4 КУРС И ВЫПУСК

(продолжение)

Как я уже говорил, досталась нашему славному «спартаковскому» экипажу неблагодарная и хлопотная роль помощников дежурного по старту. Сколько мы с этими бачками, стартовыми завтраками, стартовыми чемоданчиками наскакались - слюны не хватит исплеваться. Но это были еще цветочки...
Да, я не рассказывал еще, что такое стартовый чемоданчик. Он с виду обычный, крупного размера фибровый чемодан. А внутри... конструктор. «Построй аэродром в песочнице». Для младшего ясельного возраста. В набор входят: жестяная или фанерная крашеная ВПП в виде вытянутого прямоугольника, знаки створа и зоны точного приземления, маленькие домики вышки и СКП, а также дальнего и ближнего приводов, фанерные кружки с номерами, обозначающие зоны пилотирования, маФынки, изображающие стоянку спецтехники, маленькие самолетики, обозначающие места стоянок и заправки. Большой самолетик. Он самый главный, запомним его. В одном из углов бетонной стоянки обязательно была краской нанесена схема аэродрома с указанием маршрутов полета по кругу, в зоны, маршрутной зоны, дальних маршрутов, схем захода на посадку, центров пилотажных зон и пародией на карту местности с основными ориентирами. Обязанностью Дежурного по старту и его помощника было с момента прихода на аэродром расставить все это добро по местам на бетонной карте с учетом текущего курса взлета/посадки. При смене курса игрушечный старт перекладывался. Нафига? - спросите вы. А для прохождения предполетного тренажа. Обычно для этого до начала полетов выделялось целых полчаса. Предполагалось, что половину этого срока курсанты будут «конный по-пешему» отрабатывать свои задания, топочась с большим самолетиком по макету старта и бормоча себе под нос радиообмен «за себя и за того парня», а вторую половину - в кабинах самолетов. На практике все 30 минут курсанты хрючили в кабинах на лавках. Но если на предполетных указаниях кто-то начинал мекать и бекать на вопрос о предстоящем полете, его немедленно отправляли вместе с шефом (летчиком-инструктором) на игрушечный старт «отработать так, чтоб от зубов отскакивало, а я проверю». Естественно, что шеф был таким раскладом о-о-о-очень «доволен». Я так топтался только раз на втором курсе, и то своему же шефу надоел, не видел точки снижения и то лез под глиссаду, то пер выше полосы. Мне приставили самолетик к глазам и сказали так выполнить 100 «учебных» заходов на посадку. И я весь день мотался по бетону, развлекая летно-технический состав и курсантов «снижением по глиссаде» сначала стоя, потом во все более глубоком приседе, а под конец ложась пузом на бетон.
Так вот, вернемся на 4-й курс. В середине программы начали мы выполнять упражнение по учебному десантированию грузов. В качестве учебного груза использовался мешочек с песком внутри, батарейкой от «Комара» (аварийно-спасательная радиостанция) и лампочкой снаружи. Ко всему этому прилаживался небольшой парашютик. Характеристики груза и парашюта были подобраны так, что в динамике эта конструкция имитировала собой стандартную грузовую упаковку для сброса с самолета. Вот ее-то мы и сбрасывали с самолетов. И вообще, как-то по другому выполнялся полет, хоть и учебный, но сердце ёкало и адреналин бросался в кровь после открытия рампы и команды штурмана: «На боевом!». С этой секунды счет шел на метры высоты и доли градусов курса, руки непроизвольно зажимали штурвал намертво, ладони взмокали, дыхание учащалось, а за стеклами кабины словно начинали метаться лучи прожекторов и пухнуть ватные шарики зенитных разрывов. «Сброс» и хочется извернуться и посмотреть сквозь брюхо самолета, попал или нет мешочком в заветный квадрат.
А располагался заветный квадрат в стороне от стоянок и магистральной РД примерно напротив КТА (контрольной точки аэродрома, т.е. центра ВПП). На беду нашего и братского экипажей (тех, что дежурными по старту ходили) «напротив КТА» - любимое место для размещения радиотехнических средств обеспечения полетов. Вот и в Поворино в этом месте стояли пару домиков-прицепов автоматического радиопеленгатора (АРП), один из которых был оснащен здоровенной антенной размахом метров с 10. Выглядела она как здоровенная расческа, редкие зубья которой торчали как вверх, так и вниз. Между зубьями была натянута еще пара рядов проволочек. Короче, конструкция внушительная, а поскольку она была расположена рядом с «заветным квадратом», то, сами понимаете, что крылатые мешочки в соответствии со всеми законами подлости тянуло к ней как магнитом. А наши экипажи обязаны были эти учебные грузы собирать и на пересадку доставлять для своевременной раздачи тем, кто на десантирование собрался.
Каторга, натуральная каторга. Жара, пыльный, безлесный (естественно) аэродром, на небе не облачка. Два пыльных и потных курсанта (один чернявый и грузный - это Рыбалкин, он же «Баку», второй помельче и блондинисто-выгоревший - ваш покорный слуга) взапуски носятся по вытоптанной полянке неподалеку от огороженной территории радиопеленгатора.
- Баку, смотри, вон он, вон... на антенну идет, беги.
- Мля, кля, как они достали... уффф... Прыжок, Баку ловит негодяя до того, как он пересечет линию забора, ограждающего территорию АРП.
- Влад, вон следующий, хватай ветку...
Хватаю специально заготовленную двухметровую ветку с остатками листьев на конце и лечу с ней в направлении точки сброса. Прыжок, другой, не достаю. Мешочек с грузом проходит над забором, проскакивает меж зубьями вращающейся антенны, минует пару растяжек и повисает на заборе с другой стороны. Довольный Баку снимает его, не заходя на территорию.
