Пэдди Бёрнс, торпедоносец.


- Mares eat oats and does eat oats and little lambs eat ivy...
- Ради всех Святых, Фрэнк, заткнись!
- Простите, шкипер! М-м-м-м... A kid’ll eat ivy too, wouldn’t you...
- Фрэнк!!
- Есть, шкипер! Не повторится, сэр!
- И не вздумай слопать бортпаёк. По крайней мере, не трогай шоколад.
- Не извольте беспокоиться, сэр. Я любезно выделю вам вашу долю!
- ФРЭНК!!!!
- Тридцать пять минут до цели, сэр.

Надо быть англичанином, чтобы от души посмеяться над предпоследней репликой.
Особенно если знать, англичанам - и подполковнику, и лейтенанту - по 32 года.
15 июня 1944 года, Северное море.
«Бофайтер» с литерой «С» на тонком запястье фюзеляжа, несётся над полосатыми волнами.
В его таких разных кабинах - вот эти два англичанина: пилот и командир 254-й эскадрильи Берегового командования Пэдди Бёрнс и его навигатор, Фрэнк Вулли.
Их позывной - «Волга-лидер».
Конечно, они не тронут шоколад - у обоих дети.
Дети еще спят. «Бо» взлетели в июньскую ночь в 04.10 навстречу солнцу, которое, видимо, когда-нибудь взойдёт.
Правее и выше идут пять машин новозеландца Билла Тэйкона, еще правее - двенадцать «бофайтеров» 455-й эскадрильи австралийца Колина Милсона. У него в паре машин - пассажиры. Еще дальше - одиннадцать канадских машин, из 404-й. Прямо над ними - десять «мустангов» прикрытия, 316-я польская эскадрилья под командованием майора со странной фамилией Немец. Зато у них отличный позывной - «Павлины», Peafowl.
Весь сегодняшний страйк называется - Аутгроу.
Интернационал над зябким поутру Северным морем, позади туман, впереди голландский берег.
Это всё обслуга. Хорошие ребята, есть надежда, что они сделают свое дело.
За машиной Бёрнса тянутся журавлиным клином девять «бофайтеров» его волны, девять «волг», под фюзеляжем каждого самолета, слегка наклонившись вперед, висит торпеда.
Неделю назад 254-я в полном составе гуляла на свадьбе техника из WAAF. Техник Женской Королевской авиационной службы выходила замуж.
За парня, которого она года два назад трое суток держала худыми руками, обхватив трясущиеся плечи - он дотянул на одном моторе израненного «хэмпдена» до Норт Котса, привезя убитого штурмана и раненого стрелка, которому ампутировали обе ноги, и плюхнулся на бетон, заливая его маслом, громыхая пустыми баками.
Он добрался до дома.
Только для того, чтобы узнать, что той же ночью в Ковентри фашисты похоронили всю его семью - отца, мать, беременную от моряка с корветов сестру и младшего брата.
Хорошая фугасная бомба SC500.
Он три дня сидел в Ready Room’e и трясся. Чёрный.
И больше не делал ничего.
Она держала его за плечи и пыталась мягко просунуть в синие сжатые губы ложку супа, а когда он взбрыкивал, переворачивая тарелку, молча прижимала мелко кивающую голову к себе.
Его звали Эрнст Рэймонд Дэви, и мы к нему еще вернемся.
Как звали ее, не так важно.
Она осталась в живых.
Она сказала Бёрнсу какое-то время назад:
- Винг коммандер, сэр, вы знаете, каждый раз глядя на эти ваши вооруженные самолеты, я смущаюсь.
Бёрнсу полагалось бы быть денди, до службы он окончил Лондонский университет.
Торпеда, висящая с небольшим грациозным наклоном, прямо под фюзеляжем, иногда притягивает взгляды техников WAAF.
Шутки шутками, но что-то в этом есть.
- Леди, я не думаю, что для этого есть основания, по крайней мере до тех пор, пока я не признался вам в тех чувствах, которые испытываю, когда торпеда с моего самолета входит в воду...
Ничего не видно.
- Волга-лидер - Аутгроу-лидер. Иду по приборам, сплошная облачность. Поднимаюсь на 200 метров.
Нет ответа.
- Фрэнк, это проклятое радио не работает. Ты чего-нибудь видишь?
- Не волнуйтесь, шкипер, все ребята здесь и идут за нами.
Летом 1944 над Фризскими островами была исключительно плохая погода.
И это позволяло надеяться на отсутствие 190-х.
Немецкий конвой, по традиции должен был называться «Амерскерк». Именно так был назван самый крупный пароход в его составе. Но это было голландским названием, которое никто не удосужился, несмотря на внесение в немецкий регистр, сменить. Второй пароход был меньше, но был немецким, и поэтому конвой назвали «Нахтигаль». Оба судна шли из Роттердама в Ден-Хелдер, а оттуда в Гдыню - на переоборудование в плавбатарею и базу торпедных катеров соответственно. Эскорт - семь тральщиков седьмой флотилии.
- Где же взять третью семерку для полного счастья?
- В Лангхэме. Они не смогут выделить в секцию подавления этих «семи тральцов седьмой флотилии» более семи самолетов.
На деле, как мы знаем, выделили пять.
Нельзя сказать, что в этом вылете, 15 июня 1944 года, Страйк Вингс занимались своей обычной работой - потрошить немецкие рудные конвои, чтобы шведский продукт не добрался до домен Рура, а шансы некоего томми из Вучестера (ну а почему не оттуда?) не быть раздавленным гусеницами «тигра» становились выше, выше хотя бы на одну неотлитую гусеницу непостроенного «тигра».
Просто если бы они наносили удары по рудовозам, ничего не изменилось бы.
Та же антифлак-секция с НУРСами и 20-мм пушками,...
... ну давайте посмотрим, что там в рекомендациях мистера Нейла Г.Уилера, DFC и DSO?
По три самолета, атакующих каждый корабль охранения на сходящихся курсах в пикировании под углом 45 градусов.
... а про торпедоносцы что?
Торпедоносцы - разбиваются парами и атакуют попарно каждую цель со стороны моря в сторону берега, снижая высоту сброса до 50 футов.
... но они должны атаковать сразу за стрейферами, так?
Так. 40 секунд разрыва, не более.
И вот еще что. Министерство пропаганды и агитации (Великий Боже, ну почему в Англии нет, например, Министерства Идиотских Походок) планирует уделить больше внимания Береговому командованию. Пока у нас в героях истребители, но они своё дело сделали, и нужны новые герои.
Назначили нас.
То есть вас, Бёрнс.
Конвой, Бёрнс, конвой. Два парохода, хорошо вооруженная охрана. Видите, М-тральщики, семь штук.
Из Лондона вылетает две «Дакоты» журналистов.
Кого-то возьмете с собой.
- Сэр, я, возможно, не самый плохой пилот и командир эскадрильи, но у меня нет желания подчинять интересы Страйк Вингс интересам, э-э-э, Управления Лжи и Недобросовестности?
- Министерства, Бёрнс. Пропаганды и Агитации.
- Простите, сэр, я именно это и имел в виду. Мне важно выполнить боевую работу, не рискуя людьми ради вспышек фотоаппаратов. Едва ли нам удастся уговорить немцев в качестве ответной меры пригласить своих пасквилянтов и состряпать репортаж о «геройском отражении налета британской авиации моряками энной флотилии тральщиков».
- Бёрнс, нам надо это сделать. Таков приказ. Я надеюсь, он вам ясен.
- Да, сэр. Разрешите не брать журналистов на борт моих машин. Пусть это сделают менее загруженные самолеты лангхэмского крыла.
- Хорошо, Бёрнс. Но помните - удар главным образом зависит от вас. И общественное мнение Британии - тоже.
- Боюсь, сэр, от меня зависит и стиль официальных похоронок кое-кому из родных моих пилотов - я пишу их сам, и это хорошая традиция. По сравнению с традицией возить в бой журналистов, так она просто великолепна...

