БАЙКИ, БАЙКИ, БАЙКИ.

Захотелось скомпилировать в один рассказ квинтэссенцию прибауток, услышанных в авиации, списанных из чукотского блокнота и найденных в и-нете. Ну и наложить на будни чукотской пограничной эскадрильи. Итак...

- Так, на завтра никаких отгулов и вообще до конца недели забудьте о личных половых проблемах.
Георгич был суров и неприступен, - неделя перевода, а потом гуляйте, куда хотите.
Перевод - это звучит полностью как «перевод техники на осенне-зимний (весенне-летний) период эксплуатации». Включает в себя помимо обязательных регламентных работ типа замены масла и фильтров и стершихся о планету колес еще и генеральную уборку ероплана, помывку его изнутри и снаружи, устранение мелких неисправностей матчасти, а также ген. уборку на стоянках и в домиках техсостава. Бывает, как ясно из полного названия, 2 раза в год: в апреле-мае и октябре-ноябре.
- Сейчас всем переодеться, - продолжал врио командира отряда, - и вторым рейсом с дежурной машиной всем прибыть на аэродром. Технари выезжают первым рейсом. Штурмана, - Георгич сделал многозначительную паузу, - жду вас всех на самолете. Отмазки не катят.
- Георгич, - развеселился Гена «Царь», - ты на меня не смотри, я штурман АЭ.
- Вот гадость ленивая...
- Врио штурмана...
Володя Половцев и Георгич заговорили одновременно.
Гена сдался. - Ладно, подъеду, надо технарям помочь хоть капоты открыть, да дохлых мышей с тараканами оттуда повымести.
- Давай, давай, ленивый, - вступил в разговор Коля «Цукерман», старший радист отряда, - а то, вон, разъелся, скоро морда в блистер помещаться не будет.
- Чем толще рожа у пилота, тем больше тяга самолёта, - буркнул Гена и пошел в сторону штаба.
Мы с моим однокашником Игорем Новиковым побрели домой - переодеваться. Хотя снега было еще совсем немного, а температура устойчиво держалась около 0, все же конец октября на Чукотке - не для слабых одеждой. Да и работа предстояла грязная и мокрая. Вскоре весь остаток отряда самолетов и припозднившиеся пилоты-вертолетчики уже тряслись на ухабах грунтовки в направлении стоянок аэропорта Провидения. Вдали тарахтел, возвращаясь из рейса, гражданский вертолет в веселенькой оранжевой раскраске - «апельсин»
- Все медленнее вращая винтами, вертолёт заходил на посадку, - процитировал известный газетный перл Дима Соснов, наш с Гошей одногодок, только вертолетчик.
- А правда, что у гражданских ветролетчиков говорят, что несущий винт наматывает рубли к зарплате, а рулевой - копейки? - подколол я Диму.
- Нет, - хмыкнул, не открывая глаз и биясь на кочках головой о деревянный борт кунга, Вася Шалагинов, - несущий мотает на зарплату, а рулевой - на алименты.
- А я вот слышал, - начал Царь, - что вертолет по законам аэродинамики летать не должен.
- Ген, а как же он тогда летает? - повелся Соснов.
- А вертолёты летать не умеют. Просто они настолько неэстетичны, что земля их отвергает, - отбрил Царь.
Самолетчики захихикали, вертолетчики насупились. Назревала словесная перепалка, но тут дежурка, не снижая скорости, лихо проскочила на территорию аэродрома и замерла, вздыбив кучу пыли. Кашляя и отплевываясь, летный состав горохом ссыпался на землю. Стоянка самолетов была самой дальней от КПП, и мы шли, не торопясь, в надежде, что хоть одним грязным делом на самолете за это время станет меньше. Технари курили возле домика.
- О, вот и ленивая интеллигенция подтянулась, - обрадовался Цукерман, - а мы вам приборку в грузовом оставили.
- Спасибо, что не забыли, - съязвил я, а помойку борта снаружи - тоже нам? Себе-то что оставили?