- Следу-ющи-и-и-ий!!!
Не повезло, ветерок ослаб, и мешочек медленно крутится вместе с АРП-шной антенной. Берем другую палку, уже без листьев, но с рогулькой на конце, тихонько проникаем за забор и начинаем, пыхтя, гоняться за мешком. Пони бегают по кругу... но периодически спотыкаются и с затейливыми матами летят в траву. На мат из вагончика выглядывает распаренный прапор: «Курсанты, опять вы здесь, пшли вон, пока антенну мне не сломали». В эту секунду мешочек удается зацепить рогулькой, парашют же отрывается и уезжает на антенне прочь. Прапор визжит и кидает в нас каким-то здоровенным керамическим предохранителем размером с пивной бокал. Убегаем прямо сквозь забор из колючей проволоки.
- Влад... Уфф... иди... уфф... сдавай добычу... парашют... уфф... в стартовом чемоданчике возьми. Привяжешь сам... уффф.
И так всю неделю. Уж повезло так повезло. А тут нас всех накрыло системным «крысисом» в стране и керосин вдруг закончился. Полеты встали.
***
Впрочем, наш экипаж не все время был спартаковским. Где-то в середине программы в полк пришла разнарядка - отправить нескольких летчиков на курсы выживания. В Судак. И ловкий Спартак проскочил в список избранных. Вместо него нам назначили молодого лейтенанта прошлогоднего выпуска - Толика Куфайкина. Впрочем, никто его иначе, чем «Куфа», не звал. Даже Инна из библиотеки. Ибо курсантом наш Толик почудил изрядно. Рассказывали про жарку колбасы на утюге в бытовке казармы, а также про первый в истории училища курсантский коммерческий кооператив. Куфа был одним из его вдохновителей и организаторов. Наладились они с группой товарищей оказывать сокурсникам услугу по «домашнему пробуждению». Всего за рубль (а зарплата курсанта тогда составляла 22 рубля) минут за десять до подъема клиента будили ласковыми похлопываниями, поглаживанием по вихрастой голове со словами: «Вставай, сынок» тихим шепотом. Когда «сынок» просыпался, ему преподносили стакан горячего чая и бутерброд с маслом. За отдельную плату могли соорудить и легкий завтрак из яичницы с колбасой (утюг форевер).
Поскольку Толик не успел еще «влетаться», а обычно после выпуска лейтенантам дают год полетать «на себя», набрать налет, минимум и пр., то и техника пилотирования его от нашей сильно не отличалась. Т.е. все контрольные (с инструктором) полеты для нашего экипажа де-факто являлись тренировочными (самостоятельными), ибо надежда на своевременное исправление Толиком наших ляпов была очень слабая. Минусом этой ситуации стало то, что командование эскадрильи старалось Куфе помочь, подменяя его на самых ответственных этапах. Так что начальство в нашем экипаже появлялось чаще, чем хотелось бы.
Толик строжился, заставлял обращаться к себе строго официально, но попытки его оставались втуне. Окончательно же похоронил этот официоз один случай, когда кто-то из начальства перед строем вызвал нашего старшину экипажа, Юрку Кривоносова, и приказал срочно найти Куфайкина. Толик в это время тусовался в курилке с остальными шефами метрах в 30 от строя. Юрик напряг легкие: «Товарищ лейтенант!!!!» На рев из курилки выглянули пару молодых лейтех, но Куфы среди них не было. «Анатолий (Батькович) Куфайкин!!!!!» - взревел наш старшина. Толик словно оглох. «КУФААА!!!!» - предпринял последнюю попытку Кривоносов. На крик обернулись комэска, проходившие мимо летчики других эскадрилий, взлетела с крыши штаба пара ворон, а из беседки выскочил перепуганный Толик и прямым ходом порысил к комэску. «Товарищ майор, лейтенант Куфайкин по вашему приказанию....» Его прервал громовой хохот всей эскадрильи. Наш юный шеф сначала сильно обиделся, а потом махнул рукой на ростки авторитета и вскоре стал нормальным парнем.
Но от наших подколок его это не избавило. Достал он меня как-то в полете. Любимой Толиной присказкой было «методически грамотно» (матерый, блин, инструктор). В тот раз я узнал, что рулю, взлетаю, выполняю эволюции, снижаюсь и сажусь «методически неграмотно». А потом еще раз, что «методически неграмотно» рулю. Т.е. с рулением у меня было совсем хреново. Дважды. А следом была заправка и мой тренировочный полет. Всю заправку Куфа слонялся по стоянке вокруг самолета, изводя меня советами как методически грамотно надо влезать на крыло в отсутствие стремянки, как методически грамотно затаскивать на крыло шланг, втыкать пистолет в горловину и слезать обратно.
На запуске Толика поставили связным. Это такой человек, который снаружи контролирует запуск, и в случае чего дает команду на его прекращение. С наблюдателем согласуется очередность запуска путем указания ему в окошко пальцев по номеру запускаемого двигателя. Один палец - первый двигатель. Два пальца - второй (правый). Обычно роль связного выполняет борттехник или кто-то из остающихся курсантов. Но в тот раз остатки экипажа хлопотали в стартовом наряде, убирая со столов после завтрака, а борттехник (гадость масляная, ленивая) послал Куфу нафиг. И вот стоит Толик перед самолетом, а ему из-за командирского окошка показывают «фак». Типа, запуск первого. Толик аж подпрыгнул от возмущения, но продублировал поднятием одного (правильного, а то еще увидит кто) пальца. Запустились. Я высунул в окошко два «фака». Толик уныло продублировал поднятием двух пальцев в виде римского V. Поскольку он был не злыдень, то мораль понял и больше по мелочам не придирался.
Окончательно мы все задружились с Куфайкиным на отвальной по случаю окончания летной программы в излучине Хопра на даче своевременно вернувшегося Спартака. Хорошие мужики. Оба.

