БЕЗОПАСНОСТЬ ДВИЖЕНИЯ

- Товарищи офицеры!
Пистолетными выстрелами захлопали сиденья, зеленый с редкими вкраплениями черного поток вытек из зала, хлынул по парадной лестнице, вынес из гардероба шинели и шапки и схлынул, оставив у входа в Окружной Дом офицеров двоих - старшего лейтенанта и капитана.
- Чума пополам с холерой! - сплюнул под ноги капитан. Зачем собирали? О чем говорили? Чего докладывать-то будем?
- Да ладно, - фамильярно ответил старлей, нашел проблему! Во! Я брошюру успел заныкать, читай: «Обеспечение безопасности движения автотранспорта в частях МВО в осенне-зимний период обучения». Тут все написано.
В армии, как и в других культах мрачных богов, существует множество непонятных, а потому пугающих непосвященного обрядов. Например, совещания по обеспечению безопасности дорожного движения, которые ежегодно проводит военный комендант Мосгарнизона, между прочим, генерал-лейтенант. Любой офицер знает, что для обеспечения безопасного движения армии нужны всего-навсего другие автомобили, другие водители и другие дороги. Знает об этом и комендант, но, так как других автомобилей, водителей, а, тем более дорог, у него все равно нет, непримиримую борьбу за безопасность движения он предпочитает вести с трибуны. Естественно, знают об этом командиры частей и зампотехи, которых строгими телефонограммами выдергивают на совещания, и всячески уклоняются от выполнения унылой повинности.
В результате множественного перевода стрелок, интриг и перепасовок, от 181 батальона связи и РТО на совещание в конечном счете были отправлены капитан Валерий Винокуров и старший лейтенант Семен Калабушков.
Офицеры-связисты превосходно иллюстрировали собой марксистский тезис о единстве и борьбе противоположностей. Капитан Винокуров был высокого роста, лысый, кадровый и украинец. Старший лейтенант Калабушков, наоборот, был маленького роста, волосатый как мартышка двухгодичник и еврей. Объединяла этих двух совершенно несхожих людей слабость к употреблению. Валера уже дважды сидел за пьянку на гауптвахте, а Сеню сдали в армию наивные родители в надежде на перевоспитание отпрыска в здоровом армейском коллективе.
- Пить хочется... - задумчиво сказал Сеня.
- Прекращайте, товарищ старший лейтенант! - сварливо откликнулся Валера, - опять нажремся!
- Да мы пивка только...
- Ну, бля, отец семейства! - привычно осудил себя Валера, - ладно, поехали! А куда?
Сеня, как любой студент-технарь превосходно знал географию московских пивных заведений. Собственно, выбор был не очень велик: «Ладья» в Столешниковом к тому времени превратилась в гнусную распивочную; заведение на проспекте Калинина отвергли сразу, потому что там какой-то умник устроил платный туалет и попить пива оказывалось дешевле, чем, так сказать, наоборот. Сеня очень хвалил пивную на Абельмановке, почему-то напирая на то, что там пиво подают в кувшинах. После долгих споров выбрали пивной бар у Киевского вокзала, настоящего названия которого никто не помнил, но все называли его «Сайгоном».
- А если туда не попадем, - предусмотрительно объяснял Сеня, всегда можно метнуться в «Ангар-18», это рядом.
Чтобы было не скучно ехать, в ближайшей рюмочной употребили два раза по 150, и за столик в «Сайгоне» уселись в состоянии легкого изумления.
- Какая-то здесь закуска некачественная, - сказал Валера, брезгливо держа за хвост креветку, - мелкие, как головастики вареные, и, по-моему, тухлые.
- А ты головастиков-то вареных... того, употреблял внутрь? - захихикал уже изрядно пьяный Сеня.
- Молчи, грусть! - непонятно ответил Валера. - Отдохни у тихой речки, ты, угол от бани, самый темный и обоссаный! Эту креветочную мерзость во рту можно смыть только водкой!
- Водки здесь нету... - пригорюнился Сеня.
- А где есть?
- Ну, в «Ангаре-18», наверное...
- Пшли!
«Ангаром-18» назывался пивной ресторан. К Олимпиаде-80, вероятно, ожидая наплыва голодных туристов из недоразвитых стран, в Москве понастроили ангаров-столовых, но из-за бойкота в строй так и не ввели. Потом, чтобы вернуть хоть какие-то деньги, переделали столовую в пивную с подачей водки и назвали пивным ресторанам. Название «Ангар-18» кабак получил из-за популярного в те годы штатовского фильма и убогой складской архитектуры.
