ГЕНЕРАЛЫ И ТРАКТОР.


Слава Колесов в черном ватнике медленно ходил по помойке. Его терзал извечный русский вопрос «Что делать?» Вопрос этот не выходил из его головы весь день. Сегодня день рождения его жены. Хорошо бы попасть вечером домой, там будет вкусно. Но экипаж Лехи Гладушевского, где Слава служил замом, всю эту неделю был ответственным за дивизийную помойку. Это все из-за двух балбесов, пойманных флагманским связистом в момент преступного вываливания экипажного мусора в болото. Связист - козел! Произнес Слава вслух и продолжил свое движение по помойке. Дальнейший сегодняшний сценарий он знал. Это кино он смотрел вчера и позавчера.
Сейчас появится Кожевников, за ним комдив, за ними Лехин экипаж в полном составе с лопатами и все повторится... А в это время другие экипажи будут набиваться битком в фанерные будки «коломбин» и в положении счастливых баночных селедок уедут в городок к своим семьям. 30 километров тепать пешком? Нет, на такое, Слава уже не способен. А в носу продолжал свербеть запах жареной курочки...
А мусору то навалили... Как специально, гады...
Слава не был похож на других замов. По его внешнему виду ни один психолог не распознал бы «инженера человеческих душ». Он с гордостью носил по дивизии свое прозвище «копченый», уместное, скорее для механика, чем для замполита.
Славино внимание привлек странный звук на лесной дороге возле болота. Через минуту на поляне появился трактор со стройбатовцем за рулем.
Если бы сейчас Слава увидел марсианскую тарелку на помойке, он удивился бы этому событию, значительно меньше, чем этому трактору. Своей подсобной техники у подводников отродясь не было, ее успешно заменяли бесплатной матросской силой на камбузных харчах.
Однако подробности, о том, как попал сюда этот Ваня Бровкин, Колесова волновали сейчас меньше всего.
- Тебя как зовут? - распахнул дверцу трактора зам.
- Андрюха.
- Андрюха, хочешь тушенки?
Бедного солдатика заклинило от внезапного предложения мужика в черном ватнике на лесной дороге.
- А сгущенки? - не унимался мужик.
- ХОЧУ! - Рыжий пацан сделал глотательное движение кадыком.
- Тогда смотри, вот болото, вот мусор. Понял?
Трактор рванул к помойке быстрее гоночной машины из формулы 1., на ходу опуская ковш.
- Есть на свете бог! Врут замполиты...
К Славе постепенно начали возвращаться надежды на лучшую долю.
Рокот трактора на секретном военном объекте немедленно привлек к себе зевак, столпившихся возле казармы. Распихивая любопытных, на помойке появился командующий флотилией и начальник штаба.
Такого подарка судьбы они тоже не ожидали. Бегая вокруг трактора с разных сторон, они размахивали руками и что-то кричали Андрюхе, показывая, куда надо сваливать мусор и что надо «сравнять». Бесформенная поверхность помойки очень скоро начала превращаться в ровненькое футбольное поле.
Сколько бы это еще продолжалось, сказать трудно, однако Андрюха ошалев от противоречащих друг другу команд двух адмиралов, наконец, утонул в болоте по самые гусеницы. Потеряв всякий интерес к утонувшему в болоте трактору, командующий и начальник его штаба, удовлетворенные своей выполненной работой, двинулись по кабинетам. За ними потянулись и все остальные.

На болоте в кабине утоленного трактора остались сидеть только Андрюха и Слава.

- Ну, чо Андрюха вкусно?
Боец закивал головой, глотающей тушенку. Алюминиевая вилка доедала третью Банку.
- А кто это был? - набитым ртом промычал Андрюха
Я таких раньше не видел...

- А это Андрюха, командующий 4-й флотилией атомных подводных лодок вице-адмирал Кожевников Валерий Саныч и начальник штаба 4-й флотилией атомных подводных лодок контр-адмирал Конев Сан Василич собственной персоной... - Слава многозначительно поднял палец вверх.

- ААА... - протянул Андрюха сквозь тушенку, и тоже решил похвастаться:
А я один раз живого майора тоже видел, он у нас в Ленинской комнате выступал...

- Ну вот, а тут два генерала твоим трактором руководят, а подполковник тушенкой из рук кормит..

- Да ... Надо будет домой написать, похвастаться...

Слава на день рождения к жене так и не попал. Всю ночь он вытаскивал Андрюху, вернувшимися из поселка камазами. Не мог он бросить одного пацана на болоте. Не по-нашему это, не по подводницки.

