Тополиный пух (продолжение, часть 2)

Шесть месяцев в бетонном мешке - это дольше, чем вечность. Время здесь утратило свой привычный ход, сжавшись до монотонного цикла от сна к бодрствованию, от одного пайка, до другого. Воздух, прогоняемый древним советским еще ручным компрессором через не менее древние фильтры, был каким-то пустым, бумажным. Сначала он пах пылью и ржавчиной, а потом они перестали различать другие запахи, кроме запаха безысходности. Первый месяц они разговаривали, вспоминая свои семьи и прошлую жизнь. Закончились батарейки в фонарике старшего лейтенанта, и они жужжали динамкой своего последнего фонаря всё реже, лишь выходя в уборную или во время еды. Потом почти перестали разговаривать, экономя не столько слова, сколько душевные силы. Каждое слово казалось лишним, нарушающим хрупкое равновесие, установленное в их подземной могиле. Старший лейтенант похудел, его молодое лицо заострилось, под глазами залегли темные тени. Капитан, казалось, усох, словно вся его сущность сжалась в тугой комок воли. Через два месяца он почти силой взял на хранение у старшего лейтенанта его пистолет. Они были в наряде, когда всё случилось, поэтому у каждого был штатный пистолет Лебедева с двумя обоймами.

Больше всего донимал постоянный металлический привкус во рту. Он не проходил ни после еды, ни после воды. Это был несмываемый вкус радиации, вкус их медленной смерти. Иногда по ночам старший лейтенант просыпался от собственного кашля - сухого, раздирающего горло. Капитан делал вид, что не слышит, но он не спал. Он лежал на своей койке с открытыми глазами, глядя в бетонный потолок и считая дни. У него в блокноте, рядом с последними координатами, было сто восемьдесят три палочки. Это было необязательно, потому что его наручные электронные Casio G-Shock шли и показывали дату, но для капитана это стало необходимым ритуалом. напоминающим ему о том. что время выхода наружу приближается.
- Сухпай почти закончился, - тихо сказал старший лейтенант в один из дней.
Капитан медленно поднялся. Он подошел к столу и провел пальцем по пыльной поверхности. Сто восемьдесят четвертый день.
- Знаю, - его голос был хриплым от долгого молчания. - Пора.
Они молча собрались. Сборы были недолгими: проверить и зарядить оружие, взять фонарик, рассовать по карманам остатки галет. Капитан бережно убрал в планшет свою карту и блокнот. Путь к выходу был испытанием. Лестница и подъем по длинному спуску, сейчас превратившемуся в подъём, казавшиеся полгода назад простыми, теперь отнимали все силы. Каждый шаг отдавался слабостью во всем теле. Наверху они вдвоем навалились на колесо засова. Оно поддалось еще труднее, чем в тот декабрьский день. Скрип ржавого металла о металл резанул по ушам, привыкшим к тишине.
Их совместными усилиями тяжелая крышка люка приподнялась на несколько сантиметров. В щель ударил сноп света, ослепив. И вместе с ним ворвался воздух. Условно свежий. Этот воздух пах пылью, немного гарью и чем-то еще, незнакомым и тревожным. Химический, горьковатый запах мертвого мира. С трудом откинув крышку до конца, они выбрались наружу, щурясь от непривычно яркого, мутно-желтого солнца. Июньская степь встретила их молчанием. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Трава, обычно в это время сочная и зеленая, была жухлой, желто-серой, словно выжженной. Небо затягивала белесая дымка.
Их "буханка" стояла на том же месте, где они ее бросили. Теперь она выглядела как памятник ушедшей эпохе. Машина стояла, вросшая в землю, покрытая слоем серой пыли. Краска свисала с неё лохмотьями, резина на колесах потрескалась и осела.
- Попробуем? - с ноткой надежды спросил старший лейтенант.
- Не стоит, - отрезал капитан. - Наверняка она фонит так, что рядом стоять опасно. Это просто гроб на колесах.
Старший лейтенант отошел от машины и встал в десятке шагов, недоверчиво разглядывая её. Он посмотрел на бескрайнюю, мертвую равнину вокруг. Осознание их положения обрушилось на него с новой силой. Они были одни. Пешком. Посреди отравленной пустыни.
Внезапно его снова скрутил приступ кашля. Он согнулся пополам, заходясь в долгих, мучительных спазмах. Когда он выпрямился, то вытер губы тыльной стороной ладони. На ней остался яркий, алый мазок.
Он замер, глядя на свою кровь.
Капитан подошел и положил ему руку на плечо. Тяжело, но твердо.
