4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Иногда учеба протекала так...
Класс для сампо, отведенный нашему отделу, был построен амфитеатром. Ступеньками. Вход с тылу, за спиной у «камчатки» и далее широкая лесенка вниз, к доске. Обычно селились не больше 2 чел. на парту, а самые нижние, дальние от двери места издалека казались пустыми - на них спали. На четвертом курсе сампо особой популярностью уже не пользовалось, а если бы не немыслимые горы тактики, обрушившейся на нас, то и вовсе было бы заброшено. От обилия тактики же порой сильно съезжала крыша. В описываемый день кто-то (дежурный, поди) возился внизу у доски, подправляя список отлучившихся из класса. Напротив большинства фамилий стояло унылое и однообразное б/о - библиотека, то есть. Если отбросить лишние сущности, б/о равнялось ХЗ. Т.е. обнаружив отсутствие в классе очередного клиента, дежурный плелся к доске и писал что-то вроде «Мутютькин - б/о», попутно исправляя цифирь в строчках «налицо» и «временно отсутствуют». Вяло, сонно.
Кто-то от скуки на черновике, выдранном из тетрадки, нарисовал ОЗ (опознавательные знаки) ВВС СССР, сложил самолетик и запустил вниз. Дежурный повернулся и вяло швырнул тряпкой в самолет. Промазал, разбудил тряпкой кого-то из спящих, те зло запустили тряпкой в дежурного. Аудитория потихоньку зашевелилась.
Сверху метнулась быстро сложенная бумажная «стрела», снизу метнули тряпку и шапку одновременно. Те столкнулись в воздухе. «Тесновато средства ПВО стоят, - бурчал владелец шапки, отряхивая «ракету», - сектора обстрела перекрываются». Воздух наполнялся самолетиками и метательными средствами. «Стой, стой мужики», - крикнул кто-то, - «надо по науке. Внимание, слушай боевой приказ. N-ской эскадрилье, действуя с аэродрома «Задняя парта», NN-надцатого числа, N-ского месяца, днем в простых метеоусловиях осуществить бомбометание объекта противника «Классная доска». Вылет осуществить... в строю «колонна звеньев»... на высоте...». На доске стала появляться тактическая обстановка...
Тут же была образована на средних партах линия фронта с войсковой ПВО (ловят только руками, но руки-то коротки, поэтому на крайняк - бумажными шариками), самолетики поделили на «тяжелые» (сложенные по классической схеме) и «истребители» (в виде плохолетающих растрепанных стрел). На нижних партах была развернута система ПВО типа «Хок», действующая дальнобойными тряпками и шапками, а в районе доски стоял одинокий «Найк-Геркулес» со шваброй. Сверху запускали группы тяжелых транспортников-бомберов, а по пути их пытались сбить руками, шариками, бумажными стрелами, шапками и шваброй. Т.е. войсковой ПВО, истребителями, комплексами ПВО среднего и большого радиуса. Поначалу бомберы не доходили даже до «Найк-Геркулеса», несмотря на то, что «Хоки» сбивали всех, невзирая на ОЗ и силуэты, бОльшей частью - свои же истребители ПВО. Но вот первый бумажный голубь ткнулся носом в стену над доской. «Урра-а-а!!!», - завопил верх класса и удвоил усилия. Ситуации проигрывались все быстрей и быстрей, шапки и самолетики собирались, и все повторялось по новой. Тактические приемы обеих сторон совершенствовались. Бомберы, поменяв формы, применили скоростные прорывы, «Найк-Геркулес» научился подпрыгивать со шваброй, подняв свою высотность. В суматохе отряд бомбовозов не заметил потери одного бойца, который минут через пятнадцать вернулся с кульком. При запуске очередной группы с авиабазы «Задняя парта» вслед в потолок аудитории полетел кулек, который там, наверху, и взорвался густым известковым облаком. «Средства РЭБ», - орал автор изобретения, в то время, как все «средства ПВО» внизу с невнятным матом протирали глаза и отряхивали форму. Весь отряд бомберов стукнулся бумажными носами о противоположную стену возле доски, где стоял ошеломленный, хотя и не пострадавший «Найк-Геркулес». «Йееееесссс!!!», - завопили верхние парты, - «да здравствует комплексное применение средств подавления. Мы ща еще из коридора РУКи (разведывательно-ударные комплексы) в виде швабр и веников притащим....»
- Отставить, - раздался за спинами спокойный голос Пэна. Все замерли с открытыми ртами. С потолка на равномерно покрытую мусором аудиторию оседало белое облако. Ротный, довольно щурясь, ухмылялся в рыжие усы. Немая сцена. Занавес.
***
Ну и о том же по-серьезному. Была по тактике курсовая. Нет, не так, КУРСОВАЯ. Суперкурсовая. Мать-курсовая. Выдавалась карта района, записка с тактической обстановкой, боевой задачей и располагаемыми средствами. Нужно было сначала всю обстановку нанести с соблюдением требований к обозначениям, а потом на основе имеющейся информации принять решение в виде боевого приказа эскадрилье (полку) на выполнение той самой задачи. Ну и составить пояснительную записку с обоснованием принятого решения (с формулами, расчетами, таблицами, графиками и т.п.). В основном, североевропейский ТВД. Реже юга Европы доставались, там попроще. Ну и самым счастливым доставался Китай с его редкими островками ПВО (напомню, речь идет о 91 годе, а инфа еще постарше была). Согласно приказу Главкома расчетная вероятность выполнения боевой задачи должна была составлять 0,95 - 0,97. При этом при парашютном десантировании задача считалась выполненной после завершения сброса (дальше пусть командир десантников считает), при бомбометании (в Китае) - после сброса бомб, а при посадочном - после завершения разгрузки. Мне достался вывоз раненых откуда-то из р-на Дании. Жопа с «двумя П». Т.е. задача считается выполненной только после пересечения рубежа перехвата истребителей при обратном вылете. Плюс маневренность ограничена и по максимальному крену и по перегрузке - ни противоракетного, ни противозенитного маневра толком не выполнишь. Идеальная мишень. Подумал я, порисовал зоны поражения в плане и в разрезе, прикинул на калькуляторе базовые вероятности и потребный наряд сопровождения/прикрытия, и загрустил. При условии прорубания ПВО монстрами типа Ан-12ПП и Ту-16 в варианте постановщика помех (обычно на кафедре Ми-8ППС и ППА «выделяли») мне требовались пара эскадрилий ИБАшников (истребителей-бомбардировщиков) для обработки переднего края и ближайших тылов от всяких Вулканов/Кроталей/Стингеров и пара полков МиГ-23 для отгоняния вражеских истребителей (в условиях был АВАКС, два аэродрома перехватчиков и АУГ - авианосная ударная группа). С такими требованиями по боевому обеспечению шансов сдать курсовую практически не было («А пару ядерных ударов по Германии, молодой человек, вам не нанести?») И я сделал ход конем: проскользнул без мыла в состав рабочей группы, ваявшей программный комплекс для расчета той самой курсовой. Задача вяло перетекала из года в год, ибо преподы, далекие от программирования, не могли внятно поставить задачу (например, как координаты объектов задавать: по широте/долготе и тогда программный блок для пересчета в привычные углы/расстояния прямоугольной сетки ваять, либо сразу развернуть двумерную сетку прямоугольных координат с центром, скажем, в Варшаве). Курсанты же, попытавшись объять необъятное, набивали тысячи строк кода, работавшего кое-как в одной области расчетов, разобраться в которых после выпуска автора уже никто не мог, и следующий курс начинал программирование «с нуля». Я тоже попытался было пойти путем предшественников, но понял тщетность своих усилий. На моё счастье, руководителем проекта назначили молодого и разбирающегося в вычтехнике подполковника-РЭБовца. Я честно признался, что одному такую громаду не поднять и предложил написать один из модулей, максимально упростив для последующей стыковки точки ввода/вывода. Дали мне модуль расчета вероятности преодоления войсковых средств ПВО.