(продолжение следует)

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Были у меня в летном обучении любимые моменты. Это: полеты с конвейера, взлет, заход по системе, уход на второй круг, десантирование. Вообще к уходу на второй круг в авиации отношение сложное. Это вроде как зимой на лужице льда поскользнуться и грохнуться. Ничего позорного, ничего страшного, с каждым может случиться, но окружающие обращают внимание и хихикают. Вот и здесь... Все летные документы строго-настрого предписывают летчику при сомнении в правильности захода на посадку и расчета уходить на второй круг. И все равно летчики корячатся, пытаясь усадить машину на полосу обязательно с первого раза. Ибо диспетчера, наземники, коллеги-пилоты, слушающие радиообмен, свой экипаж - все смотрят, КАК ты зайдешь и сядешь, а ты не смог. Как фигурист, оступился, упал, продолжил выступление. Зал рукоплещет, все вслух говорят о воле к победе, спортивном мужестве и пр., но оценки выше «середнячка» ты уже не получишь. И хотя вслух в авиации постоянно говорится о необходимости ухода на второй круг при малейших сомнениях, негласно это все равно считается признаком криворукости и незрелости командира. И придуманная авиазамполитами фраза-лозунг: «Уход на второй круг не позор, а грамотное исправление ошибки» в застольных беседах иначе, чем в ироническом ключе не используется.
По этой причине уходить на второй круг мне пришлось от силы 3 десятка раз за всю летную карьеру. Насколько я помню только 1 или 2 раза по причине резкого ухудшения метеоусловий (команду на уход давал диспетчер), а все остальное - в учебных целях. Механика этого дела такая. При проходе дальнего к стандартному докладу добавляешь «с проходом». Диспетчер подтверждает тебе разрешение на проход над полосой. Самолет снижается как обычно, выпущены полностью закрылки, шасси, фары, все как бы готовы к твоей посадке. Но при проходе ближнего привода ты подаешь команду: «Экипаж, ухожу на второй круг» и добавляешь режим работы двигателей до взлетного. Через секунду: «Шасси убрать». Сначала как будто ничего не происходит и самолет продолжает ползти по ниточке глиссады. Но через пару секунд возросшая тяга и скорость заставляют его, не поднимая носа, по-вертолетному переть спиной вверх. И вот проскакивает торец, и полоса предстает в необычном ракурсе: смотришь на нее сверху вниз, четко ощущая, что верхний край лобового стекла самолета сейчас как бы находится на уровне твоего подбородка, и чтобы увидеть горизонт, надо слегка нагнуться и заглянуть в эту амбразуру. А сзади-сверху на тебя словно давят многие тонны задранного килем вверх фюзеляжа. А штурвал наливается тяжестью, ты толкаешь его от себя, постепенно уменьшая угол тангажа и полоса быстро проваливается вниз. Постепенно руки выпрямляются, а штурвал почти полностью уходит в приборную доску. Ощущаешь себя атлантом, «держащим небо на каменных плечах». Но... Контроль скорости подсказывает тебе следующую команду: «Закрылки 15» и синхронно с их уборкой, не теряя высоты и скорости, даешь штурвалу возможность немного «вылезти» на себя, и полоса отступает вниз, уступая место привычному горизонту. «Закрылки убрать», и усилия на штурвале становятся тянущими, а горизонт прячется под нижним обрезом окошка. Всё, но были 5 секунд, когда всю мощь аэродинамических сил, подпирающих в воздухе многотонный сгусток металла, ты держал в руках.
Конвейер тоже интересное упражнение. С целью сократить расход горючего и непродуктивный «наезд» самолета и летчика по земле в случае, когда у одного и того же пилота идут подряд несколько полетов, ему, с учетом особенностей самолета и аэродрома могут разрешить выполнять взлет сразу после касания колесами ВПП. Это и есть конвейер. Он тоже запрашивается у диспетчера при стандартном докладе: «Дальний, шасси, механизацию выпустил, прошу посадку, конвейер», а тот должен ответить: «Посадку, конвейер разрешаю». Субъективно же конвейер полная противоположность уходу на второй круг. При уходе время как бы растягивается, все спокойно, неторопливо, а при конвейере, наоборот, вся суета, связанная с посадкой накладывается на необходимость в коротком пробеге повторно подготовить самолет к взлету, ничего не перепутав и не дав сработать условным рефлексам, когда сразу за посадкой «держишь ножку» (переднюю стойку), плавно ее опускаешь, тормозишь двигателями и тормозами, сруливаешь, убираешь закрылки... Здесь же некогда делать красиво, надо правильно и быстро, сесть без перелета, чтобы оставить себе подлиннее остаток ВПП «на фитиль», быстро опустить «ножку», сразу убрать во взлетное положение закрылки, вывести движки на взлетный, снова «поднять ножку», оторвать самолет, убрать шасси... и все это время держать, держать осевую. Курсанты в этой суете часто путаются. То вместо уборки закрылков, попытаются убрать шасси, то вообще забудут про закрылки, то переднюю стойку об полосу грохнут впопыхах, то тормозить и сруливать начнут на сработавших рефлексах. Был на третьем, что