Отец и сын

Быль

Я сидел в преподавательской и тихо, но вдумчиво матерясь, составлял план-календарь мероприятий учебного сбора, одним глазом заглядывая в календарь обычный перекидной, другим в план-график прохождения сбора, а третьим, сакральным - в программу военного обучения и положение о военных кафедрах. Другие не менее захватывающие документы были разложены на соседних столах, поскольку в преподавательской я был один.
Начинать рассказ с местоимения «я» вообще-то некрасиво и невежливо по отношению к читателю, но в данном случае ничего не поделаешь, эта история начинается именно с того, что я сидел в преподавательской и копался в бумагах.
Вторую неделю город был накрыт пыльным и удушливым колпаком тяжелой июньской жары. За ночь дома, тротуары и припаркованные автомобили не успевали остыть, а метро встречало утренних пассажиров липкой, болотной духотой.
Стеклянная стена преподавательской выходила на солнечную сторону, и никакие шторы не спасали. Согласно институтским легендам, новое здание на проспекте Вернадского было спроектировано для какой-то африканской страны, робко вставшей на путь социализма. Однако, ознакомившись с проектом, африканцы схватились кто за сердце, а кто и за копья, и перешли на темную сторону силы, предавшись мировому империализму.
Проект храма позитивистской науки оказался никому не нужен, и вот тут-то на него и наложил предприимчивую лапу наш ректор. Чертежи быстренько доработали, убрав систему централизованного кондиционирования, лифты и прочую буржуазную заразу; здание привязали к местности, встроили рахитичное отопление, и через каких-нибудь пятнадцать лет на замусоренном пустыре возникло гордое здание. Угрюмые мизантропы-архитекторы встроили в корпуса института чудовищные сквозняки, которые сносили со столов не только бумаги, но и увесистые книги, поэтому преподаватели и студенты научились, подобно ниндзя, стремительно прошмыгивать в двери, захлопывая их за собой снайперским пинком.
Увлекшись любимым делом офицера-преподавателя, я не услышал скрипа открываемой двери, но ощутил мощный воздушный поток, повлекший ворох бумаг на столе к открытому окну.
- Дверь, бля!!! - завопил я, падая с раскинутыми руками на стол.
Вошедший промолчал, и тогда я, как умирающий лебедь, вывернул шею, чтобы увидеть, кого внесло в преподавательскую, и почему эта ходячая ошибка эволюции не закрывает дверь.
Оказалось, что ко мне забрел какой-то гражданский. Уяснив, наконец, сложившуюся ситуацию, он поспешно прикрыл дверь.
- Вы к кому? - спросил я, получив, наконец, возможность снять руки с бумаг и принять более-менее естественную позу.
- Я бы хотел видеть начальника пятого курса, - объяснил посетитель.
- Прошу! - показал я на свободный стул, - это я и есть.
Обычный мужичок, за сорок, с изрядной лысиной, весь какой-то сероватый, невзрачный, я бы сказал, мышевидный.
- Я отец студента (тут он назвал фамилию), и хотел бы узнать, где он будет проходить сбор.
Я порылся в списках и назвал гарнизон.
- Кстати, в эту точку еду я сам.
- Очень хорошо! - обрадовался мышевидный. - Скажите, а... вы моего сына знаете?
- Нет, я в их взводе занятия не вел. А что?
- Ну... гм... - замялся он, - видите ли, мальчик немного... своеобразный...
- У него что, проблемы со здоровьем?
- Нет, что вы, в обычном смысле - нет, иначе он не смог бы поступить, но...
Я молча ждал, пока мой собеседник выберется из неудобного положения, в которое он сам себя загнал. Если он скажет «больной», тогда я немедленно отправлю парня на военно-врачебную комиссию, а если скажет «здоров», тогда вообще непонятно, зачем он пришел и завел этот разговор.
- Я бы хотел попросить...ну... чтобы в части вы уделяли моему сыну немного больше внимания, чем остальным, вот и все... - наконец сформулировал он.
- Хорошо, не беспокойтесь, - я пододвинул к себе Ежедневник, - все будет в порядке, полк хороший, я там уже проводил сбор, условия нормальные, от Москвы не очень далеко, вы можете приехать к нему на Присягу.
- Да, - сказал он, - я приеду. Обязательно. Извините за беспокойство. Всего доброго.
После ухода моего странного гостя я, конечно, сразу же нашел личную карточку его сына. Ничего особенного. Парень неплохо учился, взысканий не имел. Так... Ну, аттестации командира взвода, написанные под диктовку куратора, мы пропустим... Вот, автобиография. Тоже ничего необычного. Мать умерла, не повезло парню... В институт поступил сразу после школы... Годен с незначительными ограничениями... Оп-паньки... Отец - сотрудник КГБ! Надо же... Хотя, кто их знает, может, чиновник какой, кадровик или снабженец...
Замученный жарой и бумажной рутиной я забыл о странном посетителе, и не вспоминал о нем до самого отъезда в войска.
***
Мы сидели в полупустом купейном вагоне пассажирского поезда. В таких поездах спросом пользуются плацкартные и общие вагоны, а народ побогаче выбирает скорые поезда.
Начался тихий, подмосковный дождик, за окном мелькали мокрые и пустые дачные станции, переезды с вереницами машин у шлагбаума, колхозные поля, поросшие какой-то сельхозрастительностью, одинокие велосипедисты, согнувшиеся под тяжестью промокших плащей.... Оставив позади Москву, поезд разогнался, погромыхивая на стыках. В купе старенького, но чистого вагона стало уютно и тепло. Завтра будут длинный, хлопотный и пыльный день, а сегодняшний вечер - твой, можно поваляться со специально взятой из дома скучной книгой, подремать, напиться из бренчащего стакана чаю, а потом всласть отоспаться под привычные поездные звуки...
В дверь постучали.
- Да! - крикнул я, подумав, что это, наверное, студент с докладом по отбою.
Дверь отъехала, и в купе вошел какой-то мужчина в спортивном костюме с пакетом в руке. Нашарив на столике очки, я пригляделся и вспомнил, что это тот самый мышевидный КГБ-шник.
- Вы позволите? - спросил он.
- Пожалуйста. Я подтянул ноги и указал на полку.