- Вот так, лейтенант. Терпи. Недолго нам ещё терпеть.
- Что? что это? - прошептал молодой офицер, хотя и сам уже все понимал. Металлический привкус во рту стал невыносимым.
- Мы с тобой получили первую дозу еще тогда. Сразу где-то 10 БЭР, а потом и ветер с осадками догнал нас. Потом полгода дышали через старые фильтры, если они вообще фильтровали. Сколько хапнули - можно только гадать. Все это время наши тела боролись, но предел есть у всего. Мы подошли к нему очень близко. У нас есть несколько недель, я думаю. Может быть, две. Может, месяц. Не больше.
Капитан говорил это задумчиво, как будто сам себе зачитывал сводку погоды. Но в его глазах, глубоко запавших, отражалась вся тяжесть этого приговора. Он не утешал. Он констатировал факт. Они были смертниками, и их отсрочка закончилась.
Старший лейтенант медленно опустился на землю. Он смотрел на свои руки, на горизонт, на капитана. Паника, которая должна была бы взорвать его изнутри, не пришла. Вместо нее была лишь огромная, всепоглощающая пустота. Все кончено. Так просто и так страшно.
- Значит, это все? - тихо спросил он. - Просто сидеть и ждать?
- Нет, ? капитан покачал головой. Он присел на корточки рядом, развернул на выжженной земле свою истертую карту. Она была вся в пометках, линиях, цифрах. Его мир. Единственный, который еще имел смысл. Его палец лег на точку, обведенную красным карандашом. - Мы не будем ждать.
Он поднял взгляд на старшего лейтенанта. Взгляд был тяжелым, как свинец.
- Мы вернемся в полк.
- Зачем? - удивился старший лейтенант. - Там же смерть.
- Мы и так мертвецы, - усмехнулся капитан без тени веселья. - И мы с тобой офицеры. Мы давали присягу. Помнишь седьмую позицию, её капонир? Самый дальний, самый защищенный, ещё и в низине, укрытый. Я когда-то сам выбирал для него место. Три километра к югу от остальных. Туда планировали загнать на последнее дежурство 'Тополь', мы как раз для него делали привязку. Я надеюсь, что капонир выдержал. Мог выдержать. Ну, есть шанс, что он уцелел. Мы с тобой ничего не теряем в любом случае. Нам, наверное, остались считанные дни, и нужно прожить их достойно. Родина не узнает, но мы-то с тобой знаем.
Он говорил быстро, убежденно, и в его голосе снова появилась та стальная уверенность, которая вела их все это время. Это был не бред умирающего. Это был план. Последний план капитана.
- И что мы будем с ним делать? Связи нет. Приказа не будет.
- Мы сами себе приказ, - капитан постучал пальцем по карте. - Спутники не работают, но у меня есть это. Я знаю координаты точки пуска. Мы вернёмся туда, заберем установку, и я выведу нас в известное место. А ты, лейтенант, ты - ракетчик. Ты знаешь, как подготовить его к старту. Как ввести эти координаты вручную. Сможешь выполнить пуск? Представляешь, лейтенант - это самый последний 'Тополь'. Остальные давно заменили.
Вопрос повис в мертвой тишине. Старший лейтенант смотрел на карту, на лицо капитана, на свои окровавленные пальцы. Вернуться в радиоактивный ад. Пройти пешком семьдесят километров. Найти ракету, которой, возможно, и нет вовсе. Или была, но превратилась в хлам. Проехать еще сотню километров на многотонной машине, которую нужно сначала завести. И все это - за то время, что им отмерила лучевая болезнь. Это было безумие. Абсолютное, чистое безумие.
Но это было дело.
Это было лучше, чем лежать здесь и кашлять кровью, глядя в мутное небо.
Нечего терять.
Он медленно поднялся на ноги, отряхивая пыль с брюк. Он посмотрел капитану прямо в глаза. Прошлая жизнь стёрлась в ничто. Он был уверен, что Ростова нет уже полгода, как и его родителей и друзей детства. Как нет и Казани, откуда был родом капитан. Они всегда старательно обходил эту тему, даже в мыслях. Остался долг перед теми, кто раньше был, а теперь их не стало. Перед собой. Долги нужно возвращать..
- Смогу, товарищ капитан, - твердо сказал он. Голос не дрогнул. - Я все сделаю. Если ракета есть, она улетит.
Капитан кивнул. Он не сказал 'я так и думал' или 'я не сомневался'. Это было бы лишним. Всё и так понятно. Он аккуратно свернул карту и убрал ее в планшет. Их гонка со смертью началась.
Остатки еды и воды, их было немного. Они забрали их, повернулись спиной к своему бывшему убежищу, к ржавеющему остову машины. И пошли на восток. Два человека, идущие по мертвой земле.