ли курсе случай, когда еще на ЭЛках, очень летучих и тяговооруженных самолетиках, два курсанта летали самостоятельно с конвейера и забыли при пробеге закрылки с 42 до 18 градусов убрать. Дали «газу до отказу», подошла скорость отрыва 150 км/ч, тот, что слева, штурвал тянет, а самолет отрывает задницу и продолжает бежать на передней стойке. Курсант штурвал от себя, а самолет ХЛОП жопой об полосу. Продолжают взлет, штурвальчик осто-о-о-орожненько на себя - жопа снова взлетает, а переднее колесо нет. Снова ХЛОП. Когда скорость уже к 180 подобралась, одним решительным движением штурвала на себя «взмыли» лайнер в небо и вздохнули с облегчением. С вышки за их маневрами с недоумением смотрел РП и группа руководства, строя предположения по поводу странного поведения самолета. Все объяснил курсант-правак, который по команде: «Убрать закрылки» обнаружил причину всех странностей и, на радостях перепутав кнопки, брякнул в эфир: «Глянь, с закрылками на 42 взлетели - х*й кто заметил». «Отчего же, - обрадовался в ответ в эфир РП, - заметили. После полета оба ко мне...»
Взлет я любил гораздо больше, чем посадку. Особенно нравилось делать на ЭЛках взлет «а-ля US NAVY». Движки выводятся на взлетный, пока идет нарастание мощности, самолет держится на тормозах, опуская нос к бетону. Наконец он, несмотря на тормоза, начинает ползти по полосе юзом, рыская носом. В этот момент тормоза отпускаются, и вся мощь движков упирается нам в грудь, вдавливая перегрузкой в сиденье, передняя стойка разгружается, нос прыгает вверх. Полоса набегает и уходит берегами реки по обе стороны кабины. Пунктир осевой линии какое-то время бьет через правую ногу, но быстро сливается в сплошную линию. Легкими касаниями педалей не даешь ей уходить в сторону от правой коленки. 300 метров - и мы в воздухе. Правда, бортачи за такие художества могли и по башке сзади надавать. Колеса-то им менять. Впрочем, в конце смены на пустом «Антоне» тоже удавалось нечто похожее учудить.
Заход по системе тоже интересно. Особенно, если в реальных облаках, а не под шторкой. Напоминает компьютерную игру «собери стрелки в кучу» на офигительном тренажере. Через какое-то время полета в облаках теряешь связь с окружающим миром, ибо даже периферийным зрением в стеклах кабины улавливаешь лишь серую хмарь. Двигатели гудят ровно-усыпляюще, а о том, что все это происходит в хрупкой жестянке на высоте 300-400 метров, говорят лишь белые полосочки, медленно перемещающиеся за стеклами своих круглых аквариумов на фоне разграфленных кружочков. Сидишь и, непрерывно отслеживая перемещения этих полосочек-стрелок, пытаешься решить в уме графическую задачку «где я» и «куда я лечу». Вот АГД плавно начал крутиться на кабрирование из-за того, что лишку накрутили триммер руля высоты и руки устали толкать штурвал. Ага, сейчас через секунду-другую поползет вверх инертная стрелочка вариометра. Самолет начнет отходить от ниточки-глиссады вверх. Толкаю штурвал от себя, но не возвращаю показания АГД на место, а слегка передавливаю, чтобы отыграть обратно набранные за время оценки лишние метры высоты. Ставлю в мозгу пометочку: «Не забыть через пару секунд ослабить усилия». Пока оценим курс. Ага, курсовая планка стоит слева от центральной точки. Точка - самолет, планка - вертикальная плоскость глиссады. Я правее глиссады. Вот и горизонтальная планка вниз уползла было, но уже возвращается на место. Ослабляем давление на штурвал. Горизонтальная планка пересекает точку и замирает. А вертикальная, наоборот уходит все дальше. Ветерок поменялся? Ага, берем влево двойную поправку. Двойную, чтобы а) прекратить дальнейший уход в сторону; б) отыграть обратно уклонение от оси ВПП. А размер поправки узнаем, сличив показания АРК (радиокомпаса) и гирокомпаса. Носики их стрелочек разбежались на 5 градусов, значит, влево 10. Так, курсовая планка остановилась... тронулась в обратный путь, к центру прибора. Оппа! Затренькало, замигало. Дальний привод. Стрелка АРК резво крутнулась назад. Смотрим на высотомер - 200 метров, хорошо, смотрим на радиовысотомер - 210. Не страшно. Взгляд на командный прибор - планки крестом напротив точки, ой, опоздал вторые полпоправки убрать, одинарной её сделать, сейчас влево ускочу. Точно. Прошла планка центр и замерла. Ладно, не будем за миллиметрами гоняться, посмотрим, что дальше со сносом будет. И не забыть, что курсо-глиссадная немного под торец уводит, надо уже центр повыше планки держать... Все это проносится в мозгу в доли секунды, глаза обегают приборную доску, стукаясь со щелчком о глазницы-ограничители. Щелк-щелк... высота... щелк-щелк... курс... радиовысотомер... АГД... скорость... АГД... убрать крен... курс... ветер ослабляется, влево потянуло... кренчиком прикроемся... щелк-щелк шарики в мозгах и глазки в орбитах...
Конечно, курсантам до 200 метров заходить в СМУгаре не давали, если только под шторкой, и то до 150 метров максимум, т.е. вскоре после дальнего шторку открывали, но примерно так все и выглядит.