- Не боись, - Колин бычок по долгой дуге ушел в присыпанную снегом тундру, - нам под капотами работы хватит.
- Да уж... капот открыл, глаза закрыл. В ужасе.
- Двигай-двигай на борт, правачина. Там ведро, щетки и порошок уже приготовлены, в туалете стоят.
- Кстати, Коль, а знаешь, что в московском Ил-62 в самом переднем туалете на двери нацарапано? «Пилот - стой. Нагадил - смой»
- Ага, иди-иди... смывай.
Не торопясь, мы с Гошей разгрузили борт, вытащив из грузовой кабины: ведра, авиационные термоса, кучу заглушек, щетки и швабры, какие-то сумки, металлический чемоданчик с инструментом, кислородные баллоны и огнетушители, чехлы, два запасных колеса (от основной и носовой стоек), швартовочную сетку, швартовочные ремни, пару коробок с посудой (тарелки, вилки, кастрюльки, стаканы) и какими-то технарскими бебехами. Куча получилась устрашающая. Подняли все сиденья, вскрыли панели на полу между рельсами транспортера, свалив крышки в ту же кучу, и, встав на колени, полезли со щетками внутрь - выметать скопившуюся за полгода грязь и мусор. Мышей и тараканов не нашли, зато попались пару пивных пробок, сухой кетовый скелет с хвостом, лопнувший пластиковый стаканчик и фантики от конфет.
- Привет от пассажиров, - пыхтел Гоша, - хорошо презервативов не напихали под полики.
- Угу-мс, и каловых масс с прилепленной сверху бумажкой нет, - брюзжал я в унисон.
Колени уже болели от заклепок на полу. И через час мы облегченно разогнулись. Руки на сквознячке (входная дверь и рампа были открыты) уже замерзли и пошли синевой.
- Игорь, пойдем греться, заодно спросим, где воды теплой взять.
В домике нас встретили неласково.
- Чего, уже устали? А ну, марш обратно, самолет мыть, - это подключился к третированию летчиков Саня «Парамон». Еще бы, только два раза в год технарям даются в подчинение летчики и штурмана, остальное время на нас не поездишь.
- Сань, а где воду горячую взять?
- Не баре, холодной помоете.
- Мы-то, может, и не баре, а вот порошок в холодной воде не раствориться.
- Вот понаберут в летчики из деревень... Слева-справа от килЯ два барана у руля..., - Саньку несло, - а к аэродромной колонке подключиться и в кипятильнике воды согреть у нас знаний не хватает?
- Как скажешь, если мы чего спалим, отвечать тебе. А то в летчики набирают по здоровью, а спрашивают как с умных.
- Давайте-давайте, топайте на самолет, - выглянул из дальней комнатки Георгич.
- Командир, - съехидничал я, - а телевизор там работе не мешает?
- Правачина, - оглядел меня сверху вниз командир, - Знаешь, почему птицы летят "строем" с закрытыми глазами?
- Разве? Не замечал... ну и почему?
- Потому что старшим в жопу не заглядывают.
- Понял, дурак, виноват, разрешите встать к вам на табачное довольствие?
- Нахал, уважаю, - Георгич полез в карман за сигаретами, - держи.
На борту молчаливо-ворчливый, но добрый Федорыч, наш старший механик, уже подключил аэродромный источник и ставил кипятильник.
- Идите пока отстой слейте. По полведра с каждой точки, а потом самые копченые места отмойте керосинчиком. Ну там, гондолы двигателей, крыло сверху и снизу в районе движков, под закрылками гляньте и фюзеляж сверху. Как справитесь, скажете, я вам закрылки выпущу.
Мы с Гошей, тяжело вздохнув, пошли доить самолет при помощи длинной металлической штанги с резиновым наконечником.
Обед подкрался незаметно, но ехать домой было всем (кроме штурманов) лень. 15 минут туда, 15 обратно, остается полчаса на все про все. Пошарившись по коробкам с бортпайком, выудили несколько банок перловой и рисовой каши с мясом, жменю галет и трехлитровую банку с маринованным луком. Кашу тут же кинули на ТЭНы - разогреваться, вскрыли лук и сходили на борт за термосом с кипятком и стаканами под чай. В ожидании жратвы расселись, нахохлившись в кресла от списанных Ил-14 и уставились в телевизор.