Через полчаса облака стали развеиваться. Внизу - ничего. Или слишком рано, или слишком поздно.
Ведомый инстинктом торпедоносца, который летит на нюх вопреки всяким логическим построениям, он опять снизился до 60 метров.
Белый-белый горизонт в плавающей дымке.
Небо над морем - это не небо.
Это нечто иное.
Люди, кто-нибудь, придумайте слово для неба над морем.
Если конвой где-то здесь, я могу не успеть.
Не успеть проснуться в субботу утром, умыться, поцеловать жену и мальчишек, сварить кофе, открыть окно и развернуть газету.
Если у них там более одного «фирлинга» на каждой оконечности, я действительно это не успею.
Или кто-то из моих ребят.
Летящих над полосатым морем в рассеивающемся тумане, по направлению к далекому голландскому берегу.
Там, за горизонтом.
Из-за которого медленно вырастают черточки мачт и тонкие мазки дымов.
Конвой.
Бёрнс повернул влево, чтобы пройти вдоль обращенного к морю борта конвоя.
«What the hell are we supposed to do? - думал он, - Win the bloody war on our own?»
- Волга-лидер - Аутгроу-лидер! Конвой прямо по курсу! Черт возьми, где вы?!
Нет ответа.
Да, это было тем, ради чего он оставил карьеру инженера и присоединился к ВВС. Это было тем, ради чего он день и ночь двигал небеса и землю, обучая своих пилотов мастерству торпедного удара с воздуха.
Когда расчеркнутый косой линией «торпедо-бофайтер», или просто «торбо», с легким левым креном, скользит, весь в трассерах и черных разрывах над горящей и огрызающейся после удара стрейферов линией охранения конвоя, устремляясь к центру, к средоточию тщательно сберегаемого врагом смысла слова «торговый тоннаж», к цели. Кипит масло в правом двигателе, где радиатор забит некстати подвернувшейся на взлете чайкой.
Ниже, и ниже. Еще ниже, к самой воде. Оттуда тянутся к машине белые дорожки водяных столбов, и если ты идешь правильно, они заливают остекление кабины, и ты смотришь в прицел, и видишь высокий борт судна, и засекаешь время между проходом вертикальной нити мачтой и трубой, и считаешь кабельтовы в минуту, а потом умножаешь на шесть и получаешь узлы, а потом вводишь это маховичком в «торпедный компьютер» Mk.F, и он дает тебе время до сброса - только удерживай курс, скорость и высоту - он сам введет в торпеду угол отворота, угол упреждения - тебе надо только лежать на курсе и ждать.
Ждать.
И ты дожидаешься.
Сначала 37-мм снаряд отрывает правую консоль.
Но самолет еще в воздухе.
20-мм разлетается в брызги о бронестекло прямо рядом с прицелом, и ты уже ничего не видишь за молочной сеткой трещин, но знаешь, что это «фирлинг», и четвертый ствол проводил тебя ниже.
И на следующей секунде получаешь из него два 20-мм в патронные ящики своих «испано-сюиз».
«Торбо» - крепкий самолёт, он это выдерживает, не разваливаясь на части, но пожар уже не обуздать.
И ты орешь навигатору: «Бэйл аут, Фрэнк (Тони, Грег, Кевин, Сид), бэйл аут!!!!»
И тогда ты сбрасываешь торпеду - в белый свет, чтобы самолет еще чуть-чуть продержался в воздухе.
А потом переворачиваешься через оторванное крыло и становишься белым гейзером водяных брызг.
Никогда, никогда, ни за какие барыши я, Пэдди Бёрнс, не поведу эскадрилью в атаку по «торпедному компьютеру» Mk.F.
Да здесь не семь кораблей эскорта, а все семнадцать!!!
- Шкипер, самолеты на четырех часах, - Вулли, - И это свои!
- Чего они делают? - сердце выпрыгивает через глотку.
- Они, похоже, слышали, но не видели нас, шкипер. Они атакуют.
- Аутгроу-лидер - всем самолетам: плавный поворот влево выводит нас на конвой - баритон лидера страйка Тони Гэдда, - Моя секция атакует центр, Барнхаты снижаются и атакуют сзади, Боусо - удар с фронта.
Двадцать восемь «бо» Содружества разомкнулись для удара, десять польских «мустангов» ушли вверх. 105-мм снаряды с тральщиков начали рваться между ними.
Анти-флак секции были похожи на отжившие своё улан, с гиканьем вытянувших в направлении противника длинные трассеры 20-мм пушек и ракет. Лидеры секций, Милсон, Тэйкон и сам Гэдд частенько жаловались, что как минимум половина дырок в их «бо» - это результат рикошета от воды снарядов последних самолетов страйка.
Может, и так.
Но только время пришло.
Бёрнс видел, что конвой отворачивает к берегу, и они все еще впереди идеального положения для атаки.
Что за мысль рвется наружу, в словах?
- Волга-лидер - всем Волгам: скорость конвоя 15 узлов. Больше стандартных восьми в два раза. Упреждение - два корпуса, не больше, сброс с 800 метров. Как поняли меня, прием?
- Волга-два. Роджер.
- Волга-три. Ясно, понял.
Один за одним, все девять гусят голубой, красной и зеленой секции, откликающиеся на имя великой русской реки, подтвердили прием.
Бёрнс очень надеялся, что флак-контроллер на флагманском М-33 не распознает в его самолетах торпедоносцы, и не переведет весь огонь на них.
И обер-лейтенант цур зее Роде этого не сделал.
Потому что он был убит разрывом 25-фунтовой ракеты на мостике своего корабля.
У него осталась жена и две дочери-близняшки.
Пэдди Бёрнс, у которого были мальчишки, этого не знал.
Да и разве это его остановило бы?
«Ждать, пока не увидишь ряд заклепок на корпусе цели» - это афоризм Бёрнса. Он дает дистанцию в 900 метров.
Теперь надо включить электроспуск торпедного сброса - начата раскрутка прибора Обри самой торпеды - и обе камеры: фотопулемет F24 и камеру фиксации приводнения торпеды.
Черт, как близко трассер - вот с того тральца, краем глаза видно. Бум! Он взорвался...
Ракеты секции неугомонного Билла Тэйкона прошли через котлы, машину и румпель М-103. Три трупа и двадцать три раненых (семеро позже умрут, корабль затонет).
Ну вот, видны заклепки.
Дыхание ровное и спокойное.
Как во сне.
Сброс!
В этой невыносимой легкости скачка самолета после отделения торпеды, действительно есть что-то общее с кульминацией любви как процесса.
Входя в воду, торпеда делает «мешок», потом выходит на заданную глубину и устойчиво идет к цели.
Это про смерть, но как-то это, в общем, похоже на жизнь.
Торпеда Бёрнса попала в четвертый трюм «Амерскерка», он затонул к вечеру.
Кроме него погибли «Нахтигаль» и М-103, все остальные тральщики были повреждены.
- Фрэнк, если сейчас не появятся «Джерри», будем считать, что нам очень повезло. Ты видел «падающие звёзды»?
- Нет, шкипер, все держатся, хотя у австралийцев есть проблемы.
Билл. Билл Тэйкон.
Две его машины не могли вернуться в Англию.
Они могли сесть на воду. Но это почти однозначно - попасть в плен к немцам.
Чего делать было решительно нельзя - в одной из машин был корреспондент.
- Боусо-лидер - Волга-лидер, прием.
- Да, Билли.
- Пэд, у меня есть идея. Здесь в западу от Хелдера есть полоса спортивная полоса - и немцев на ней нет. Может, наткнемся на патруль, но не более того. Мы с тобой сажаем наши машины, потом поврежденные, жжем их, забираем ребят и улетаем. Без выключения.
- ОК. Давай курс.
... смотритель маяка на косе наблюдал, как за горизонтом, за лесом, исчезли один за другим, четыре британских самолета.
Запихивая перепуганного и белого, как снег, корреспондента в свою кабину навигатора, Фрэнк Вулли пел свою дурацкую песню про скотину и овёс.
На взлете Бёрнс и Тэйкон сошлись крыло к крылу, но тут же шарахнулись в разные стороны, проклиная забитые кокпиты стрелков-навигаторов: со стороны солнца на них упала отчетливая двухмоторная тень. 110-й!!!!!
Нет, это был «бо».
Билл, глотая гласные, просипел в микрофон:
- Самолет Королевских ВВС, советую быстро лечь на курс 290 и убраться отсюда - возможны атаки истребителей противника.
- Я не спешу, - раздался в эфире спокойный голос Сиднея «Слиппери» Шулемсона, лейтенанта из 404-й эскадрильи, большого мастера сбивать немецкие BV138 и старшего сына в большой еврейской семье с окраины Монреаля, - и одновременно могу вам пригодится, потому что тут и правда может появиться настоящий 110-й.
При посадке в Норт Коатс Тэйкон сломал стойку шасси, но это была последняя из неприятностей длинного дня 15 июня 1944 года.
Я тут говорил о ряде фамилий - так вот, все они, за исключением немца, получили за войну и DSO, и DFC.
Первой наградой Шулемсона стал Distinguished Service Order - и его мама, Ребекка, прочитав письмо сына, замахала руками:
- Как так может быть, чтобы мой сынуля получил какой-то вшивый Order? - кричала она своему мужу Солу, - я уверена, остальным достался Flying Cross! Это всё потому, что мы евреи! Это дискриминация еврейского мальчика тамошними английскими гоями!!
Пришлось Солу объяснять, что DSO более высокая награда, чем DFC, и что она очень редко вручается столь юному офицеру.
Но Ребекка успокоилась только весной 1945, когда Слиппери прицепил к своему кителю и ленту DFC, за французский финал и разборки с верткими «фокке-вульфами».
...Когда Бёрнс вылез из своей кабины, корреспондент уже сидел под крылом, мелко тряс головой и что-то шептал.
Бёрнс прислушался. «Mares eat oats and does eat oats and little lambs eat ivy...»
- Фрэнк!!
- Да, шкипер?
- Мы с тобой ровесники, и вроде летаем уже давно, и я тебе доверяю, но скажи, Фрэнк, for God’s sake, знаешь ли ты еще какую-нибудь долбанную песенку, кроме этой?!!
В 1940-1943 году Королевские ВВС, применяя бомбардировщики и торпедоносцы по конвоям с неподавленными зенитными возможностями, топили в среднем 240 тонн немецкого грузового тоннажа на один потерянный самолет.
Начавшие активную работу в мае 1943 Strike Wings довели этот показатель до 1200 тонн на одну потерю.
Не у нас одних был период неудач.
Весь вопрос в уроках.
Я обещал вернуться к 22-летнему лейтенанту Эрнсту Дэви,
Он погиб 2 октября 1944 года, выполняя боевой вылет.
После него остались, по большому счету, только вот эти строки:
Almighty and all-present power,
Short is the prayer I make to Thee;
I do not ask in battle hour
For any shield to cover me.
The vast unalterable way,
From which the stars do not depart,
May not be turned aside to stay,
The bullet flying to my heart.
I ask no help to strike my foe;
I seek no petty victory here.
The enemy I hate, I know
To Thee is dear.
But this I pray: be at my side
When death is drawing through the sky;
Almighty God who also died,
Teach me the way that I should die.

