телке, она - уа-у, и все. Че, пугается Дюша, померла? Какой там померла, наоборот - как начнет тащиться, за уши не оттащишь! Да тут не хуй базарить, братаны, вступает третий - у меня у другана до службы, короче, братан с армии пришел, а у него тридцать восемь шаров. Он, короче, даже сам боялся. Хуй был как кукуруза. И они на пару погнали к телкам. Ну, забухали, хуе-мое, давай говорят. Те давай ломаться, менжевались-менжевались, в общем братан в одной комнате, а этот в другой. И Славик, в смысле кореш мой, свою крысу раскрутил уже, только-только начал, как слышит - в соседней комнате как заорет баба, типа ее режут. А! А! Эта телка на измену присела, кричит - что случилось? А та надрывается, уже прям воет. Ну, они к двери, в дырки смотрят - а баба тащится как страус по степи, понял. В общем, все там нормально, на следующий день они сами, прикинь, приходят, говорят - пошли мол, погуляем. И как прилипла эта телка, ведь она с другими уже никогда не сможет. Круто, говорят шаротеры. И с удвоенной энергией шуршат тряпочками.
Вот Пупкин и наслушался таких баек, и начал точить себе шары чуть ли не с голубиное яйцо величиной. Он шароебился по вечерам, весь в сладких грезах. Дурак ты, говорили ему умные люди, ты себе лучше в голову шары загони, у тебя их не хватает. И не знаю, как бы Пупкин с этими шарами поступил, если бы не стал свидетелем одного инцидента. Шары загоняли, конечно, в Ленинской комнате; по ночам. Дневальный был предупрежден, тощий молодой матрос стоял на стреме, а заинтересованные лица, с важными и целеустремленными физиономиями проникали в святыню. Там стоял операционный стол, сделанный из древесины надлежащего качества. Мрачный, сутулый маслопуп, он же народный хирург, уже провел пять успешных операций. Пациентом был коренастый белорус, заметно волнующийся. Пупкин, в группе наблюдателей, жадно смотрел на завораживающее действо. Ассистент развернул чистое полотенце, где оказались шары и столовая ложка; вынул из кармана бутылек одеколона "Бэмби" и полил на руки хирургу. Потом была продезинфицирована ложка, с треугольно заточенной ручкой. Ну, хули ты ждешь, рявкнул хирург, давай, ложь сюда! Бледный белорус осторожно выложил гениталии на край столешницы. Оттянув, как было сказано, крайнюю плоть, он зажмурился. Не ссы, матрос салагу не обидит, пообещал ему хирург и, размахнувшись, ударил ложкой. То ли удар был слишком силен, то ли ложка чересчур остра, только, пробив тонкую кожу, она наглухо застряла в столе. Белорус пританцовывал, хирург в растерянности метался рядом, зрители советовали.
В этот момент в открывшейся двери возник бледный лик карася-часового: атас! Дежурный по части идет! Предупредив, вестник горя сгинул в ночи. За ним бесшумно побежали остальные: последним, крупными прыжками, уходил хирург. За бегством равнодушно следила огромная гипсовая голова дедушки Ленина. Оставшись в одиночестве, весь в неопровержимых уликах, членовредитель недолго обдумывал ситуацию. Матерные крики приближались и бедняга, быстро расшатав ложку, освободился от нее и придерживая клапан брюк, выключил свет и спрятался в нише, за шкафом. К счастью, дежурный лишь заглянул в Ленкомнату, торопясь к собутыльникам.
Вид залитого кровью полового члена так подействовал на Пупкина, что он обменял свои, уже готовые шары, на значок "За Дальний Поход". Заодно ему дали совет: купить в аптеке мазь для наружной анестезии, которая придает члену необычайную твердость и выносливость. Пупкин дал нашему почтальону денег и бумажку с надписью "Анестезиённая мазь". Через два часа он получил два тюбика. В субботу он пошел в увольнение, сжимая в кармане широких штанов заветное средство.