(конец второй части)

Тополиный пух

Конец декабря в башкирской степи - это царство белого и серого. Белая, плотно сбитая ветрами земля уходит до самого горизонта, сливаясь там с низким, серым, словно застиранное солдатское белье, небом. По этой бесконечной белизне, оставляя за собой две темные колеи, полз уазик-"буханка" с чёрными военными номерами. Мотор натужно выл, борясь с морозом и рыхлыми переметами, которые ветер наметал поперек едва угадываемой дороги. Внутри машины, несмотря на отчаянные попытки печки, было немногим теплее, чем снаружи. Холод пробирался сквозь щели в уплотнении и, казалось, продувал тонкий металл кузова, заставляя ежиться водителя и пассажира.
За рулем сидел старший лейтенант. Молодой, лет двадцати пяти, с лицом, еще не до конца обветренным местными суховеями. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, крепко сжимая баранку руками в тёплых перчатках. Его мысли были далеко - дома, в Ростове, где уже, наверное, готовятся нарядить ёлку и мать планирует, с какой начинкой ей печь пироги. До Нового года оставалась всего неделя, и два месяца до отпуска.
- Товарищ капитан, может, хватит на сегодня? - не отрывая взгляда от дороги, спросил он. - Метель поднимается. Вернемся, а?
Сидящий рядом капитан оторвался от карты, раскинутой на коленях. На вид ему было за тридцать, лицо изрезано мелкими морщинами у глаз, взгляд усталый и колючий. Он был топографом, человеком, для которого карта была важнее реальности. Его реальность состояла из координат, азимутов и высот. Он постучал пальцем по планшету.
- Еще одна точка, старлей. Последняя на сегодня. И не "может, хватит", а выполняем приказ. - Голос капитана был сухим, как степной ковыль летом. - Пока солнце еще проглядывает, доделаем свою работу.
- Да какая тут работа? - пробормотал старший лейтенант себе под нос.
Капитан услышал.
- Та самая, которая помогает нам спать более-менее спокойно. Ты же знаешь, мы тут не просто так катаемся и бензин жжем. Каждая эта точка, каждая отметка, которую я ставлю, - это гарантия, что если придется, то "изделие" уйдет точно в цель, а не в чистое поле где-нибудь под Брюсселем. Спутники - это первое, что погаснет. А карта? карта вечна.
Он снова уткнулся в свои бумаги. Известный полковой педант, чья работа важна и нужна. Особенно сейчас, когда по ту сторону земного шара кто-то тоже делал пометки на карты и сверял координаты, готовясь нажать свою кнопку. Эта мысль неприятно холодила спину, посильнее любого декабрьского ветра. Старший лейтенант молча кивнул, понимая правоту капитана, но от этого не становилось легче. Чувство тревоги, витавшее в воздухе последние месяцы, становилось почти осязаемым.
- Я не про то, товарищ капитан. Просто погода. Застрянем тут к чертовой матери, и никто нас до весны не найдет. Степь шуток не любит.
- А война, по-твоему, любит? - отрезал капитан, не поднимая головы. - Жми давай. По моим расчетам, еще километра три. Вон за тем холмом должно быть.
Уазик, подпрыгнув на очередной невидимой под снегом кочке, пополз дальше. Вой ветра за окном усилился, мелкая снежная крупа начала стегать по щекам чаще. Старые дворники пока еще легко сбрасывали её с холодного стекла, твёрдые кусочки снега не успевали примёрзнуть к нему. Машину мотало на ухабах.
Наконец капитан поднял руку.
- Двадцать метров и стоп. Приехали.
Старший лейтенант плавно затормозил. Машина остановилась посреди абсолютно ровного, белого ничего. Эта точка была в двадцати пяти километрах от расположения их ракетного полка. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась только снежная пустыня, однообразно белая. Казалось, выбери любое место - и оно ничем не будет отличаться от этого. Но капитан думал иначе. Он тщательно сложил карту, убрал ее в планшет и решительно распахнул дверь.
В салон ворвался порыв ледяного ветра, принеся с собой горсть колючего снега. Капитан, нахлобучив ушанку и плотнее закутавшись в тулуп, выбрался наружу. Старший лейтенант остался в машине, не глуша двигатель. Он смотрел, как невысокая, коренастая фигура капитана, борясь с ветром, отошла от машины метров на двадцать. Капитан достал из брезентового чехла буссоль, начал устанавливать её, выверяя положение по компасу и уровню. Каждое его движение было выверенным, точным, лишенным суеты.
"Вот педант, - с невольным уважением подумал старлей. - Ему бы аптекой заведовать. Все по полочкам".
Сквозь вой ветра донеслось приглушенное ругательство. Видимо, пальцы на морозе совсем закоченели и не слушались. Но капитан упорно продолжал свое дело. Он что-то записывал карандашом в свой блокнот, сверялся с прибором, снова смотрел по сторонам, будто видел в этой белой пустоте невидимые ориентиры, понятные только ему одному. Для старшего лейтенанта это была магия. Чистая, незамутненная магия цифр и линий, которая в итоге превращалась в рассчитанную заранее точку старта многотонной ракеты с ядерной боеголовкой. Он, конечно, изучал эту магию в училище, но повторить сейчас расчеты капитана ни за что не смог бы.
Старший лейтенант закурил. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо, и в зеркале заднего вида он увидел свои собственные глаза - уставшие, немного испуганные. Что они тут делают? Зачем все это? Готовиться к концу света посреди замерзшей степи. Великая честь. Он горько усмехнулся и выпустил в прокуренный салон струйку дыма. Ответа не было. Были только приказ и вот этот упрямый капитан, вбивающий в мерзлую землю свои колышки.
Прошло еще минут десять. Ветер, казалось, достиг своей максимальной силы. Машину ощутимо покачивало. Лейтенант уже начал всерьез беспокоиться. Он опустил стекло и крикнул, пытаясь перекричать свист промороженного воздуха:
- Капитан! Может, перерыв на чай и руки погреть?
Фигура капитана на мгновение замерла. Он выпрямился, закончив последние приготовления, и повернулся к машине. Он что-то крикнул в ответ, ветер смахнул его слова куда-то в сторону, и старлей ничего не разобрал из его ответа. Капитан сделал знак рукой, мол, "все, закончил, иду", и начал складывать свой инструмент. Лейтенант с облегчением откинулся на сиденье. Наконец-то. Сейчас вернутся в тепло расположения, выпьют горячего чая, и этот бесконечный день закончится.
Именно в этот момент это и произошло.
Сначала старший лейтенант не понял, что случилось. Мир просто стал ярче.
Слепящая, нестерпимая вспышка залила все вокруг. Она пришла со стороны горизонта, оттуда, где за много километров остался их полк, их дом. Белая степь на одно мгновение стала еще белее, ослепительнее солнца. Крепнущая позёмка исчезла, растворилась в этом беззвучном белом пламени. Лицо как будто прогладили очень тёплым, но еще не горячим утюгом. В кабине уазика каждая пылинка, каждая царапина на приборной панели проявилась с невероятной четкостью.
Старший лейтенант зажмурился, инстинктивно вжимая голову в плечи. Его сердце пропустило несколько ударов, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Тишина, наступившая после вспышки, была оглушающей. Даже ветер, казалось, замер в ужасе.
Он медленно открыл глаза. Яркий зеленый отпечаток на сетчатке ещё не погас. Перед ним, там, где только что была серая пелена, разгорался новый, чудовищный рассвет. Прямо над горизонтом, медленно и неотвратимо, рос огненный шар. Он менял цвета - от белого к желтому, потом к оранжевому и, наконец, к багрово-красному. А над ним, пронзая низкие облака, в стратосферу устремилась ножка чудовищного гриба, распуская свою радиоактивную шляпку. Это было страшно. И противоестественно красиво.
- Товарищ капитан? - прошептал старший лейтенант пересохшими губами.
Он посмотрел в сторону. Капитан стоял на том же месте. Он не двигался. Он просто смотрел на горизонт, на дело рук человеческих. Тулуп соскользнул с одного плеча, шапка съехала набок. В его неподвижной фигуре было столько же неумолимого спокойствия, сколько его было в растущем над степью ядерном грибе. Весь его мир, состоящий из карт, азимутов и точных координат, только что был стерт с лица земли. И оба офицера понимали, что это означает.
Предыдущая жизнь закончилась.