В «Ангаре» Валере сразу понравилось. Под водочку с пивом креветки пошли не в пример легче, опять же, обслуживание, официанты - культурка! Вообще, на советского человека любой, даже самый задрипанный официант производит волшебное действие: в нем просыпается купчина и немедленно требует разгула со сдергиванием скатертей, половецкими плясками между столиков и дракой со свидетелем невесты, которого нелегкая занесла из соседнего зала. В «Ангаре» скатертей на столах не было, свадьбы тоже не наблюдалось, поэтому единственным развлечением, доступным культурному человеку, было алкогольное освинение, которого тренированные приятели достигли в сжатые сроки.
В очередной раз возвратившись из туалета, Валера с удивлением обнаружил, что Сеня раз за разом пытается что-то смахнуть со стола.
- Ты чего, кружки уже не видишь? - отеческим тоном спросил он и пододвинул кружку к Сене.
- Почему? Вижу, - мертвым голосом автоответчика сообщил Сеня. - А он правее.
- Кто? - ужаснулся Валера.
- Морячок. Вон, стоит на столе и мне честь отдает. Сейчас я его поймаю. - Сеня опять заскреб рукой по столешнице.
- «Белочка»! - похолодел Валера. Как там у Пушкина? «Белочка бежала, хвостиком махнула»... Допился, «чайник»! А я - нет! - вдруг гордо подумал он.
Как любой сильно пьющий человек, Валера очень боялся «белой горячки», но почему-то считал, что, она, подобно снаряду, дважды один столик не поражает.
- А я вот трезвый... почти, - гордо подумал он, - и сейчас Сеню вылечу. Содержимое большой водочной рюмки, подобно глубинной бомбе, ухнуло в кружку.
- Пей, болезный, а то козликом станешь! - сказал Валера.
Сеня послушно осушил кружку, икнул, побледнел и затих.
- Сработало - удовлетворенно решил Валера. - Подобное лечат подобным!
Пьянка катилась по накатанным рельсам. Народ за соседними столиками попеременно казался Валере то милыми, давно знакомыми людьми, почти родственниками, то отпетыми негодяями, замышляющими недоброе. Стены дышали, изгибаясь в самых невероятных местах, накатывали теплые волны, сменявшиеся холодным ознобом, звуки слились в невнятное бормотанье и доносились как бы из-под воды.
Внезапно командоаппарат, спокойно тикавший в голове кадрового офицера, сработал, программные кулачки толкнули промытые пивом контакты и запустили программу «Домой!».
Валера немедленно поднялся, взял на буксир Сеню и мерным шагом тяжелой римской пехоты двинулся в сторону метро «Киевская».
- Валер, - проскулил Сеня, - мы куда?
- Домой, баиньки, тебе в «чудильник» пора.
- А почему кругом одни скелеты, а, Валер? Ну их, не подходи к ним!
На станции «Краснопресненская» пришлось выйти на поверхность, чтобы «сменить воду в аквариуме». В вагоне метро им уступили место.
Инстинкт, как всегда, не подвел Валеру. Крайняя в этот день электричка стояла у перрона. Слегка очухавшийся от свежего воздуха Сеня обнаружил автомат с газировкой.
- Железный брат, дай попить, - попросил он, обращаясь почему-то к Винокурову. Валера нашарил в кармане шинели монету, бережно напоил Сеню, потом загрузил его в вагон и устроился рядом, выбрав сидение с печкой.
- Так, - удовлетворенно сказал он. - День прошел хорошо. До Кубинки можно и поспать. Он привычно подоткнул шинель, подложил шапку под ухо, прислонился к оконному стеклу и сразу уснул.
Капитан Винокуров спал, но он знал, что ровно через полтора часа он проснется, выйдет из электрички и на последнем, насмерть промерзшем автобусе поедет в гарнизон.
Валера проснулся от тишины и от холода. Холодный, темный вагон был пуст. Сени рядом не было. Валера протер глаза и глянул в окно. Напротив, на крыше темного здания светилось зеленым слово «Можайск», причем буква «ж» паскудно мигала. Вспомнив теплое «Можайское» молоко с коричневой пенкой, Валера метнулся в тамбур. Стало полегче. Отжав дверь, он спрыгнул на пути. Замерзшая за ночь земля ударила по пяткам.
- Если вокзал закрыт, пожалуй, замерзну - подумал Валера. Больше всего на свете ему хотелось чаю с лимоном. Большую чашку, его любимую, расписанную розанами и золотыми финтифлюшками. Жена называла ее «чашка-мутант», потому что из гигантского блюдца дочка, когда была маленькой, хлебала суп.
