У нас одного сотрудника призвали лейтенантом и он тут письмо прислал из армии, электронное. Обычный casual, но я вот подумал: может, кому-то, особенно молодежи, будет интересно, как сейчас лейтенанты служат?
Waso

Володя (что бы вы подумали?) Жуков.
Значится, пишу свою историю начала службы.
Прибыл я в Джиду (поселок городского типа, но о нем позже).
Никто меня не встречал, но ещё в Новосибирске объяснили, куда идти и что спрашивать... И вот иду я с рюкзаком через Джиду, вокруг горы (сопки 1500 м высотой), вокруг дощатые дома как с одного слепка деланные, вокруг ни деревьев, ни местных жителей, тишина и пустота вокруг. Дошел до КПП (контрольно-пропускной пункт то бишь), так мол и так, вот, прибыл такой-то, че делать дальше? Ну там, товарищ бывалый попался, говорит, иди, мол, в штаб полка, это во-о-он там, и показывает на здание красного кирпича метрах так в пятиста от КПП. Ну че делать, пошел. Прихожу, встретил меня начальник штаба подполковник Зизенков, ну поспрашивал, откуда, мол, женат аль нет, как настроение, в общем, много он мне рассказал и показал, хороший мужик, потом пришел замполит, тоже подполковник и тоже беседу со мной провел, отвел в столовую.
Лирическое отступление: в столовой кормят на убой, например, обед: салат, на выбор три или четыре вида первого, столько же видов второго + сок + компот, обслуживают офицантки (девчонки молодые), так что с родом войск я угадал, кормят вкусно и сколько хочешь.
Вот поселили меня временно в общаге, номер неплохой, свой туалет и раковина; с кухней ввиду наличия столовой проблем нет, т.к. готовить не надо...
Идут потихоньку документы на выдачу мне однокомнатной квартиры, когда закончат ходить, пока не знаю, но не жалуюсь, в принципе, и в общаге неплохо...
Назначили меня на должность техника р/р АВ ТЭЧ Т6М (техник регламента и ремонта авиационного вооружения технико-эксплуатационной части полка на обслуживание самолета Су-24М) короче, милая должность, работа интересная, но её немного.
О, кстати, мой распорядок дня: 7-30 - 8-30 завтрак (я не хожу, дома чай пью, короче, встаю в 8-10 где-то), 8-40 построение полка и убытие в ТЭЧ (ну это я в ТЭЧ, а там кто в управление, кто в авиаотряд, кто в эскадрилию (летчики) (убытие, кстати, на машине), где-то в 9-30 начинаем работать, в 12-30 убытие на обед, с 13-00 до 15-00 обед, 15-00 убытие в ТЭЧ, 15-30 начинаем работать, 17-30 убытие на ужин, 18-00 - 19-00 ужин, после ужина домой и делай че хочешь, т.е. если просто посчитать, то работаем 5 часов в день всего, ну + 3 часа в субботу до обеда, короче, ненапряжно в принципе.
Немного о структуре полка и дивизии:
Значит, я служу в 14 армии ВВС и ПВО, смешанная авиадивизия, гвардейский бомбардировочный авиаполк, ТЭЧ.
В дивизии несколько полков, не только наш, расположенных на территории Бурятии в Улан-Удэ, Джиде, Баде и пр.
Но штаб дивизии находится у нас в Джиде, что накладывает некоторый отпечаток соответственно.
Полк состоит из двух эскадрилий Су-24М (всего 24 шт.), 2-х авиационно-технических отрядов (1-го и 2-го ато), ТЭЧ и куча мелких подразделений обеспечения типа всяких метеорологов и пр.
Техники служат в 1 и 2 ато и ТЭЧ, причем ато занимается предполетной подготовкой и хранением самолетов, т.е. если случаются полеты (а сейчас это 2-3 раза в неделю), то ато до 2-00 часов ночи там работает. Теперь о ТЭЧ, ТЭЧ занимается регламентными работами и ремонтом авиатехники (АТ) и входит как и ато в инженерно-авиационную службу (ИАС) полка. В общем, без спешки соблюдая распорядок дня, спокойно занимаемся ремонтом АТ. Точнее, это мы, оружейники, не торопимся, а вот двигателисты (служба СД) и аэродромщики (служба АО) (тут автор ошибается: АО - это авиационное оборудование, а аэродромщики - это аэродромная рота обато - КБ) парятся с заменой двигателей т.к. работы это долгие и тяжелые.
ТЭЧ состоит из служб: СД, АО, АВ (авиационное вооружение), РЭО (радисты), САПС (средства аварийного покидания самолета), ПНК (прицельно-навигационный комплекс).
А сейчас у нас прошли 4-х дневные сборы лейтенантов, пришедших в 2007 году, в общем, слушаем лекции, ходим почти в парадной форме, ну это кончилось уже в общем.
А скоро меня ждут зачеты на допуск к самостоятельной работе на АТ.
А, о Джиде забыл... Короче, пополам буряты и русские, контингент в основном бывшие зеки, криминал, бомжи и пр. шваль, поэтому в саму деревню мы никогда не ходим, делать там нечего, т.к. вся цивилизация расположена возле военного городка, короче, дыра дырой, но жильем обеспечен и выслуга идет год за 1,5, и прибавка к зарплате северные, т.е. 30%.
Пока, в общем, все. Если есть вопросы, задавай.

Любопытный танкист

1989 год, раннее утро, аэродром Чкаловский, новенький самолет Ан-72 (аэродинамическое недоразумение) вырулил на перрон перед административным зданием, заглушил двигатели, и мы начали ждать очень важных пассажиров. На этот полет пассажирами числилась суровая комиссия Генерального штаба, которую в паническом ужасе ждал весь Дальневосточный военный округ.
Сидим на стремянке, наслаждаемся нежными лучами восходящего солнышка, равнодушно посматриваем на длинную кавалькаду черных блестящих «Волг», которые медленно и осторожно подкатывают к зданию перрона и останавливаются на краю бетонки. Двери машин хаотично и громко захлопали, из членовозов стали выгружаться внушительные по габаритно-массовых характеристикам, угрюмые сухопутные генералы, которые с нескрываемым недоверием посматривали на наше аэродинамическое чудо - немного странноватый по формам, но достаточно прогрессивный и вполне надежный Ан-72.
Солидные генералы, собравшись в единое стадо, и четко «с левой ноги», как полагается по Уставу, неторопливо, двинули в сторону самолета. Их порученцы, адъютанты, референты, советники, консультанты и прочая холуйская братия с дежурными улыбочками, прогнутыми спинами и оттопыренными задницами услужливо тащили к самолету многочисленный багаж своих дорогих начальников.
Ребята из экипажа, комично закатив «глаза под образа», старательно делали вид, что не замечают происходящее. Помогать подполковникам и полковникам из свиты генералов тащить и упаковывать барский багаж никто из нас явным желанием не горел. Наши воинские звания были значительно ниже, чем у штабных рабочих, но холуйская жилка в характерах отсутствовала с рождения. Противно это, и все тут!
Строгая комиссия, призванная образцово-показательно выпороть личный состав Советской армии, дислоцированный на восточных окраинах нашей необъятной страны, была уже в соответствующем настроении. Важно надув щеки, суровые генералы солидно поднимаясь по трапу на борт самолета, хмуро спросили у штурмана:
- Когда летим?
- Через 18 минут, товарищи генералы.
- Покурить успеем?
- Не один раз.
Генералы выбрали себе удобные места в салоне в соответствии с одним им ведомым статусом и табелем о рангах, сняли свои кителя, развесили их на спинках кресел и вышли покурить «крайний раз» перед долгим полетом.
Уже стоя на бетонке и поглядывая на блестящий борт АН-72, они все как один вытащили сигареты и, скрывая свое волнение перед предстоящим полетом, начали плющить подчиненный личный состав, который благоговейно внимал своим кормильцам. Дабы не мешать этим процедурам уставного секса, экипаж старательно делал вид, что проводит коллективный визуальный осмотр хвостовой части самолета.