Чем закончилось, не помню, но от курсовой я ускользнул, хотя уровень моих знаний о предмете при попытках математического моделирования поднялся на порядок. Описал все это так подробно, чтобы читатели поняли, что профессия военного летчика гораздо сложнее и многограннее, чем тягание штурвала между включениями автопилота («... и чем они там 4 года занимались?»)
***
Еще одним тихим ужасом для курсантов была медслужба училища. И хотя в ней на каждом шагу попадались приятные люди (тот же Литнаренко), но все перечеркивала личность начальника службы - подполковника Панченко. Что он собой представлял? Да худший образец военного врача-администратора: туповатый, громогласный взяточник. Хамло с немеряным самомнением. Поскольку медкомиссию мы проходили раз в год (и еще через полгода - углубленный медосмотр, т.е. по два посещения медслужбы в год), а самые пристальные комиссии были перед поступлением и перед выпуском, то и очередного знакомства с Панченко было не миновать. Обычно знакомство начиналось с того, что начмед появлялся в коридоре поликлиники или стационара и орал. Орал и строил всех вдоль стенки в одну шеренгу. Под горячую руку могли подвернуться и офицеры до старлея включительно, ибо летный состав связываться с мудилой, чтобы потом доказывать по полгода свою годность к летной работе, не желал. После построения обычно из строя вызывались срочники (ШМАС - школа младших авиационных специалистов (КБ), батальон обеспечения и т.п.) и выгонялись восвояси с напутствием «работать, а не косить по больничкам». Потом наступала очередь офицеров, прапорщиков, которым читалась похабно-матерная лекция о вреде употребления алкоголя и женщин. После чего очередь доходила до нас. Курсантов Панченко ненавидел страшно. Причем чем старше курс, тем лютее, ибо у них меньше было шансов «исправиться» путем отчисления.
- Что, недоумки, - ревел Пан на первокурсников, - вы думаете, что станете летчиками? Будете красивыми, смелыми и все в бабах? Них...я, вы станете как вот эти уроды (тычет пальцем в нас). Лоб в два пальца, мозжечок с ноготок, вечно в поисках опохмела. Будете ко мне бегать запущенный триппер лечить. Потому что ни одна нормальная баба вам не даст. Нормальные бабы любят нормальных мужиков, а не балашовских задротов. Ни один балашовец в главкомы ВВС не выбился, в космонавты - один, и тот спился (это он про Ковалёнка). А ваши мамки сюда КАМАЗами для спонсоров взятки завозят. КАМАЗами!!! Чтоб вас, чмырей, в училище пропустили. Потому что нормальным пацанам здесь места не хватает, все места маменькиными сынками заняты, которых бабушки на КМБ потом ложечкой сквозь забор кормят. Здесь одни недоноски, и чем раньше вы отсюда сбежите, тем лучше для советской авиации. И у вас еще есть шанс облегчить бремя для государства, сдристнув с его шеи. Понятно?! Я спрашиваю, ПОНЯТНО?!!! - брызгал слюнями на ближайшего «минуса» Панченко.
- Так точно, товарищ полковник, - прятал глаза первокурсник.
После этого начиналось любимое развлечение Пана, деление на агнцев и козлищ.
- Вот у тебя родители кто?? - орал он неопытным в общении с Паном минусам.
- Папа полковник, мама...
- Урод ты, понял, выпердыш полковничий? За тебя сколько КАМАЗов в училище пригнали, а?
- Не знаю, ни одного...
- Х...й ты угадал, за тебя не меньше трех пригнали, за меньшее такого урода не пропихнуть, понял?
- А у тебя кто родители?
- Мама - врач, отец летчик...
- А-а-а, еще один позор для ВВС? Папуля сынулю за пять КАМАЗов пропихнул, потому что сам ничего делать не умеет, и ты таким же вырастешь. Знаешь, почему за пять КАМАЗов? Потому что ты еще хуже урод, у тебя папа даже не полковник.
- Он гражданский летчик...
- Значит за 10 КАМАЗов, у этих мешочников вообще денег немеряно. Чего ты сюда приперся? А???!!! Температура?! Иди отсюда нахрен к комбату, симулянт вонючий, и скажешь, что подполковник Панченко тебе 10 суток ареста объявил (в то время курсантов в училище не сажали). Понял? Бегом марш... А ты, выпердыш полковничий, что, особого приглашения ждешь? Бегом следом к комбату. Трое суток ареста.
Подобный диалог с варьированием объемов взяток и суток ареста продолжался возле каждого первокурсника. Мы молчали, безразлично разглядывая потолок, ибо иммунитет на Пана выработали примерно при переходе со второго курса на третий. Он любил орать, но был слишком туп и ленив, чтобы приводить свои угрозы в действие. Все его управление медслужбой сводилось к периодическим набегам в подчиненные подразделения со вставкой пистонов сначала переменному составу (больным, страждущим и убогим), а потом и постоянному - медработникам. Стационар после его набегов пустел на 90%. Правда, вечером все, с утра выписанные с температурой, рвотой, поносом и т.п., возвращались обратно на свои койки, но это уже Панченко не волновало. До следующего набега. Остальное время его не было видно и слышно, видимо, он занимался распределением «КАМАЗов», как минимум половина которых по опыту нашего поступления уходила именно в медслужбу. Медперсонал Пана тоже терпеть не мог, и втихую был с больными заодно. А у старшекурсников еще и противоядие было...
- Ты кто такой? - перешел Пан к нашей группе.
- Курсант Добрынин, товарищ полковник, - безразлично доложил Костик, глядя поверх дурака в плакат «Профилактика желудочно-кишечных инфекций».
- Кто родители?
- Мать - колхозница, отец рабочий.
- А какого хрена ты в училище оказался?
- Повезло, тащ полковник.
- Та-а-ак, а ты?
- Сержант Ярошенко, товарищ полковник, - и Леня привычно тряхнул черным казацким чубом, - отец - слесарь, мать - уборщица.
- Так, мля, еще один пролетарий... а ты?
- Курсант Корнеев, мать - домохозяйка, отец - электрик, - лихо понизил я батю - командира военного госпиталя, подполковника., одновременно рассматривая плакат «СПИД - чума 20 века» с ужасающими «босховскими» картинками.
Во всем отделении родители оказались самого пролетарского происхождения. Пан, с запозданием поняв, что над ним издеваются, проорал: «Все вон отсюда!!!»
- Простите, тащ полковник, - снова тряхнул чубом Леня, - мы по графику медкомиссию проходим.
- Ах, комиссию... Дежурный врач, ко мне.
Из кабинета выскочил спокойный хирург. «Вот эти все, - прорычал начмед, - медкомиссию пройти не должны - они все психически ненормальны». «Есть», - ответил хирург. В строю послышались смешки и Пан, рявкнув что-то непристойное напоследок, хлопнул входной дверью. Хирург задумчиво проводил его глазами: «Слава богу..., следующий проходи».