- Вот, - сказал он, доставая из пакета бутылку, - я бы хотел познакомиться с вами, товарищи офицеры, поближе...
Мой коллега удивленно посмотрел сначала на бутылку, потом на меня, а потом на нашего посетителя. Он недавно пришел на кафедру после академии, и наших порядков не знал. Мне же визит «отца солдата» совсем не понравился. Пить спиртное с незнакомым человеком в поезде, да еще и с отцом одного из наших студентов, да еще работающим в «Конторе» я вовсе не собирался.
- Извините, - хмуро сказал я. - Вечер встречи придется перенести. Нам пить нельзя - людей везем, мало ли что может случиться? Да и вообще, я не привык к студентам идти со «шлейфом».
Установилось неловкое молчание. Выждав несколько секунд и поняв, что мы ждем его ухода, мужик извинился, сунул бутылку обратно в пакет и вышел.
- Ни фига ж себе... - удивленно сказал мой коллега, - Это что, у вас каждый раз такие номера?
- Не поверишь - первый раз... - ответил я, - даже и не знаю, что подумать. Давай-ка мы с тобой будем повнимательнее. Вообще повнимательнее. А то нарвемся в полный рост, и не заметим, где...
Следующим утром на вокзале нашего надоедливого попутчика видно не было, то ли старался на глаза не попадаться, то ли мы в процессе суетливой перегрузки студенческих организмов из вагонов в «Уралы» просто не обратили на него внимания.
В гарнизоне я приказал коллеге организовать семинар на тему «Как нам обустроить казарму», а сам решил заложить круг почета по штабам. Нужно было представиться начальнику центра - генералу, договориться с тыловиками о питании и обмундировании студентов, которые, переступив границу КПП, стали курсантами, и решить еще десяток подобных вопросов.
Проблемы обычно возникают, если полк сталкивается с нашествием военизированных студентов в первый раз. Ознакомившись с директивой Генштаба и подавив естественный приступ ужаса, управление полка занимает круговую оборону, и каждый бюрократический вопрос приходится решать с боем, как писал Маяковский, «перешагивая через юнкеров». На следующий год командно-штабная девственность оказывается уже нарушенной, все проходит без административных лубрикатов в виде звонков из Москвы и шифротелеграмм, а уж третий приезд похож на секс старых супругов - без выключения телевизора.
Выгружая из портфеля на стол НШ центра глухо звякающие московские сувениры, я поинтересовался наличием отсутствия проблем.
- В принципе все нормально, - ответил НШ, машинально выстраивая бутылки в боевой порядок «колонна пар», но есть нюанс. У нас стрельбище закрыли.
- Кто?! - изумился я, - вы же типа градообразующие! Зеленый Пыс что ли наехал?
- Дачники, с-суки, вложили, - объяснил НШ. - Понастроили сараев своих у самого аэродрома, ну и стали жаловаться, мол, пули над головами свистят. А чего бы им не свистеть? Ты же наших чингачгуков видел. Кто флажок на обваловании сбил, тот у них - «летчик-снайпер». Ну и запретили нам стрелять.
- А как же присяга? - спросил я. - Положено же отстреляться...
- Хороший вопрос, архиверный. Нет стрельб - нельзя присягу проводить. Вот ты и думай, как-никак цельным подполковником работаешь. В Москву звони, пусть там решают.
- Ну, для этого-то мне и звонить не надо. А то я не знаю, чего они решат... А еще стрельбища у кого-нибудь здесь есть?
- Есть одно, у МВД-шников. У них там что-то вроде тюрьмы или колонии, не знаю точно, так при ней есть стрельбище. Можно отстреляться там, но... нельзя. Они денег хотят.
- Много?
- Не мало. Да и неважно, сколько, в директиве ГШ не сказано, что за стрельбы можно платить. Меня за этот платеж первый же ревизор за яйца подвесит. С остальными элементами сбора проблем не будет, а вот насчет стрельб - тебе суетиться. За подарки - спасибо. После присяги заходи, будем пробовать.
В Москву я, конечно, позвонил. Шеф, обожавший решать общие вопросы, но страшно раздражавшийся, когда перед ним возникала конкретная проблема, обещал подумать и велел перезвонить через пару дней. Я знал, что думать он будет до конца сбора, а крайним все равно окажусь я.
Вечером после отбоя мы сидели в номере гарнизонной гостиницы, собираясь поужинать. В дверь постучали. На всякий случай я убрал со стола бутылку «Князя Шуйского». А вдруг это студент из казармы? Водка на столе преподавателей - это непедагогично.
Но это оказался не студент. К нам опять пожаловал мышевидный родитель в спортивном костюме, правда, на этот раз без пакета.
- Разрешите?
- Прошу... - вздохнул я и уступил ему стул, пересев на кровать.
- Я много времени у вас не отниму, - сказал он, - успеете поужинать. Тем более, пить вы со мной не хотите... Да нет, я все понимаю, я можно сказать, привык, «Контора глубинного бурения» и все такое, так ведь?
-Ну-у-у...
- Именно что «ну-у-у». Но поговорить нам все-таки надо. А потом я уйду.
- Хорошо, - сказал я, - давайте поговорим. - Мне стало любопытно.
- Дело в том, - начал наш гость, - что много лет назад я служил... гм... ну, неважно, где. А важно, что там я схлопотал себе дозу облучения. Хорошую такую дозу, увесистую. Можно сказать, несчастный случай, виноватых не было, но по тогдашним, а уж тем более по сегодняшним меркам, доза была такой, что можно было начинать заниматься организацией собственных похорон. Сначала-то я этого не понял, но вот тем, кому понимать положено, все стало ясно как днем. От работ меня отстранили, и немедленно самолетом в Москву, в госпиталь. Зачем, почему? Врачи молчат, глаза отводят, но обследуют по полной программе. Вот по этой самой программе я и начал кое о чем догадываться, ну, а потом кто-то из врачей проговорился. Что со мной будет, и сколько мне осталось, они, конечно, не сказали, но догадаться и так было нетрудно. Я когда все понял, чуть руки на себя не наложил. Страшное это дело, когда у тебя внутри тикает. И вот лежишь ты и ждешь, что и как будет, когда оно дотикает. И сколько еще этих тиков осталось...