Мальчишка, что возьмешь?

Пэдди Бёрнс учил таких вот сорванцов топить немецкие суда, и оставаться в живых.
Пытался спасать таких от смерти.
Или просто заключал с ней контракт.
Негласный, в старом консервативном духе.
Кто знает?
Он должен был быть денди - у них все довольно элегантно.
Хотя иногда и несколько занудно со стороны.

(По техническим причинам я убрал авторские отбивки между абзацами. Для тех, кто не знает английского, Maxez сделает перевод в Обсуждениях, в текст рассказа я решил не соваться - КБ)

БОМБАРДИРОВЩИКИ

Автор - chetbor , исходно опубликовано 12 декабря 2005 на http://balancer.ru/forum/punbb/viewtopic.php?id=35619. Авторский текст не менялся, расшифровка аббревиатур и поясния [в квадратных скобках].

[Су-24 - фронтовой бомбардировщик. По сравнению с тяжелыми стратегическими бомбардировщиками в разы меньше и значительно быстрее. Силуэт слегка похож на истребитель МиГ-23. Экипаж из летчика и штурмана, слева и справа соотв.].

Первая посадка на ручнике была в 302 бап [бомбардировочном авиаполку] на переучивании, летчик сегодня целый испытатель, штурман по возрасту на пенсии.
Только в кипучем мозгу старших начальников мог родиться такой план, после получения самолетов с завода Су-24м отправить полк на другой аэродром, ибо полоса родная уже не могла принимать такую тяжесть. В мае 1991 года бап сорвался с места, поцеловал детей и жен и улетел в Орловку учиться военным делу неправильным образом.
Потихоньку обжились, начали неплохо летать, короче в попе появились первые перья от Су-24м. В один из летных дней экипаж подрулил к полосе и начал проверять МВК, конечно, чтобы удобнее, летчик поставил самолет на ручник (в то время мы еще косо смотрели на штурманов и считали, что их посадили в кабину, чтобы самолет в полет не кренился на левый борт).
После проверки экипаж запросился на полосу, услышал, что на посадочном курсе заходящий уже на дальности 16 км, значит надо все делать поживее, а то жди, пока он сядет и срулит. А посему про ручник забыли.
На полосе все тоже быстренько делали, включили ПФ [полный форсаж] и побежали, денек был жаркий под 28 тепла и в кабине шел на разбеге ненавязчивый диалог :
Штурман: - Да, жарковато сегодня, долго бежит.
Летчик : - Ага, чувствуется.
Штурман : - И заправка вроде 7 тонн, а все бежит.
Летччик : - Куда он денется - оторвется все равно, железяка хренова.
Плавненько с углом атаки 10 самолет отошел от ВПП и полетел, куда его вела твердая рука пилота и острый ум штурмана.
Сделав все свои полетные дела, экипаж расслабленно возвращался домой. В попе появилось очередное летное перо - во как мы уже умеем - и это согревало душу и растопляло мозги.
Решив, что перьев в одном месте достаточно, экипаж на ОПК [определение посадочного курса ?] карту читать не стал, это как-то уже унизительно для нас - "ассов" самолета Су-24м [контролная карта проверок, читается вслух : "то - включено, это - выпущено..."].
На ПК [посадочный курс], прочитав остатки карты, выяснилось, что шасси выпущены и закрылки тоже, ход стабилизатора большой, и фара торчит и светит - можно садиться, чего еще нам надо.
"Дальний к посадке готов" - летчик просит, надо дать - "Посадку разрешил, ветер справа под 30, 3-5" - "Понял".
Штурман ненавязчиво молотил по СПУ [переговорное устройство] свое - высота, скорость и угол атаки. Скоро ужин, потом еще один полетик ночью и достачно на сегодня, думалось ему.
Касание было великолепным с неплохим уголком, за которым последовал рывок вперед, припечатав пилота об ППВ, морда штурмана залезла в тубус РПО.
Как потом выяснилось пробег составил без ТП [тормозного парашюта] всего 650-700м, который оставил на БВПП прекрасный шинный след четырех колес.
Вытащив свою морду, штурман понял, что просто так такое в жизни не бывает и это могли быть тормоза, причем аварийные. Посмотрев на панель между пилотом и штурманом, пилот сказал коротко и ясно "Бл...!", а штурман оказался знатоком и провидцем свое будущей судьбы : "Теперь нас точно выеб..., карты мы не читали" [Через час запись переговоров попадет на разбор летного происшествия. Включая финальное указание, кто виноват и что делать].
Аварийный тягач спешил как мог, технота тоже спешила к самолету пешком. ГРП [группа руководства полетами] напряглась - в воздухе еще было 6 самолетов. Аварийный тягач, успешно присобаченный к самолету сказал коротко и ясно, - не потяну, ибо приварились тормозные колодки, а тянуть волоком 25 тонн ему было явно слабо.
Благо, что автопарк рядок и через 10 мин у самолета стоял "Кировец". Закрепив водило и растяжки, прозвучало короткое - "Трогай"!
Кировец тронул и поехал с куском водила, при этом самолет даже не хотел шевелитиься.
РП [руководитель полетов] понял - не будет не просто долго, а очень долго, благо он сам до этого летал на такой матчасти. Начались поиски запасных аэродромов. Их было рядом два - Серышево с Ту-95 и Возжаевка с Су-24. Причем думать осталось мало, сумерки были на носу, а из летающей шестерки экипажей еще не все вообще и ночью завозились [не все были хотя бы “пассажирами” на спарках в этих условиях]. На ближайший аэродром - благо до него 20 км. Выдав команду на борта самолетов, немного отпустило в душе РП, угонять самолеты на ЗА [запасной аэродром] каждый год приходится, вдобавок в ПМУ [в простых метеоусловиях].
В это время ленивые истинные бомберы летали свою смену, и приняв команду, что к ним на ЗА летят 6 БОМБАРДИРОВЩИКОВ Су-24, ихняя ГРП не напрягалась, свои летят.
Когда группа из 6 самолетов на 1 мин интервале ворвалась в круг полетов на скорости 600, местная ГРП подхватила стойкий ступор. В самые "крутые полеты" у них по кругу летало максимум три самолета и на скорости 400. Теперь они имели на кругу 2 экипажа Ту-95 и 6 чужих Су-24м, при этом последние как-то быстро очень перемещались по экрану ДРЛ.
Ступор разорвал доклад экипажа Ту-95, что он на кругу полетов наблюдает истребителей! ГРП вообще закатила глаза - а эти кто и откуда? Начались судорожные запросы - это у нас на кругу и чего хотите ?
Наши бомбики, весело обгоняя Ту-95, славненько, на 1 мин интервале зашли и сели, разворошив бомберское гнездо не на шутку, ибо последние после посадки наших и своих на всякий случай закрыли полеты - хрен его знает, кто еще прилетит?
Пробираясь между кусками бетона и прочей лабуды по МРД (дальники вообще полосу не убирали последние 5 лет, думалось пилотам Су-24), постепенно добрались до стоянки, где и встали [МРД - магистральная рулежная дорожка. У реактивных самолетов очень жесткие требования к чистоте ВПП и рулежек, у винтовых - проще].
Весь бомберский народ шел смотреть на истребителей, котроые почему-то называют себя бомберами, это как-то унижало истинных бомберов. Ну посмотрите - разве это бомбардировщик, да мы его вместо ракеты повесить можем или в бомболюк засунуть.
Утром, проехав по МРД и полосе, стало ясно, с такой полосы Су-24 никогда не взлетят, ибо и вправду, наши колеса не катят против винтов и колес Ту-95.
Наша техника и техника истребителей пошла колонной на Орловку - чистить там МРД, ЦЗТ и БВПП.
А ГРП Су-24 держала строгий ответ - нахрена ты послал самолеты в Орловку, а не Возжаевку. Отмаза в виде на ближайший аэродром не катила, ибо сборной солянке по уборке полосы Ту-95 пришлось работать там два дня.
Экипаж, посадивший на ручнике, третий день жил на эшафоте, с котрого иногда отпускали чего укусить и чего отлить и не более. Понятно, ко всему ихнему добавилаcь посадка экипажей в Орловке и перегонка техники и уборка чужого аэродрома.
Истерзанное тело штурмана принимало в себя все, ведь сам сказал по СПУ, что с ним сделают. Летчик каялся во всех грехах, даже в тех, которые не совершал. Через три дня после посадки самолеты перетели назад из Орловки. После этого сексуальные эксперименты над экипажем пошли на убыль.
А в Орловке местная база с командованием длительное время благодарила за столь тшательную подготовку ихнего аэродрома и сообщала, что этого им хватит года 3, а потом еще прилетайте - БОМБАРДИРОВЩИКИ!

ПЕРВОЕ ПОСТРОЕНИЕ

Первое построение. Не успев усвоить «боевые порядки» ТЭЧ, студент скромно встал в строй на правом фланге за чьей-то широкой спиной. Пронесся легкий смешок. Невесть откуда взявшийся военный потянул студента за рукав: «Студент, ты у меня в группе!» и утащил на левый фланг.
Так состоялось знакомство с начальником группы регламентных работ РСиРНО (радиосвязное и радионавигационное оборудование - КБ) капитаном Николаем Андреевичем К, в чьей группе студенту выпала честь служить старшим техником.