Занятную байку рассказывал мне Витька Галкин, сломавший ногу на хозработах еще на абитуре и проведший в санчасти все КМБ. Насмотрелся. В очередной приход Пан выстроил всех в коридоре санчасти, начал орать, материться и выяснять происхождение каждого, периодически натыкаясь на солдат (в пижамах-то все одинаковы). Примерно посреди процесса, придя к выводу, что в санчасти при попустительстве медперсонала лежат одни симулянты (впрочем, как всегда), Пан начал визжать: «Всех, всех выписать к чертовой матери сию секунду! Вызвать патруль, нет грузовик из комендатуры! Всех выписать и посадить!! Всех уррродов посадить!! - открывается дверь туалета, выходящая в коридор, и оттуда вываливается на костылях припозднившийся к раздаче слонов парень в пижаме, - И этого хромого тоже!!!» Впрочем, к Витьке за полгода Пан попривык и, убедившись в пролетарскости его московского происхождения, даже здоровался при встрече.
99% мата из речей Панченко я убрал, уж извините.

(продолжение следует)

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Еще одной проблемой на 4 курсе стало меньше, ибо годом раньше приказом Главкома ВВС в летных училищах для старших курсов был объявлен «свободный выход». Училищное начальство почти год протянуло с его внедрением в жизнь, но, как ни старалось, пришлось вводить перемены. В нашем батальоне в этот переходный период повелось так, что «женатики» после окончания самоподготовки или после ужина (как настроение у ответственного по роте будет) распускались по домам и обязаны были явиться к утром к построению на завтрак. Все прочие должны были получить карточку-пропуск, заменившую прежние увольнительные записки, у того же ответственного, если получалось его убедить. Женатики же имели эту карточку постоянно на руках. В выходные дни после окончания ПХД карточки раздавались всем желающим, за исключением «залетчиков» и очередного наряда. Но поскольку с введением такой практики патрули перестали даже замечать курсантов с 3 или 4 курсовками на рукаве, то смыться без карточки на пару часов при острой необходимости стало практически полностью безопасно. Ну, только если ротному лично попадешься... Так проблема «самоходов» потеряла былую остроту и уже не бодрила тело и не обостряла работу мозга, как в былые времена. Обратной же стороной этих демократических процессов стало то, что снять квартиру (комнату) за приличные деньги и на приемлемой дальности для пешего перемещения стало почти невозможно. Я чудом ухитрился уговорить пожилых владельцев «двушки» в Рабочем городке сдать мне свободную комнату сначала на пару недель, потом, когда ко мне присмотрелись, и до выпуска. Жили весело и интересно, я до сих пор помню Новый год с елкой и салатиками и своих «арендодателей»: бабу Лену и Константина Корниловича, глуховатого бывшего механика бывших авиаремонтных мастерских при местном аэродроме.
Запомнилась борьба с тараканами, которых в тесной, старой и теплой «хрущевке» было полным-полно. Всякие аэрозоли типа «Дихлофос» во-первых, не оказывали видимого влияния на популяцию, а отдельным представителям рыжего племени наоборот, опрыскивание придавало лишь спринтерской бодрости. Во-вторых, от тяжелого запаха хозяйке было плохо. Тогда через Серегину «тещу» - начальницу столовой был добыт некий порошок, которым ее снабжала медслужба училища. Наше доверие к нему упало почти до нуля, когда, открыв полотняный мешок с отравой, мы увидели внутри упитанного и бодрого пруссака. Естественно, попытка посыпания была предпринята, но никакого видимого успеха не принесла. Тут наступило лето и, возвращаясь с медконтроля перед парашютными прыжками, я в траве на задах училища отыскал бодрого и доверчивого ежа, который не только не предпринял попытки меня уколоть, но даже позволил почесать себе пузо, слегка развернувшись. Дома отпил молочка и уснул под нашей кроватью, похрапывая. А ночью вышел на тропу войны, сопя и грохоча когтями по деревянному полу. Пришлось часа в 3 ночи вынести его на свободу. А помог нам обычный китайский мелок «Машенька». Ну, тот самый, где сзади прикольная инструкция со словами: «...черви сразу пасют...». С вечера я изрисовал все плинтусы, углы и закоулки квартиры, а утром без хруста по полу нельзя было пройти. Мы с женой вдвоем быстренько смели основную массу в ведро. Ведра не хватило. Пришлось бегать два раза. И еще два или три дня прифигевшие от китайского ОМП тараканы бродили на дрожащих, подгибающихся лапках повсюду (стены, полы, потолки, полки в шкафах, в холодильнике и пр. неожиданных местах), с сухим стуком блямскаясь об пол и исполняя на спине «прощальный брэйк-данс». Внезапно поредевшая популяция была, естественно, потом восполнена путем переселения на освободившийся «лебенсраум» соседских рыжиков, но прежнего величия даже и близко не достигла. Тараканий прибой отхлынул от жилых комнат и жалко плескался в районе мусорного ведра.
Да, я же о самоходах... На первом курсе об этом и подумать было страшно - судьба и так висела на волоске, да и потребности ограничивались двумя основными столпами: пожрать и поспать. Первое удовлетворялось партизанскими набегами на чипок и в наряде по столовой, а про второе и говорить не надо. Вот на втором курсе "подвиг разведчика" приходилось совершать все чаще и чаще. На третьем границы самохода сами собой отодвинулись до «внешнего» забора, ограничивавшего жилую зону военного городка, а сходить на почту или в военторг стало возможно просто по кивку ротного/взводного, а иногда и без оного. На четвертом же курсе я вообще 3/4 ночей провел вне казармы.
Итак, как-то раз на втором курсе в январе под новый год приехала ко мне жена (тогда еще будущая), остановившись в гостинице «Хопер». Естественно, 31 и 1-го я у ротного выпросился. А второго пришлось идти «в разведку». С вечера извлек из кладовки спортивку и куртку средней легкости, затарил все в спальном помещении, оговорил детали с комодом (ком. отделения) и нарядом по роте. Через часик после вечерней поверки усталый ответственный по роте свинтил домой, а следом через запасной выход - и я. Казарму обошел сзади, набрав полные кроссовки снега, перебежал лунную дорожку до гаражей, идущих вдоль железной дороги (я уже рассказывал, что территория училища была поделена рельсами на две неравные части) и исполнявших роль забора с тыла служебной зоны. Там было ... э-э-э... ну, чуть меньше чем по пояс. Мне тоже уже было «меньше чем по пояс» и вдоль стенок гаражей в тенечке я прокрался на переезд. На переезде ярко светили красные фонари, заливалась сирена, а прямо поперек дороги, ведущей в штаб, стоял маневровый тепловоз. «Ну-ка, ну-ка», - сказал я себе и полез вверх по лесенке. В кабине было шумно и тепло.
- Когда отправляетесь, мужики?
- А ты кто такой?
- Дык, курсант. (И я поведал им свою историю появления на рельсах). Думаю, по шпалам идти, или, может, подвезете.
- А поехали. Садись, наливай чай из термоса.
И тепловоз тронулся, невзирая на красный свет семафора. Я благоразумно промолчал, согреваясь после упражнений в снегу горячим чайком.
- Служивый, мы тебя только до старого вокзала довезем, дальше сам.
- А нафига мне на новый? Я до «Хопра» и так добегу. Еще быстрее будет.
Тепловоз остановился на первом пути возле здания вокзала, я тепло попрощался с обоими хозяевами и припустил в гостиницу.