Мы с коллегой переглянулись, я достал с подоконника бутылку и разлил водку по стаканам. Наш гость равнодушно выпил полстакана, ради вежливости взял со стола ломтик помидора - закусить - и продолжил рассказ, потирая горло и покашливая, видно было, что воспоминания ему неприятны, и он начинает нервничать.
- Да... Самое страшное, помню, было среди ночи проснуться. Лежишь, смотришь в потолок - и ждешь.
Отлежал я неделю, потом еще одну. Ничего. Никаких признаков лучевого удара. То есть вообще никаких. На третью неделю смотрю, врачи улыбаться начали, глаза отводить перестали. «Повезло!», - говорят. Невероятно повезло, небывало, причем никто так и не понял - как и почему. Месяц я в больнице провалялся, потом санаторий был, потом выписали. Со старой работы меня, ясное дело, убрали, но перевели в Москву, в центральный аппарат, сразу же квартиру дали, матпомощь, подъемные, лечебные, все такое.
Первое время мы с женой ночи спать не могли - боялись, а вдруг ночью со мной что-то случится? То я не засну, то она - лежит, за руку меня держит. Потом как-то обвыклись...
А потом жена сказала, что беременна. Сколько вместе прожили - ни одной беременности, а тут - нате. Кинулись по врачам. Все плечами пожимают: «Противопоказаний никаких, но... не советуем!».
В общем, родился у нас сын. Нормальный ребенок, самый обычный. То есть болел, конечно, капризничал, но - как все. С ним мы и про мой случай как-то забыли. И все было нормально, пока ему двенадцать не исполнилось. А в двенадцать все и началось. Сначала у него ни с того ни с сего волосы выпали, вообще все, даже брови и ресницы. А потом самое главное началось. Не знаю, как описать, чтобы вы поняли. Он нормальный парень, кто его только не обследовал, ничего не находят у него. Но есть одна странность - время от времени он как бы отключается на секунду-другую, вроде как засыпает без снов, а потом опять все нормально. И этих отключений он не помнит...
У жены первый инфаркт случился, когда ей про меня сказали, второй - когда парень... ну, волос лишился, а третий последним был.
Так что теперь мой сын - все, что у меня осталось, это мой крест, моя вина. И я везде с ним. И я - не стукач и не провокатор... - он криво усмехнулся.
Я молча разлил остатки водки.
Гость взглянул в наши вытянувшиеся физиономии и спокойно сказал:
- Не принимайте близко к сердцу, это проблемы мои, а не ваши, но знать вам все-таки надо. Я, пожалуй, пойду, но на всякий случай: я живу в этой же гостинице - (он назвал номер) - и если будет нужна помощь...
- Подождите! - вдруг сказал я. - Есть одна проблема, - и рассказал про стрельбы.
- Если бы все проблемы были такими... - засмеялся он. - Этот вопрос я беру на себя. Спокойной ночи.
На следующее утро после полкового развода ко мне подошел капитан с кирпичными петлицами:
- Товарищ подполковник, я начальник стрельбища учреждения номер такой-то! Разрешите получить указания на предстоящие стрельбы.
- Вот приказ на проведение стрельб... - я полез в папку за документами.
- Ничего не нужно, команда прошла из Москвы, все организуем своими силами, как положено. Назовите только дату, время, количество стреляющих и номера упражнений...
***
На стрельбах я решил присмотреться к сыну чекиста.
Издалека - ничего особенного. Рослый, веселый, по виду - совершенно нормальный парень. Вблизи, конечно, выглядит страшновато: лицо без бровей и ресниц, пилотка на абсолютно лысой, блестящей, как полированная слоновая кость, голове... В ухе, кстати, кольцо. Этакий киберпанк в стиле «милитари» или джинн, Алладинов дружок... Однако на свою странноватую внешность студент не обращал ровно никакого внимания, его товарищи, привыкшие к ней за пять лет, тоже. Как все нормальные студенты, они дурачились, над чем-то хихикали, а то ржали во весь голос, постоянно бегали в курилку, и вообще вели себя непринужденно.
На огневом рубеже я на всякий случай встал за студентом, однако он отстрелялся без происшествий, не проявив особой меткости, но и не промазав. Вообще, никаких странностей я за ним не заметил, хотя и старался не упускать его из виду. Нормальный-то он нормальный, - думал я, разглядывая студента, - но как его на аэродром выпускать? Заснет там на секунду, и привет мартышке. Нет, нафиг-нафиг, опасно, - решил я. - Надо от этого воина избавляться.
Вечером я зашел в номер к ГБ-шнику, чтобы поблагодарить его за хорошо организованные стрельбы. Потом я сказал:
- Я подумал и принял решение. После присяги заберете сына в Москву. В армии ему все равно не служить, а на аэродром я его выпустить не могу. Боюсь. Думаю, что начальник центра возражать не будет, а с начальником кафедры я попробую договориться.
- Не надо, - сказал он.
- Что не надо?
- Договариваться не надо. Я с вашим начальником разговаривал еще до отъезда. Он сказал - на ваше решение.
- Чего же вы мне раньше не сказали?
- Ну... Я хотел, чтобы вы сами приняли решение, а не выполнили приказ начальника.
- Но-но, вы это прекратите! Бросьте свои гэбешные штучки! - засмеялся я. Он тоже улыбнулся и достал уже знакомую бутылку коньяка. - Ну, теперь-то можно?
***
После окончания Присяги отец и сын уезжали в Москву. Я пошел проводить их до КПП.
Парню уезжать явно не хотелось, и я его понимал. Невольный страх гражданского человека перед армией у него уже рассеялся, впереди у его товарищей была интересная работа на аэродроме, а по вечерам - волейбол, преферанс втихаря, а то и бутылка водки на троих. И не ради опьянения, а ради спортивного интереса, потому что нельзя, но все пьют!
Они оставались, а он уезжал.
Парень несколько раз оглянулся на казарму, штаб полка, высокие белые кили самолетов, выглядывающие из-за деревьев, до которых он так и не добрался. Он понимал, что больше здесь никогда не будет, и старался все запомнить получше.
Отец не оглядывался. Обо мне он, казалось, забыл, и смотрел только на сына. Случайно я поймал его взгляд. В нем был любовь, многолетняя, тяжелая усталость и, казалось, безысходная тоска.