Совершив вечернее омовение ног под краном, я шел по коридору, когда Пупкин вернулся из увольнения. Какой-то согбенный, он быстро пошел в баталерку, переодеваться. В кубрик он вошел, прижимая к паху сложенную робу, согнувшись в три погибели уложил ее на баночку (это, чуваки, просто табуретка), накрыв скрученным ремнем и скрылся под одеялом. И с этой минуты он начал безостановочно ерзать и скрипеть пружинами. Хули ты вошкаешься, резонно спросил его сосед по койке и не дождался ответа. Молодой боец Ефимов подошел к выключателю и, поведав о том, что до приказа осталось восемьдесят шесть дней, погрузил помещение в темноту. Постепенно ночь наполнилась храпением и попердыванием, шепчущие засыпали; сквозь сон я услышал, как кто-то проскакал к выходу с приглушенной матерщиной. Упала баночка, хлопнула дверь, а виновник этого, ругаясь уже во весь голос, топотал по коридору. 'Какая сука разбудила Ленина!', возмутился профсоюз Кузнецов; подобные слова говорили, подымаясь из могил-коек, злые военнослужащие. Тут, со стороны умывальной комнаты понеслись уже вовсе не контролируемые вопли. Шлепая тапочками, возмездие двигалось на звук.

Его источником был матрос Пупкин, абсолютно голый, с торчащим вверх фаллосом. Пупкин безостановочно двигался, приседая и приплясывая; потрясая руками, голова его совершала круговые движения и глаза у него были охуевшие полностью. Он был похож на шамана. Из дальнего крана била струя воды. Пупкин, еб твою мать, ты что, сука, аххуел с горя? - закричали ему товарищи.
Оу-оу-о! Ы-ы-блянаха-ы-банарот! - отвечал Пупкин, прыгая на корточках и спиралеобразно распрямляясь. Внезапно он схватил свой возбужденный орган обеими руками и попытался его оторвать. Это ему не удалось, но крики усилились. Но не зря говорят, что время лечит. Постепенно он успокаивался, притих, и через пять минут вовсе сел на баночку и замолк под ласковыми взглядами сослуживцев. Согласись, неизвестный друг, такое поведение требовало объяснения. Накрытый до подбородка, бледный Пупкин жалобным тенором рассказывал. Выйдя в город Ленинград и прибыв через полчаса по назначению, за чаем он наговорил подруге столько глупостей, что та испугалась. Конечно, Пупкин был искренен в своей любви, но неуместен. Циничная подруга сначала над ним стебалась, но Пупкин был глух и продолжал токовать. После попытки поцеловать ей руку, подруга сказала ему - может пойдем, потрахаемся, а? Сейчас, сейчас, сказал Пупкин, я сейчас. И закрылся в ванной. Довольная его чистоплотностью, подруга разделась и легла в кровать. Тем временем Пупкин, обнажив детородный орган, натирал его холодной мазью. Чтобы подействовало наверняка, он мази не жалел.
Потом он, проявив чудеса ловкости разделся и вышел к любимой, прикрываясь комком форменной одежды. Та приняла его со свойственной ей страстностью, то есть в позе роженицы, заложив руки за голову. Пупкин старался. Через двадцать минут, подруга, так и не дождавшись пупкинского семяизвержения, начала проявлять интерес к процессу. Еще через двадцать минут она заговорила, сильно удивляясь стойкости Пупкина, потом обхватила его руками и ногами и все заверте:
Глупый Пупкин разбудил в старой медведице жуткие страсти. Не чувствуя вообще ничего, он методично совершал фрикции, капая потом на счастливую подругу. Наконец та зарычала, перепугав партнера, захрюкала и, неожиданно железными пальцами, за маленьким не разорвала пупкинскую жопу пополам. Щебеча всякую чушь, она полежала минут пять и взглянув на пупкинский конец, восхитилась - ну, мол, ты и орел! Ну раз хочешь и можешь, ура! И сношались они три дня и три ночи, и затихли ветры и остановились реки, и падали со стен отсыревшие обои. Остановило этот кошмар неумолимое время. Наскоро одевшийся Пупкин бежал по Питеру и ужасно стеснялся продолжающейся эрекции. Растертый член саднил, спина разламывалась, пот заливал глаза. Как известно, Пупкин немного опоздал и молча упал в койку. Вы знаете, как отходят, например, перемерзшие руки, когда попадаешь в тепло? Вот так и истерзанный килерес Пупкина, отмороженный им сдуру с помощью мази, начал отходить. Все остальное Пупкин делал не думая, иначе бы он сунул свой конец под холодную, а не под горячую воду. К окончанию рассказа эрекция у бедолаги исчезла и, как выяснилось впоследствии, до конца службы.
Вот почему произошедшее с Пупкиным никак нельзя назвать историей со счастливым концом, мои маленькие, жирненькие деточки.