(продолжение следует)

Если есть знакомства - протекция не нужна.

После дембеля, и просто под настроение, среди израильской молодежи принято съездить куда-нибудь прогулятся. Непал там, Камбоджа, Лаос с Бирмой. Для домашних девочек/мальчиков - Латинская Америка да Индия с Китаем.

И вот одна такая девочка с подружкой поехала на полгода-год в "кругосветку".
Родители девочки ее любили, и настояли не только на страховке на случай Х, но и на спутниковом телефоне (аренда 0, сколько стоит разговор - не знаю).

Дошла очередь и до очень Южной Америки. Трек в горах с группой. Что там произошло - дело темное, но в итоге осталась девочка одна (отстала от группы, или те ее бросили).
С GPS и телефоном - но без карты и еды.
День-другой пыталась выбраться сама, в итоге поняла, что может и не дойти.
Достала заветный телефон и таки позвонила.
Кому? Домой, папе, естественно.

Страховка есть, можно звонить им, координаты, слава богу, известны - организуют спасательную экспедицию, вытащат - преценденты были.
Еще день-два она продержится.

Но ... !
Папа лет 15 назад служил в авиации, потом частным бизнесом стал заниматься. Не очень биг босс - генерал майор в штабе. Но все-таки.
Но - его сослуживец "дослужился" до главкома авиации в свое время, и были они приятели.

Звонок приятелю ...
А он в свою очередь хорошо знает (по тому же частному бизнесу) ген. директора одной оборонной компании, продающей авиации много чего.

Ген. директор, естественно, знает сегодняшнего главкома авиации, да и приятель, хоть и прошло пару "поколений", с ним вполне знаком.

Звонят ...
А авиация той дружественной южноамериканской страны очень даже сотрудничает с израильской, и делегации по обмену опытом периодически катаются, и вообще - отношения хорошие.

Да и дело святое - ребенка спасать надо.
Короче - позвонили (в частном порядке) главному по самолетикам "там", тем более оказалось, что и главком и ген. директор с ним лично знакомы.

Объяснили, что да как.
Сеньор оказался вполне компетентным - у них там все равно спасением в горах занимается армия, так что - звонок с координатами оперативному дежурному.
Итого - примерно через 2 часа после звонка вертолет вылетел, а еще через час ее нашли.