***

Ударная волна дошла до них спустя целую вечность, которая уместилась, наверное, в пару минут. Сначала легкий толчок под ноги, будто далеко-далеко вздрогнула земная кора. Потом пришел звук. Не оглушительный рев, как можно было бы ожидать, а низкий, утробный гул, рокот, который, казалось, исходил не снаружи, а рождался где-то в грудной клетке, заставляя вибрировать внутренности. Ветер, до этого швырявшийся колючим снегом, внезапно стих. Словно стихия испугалась того, что сотворил человек, и затаила дыхание. В наступившей звенящей тишине было слышно, как гулко стучит кровь в ушах.
Старший лейтенант медленно опустился на колени, словно его ноги разом потеряли силу. Он не отрывал взгляда от чудовищного цветка, распустившегося на горизонте. Шляпка гриба уже начала расплываться, теряя свои четкие очертания и превращаясь в огромное, грязное облако, которое ветер, очнувшись от оцепенения, медленно понес в их сторону.
- Они сделали это, - прохрипел старший лейтенант. Слово 'они' было безликим. Враги. Американцы. Британцы. Французы. Кто-то ещё. Это уже не имело значения.
Капитан не ответил. Он медленно, как во сне, складывал свою буссоль. Пальцы, окоченевшие от мороза, не слушались, но он упорно, методично укладывал инструменты в брезентовый чехол. Эта привычная, доведенная до автоматизма рутина была единственным, что удерживало его сознание от распада. Карта. Координаты. Все это теперь казалось бессмысленным.
- Товарищ капитан, что нам делать? - голос старшего лейтенанта дрогнул, в нем слышались детские, испуганные нотки. - Наш полк там же все.
Капитан наконец закончил с прибором и резко выпрямился. Его лицо в сумеречном свете казалось, окаменело. Он посмотрел не на старшего лейтенанта, а куда-то сквозь него, на расползающееся по небу облако.
- Делать? Выполнять мой приказ. За мной!
Он быстрым шагом направился к машине. Старший лейтенант, спотыкаясь, поспешил за ним. Единственная мысль в его голове выжигала сетчатку даже сквозь закрытые веки.
Куда мы поедем? Назад нельзя? - пролепетал он, забираясь в уазик.
- Конечно. Нельзя в эпицентр. Верная смерть, - отрезал капитан. Он плюхнулся на сиденье и лихорадочно развернул свою карту на коленях, подсвечивая ее тусклым салонным плафоном. Его пальцы, уже не дрожащие, а полные решимости, забегали по линиям и отметкам. - Ядерный взрыв. Похоже, наземный. Конечно, наземный, нет смысла бить по нашим ШПУ воздушным подрывом. Значит, самое страшное - не волна, а то, что придет после. Осадки. Радиоактивная пыль. Нам нужно укрытие. Немедленно! Ветер в нашу сторону.
- Какое укрытие? Здесь же степь!
- Молчать, лейтенант! - рявкнул капитан, и молодой офицер вздрогнул. Капитан ткнул пальцем в точку на карте. - Вот. Узнаёшь значок? Пятнадцать километров отсюда. ЗКП. Заглубленный командный пункт. Старый, еще советский. Иногда летом используется на учениях. Мы должны успеть укрыться до того, как эта дрянь начнет сыпаться с неба. Если завязнем в степи - конец.
Старший лейтенант смотрел на уверенные движения капитана, и паника понемногу отступала, сменяясь призрачной надеждой. Пока этот человек с его картами был рядом, казалось, еще не все потеряно.
- Но уазик? он же не танк. От радиации не спасет.
- Правильно мыслишь, - неожиданно спокойно сказал капитан. - Лишь бы довёз до места. А там бросим. Скоро и воздух, и снег вокруг станут 'грязными'. Рули давай. Ну, пошёл!
Старший лейтенант выжал сцепление, воткнул дрожащей рукой передачу и вдавил педаль газа. Уазик взревел. Дороги не было, капитан просто указывал направление рукой, сверяясь с компасом. Машину бросало из стороны в сторону, двигатель завывал, протаскивая колёса по глубокому снегу, но машина ползла по целине, убегая от невидимой смерти.
Они остановились у невысокого, почти полностью занесенного снегом холма. Ничто не выдавало здесь присутствия человеческих строений. Только внимательный глаз топографа мог заметить едва торчащий из-под снега оголовок вентиляционной трубы.
- Приехали. Глуши, дальше ножками.
- Мы её здесь бросим? - с какой-то тоской спросил старший лейтенант. Эта 'буханка' была его последним островком привычного мира.
- Она свое отслужила, - равнодушно ответил капитан, уже выбираясь наружу. - Теперь это просто кусок железа. Пошли уже, некогда.
Они вышли из машины. Двигатель затих, и мир погрузился в ватную, давящую пустоту. С неба начали падать редкие, крупные пушинки. Но не все они были снегом. Одна упала на рукав, и старший лейтенант дотронулся до неё перчаткой - она была крупной, серой, маслянистой на ощупь. Пепел.
- Быстрее! - крикнул капитан, уже карабкаясь по склону холма. Он отыскал глазами трубу, отмерил от нее несколько шагов и начал яростно разгребать снег руками, потом ногами. Старший лейтенант присоединился к нему. Под слоем снега обнаружился козырек, а под ним, в склоне холма, тяжелая овальная стальная дверь с когда-то покрытым краской колесом запора. Офицеры яростно отгребали снег, очищая площадку перед входом.
Вдвоем они навалились на заржавевшее колесо. Оно поддавалось с мучительным скрипом, раздирающим тишину. Каждый оборот отдавался болью в замерзших руках. Наконец, с глухим щелчком, запор отошел. Они потянули в четыре руки, с трудом приоткрыли тяжеленное железо двери, скрипящее петлями. Из черного провала пахнуло затхлостью. Запах подземелья. Запах спасения.
- Лезь, - скомандовал капитан. - Фонарик не забыл?
Старший лейтенант, не раздумывая, скользнул в коридор. Затем остановился, шаря в сумке. Щелчок выключателя, и луч выхватил из мрака проём подземного коридора. Капитан спустился следом, захлопнув за собой дверь. Звук ударившегося о бетон металла был громким, уплотнители давно рассыпались трухой. Мир снаружи перестал существовать. Они как будто похоронили себя заживо.
Ещё длинный коридор с несколькими поворотами. Спуск в глубину по достаточно пологому тоннелю. Офицеры оказались в небольшом тамбуре перед еще одной гермодверью, такой же массивной, как и первая. К счастью, эта тоже не была заперта изнутри. Совместными усилиями они открыли и ее. Луч фонаря скользнул по стенам помещения. Ещё тамбур. Венткамера. Несколько помещений. Двухъярусные койки с древними тощими матрасами. Кабинеты с демонтированной аппаратурой и сломанными стульями. Полки, много пустых полок, скорее даже, стеллажей. Старое железо, рыжеющее из под давно облезшей краски. Шкафы, давно пустые. Сломанная душевая. Уборная. И в одном из помещений заначка, которую не вывезли то из лени, то ли по старости, то ли из желания позднее украсть, но так и не украденная. Аккуратно укрытые брезентом коробки с армейскими сухпайками. Невероятное везение. И цистерна. Вода. Затхлая вода, но это лучше, чем ничего. Их спасение.
Старший лейтенант обессиленно опустился на край нижней койки. Адреналин отступил, обнажая чудовищную усталость и глухую, ноющую боль во всем теле. Во рту стоял отчетливый металлический привкус.
- Мы успели? - тихо спросил он.
Капитан прошел по комнате, провел рукой по пыльному столу. Он нашел на стене выключатель и щелкнул им. Никакой реакции. Ну да, глупо было надеяться, что тут есть энергия. Но всё же, нельзя было не выполнить такое привычное действие. Капитан начал что-то нашаривать в своей сумке, пока, наконец не достал из неё китайский фонарик с ручной динамо-машинкой. Вжикнул несколько раз, светодиод был слабенький, но какой-то свет давал.
- Успели, - кивнул капитан. Он сел напротив старшего лейтенанта. Его лицо под тусклым светом отраженного от потолка луча фонарика выглядело осунувшимся и постаревшим на десять лет. - Но дозу какую-то мы уже получили. Далеко не смертельную сразу, но достаточную. Теперь мы в ловушке. Снаружи скоро будет ад. Уровень радиации такой, что и нескольких часов хватит.
- И что теперь? Сколько нам тут сидеть?
Капитан помолчал, глядя на свои руки. Он был спокоен. Это было спокойствие человека, который просчитал все варианты и выбрал единственный возможный, пусть и не самый приятный.
- Есть же такое дело - период полураспада. Самые опасные изотопы, те, что сейчас на поверхности, распадутся до приемлемых уровней примерно через полгода. Запасов еды и воды здесь хватит. Так что наш приказ на ближайшие шесть месяцев - сидеть тихо и ждать. Ждать лета.