взято с www.anekdot.ru году где-то 99-ом

УЧИСЬ, ЛЕЙТЕНАНТ!

...Лодка неспешно чапала на норд в сторону шведского берега в надводном положении. В ее торпедных аппаратах лениво дремали две торпеды, снаряженные ядреными боевыми частями, но наш мирный бронепоезд, как ему и было положено в 1981 году, стоял на запасном пути. В террводы нашего северного соседа заход не планировался (еще бы - ядреные ведь!), просто в данный момент курс ее лежал в его сторону. Погодка была - ну просто чудо.
Когда наступили навигационные сумерки, было решено определиться по звездам. Конечно, лодка располагала достаточной штурманской электроникой, но плох тот штурман, который не пытается при первой же возможности определиться с помощью астрономии. Об этом, между прочим, говорил еще один из лучших кораблеводителей всех времен и народов достопочтенный Х. Колумб.
На борту лодки находилось сразу три Х. Колумба - штурман, командир и начальник штаба бригады (разумеется, перечислены в порядке убывания штурманских знаний). Штурман вытащил на мостик секстант, хронометр и блокнот, и после легкого перекура каждый Колумб снял с чистого темно-синего неба по три звездочки.
А надо вам сказать, что мореходная астрономия - наука чересчур точная для людей с низким КПД головного мозга и большой выслугой. Она очень любит, когда внимательно считают в столбик, проверяя себя по сорок раз. Даже вышеупомянутый Х. Колумб промахивался в расчетах, почему и попал вместо Индии в Америку. Калькуляторы в магазинах тогда еще не продавались.
Само собой, первым решил задачу начальник штаба. Считать в столбик он давно уже разучился, если вообще когда-нибудь умел, а потому отмеченное им на карте место лодки оказалось намного южнее, чем на самом деле, то бишь - дальше от берега. "Чайники", - пробормотал начальник штаба, нарисовал огромную невязку и что сделал? - правильно, пошел спать, твердо решив утром вставить штурману показательный пистон за неумение плавать по счислению.
Потом у штурманского стола оказался командир лодки. Он немного дольше провозился с задачей, а может (и, скорее всего) он просто ждал, когда закончит начальник штаба. Вычисления командира оказались несколько точнее, чем у его предшественника, и острие циркуля указало на точку гораздо ближе к берегу. Проверять свое решение он, конечно же, не стал - а на кой черт, когда живой штурман есть? - и просто передвинул свое "место" поближе к "месту" начальника штаба. Чего вы ойкаете и хмыкаете? Что-нибудь не так? Вы бы сделали по-другому? Ну-ну... Начальство не может ошибаться - когда-нибудь поймете сами. Затем он поднялся на мостик - "чтоб у меня бдительнее тут!" - и с чувством выполненного долга тоже отправился в люлю.
Как и полагается, последним из Колумбов к карте подошел штурман - командир боевой части раз. Он провозился со своим решением на полчаса дольше, но и место получил самое точное. Оно даже почти сходилось со счислением, по которому лодка шла до сих пор. Штурман нарисовал два кружочка - один в другом - и подписал время и отсчет лага. Только потом он обвел глазами карту и нахмурился: кружочки командира и начальника штаба находились рядышком, но в двадцати милях к зюйду. Штурман проверил свои расчеты, но ошибки не нашел. С другой стороны, из трех человек может ошибиться только один - ему так вдалбливали с первого курса. "Где-то я квазиразность не с тем знаком взял", - подумал штурман и, зевнув, принял единственно верное решение: стер свое место и нарисовал его поближе к тем двум, а для очистки совести разогнал получившийся треугольник погрешностей (жутких размеров треугольник!), после чего пошел в каюту и также упал в объятия Морфея.
Лодка ехала, куда хотела.
До берега оставались считанные мили, хотя по карте было еще довольно далеко даже до территориальных вод. В четыре ночи на вахту заступил молодой лейтенант, только что сдавший на самоуправство, что называется - "непочатый".