Утром я проклял все, пробираясь в училище по шпалам. Вы никогда не бегали по шпалам? Если ставить ногу на каждую - шаг получается слишком мелкий. Если прыгать через одну - получается кенгуру на рельсах, и после 30-50 метров сильно устают ноги, мельтешит в глазах и начинаешь мимо шпал промахиваться. Если пытаться не обращать на шпалы внимания - спотыкаешься практически о каждую. А спасительная тропинка, обязательно ведущая вдоль любых рельсов, засыпана снегом и непроходима. Чтобы уложиться до начала активной утренней жизни в училище, пришлось нестись, задыхаясь, на подгибающихся ногах как оленю. Успел. Прокрался по своим следам через черный вход. В условленное время щелкнула дверь, и я скользнул в теплое, уютно похрапывающее, наполненное густым портяночным духом помещение роты. Переоделся, минут за 10 до подъема вернул одежду в каптерку и... «Рота подъем, выходи строиться на утреннюю зарядку!!!»
Бли-и-и-ин!!!! Опять бегать...
В другой раз уже на 3 или 4 курсе после обеда перед заступлением в наряд надо было за чем-то в «Шанхай» сходить (это такой деревянно-избяной район города, очень «местноопасный»). Кратчайший путь пролегал мимо тира, пруда и генеральского домика к углу забора, где стальные пики резко переходили в кирпичную кладку. В этом месте стена была примерно по грудь ростом, а с тыльной стороны, возле гарнизонной комендатуры (да, мы обнаглели) стояли удобные мусорные баки, на обратном пути игравшие роль ступенек. Одна тропинка в снегу к «перелазу» была протоптана от угла нашей казармы, другая - от нового корпуса УЛО (учебно-летного отдела). Идем это мы с товарищем, а от УЛО еще две фигуры в шинелях в том же направлении движутся. Возле перелаза встретились... с двумя офицерами с кафедры АО и РЭО. Те топчутся, физподготовка уже не та, забор без ущерба для шинелей не преодолевается. Ну, у нас-то все отработано. Один подсаживает другого на забор, тот подает первому руку и затягивает наверх. Наверху переглянулись, протянули руки офицерам. Майор со старлеем радостно ухватились и мы их вместе с портфелями затащили наверх. Спрыгнули на баки, потом на землю, отряхнулись, пожали друг другу руки и разошлись кто куда. Эпизод демократии, ё-мое...

***
Пора бы немножко и об учебе, а то увалы, самоходы, дисканы...
Назначили нам по 5 часов налета на тренажере Ан-24. Сначала показалось маловато, но это до тех пор, пока с ним ближе не познакомились. Домик с тренажером КТС Ан-24 стоял в аккурат возле санчасти, за служебной территорией. Поэтому курсант 4 курса на вопрос любого офицера, остановившего его утром за забором училища: «Почему это вы не на занятиях?», смело мог отвечать: «Иду на тренажер\с тренажера». Разница же с TL-410 была разительная. Никаких гидравлических платформ, никаких планшетов, парящих над макетами местности камер, мигающих лампочками ЭВМ и пр. Залазишь в кабину, выключают свет, и ты делаешь вид, что летишь. Кабина была гражданского варианта, 2-х местная. Т.е. все оборудование, стоящее у штурмана и радиста, перекочевало к обоим пилотам. На практике это выглядело как фотообои с многочисленными циферблатами, шкалами, лампочками, табло, пакетниками и галетниками, АЗСами, предохранителями, которые занимали всю переднюю стенку кабины, поворачивали на боковые, стлались даже под подлокотниками кресел и загибались за спину. Свободными оставались только небольшие окна кабины и узкий проход между креслами. Два языка этих «фотообоев» захлестывали на потолок пилотской кабины и на центральный пульт между летчиками. Все это дышало, мигало, шевелило стрелками и требовало внимания. «Летали» по двое. Первый запуск двигателей проходил с участием инструктора, ибо нужные пульты, кнопки и приборы находились в совершенно неочевидных и неожиданных местах, включая положение «за спиной». Ну ладно, запустились, что дальше?
- Взлетай.
- Куда?
- Да прямо вперед и взлетай.
Ладно, высотомеры на 0, РУДы на взлетный, поехали. Пытаюсь на разбеге по привычке смотреть перед собой, но там только темное окно. Опускаю глаза в кабину - Ёпть!!! Стрелки компасов медленно вращаются по часовой стрелке. Значит, разбегаюсь я не по прямой, а по дуге большого круга. Пытаюсь педалями выправить это недоразумение, но стрелки не обращают на меня никакого внимания.
- Педалями не ерзай, там компаса крутятся - не обращай внимания, никак починить не можем.
Во, блин! Поднимаю переднюю ногу, пытаясь ориентироваться по скорости и АГД. Вариометр нехотя ползет вверх, высотомер накручивает высоту. Все крутится. Компаса, высотомер, вариометр, скорость. Ой, скорость не туда крутится. Падает. 180, 170, 160... штурвал от себя... поздно, вариометр с высотомером пошли быстро крутиться в обратную сторону.
- Все, на земле, тормози, потом взлетай еще раз, за скоростью следи.
- А...а...а... откуда известно, что на земле?
- Слева внизу лампочка загорелась «От педалей включено», значит, сработал концевик передней стойки. Значит, на земле.
Офффигеть... Взлетаю еще раз, пытаюсь построить «коробочку», используя вместо компасов «метод Хоттабыча» (см. байки про 2 курс), шепча себе под нос: «двадцатьодин, двадцатьдва... хватит», потом «сажусь». Загорается «От педалей включено». Все, меняюсь с праваком местами. Полчаса - и уже надоело. По-моему, больше 2 раз никто на тренажер не ходил, находя для себя на это время более полезные занятия.

(продолжение следует)

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Были, впрочем, в нашем полусолдатском житье и другие проблемы. Одна из них начиналась со дня приезда на «абитуру» и заканчивалась только после выпуска. Называлась она «местные». Между невоенной молодежью и курсантами существовал древний и неистребимый антагонизм. Курсант, идущий в одиночку вечером в любом месте города Балашова вплоть до ворот КПП служебной зоны, изрядно рисковал. Даже без формы нас легко было вычислить по выправке и стрижке. Были случаи и проломленных голов (сразу списание «по медицине» и - прощай, авиация), и сломанных конечностей, и отбитых органов. На моей памяти смертей я не припомню, но в истории училища были. Курсанты же, обычно скованные требованиями дисциплины и страхом перед исключением, придерживались принципа: «мы вас не трогаем, а вы не трогайте нас». Но периодически случалось, что и нас прорывало, требования воинской дисциплины, УК и АК (административного кодекса) посылались нах, мы сбивались в команды и мочили всех без разбора.
Что особенно противно было, к «местным» постоянно примыкали сынки офицеров гарнизона, не попавшие или не возжелавшие учиться в училище. И даже были крайне редкие случаи, когда уже став курсантами, эти «сынки» выступали на стороне местных. Обычно после такой глупости их участь в казарме была предрешена, и их приходилось переводить в другое училище. Всеобщая обструкция, совмещенная с периодическим физическим воздействием, давала неизменный результат. Да-с.