- Ждать лета? - как эхо повторил старший лейтенант. Он посмотрел на голые бетонные стены, на тусклый свет, на капитана. Вся его жизнь, его планы, дом его родителей с новогодней елкой в Ростове - все это осталось там, снаружи. Теперь у него была только эта бетонная коробка. И ожидание.
- А потом?! Что потом?!
Капитан поднял на него тяжелый взгляд. В его глазах не было ни страха, ни надежды. Невероятное терпение, вот что там увидел старший лейтенант.
- Пошли, посчитаем наши запасы. И будем спать, жрать и срать. По кругу. А потом, лейтенант, мы выберемся наружу. И сделаем то, что сможем.
(конец первой части)

***

Гостеприимные двери Общества инвалидов распахнуты не только в фигуральном смысле: на улице жара, и по залу с высоченными потолками гуляет благословенный сквозняк, перемешиваясь с запахами кофе и булочек, которые источает крошечная кофейня в тамбуре. По залу расставлены здоровенные деревянные рамы-козлы с натянутыми основами будущих масксетей, и около десятка женщин разных возрастов споро заполняют их серо-зелёными лентами. Гул стоит, как на пасеке: радио бубнит хиты прошлого века, тётки моют кости детям, собакам, котам, обсуждают рецепты и рассаду, а так же мировую политику и жизнь звёзд. Обычный трёп, генерируемый километрами, и изредка прерываемый повышенными тонами от "инвалидных" столов - там тоже кипит своя жизнь: со страстями, мероприятиями и бесконечными согласованиями. "Сетевики" уже четвертый год обитают под крылом Общества, любезно терпящего на своих площадях несметное количество коробок, банок, мешков, ящиков, рулонов и бобин с пленкой.
В углу чадит плитка, на которой плавятся огарки свечей, собранных дружественными храмами, и синий дымок периодически добавляет сюрреализма в картину мира. Обычный день, один из многих - все уже давно знакомы, и уже практически одна большая семья. Разговор скачет с одного на другое, и собеседники легко успевают участвовать в нескольких диалогах одновременно.