Вокзал оказался открыт, но буфет не работал. Валера устроился на жесткой деревянной лавке. Мощный прожектор, освещавший стрелки, бил ему в глаза. Валера надвинул шапку на нос, сунул руки в обшлага шинели, закрыл глаза и тут же уронил голову, провалившись в липкий похмельный сон.
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Валера открыл глаза. Откуда-то из темноты появилась уборщица со шваброй и ведром и начала деловито размазывать грязь по полу из искусственного мрамора.
- Попросить у нее чаю, что ли? - подумал Валера, с трудом подняв голову. - Нет, ну ее, еще орать начнет, подумает, что изнасиловать хочу, маньячка!
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Погромыхивая ведром, уборщица приближалась.
- Надо бы... ноги... того... поднять... - сквозь сон подумал Валера.
Плюх! Шлеп-шлеп-шлеп. Плюх! Плюх!
Внезапно наступившая тишина опять разбудила Валеру. Он открыл глаза и увидел, что прямо перед ним стоит уборщица. Уборщица молча смотрела в ведро.
- Что-то не так, - подумал он и опустил глаза.
В ведре плавала его форменная шапка.

Высотомер

Туман. Плотный. Можно пощупать. Как в песне из «Хроники Пикирующего Бомбардировщика». Туманы здесь бывают по разным поводам. Зимой, когда в сильные морозы лопается на реке лед и выступает вода, или после пурги, когда температура с -40 скачет вверх до нуля. Сейчас весна, конец апреля, пурги уже не такие свирепые, как зимой, зимой и за 50 метров в секунду бывают. Весной туман от весны, снег тает. А таять на Чукотке есть чему.
Скрывшись в тумане, расстелил гусеницы своего тягача, траки меняю, масло в бортовых. ППР однако. Но и тут засекли.
- Тебя нач. участка ищет - обрадовал подошедший сварной по кличке «Камаз». Сварным он был «от Бога», нет в природе таких металлических вещей, которых он не смог бы сварить. И будет прочней новой. Его бы скрутить, связать, да в институт Патона, Старшим Научным Сотрудником. Добровольно он с Чукотки не уедет...
- Если сильно нужен, найдет. Зачем я ему без лошади? Давай-ка лучше вот эти трещины в корпусе заварим.
Но начальник выплыл из тумана, как из парной, только веника в руках нет.
- Саня, что полетело?
- Да так, ППР...
- У нас аммонит на исходе, встанем через смену. А борт из Анадыря с аммонитом из-за тумана на базе разгрузился. Надо срочно смотаться, привезти хоть тонну. Давай закругляйся, возьмешь взрывника и сгоняйте.
До базы, отбитого у ПВОшников дивизиона, отсюда 56 километров. Снег рыхлый, подтаявший, но за смену обернусь. Пока Камаз варил корпус, я доделал свои дела. Осталось обуть гусеницы, заправиться и заскочить в столовую. С пустыми баками и желудком в тундре делать нечего. И тут вдруг слышу, Аннушка летит. Поднимаю голову - туман поднялся, через долину видны Ушканьи горы, обрезанные, как и наш хребет, снизу метрах на двухстах высоты под линейку нижней кромкой сплошной облачности. А под нижней кромкой, прямо над нашими головами проносится в сторону Анадыря Аннушка. Странно, у них коридор по долине... Ну, пусть себе летят. Свои, без ответчика видно, борт 23743.
Через час, прихватив взрывника, поплелись на базу. Солнце сверху пригрело облака, они уже не висели сплошной пеленой, а рвались на части и растворялись в небе. Мы ползли километров 15 в час, сползая в распадки и карабкаясь на подъемы. Взрывник повозился немного и затих, убаюканный ровным гулом двигателя и плавным покачиванием, я тоже расслабился, изредка подправляя фрикционом траекторию нашего поползновения. И вдруг поднявшись на очередной отрог, увидел лежащий в нескольких километрах впереди, невдалеке от вздымающихся по левому борту скал, в стороне от колеи, самолет. Размером с большую муху с расстояния в полметра. Далеко, видно плохо. Вроде АН-26. Лежит к нам носом, отвернув градусов 25 вправо. Толкаю взрывника. Он трет глаза, белый снег под прорезавшимся солнцем слепит его спросонок, глаза слезятся, ничего вообще не видит. - А ты в бинокль посмотри - говорит он мне. Тьфу, черт. Действительно. Достаю бинокль. Так и есть. Только не АН-26, а АН-2. Нижние плоскости лежат на снегу, двигатель сорван с моторамы и отвален вправо, на нижней левой плоскости сидят два пилота, правая верхняя плоскость переломлена у центроплана и свисает вниз. В стороне, на снегу, виднеются фигурки пассажиров.