АНДРЕИЧ - ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Андреич служил в авиации с тех давних времен, когда член принято было величать елдой. Всегда наглаженный, в фуражке-аэродроме с высоченной тульей и лаковым козырьком, вид Андреич имел безупречный и внушительный. И быть бы Андреичу майором, но образцовый внешний облик сыграл с своим обладателем злую шутку, не дав карьере совершить решающий боевой разворот.
Андреич прибыл в полк с представлением на майорскую должность - должность инженера по РЭО. Зоркий глаз зам. по ИАС, скользнув по наградам на левом борту бравого капитана, сместился вправо и уткнулся в значок «ВУ» - выпускника СРЕДНЕГО военного авиационно-технического училища. Вопрос о назначении Андреича на должность инженера отпал сам собой.
Все законно - упрекнуть некого. Но осадок в душе «пятнадцатилетнего капитана» близок и понятен - студент и сам уволился в запас, так и не став подполковником. Андреич же майора получил лишь на дембель.
Забегая вперед: была у Андреича красавица-жена, немногословная, как и сам глава семейства, была раскрасавица-дочь Маринка. Супруга работала дежурной в нашей, с позволения сказать, «гостинице», Маринка, только-только окончившая десять классов, намылилась замуж за курсанта-первогодка Кремлевского училища. Сейчас Маринке, судя по всему, годков уж тридцать пять...

ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД НА АЭРОДРОМ

Вслед за первым построением - первый выезд на аэродром. Ничего особенного - ехать на "Урале" с разодранным тентом («тропический вариант исполнения») по разбитой «Военно-Боровушской» дороге со скоростью 5 км/ч было не впервой - военные сборы после пятого курса кое-чему уже научили. Умудренные опытом военные, сидевшие возле заднего борта, дышали через респираторы и с любопытством поглядывали на студента в новенькой техничке.
По прибытию на стоянку девственно-синяя техничка приобрела цвет «афганки» - песочно-серый. Попытки вытряхнуть из куртки дорожную пыль ощутимого результата не дали.
Личный состав толпился возле курилки - по стоянке носился боец с автоматом в сопровождении нач. ТЭЧ. Криминала, как выяснилось, выявлено не было, просто пластилиновые печати потекли под ласковым апрельским солнышком. Нач. ТЭЧ майор М. (далее по тексту - ПАПА) махнул рукой, толпа офицеров, прапорщиков и бойцов неохотно поплелась на стоянку.
ПАПА неожиданно для всех скомандовал: «Строиться!» («строИться» - по-ленински прищурившись, продублировал невысокого роста мужичок в летном комбезе - им оказался замполит ТЭЧ капитан Б., партийная кличка - «белая панама»). О нем - ниже.

БЕЛАЯ ПАНАМА

Капитан Белошапко (Б), прослужив двадцать с лишним лет где-то на окраинах нашей, тогда еще великой и могучей Родины, прибыл в полк признанным «мастером художественного слова» (на общегражданском - двух слов связать не мог). Прапора на политзанятиях легко загоняли замполита в тупик: «вот вы всё «партия, Родина»... Мы в Афгане долг свой интернациональный исполняли, кровь проливали - где обещанные Родиной и партией квартиры?!»
В летной столовой изо дня в день производилась экзекуция - кто-нибудь из прапоров, сидя с замполитом за одним столом, начинал задумчиво напевать - «Ах, белая панама-а-а...». Б. сурово смотрел на охальника, краснел, бледнел, зеленел и, наконец, бросив все, вскакивал из-за стола и экстренно покидал столовую. Надо сказать, ни разу ни один из прапоров наказан замполитом не был - Б. был мужиком отходчивым и безобидным.
Политзанятия среди офицеров Б. не проводил принципиально, ограничиваясь напутствиями молодым-холостым перед выходными: «Если вы случайно, э-э-э, вступите в половую связь с незнакомой вам балериной... Обязательно потом надо попИсать... Промыть уретру...».
Кто не в курсе - балерина на общеармейском жаргоне - любая особь женского пола от момента полового созревания до наступления менопаузы.
И еще один перл (больше, в общем-то, и вспомнить нечего - с замполитом офицеры почти не общались). Перед каждым дежурством расказывал нам замполит одну и ту же байку: некий боец, стоя на разводе, всякий раз просился в сортир. Бойца отпускали - спустя пару минут, боец возвращался в строй в сисю пьяным...
Служебное разбирательство поручили лично ему, замполиту, капитану Б. И вот что замполит нарасследовал: боец вводил себе несколько капель алкоголя непосредственно в прямую кишку обычной медицинской пипеткой...

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

«К нам для прохождения действительной военной службы в должности старшего техника группы РСиРНО прибыл лейтенант такой-то. Лейтенант такой-то, ко мне!»
Студент вышел из второй шеренги по-авиационному, вежливо ткнув в плечо Андреича, и встал рядом с ПАПОЙ. ПАПА поправил фуражку, надвинутую на нос, с минуту цикал зубом, поплевывал под ноги, затем выдал: «Прошу любить и жаловать!» В строю прошелестел смешок. «Всё, по группам - разойдись!»

ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ - ЗНАКОМСТВО С ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ ГРУППЫ

Андреич, держась за плечо студента, провел его в домик. Серые стены, серые столы по периметру, покрытые тонкой резиной (защита от статического электричества - сообразил студент). Стенды со знакомыми железяками - рамочная антенна радиокомпаса, «экранированная» жестяной банкой из-под сельди. Серый шкаф, драный рыжий сейф.
Сели за стол. Прапора (догадался студент по отсутствию «златых цепей» на фуражках) с нескрываемым любопытством следили за каждым движением вновь прибывшего. «Ну, рассказывай!». «А что рассказывать, тащ капитан?». «Ну, что закончил, чем занимался...»
Кратко поведав о немногочисленных (для своих двадцати пяти) подвигах на ниве «народного хозяйства», студент увлекся и начал рассказывать об участии в последних разработках в интересах ракетных войск стратегического назначения. Андреич зевнул, деликатно прикрыв рот рукой. Поняв намек, студент умолк.
С минуту держали паузу. «Это Витёк, техник группы. Сука...», - указав ладонью на усатого, произнес Андреич,- «будешь драть его, как... Это Вася», - кивнул в сторону упитанного малого,- «Морду отъел! На свиную тушенку клеить можно... А это - Шурик», - повысил было тон Андреич, затем, совсем тихо, - «Пшел атсюда... котяра помойный...», - и белобрысый Шурик аккуратно прикрыл за собой дверь.
На лице студента явно отобразилось некоторое недоумение. После военной кафедры и курсов переподготовки в Академии Жуковского армейские реалии показались несколько... не укладывающимися в рамки ставшего привычным этикета.
Позже выяснилось, что Витек с Шуриком слили из бака вверенного группе ЗиЛ-131 десять литров бензина для мини-мокика, а привести в соответствие счетчик километража поленились. История всплыла и была тут же замята, но Андреич получил от ПАПЫ люлей по полной программе. Васёк был не при делах, но Андреич вздрючил и его. В профилактических целях.
Андреич, уловив смущение, обернулся к Витьку: «Доставай давай, что уставился...». Витёк немедленно вытащил из сейфа литровый пузырь, нацедил миллилитров сто пятьдесят в пустую водочную бутылку, долил воды из кружки, что болталась, прикованная цепочкой к бачку с водой.
По очереди выпили. Слабый привкус керосина (под любым аэродромом - керосиновая линза). Андреич осторожно извлек из-под стола подобие перевернутой шахматной доски, на которой аккуратно были расставлены фишки типа шашек, и началась игра, шеш-беш - любимая авиационная игра. Больше на студента внимания никто не обращал.
Предоставленный, таким образом, самому себе, студент вытряхнул из пачки сигарету и отправился изучать окрестности.