- ... и его как снегом придавило на майские, так он до сих пор в себя не пришёл. Я уж ему и рейку рядышком воткнула, и привязала, чтобы по ней полз, а он висит, как дохлый.
- Ну ты прямо хочешь, чтобы всё и сразу - оклемается ещё. А то давай, я тебе новый принесу. Только осенью, сейчас-то уже смысла нет пересаживать.
- А в родительском чате классная написала, что зал маленький, поэтому от всех классов можно родителей только тридцать человек, и все тут же сошли с ума и принялись писать жалобы директору.
- И что он сделает, интересно? Новый зал пристроит? Есть же нормы всякие, и если ему сказали: "Не больше тридцати", то потом, если что случится, с него первого голову снимут. Вон, как с тем клубом, как его... Вишнёвая лошадь, что ли... Ну, где пожар был, и больше потоптали, чем задохнулись
- От ушного клеща я капли покупала - отличная вещь! Не помню, как называется, надо дома глянуть. Только всех сразу надо лечить, даже у кого нет - потому что пока одного лечить будешь, остальные на себя нацепляют.
- ... а сметаны не привезли, потому что у них сепаратор сломался, и она очень извинялась, что вот так, и она деньги пришлёт обратно, конечно.
- Да дело же не в деньгах! Я всем дома напела, что вот-вот и сыр будет, и масло, и в магазине его не покупала, а тут такой облом. Я-то макароны, например, и с топлёным съем, а мой не будет - к нему вообще с топлёным не подходить лучше, он его на дух не выносит. И теперь вот еще неделю жди...
- А гриб наш кормил кто-нибудь? Что-то у него вид нездоровый какой-то. Его так-то уже помыть пора, мне кажется...

В этот жужжащий улей тихо заходит женщина. Язык не повернётся назвать её бабушкой, хотя понятно, что ей крепко за восемьдесят. Прямая спина, аккуратные, хоть и невзрачные брюки, скромная тёмная блузка по размеру, и совершенно нереальный, какой-то прозрачный взгляд когда-то голубых глаз. Тихое "Здравствуйте" почти теряется в общем шуме. Из-за рам выглядывает Паша - наш бессменный опекун и командир утренней смены, мастер по литью окопных свечей.
- Доброе утро! Рад вас видеть снова.
Женщина открывает сумочку, достает купюру и протягивает Павлу. Он аккуратно принимает её из узловатых пальцев с лёгким поклоном.
- Спасибо вам большое.
- Вам спасибо. Огромное дело делаете.
- Ну так мы-то без людей много не наделаем, тут любая помощь пригодится.
- Какая уж теперь помощь - одна немощь. Вот и приходится деньгами откупаться, да и тех не больно-то много, стыд один.
- Не говорите так, это неправильно. "Откупаться" - что это за слово вообще? Каждый делает, что может, и на что годен. Это же от сердца, а как от сердца может стыдно быть?
- Ну, будь по-вашему.

Она обводит прозрачным чистым взглядом притихший коллектив, который прислушивается к беседе.
- Спасибо вам, девушки. Дай вам бог здоровья всем.
Разноголосое "Спасибо" провожает её прямую спину. Она придет снова в следующем месяце, как приходила уже до того, и снова принесёт Паше купюру, выкроенную из пенсии - вряд ли профессорской. И Паша снова примет её из пальцев, покрытых печатями возраста. Каждый делает, что может, и на что годен.
Несколько минут царит тишина, только шелестят по ячейкам продёргиваемые ленты, да бухтит про розовые розы кумир девяностых.
- Паша, а свари кофейку пожалуйста?
- Да запросто! Кто пьёт - поднимаем руки!

Редкое имя


-Уважаемые пассажиры! Рейс 1454 Петрозаводск - Москва задерживается по техническим причинам. О времени вылета будет объявлено дополнительно.

- Опппа! Вот это приплыли! - дремавший напротив, капитан-лейтенант вскинул голову и с досадой стукнул кулаком по подлокотнику, - Не хватало еще здесь застрять!
- Ну, надо ж так, под Новый год... - мрачно процитировал я Высоцкого, - Досадно! Как бы не пришлось в Петрозаводске праздновать... Есть хоть к кому пойти, если не дай Бог отменят?
- Да откуда?.. - невесело протянул он, -Перспектива нерадостная. Меня в Москве ждут - жена с дочкой отбыли неделю назад, сам только вчера с железа. Из Мурманска Аэрофлотом хрен улетишь, военным бортом сюда закинули ночью - друг помог. Сидел, ждал... Удачно еще с утра кто-то билет на вечерний рейс сдал - ну, думаю, повезло, Новый год с семьей встречу...
- Хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах, - невесело пошутил я, - Мне-то проще, в общагу вернусь, если не улечу - там встречу. Не хотелось бы, конечно - друзья в Москве ждут...
Но, если так случится и некуда будет податься, поехали со мной? Не здесь же сидеть, в самом деле.
- Благодарю. Но будем надеяться на лучшее... Еще не вечер, - ответил каплей, тоже словами Высоцкого, - Куришь? - тряхнул он пачкой «Стюардессы» и приглашающе кивнул на выход.
- У меня свои, - я извлек из сумки пачку «Беломора».