Был вот у нас на 3-4 курсах старшина роты по кличке Слон. Прапорщик. Старый уже, но никакой. Ни сп##дить, ни вы##бать не мог. Все время чего-то из имущества не хватало, он недостающее искал, строем даже не пытался руководить - на него не обращали внимания. Может, потом втянулся после нашего выпуска... Так вот, был у него сынуля, на вид - типичный ПТУшник. Уши врастопырку, стриженная почти под ноль круглая голова, лоб в два пальца, сопливый нос. Неоднократно был замечен в агрессивных компаниях местной гопоты на вторых ролях. Из своих вторых рядов постоянно подавал тупые, но обидные реплики. В роте даже поговорка завелась: «Вырастет из сына Слон, если сын - слоненок». Отловили его как-то, когда он в одиночку пытался мимо Дома Офицеров в период танцулек проскользнуть. Слегка повоспитывали. Не так сильно, как обидно. Слоненок пожаловался. Слон взревел и добился у комбата права наказать виновных. Построили курс, «первая шеренга 3, вторая - 2, третья шаг вперед - арш». И пошел слоненок вместе с папой между рядами обидчиков сыскивать. Но такое красноречие изливалось из наших взглядов, а подаваемые вполголоса реплика были столь ядовиты и многообещающи, что у слоненка случился провал в памяти и он никого не опознал, хлюпая зеленой соплей, выслушал недвусмысленные отклики о себе как из строя, так и от папаши и ротных-взводных и ушел, несолоно хлебавши. А перед нашим выпуском слоненок выкинул кунштюк: ухитрился поступить в училище, его видели на КМБ. Сами мы его чморить не стали - это было уже ниже нашего достоинства, но «армейцам» с его курса историйку про опознание поведали. Удачи тебе, слоненок.
Был эпизод, когда под вечер из законного увольнения вернулся с заметным опозданием наш окровавленный товарищ. Вся рота, ни секунды не колеблясь, тут же похватала со спинок кровати полукруглые железки и отправилась в Рабочий городок (прилегающий к территории училища район города) на поиски обидчиков. И тут отличился Пэн. Наш тихий, но нелюбимый всеми ротный, которого за глаза называли только «Пэн» и «чмо», спустился вслед за ротой и, разбив ребят на группы, назначил в них старших, проинструктировал о маршрутах движения и местах встречи и, возглавив одну из групп, отправился на поиски. Обидчиков в тот раз, правда, не нашли, отметелили парочку попавших под руку гоблинов, но к Пензину отношение заметно изменилось.
Как-то раз я и сам попался, сходив в военторг, находящийся метрах в 100 от забора училища. Вышел, навстречу трое: «Что, кусок, небось, и сигаретами не угостишь?» «Слишком дорогой товар - на всякое быдло его тратить», - буркнул я, расстегивая ремень и делая пряжкой пару-тройку взмахов. «Ах ты, падла», - заверещал один голосом Промокашки из популярного фильма, оглядывая чисто выметенную нашей ротой территорию в поисках ответного оружия. Ничего не найдя, с грацией пьяной обезьяны прыгнул на ближайшее дерево, силясь отломать ветку. В руках у него остался сухой и хрупкий прут толщиной с большой палец. Я же двинулся сквозь них, накручивая ремнем восьмерки. Отступили, я прошел сквозь троицу и, развернувшись спиной вперед, вышел из-под деревьев на асфальт плаца. «Ну погоди, кусок, мы тебя еще встретим!» «На здоровье», - снова буркнул я, отойдя метров на 20 и надевая ремень.
Были и более везучие кадры, чем я. Так, один из наших ребят, сутулый и тощий ... э-э-э... пусть будет Пеньков по прозвищу Пенёк, отправился в увал (или самоход, не суть важно), также метрах в 100 от КПП столкнулся с группой местных. Слово за слово, хреном пО столу... Пенек выхватил из рукава шинели постоянно носимые там нунчаки (довольно популярный способ самообороны, я и сам частенько так ходил) и начал неумело ими крутить. С третьего или четвертого оборота заехал ими себе же по кумполу. Шапка удар смягчила, но от утраты связи с действительностью не спасла, и Пенек рухнул в заботливо подставленный матушкой Природой сугроб. Местные почесали в затылке, пнули бесчувственное тело пару раз. Тело не реагировало. Не совсем отморозками они оказались, а может, среди них «сынки» были, но, подняв тело за руки-за ноги, отнесли его на 100 метров назад и постучали в дверь КПП. К тому времени Пеньков уже оклемался и был ослабленным, но почти здоровым сдан наряду. Прапор, дежурный по КПП, позвонил в казарму, откуда прибыла группа быстрого реагирования, доставившая незадачливого хунхуиста обратно.
***
Кстати о дисканах. Простите, о вечерах танцев в Доме Офицеров, проходивших по субботам и воскресеньям. Так вот, они составляли немаловажную часть светско-общественной жизни как для училища, так и для города. Процентов 50 (а впрочем, кто их считал?) женившихся курсантов находили своих подруг жизни именно там. Ну, байку про чемодан с кирпичами я рассказывать не буду, хотя ходила такая по училищу даже с фамилией и годом выпуска находчивого товарища. А вот несколько достоверно известных мне историй я расскажу.
Многие из посетительниц дискотек ходили туда годами в надежде удачно выйти замуж и порвать с пыльным и сонным Балашовом. На бетонном заборе возле остановки городского автобуса даже одно время красовалась надпись: «Умру, но выйду замуж за курсанта», а местные в приватных полудружеских беседах иногда называли нас «санитарами леса». Естественно, с каждым годом акции «пожилых девушек» на «рынке невест» падали все ниже и ниже. И вот уже из категории «я вчера с та-а-акой девчонкой познакомился» они перемещались в категорию «так себе подружка», а потом и «она «свой парень», что мне с ней, спать что ли». Помню, как в Петровске (на 3 курсе) наш молодой шеф, старлей Дима Орлов с интересом расспрашивал про постоянный состав дискотечных красоток, безошибочно называя имена, клички и пристрастия. «А Марина такая светленькая еще ходит? А Ольга, которая в штабе работает? А эта, лаборантка из педучилища, как её...?» Одной из постоянных посетительниц, давно перешедшей в разряд неизменных атрибутов дискотек, была Инна, работавшая в библиотеке училища. Она была дочкой одного из штабных полковников и, по идее, была неплохой партией для карьериста, не отягощенного романтикой. Неглупая, с тоненькой фигуркой. Все ничего, если бы не два нюанса: непропорционально толстые ноги, этаких два мускулистых столба, уходящих под мини-юбку, и особенности желез внутренней секреции, дававших устойчивый лошадиный аромат в радиусе 2-3 метров. К тому моменту, когда я выпускался, ее уже иронично называли ИннА (с ударением на последнем слоге). Т.е. «иннАхрен никому не нужна». Про ИннУ Дима Орлов тоже вспомнил...