СТОЯНКА ТЭЧ

Стоянка ТЭЧ была развернута в полевом варианте - машины, машины, машины... Ангар, колодец... Только у радистов помимо нескольких кунгов на базе ЗиЛ-131 имелся еще и домик.
Домик был кирпичный и стоял, можно сказать, прямо на земле, с минимальным фундаментом. Три комнатухи - одна под группу РТО, другая - для группы РСиРНО, третья - инструменталка. В инструменталке сидел боец, выдававший ящики с инструментом ВДшникам и прочим маслопузам.
Вдоль фронтальной стороны домика была установлена, как сейчас модно выражаться, тепловая пушка. Керосиновая топка разжигалась, продукты сгорания вдувались в домик насосом на базе электродвигателя. Тепло наступало в течение считанных минут, причем в любой мороз. Инструменталка такого удовольствия была лишена.
За домиком, метрах в трех от стены, начиналась так называемая «линия обороны аэродрома» - колючка, полузаросшие окопчики. Вдоль стены лежало бревно, служившее скамейкой. Южная сторона, тепло! Лепота...

ЗНАКОМСТВО С СОСЕДЯМИ

«Радист?». «Радист». «Из МЭИ?», - делая ударение на Э, спросил здоровенный и угрюмый на вид военный. «Из МЭИ», - делая ударение на И, ответил студент. «Пошли, обкуримся», - сказал угрюмый, указывая рукой направо, - «я - Толян, техник группы РТО».
«Радиолюбитель?». «Ясный х...», - ответил студент, уже не стесняясь. «Наш человек...». Уселись на бревнышко, что лежало вдоль домика, закурили. Завязался разговор обо всем и ни о чем.
К обеду военные были друзьями, что называется, «не разлей вода»... Дружба выстроилась на чисто практической основе - Толяну требовались радиодетали в неограниченном количестве (сие студент способен был ему обеспечить), студенту же необходимо было аккуратно, без сучка и задоринки, влиться в армейский коллектив, стать, так сказать, адекватным среде обитания. Как бы то ни было, точки соприкосновения с «кадрами» были найдены.
Спустя месяц-полтора застал двух друзей на бревнышке зам. начальника ТЭЧ ст. л-т Юра С. - паскудный пацан, из «молодых, да ранних» (дослуживает сейчас где-нибудь эй-полковником). Начал было драть за курение в неположенном месте. Монолог завершался расхожими тогда словами - «...и вообще, мне непонятна ваша дружба!»... Последовал расхожий ответ - «Педерастнешь - поймешь!»
Юра, забыв о своем начальственном положении, ржал вместе с нарушителями. Но счет многочисленным студенческим выговорешникам был, тем не менее, благополучно открыт.

ЕСЛИ ПРАЗДНИК - ТО СПОРТИВНЫЙ...

Тут и 1 Мая подвалило... Личный состав ТЭЧ, кто в чем, построен на лужайке за ДОСами (ДОС - дом офицерского состава). Лужайка была оборудована парой покосившихся футбольных ворот и гордо именовалась стадионом.
ПАПА дал вводную: праздник 1 Мая будет ознаменован спортивным подвигом - пятикилометровым кроссом с последующей футбольной баталией. Именно подвигом, ибо было замечено, что отдельные яростные представители прапорского племени чудом держались на ногах.
Нет смысла вникать во все перипетии кросса, но к финишу пришли, в конечном счете, все, а иначе и быть не могло - армия есть армия. И тут студент, сам того не ожидая, огреб своих первых «похвалов».
Оценив «боевые потери» (число похмельных, не уложившихся в норматив), ПАПА решительно шагнул к студенту и выдал, глядя куда-то в сторону: «Я б вас всех, б..дей московских, вышвырнул бы из армии к е..ни матери!»
Немая сцена... Наконец, студент осторожно осведомился: «За что, тащ майор?!» «Потому что!» - отрезал ПАПА и, не оборачиваясь, двинул в сторону ДОСов.
Смысл произошедшего стал понятен значительно позже. Классический случай - ПАПЕ просто надо было выплеснуть эмоции. ПАПА не был ЗВЕРЕМ, но московский (минский, киевский и т.д.) офицер-двухгодичник первой недели службы - идеальная, безответная мишень для сброса негатива (по-военному - для стравливания пара). Теперь, конечно, «и боль и обида - все забыто...». В-общем, ПАПА, по-своему, был прав. Студент сам потом стал таким. Вернее, почти таким...
Похвалов (или похвалей?) и в дальнейшем было немало. В общей сложности, за два года службы объявил ПАПА студенту четырнадцать выговоров, из них одиннадцать строгих. Все «с занесением». Преимущественно за патологическую неспособность вовремя прибыть на построение. К «окончательному и бесповоротному дембелю» личное дело оказалось девственно чистым.

Ведро

Красивая девушка грациозно шла по залу. Остановилась около столика, за которым сидел старлей Л.
- Что будем заказывать? - положила она перед ним меню.
- Надо же, а я думал, только в кино бывают такие официантки, - подумал старлей, а вслух произнёс: - А что бы вы посоветовали?
- А вот, наше фирменное, - девушка раскрыла меню. При этом она немножко наклонилась над столиком и напротив глаз старлея оказался вырез её платья, эта манящая ложбинка, от вида которой у старлея перехватило дух. Девушка, проследив его взгляд, ничуть не смутилась, напротив, кокетливо улыбнулась. Улыбка сделала её ещё симпатичней, желанней. Но старлей уже совладал с собой.
- А что вы делаете сегодня вечером? - не стал ходить вокруг да около старлей.
- Я? - на минутку призадумалась девушка. Было видно, что ей льстит внимание этого молодого лётчика, иначе она бы просто обозвала его нахалом.
Неожиданно девушка пихнула старлея в бок и заорала голосом капитана А., - Тревога! Подъём!