- Влад, а может, по стопарю? - подал голос Гоша. Заметив взгляд Георгича, быстро добавил, - чисто согреться.
- После работы погреетесь, а пока чая хватит.
- Хочешь получить запрет - спроси разрешения, - подколол Коля.

Е....ся вошь, е....ся гнида, е....ся бабка Степанида,
Е....ся северный олень, е....ся все кому не лень.
Технарь, замызганная гадость,
И тот находит в е.ле радость - процитировал я в ответ.

Колю аж передернуло от такой наглости.
- Во, алкаши языкастые, на самолете ещё нифига не сделали, а уже к спирту ручонки тянут и обзываются.
- Все они алкаши, - подключился Половцев, - даже анекдот есть.
- Мама, а этот дядя летчик?
- Да, сынок.
- А почему он трезвый?
- Ну, наверное, медкомиссию проходит или триппер лечит...
- Я бортовой, я бортовой, никто не водится со мной, и все мои подружки, отвертки и заглушки..., - дал сдачи чужой мудростью я.
- Хорош, не слышно ничего, - оторвался от телерекламы Георгич. Технари, лучше скажите, фильтра уже сняли, помыли?
- Конечно, вон, на входе в домик обсыхают, - откликнулся довольный Саня.
- Смотрите, а то я вам, не осматривая самолет, 5 неисправностей найду.
- А я, не подходя к самолету, все 5 и устраню...
- Поговори еще, знаю я ваши технарские прибаутки: «Не затянул - законтри! Не сделал - распиши!», - буркнул Георгич.
- Не, не так. Сделал - распиши. Не сделал - распиши дважды.
Каша согрелась, Вовка профессионально вскрывал банки и передавал страждущим.
- Куда, куда, гадость масляная, немытыми лапами в банку с луком полез? Ложка же есть.
- А у них, мазуты, так принято. Все нормальные люди моют руки после туалета, а технари - до туалета.
- А то, - с набитым ртом довольно мурлыкнул Половцев (выпускник технического училища ГА), - жопа в масле, хер в тавоте, но зато в Аэрофлоте.
Минут на десять наступила тишина. Фоновыми звуками были стук ложек по банкам, хруст маринованных луковиц и довольное сопение. Скрипнула входная дверь, и в комнатку ввалились довольные штурмана.
- О, мы на работу приехали, а они все жрут.
- Чем больше летчик спит и ест, тем крепче наши ВВС, - ответствовал я, облизывая ложку.

Это кто там утром рано
Головой трясет у крана?
Это - не водопроводчик,
Это - наш советский летчик! - Гена сегодня в ударе.

- Ген, иди учи карты, а то скоро даму от валета отличать перестанешь.
Сыто отдуваясь, мы всем отрядом полезли на улицу и разбрелись по самолетам. Я и Игореха взялись за швабры и полезли через верхний аварийный люк на крыло. Снизу, из-под открытых капотов доносились реплики технарей: «Куда, куда, держи фильтр, а то в пыль уронишь... Закручивай, а то масло течет... Течет - это хорошо, значит, оно там есть... Блин, Саня, сказано же было, не вскрывай капот - не вноси дефект...» Грязь и копоть с крыла оттирались легко, но ветерок продувал наши ДСки насквозь. Через полчаса пришлось слезать вниз и мыть нижние, куда более копченые поверхности. Керосин собирался крупными каплями на крыле и закрылках, капал с выступов конструкции вниз на волосы и лица.
- И Родина щедро поила меня..., - пропел я, отплевываясь.
- Тьфу, блин, ч-черт, - прямо в глаз, - вторил мне Гоша.
- Слушай, Игорь, надо сразу снизу и водой мыть, а то потом духу не хватит еще и под водяным душем стоять.