Раздав последние «ценнейшие» указания своим многочисленным помощникам, генералы собрались в кучку у основной стойки шасси Ан-72, и периодически затягиваясь сигаретами, завели свой «генеральский» разговор.
Мы - ребята из ВВС, члены экипажа и команда наземного обслуживания курили в сторонке, выполняя основное армейское правило: «Находиться подальше от начальства, к летно-технической столовой поближе». Стоим, анекдотики травим. Вдруг слышим, спор затеяли наши дорогие пассажиры, громкость голоса постепенно увеличивают, начинают глотки рвать, ручками машут. Раздражение их стремительно нарастает, того и гляди, кулачки в ход пойдут. А это уже любопытно! Согласитесь, не каждый день в армии увидишь, как генералы друг другу портреты рихтуют.
А товарищи генштабисты - члены важной комиссии - шумят обстоятельно и уже ругаются не по-детски, абсолютно забыв, что они не быдло какое, а члены московской комиссии и к тому же - ни много ни мало - генералы. Тем не менее, в ход уже пошли крепкие матерные высказывания, достойные лексикона коменданта Голдурова из нашего любимого авиационного училища. Дипломатия и здравый смысл явно отступали под натиском тяжелой артиллерии. Дело неумолимо приближалось к бессмысленной, но жестокой драке. Взаимные оскорбления участников спора давно перешли все рамки дозволенного.
Неожиданно рьяные спорщики заметили наш экипаж, который притаился за хвостовой частью самолета и с явным любопытством наблюдал за развитием ситуации. В результате генералы временно приостановили свою перепалку, которая была уже буквально на грани жестокого побоища и подозвали нас к себе. Испаряться было поздно, до вылета оставалось еще минут 8-10 и нам ничего не оставалось, как приблизиться к компании великих военноначальников.
Нехотя подходим. Уже приготовились дружно «включить дурака» и авторитетно заявить: «Что, мол, простите товариТСЧи генералы, но мы рылом не вышли, образования не имеем, чтобы своими убогими рассуждениями вмешиваться в ваши глубоко философские рассуждения, основанные на богатейшем жизненном опыте и ничтожность наша по-определению не позволяет выступить судьями в битве уважаемых гигантов мысли».
Не успели, однако, мы и рта раскрыть, как один генерал-лейтенант, надув щеки, начинает важно говорить, причем таким хорошо поставленным командным голосом, не терпящим ни малейшего возражения: «Мол, обратите все срочно на него внимание, такой он весь умный и образованный. Закончил целых две академии - «танковую» и «генерального штаба» и представьте себе, все он на свете знает и понимает. Даже знает, почему самолеты по небу летают и крыльями при этом не машут. Но вот одного понять не может: как при движении такой махины, как самолет, по земле-матушке крутящий момент от двигателей, которые на крылья задраны, потом на колеса (шасси по-нашему, в смысле по-авиационному) передается. Ведь трансмиссия такая загнутая получится и очень длинная. Это же сколько редукторов и карданных валов надо протянуть по самолету и внутри стоек самолетных?! И какой дурак их с такими загибулинами сделал, уму непостижимо?! Какая потеря мощности из-за это получается, КПД двигателя (коэффициент полезного действия) снижается...» И так далее и тому подобное.
Задумались мы (мы - ребята из ВВС) крепко задумались. Задачка однако. Вот как этому светиле военной мысли доступно - на пальцах объяснить, что самолет (причем, абсолютно любой, что реактивный, что винтовой или вертолет там какой) - это такая хренотень, которая от воздуха отталкивается, а не от земли и сила трения шасси об бетонку, наоборот, ему только мешается. И карданы и крутящий момент ему на колеса нужны не больше, чем корабельный якорь к хвосту привязанный. Вот как все «это» сказать, глядя прямо в колючие глаза генерала, который считает себя самым умным на планете Земля и ее ближайших окрестностях. Обидишь ненароком человека, ущемишь его человеческое достоинство, а ведь он в составе суровой комиссии на Дальний Восток летит, личный состав Красной армии пороть и насиловать, учить так сказать, уму разуму, любовь к родине прививать. Обидишь такого нечаянно, развенчаешь веру его в прекрасное, и что получится?! Да ничего хорошего! Разуверившись в правоте своей генеральской, он же ущербным себя почувствует, и чтобы опять поверить в себя любимого и авторитет поруганный восстановить, замордует весь округ Дальневосточный, двоек наставит, и карьер у ребят поломает немеренно. Такие вот тут расклады. То есть надо что-то срочно предпринимать, придумывать, изворачиваться, соврать, наконец, но парней из ДальВО от беды неминуемой спасать, из под удара разъяренного генерала выводить. Но как?!
- Товарищ генерал-лейтенант, вы, безусловно, правы и неправы одновременно!
Из-за наших спин выдвинулась громада - это был бортмеханик прапорщик Данила (фамилии не помню). Генерал с интересом посмотрел на смельчака. Мы же смотрели на Данилу с нескрываемым недоумением и опасением, ибо сейчас от его находчивости зависела судьба всех военнослужащих Дальневосточного военного округа.
- Товарищ генерал-лейтенант (Данила сделал упор на звании собеседника, ибо давно известно, что генералы очень обожают, когда в процессе разговора бесконечное число раз называется их воинское звание. Это же бальзам, елей и т.д. и т.п.) там это... Короче, товарищ генерал, там нет карданов.
Генерал, обманутый в своих надеждах, сбледнул с лица, затем побагровел, его глаза налились кровью и он начал яростно втягивать воздух своим огромным носом (не носом, а реальным шнобелем). Мы в отчаянии представили незавидную участь ребят на востоке страны, на которых в скором времени, обрушится этот ущемленный в своем достоинстве генерал и одновременно искренне возрадовались, что нас сия чаша минует. Но Данила был не так прост и он спокойно продолжил.
- Товарищ генерал, там нет ни редукторов ни карданов, как вы грамотно заметили, это бы привело к катастрофическому падению КПД двигателей и нерациональному перерасходу дорогого авиационного топлива, поэтому там протянута цепь. Да-да, обычная цепь, а в местах изгиба стоят шестерни на валах и подшипниках свободного вращения. Поэтому цепь все загибулины, как вы гениально сказали, плавно обтекает и вращает колеса при движении самолета по земле. Так по конструкции получается дешевле и проще.
Мы замерли, ожидая реакцию товариСТЧей генералов на эту откровенно наглую ложь. Генерал-лейтенант все же нахмурился, но уровень его свирепости стал заметно снижаться. Ведь получалось, что в целом, он был все же где-то с небольшой натяжкой, но прав. Угроза для ребят из ДальВО стала менее страшной.
Зато надо было видеть, как радовался второй генерал-лейтенант. Пипец!!! Он принял очень важный вид и, надменно обращаясь к тому генералу, что наводил у нас справки по конструкции трансмиссии самолета Ан-72, самодовольно заявил:
- Видишь, все же именно я оказался прав! Старая, но проверенная веками конструкция цепной передачи еще находит применение на новых образцах военной техники. Рано ее еще списывать как архаизм механики. Короче, с тебя две проигранные бутылки коньяка!
Полет прошел без происшествий, генералы, как обычно, провели время в беспробудном распитии горячительных напитков до самой посадки. Долгожданную комиссию встретили, как полагается, прямо у трапа самолета и сразу же повезли дорогих гостей, куда положено... в баньку или на охоту. Нам того не ведомо, но то, что генералы выползали из самолета в хорошем расположении духа и в приподнятом настроении, есть заслуга бортмеханика Данилы. Потом уже, на Чкаловской, когда эту историю пересказывали даже не вторую сотню раз, все равно, хохот стоял гомерический.
Это же надо... от двигателя до шасси... цепь протянута?!

Комплексная проверка

(героический эпос)

Комплексное число состоит из действительной части и мнимой
(Из Математической энциклопедии)

Есть вещи, которые понять умом головного мозга невозможно, их надо прочувствовать, так сказать, на собственной розовой, нежно-пупырчатой шкурке. Эти вещи не подаются рациональному анализу, они просто существуют, что-то вроде рукотворного явления природы.