Вывод - главное чтобы всегда было кому позвонить, и при нужных знакомствах вас выташат и из Марианской впадины :)

4 КУРС И ВЫПУСК

(продолжение)

Пережили в училище наш крайний Новый Год (в авиации, напомню, «последний» не говорят). Вообще-то он всегда проходил весело, даже на 1 курсе нас в ДО выпустили. А на втором я как ротный художник-стенгазетчик был откомандирован в спецгруппу по подготовке. Рулили третьекурсники из соседовского (т.е. полковника Соседова), «военно-строительного», батальона. Надо было оформить зал. Бригада артистов готовилась отдельно. У нас же кругом были разбросаны краски, кисти, ватман, пачки старых газет, пустые алюминиевые бачки из столовой с присохшей к ним какой-то дрянью, проволока, доски, инструмент. В углу стояло здоровенное чучело Деда Мороза, пьяненького, в короткой шубейке в виде обрезанной шинели с опушкой, из-под которой торчали волосатые ноги в стоптанных сапогах. Снегурочка тоже была в солдатских сапогах, только крашеных крупными мазками красной краской, длинными, еле прикрытыми ногами и нескромных размеров грудью с выпирающими сквозь шубку чудовищными сосками размером с рычаг галетного переключателя. Нос красный, коса белокурая. Ага, типаж дискотечной «охотницы за женихами». Постукал по фигурам пальцем, они отозвались звуком пустоты. Попробовал приподнять - да легко. Оказались из папье-маше. Несколько фигур мерзопакостных пауков находились вокруг в разной стадии готовности, позволяющих понять технологию. Сначала делался проволочный каркас в стиле Шуховской башни, который потом обклеивался в несколько слоев полосками газетной бумаги. Каждый слой высушивался, последний слой был из белой бумаги, которая потом окрашивалась красками.
Меня мигом взяли в оборот.
- Рисовать умеешь?
- С «нуля» не очень, лучше срисовывать, людей вообще тяжело.
- Ясно, бездарей и так полно, фигуру сможешь слепить?
- Паука?
- Почему паука? Свою. Любую. Только веселую и тематическую.
- Попробую.
- Давай, срока - три дня. Проволока, газеты, инструмент - у Паши. Он старший у скульпторов.
Я взял клок ватмана и побрел в дальний угол - творить. И нарисовался у меня под воздействием пустотелой парочки на входе олень. Тупой, с толстыми волосатыми губами, глаза в кучу, нос синюшный, ноги - заплетшиеся винтом. Показал Паше. «Задние ноги расплети и расставь пошире, а то фигура стоять не будет», - посоветовал он. «И давай в темпе, скоро клейстер из столовой принесут». Со скелетом я все равно с непривычки провозился два вечера. При том, что мужики помогали. Было весело, шумно, курили прямо в зале, пахло мокрой бумагой и краской, а в углу скапливались всякие фантасмагорические звери. Лепили кто во что горазд, и бухие зайчики соседствовали со стильными драконами и волосатыми глазастыми пауками.
И так повторялось каждый год. Старые фигуры почти все уничтожались, кроме самых «новогодних». Вчерашние минуса перенимали технологии и становились учителями, самые заметные «артисты» обрастали поклонницами с первого курса. Был у нас и хор (в который половину минусов загоняли силком), я в нем тоже подрал глотку, был оркестр и ансамбль, исполнявший преимущественно «русский рок» и песни «голубых беретов». Гоша Новиков, с которым я потом попал служить на Чукотку, занимался в ансамбле плясунов.
Иногда Новый Год проводился в два потока. Основной - в ДО, а какому-то из курсов в 1 батальоне доставался солдатский клуб, расположенный на 1 этаже их казармы. Неизменно было одно - высокий конкурс на эти вечеринки среди приглашенных лиц. Ибо вход был по пригласительным билетам, которые в ограниченном количестве распространялись среди курсантов. Обычно не более 2 на одно рыло. И, как ни странно, но новогодних проблем с местными я не припомню. То ли они «укушивались» так, что им не до разборок было, то ли действовало негласное «водяное перемирие», не знаю.
***
В общем, об учебе на 4 курсе рассказать практически нечего. Не отложилось. Да и мы привыкли к учебе настолько, что скажи нам: «завтра сдаете экзамен по китайскому», вопрос будет только один: «А какая форма одежды на экзамен?» Так и уехали мы, кто-то на стажировку во «взрослые» части, а большинство осталось здесь, в Балашове, в учебном полку. Попал я в эскадрилью майора Мортикова в экипаж славного Спартака Молчанова. Теперь по утрам мы как взрослые пилоты усталой походкой, звеня застежками на летных ботинках, забирались в пропыленные ЗиЛы, чтобы ехать на учебный училищный аэродром на 217-м километре трассы Саратов - Балашов. Или просто на «двестисемнадцатый».
Уже вовсю шли самостоятельные полеты, всем летным эскадрильям было тесно на одном аэродроме, и как только мы дошли до полетов в зону и по маршруту, летные смены по очереди стали проходить на аэродроме подскока - Поворино. Мы прилетали, выгружали из самолета часть курсантов, стартовый наряд организовывал рабочую обстановку (столовая, помощь группе руководства, оцепление). Радиотехнические средства к нашему прилету готовили местные (точнее, откомандированные из Балашова) бойцы батальона РТО. По окончании смены манатки собирались, вся орава грузилась в самолеты и убывала обратно в Балашов. Этот аэродром был нам знаком еще по 3-му курсу, и все знали, что за лесополосой, укрывающей ВПП, был расположен сад с какой-то гибридной помесью смородины с крыжовником. Туда иногда и откомандировывались свободные от полетов и стартового наряда курсанты для заготовок на весь экипаж. Наш экипаж был ответственным за столовую и стартовый завтрак. Называлось это «помощник дежурного по старту». Самая неприятная обязанность в стартовом наряде. Самая хлопотная и опасная в плане получения «похвалов» - собственно «дежурный по старту», ибо он отвечает за работу всего стартового наряда: помощника, планшетистов, наблюдающих за посадкой, оцепления и пр. А самая «беговая» - оцепление, которое коротало время вдали от людей в торце ВПП, отпугивая на предпосадочной прямой любопытных селян и нахальных ворон выстрелами из ракетницы.
И вот однажды полеты закончились, старт свернули, все погрузились по самолетам и улетели. Вот уже и остатки группы руководства полетами идут к борту, а наших гонцов за смородиной все нет. Увлеклись, блин. Шеф убежал подальше от самолета в степь, симулируя расстройство желудка, а ГРПшники уже начали громко выражать недовольство этой задержкой, когда появились запыхавшиеся сборщики. Начальство толком ничего не поняло, а вот «опоздунам» Спартак по прилету устроил такую выволочку, что симулировать медвежью болезнь тем уже не пришлось.
***
К слову, оччень мне на Ан-26 кнопка стояночного тормоза нДравилась. Чтобы поставить на стояночный, надо было с командирского места нажать тормозные педальки, потянуть кнопку на себя, отпустить педальки, отпустить кнопку. Чтобы снять со стояночного, достаточно было просто еще раз на педальки нажать и кнопочка со щелчком втягивалась. Но это преамбула. Перехожу к ссути. Надпись на этом кнопаре (здоровый, падла) гласила: "ТОРМОЗ. Нажми педали, потяни кнопку, сними ноги с педалей". И только присмотревшись, можно было понять, что слову ТОРМОЗ предшествуют написанные по кругу слова ТОЛЬКО СТОЯНОЧНЫЙ.