Подавив естественное желание тут же довернуть на самолет, продолжаю ехать по колее. Самолет лежит на склоне, выше нас. Под углом к склону на гусеницах ехать, да еще по рыхлому снегу - только время терять. Выйду на траверс, а затем вверх, вдоль склона.
Прошло минут 15. Когда до поворота осталось с километр, пилоты нас заметили. В небо полетели ракеты, одна за одной. Салют погибшему летательному аппарату слегка тяжелей воздуха. Как у них там с горючим? Баки целы? Не зря ведь народ на природу выселили. Подпалят аппарат, того и гляди. Пришлось повернуть чуть раньше, чтоб они поняли, что их видят.
- Тебя кто послал - встретили они меня вопросом.
- Бог, не очень скромно ответил я. Ну не по душе мне были анадырские пилоты. Правда, это относилось к вертолетчикам. В белых перчатках летают. Привезут ящик тушенки, подсядут в трех километрах, на сухом месте, и ждут, пока придут, выгрузят. Вот Полярнинский отряд, те работяги. - А вы откуда? Как пассажиры?
- Из Крестов, 24-й отряд. Одна деваха с травмой позвоночника, мужик вроде с легким сотрясением мозга, остальные нормально. Все пристегнуты были. Шли под нижней кромкой, на двухстах метрах, имели землю визуально и вдруг потеряли. Начали отворачивать вправо и тут удар...
Землю они имели! Это кто кого поимел! Они ушли километров на пять влево от коридора. Шли на 200 метров, перед ними был перевал 240 метров, прикрытый туманом. Белый снег внизу. Вошли в молоко. Начни они разворот вправо на секунду позже, врезались бы в каменную гряду в несколько метров высотой. Отверни влево - в скалы. А так, они под небольшим углом задели правыми плоскостями за снег, удар двигателем, самолет подбросило в воздух, развернуло стабилизатором вперед и после этого, метров через 50 ударило по касательной о снег фюзеляжем. Так они и ползли еще метров сто вперед хвостом. Фюзеляж, при ближайшем рассмотрении, был смят в мелкий поперечный гофр. Радиостанция разбита, связи нет. Бортовое питание отключили, но система «Взрыв» с автономным питанием весело светит глазом. Пахнет хорошим бензином.
Сняли мы седушку деревянную, вдоль борта, положили на нее деваху. Вроде перелома нет, просто ушиб, но пусть спецы разбираются. Занесли ее в кузов, под тент, лежит, курит. Остальные сами попрыгали. Когда все устроились, пилоты завели меня за тягач, достали карты и попросили ткнуть моим нестерильным пальцем в точку, где мы находимся. Эх, мне бы те карты... Пристроились пилоты сверху, «на броне». Только отъехали на пару километров - стучат по люку. Останавливаюсь - «Четверка», МИ-4, из-за сопок со стороны Анадыря идет. Давай пилоты ее ракетами сбивать - не попадают. А пока не попадешь, тебя не увидят. Такие вот следопыты. При ясной погоде на белом снегу лежит самолет, в паре километров стоит тягач, народ вокруг него, ракеты летят. Пролетели над нами и пошли над долиной петлять. Белые перчатки...
Подвез я пассажиров своих к столовой, изголодались на свежем воздухе. Примчалось начальство.
- Это кто, откуда?
- Пассажиры и экипаж. Аннушка упала в тундре.
- А аммонит где? Мы ж станем!
- Сейчас кое-кто ляжет, буркнул я вполголоса.
Тут начальство к рации позвали. - Да, я их уже нашел, все живы, высылайте вертолет - рапортовало начальство. Прилетела «восьмерка», забрала всех.
На обратном пути, возвращаясь с аммонитом с базы, завернул я к самолету. Посмотрел на гирокомпас - вещь в хозяйстве очень полезная, но большой очень, и питания к нему у меня нет. У первого пилота не тронул ничего, комиссия прилетит, смотреть глазом станет. А у второго пилота снял высотомер. Во-первых, дублирует командирский. Во-вторых, стекло на нем разбито. В третьих, я приборы сфотографировал, в случае чего - снимок с показаниями отдам. А в четвертых, нравится он мне очень.
Спросите, а нафига мне высотомер, когда я по земле ползаю? Ну да, рожденный ползать... А стекло я в нем заменил. Погоду послушаю, давление подкорректирую и в своих контрольных точках, ну там, к примеру, бочка приметная вдоль трассы лежит, высоты позаписывал. И так все свои пути-дороги провешил. И теперь, как пурга, и видимость 5 метров, зная, где я нахожусь, высоту подкорректирую и иду по ветру да по спидометру и на высотомер поглядываю, до следующей точки. Не было случая, чтобы домой не добрался. Эх, если бы комиссия не спалила тот самолет... Там столько добра еще осталось...