Например, итоговая проверка. Смысла итоговой проверки я понять не мог никогда, она оставалась, так сказать, кантовской вещью в себе, причем советские Военно-воздушные силы могли находиться в одном из двух состояний: «Подготовка к итоговой проверке» и «Устранение недостатков по результатам проверки». Впрочем, был еще незначительный по времени, но крайне болезненный переход из одного состояние в другое, то есть, собственно проверка.
Как уже говорилось, потаенной сути итоговой проверки я постичь так и не смог. Нет, то, что проверять части, соединения и даже объединения Вооруженных Сил надо, как раз понятно и вопросов не вызывает. Непонятно другое. Почему несмотря на то, что из года в год, в общем, проверяют одно и то же, что порядок и содержание проверки определены, в часть заблаговременно поступает план, сроки проверки и состав проверяющих, часть никогда не бывает готова к проверке?! Этого я понять так и не смог.
Месяца три перед проверкой вся часть пишет конспекты, обновляет штакетник на газонах и красит гудроном колеса автомобилей, особо въедливые штабисты переписывают книги приема-сдачи нарядов, а над каждой электрической розеткой помещается плакатик, возвещающий, что в ней ровно двести двадцать вольт. Начальник штаба лично проверяет правильность развески термометров в спальных помещениях и наличие ответственных за противопожарную безопасность.
И все равно! Все равно, комиссия, как жандармы при аресте большевика-подпольщика, переворачивает вверх дном весь полк и торжественно записывает в акт проверки удивительные и разнообразные недостатки, много недостатков, которые и предстоит устранять до приезда следующей комиссии. Никто и слова бы не сказал, если бы проверяющие в учебных воздушных боях выявляли недостатки летной и огневой подготовки летчиков и пробелы в подготовке авиационной техники, это было бы хорошо и правильно. Но проверяют почему-то наличие иголки с нитками за околышами офицерских фуражек и толщину конспектов по теме «Мотострелецкий взвод в обороне на болоте». Хорошо хоть не штангенциркулем. Командир полка, получавшего на «Итоговой» три раза подряд оценку «Отлично», представлялся к ордену, обычно «За службу Родине в Вооруженных Силах», а надо бы ввести почетное звание «Командир-великомученик».
Боевые части проверяют дважды в год, военные кафедры - реже. Их положено проверять раз в три года, но на самом деле комиссии приезжают раз в четыре-пять лет. Такие комиссии и проверки называются комплексными. Я для себя решил так: раз комиссия комплексная, у нее есть должна быть действительная и мнимая часть. Действительная - это когда проверяют по делу, знания преподавателей и студентов, скажем, а мнимая часть... Ну, мнимая - это все остальное. Включая пехотную дурь. Лишь бы только мнимая часть не придавила до смерти действительную.
Удивленный читатель может спросить: А хрен ли упираться?! Ну получили «трояк», и живите себе еще пять лет спокойно. Ага. Щазз. В штабах, видите ли, тоже сидит народ хитромудрый. Если кафедра получает оценку «удовлетворительно», то следующая проверка назначается не через три года, а через шесть месяцев и веселое представление повторяется. Кстати, за «неуд» начальника кафедры снимают.
И вот совпало так, что в ноябре *** года должен был закончиться мой контракт, который я в связи с достижением предельного возраста пребывания на воинской службе продлевать не собирался, а в сентябре кафедра должна была в очередной раз подвергнуться.
Начальник кафедры понимал, что дембель мой совершенно неизбежен, поэтому в преддембельские месяцы я могу впасть в здоровый армейский по#уизм, помешать которому он не сможет никак. А цикл, которым я командовал, был самым ответственным, выпускающим. Вся секретная техника кафедры была у меня, и техника эта должна была работать. А еще на мне были кафедральные компьютеры и компьютерный учебный класс.
Положим, я свой цикл на поругание так и так бы не бросил, но шеф предусмотрительно решил привязать к тыльным частям своего организма лист фанеры.
Он вызвал меня и сказал:
- Подготовишь свой цикл к проверке без замечаний - до дембеля на службу можешь не ходить.
Я прикинул: три месяца оплачиваемого отпуска на дороге не валяются, и ответил:
- Есть!
Забегая вперед, скажу, что мы оба свое слово сдержали: никаких грубых про#бов в моем хозяйстве обнаружено не было, цикл получил оценку «хорошо», а я в образовавшиеся три месяца со вкусом отдохнул и стал потихоньку искать работу.
C началом Перестройки комплексные проверки военных кафедр приобрели очень интересные особенности. Старшие штабы продолжали требовать с подчиненных «как при Советской власти», при этом начисто забыв про свои обязанности по снабжению, финансированию и укомплектованию кафедр, поэтому проверки приобрели какой-то фантасмагорический, нереальный оттенок. Помню, одна комиссия, которую случайно занесло на нашу кафедру, не приходя в сознание, записала в акте проверки в качестве недостатка отсутствие на кафедре самолетов постановщиков помех. Робкие объяснения начальника, что даже если кафедре и будет выделен такой самолет, то сесть он сможет только на крышу корпуса «А», были презрительно отвергнуты. Характерно, что все последующие комиссии, знакомясь с актами предыдущих, о самолете почему-то больше не вспоминали. Другой проверяющий потребовал, чтобы все офицеры имели табельные пистолеты и ходили дежурными по кафедре с оружием. Эта смелая инициатива совпала с практически полным изъятием из частей Мосгарнизона личного оружия офицеров, поэтому когда мы на основании очередного акта проверки прислали заявку на 50 пистолетов, над даже не стали смеяться, а просто покрутили пальцем у виска. Вопрос с пистолетами решился сам собой.
Вскоре стало важно не что проверяют, а кто проверяет и как. Поскольку в Москве было несколько десятков военных кафедр, то какая-то обязательно находилась в состоянии проверки. Наш «чистый зам», забросив занятия, мотался по этим кафедрам, узнавая, «что спрашивают» и за что могут натянуть на конус. Темные и противоречивые результаты проверок кафедр самого различного профиля тщательно изучались и принимались меры, направленные на недопущение. Учебный процесс уже воспринимался как досадная помеха в подготовке к проверке.
И вот, наконец, время Ч, час Х, день Д, словом, комиссия - на кафедре. Председатель комиссии - командующий ВВС МВО. Ясное дело, в 8.30 утра в понедельник командующий на кафедру не приедет, не царское это дело. Его задача - сходить к ректору для представления комиссии, попить коньячку и потрепаться, потом еще раз сходить к ректору подписать акт проверки, ну и выбрать время, чтобы сказать офицерам кафедры что-нибудь приятное.
В отсутствие командующего комиссией руководил полковник Л из управления ВУЗов ВВС.
Полковника Л знали все преподаватели авиационных кафедр, военных училищ и академий и знали исключительно с плохой стороны. Полковник Л был законченной сволочью, и в этом, а также в возглавлении различных комиссий состояло его служебное призвание.
Вот он стоит на трибуне нашего маленького класса для совещаний и пытается просверлить взглядом в моем мундире дырку на уровне пуза. Меня он, конечно, узнал.
Дело в том, что за несколько лет назад до описываемых событий я, получив очередное звание, поехал представляться начальнику управления Вузов ВВС.
Сейчас этого управления уже нет, в результате многочисленных реорганизаций оно сначала усохло до отдела в управлении боевой подготовки ВВС, а потом вообще куда-то пропало, а тогда это было довольно пафосное учреждение, занимавшее целый подъезд в «доме с шарами».
«Дом с шарами» был построен после войны на окраине Петровского парка для профессуры академии Жуковского в известном стиле «Сталинский ампир», и по причуде архитектора был украшен здоровенными шарами из очень красивого бордового гранита, отсюда и название.
Дело было летом, и я поехал в управление в том виде, в каком обычно ездил на службу, то есть в рубашке с короткими рукавами и в пилотке. Оформив пропуск, я поднялся на древнем, грохочущем лифте на нужный этаж и в коридоре нос к носу столкнулся с Л. Увидев меня, он мгновенно остервенился и завопил:
- Что это за форма на вас, товарищ подполковник?!!