Прямо по курсу мигнул зеленый огонек, и тут же сменился на красный. Потом опять стал зеленым. Лейтенант с силой сжал бинокль. Он отвечал за лодку, за жизнь экипажа, за выполнение боевой задачи и потому ошибаться права не имел. Он напряженно щурился, всматриваясь в ночное море, но видел одно и то же - то зеленый, то красный огонь. Серое вещество лейтенанта закипало и булькало, но вразумительного объяснения огням он не нашел. Теряя от волнения трап, он мешком слетел в центральный и глянул на карту - открытое море, прямо по курсу ни фига. Конечно, если бы его пронзительный юный взгляд пошарил чуть к норду, возле берега, он сразу обнаружил бы островок с маячком - зеленые и красные проблески, но... Вспотевший от волнения лейтенант снова взвился на мостик и посмотрел вперед. Огни не только не исчезли, а наоборот, приблизились.
"Мама", - прошептал лейтенант и скомандовал "стоп", справедливо предполагая,что сейчас будет. И действительно, было. Через минуту на мостик выскочил разъяренный механик и начал пискляво орать на всю Балтику, что его бесит, когда всякие там пупсики, вместо чтоб сосать титю, дергают без дела машинный телеграф, и что соплякам не место на мостике, и что им надо еще посещать ясельки, а не командовать боевым кораблем, и что лейтенант вообще - еще не офицер, а "мелко насрано", и что пошли вы все на и в. На шум из недр лодки вылез заспанный начальник штаба, а за ним столь же бодрый командир.
- Ну и что вы тут?! Ромашку устроили! Что там? Где там? Это? - всмотрелись и махнули презрительно в сторону механика, - да это ж рыбак, сейнер вонючий, бортовые огни, что ж не ясно? Поясняю тупорогим: он носом к нам, и вошкается то вправо, то влево, потому и видать то зеленый, то красный, понял? Давай, шпиндель хренов, средний вперед, и не психуй. А ты, лейтенант, молодец, ух, глазастый! Учись, когда-нибудь командиром станешь, - начальство великодушно потрепало вахтенного офицера по плечу и, кряхтя, полезло вниз.
- Так... а это... топовый тогда где? - набрался наглости уточнить лейтенант. - И остальные огни?
- Разгильдяи, значит, - донеслось из рубочного люка. - Не включили. А может, сломались. Перегорели. Это же ж рыбаки! Давай, обходи вправо. Плыви дальше и не бзди.
Механик, сплюнув за борт, тоже полез вниз, взглянув напоследок на лейтенанта свирепо. А лейтенант не знал, расстраиваться ему или гордиться. В любом случае, приказание получено - обходи. Он обошел стороной островок с маяком и рифами, и попер дальше в берег. Включить РЛС у него не хватило опыта, а у командования - ума.
Через полчаса потихоньку начало светать. Берег был в тумане, как и положено северным берегам, и потому на берег похожим не был. Туману все едино, что скрывать - океанские волны или прибрежные камни. А камни - вот они, у-у, коварные! - уже открылись прямо по курсу неясной темной полосой...
По карте никаких камней прямо по курсу лодки, понятно, не было - открытое ж море! - а потому озадаченный лейтенант почесал темя и снова дал в машину "самый полный стоп". И снова на мостик выскочил пресловутый механик, и снова долго и изысканно выражался, и самые культурные словосочетания в адрес лейтенанта были "зелень подкильная" и "сынок вчерашний". Механик был в кителе и застиранных голубых кальсонах.
- Что там опять, матерь вашу? - снова вылезло начальство. - Где полоса? Какая полоса? Тю... Нефть разлита по воде, они же сливают, где хотят, сукины детки. Нефть это, понимать надо! Мазут, льяльные воды... Ничего, лейтенант, учись. Давай, обходи слева. Вот ведь паразиты, все море засрали!.. - и снова в люлю.
Что дальше? Дальше - нормально обошли "нефть", а еще через пять минут залаявшие на берегу собаки помогли проснувшемуся от удара штурману точно нанести место лодки на карту. И справедливый гнев грозного всемогущего Oдина с хрустом обрушился на непутевые головы "обкакавшихся галчат", "мореходов засраных" и "просто дятлов" как нежно назвал трех Колумбов командующий, срывая с погон лишние звезды и открывая уголовные дела... "Шведы-норвеги" больше всего обиделись на ядреные торпеды - мы-то на весь мир тогда кричали, что их с собой не возим...
"Самое точное определение штурман получает, когда слышит доклад: "В трюме - камни!", но обычно тогда бывает уже поздно, за спиной стоят автоматчики, а впереди открывается широкая дубовая дверь к прокурору флота", - так закончил этот рассказ дядя Яша Ковалев - начальник кафедры кораблевождения и капитан первого ранга.