Мы терли и драили тепленькой водичкой со стиральным порошком, а эта вода вперемешку с керосином и сажей щедро лилась на головы, лица и загривки. Руки приобрели устойчивый черно-синий цвет. Морды наши были в серых вертикальных разводах и потеках, зато самолет снизу приобретал свой первоначальный шаровый цвет. Начинало темнеть, когда мы снова, уже с водой, полезли на крыло.
- Эй, леДчики, - донеслось снизу, - кто ж так моет? Снизу помыли, а теперь ваша грязная вода сверху снова по всему крылу растечется. Было у отца три сына: двое умных, а третий - летчик.
- Ладно, лучше потом протрем, выпустите пока закрылки.
Вроде и невелик самолет - Ан-26, пока мыть его не начнешь. Замерзшие, со скрюченными лапками, наконец, слезли мы с крыла. Причем Гоша ухитрился попасть в аварийный люк, а я, сунув руки в карманы, съехал по лобовому стеклу и далее мимо обтекателя локатора - на землю, которая пребольно ударила по пяткам.
- Что, правачье, - Саня как всегда без шапки, куртка нараспашку, морда красная, - идите, погрейтесь. Там в домике канистра с «ваньком» есть.
- Не, ванек не хочу,- закапризничал я.
«Ваньком» называли гадостный спирт, видимо, целенаправленно испорченный подлитыми в него добавками. Видимого вреда здоровью он не оказывал, но пах одновременно резиной, керосином и ацетоном. Но меня в тот раз здорово приморозило и Гоша меня уговорил «по чуть-чуть». Гадостная жидкость обожгла разом губы, глотку, пищевод и желудок. В воздухе запахло жжеными калошами. Запил водой - не помогло. Заел галетами, потом маринованной луковицей, потом запил луковым рассолом. Не помогло. От второй порции спирта отказался, тем более что борьба с первым стопарем уже немного согрела.
Техники уже собрали обратно все содержимое грузовой кабины и, звеня ключами, закрывали самолет. Ссутулившись, спрятав руки поглубже в карманы и разя калошно-спирто-луковым перегаром, мы с Игорем побрели к КПП.
- А завтра второй день перевода, - испортил мой однокашник остатки настроения.
- Ага, блин, летчики-испытатели.
- Почему испытатели?
- А потому что летом испытываем судьбу, зимой - нужду.
- Ну ты сказал...
- Да после твоего «стопаря» вообще удавиться хочется. Вон, даже еврашки (чукотские суслики) от нас отворачиваются и собаки аэродромные не подходят.
Мокрые, грязные, разящие керосином и перегаром двое военных летчиков с высшим образованием ушли ждать машину в ангар ТЭЧ.
P.S. А спирт тот еще дня три отрыгивался, всплывая откуда-то со дна организма.

Хрень

- Атас! Она сейчас ебнет!!!
- Не ссы, Костян, я ее уже держу. У-уу, бля!
- Держи лучше, если эта хрень чуть сдвинется, нам амбец...
- Учи ученого.
- Ребята, я вам не помешаю?
- Слышь, остряк, быстро взял пассатижи и держи эту хрень!
- Быстрее давай, я уже пальцы не чувствую!
- Где пассатижи?
- У меня за ремнем. Блин, провалились...
- Серега, мы друг-друга давно знаем, но к тебе в штаны я не полезу.
- Держи вот здесь, я сам достану.
- Блядь, она острая и скользкая, долго ее не продержу.
- Я держал.
- Ты дурак и в перчатках!
- Сам дурак. Мог тоже перчатки надеть.
- Задолбали разговорами! Достал пассатижи?
- Щас, зацепились там...
- Тащи осторожно, как бы не оторвать чего...
- Быродавайкрепиэтухрень!
- Не нервируй меня. Я обеими руками держу эту ебаную дуру, еще могу зубами чего ухватить. Хочешь, укушу?
- Серега, етит-твою-в-душу-мать, чего ты там?!
- Спаакойствие, только спаакойствие...
- Все, я отпускаю и будь что будет!
- Не пугай, Костян, семь раз не помирать...