- Летняя повседневная вне строя, товарищ полковник, спокойно ответил я. По сроку службы и званию мне уже не полагалось напрягаться по поводу каких-то «эй-полковников», что Л. немедленно и почуял.
- Вы пришли в управление ВУЗов ВВС!!! - продолжал визжать он, - в святое место, а вы - в рубашечке и пилоточке! И без галстука!!! Слова «рубашечка» и «пилоточка» он постарался произнести с отвращением, чтобы подчеркнуть глубину моего падения.
- Температура воздуха, товарищ полковник, - ответил я, - превышает плюс восемнадцать градусов, так что в соответствии с приказом начальника Мосгарнизона имею право.
- Да вы, да вы!!! - задохнулся Л. и вдруг у меня из-за спины кто-то тихо, но отчетливо спросил:
- Почему вы опять кричите на все управление?
Л. мгновенно заткнулся и стоял столбом, потихоньку стравливая набранный воздух.
Я обернулся. Разминая «Беломорину», ко мне подходил генерал-лейтенант.
- Вы к кому?
- Товарищ генерал-лейтенант авиации! - заблажил я, подполковник Крюков! Представляюсь по поводу...
- Подождите-подождите, - помахал он папиросой и поморщился. - Не здесь. Пройдемте ко мне.
В неуютном кабинете, обставленном дряхлой канцелярской мебелью, я, сделав три строевых шага от двери, попытался представиться еще раз.
- Присаживайтесь, - прервал меня генерал. - Вы откуда?
Я доложил.
- Ага, РЭБ... Это хорошо. Степень есть?
- Никак нет!
- Защищаться собираетесь?
Я замялся. Первая глава диссертации пылилась в «секретке», а я все свободное время собирал компьютеры на заказ и на кооперативных курсах учил незамутненных барышень пользоваться Word-ом и Outlook-ом.
- Преподаватель обязательно должен заниматься наукой, - сказал генерал, не дождавшись ответа, - иначе какой же он преподаватель? Ну, желаю удачи!
Он подписал мой пропуск, и я пошел к выходу. Л. опять торчал с сигаретой в коридоре, но, заметив меня, отвернулся к окну.
- Запомнит ведь, хорек-липкие лапки, - подумал я. Так и вышло.
***
- Товарищ подполковник, где ваша рабочая тетрадь?!
Диалог с полковником Л был начисто лишен смысла, поэтому я промолчал.
- Куда вы будете записывать мои указания?!! - тоном выше продолжает допрос Л.
- Разрешите сходить за тетрадью? - выждав приличествующую паузу, спросил я.
- Не разрешаю! Садитесь на место! - нелогично приказал Л.
Я сел. Никаких указаний Л., конечно, давать и не собирался. Он довел состав комиссии и порядок проверки, которые мы знали и без него, так как получили план проверки месяц назад. Долго разоряться Л. не мог, поскольку через 15 минут построение студенческих взводов, и он это знал. Л. зачитал план проверки на сегодняшний день и закончил совещание.
Ого, у меня на лекции сегодня проверяющий! Ну, это пожалуйста, это сколько угодно, этим нас не возьмешь. Одну и ту же тему в семестр мы повторяем раз по 10-15, поэтому конспектом я давно не пользуюсь, хотя вся документация, естественно, готова.
Моим проверяющим оказался майор, адьюнкт из Жуковки, который честно высидел все два часа лекции. После занятий, как положено, я прибыл к нему за получением замечаний. Адьюнкт замялся. Замечаний у него, оказывается, нет, но так не полагается. В акт проверки надо вписать два недостатка, и он просит придумать их меня. Придумываем вместе какую-то ерунду, майор вписывает ее в книгу проверки, облегченно вздыхает и благодарит. Я тоже благодарю и шикарным жестом вручаю ему только что отпечатанный в типографии конспект моих лекций. Майор страшно доволен, оказывается, ему поручили читать что-то подобное курсантам в академии, и вот - у него готовый конспект. В теплой и дружественной обстановке расстаемся. Самое интересное у нас начнется после занятий.
Например, строевой смотр.
Тучные годы нашей кафедры, когда только на моем цикле было двадцать преподавателей, а общее количество офицеров превышало полсотни, сменились годами тощими, поэтому в одношереножном строю, представленном к смотру, красовалось двенадцать апез... гм... воинов, один другого краше. Снабжение вещевым имуществом офицеров ВВС в те годы печатными словами описать невозможно, магазины военной формы уже позакрывались, последним, не выдержав нагрузки, рухнул Военторг на Калининском, поэтому профессорско-преподавательский состав кафедры красовался в чудовищных обносках, являя собой странное смешение зеленого с синим. Советские погоны, эмблемы, нагрудные знаки и тому подобное причудливо чередовались с российскими, изготовленными, по слухам, артелью Сочинских инвалидов.
На правом фланге возвышался полковник М. После неудачного лыжного слалома и столкновения с отдельно стоящим деревом ключица М. срослась неправильно, отчего он при ходьбе загребал правым плечом вперед и приобрел привычку совершать в сторону собеседника выпады головой наподобие латиноамериканского кондора. Правда, не шипел.
Полковник М. стоял в строю в папахе. Вообще-то, форма одежды была еще летней, но синей фуражки М. не нашел, и ему пришлось натянуть папаху, отчего он казался на голову (а на самом деле на папаху) выше окружающих.
Строевой смотр проводил крошечный полковник-пехотинец, который доставал М. только до орденов. Увидев нашего правофлангового, он надолго задумался, но собрал волю в кулак и заметил:
- А вам, товарищ полковник, не мешало бы подстричься!
- Ну, товарищ полковник... - проныл М., стягивая папаху. Его голова была абсолютно лысой, незначительный арьергард волос судорожно цеплялся за виски.
- М-да... Ладно, не надо стричься! - отменил свое замечание проверяющий.
М. удовлетворенно натянул папаху, остатки волос на висках, прижатые папахой, жизнерадостно встопорщились.
- Нет, все-таки подстригитесь! - снова передумал проверяющий и поспешил перейти к следующему в строю.
- Старший преподаватель, подполковник П.! - жизнерадостно представился тот. П. со дня на день ждал приказа о дембеле, на строевой смотр, который ему был глубоко пох, П. явился только потому, что был еще в списках кафедры.
Проверяющий опустил взгляд и увидел, что П. стоит в гражданских сапожках.
- Что это у вас за обувь, товарищ подполковник? - спросил он.
- Ортопедическая!!! - не затруднился с ответом П.
Слово «ортопедическая» проверяющий явно не знал...
Начальник кафедры, стоявший за его спиной, поперхнулся и вышел из аудитории.
- Товарищ полковник, старший преподаватель подполковник К.! - рявкнул сосед П.
К. до прихода на кафедру был отличным летчиком, летал на всех типах вертолетов и был, в сущности неплохим преподавателем, но имел внешность орангутанга, где-то выкравшего подполковничью форму. Громадная, сизая, похожая на чугунную поковку нижняя челюсть, маленькие глазки, глубоко запрятанные под монолитный лоб, практически квадратная фигура, мощные ручищи... О том, какое впечатление К. производит на неподготовленного человека, он конечно знал, и нередко этим пользовался, умело прикидываясь дегенератом.
- Ногу на носок! - зачем-то скомандовал проверяющий.
К. каким-то особо строевым движением поставил правую ногу на пятку, задрав носок и преданно глядя на «красного».
- На носок, на носок, я сказал!!! - рявкнул тот.
- Есть!!! - в тон ему рявкнул К., и лихо повернулся через левое плечо, умудрившись удерживать правую ногу пяткой в пол.
- Та-а-ак... - нехорошо протянул проверяющий, что-то записывая в блокнот и переходя к следующему.