В другой раз один из моих приятелей познакомился еще на 1 курсе, незадолго до отпуска, с аппетитной пухлой девушкой, папа которой был инструктором (вроде, замкомэска) в Балашовском учебном полку. Пару раз проводил ее до дома, находившегося через дорогу от почты, т.е. метрах в 150 от Дома Офицеров, однажды в выходной был приглашен на чай. Был встречен как родной. Деловитая и хлопотливая мама накрыла чайный стол, а в процессе распития устроила просмотр семейных фотоальбомов с откровенным пиаром дочуры. Пожрать мой знакомый не отказался, а вот по поводу дочуры имел свое мнение, не то чтобы кардинально отличавшееся от маминого, но не предусматривавшего столь быстрого и далеко идущего сближения с ее родней. И поэтому, когда маман быстренько слиняла по делам, оставив их вдвоем, но с указанием точного времени своего возвращения, он, не будь дурак, через 20 минут тоже сделал ноги, а чтобы облегчить расставание, до летнего отпуска на дисканы больше не ходил. Расчет на то, что «время лечит», не оправдался. На первых же танцульках после отпуска свежеиспеченный второкурсник еще на подходе к ДО зорким летным глазом увидел между колонн дожидавшуюся кого-то недавнюю свою пассию. На всякий случай он сделал оборот «кругом» и этот дискан пропустил. И не зря. Вечером мы передали, что Маринка его искала, ни с кем не танцевала, подкололи далеко идущими матримониальными планами. Парень схватился за голову и с отчаянья родил план: «А вы завтра скажите ей... что... что... меня в Ртищево отправили. Мол, я в аэроклубе уже на таких самолетах летал, поэтому сдал зачеты и сразу после отпуска был откомандирован к «летающему второму курсу». Прошел месяц. Наш герой старательно избегал танцулек, а в редкие увалы выбирался крадучись, как индеец, постоянно озираясь, десятой дорогой обходя и заветный дом и людные места жилой зоны. Маринка регулярно интересовалась у нас «окончанием полетов», мы вдохновенно врали. Но вот в училище прибыл загорелый и шумный второй курс. Первые выходные с дисканами после их прибытия наш герой «загнул» под предлогом «отдыха после полетов», а потом пришлось идти. Отчаянье подсказало ему, что действовать надо решительно. Когда его «бывшая» подруга решительным шагом (руки в боки) ломанулась навстречу для объяснений, курсант раскрыл ей объятия и патетически произнес: «Прощай, моя любовь, судьба разлучает нас, но в сердце моем ты будешь жить вечно». И, ухватив за талию, первую попавшуюся девчонку, увлек ее на танец. К чести Маринки надо сказать, что она не пыталась отомстить, видимо, дошло все же, что насильно мил не будешь. (А может, и пыталась, но папа умнее оказался). Так и не прикормили «жениха», слишком быстро взяв его в оборот. И вообще, как шутили наши остряки: «Путь, ведущий к сердцу курсанта, проходит через желудок и заканчивается в унитазе»
Анекдот в тему.
Пришел курсант к девушке домой. Та спрашивает: «Ну, что хочешь?» «Жрать хочу», - отвечает курсант. На столе появляются хлеб, колбаска, сырок, кофе. «А теперь чего хочешь?», - спрашивает подруга, присаживаясь рядом на диван. «Жрать, конечно», - удивляется кавалер. В ход идут котлетки, макароны, салат. «А теперь чего хочешь?» - собирает со стола тарелки подруга так, чтобы в вырез было видно самое сокровенное. «Еще жрать», - сыто отдувается курсант. Девушка вздыхает, но отправляется за чаем с тортиком. «Может, еще чего хочешь?» - подсаживается вплотную. «А что, уже все сожрали?». Подруга в отчаянии кидается на балкон, охолонить кипящее негодование. Внизу идет взвод курсантов. «Эй, курсанты, среди вас вообще мужики есть?» «А что, жрать дают?» - отвечают снизу.
Как-то раз возвращались мы с одним товарищем из братской соседней (полькинской) роты после дискотеки. Время было не то без 10, не то без 7 минут до срока возврата. Я шагаю быстро, но не спеша, по-деловому, а мой товарищ (уже скоро лейтенант, 4 курс) то забежит вперед, то притормозит, оглядываясь, всем видом уговаривая меня идти быстрее. Ибо их ждет в казарме великий и ужасный «Кузя» (старшина Кузьмин), нехороший человек из рода армейцев, которому Полькин в свое отсутствие передавал всю полноту власти, включая права казнить и миловать, лишать увольнений и пр. Этот урод пользовался властью в свое удовольствие, шпыняя моих однокашников чуть ли не до дня выпуска.
Заворачиваем за угол спортзала, видим «родную» казарму. Окна третьего этажа 3-й (пензинской) роты еще частично темны, а на четвертом у Полькина все окна ярко освещены и в них видна суета подготовки к вечерней поверке. «О, светятся... родные пэнаты», - язвлю я. «У вас хоть пэнаты, а у нас кузяматы», - грустно вздыхает приятель.
А вот Глаз, мой лепший кореш, по девчонкам не встревал. Будучи человеком практического склада ума, он «коллекционировал» тещ. В разных углах Балашова у него постоянно было 2-3 прикормленных местечка, где можно было поесть, переодеться и отоспаться. Расплатой за эти удобства была необходимость периодически «выгуливать» дочек своих тещ. Жемчужиной же его коллекции была «теща» - начальник курсантской столовой (сменившая прежнего вороватого прапора где-то на стыке 3 и 4 курсов). В результате у нашей хохлятско-бульбашской банды проблем с добавкой к небольшим столовским порциям, а также с домашними разносолами не было. Низкий поклон Серегиной «теще», хоть дочку ее я так и не увидел.

(продолжение следует)

4 КУРС И ВЫПУСК

- Дедушка, а когда я большой вырасту, я буду летчиком, как папа?
- Да.
- И как эти дяденьки курсанты?
- Да. Эй, ребята, минутку... Вы из Качи?
- Из х...ячи, дед, иди в ж...пу!
- Нет, внучок, ты таким не будешь, это Балашовские курсанты.
(Анекдот)

Вот и закончились наши «вообще полеты». На четвертом курсе уже пошла специализация. Надо было изучить конкретный «свой» самолет и летать в последнем семестре обучения предстояло уже на нем. Поскольку Ан-12 из программы специализации уже вычеркнули (хотя класс для него на «железной» кафедре преподы отказывались «бомбить», держась до последнего), нам предстояло специализироваться на 3 типах: Ан-24, Ан-26 и Ил-76. Причем, на Илы (или на Балашовском сленге «Боинги») со всего курса набиралось всего человек 30, а Ан-24 и Ан-26 практически один и тот же самолет. Естественно, служебные перспективы на Илах были более радужными: полки в солидных городах, чисто ВТАшная специализация, перспектива полетов в загранку и облегченного перехода в ГА. Конкурс на право попасть в заветную тридцатку был нешуточный и развернулся за полгода «до того как». Практически, это был конкурс «спонсоров», где и выяснилось, «у кого толще». Тем, у кого спонсоры оказались жидковаты, пришлось, скрипя зубами, распределяться среди «антошников». Я с самого начала не заморачивался попыткой прорваться в блатную элиту, приняв для себя постулат «куда Родина пошлет», ибо шансов на фоне детей генералов из Чкаловского и зам. начальников Ташкентского авиакомплекса не было никаких. В итоге в составе бОльшей части «родного» отделения попал на «Антоны». Двадцатьшестые. На курсе после всех пертурбаций из 12 отделений осталось 10. По 2 «Иловских» и 8 «Антоновских», поровну поделенных между 2 ротами. Естественно, что и состав их изрядно поменялся, пришлось по-новому притираться, привыкать друг к другу.