- Олегин, ты чего руку убрал?! Чего убрал, говорю? Я сейчас ебнусь нахрен и эта хрень так ебнет, что мало не покажется!
- Не шурши, я работаю. Видишь - гвоздик выковырял. Щас я его вот эдак вот вставлю...
- Не «вставлю», а «введу».
- Для человека с пассатижами в штанах ты слишком много болтаешь.
- Я уже достал. Давай, подержу. Здесь?
- Ага. Костя, отлепись от этого края, держи здесь. Сейчас я сюда ножом... Так, осторожненько, выравнивай. Проволочку бы сюда, зафиксировать нечем.
- На - звездочку.
- Годится. Так, вот сюда и усики разводим. Опаньки! Усе готово, усе свободны.
- Сволочь ты, Серега.
- Вот те раз! Я его, можно сказать, от смерти спас, а он - «сволочь»!
- Костя, не дергайся!
- Нет, ну ты видел: я двумя руками эту хрень держу, а он у меня из погона звездочку достает и тебе отдает!
- Да отдам я тебе звездочку.
- Чума, таких у тебя нет.
- Да я тебе эту и достану. Вот саперы приедут эту хрень забирать - и достану. А пока будешь полумладшим лейтенантом.
- На, водички попей.
Втроем уселись и по-очереди приложились к фляжке с водой. Солнышко теплое, трава зеленая и ветерок хвоей пахнет.
- Хараашооо.
- Угу.
- А знаете, что я думаю? Неправильно вы эту штуку называете: не «хрень» она, а «хреновина»...
- Угу.
- Одно слово - немчура!

ЗАПИСКИ НЕГОДЯЯ
(продолжение)

НАТАША ВО ХРИСТЕ

Раз уж мы прикоснулись к таинствам, то не лишним будет после языческих (поганых в первом смысле этого слова) дел наведаться в настоящую церковь. Хотя, кто нас туда пустит, учитывая все прегрешения? А мы сами туда и не пойдем...
- Я собралась покреститься, - сказала массажисту Х. медсестра Э. - Знаешь, мне все подруги говорят - покрестись, и жизнь действительно меняется. Ты веришь?
- Главное, чтобы ты верила, - уклончиво ответил массажист Х., скользя пальцами по обтянутой узким халатом попке медсестры.
- Ну, погоди ты! - стряхнула она его руку. - Это же важный вопрос! Дома как-то стало не очень. Муж, кажется, на стороне кого-то завел. Или мне это кажется? И вообще, денег нет. Ну, покрестят меня, - хуже от этого не будет, а может даже лучше, а?
- Вперед! - сказал массажист Х. - Потом расскажешь.
- Да мы после работы с подружкой в церковь собрались. Я даже Библию почитала. Ты сегодня как раз дежуришь, зайдем, расскажу.
Вечером, когда окончательно стемнело, в окно ординаторской, где сидел за печатной машинкой сторож Х., звякнул камешек. Девушки вернулись из храма. Они принесли с собой буханку хлеба, жареную, еще теплую курицу и бутылку водки.
- Святая вода? - плоско пошутил сторож Х., открыв дверь.
- Ага. Отметим мое возрождение к новой жизни, - сказала Э. - И новое имя, между прочим!
- Точно, там же новые имена дают! - сказал сторож. - И кто ты теперь?
- Вот, - с гордостью показала Э. картонку, - даже удостоверение дали. Теперь я - раба божия Наталья!
- Наташа - это хорошо, это определяет путь новой жизни, - пробормотал сторож, обнимая девушку. - Да и неофитка звучит как нимфетка, нет, нимфоманка! Это возбуждает...
- Ну ты че, озверел? - вывернулась она. - Это же кощунство! Уважай чувства верующих, блин! Между прочим, я сегодня с самим Христом сочеталась - так поп сказал, - и теперь умерла для греха...
- А я? - засмеялся сторож. - А как же я?
Потом пили водку и ели курицу. Подруга, медсестра из ортопедии, взмахнув пьяной рукой, опрокинула рюмку водки и стакан газировки на юбку рабы Натальи. Замыли.