А следующим у нас стоял подполковник Ф. На последней диспансеризации ему поставили диагноз «Ожирение 2-ой степени», поэтому в строю он стоял, затаив дыхание. Китель был ему мал размера на два, сзади расходился, как у кавалериста на лошади, а пуговицы были пришиты на длинных стебельках в самый край борта. Мундир был страшно засален. Однажды на лекции брюки у Ф. подозрительно треснули и он, ощупав себя, до конца занятия перемещался плоско-параллельно, чтобы студенты не увидели огромную дыру на заднице...
- Где ваши награды, товарищ подполковник? - спросил проверяющий.
Ф. забыл перецепить колодку, но горько ответил:
- Родина не удостоила, товарищ полковник!
Пошатываясь, «красный» дошел до конца строя и решил перейти к осмотру «тревожных» чемоданов. Это его и сгубило.
«Правильный», фибровый чемоданчик был только у меня, остальные пришли кто с чем: с портфелями, спортивными сумками и даже с рюкзаками.
Увидев мой чемодан, проверяющий, как утопающий за соломинку, схватился за него. Чемодан был скомплектован еще в лейтенантские годы и с тех пор, кажется, не перетряхивался. Покопавшись в чемодане, проверяющий выудил две советские «десятки», когда-то забытые мной.
- Надо же, билят, заначка пропала... - пробормотал я.
Проверяющий продолжал сверять содержимое чемодана с описью, наклеенной на внутренней стороне крышки.
- Свечи... - прочитал он, - где свечи?
- Вот, - я показал на коробочку.
- Это - свечи?!!
- Да, - сухо ответил я, - свечи. Ректальные. Других в доме не было.
Еще одно незнакомое слово разозлило проверяющего. Он хлопнул крышкой чемодана, что-то пометил в блокноте и приказал:
- Переходим к сдаче норм РХБЗ!
Мы разобрали свои любовно забиркованные противогазы и по команде: «Газы!» натянули их на физиономии. Дембелю, подполковнику П. личного противогаза не досталось, и он перед началом строевого смотра цапнул на складе первый попавшийся студенческий, не глядя на номер. Маска оказалась какой-то совсем уж детской, но толстенький, кругленький П., похожий на мистера Пиквика, не желая опозорить родную кафедру, был упорен и в результате все-таки сумел как-то натянуть ее на лицо. Внезапно раздался резкий хлопок, за которым последовало дружное хрюканье в маски, сменившееся откровенным ржанием.
Маска на лице П. лопнула по шву, и две ее половинки сиротливо покачивались на ушах ошеломленного подполковника. Ржал, как оказалось, бессердечный проверяющий.
Вероятно, опасаясь разрушительных последствий надевания ОЗК всей кафедрой, проверяющий выбрал одного «желающего», которым оказался младший по званию. Ему и выпало надевать ОЗК.
Надевать новый ОЗК мучительно больно. Особые шпеньки, называемые странным словом «пукли», не лезут в тугие петли, ломая пальцы, а главное - новый ОЗК щедро посыпан тальком. Обычно, получив на складе РХБЗ новый ОЗК, его вымачивают в домашней ванне дня два-три, сушат, и только потом используют по назначению, не рискуя перемазаться по уши. Капитан, избранный для химдымовского заклания, вылез из резиновой шкуры настолько грязным, что его синий мундир стал похож на зимний маскхалат.
Проверяющий содрогнулся и сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит.
На следующий день проверяли учебно-методическую документацию циклов. В армии вообще изводят невероятно много бумаги, и виноваты в этом - убежден! - именно проверяющие. Ведь для того, чтобы проверить специалиста, нужно самому быть по крайней мере не худшим специалистом, а в одной только авиации специальностей - море. Вот проверяющие и облегчили себе жизнь: гораздо проще проверять бумагу, чем человека, а если проверять не содержание, а форму, то это просто пир военно-канцелярского духа. На каждом цикле военной кафедры полагалось иметь что-то около 25 различных книг, журналов и прочего, не считая личной документации каждого преподавателя!
На самом деле, для работы было нужно хорошо если 5 документов, а все остальное извлекалось из сейфов перед проверками и заполнялось за пять прошедших лет шариковыми ручками с пастой разных цветов. Некоторые документы вызывали просто оторопь. Например, «Журнал учета занятий с учебно-вспомогательным составом». То есть по мысли высоких штабов офицеры должны были проводить с лаборантами и учебными мастерами занятия не только по технической подготовке (что еще как-то можно было объяснить), но и занятия по РХБЗ и даже по методико-воспитательной работе. На моем цикле учебно-вспомогательного состава не было, поскольку он давно разбежался из-за смехотворных зарплат, но журнал я все равно был обязан вести! Кстати, поскольку тетради для всей этой канцелярщины приходилось покупать за свой счет, на обложках попадались весьма фривольные картинки вроде Бритни Спирс в лифчике и трусиках. Эпической широтой штабной мысли поражали «Журнал учета журналов», «Книга учета слайдов, плакатов и диапозитивов» и «Книга протоколов заседаний предметно-методических групп». Все это требовалось разграфить, заполнить в строгом соответствии с прилагаемым образцом и по первому требованию предъявлять проверяющему. Каждый раз, как только становилось ясно, что едет очередная комиссия, а ты (опять, еще, уже) - начальник цикла, несчастный хватался за остатки прически и начинал кощунственно призывать мор, глад и казни египетские на отдельно взятый цикловой сейф. Ну почему, почему, - вопиял он, обратив взор к гипсокартонному потолку, - я не вел эти долбанные журналы в течение года?!! Как было бы сейчас просто... Он знал, почему... Однажды после очередной проверки жестоко уестествленный начальник цикла N 2 полковник М. поклялся вести свою документацию своевременно, и весь год, когда личный состав кафедры после окончания служебного времени отправлялся по своим делам, полковник М. упорно и вдохновенно заполнял различные книги, журналы и списки. Когда начальник кафедры потребовал документацию циклов на проверку, М. с чувством сеятеля, добротно вспахавшего свою ниву, первым вошел в руководящий кабинет и вышел оттуда с искаженным лицом, шатаясь от горя. Выяснилось, что требования к оформлению документации циклов за год изменились, и большую часть книг пришлось переписывать.
Больше цикловую документацию своевременно не заполнял никто.
Материалы лекций тоже требовалось периодически обновлять, но в докомпьютерную эпоху это было проблемой - машинисток на всех просто не хватало, поэтому у каждого начальника цикла в сейфе хранилась заветная папка со стопочками чистой бумаги разной степени желтизны. При необходимости обновить ту или иную лекцию подбирали титульный лист подходящего цвета и перепечатывали только его. Так и жили...
После окончания занятий преподавателям предстояло сдавать Уставы. Раздали билеты, каждый из которых содержал по одному вопросу из первых трех Уставов. Моему соседу, полковнику, профессору и доктору, достались обязанности очередного уборщика по казарме. Побледнев от волнения, военный ученый, тихо шевеля губами, считал обязанности уборщика, загибая пальцы. Мне тоже досталась какая-то муть.
Когда раздали проверенные работы, выяснилось, что отвечать нужно было строго текстуально, «как в Уставе», поэтому все получили «неуд».
Строевой Устав сдавали, так сказать, практически. Проверяющий потребовал продемонстрировать отдание чести в движении на сколько-то там счетов. Понятия не имею, как это нужно делать правильно, но то, что я показал, проверяющего явно испугало. Остальные тоже не ударили в грязь лицом, это сразу было видно. Когда плац-парад был закончен и мы вновь построились в одну шеренгу, проверяющий жалобно сказал:
- Товарищи офицеры, я понимаю, что вы - преподаватели технических дисциплин и строевой подготовкой со студентами не занимаетесь. Но для себя! Для удовольствия! По полчаса в день! Остались после занятий - и походили строем...
Клянусь, это не анекдот.
Сдачу физо мы злостно сорвали.