Вообще с характером самолетик - Ан-26. Неопытному летчику - сплошные супризы. Например, стопорение рулей. В нормальном состоянии РВ стоит почти нейтрально - весовая компенсация не дает ему "поникнуть". При стопорении рулей надо толкнуть штурвал от себя до упора с недетским усилием, а потом нагнуться и поднять справа от кресла командира ручку типа стояночного тормоза на автомобиле, из нее почти также кнопочка выскакивает. Ага. Так вот при обратной операции - расстопоривании рулей чувак обычно нагибается, утапливает правой кнопку и толкает ручку вниз, еще сильнее нагибаясь. И тут же получает прямо в лоб центром освобожденного штурвала. Дня два все желающие могут ознакомится с маркой осваиваемого самолета прямо на лбу новичка (в центре штурвала гордая надпись Ан имеется, видимо, как раз для этого случая). Только в зеркальном изображении.
Еще суприз - вентиляторы, висящие перед пилотами. Включаются они на торце верхней панели упраления (находящейся над головой у борттехника). Для включения надо закинуть правую (праваку левую) руку далеко за голову и нащупать у бортача за левым (правым) ухом заветный АЗС. В училище про такую фигню нам забыли рассказать. Подумаешь, вентилятор.
Так был случай. Летели 2 курсанта, правак скучал, от скуки долбанул разок по вентилятору, висящему перед физиономией. Скучающий сзади бортач незаметно щелкнул АЗСом. Вентилятор запустился. Курсант в недоумении схватил его рукой, чтобы остановить (лопасти резиновые). Бортач щелкнул обратно, курсант убрал руку - вентилятор стоит. Автоматика, ети её, телемеханика. Еще раз по лопастям стукнул - снова заработал (бортач еще не устал прикалываться), схватил, снова стоит. Прошло пару дней... Летит тот же кадр (правак) уже слева, борется с самолетом и воздушной средой, потеет. Перед лицом - неподвижный вентилятор. Инструктор подсказывает: "Что мучаешься, включи вентилятор". И тот давай лихорадочно по лопастям лупить! Инструктор в ауте, бортач чуть шею не свернул - с седушки своей от смеха свалился.