Российский ВПК сворачивает свои программы по созданию оружия с элементами искусственного интеллекта - опытный образец умной бомбы так и не удалось выпихнуть из самолета.

А теперь Горбатый!
(неудачная командировка)

- Всё плохо! - мрачно сказал шеф, запихивая бумаги в казенный портфель под названием «кожаная голова штурмана». Документов было заметно больше, чем могла вместить средняя штурманская голова, и шеф злился. Мы сидели в преподавательской и терпеливо ждали, когда полковник, доктор технических наук, додумается укладывать папки в портфель не горизонтально, а вертикально. Шеф, однако, нашел другое решение, просто выбросив часть бумаг.
- «Великий и мудрый» сейчас сказал, что ему звонили оттуда - шеф ткнул пальцем в потолочное перекрытие - и предупредили: в командировке - сухой закон!
Мы переглянулись. «Великий и мудрый», то есть начальник нашей конторы, отличался обширными связями в самых высоких штабах. Кроме того, в комплекте с множеством недостатков различной степени тяжести, он обладал одним неоспоримым достоинством: в отношениях с подчиненными наш начальник был предельно щепетилен и никогда не врал. Если не мог или не хотел говорить правды, то молчал, но уж если что-то говорил, то словам его можно было верить на все сто.
- В общем, в связи с началом антиалкогольной кампании (тут шеф длинно и непечатно выругался) политрабочие спят и видят поймать кого-нибудь на употреблении и публично распять. Начальнику нашему какой-то дружок позвонил и предупредил, чтобы в поезде - ни-ни! Будут ловить и штрафовать. Рассказал, что два полкана из «Первого дома» в поезде коньячку хрюкнули, так их оштрафовали и на билетах поставили штамп «Оштрафован за употребление спиртных напитков»! Оскверненные билеты, они ясное дело, потеряли, а потом еще объяснялись в строевом отделе. Так что, мужики, трезвость, ети ее, теперь норма этой блядской жизни!
Злокозненный Егор Кузьмич нанес Вооруженным Силам удар правой пяткой в левое ухо. Кафедра как раз готовилась к командировке в части для подготовки войсковой стажировки и ждала ее как рождественских каникул. Дело в том, что в полках не хуже нас знали, что и как нужно делать, поэтому отведенную неделю планировалось провести в легком коньячно-преферансном дурмане. Правда, несколько осложняло дело то обстоятельство, что примерно в то же время на одном из аэродромов Белоруссии планировался большой показ авиационной техники, который собирался почтить своим присутствием лично товарищ Михаил Сергеевич Горбачев, но с ним мы встречаться не планировали.

До Можайска доехали в мрачном молчании. Есть никому не хотелось, а пить было нельзя. Проводница бродила по вагону, удивленно заглядывая в купе. Такого она не видела еще ни разу. Полвагона неразговорчивых, абсолютно трезвых мужиков в авиационной форме, внимательно изучающих дачные полустанки. В районе станции «Бородино» по вагону, подозрительно принюхиваясь, прошел начальник поезда. Мы переглянулись: а ведь прав был «Великий и мудрый», вот она, облава! А вот хрен вам на воротник, чтобы уши не мерзли!
Шеф выбрался в коридор и хорошо поставленным голосом опытного лектора обратился к проводнице:
- Ну что ж, пора ужинать, нельзя ли нам чайку?
Начальник поезда заметно вздрогнул и вышел из вагона.
Стали ужинать. Оказалось, между прочим, что если запивать жареную курицу чаем, то его уходит значительно больше, чем водки. Но если пить чай без сахара, то получалось не так противно. Когда я в четвертый раз пришел в служебное купе, держа в руках 4 пустых стакана, проводница неожиданно и злобно заявила:
- Больше не дам!
- Почему?!
- Обоссытесь, товарищи офицеры!