Поскольку никому не хотелось бегать, прыгать, подтягиваться и переворачиваться, все заранее запаслись медицинскими справками, свидетельствующими об ужасных, практически несовместимых с жизнью заболеваниях, при которых сама мысль о спорте - кощунство. Всех превзошел недавно переведенный к нам подполковник Б., который предъявил диспансерному врачу полное собрание пухлых медкнижек. Листая их, врач машинально пробормотал: «Господи, да как ты живешь-то еще?» Перелистнув несколько страниц, гарнизонный Пилюлькин ошеломленно поднял глаза на клиента: «Как, ты еще и служишь?!!»
Сдавать нормативы по физо за всю кафедру вызвался посттравматичный, но бравый полковник М. Проверяющий подумал, внимательно посмотрел на горящие светлым, служебным пламенем глаза М. и решил поставить всем «удовл». Вероятно, в счет будущих рекордов.
На следующий день мы получили сюрприз: на кафедру прибыл командующий. Командующим тогда был здоровенный генерал-вертолетчик, Герой России.
Поднявшись на трибуну, генерал начал молча и задумчиво листать промежуточные результаты проверки. Мы почтительно молчали.
- Так, товарищи офицеры, - наконец молвил генерал, - «Уставы» - «неуд», «Строевая» - «неуд». Это никуда не годится. Это нужно поправить. И мы это поправим. Когда последний раз были у офицеров стрельбы? - неожиданно спросил генерал у начальника кафедры.
- Летом, со студентами, на сборах, товарищ командующий, - доложил шеф.
- Вот. Поэтому у вас и по уставам двойки, что стреляете редко, - смутно молвил полководец и приказал:
- Завтра провести стрельбы! По результатам - мне доклад. Товарищи офицеры!
Организовать за один вечер стрельбы из боевого оружия, да не в гарнизоне, а в Москве, не так-то просто, тем более, что никто из проверяющих и не подумал помочь: приказано - выполняйте как хотите! Навстречу пошла, как всегда, Жуковка, но и у нее был только пистолетный тир.
Поехали стрелять...
Тир был расположен в длинном подвале с низким потолком, перекрытым стальными балками, поэтому обычно слабенькие хлопки ПМ грохотали, как гаубичные выстрелы. Бум-бум-бум-блямс! Бум-бум-бум! Бум-блямс-блямс!! «Какая сука стреляет по балкам?!!» «Блямс» - это рикошет...
Под потолком на огневом рубеже раскачивались лампы в жестяных абажурах, бросая в углы тира странные тени. Казалось, что сейчас из темного угла выскочит парочка импов, а из-за мишеней торчат рога кибердемона.
Рядом со стреляющими бродил прапорщик с огромным, задорно выпирающим из-под форменной рубашки пузом-глобусом. Пузо было настолько велико, что нагибаться за гильзами прапор не мог, поэтому он привязал к длинной веревке полукольцо магнита от какого-то доисторического динамика и размахивал им, как техногенным кадилом. Гильзы послушно взлетали с пола и с веселым звоном прилипали к магниту. Прапору оставалось только стряхивать их в коробку.
Смутное ощущение неправильности происходящего вдруг кристаллизовалось в четкую мысль: Медь - немагнитный металл и притягиваться магнитом не может! Или отечественный прапорщик способен отменять законы физики, пусть даже на территории отдельно взятого тира?! Увидев мою перекошенную физиономию, коллега взял меня за рукав:
- Ты чего? Отстой надо слить? Туалет вверх по лестнице и налево.
- Нет... Гильзы!
- Чего гильзы?
- Прилипают!
- Ну, прилипают...
- А не должны!
- Почему не должны?
- Так медные же!
Коллега усмехнулся:
- Не медные, а стальные медненые. Расслабься.
Под руководством «чистого» зама стрельбы быстро закончились с нужным результатом, потому что никто из комиссии в академию не поехал, они остались на кафедре «согласовывать с начальником формулировки итогового акта». Согласование проходило так хорошо, что на следующий день выхлоп от нашего шефа можно было фасовать в водочную посуду, а проверяющие ходили с прединсультными рожами.
Кафедра получила «хорошо», комиссия убыла поправлять здоровье, а отравленным чудовищной дозой спиртного шефом овладел рефлекс муравья - он никак не мог понять, что проверка закончилась, и ничего больше делать не надо.
Он собрал начальников циклов в кабинете и начал каждому под запись доводить недостатки по его циклу. Мой был предпоследним, поэтому я отъехал со стулом за колонну и собрался вздремнуть. Вдруг зазвонил телефон. Шеф снял трубку.
- Слушаю, полковник В., - вяло сказал он и, прикрыв микрофон рукой зачем-то пояснил нам: - Это полковник Л.
- Да... Да... Минуту...
Шеф опять прикрыл микрофон:
- Л. говорит, что ему нужна машина, куда-то съездить надо.
- Так нет же у нас машины! - удивился зам, - он же сам вчера автослужбу проверял!
- Товарищ полковник, - все так же вяло и безразлично ретранслировал в трубку шеф, - у нас нет машины...
Потом опять зажал микрофон, оглядел нас и произнес:
- А он говорит: «Вы что думаете, если проверка закончилась, я вам больше не нужен?»
Вот, на такой жизнеутверждающей ноте и завершилась моя служба в Вооруженных Силах. Шеф сдержал свое слово: вскоре я передал цикл подполковнику Щ и в следующий раз появился на кафедре только на «отвальной».
Читатель, возможно, спросит, а чем кончилась история с полковником Л.? Машину ему нашли. Один из студентов, дневальных по кафедре, оказался владельцем ушастого «Запорожца», он и поехал к дому с шарами. Рассказывают, что когда Л., вальяжно вышедший из здания, увидел, что за ним прислали, его чуть не обнял Кондратий. Впрочем, может, и врут. Но достоверно известно, что под конец службы Л. сначала хотели назначить начальником одного из авиационных училищ, но кто-то на самом верху спросил: «ну и зачем мне там мудак?» и Л. уволили в запас.

Мимоходом...

Куда и зачем тащили тот Су-27 по Ленинградскому шоссе, да еще и утром, а не ночью - вот уж не знаю. Зато прохожим развлечение, благо в тех краях много народа шастает, с авиацией связанного. И не связанного тоже...
Когда самолет проезжал метро «Аэропорт», мимо автодорожного института, кто-то из студентов, почуяв родное, громко прокомментировал, указывая на двигатели:
- О, смотри! Поставили две ВЫХЛОПНЫЕ ТРУБЫ!..

ШМАС (Школа младших авиационных специалистов - прим.), Ставрополь. На стоянке самолетов несколько местных техников азартно играют в волейбол. Вместо сетки - носовая часть МиГ-23.

Занесло меня однажды на выставку строительной техники, на Ходынку. Организаторы заботливо от «Динамо» автобус пустили, едем. По пути, уже на поле - если верить вывеске - авиационный музей. Где на асфальте, а где и просто на земле стоят самолеты, вертолеты, беспилотники. Всё потерто-облезло-поломано, на угнетающее это зрелище с тоской смотришь.
По соседству двое - ничем не примечательные, средних лет, при галстуках - один задумчиво на останки техники поглядывает.
- Эх... Вот бы один из самолетов утащить незаметно...
- И зачем он тебе? Что, аэродромное прошлое вспомнил?
- Нет. Привезти к нам на завод. Отремонтировать. Покрасить. И тихонько им обратно подбросить. Чтобы эти... муз-з-зейные... посмотрели, как самолет нормальный выглядеть должен!

Ещё один рассказ из будущей повести «Пятый тост».

Комсорг

До очередного вылета было ещё не менее часа, и экипаж капитана А. ожидал его в своей комнате. А простите, какого лешего торчать на улице, где жара за сорок, когда прекрасно можно посидеть в помещении под благодатной прохладой кондиционера? В этом и было преимущество их меленького гарнизона: всё рядом, модуль, стоянка. По телевизору ничего интересного не было, читать по надцатому разу какую-либо книгу не хотелось, и старлей Л. лежал на кровати, тупо уперев взор в потолок. Он уже начал было дремать, когда в дверь постучали. Причём, очень деликатно постучали.