- Ну че, командир? Принимаем систему...А? Подписываем?
- Я бы хотел увидеть "Инструкцию по приему системы в эксплуатацию". Разработанную и утвержденную ВАМИ ЖЕ...
- Да ты че? О..ерел? Она состоит из ШЕСТИ томов, каждый толщиной в твой сапог! Ты че? На кой тебе это надо... Все же работает... Давай будем подписывать...А? Нет? Во дает... Странный какой-то лейтенант нам попался... Ну - на тебе "Инструкцию"... Изверг...
- Так... Пункт первый... Подать питание на систему... Так... Включить стойки...Так... зеленые индикаторы... Ребята! А почему вы сделали индикаторы красными? А?
- Так это... Не было зеленых... Какая разница?
- Переделать... Я пошел... Как переделаете - позовете...

~
- Лейтенант! Это самое... ТОВАРИЩ ЛЕЙТЕНАНТ! Мы переделали и все устранили, все как в "Инструкции"... Давайте будем продолжать прием в эксплуатацию! Так... мы остановились на странице 98. Так... Вот она...
- Да нет, ребята... Начнем с обложки... Так... Пункт первый... Подать питание на систему...
- Да ты че? Издеваешься?
- Так... Включить стойки...
- Э... Ты... Вы это... товарищ лейтенант...
- Так... Зеленые индикаторы... так...