Белоруссия встретила нас дождем. Вообще-то дождь - это неправильное слово; белорусский дождь - это совершенно особое явление природы, которое должно называться как-то по-другому. В воздухе висела вода. Тонны, а может быть десятки, сотни тонн воды в виде мельчайшей, очень противной водяной пыли. Иногда, когда концентрация влаги становилась совсем уж запредельной, она отжималась из воздуха в виде унылого, чахоточного дождя. Единожды отсыревшая форма не желала сохнуть, фуражки покоробило причудливым неуставным изгибом, а плащ-накидки стали тяжелыми, как бронежилеты. Мелочно тщеславный шеф приехал в щегольских генеральских туфлях. На второй день они бесславно развалились, не выдержав хождения по белорусским лужам. Пришлось покупать в Военторге чудовищное порождение местных обувщиков, пошитое из кожи бронтозавра. Шеф оплакивал потерю 18 рублей до вечера. Собственно говоря, мне пришлось бы выслушивать его стенания и дольше, но нас неожиданно выгнали из гостиницы.
Мокрые и злые мы ввалились в холл единственного в городе отеля «Центальный». Шеф в новых туфлях хромал по очереди на обе ноги, держа в руках коробку с развалившимися штиблетами, а я тащил штурманский портфель с нашим ужином - колбасой, огурцами-помидорами, «Лидским» пивом и бутылкой водки.
- Мужчины, быстренько освобождайте номер! - приказала нам дежурная.
- Зачем? - удивился шеф, держа на весу правую ногу.
- К нам приезжает товарищ Горбачев!
- Он в нашем номере жить не станет - резонно возразил шеф, переступая на левую - генеральный секретарь не будет смывать унитаз из графина.
- Ничего не знаю! - завизжала дежурная - Все съезжают! Вы расписывались!
Спорить было бессмысленно. Собрав свои вещи, мы вышли из опустевшей гостиницы. Дождь утих, с деревьев капало. Все было сырым и унылым.
- Ну, твою же в бога, душу, мать! - кощунственно воззвал к небесам шеф, - то Егорка нам в душу наплевал, теперь еще и Горбатый! Ох, направил бы я эту руководящую силу!
- Шеф, - сказал я, - может, в полку перекантуемся, а?
- Не-е-ет! - решительно ответил он, - клин - клином! Пошли!
- Куда?
- В горком!
Горком партии находился рядом, нужно было только перейти площадь. Впрочем, там все было рядом.
В горкоме партии шеф вспомнил о том, что он работает полковником, и холодно заявил милиционеру, стоящему при входе, что ему необходимо переговорить с первым секретарем. В наличии, однако, оказался только дежурный. Шеф величественно поморщился и согласился на дежурного.
- Коммунист Скворцов! - с порога представился он, - прибыл из Москвы в служебную командировку, выселен из гостиницы, вот мои документы.
Дежурный взял командировочное удостоверение. В графе «Цель командировки» значилось: «Согласование мероприятий в соответствии с директивой Генштаба N...». Отдельные слова «мероприятия», «директива» дежурному, в принципе, были знакомы, но в осмысленную фразу не складывались.
Чиновник надолго задумался, причем физиология этого непривычного процесса отражалась на его лице настолько явно, что мне стало смешно. Действительно, с одной стороны, он получил команду освободить гостиницу для «товарищей из Москвы». С другой стороны, двое из московских товарищей неведомо как уже оказались в гостинице, и выселять их неправильно. Но, опять-таки, была команда - «выселить»...
- Товарищ, - с хорошо разыгранным безразличием нанес очередной удар шеф, - давайте позвоним в Москву и уточним...
- Нет-нет, - вывалился из бесконечного цикла дежурный, - произошла ошибка. Товарищи поторопились. Возвращайтесь в гостиницу, я позвоню.
Через полчаса мы сидели в лучшем номере совершенно пустой гостиницы. Из окна открывался потрясающий вид на свежепокрашенный автовокзал.
- Вот! - сказал шеф, разливая по второй, - дважды за неделю руководство противопоставило себя широким партийным массам. Они говорят: «Не пить!», а мы (тут шеф махнул полстакана) - употребляем! Они сказали: «Выселить!», а мы живем! Плохой знак. По-моему, скоро кое у кого, там (шеф ткнул пальцем в потолочное перекрытие) будут больши-и-и-е проблемы.
Как в воду смотрел.

СЛУЧАЙ В ГОСТИНИЦЕ

Конечная остановка автобуса, киоск с сигаретами, фруктовыми водами в пыльных пластиковых бутылках и презервативами «С ароматом тропических фруктов». Линялые этикетки, давно выгоревшие на солнце старые газеты. Пыль, скука, окурки. Бетонный забор с обколотыми краями, железные ворота с красными звездами на створках.
Это гарнизон.
Неважно, какая часть находится за воротами: танкисты, летчики, пехота. Неважно, в какой военный округ вы приехали - в Приарбатский или, наоборот, в Забайкальский - всё строго единообразно.