Старлей Л. открыл глаза, над ним маячила длинная фигура капитана А., это он прервал такой замечательный сон. За окном занимавшийся рассвет делал первые робкие попытки разогнать темень ночи. Без всяких часов было понятно, что ещё очень рано.
- Убить его сразу или пусть помучается? - глядя на капитана, думал старлей. - Не пусть живёт, а то слишком легко отделается.
Раздумья, тем не менее, не помешали старлею произнести тираду, в которой он высказал все, что думает о начальниках, которым даже здесь в Афгане не могут обойтись без этих тренировок, не забыл помянуть добрым словом стратегов Гитлера, которым приспичило напасть на Советский Союз именно в четыре утра, а не к примеру, после обеда и заодно досталось и самому капитану А.
- Какая тренировка! Нас с миномётов обстреливать сейчас будут! - прервал тираду старлея капитан.
Странно, но не сообщение о каких-то миномётах вернуло старлея в реальность. Гораздо больше на него возымело действие то, что несмотря на столь ранний час, этот король лентяев был полностью одет и экипирован, значит, дело серьёзно.
- Давай быстрей! - сказал капитан и на минутку отвлёкся, чтобы достать из-под кровати свой автомат. Когда он повернулся обратно, старлея на месте уже не было, исчез.
Пару раз безрезультатно окрикнув своего оператора, помянув его недобрым словом, капитан отправился на стоянку. К его удивлению старлей уже был там и вместе с борттехником заканчивал расчехлять вертолёт. Капитану только и осталось как присоединиться к ним, но поскольку подобное дело он не делал уже давно, то больше мешал, чем помогал.
Едва машина была готова к вылету, на стоянке появился командир звена капитан К., а с ним кто-то из соседнего полка.
- Вот здесь, - ткнул представитель пехоты в карту, - по докладам агентуры, они оборудовали позиции.
Старлей ужаснулся, это же совсем рядом, вон оно это ущелье-расщелина, прямо со стоянки видно. Упирается своей дельтой в кишлак, рядом с аэродромом и убегает, распадаясь на множество рукавов. Отличное место для атаки и отхода.
- Ты своей парой сейчас поднимаешься и наносишь удар, а я буду в готовности, неизвестно как обстановка сложится, - дал указание капитану А., командир звена.

Пара крокодилов, коротко разбежавшись, оторвалась от полосы и привычно, виток за витком, начала набирать высоту.
- Эшелон занял, к работе готов! - прозвучало в шлемофоне. Старлей посмотрел вверх, высоко над ними кружила пара восьмёрок.
- Вот уроды летучие! После нас же взлетали, - с теплотой подумал о коллегах старлей.
Это пара спасательная, их задача, если что, вытащить этих двух, как говорил капитан К., инвалидов от инстинкта самосохранения, старлея Л. и капитана А.
Очередной виток набора высоты завершён, прямо по курсу цель. Старлей очередью из пулемёта помогает увидеть её командиру. Тут же вертолёт опустил нос и ракеты с шумом сорвались с направляющих. Старлей успел дать ещё пару очередей, прежде чем командир отвернул от цели на повторный заход.
- Мужики, повыше держитесь, они вам вслед стреляют! - вновь вышел на связь командир восьмёрки.
- Ни фига себе! Так они уже там?! - второй раз за сегодня ужаснулся старлей. Получается, ещё немного и он бы... никогда больше не увидел бы красавицу официантку - пришла в голову мысль.
Дело в том, что эта встреча действительно имело место в реальности. Старлей тогда возвращался из краткосрочного отпуска, красавец ил шестьдесят два уже доставил его из Киева в Ташкент, и теперь у него через несколько часов был рейс до Термеза, а там таможня и здравствуй, Афган.
Старлей Л. безбожно опаздывал, он просидел в Киеве почти шесть дней, погоды не было, и был рад, что так удачно получилось взять билет до Термеза. Осталось только убить оставшиеся до рейса время. Старлей не придумал ничего общего, как пойти в привокзальный ресторан. Ну не в театр же!
В вестибюле ресторана он взглянул на своё отражение в зеркале.
- Ни фига себе! - старлею стало понятно, почему так долго смотрела кассир на фото в удостоверении личности. Тому типу, что отражался в зеркале, больше уместна была одежда партизана, чем офицерский мундир. Сказалось недельное сидение в аэропорту.
- Нет, в таком виде здесь делать нечего, - подумал старлей, решительно повернулся и вышел на улицу. Оглядевшись, он заметил то, что ему в данный момент было нужно, вывеску салона красоты. Через час старлей вновь нравился самому себе, а главное, противоположному полу. Теперь можно и в ресторан. Там он и повстречал героиню своего сегодняшнего сна. Но увы, ничего быть тогда не могло. Хотя ему понравилась девушка, а он, судя по всему ей, беспристрастный голос громкоговорителя сообщил о посадке на рейс Ташкент-Термез. Старлей на всю жизнь запомнил тот взгляд девушки, когда он сказал, куда торопиться. Дурак, даже адрес не спросил.
Повторный заход, атака, отворот, снова заход. Никогда старлей ещё не считал боекомплект вертолёта таким маленьким. Как быстро он опустел!
После посадки, тут же прямо возле вертолётов, состоялся разбор атаки. Хотя тот шум и гам, что производили пилоты, делал их похожими на парней, вернувшихся после удачной драки с соседней деревни. Постепенно страсти кто и как улеглись, и доминировать стала мысль, что для того, чтобы пресечь подобные поползновения в будущем, сегодняшней атаки недостаточно. Нужны более радикальные меры. Кто-то предложил, чтобы соседи накрыли цель из установок "Град", но по причине близости цели и точности "Града" эту идею сразу отмели. Решили обходиться своими силами. Самым мощным из наличествующего арсенала были, конечно, бомбы.