(продолжение следует)

Офицерская жена

Когда мой дядя был юн и кучеряв, он поступил в военное училище. Для паренька из деревни вдруг оказаться среди будущих лётчиков было настоящим чудом. Он упивался учёбой, бредил небом и выступал за сборную училища по лёгкой атлетике. И всё было ему подвластно, как бывает подвластно всё в 19 лет. И в 19 лет он увёз из Батайска 16-летнюю школьницу, на которой задумал жениться. Для начала он привёз её в деревню. Привёз никого не спросив и, естественно, и без родительского благословления. Увидев 16-летнюю скуластую казачку, бабушка осерчала "как привёз самостоятельно, так и увози!" Но прабабушка своей властью запретила. "Ты что - ребёнка 16-летнего выгоняешь. Взял в жёны - так пусть теперь и воспитывает сам."
На том и порешили.
В свою первую часть - где-то на Украине - дядя приехал с женой.
- Товарищи офицеры, представляю вам молодого лётчика, он будет проходить у нас дальнейшую службу.
Строй одобрительно загудел.
- Это ещё не всё... Несмотря на молодость, он приехал не один, а с женой. Жену тоже нужно оформить, но как - я пока не знаю, так как она молода и не имеет паспорта.
Строй загоготал.
Командир преувеличил - паспорт был, не было регистрации брака. Дядя был молод и шустр, поэтому не постеснялся попросить у командира выделить ему квартиру.
- Да тебя в милицию надо сдать за растление малолетних, а ты квартиру просишь!
Но, тем не менее, выделил лошадь, подводу и поехал лейтенант с невестой в сельсовет деревни Писки. Там их расписали и расквартировали. Там же появился и мой брат, не раз потом ворчавший: «Все мои друзья родились в Венгрии, Германии, на худой конец, в Монголии, и только я - в деревне Писки, да и то - пока папа служил на аэродроме Скоморохи».
И началось - тревоги, гарнизоны, Прибалтика, Урал, Казахстан. В Архангельске они год жили в трёхкомнатной квартире, которую сами отскребли и отремонтировали. По прошествии года, когда уже сидели и ждали транспорта на Калининград, открыли друг другу тайну этой квартиры - незадолго до их вселения в квартире повесился капитан. И дядя и тётя знали об этом, но берегли друг друга от такой новости.
Научились делать ремонт своими руками, выкидывать всё лишнее, чтоб не захламлять временные жилища. Научились ценить общество друг друга. Как ни странно, командование тоже шло навстречу - как только выдавалась командировка в Пермь, где тётушка заканчивала институт, посылали дядю.
Благодаря своим высоким скулам и миндалевидным глазам тётя Жанна очень походила на татарку, за что и регулярно терпела: в Перми, где татарок много, туземки обращались к ней на татарском. Но, получив ответ на этом же языке - "простите, я не татарка и не понимаю вас", они не отходили, а призывали страшные кары на голову "отступницы". Обладая вполне здравым чувством юмора, Тётя Жанна со смехом пересказывала эти случаи дяде.

Жизнь так и не получилась спокойной и гладкой: в каком-то таёжном гарнизоне жили в деревне, население которого состояло сплошь из власовцев на поселении. Во время Карибского кризиса дядька ночевал в кабине и не знал, когда отменят «готовность N1», но когда приходил домой с аэродрома, всякий раз он заставал горячий обед.
Однажды в Монино его сын и дочь тайком прокрались на соседский огород и быстренько собрали часть урожая: клубнику, смородину, крыжовник. Они, лёжа между грядами, лакомились запретными ягодами, пока не вышел маршал Руденко с тазиком всех сортов ягод и сказал:
- Нечего вам немытые есть - лучше вот этим угощайтесь.
После этого всё удовольствие от воровства ягод пропало.

Он действительно её воспитал, как ему было надо: никогда, например, не ругала дядю, пришедшего домой в состоянии полнейшего изумления. То есть не ругала его, пока он был пьян. Утром-то она воздействовала. Причём ему было стыдно.
Они жили в Ставрополе, далеко от малой своей родинки. Дядя преподавал в училище ПВО, тётя заведовала торговлей. Иногда он клялся, что всё бросит и уедет в деревню, в которой родился - на три месяца. И уезжал. Через неделю начиналось - "как там Жанчик?" "а вот Жанчик бы сейчас..." "я соскучился". Даже скучал по её пирогам, что по мнению его сестёр было просто невозможно - скажем прямо, не в этом был её талант.
Скоро - в ноябре, у них Золотая свадьба. Дядя стихи написал и даже положили их на музыку. Его дочь рассказала мне, что стихи очень красивые и всё про жену. 50 лет прожить с моим дядей - это ведь не хрен собачий. Это ведь любить надо. И как-то все эти 50 лет они и любили друг друга. Вот именно так - как в книгах, без мексиканских сцен и всего прочего. Может, и были размолвки, да о них и не знает никто в нашей большой семье. И не узнает. И я не знаю, как дядя всё это перенесёт.
Потому что завтра я еду на похороны.