- Включи в вашем кабинете обогреватель, повешу сушиться, - сказала Э., снимая юбку и оставаясь в одних трусиках и блузке.
- Пошли, - сказал сторож. - А вы, криворукая, ждите здесь.
В темном кабинете он включил обогреватель, повесил над ним юбку, потом прижал Э. к своей кушетке.
- А вот ходить так передо мной, - сказал он, - тебе было не след. Ты же знаешь, как действуют на мой извращенный мозг твои пубертатные формы...
Чем дальше живешь, тем меньше хочется расписывать общеизвестные алгоритмы, - хочется сразу перейти к желаемым результатам. Поэтому, опуская недолгую возню в полумраке...
Когда медсестра, изгибаясь под ним, протяжно закричала, дверь в кабинет открылась, и сварливый голос подруги сказал:
- Закройте за мной дверь, я пошла. Ну вас...
- Подслушивала, протезная душа, - сказал он, сползая.
- Ну и что ты наделал? - сказала она, поворачиваясь на живот и обнимая подушку. - Не видать мне теперь обещанной благодати. И, опять же, что скажет Христос?
Они засмеялись.
- Со мной - не грех, поверь мне как ему, - сказал он. - Сейчас я спущусь, дверь закрою, а ты иди в ординаторскую на диван. Это мы только репетировали...

Но когда он спускался по лестнице, внизу послышались шаги и голоса. Навстречу поднимались Лис и сторож И., волоча пакеты с бутылками и провиантом.
- Принимай, Брат! - сказал Лис, отдуваясь. - Гриша меня сюда заманил, обещал танцы живота. Но, как я понял, их мы не увидим, - перед самым носом танцовщица на колесе из двери выкатилась.
- На каком колесе? - удивился сторож Х.
- Ну, ножки у нее... длинные, но очень малого радиуса, или, что то же самое, большой кривизны. А то ты не знаешь. Что-то вкусы у тебя изменились, совсем одичал тут, где только таких отлавливаешь? - так говорил Лис, идя по коридору и сворачивая в открытую дверь ординаторской.
Вошел и замолчал. Потом сказал вежливо и даже робко:
- Здрассьте...
На диване, поджав ноги по-турецки, сидела медсестра Э. в блузке и трусиках, и грызла куриную ножку. Колени ее нагло сияли в электрическом свете.
- Здрассь.., - небрежно сказала она, бросила кость в тарелку, встала прямо на диване, спрыгнула, босиком прошла к шкафу, открыла его, достала халат невропатолога Л. - Я накину? - повернулась к сторожу Х. Он кивнул, и она накинула, обертываясь в крахмальный простор два раза.
- Ладно, пойду, посмотрю, высохла там юбка или нет. - сказала она, сунула ноги в туфли, и, проходя сквозь расступающихся мужчин, кивнула сторожу И.: - Привет, Гриш...
Сторож И. что-то промычал, отворачиваясь. Лис выглянул в коридор, проводил ее взглядом, втянул голову обратно и зашептал:
- Не, ну ты обнаглел! Одна выбегает, другая на очереди! И какая! Я, понимаешь, деньги, как Рогожин, свертками кидаю, и все каракатицы какие-то вокруг, а он тут сидит на хлебе и воде - и куриных костях, - кивнул он на стол, - и рядом такая волчица!
- Ты тоже заметил? - удивился сторож Х.
- Что?
- Что волчица?
- А то! Как она грызла! Я аж испугался! А как прошла! Пацанка с таким бюстом - это же эксклюзив! Слушай, - сказал он, садясь на диван, - давай не будем вокруг да около, - продай ее мне?
- Как это «продай»? Купи себе конюшню!
- Да брось ты! Я ж условно! Просто разреши мне ее соблазнить. Я ее одену как модель. И ты приходи в мой магазин...
- Ты забодал, бык ассирийский! - возмутился сторож Х. - Магазин! Сколько уже предлагаешь, давно бы просто одел меня только по старой дружбе! И потом, ей нужны буря и натиск, а не ленивое хрюканье и шлепанье пузом зажравшегося буржуа! Ты заработаешь комплекс!