- Кто это? - озадачился старлей, - Наши в жизни не постучат, завалят так. Или в лучшем случае, так шарахнут ногой в дверь, что та с петель слетит.
Он приподнялся на локтях и переглянулся с капитаном, тот был заинтригован не меньше его.
- Войдите! - крикнул старлей.
Дверь также деликатно распахнулась, и в комнату вошёл среднего роста, слегка полноватый офицер. На нём был технический комбинезон, но было видно, что к техническому составу он отношения не имеет, уж больно чист и опрятен. А отсутствие загара на лице красноречиво говорило, что большую часть времени его хозяин проводит в кабинете.
- Здравствуйте, я представитель комсомольского актива нашего вертолётного полка, капитан М., - представился вошедший. - Могу я видеть старшего лейтенанта Л.?
- Это я, здравствуйте, - соскочил со своей кровати старлей, ему уже было неудобно за свой вид и поведение перед столь культурным человеком.
- Прекрасно, - близоруко улыбнулся активист, - вы в курсе, что являетесь комсоргом вашего гарнизона?
- Безусловно! - ответил старлей с таким видом, будто всю жизнь только тем и занимался, что был комсоргом, хотя про этот факт он узнал только сейчас.
- Очень хорошо, где мы можем поговорить? - огляделся по сторонам капитан М.
- А идёмте в наш лётный класс, он сейчас свободен, - предложил старлей.
На самом деле, можно было поговорить и здесь, но уж больно сильно хотелось напустить туману перед капитаном А. Дескать, не дело простому командиру вертолёта слушать, о чём будут говорить руководители Всесоюзного и Ленинского.
Старлей проводил активиста до дверей, а сам походкой бывалого райкомовца вышел следом. Уже в дверях он не удержался и взглянул на капитана А., тот с видом морально раздавленного человека продолжал сидеть на своей кровати. Наверное, если бы ему сейчас сообщили, что его лётчик-оператор - наследник престола, он бы воспринял такую новость легче.
- Вот так, находится рядом с тобой человек, ты его другом считаешь, и на тебе, - читалось на его лице.
А ведь ещё вчера капитан выговаривал старлею, почему тот не вступает в партию.
Собственно, старлей ничего против партии не имел, тем более, для карьеры полезно. Но здесь у него было одно непреодолимое препятствие в виде обязательного написания конспекта первоисточников и изучения устава партии.
Тем временем в классе старлей осторожными вопросами пытался выяснить обстановку, чего к чему. Оказалось, что на весь их авиационный отряд всего три комсомольца, двое из них прапорщики, и только он один офицер, а посему вопрос, кому быть комсоргом, решился автоматически. Старлей мысленно поблагодарил себя за то, что увёл активиста из комнаты, любителю позлорадствовать капитану А. нечего знать столь интимную подробность.
Внезапно его осенила мысль: Как же он забыл, в Москве собирается какой-то комсомольский съезд. А раз будет съезд, будут и делегаты. Уж не хотят ли послать туда его?
И старлей уже мысленно представил Москву, торжественную обстановку зала и голос ведущего: Слово предоставляется...
И на трибуну выходит он, боевой офицер, лётчик, тысячи делегатов смотрят на него, а среди них не меньше половины делегаток. И он прочтёт свою речь, которая будет короткая, деловая, суровая, а уж вечером...
- Надо срочно вывести пятна на кителе, - отметил про себя.
От такой перспективы у старлея голова пошла кругом, но он совладал с собой и осторожно, боясь спугнуть фортуну, спросил:
- Я так понимаю, вы к нам прибыли в связи с предстоящим съездом?
- Совершенно верно, - расцвёл в улыбке активист, затем принял серьёзный вид и затараторил:
- Понимаете, комсомольский актив полка решил: преступно отвлекать лётный и технический состав полка от выполнения боевых заданий, и единодушным решением, делегатом был избран я.
От этих слов старлей скис как молоко на солнце: Раскатал губы, понимаете ли, на Москву, размечтался о комсомолках. По всей роже! Продолжай глотать афганскую пыль, старлей, и возить свою задницу над стволами пулемётов. А в Москву поедет вот эта упитанная сволочь, будет там называть себя лётчиком и от твоего имени охмурять девочек, ходить в кабаки.
Старлей явственно представил активиста в новой форме и обязательной у этого типа военных, фуражке-аэродроме.
И такая накатила тоска, не забудь он в комнате пистолет, то наверняка бы разрядил всю обойму в эту довольную жизнью, лоснящеюся физиономию.
А активист, не заметив перемены настроения в старлее, продолжал:
- Так вот, перед убытием я решил посетить все точки нашего полка, проинспектировать, как ведётся комсомольская работа, чтобы на съезде не быть голословным. Давайте посмотрим, товарищ старший лейтенант, на вашу документацию.
Слово "документация" действовало на старлея похлеще, чем слово "изыди" на нечистую силу. Всю злость с него сразу сдуло, захотелось вскочить и бежать, куда глаза глядят.
- Да что же это делается, люди добрые! - взмолился про себя старлей. - Мало им меня в Москву не пустить, так ещё и пустой писаниной замордовать хотят.
- Понимаете... - начал было новоиспечённый комсорг.
- Знаю, знаю, - совершенно искренне вздохнув, перебил его активист, - это прямо бедствие здесь, запущенная документация. Хорошо я догадался точки посетить, а то как бы делегатам в глаза смотрел? Будем исправлять положение. Вот это у вас должно быть.
С этими словами капитан достал из портфеля отпечатанный на машинке список.
Старлей взглянул, и у него потемнело в глазах. Ему и десяти жизней не хватит всё это написать.
Внезапно в коридоре раздались нарочито громкие шаги и с шумом распахнулась дверь. На пороге возникла долговязая фигура капитана А. Судя по его виду, он собирался произнести тираду типа: "Хоть ты и комсорг, но всё же мой правак, а посему..."
Но капитан А. взглянул на активиста, на старлея и сказал просто:
- Пошли, срочный вылет.
Старлей был готов расцеловать своего командира. Он вскочил, кивнул активисту, дескать, извините, служба, и направился к выходу.
- Список возьмите! - всучил капитан М. ему листок.
- Что случилось? - спросил старлей командира.
- Да ничего, - равнодушно отозвался тот, - просто плановый вылет, груз на площадку.
- А чего же ты? - удивился старлей.
- Я чего? Это ты сам чего? - в свою очередь удивился капитан.
Далее он поведал, что, действительно, шёл с намерением «спустить старлея с небес». Но едва переступил порог класса, перед его взором предстала странная картина, в которой старлей всем своим видом походил на молодого вампира, которого загнал в угол опытный инквизитор. Вот и решил спасать.
Старлей искренне поблагодарил капитана А., кстати, это не часто случалось, и в свою очередь поведал подробности беседы с активистом. И для подтверждения своих слов показал список.
- Ни фига себе, - только и смог сказать капитан. Он смотрел на листок, словно это был смертный приговор старлею, собственно, это было не далеко от истины.
- Ну, ты попал...
От этих слов старлей совсем пригорюнился. Всё, жизнь его закончилась.
- Ладно, не дрейфь. Придумаем чего-нибудь, - сказал капитан и стал подниматься в кабину вертолёта. Старлей последовал его примеру.
Весь полёт он думал, как ему выйти из этой ситуации, но так ничего и не придумал. После посадки старлей вылез из кабины и сел на пустой ящик из-под снарядов.
- Ты чего расселся, пошли, - сказал, сказал ему капитан.
- Не пойду, - ответил старлей, - там активист.
Он с тоской смотрел на модуль, окна манили почти домашним уютом, там кровать, прохлада кондиционера.
- И как долго сидеть здесь будешь?
- Пока не стемнеет и он не уснёт.
- А ужинать? - не унимался капитан.
- Обойдусь, - буркнул старлей и сглотнул слюну, у него вдруг засосало в желудке.
- Ладно, подожди, я сейчас, - сказал капитан А. и удалился.
Минут через пять он вернулся:
- Пошли, он уехал к соседям в полк, наверное, решил, что ночевать в нашем гарнизоне опасно.