~
- Лейтенант! Слушай... Мы уже две недели занимаемся передачей системы.... А прошли всего два тома... Так мы все сроки сорвем... И каждый раз ты начинаешь с обложки! Ну ты это... Совсем, что ли...
- Уважаемый! Это - ВАША система, а это - ВАША "Инструкция"... Так? Какие ко мне вопросы?
- Ну ты это... Все уже подписали.. Даже Военная Приемка... А ты один - упертый такой... Тебе больше всех надо? А?
- На этой системе буду работать я и мои подчиненные... А не Военная Приемка ... Поэтому все здесь должно работать КАК ЧАСЫ... Швейцарские... Понял? Пшел вон отсюда... Займись своими подчиненными, которые тут наблудили по самые Нидерланды... Сами распутать не могут┘

~
- Товарищ лейтенант! Тут это... Две канистры... это... спирт вообщем...
- Спасибо, я не пью...
- Во дает... Не сдать нам систему... Кабздец нашим премиям ... Да-а-а... Ну и упертый же баран... С-с-ука...


515-ю систему "термостатирование отсека экипажа" сдавали в эксплуатацию 9 месяцев... Через 7 месяцев лейтенант, закрепленный за этой системой, был переведен в штаб части и назначен на должность помощника начальника штаба по режиму и начальника разведки полка. Уже тогда было ясно, что никакого "экипажа" не будет... А потому - сидеть на заведомо ненужной системе, быть наблюдателем, а не "нажимателем" - не хотелось... И предложение перейти на хитромудрую должность было принято.
На систему 515 был назначен другой лейтенантик, который был дружком-приятелем предыдущего "изверга"...

На проходивших через год генеральных предпусковых испытаниях готовности систем - 515-я система оказалась единственной на старте, к которой не было ни единого вопроса...

~
Я взял эту историю отсюда (http://www.buran.ru/htm/memory.htm) и, надеюсь, автор не будет против публикации этой вырезки... Этот кусок запал мне в память два года назад, когда я в первый раз прочитал все "Воспоминания...". Я благодарен тому лейтенанту за то, что он научил меня делать ТАК!

МАТРОССКИЕ СЮЖЕТЫ.

По горячему...
Легенда - так легенда!
Правда, у этой легенды тысячи полторы свидетелей. Да ещё где-то в архивах пылится штатно-должностная книга с фамилиями героев первого сюжета.
И ещё. Чтобы совсем туману нагнать или пургу пустить, как сейчас говорят.
С одним из героев в одно время "мотал" срочную, наверное, один из самых знаменитых ныне живущих путешественников России Виталий Сундаков. А может быть, и в одном подразделении. Никак с ним не познакомлюсь. Он 320 дней в году проводит в экспедициях. В его упоминаниях о службе на "Минске" ни разу не звучали нотки о бесцельно прожитых годах. Но это так, к слову...

СОВЕРШЕННО АПОЛИТИЧНАЯ КОМАНДА.

Служили на "Минске" два военных моряка, фамилии которых не следовало бы поминать всуе. Старшина 1 статьи служил в БЧ-6, а старший матрос - в службе снабжения.
Для провинившихся за сутки и записанных в журнале дежурного по крейсеру была придумана изощрённая форма наказания, не отмеченная в статьях Дисциплинарного устава. Во время святого "адмиральского" часа нерадивые воины занимались строевой подготовкой на полётной палубе.
И вот однажды умы и сердца экипажа потрясла команда по всем линям корабельной трансляции, которая не оставила кровавого следа в истории только потому, что по календарю был 1980-й, а не 1937-й год.
Может быть, дежурный и сообразил бы и что-то придумал. Но команду поручили озвучить мичману, дежурному по низам. А на хрена ему думать?! Трясти надо! Он тупо, по написанному, зачитал список:
- Слабо успевающим в строевой подготовке матросам Иванову, Петрову, Сидорову, Пупкину, старшему матросу Марксу, старшине 1 статьи Ленину,- построиться на полётной палубе!
Что было потом - рассказывать?
НачПО икал до перевода на вышестоящую должность. А моряки были благодарны мичману. До прихода нового НачПО строевые занятия во время "адмиральского часа" больше не проводились.

А потом на "Минске" был пожар. Начали гореть каюты, а затем полыхало в течение часов семи так, что думали, пока всё не сгорит - не остановится. Но справились. Жертв не было, пострадавшие были. Доложили по всем линиям, вплоть до Москвы.
Помощник флагмеха эскадры проводил обход залитых корабельных помещений. На пятой палубе в нежилой мичманской каюте он вдруг обнаруживает на койке второго яруса бесчувственное матросское тело. Приплыли... Во время прощупывания пульса тело ожило, соскочило с койки, ухнув по грудь в ледяную воду, и, увидев погоны капитана 2 ранга в химкомплекте, заорало: "Старший матрос Маркс!" Помфлагмеха, конечно, ошалел. Он не знал, что Марксов служить на Флот призывают. Подумал: ничего страшного, в "психушке" вылечат. Главное, что живой!
Он нашёл "Маркса", который, потеряв сознание, погрузился в воду, и отнёс в медблок.
- Доктора, принимайте Маркса! Хорошо хоть не Наполеон! С Марксами мы уж как-нибудь на политзанятих справимся.
Оказалось, Маркс проспал весь пожар, и понятия не имел, что произошло на крейсере. В какой-то мере надышался.
Героического помфлагмеха, руководившего непосредственно аварийными партиями в очаге пожара, строго наказали. Его шутка была высоко оценена в политотделе.