КПП с перекошенной, когда-то хромированной, вертушкой, за ним - асфальтовая дорожка. Вдоль дорожки - наглядная агитация, она тоже всегда одинаковая. Петр Великий, Суворов, Кутузов, Жуков, ну, кто-нибудь еще по специальности, в зависимости от рода войск. Портреты на щитах - дембельский аккорд какого-то доисторического воина, стихийного последователя грузинского примитивиста Пиросмани. Лики военачальников лишены естественных человеческих пропорций и выглядят диковато. К каждой проверке стенды подкрашивают солдаты с еще более скромными художественными способностями, отчего Петр становится похожим на Филиппа Киркорова с подведенными, как у педераста, глазами, Кутузов опознается исключительно по повязке, а маршал Жуков - по гордой осанке и орденам.
Унылые штабные здания в стиле позднего сталинизма, столовые, насквозь пропахшие тушеной капустой и комбижиром, плац с потрескавшимся асфальтом, заросший травой спортгородок и - гостиница.
Военная гостиница! Между ней и Домом офицеров обыкновенно пролегает гарнизонная Тверская, Невский, а может, Крещатик или даже Бродвей. Днем здесь гуляют молодые мамы с детьми и собаками, а после окончания рабочего дня, как и положено, начинается ночная жизнь.
Куда бы советского офицера ни заносила служба, он знал, что всегда найдет место, где можно будет переночевать, выпить в буфете стакан мутно-рыжего чая, а то и бутылку пива, с которой предусмотрительно содрана этикетка, и съесть кусок холодной жареной рыбы неизвестной породы. В любом гарнизонном буфете всегда можно было найти такую рыбу. Вообще, меня поражало количество этой рыбы, где ее ловили, и почему считалось совершенно необходимым кормить военнослужащих этой рыбой - тайна. Советской армии больше нет, и тайна навсегда осталась нераскрытой.
Все гостиницы - одинаковы. На первом этаже - буфет, гладилка и номера поплоше, для командированных, тех, кто приехал на день-два. На втором - номера для народа посолидней: старших офицеров, ожидающих, когда освободится квартира в ДОС-е, проверяющих и доработчиков. Здесь и мебель получше, и кровати не такие продавленные. А еще - «генеральский» номер. Впрочем, за отсутствием генералов туда пускают на постой и подполковников, не запятнавших свой моральный облик. В таком номере есть кресло, сервант с дешевой посудой и маленький телевизор, показывающий две программы. В «генеральском» номере также есть туалет, что является несомненным преимуществом. Остальные жильцы по утрам демократично занимают очередь к удобствам коридорного типа. Собственно туалет, душ и умывальники находятся в одном помещении, что поначалу вызывает у непривычного человека некоторую растерянность. Потом, конечно, привыкают. Армейский быт суров, но справедлив. Зубные щетки и мыльницы кладут рядом с туалетной бумагой, а полотенца вешают на двери кабинок. Горячей воды нет ни в генеральских, ни в лейтенантских номерах. Почти никогда.
На верхних этажах - общежитие. Холостяки и семейные живут отдельно, что, конечно, разумно: холостые не вводят в искушение женатых зрелищем частого и беспорядочного употребления, а женатые, в свою очередь, не раздражают вечно голодных холостяков запахами домашней еды.
Так и живут. Иногда случаются происшествия. То какой-нибудь прапорщик вздумает прокатиться по коридору на мопеде, то летчик-транспортник, вторую неделю ждущий погоды на Гвинею-Бисау, окончательно ослабнет духом, и будет ползти по коридору в кителе, но почему-то без брюк, царапаясь в каждую дверь.
Иногда в гостинице бывают проверки. Одуревшие от безделья политбойцы сбиваются в комиссию и начинают выжигать скверну бытового разложения, переходя из комнаты в комнату. Помню, особое негодование начальника политотдела вызвала комната, где жили молодые лейтенанты из обато. Убранство комнаты было донельзя спартанским, единственным ее украшением были часы, украденные на железнодорожной станции. Как ни странно, часы шли, но в наличии имелась только одна стрелка, часовая, а на циферблате были красным выделены два числа: 11 и 19.
В гарнизонной гостинице обязательно есть дежурная. Ключи она обычно не выдает, каждый сам берет с доски нужный, а многие комнаты и вовсе не запираются. Главная задача дежурной - выращивание цветов. В дежурке всегда царит полумрак, как в дождевых джунглях Южной Америки. В гигантских кадках растут пальмы, по стенам тянутся лианы, а на широком подоконнике рядами выстраиваются причудливые кактусы. Все это цветет, плодоносит, блестит толстыми, упитанными листьями. Если окажется, что где-нибудь в долине Амазонки в результате экологической катастрофы исчез какой-нибудь редкий вид, ботаники могут не рвать на себе одежды. Нужное растение обязательно окажется в кадке дежурной по гостинице какого-нибудь забытого ведомственным богом гарнизона.