***
На 4 курсе случился очередной «шоколадный бунт». Дело в том, что по «реактивной» норме пилоту в день положено 15 грамм шоколада. Простым умножением на 7 получаем 105 грамм в неделю. Т.е. один попугай и ещё попугайское крылышко (стандартная шоколадка - 100 грамм). Обычно проблема излишков решалась их суммированием с последующей сублимацией в виде 1 доп. шоколадки на 20 человек, каковая и выдавалась «по кругу» очередному страждущему. Иногда по просьбе старшин и командиров 1-2 шоколадки дарились им для решения каких-то насущных хозяйственных проблем. Но только после совместного курултая и строго на добровольной основе. Впрочем, командиры не наглели, а мы не жмотились. Всех эта ситуация устраивала, кроме продслужбы, мимо которой шоколад, единственный из всех продуктов, пролетал со свистом. В результате в среднем раз в год предпринимались попытки выдавать нам шоколад ежедневно в виде, гм..., 4 порционных кучек плавленого продукта на отдельной тарелочке (столы были уже 4-х местные). Естественно, проверить по граммам это не представлялось возможным, да и шоколад в процессе растапливания смешивался с маргарином, что открывало безбрежные перспективы «экономии». Во-вторых, как я уже неоднократно упоминал, шоколад был для нас еще и валютой, которая чаще всего обменивалась на почти исчезнувшее из продажи спиртное или благосклонность девушек. Не понесешь же девушке кулек слипшихся «кучек», отскобленных от столовской тарелки. Поэтому на попытки «наезда» следовала немедленная жесткая реакция всего курса в виде отказа от приема сначала порченого шоколада, а затем и приема пищи вообще. Дело доходило до особого отдела, политотдела и командования училища, начпрод получал по шапке, и все возвращалось на круги своя. Впрочем, есть у меня подозрение, что за эти 3-5 дней требуемое продворью количество шоколада удавалось «сэкономить». До следующего раза. Кстати, вот еще «шоколадная» история. Про сало.
***
Сало в шоколаде... Сразу пошли в памяти картинки всплывать.
4 курс училища. Столики в курсантской столовой уже на четверых. Кроме меня сидят еще Олег (фамилию не помню), оставшийся на 4 курсе на "второй год", ибо перед госами чего-то там сломал и лечился в Саратовском госпитале и Батя. Батя - сержант Ткач, щирый хохол 26 лет от роду. Как сказал на вечерней поверке на 3 курсе один из охреневших "ответственных" летчиков-инструкторов: "Первый раз вижу майорскую морду над курсантскими трусами". Батя маленький, кругленький, лысоватый со щеточкой жестких рыжих усов. Ели мы вместе, а учились все в разных учебных группах. И Батю в группе постоянно подкалывали его комплекцией и хохлятским происхождением. Половина подколок в итоге приходила к теме "сало в шоколаде", которое Батя якобы каждый день под подушкой точит. Ну это вроде как тема бобра на Биглер.ру.
Однажды спокойный как удав Батя не выдержал. Выбрал в качестве жертвы меня (почему не Олежку, не знаю, он тоже "женатиком" был и в казарме не жил, как и я) всучил шматок сала (маленький, в аккурат под задачу) и плитку шоколада и слезно упросил изготовить ему этот долбаный продукт. На вопрос "как?" ответил "ХЗ". Ну, я из шоколадной фольги сделал формочки, шоколад растопил с маслом сливочным и молоком (пропорцию у жены подсмотрел еще давно, когда она торт делала). Залил жидким шоколадом дно, подождал застывания, положил ломтик сала, залил сверху. Полученные 5 или 6 "конфеток" убрал в холодильник на денек. Когда достал, одна почему-то выглядела поврежденной, пришлось замазывать своим шоколадом. Через пару дней (выходные были) вручил Бате, тот утер нос всем недоброжелателям. Сожрал все в обед, причмокивая, и ни с кем назло не делясь. Мужчина! Подколки прекратились.
Но история имела продолжение. Моя квартирная хозяйка баба Лена в моё отсутствие, оказывается, залезла в холодильник и увидела "конфетки". Будучи страшной сладкоежкой, решила отведать (нравы у нас были простые). Долго плевалась, ибо сочетание сала, посыпанного крупной солью, тертым чесноком и шоколада давало немыслимую вкусовую гамму (сам тоже пробовал, тоже плевался). Через неделю приехала в гости жена. И баба Лена от чистого сердца шепотом поведала ей историю, как я на кухне полдня возился, чего-то готовил, потом в холодильнике появились мерзкого вкуса конфеты, которые не менее загадочно исчезли. Вывод - "переучился или головой ударился, у них, говорят, прыжки были". Жена ласково, как с больным, в разговоре обиняками подвела меня к этой теме, держась, на всякий пожарный, от меня через стол. Потом ржали. Долго. Потом еще раз ржали, но уже с бабой Леной. Так я был реабилитирован.
***
Вообще каждый год приносил нам изменения в желудочных делах. Первый курс - курсантская столовая, огромный зал, небритое вареное сало, «капуста с водой», вечно жирные миски и бачки, наряд по столовой. Второй курс - столовая батальона обеспечения, т.н. «солдатская», более-менее приличная еда, наряд по столовой превратился в «нарядец», ибо посудомойка-дискотека и уборка зала лежала на солдатской молодежи. Третий курс - лётная пайка, небольшой отдельный зал на задах курсантской столовой из которого удобно скрываться после ужина в самоход, столики на шестерых, уставленные тарелками, тарелочками и мисочками. Официантки!!! Четвертый курс - центральный зал курсантской столовой, столики на четверых, скатерти, выбор блюд. «Мне, пожалуйста, пельмени и борщ». Сытая жизнь, в выходные 3/4 курса отсутствует, после завтрака и ужина «женатики» собирают со столов нехилые остатки сахара и масла, чтобы оттащить домой.
В аккурат на третьем курсе сидели мы в самом дальнем углу зала своей слетанной компашкой. «Тарапунька со Штепселем», сиречь Валера со Сверчем, Глаз, Саня Коваль (Ковалев), я и Сэм. Сэм - Вовка Самарский, флегматичный москвич с бачками до середины щек. Худой. Страстный курильщик. Но нашли в нем щирые хохлы еще одну черту... Оказался Сэм изрядно мнителен и брезглив. Как уж он преодолел первые полтора года, не знаю. Приходим, садимся за стол. На столе с утра: творог со сметанкой (на отдельной тарелочке, порциями), тарелочка с сыром и п/к колбасой, тарелка с маслом и сахаром, блюдце с вареными яйцами, чай в стаканах, по полстакана сметаны, хлеб. Ждем официантку. Пока мажем хлеб, сластим чай, делаем бутеры. Вадик Сверч (невысокий, круглолицый, страшно прожорливый) подозрительно рассматривает на просвет колбасу.
- Зеленовата что-то, небось, с прошлогоднего запаса складские вытащили...
- Да ты что, - взвивается Сэм, подозрительно нюхая свой кусок, - точно, лежалая. Фу!
- Не будешь? - как бы между прочим осведомляется Вадик.
- Нафиг.
Вадик пододвигает себе Сэмов бутерброд с колбасой, - А я рискну.
- Сметана сегодня тоже не того, - вступает в разговор Валера, - как сперма расслоилась на жидкое и густое.
Сэм с тоской смотрит на свою порцию творога и стакан со сметаной.
- Да, френофая фметанка, - вторит Глаз, набивая рот творогом.
- Как вы это жрете? - провожает свою порцию сметаны, отъезжающую к Сереге, Сэм.
- А нефиг организм к нежности приучать, - философствует Вадик, ковыряя в зубах толстеньким пальчиком после халявного бутерброда, - зажрались вы там, в Москве, колбаса не такая, сметана не этакая...
- Пойду, покурю, - вскакивает и убегает Сэм.
Тем временем, до нас доходит с подносом, уставленным горой тарелок, официантка.
- Та-а-ак, что у нас, - живо интересуется Сверч, - ага, гречка с подливой и печеночные котлетки.
- На меня взяли? - прибежал Сэм.
- А как же, - спешит Валера, - вот, пожалте, гречка, политая жидким поносом и к ней коровий кизяк.
Сэм строит брезгливую морду, разглядывая свою тарелку, потом отодвигает ее в сторону, грустно пьет чай, ест яйца и бутерброд с сыром и маслом, потом убегает курить. Сверч с Валерой шумно, со взаимными обвинениями в прожорливости, делят его порцию.