НЕТОЧНЫЙ ДОКЛАД.

Помощник вахтенного офицера на правом трапе изнывал от безделия в ожидании скорой смены в двадцать три часа. Его сомнамбулическое существование разрушил своим криком командир вахтенного поста:
- Та-а-щ! Плывёт! К нам - плывёт!!!
- Орать-то зачем? Вызывай вахтенных на концах.
- Да нет, вы не поняли! Человек плывёт!
Ошалевшим взорам ошалевших присутствующих на правом трапе предстала сюрреалистическая картина: разрезая молодой салообразный лёд, со стороны носа по направлению к трапу плыл саженками матрос в шинели и шапке.
Успокою. Всё обошлось. Просто в темноте, изучая устройство корабля, матрос пролезал под носовым краном и неожиданно для самого себя ухнул в ледяную воду с десятиметровой высоты. Он оказался в живых дважды. Место его падения находилось всего в метре от проставки.*
__________________________________________________________________________
* - проставка - понтон, игравший роль плавпричала для приёма к крейсеру плавсредств.

МАТРОССКАЯ СМЕКАЛКА.

Проводящий обход в ночное время дежурный по крейсеру Кондратьев остолбенел от увиденного зрелища. Из поперечного коридора третьей палубы прямо на него выходил старшина 1 статьи с повязкой дозорного по живучести. В одной руке, как заправский официант, он нёс поднос с жареной картошкой, а в другой - бутылку спирта.
- Стоять! Ко мне!
- А я и иду к вам в рубку дежурного со всем этим. Прохожу я это, значит, мимо вентиляторного отделения и чувствую: что-то здесь нечисто, - не выказав никакого беспокойства доложил старшина. - Резко открываю я, значит, дверь и случайно вот наталкиваюсь на всё это.
- Маме своей мозги будешь пудрить! Фамилия!.. Кто начальник!..
- Ах, так! Не верите?! Ну, теперь я мимо всех подобных безобразий так и буду проходить безучастно! Как все...

ПОКАЗНЫЕ ПОЛИТЗАНЯТИЯ.

На четвёртом курсе мы изучали науку под названием "Партийно-политическая работа". Капитан первого ранга Коптев, входя в транс, объяснял нам насколько важен этот курс, и мы сами в этом убедимся, как только увидим настоящие политзанятия на крейсере.
И вот наш класс прибывает на крейсер управления "Жданов".
Уставший старший лейтенант что-то бубнит по бумажке борящимся со сном бойцам. Тема: "Буржуазно-демократическая революция 1905-1907 гг." Посередине кубрика барбет артиллерийского погреба, монотонный звук вытяжной вентиляции убаюкает кого захочешь. Наше присутствие, а в особенности наличие капитана 1 ранга, напрягает как руководителя, так и личный состав.
И вот руководитель решил внести свежую струю, отойдя от скучного сценария.
- Матрос Иванов! Что вы знаете об этих событиях?
- Ничего, товарищ старший лейтенант!
- Вы смотрели вчера на палубе фильм "Броненосец Потёмкин"?
- Так точно!
- Ну, может быть, вам там что-то понравилось и запомнилось?
- Так точно!
- Что именно?
- Как офицеров за борт бросали.