К гарнизонным гостиницам привыкают. Многие живут там месяцами, а то и годами, и, если получают квартиры, то первое время чувствуют себя страшно неуютно и все свободное время все равно проводят в привычных местах.
За годы службы я повидал множество гостиниц, все они слились в памяти в какой-то один среднестатистический «чудильник», но одну запомнил надолго.
Однажды мы поехали в командировку в Курск. Поезд из Москвы уходил очень поздно, а на место приходил, наоборот, на рассвете. Целый день прошел в утомительных хождениях по штабам, было жарко, потно, от бессонной ночи в вагоне стучало в висках, а обед из гарнизонной столовой никак не мог улечься в желудке, отчего казалось, что мы наглотались шариков от подшипников. Иллюзию усиливал металлический привкус во рту от местного пива.
Оказалось, что в гарнизоне нет гостиницы, не успели построить. Мы приуныли, ночевать в казарме никому не хотелось. В ВВС такие проблемы решаются просто: всегда можно переночевать в профилактории для летчиков или, на крайний случай, в комнате перелетающих экипажей. В пехоте все оказалось сложнее. Со своими офицерами они, оказывается, вообще не церемонились: койка в казарме или в палатке - и вопрос решен. Путем длительных телефонных интриг и уговоров начальник штаба сумел пристроить нас в городскую гостиницу.
- Гостиница, в принципе, хорошая, - сказал он, пряча глаза, - поезжайте, вам там весело будет...
И мы опять потащились через весь город, проклиная жару, несчастную судьбу командированных офицеров и командование, извергнувшее нас из уютного военно-воздушного мирка в жестокие пехотные джунгли. Старенькая, обшарпанная гарнизонная гостиница нам уже казалась чем-то вроде потерянного рая.
- «Весело» - это, наверное, с варьете, денег может не хватить! - беспокоился опытный шеф, держась за поручень вихляющего автобуса.
- Главное ввязаться в бой, - вяло возразил я. Мне уже было все равно: с варьете, стриптизом или боем быков... Душ, пиво (много пива!) и койка, больше я от жизни ничего не хотел.
Гостиница представляла собой подъезд в обычной панельной пятиэтажке, так что вопрос с варьете отпал сам собой. На вывеске, между прочим, значилось, что гостиница принадлежит Союзгосцирку.
Наш номер оказался на пятом этаже, лифта, естественно, не было. Дом стоял на самом солнцепеке, поэтому обитатели гостиницы, спасаясь от жары и надеясь на хоть какой-нибудь сквозняк, держали все двери настежь, так что весь нехитрый быт циркачей оказался у нас перед глазами. Где-то готовили еду, где-то бормотал телевизор, в одной квартире мимо нас прошла, абсолютно не стесняясь посторонних, женщина в одних трусиках. Мы отвернулись.
На плохо освещенной площадке четвертого этажа в левой квартире раздался невнятный шум, что-то упало и вдруг мимо нас с визгом пролетело по воздуху что-то вроде крупной обезьяны, шлепнулось на пол и шмыгнуло в квартиру напротив. В этой квартире тоже завопили, теперь уже женские голоса, и существо, выскочив обратно, с воплем кинулось налево. Мы замерли. В левой квартире опять что-то зашумело, и существо опять вылетело нам под ноги, захлебываясь пискливым матом.
Шеф, не долго думая, шагнул в квартиру, я двинулся за ним.
В комнате, обставленной мебелью с рыжей фанеровкой, за столом сидели три громоздких мужика в китайских спортивных костюмах того сорта, что называют «кусочно-непрерывными». Мужики обстоятельно кушали водку под напиток «Буратино».
Старший из них, лысый детина в майке, заметив нас, усмехнулся и прогудел:
- А-а-а, сталинские соколы, за маленького решили заступиться? Уважаю. Ну, садись.
Двое других потеснились, и мы сели за стол.
- Мы - акробаты, - сказал старший, вытирая стаканы. А этот - он кивнул головой на существо, затихшее в углу, с нами в номере. Лилипут он. В пирамиде он вроде звезды на елке, украшение. Мужик-то вроде ничего, но как выпьет, беда - лезет всем морду бить, обида в нем на жизнь просыпается, а много ему и не надо, не может пить. Вот сейчас он заснет, я его к жене отнесу. Она в соседней квартире, ругается, что мы ему опять налили. А как не нальешь?
Ладно, авиация, за встречу, что ли?