- Не пойдёт, - сказал старлей, - скатятся на дно ущелья и толку там от них, да и падают они не слишком эффектно.
- Мужики, а у нас же эс двадцать четвёртые на складе лежат! - взял слово молчавший доселе оружейник, - там и боевая часть мощная, и шуму в полёте она делает будь здоров!
Эта идея понравилась всем. Действительно, для предстоящей акции эти ракеты подходили лучше всего. Мощные, калибра двести сорок миллиметров, с боевой частью сто килограмм, эти ракеты, по сути, были бомбами с ракетными двигателями. Правда, использовались они только в исключительных случаях. Во-первых, потому что вертолёт их мог взять только четыре, а во-вторых, у ракеты был насколько мощный выхлоп, что были случаи останова двигателей вертолёта. Поэтому применять эти штуки разрешалось только с высоты и строго по одной.
На том и порешили. Экипажи ушли готовиться к повторным вылетам, а технический состав готовить вертолёты к вылетам. В процессе постановки задачи было определено, что атаковать цель будет экипаж капитана К., как самый опытный, остальные экипажи в дежурстве. Старлей Л. пытался что-то там возразить по поводу опытности, но его, скажем так, лишили слова. Неожиданно в класс зашёл инженер.
- Командир, заминка вышла, - обратился он к подполковнику Х., - Ракеты подвешены, но оружейник не может разобраться с подключением, он к нам от истребителей пришёл, плохо ещё вертолёты знает.
- Пошли на месте разберёмся, - решил подполковник Х. Пилоты во главе с командиром поплелись на стоянку. Вокруг вертолёта суетились специалисты. Прямо на бетоне стоянки были разложены длинные как древние свитки схемы, приборы.
- Ну, что тут у вас? - спросил подполковник спецов.
- Сигнал неправильно идёт, - ответил специалист по вооружению, он был явно смущён и проклинал себя в душе за то, что предложил использовать эти чёртовы ракеты. Теперь вот попал в дурацкое положение.
- Как неправильно? - спросил подполковник.
- Да так, стоит включить вооружение, как на все ракеты проходит сигнал пуск, даже гашетку жать не надо, - объяснил суть проблемы оружейник.
Но что такое технический тупик в сравнении с желанием показать духам кузькину мать? Как всегда в таких случаях, недостаток знаний компенсировала смекалка. Состоялся небольшой консилиум, в ходе которого выяснили весьма интересную деталь: если не снимать с ракеты чеку, она не сойдёт. Старлей уже не помнит, кому пришла в голову эта мысль, которая, несмотря на примитивизм и кустарщину, получила всеобщее одобрение. Чеки с ракет не снимать, а привязать к ним верёвки, или как говорят в авиации, фалы, через блистеры протянуть последние в грузовую кабину. По замыслу оставшимся неизвестным изобретателя, командир на боевом курсе включал вооружение, а борттехник по его команде дёргал нужный фал, и разблокированная ракета начинала свой полёт к цели. Таким образом, консенсус был достигнут, технический состав приступил к реализации технической стороны плана, а незадействованный лётный состав удалился на командную вышку, чтобы в режиме реального времени наблюдать акт устрашения местных душманов.
Минут через двадцать вертолёт выруливал на полосу. Вид у него был довольно грозный. Впечатление даже не портили фалы идущие от каждой ракеты в грузовую кабину, наоборот, они придавали длинным сигарам ракет, вид каких-то фантастических хищников которых держат на поводке. Посредине грузовой кабины, гордый от своей значимости, восседал борттехник, удерживая в сжатых кулаках эти поводки-фалы. Правда, старлея смущала одна деталь, он и сам ещё не мог понять, почему. Нет, не фалы, а то, на чём сидел борттехник. Дело в том, что в грузовой кабине нет специального сидячего места для борттехника. Он, когда требовался в полёте дополнительный пулемётчик, приспосабливал в качестве сидения небольшое самодельное ведро, которое же сам изготовил из пустого цинка для взрывателей. И в этот раз, привычно перевернув ведро вверх дном, он уселся на него.
- Ладно, - подумал старлей, - мало, что мне не нравится.
Тем временем, вертолёт разбежался, оторвался от полосы и начал набирать высоту. Пилоты, затаив дыхание, следили за ним. Вот уже видно, что экипаж на боевом курсе, пикирование.
- Сейчас будет пуск, - подумал старлей. И точно, в небе на том месте, где был вертолёт, возникла огромная полоса чёрного дыма. По тому, как она распалась на четыре рукава, стало понятно, что сошли четыре ракеты. Через мгновение около кишлака, стоящего в дельте злополучного ущелья, распустились четыре шапки разрывов. Совсем близко от аэродрома и гораздо дальше от цели.
- Они что, совсем е... - начал было старлей, но его голос утонул в рёве ракетных двигателей и последовавшими за ними разрывов. В горах всегда так, вначале видишь, потом слышишь.
Пощипанным воробьём вывалился из дымного следа вертолёт, и выровняв полёт, резво пошёл на посадку. Пилоты бросились на стоянку.
Экипаж неспешно покидал кабины. Выражение лиц было как у третьеклассников, застуканных во время курения сигарет.
После короткой серии вопросов типа, - Вы что, совсем ё...? - и ответов в духе - Да мы сами оху...! - била установлена цельная картина развития событий.
Поначалу всё шло штатно. Заняв боевой курс, командир включил оружие и по команде оператора перевёл вертолёт на пикирование. Но сделал он это довольно резко и перекрестие прицела проскочило цель. Исправить ошибку он уже не успел.
Как смутно догадывался старлей, слабым звеном системы оказалось ведро. Едва вертолёт опустил нос, борттехник заскользил на нём как на салазках с горки к передней стенке грузовой кабины. Фалы из рук он при этом не выпустил...