Конфуз

На площадке Б., экипаж "восьмёрки" ожидал пассажиров, каких-то начальников мотострелкового полка, прибывших с инспекцией в отдалённое подразделение. Правда, у старлея Л. было подозрение, что эта инспекция - ни что иное, как застольные посиделки. Но это мало кого волновало. Была задача - с утра доставить группу офицеров, доставили, сейчас вот задача - забрать обратно. «Инспекция» затягивалась, похоже, догадка старлея Л. верна.
Экипаж "восьмого" с комфортом расположился в тени своей машины, к ним подошёл и экипаж "двадцать четвёртого". А как ещё скоротать время, как не за разговорами? Но беседа не клеилась, трудно найти общую тему тем, кому осталось месяц до замены и тем, кто месяц всего прослужил. Вдобавок было невыносимо жарко, даже не верилось, что там, далеко за кривым озером, уже снег, морозы.
Изредка экипаж "восьмёрки" обменивался фразами о замене, чеках, афошках, бакшише. Все это было для старлея ещё таким непонятным, вернее, преждевременным, получку здесь он ещё не получал. Потому он молча сидел в тени, сожалея лишь о том, что не догадался захватить с собой книгу. Его командир, капитан А., сидел в салоне "восьмёрки" на откидном сидении около проёма двери и откровенно клевал носом. Вчера он до половины ночи гонял бильярд, и сейчас его почти разморило на жаре.
Так прошло минут сорок. Старлей Л. замечтался и не заметил, как к ним подошли. Это был кто-то из местного начальства.
- Командир, сколько попутчиков взять можешь? - спросил он командира "восьмёрки".
- А кого везти? - ответил тот вопросом на вопрос.
- Местных активистов.
У командира испортилось настроение. Ему не понравилась эта новость, опять бараньим жиром салон провоняют.
Здесь следует отметить, что существовала практика при неполной загрузке вертолёта перевозить афганцев, повышать тем самым лояльность местного населения. Но существовала своя специфика.
- Двух человек могу взять, - хмуро ответил командир вертолёта, хотя в вертолёте было не менее десяти свободных мест.
Вот в этом и состояла специфика подобных перевозок. Когда неопытный командир вертолёта называл реальное число свободных мест, к примеру, десять, то через некоторое время он обалдело наблюдал, как к его вертолёту шло действительно десять мужчин, но при этом каждый вёл с собой две, а то и четыре жены, вдобавок ещё и с детьми, багажом. Тут и "ми шестому" не поднять. Объяснить афганцам, что вертолёту без разницы, мужчина или женщина, невозможно. Они твердо убеждены, что женщина не человек и нагрузить вертолёт не может.
- Да один всего будет, - сказал начальник и заторопился в сторону КПП. Через некоторое время он подкатил на уазике. Привёз пассажиров. На этот раз у афганца было всего только две жены и никаких детей с багажом. Даже странно.
Оставив женщин перед вертолётом, мужчины укатили в расположение части, ну и фиг с ними, внимание старлея привлекли эти две особы, застывшие как по команде "смирно".
- Да, вот это дрессировка, - завистливо подумал старлей Л., - наши бабы мужиков своих скорее так поставят.
- Жаль, в парандже, - он продолжал рассматривать афганских женщин, - хотя, вроде, фигуристые.
Но не только старлеево внимание привлекли афганки.
- А я бы сейчас с ними пошёл бы, - с какой-то голодной тоской в голосе нарушил молчание правак с "восьмёрки".
- Да ты что, обалдел?! - ответил ему командир.
- А что, отмочить в керосине, попарить в бане, - поддержал правака борттехник.
- Ну, у вас бортачей, керосин универсальное средство, - пробормотал оказавшийся в меньшинстве командир.
Тем не менее, общая тема для разговора появилась. Даже клевавший носом капитан А. оживился и с интересом наблюдал за происходящим.
- А восточные женщины темпераментные, - внёс свой вклад в разговор старлей Л..
- Откуда ты знаешь? - скептически спросил капитан А.
- Я не знаю? - старлея Л. задели за живое, он даже привстал.
Далее последовал довольно длинный монолог старлея, привести который здесь нет возможности, поскольку он на десять процентов состоял из традиций воспитания женщин Востока, а в остальном, пардон, техники половых отношений.
Честно говоря, старлей не был уж таким профессионалом, и большинство из рассказанного былом им почерпнуто из самиздатовской перепечатки Кама Сутры, которую старлею удалось достать с немалым трудом. Но это уже детали, главное то, что остальные слушали старлея, раскрыв рты. Даже, как показалось старлею Л., афганские женщины. Хотя, откуда им знать русский язык?
Наконец, старлей выговорился и удовлетворённо замолчал. Как он утёр всем нос! Душа торжествовала.
Воцарилась пауза, все осмысливали услышанное.
- Командир, а можно в вертолёт зайти? А то жарко на солнце, - эта фраза была произнесена на русском языке без всякого акцента, приятным женским голосом.
Сомнений никаких не было, это сказала одна из афганских женщин, вот, она даже сделала шаг вперёд.
- Конечно, - только и смог сказать командир "восьмёрки".
Подхватив свои не по-афгански лёгкие сумки, женщины весело засеменили в вертолёт, не обращая внимания на те изваяния, в которые превратились пилоты. Спустя секунду, оттуда выскочил красный как рак капитан А.
Едва оказавшись в вертолёте, обе женщины буквально сорвали с себя паранджу. Под ними оказались две совсем молоденькие брюнетки. Макияж выгодно подчёркивал красоту каждой. Вопреки опасениям пилотов кабина наполнилась ароматом духов.
- Хоть здесь это покрывало снять, - сказала одна из красавиц, запихивая паранджу в сумку.
- Да, а где наш самый смелый? - стрельнула глазами вторая, - он так красиво рассказывал. Пусть идёт к нам.
Ага, сейчас, старлея Л. уже не было и рядом с "восьмёркой". У него внезапно появилось срочное дело в кабине своего "двадцать четвёртого".
А через минуту поступила команда на вылет.
Спустя полчаса "восьмёрка" выгружала своих пассажиров на перроне аэродрома Ф., прямо к трапу красавца Як-40, а "двадцать четвёртый", не останавливаясь, порулил на свою стоянку.
Когда взлетал самолёт, старлей Л. только задумчиво посмотрел ему вслед.