Мы вышли из приземистого одноэтажного здания аэропорта Бесовец.

- Будешь? - вытащил он из внутреннего кармана большую плоскую фляжку с янтарной жидкостью.
- Коньяк?
- Ну, типа того. Настойка. Шило на морошке.
- Не откажусь, но чисто символически. Я все-таки надеюсь, что посадку объявят до Нового года, а в Москве нужно быть относительно трезвым.
Каплей открутил высокий колпачок и наполнив его, протянул мне.
- Ну, чтобы Новый год в Москве встретить! - я опрокинул импровизированную рюмку, по пищеводу пошло приятное тепло.
- Хороший тост! - он, в свою очередь, тоже выпил и закрутив колпачок, убрал фляжку в карман.

Легкий ветерок гнал по летному полю языки поземки. Поодаль, освещенный прожекторами, стоял ЯК 40, который еще час назад должен был нести нас в столицу. Аэродромные специалисты копошились под крылом, рядом притерся «ЗиЛ» с будкой, от которой тянулись к самолету какие-то шланги.

- Любая техника склонна к поломатию, - философски изрек я, затушив беломорину об край урны.
- Это точно, - откликнулся мой товарищ по несчастью, - Хорошо, что здесь, а не в воздухе...

Мы вернулись в зал ожидания и вновь устроились на скамейках.
- Играешь? - Кивнул он на гитару в клеенчатом чехле.
- Немного, - улыбнулся я, - Показали во дворе пацаны пару аккордов...

Гитару я тогда обычно таскал с собой. И не потому, что прямо уж, крутой музыкант. Какое там! Просто в те далекие времена гаджетов с кучей музыки в карманах не носили. Даже кассетных плееров у нас в стране еще не было. И человек с гитарой, обычно, с удовольствием принимался в любую компанию. А в компании всегда предложат выпить-закусить. Что еще нужно вечно голодному и безденежному студенту? Когда я понял, что можно таким образом монетизировать свое умение петь и играть, жить стало не в пример веселее.
Компании случались разные, и поэтому репертуар мой был весьма обширный. От дореволюционных романсов и песен военных лет до Beatles и советской эстрады. Плюс бардовская классика и, разумеется, Высоцкий - он был любим всеми.
Да и прекрасный пол охмурять гитара очень помогала - чего уж скрывать!

- Спой что-нибудь? - попросил каплей, - Скучно просто так сидеть.
Я покосился на карман его шинели, каплей понимающе усмехнулся и вытащил фляжку. Выпив, я протянул ему колпачок, он сноровисто нацедил себе и тоже опрокинул.
- Чего бы ему спеть-то - размышлял я, подстраивая гитару, - Он ведь говорил, что подводник... Высоцкого?.. Нет. «Спасите наши души» точно не зайдет сейчас... О!.. Вспомнил! У Городницкого же есть про подводников!

Я решительно ударил по струнам:

На что нам дети, на что нам фермы?
Земные радости не про нас.
Всё, чем на свете живём теперь мы,
Немного воздуха и приказ.
Мы вышли в море служить народу,
Да что-то нету вокруг людей.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где...

Каплей весь подался вперед, внимательно слушая слова. Я продолжал:

Здесь трудно жирным, здесь тощим проще,
Здесь даже в зиму стоит жара,
И нету поля, и нету рощи,
И нет ни вечера, ни утра.
Над нами, как над упавшим камнем,
Круги расходятся по воде.
Подводная лодка в глубины канет
Ищи её неизвестно где...

К нашей скамейке стали сходиться заскучавшие в ожидании пассажиры.

Нам солнце на день дают в награду,
И спирта злого ожог во рту.
Наживы ради снимают бляди
Усталость нашу в ночном порту.
Одну на всех нам делить невзгоду,
Одной нам рапорт сдавать беде.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.

В одну одежду мы все одеты,
Не помним ни матери, ни жены.
Мы обтекаемы, как ракеты,
И, как ракеты, устремлены.
Ну кто там хочет спасти природу
И детский смех, и весенний день?
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где!..

- закончил я песню, резким боем, завершив аккомпанемент.

- Супер! - выдохнул каплей, — Это чья песня, это кто написал? Высоцкий?
- Нет, это Городницкий, - отложил я гитару.
- Здорово! А давай еще что-нибудь, - он запустил руку в карман, готовясь вытащить фляжку...

- Внимание. Начинается посадка на рейс 1454 Петрозаводск - Москва. Пассажирам просьба пройти к стойке номер два! - раздалось из висевшего над нашими головами динамика.

- В другой раз! - торопливо засовывая гитару в чехол, откликнулся я.
У стоящей неподалеку, белой «Волги» открылись двери, пассажир, в кофейного цвета дубленке, извлек с заднего сидения сумку, обняв, похлопал по спине водителя, и скорым шагом направился к дверям аэровокзала. Что-то в его походке показалось мне знакомым, но вспоминать кто бы это мог быть, не было ни времени, ни желания. Обнаружив отсутствие очереди у междугородного телефона-автомата, я предпринял попытку дозвониться до Москвы и сообщить, что вот он - я, сажусь в самолет и готовьте оркестр, цветы, барышень и чепчики.
Зловредный автомат, сожрав три пятнашки, на четвертой, всё же, соединил. После нескольких длинных гудков раздался щелчок и ... тишина, прерываемая какими- то шорохами и треском, явно электрического происхождения.
С досадой убедившись, что шестьдесят копеек были потрачены напрасно, я прекратил попытки дозвониться и пошел к стойке, где оставались всего два пассажира. Остальные выходили к самолету. В двери мелькнула знакомая черная шинель.