- Ну ладно, не убили никого, и то хорошо, - подвёл итог вылета подполковник Х.
Вечером на аэродром прибыла делегация старейшин из уже упомянутого кишлака и клятвенно пообещали большому начальнику, что никаких происков душманов больше не будет.

Хоть история и не из жизни ВВС, а из суровых будней ГВФ...

Самолет был стар, но никак не дряхл. Не на тягаче, не отдельными кусками - своим ходом, с прощальным кругом над аэродромом он приземлился на такую маленькую для него полосу и, протиснувшись тесным лабиринтом рулежных дорожек, устало опустил крылья на стоянке.
Достойная старость, заслуженный отдых для него, за долгие годы перенесшего в своем чреве десятки тысяч пассажиров на сотни тысяч километров... Не разрезанным безжалостными руками металлоломом, не обгаженным благодарными гражданами памятником - нет, его место теперь на стоянке. Совсем рядом, за двумя парами могучих двигателей, чуть дальше, за невысокими кустами и колючей проволокой - рулежка действующего аэропорта, и каждый день он слышит рев своих собратьев по Небу. Аны, Яки, Ту... вот только нет родственников - Илов, слишком тесно для них это летное поле. Чуткими вибриссами антенн слушая радиообмен, он не унывает и заботливо прикрывает своим крылом от дождя и снега тумбу аэродромного питания. Он по-прежнему на службе, его системы исправны и в баки для сохранения центровки залита не обыденная вода, а честный авиационный керосин. Самолет дремлет...
Часто к нему приходят студенты - будущие бортинженеры, механики, специалисты по авиационному оборудованию и РЭСОС. Тогда он просыпается, стараясь показать этим мальчишкам и девчонкам всю стать воздушного корабля, навсегда заворожив красотой и сложностью того, что принято называть одним коротким словом - Авиация.
Заходят техники - в большинстве своем уже седые деды, которые даже уйдя на пенсию, так и не смогли заставить себя уйти с аэродромов. Кое-кому из них довелось поработать - летчиками, инженерами - и на однотипных, «чистых» и «эмках». Эти приходят чаще; им он был особенно рад..
Многие старые авиаторы сентиментальны, и они не исключение. Простой, без изысков, стол накрывается в кабине, и гости, привычно называющие его кормильцем, не забывают символически звякнуть стаканом о приборную доску или штурвалы.
Вместе они вспоминают былое. И снова отклоняются послушные педалям и штурвалам рули, и вплетаясь в шелест резиновых лопастей вентилятора, слышны утопающие в треске помех переговоры бортов с землей и друг с другом, и перемигиваются световые табло, и щелкают переключатели...
В тот вечер пощелкали запуском двигателей на земле, благо заглушки были сняты - и самолет отозвался на привычную команду.
- Ну ни хрена ж себе... Пошли обороты... Вот уж не ожидал...
- Выключаемся!
- Да ладно, хоть пару минут, мужики!
- Сдурел?
- Мы на тормозах, колодки - пару минут погазовать?
- А, черт с ним, работаем, выводи на номинал... Давай, старина!..
Двигатели гремели, торжествуя пробуждение; кустарник за самолетом лег. Сдуваемый потоком рейсовый Ан-24, нарисовав на асфальте что-то синусоидообразное, удержался на самом краю рулежной дорожки и матерно заорал что-то в эфир.
Пора было выключаться...
...Он стоит на стоянке, раскинув стремительные крылья и аэродромные ветры ласково поглаживают усталую обшивку. Каждый день совсем рядом поют свои песни двигатели его собратьев по Небу - Анов, Яков, Ту - антенны слышат сквозь привычный шум радиопомех такие знакомые голоса. Он по-прежнему на службе, все его системы, пусть и опломбированные и опечатанные, исправны и в баки для сохранения центровки залит честный авиационный керосин. Он не унывает, в спокойное дреме вспоминая былое...
Будете на той стоянке - передавайте ему привет.