- Ладно, ладно, я просто спрашиваю, можно мне попытаться?
- Да пытайся сколько угодно, я же не ее муж! - хмуро сказал сторож Х., наливая всем водки.
Они выпили. Гриша молча налил себе еще, выпил один, встал и сказал, насупившись и раздувая ноздри:
- Бык, бля, пойдем на улицу.
- Зачем? - сказал Лис, распечатывая банан.
- Затем. Пот-пыт-таюсь... - выговорил сторож И.
- Это он уже пьян, - сказал Лис сторожу Х. - Только что пили, - сам же ко мне пришел, сказал, что депрессия. Ты тут не сожри все... Пошли, Гриша.
Они вышли. Сторож Х. пошел в свой кабинет, где медсестра Э. уже надела юбку и гладила ее ладонями на бедрах.
- Ушли? - сказала она.
- Нет, Гриша что-то в психозе, Лиса на улицу потащил...
- А кто такой этот Лис? Такой большой, симпатичный...
- ...И к тому же владеет четырьмя магазинами одежды. Обещал тебя одеть, если ты станешь его. Так что думай.
- А что, и подумаю...
- Видишь, как удачно новая жизнь начинается, - не удержался и съязвил сторож Х.
- Я его за нос повожу, пусть сначала оденет, а там поглядим.
- Ну, ты это... - сказал сторож Х., обидевшись за друга, - Ты с ним или нет или да, динамить его не надо, он мой друг.
- Да шучу, шучу, - сказала раба Наталья. - Меня другое волнует. Гриша тут дебош не устроит? Я тебе не говорила, но вчера, в его дежурство, он утром в лабораторию ко мне спустился и подарил одну розу. Просто вручил и убежал. Такой смешной...
- Ё-о! - сказал сторож Х. - А что ж ты молчала? Тут не просто дебошем пахнет! Щас Гриша Лиса задушит, потом меня, а потом и тебя расчленит! А потом натянет твои трусики себе на голову и пойдет домой по ночному городу, нюхая розу... Он - душа нежная, тонкая, но сила в нем бешеная и неконтролируемая! Надо бежать на улицу...
На улице возле машины, в которой угадывался неподвижный шофер, была построена композиция «Геракл укрощает немейского льва». Лис стоял, вытянув руку, в ладонь которой упирался лбом Гриша. Он взмахивал руками, пытаясь дотянуться до партнера, и, выворачивая голову, плевал в сторону Лиса.
- Брат, ну сфотографируй нас, - захрюкал Лис. - Вот что значит иметь длинные конечности и заблаговременно напоить врага. И, главное, совершенно немотивированная ярость! Ничего не понимаю!
Гриша устал и сел на землю.
- Потом убью, - сказал он.
- Все штаны заплевал, - сказал Лис, вытирая листком подорожника. - Гриша, хочешь, тебя шофер домой отвезет?
- Нет, - мотнул головой сидящий на земле.
- А со мной поедешь?
- Да.
- А меня возьмете? - спросила медсестра Э. с крыльца, белея в темноте короткими одежками. - Тут недалеко.
- Куда пожелаете, прошу в машину, - сказал Лис и открыл дверцу. - Гриша, ты садись на переднее, только шофера не бей во время движения. А ты, Брат, жди, я скоро вернусь, там море водки, тебе всю не выжрать. Посидим, юность вспомним.
Машина уехала и через полчаса вернулась.
- Все нормально? - спросил сторож Х.
- Нормально, - сказал Лис. - Гриша выбросился из машины на первом светофоре, а моя пассажирка взяла мой номер телефона. Сдуру дал ей домашний. Ты ей мой рабочий дай, и скажи, чтобы домой не звонила. А то жена распсихуется. Но какая дьяволица, а?!
- И при том - божественная! - сказал сторож Х.
Они поднимались по лестнице. На особняк опускалась летняя ночь. Ночь воспоминаний.
(продолжение следует)