Воспрянувший духом старлей заспешил за командиром. Весь остаток дня он постоянно озирался по сторонам, старался без нужды не показываться на улице и постоянно вздрагивал, когда кто-нибудь проходил мимо дверей комнаты.
Ночью долго не мог уснуть, не давала покоя мысль о следующем дне. Завтра их экипаж не летает, и старлей лихорадочно соображал, каким важным делом заняться, дабы от него отстал активист. Так ничего не придумав, уснул.
На этот раз выручил случай.
Утром следующего дня на постановке задачи подполковник Х. попросил у старлея полётную карту. И едва он её разложил, возмутился:
- Ну что за карта у вас, товарищ старший лейтенант, мятая, затёртая. А это что? - подполковник ткнул пальцем в жирное пятно. - Вы что, как в той байке, селёдку сюда заворачивали?
- Никак нет! - возмущённо ответил старлей Л. Пятно, действительно, было не от селёдки, этот след оставила банка шпрот.
Нет-нет, старлей шпроты в карту не заворачивал и в качестве скатерти её не использовал. Просто неосмотрительно положил свой планшет на стол, на котором кто-то неаккуратно открывал консервы и поленился убрать за собой.
- Всё равно, заменить, и сегодня же! - приказал подполковник.
Старлей с трудом сдерживал ликование, это же спасение. Краем глаза взглянул на активиста. Пусть только попробует к нему старлею подойти, у него приказ!
Обычно на весь процесс склейки карты и нанесения на неё обстановки старлею требовалось полчаса, ну час от силы с перекурами. Но сегодня был не тот случай. Сначала долго и тщательно подбирались листы, даже слегка пожелтевшие безжалостно отбраковывались. Затем с небывалой аккуратностью обрезались края. Обычный силикатный клей сегодня не устроил старлея, и он полтора часа рыскал по гарнизону в поисках ПВА и таки нашёл его. Когда карта была склеена, старлей в течение получаса просушил её на солнце и принялся наносить тактическую обстановку. Как рисовал сегодня старлей! Нет, не рисовал, творил! Цветные карандаши, линейки, фломастеры так и мелькали в его руках. Без всяких сомнений, Леонардо да Винчи, создавая знаменитую Джоконду, затратил гораздо меньше вдохновения и сил. Когда карта была готова, старлей сложил её так, чтобы основные маршруты всегда были на виду.
Взглянул на часы и поморщился, прошла только половина дня. Старлей вздохнул и принялся создавать точно такую же карту для капитана А. И уже провозился с этим делом до темноты. Уснул он на этот раз быстро, завтра ему летать, а в небе его не достанут.
Увы, утро преподнесло неприятный сюрприз. Капитан А. проснулся охрипшим и с температурой. Пока старлей парился над картами, тот парился в бане и плескался в бассейне и, видать, переплескался или холодного лимонада напился. Хотя, какая разница, от чего заболел капитан, летать они сегодня не будут.
И времени что-либо предпринять у старлея не было, через полчаса начнутся предполётные указания, на которые обязательно заявится активист.
На указания старлей шёл как осужденный к смерти на эшафот. Чутьё его не обмануло, комсомольский вожак уже был там. Увидев старлея, он улыбнулся ему эдакой отеческой, всёпрощающей улыбкой. Наверное, так улыбались средневековые инквизиторы своим жертвам перед тем, как сжечь их на костре. Старлей посмотрел по сторонам и занял место в противоположном конце класса. Сообщение врача об отстранении капитана А. от полётов на три дня прозвучало как отказ верховного прокурора в помиловании. Новоиспечённый комсорг уже было приготовился к самому худшему, когда лучиком надежды прозвучали слова:
- Товарищи офицеры, - обратился к пилотам подполковник Х., - На следующей неделе соседний полк начинает зачистку района. В связи с новым курсом на примирение штурмовой и бомбардировочной авиации не будет, что значит: вся авиационная поддержка ложится на нас. Потому необходимо произвести расчеты боевой зарядки, чтобы компенсировать отсутствие ударной авиации. И ещё произвести ревизию на складе вооружения, там по докладам начальника склада есть запас вооружений для штурмовой авиации, необходимо выяснить, что из этого можем использовать мы. Этим займётся... - подполковник на минутку задумался.
Старлей Л., как бы нечаянно столкнул на пол свой планшет. Тот упал с громким хлопком. Быстро поднял его и с виноватым видом посмотрел на подполковника.
- Вот вы этим и займётесь, товарищ старший лейтенант, - обрадовался подполковник, - вы же сегодня не летаете, вот и займитесь делом, нечего дурака валять.
- Есть! - ответил тот, тщательно скрывая радость в голосе.
После указаний старлея задержал активист.
- Всё у нас не получается нормально побеседовать, документацию проверить, -посетовал он.
- А знаете что, - ответил старлей, - вы через полчаса на склад вооружений приходите, я документы туда с собой захвачу.
- Хорошо, - согласился комсомольский работник.
Никуда не заходя, старлей помчался на склад вооружения. Там он первым делом подошёл к часовому.
- Слушай внимательно, - заговорщицким шёпотом сказал он солдату. - Есть информация: прибыла комиссия проверять службу войск. Так что действуй строго по уставу.
Затем старлей перешёл на шёпот:
- Тут будет один капитан, в очках, ходит в технической форме. Может начать требовать пропустить его или вызвать кого, никаких поблажек! Он в гарнизоне К., уже троих бойцов отправил в пехоту по горам лазить.
От перспективы лишиться спокойного места в роте охраны боец побледнел как мел и стиснул автомат.
- Будем стараться! - заверил он старлея.
- Я верю в тебя, - ответил тот часовому, - ты парень хороший, исполнительный, не хотелось бы потерять тебя.
Полдня старлей выяснял типы и количество ракет, снарядов, проверял правильность комплектации лент. Вторые полдня просто отсиживался. На обед не ходил, опасался нарваться, к тому же у начальника склада был неплохой запас консервов, ну и ещё кой-чего.
Когда вечером он уходил со склада, у ворот дежурил уже другой часовой.
- Спасибо, товарищ старший лейтенант, - тихо сказал он, - что предупредили. Три раза сегодня, гад, приходил, все три смены проверил. А уж угрожал, требовал. Но мы, как положено: «стой, кто идёт», «стой стрелять буду». Всё по уставу.
- Молодцы, - похвалил его старлей, - ведь можете, когда захотите.
Теперь оставалось придумать, что делать завтра. Перебрав все варианты, он пришёл к выводу, лучше всего исчезнуть из гарнизона. Но куда, этого старлей пока не знал. Был один вариант, который он рассматривал как крайний случай, но похоже, этот случай наступил.
Утром капитан А. немало удивился, когда увидел на старлее вместо привычного комбинезона полевую форму, мабуту.
- Ты это куда?
- Да вот, думаю на дальний пост слетать, - ответил старлей. - Где жалуются на постоянные обстрелы, а мы не можем понять откуда. Вот поползаю по окопам, посмотрю что к чему.
- Слушай, а может, лучше напишешь эти планы, конспекты, я помогу, - робко предложил капитан, но взглянув на старлея, понял, с таким же успехом немцы предлагали сдаться защитникам Брестской крепости.
- Тогда вот что, возьми, - капитан вытащил из тумбочки подсумок с запасными магазинами.
- Спасибо, друг! - ответил старлей.
Внезапно дверь с шумом распахнулась и в комнату влетел старлей Н.
- С тебя бутылка за новость! - крикнул он.
- С какой это радости? - возмутился старлей Л.
- Улетел твой начальник назад в К.
- Как улетел? - не поверил старлей.
- Да так и улетел, сел на утренний почтовый рейс и привет. Кстати, ему подполковник Х. представление на орден «Красного знамени» написал.
Старлей Л. обессилено плюхнулся на кровать, на лице заиграла блаженная улыбка.
- А всё же была от него польза, - философски заметил капитан А. - Ты вот карты новые сделал, с номенклатурой боеприпасов разобрался.
- Ну да, конечно, - согласился старлей.