- Вы это, - встаю я, сыто отдуваясь, - хоть в обед помолчите, пусть Сэм поест спокойно, а то скоро его ветром носить начнет, и от Пэна за косяком прятаться будет. Коваль ржет, хохлы дуются, но справедливость слов признают. До ужина у Вовки есть шанс...
Кстати, на том же третьем курсе, когда страна уже начала скатываться в тартарары, урезали нам летный паек, исключив из него одно яйцо и копчености, сиречь, колбасу. Больше всех переживал эту утрату Сверч. Его комментарий вошел в историю: «Вот... тоже мне... летчики... крылатое, блин, племя... без одного яйца... а теперь еще и без колбасы»

18.9.07. Вечер. По всем программам телевизора беспрерывно крутят репортаж об очередном «замоченном в сортире» «эмире» какого-то маленького чеченского городка...
- Правильно их Сталин в двадцать четыре часа. И тихо стало. А тут - столько лет возятся... Так что правильно - и их и крымских татар.
Он сидит напротив, вглядываясь выцветшими голубыми глазами в экран и прихлебывая чай. Седой ежик волос, плотная, еще почти без старческой дряблости фигура, мощный голос. Не верится порой, что неделю назад ему исполнилось восемьдесят восемь. Возраст.
Еще глоток чая.
- Сколько в том году в Крыму было яблок. Море. Мы с инженером ехали к месту «вынужденной» последней машины нашего полка. В районе Старого Крыма на пригорке стояли корзины с яблоками, сидели какие-то люди. Инженер попросил:
- Сходи, узнай, может продадут?
Я поднялся по белым камням, странно похожим на ступеньки.
- Продайте яблок?
- Нет, не продадим. Иди отсюда.
И - словно ножом полоснул взгляд черных ненавидящих глаз. Татары. Говорили, что они воруют солдат и офицеров и продают немцам. Я не верил. Наши же, свои.
Я повернулся и пошел вниз. Сзади - как будто щелкнул пастуший кнут, и рядом от белого камня отрикошетила пуля. Еще одна. Стреляли не в меня, рядом, но это было понятнее слов. «Свои»?...
Самолет стоял на небольшом поле рядом с дорогой.
Меня высадили посмотреть, можно ли с ним что-нибудь сделать. Напоследок инженер сказал:
- Если отремонтировать нельзя, сожги. Я смотаюсь на аэродром, поеду обратно - заберу тебя.
По дороге все гуще и гуще шли, ехали, ползли в сторону Керчи войска. Крымский фронт доживал последние часы.
Инженер уехал, а я занялся самолетом. С ним стало все ясно очень скоро, стоило снять кожух двигателя. Картер был пробит, масло вытекло. В поле не отремонтируешь, надо жечь.
Я открыл крыльевые бензобаки, бензин быстро стек, пропитав землю и траву вокруг. Осталось поджечь. Я не курил тогда, и спичек у меня не было. Достал пистолет - выстрелил несколько раз в лужу бензина. Без толку.
Рядом остановилась машина с какими-то моряками, ехавшая в сторону фронта.
- Что, летун?
- Да вот, подбили, машину не починить, жечь надо, а спичек нет.
- Салага. Отойди-ка в сторонку.
Один из моряков достал ракетницу, прицелился, выстрелил, мокрая от бензина трава и самолет вспыхнули мгновенно.
Теперь надо ждать машину, обещали ведь забрать, когда поедут в Керчь.
....Машину я заметил издали, наконец-то.... До сих пор не знаю, почему они не остановились, только белое лицо инженера за ветровым стеклом - да пыль... И никто не хотел подбирать меня, машины проносились мимо... А вот и давешние моряки-поджигатели возвращаются... Может, хоть они... нет...
Вдруг мотор полуторки зачихал, засбоил, машина начала сбавлять ход. Хорошо, что недалеко, я успел ее догнать и вцепиться руками в задний борт.
Моряки заорали что-то и начали лупить меня по пальцам - руками, ногами, чтоб сбросить, отцепить меня.
(Он глотнул еще чаю и внимательно посмотрел на свои пальцы, словно пытаясь через столько лет увидеть на них что-то...)
Не знаю, как я удержался и смог закинуть в кузов ногу и перевалиться туда всем телом.
Вытащил пистолет.
- Не подходить! Убью, сволочи!...
Сел у заднего борта, пистолет в руках. Моряки сгрудились у кабины.
На въезде в Керчь увидел машину полка, рядом - костер каких-то бумаг, инженер бегает.
- Постучите водителю, пусть остановит.
Моряки забарабанили по крыше кабины, полуторка притормозила, я спрыгнул. Пистолет в руке. Я хотел убить инженера.
Не помню, что я орал, когда бежал к костру, но на меня бросились, скрутили.
- Не надо, не надо Саша, успокойся...
Инженер куда-то убежал.
- Сейчас дожжем личные дела офицеров полка - и на причал, на баржи.
Когда мы выезжали из города, нас догнали два немецких мотоцикла. Очередь пулемета легла совсем рядом с машиной. Хорошо, что один из мотоциклов, задев что-то коляской, остановился. Следом остановился и второй. Отстали.
...На причале творилось что-то невообразимое. Погрузка не шла. Старший - какой-то майор - или как у вас там - капитан третьего ранга - не выпускал никого в море. Сильный ветер.
Откуда выскочил этот пехотный капитан, не знаю. Два выстрела - и моряк свалился в воду.
Капитан заорал:
- Что стоим, грузиться!
Буксиры медленно тянули баржи в пролив. И вот тогда прилетели немцы.
Стодевятые заходили то справа, то слева. Хорошо, что у нашей баржи оказались перила - или как у вас там называется?
- Фальшборт.
- Ага, фальшборты из толстого бруса. Немец слева - мы под левый борт, он стреляет - только щепки летят. Он справа - мы под правый...
Буксир бросил баржу, не доходя до косы. Она приткнулась на отмель. Мы бросились в воду. По горло. Побрели к берегу.
Коса была забита брошенной техникой - пушки, трактора, танки. От налетов мессеров прятались за них.
Потом завели какую-то брошенную машину, поехали. Когда налетали немцы - из машины, в песок.
Доехали до какого-то городка. Не помню название, по-моему это был Темрюк....
....Здесь нас погрузили в теплушки. Мы ехали куда-то на Урал, на переформирование. Только что переформировывать? В 435 истребительном авиаполку не осталось ни одного самолета и ни одного летчика.
Нас везли через Чечню.
Нас ненавидели. Двери в теплушках надо было держать наглухо закрытыми. В вагоны кидали камни, стоило приоткрыть дверь. На остановках - ни одной улыбки, приветливого лица. Они - страшнее, чем немцы.
До сих пор не могу понять, как эшелон не пустили под откос...
А потом был Урал.
...Он глотнул еще чаю и с сожалением заглянул в кружку.
- Так что правильно их тогда Сталин. Их и татар.
Он сидит напротив, почти точная копия деда - того, каким он запомнился мне. И очень похожий на моего отца.
Дядя Саша. Техник эскадрильи 435 иап Крымского фронта, окончивший войну в Китае - уже после Берлина.
А за окном постанывая, почесывая взорванные линии метро, вздрагивая от фантомных болей в рухнувших от рук бандитов домах, от ноющих ожогов сгоревших подземных переходов, устраиваясь, чтоб не тревожить другие болячки от взрывов, - засыпает Москва.
Он вздохнул.
Ладно. Пойдем спать.

---------------------------------------
19.9.07, Кафе - бар «Гарнизон». Москва.