* * *
- Добрый вечер, - поприветствовал я соседа по креслу. Стюардесса, включив тумблер на переборке, уже поднимала за мной трап, двигатели шелестяще гудели, пассажиры в нетерпении пристегивались.
- Добрый вечер, - кивнул он, убирая с сидения шарф и перчатки.
Ну, конечно! Давидян! То-то мне походка знакомой показалась. Я устроился в кресле, застегнув ремень. Он внимательно посмотрел на меня.

- Мы не могли встречаться, молодой человек? Не могу отделаться от мысли, что я вас где-то видел, причем совсем недавно.
- Видели, Людвиг Карапетович. Седьмого ноября, на выставке у вас в мастерской, в котельной. Там народу много было.
- Точно! - просиял он, - Вспомнил! Ты же с Мигуновым приходил, верно?
- Да, с ним, - кивнул я.
- Народу изрядно было, со многими толком и не пообщался. Ты тоже музыкант? - поинтересовался Давидян.
- Не-е, это Мигунов музыкант, а я так - погулять вышел!
- Но имеешь отношение, - посмотрел он на гитару.
- Некоторым образом - улыбнулся я, - Немного играю, на любительском уровне. А так - студент. На архитектурном, у Орфинского.
- А-а-а, - понимающе кивнул он, - Композиционное моделирование у вас Маркарян читает?
- Ага...
- И как успехи?
- Ну-у-у... - протянул я смущенно.
- Понятно, - улыбнулся он.


- Уважаемые пассажиры, через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в городе-герое Москве, аэропорт Быково. Пожалуйста пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение, - раздалось из динамиков.
- Ну, вроде к Новому году успеваю, - довольно произнес мой сосед и щелкнул замком ремня, - Тебя подвезти из аэропорта? Меня встретят на машине.
- Буду очень признателен, - я благодарно склонил голову, - Мне бы до ближайшего метро, дальше доберусь как-нибудь.
- А ты куда вообще попадаешь?
- В Останкино, - ответил я, надеясь в глубине души, что Давидян поедет в ту же сторону, но на этом фортуна решила, что хватит с меня и того, что до метро отвезут.
- Я еду в Лефортово, до «Авиамоторной» подвезу.

Мы вышли на площадь перед аэровокзалом. Из стоящей неподалеку «Волги», такое впечатление, копии той, петрозаводской, которая привезла Давидяна в аэропорт, выбрался необъятных размеров бородатый мужик и раскинув руки, восклицая что-то по-армянски, кинулся к прибывшему. Они, обнявшись, похлопали друг друга по спине, затем Давидян что-то сказал своему собеседнику, тот повернулся ко мне, перейдя на русский:

- Конечно подвезем, о чем разговор, дорогой! Хорен, - протянул он мне руку, представляясь.
- Арне- ответил я на рукопожатие
- Арно? - удивился Хорен, - Как Бабаджанян, да?
- Не совсем, - улыбнулся я
- Это как?
- Ну, Арне это финское имя.
- Ты финн?
Я утвердительно кивнул.
- Ха! Ты финн, я армянин, а встретились в Москве. За дружбу народов нужно выпить! - Хорен открыл багажник и извлек оттуда бутылку коньяка и вложенные друг в друга серебряные стопки.
- А как же?..- я с удивлением посмотрел на машину, затем на бутылку.
- Э-э-э-э, - отмахнулся тот, сноровисто разливая прямо на капоте, - Самвэл за рулем, он не пьет. Садись с ним рядом, а мы сзади устроимся.

Самвэл, молчаливый парень лет тридцати, гнал, как профессиональный раллист. Тридцать пять километров от аэропорта до метро мы пролетели, как мне тогда показалось, минут за пятнадцать. Он, включив аварийку, прижался к тротуару, я посмотрел на часы.

- За полчаса до ВДНХ доберешься, не волнуйся, - успокоил Самвэл, вылезая из машины.
- Спасибо, Хорен, спасибо Людвиг Карапетович, - обернулся я назад, - С наступающим вас!
- С наступающим! - улыбнулся Давидян, пожав мне руку, - Хорошо встретить Новый год!
- С наступающим, Арно! - моя ладонь полностью утонула в волосатой лапище Хорена, -Приятно было познакомиться!
Он, опустив стекло, что-то коротко сказал по-армянски Самвэлу, открывающему багажник. Я, попрощавшись, захлопнул дверцу и поежился от резкого порыва ветра.
Подошедший Самвэл протянул мне сумку, гитару и холодную бутылку шампанского:
- Это тебе в подарок от дяди Хорена! Пусть Новый год принесет тебе удачу!


* * *

И что бы мне догадаться позвонить еще от «Авиамоторной» прежде, чем нырять в метро?! Нет, даже в голову не пришло! Хорошо хоть, поднявшись на поверхность, сообразил. Автомат, проглотив двушку, исправно соединил. Пара длинных гудков и...:

- Аллооо!..
- Здравствуйте, Алевтина Орестовна, с наступающим вас!
- О-о-о! Какие люди в столицу пожаловали! С наступающим, Арне, рада вас слышать! - откликнулась соседка по коммуналке, в которой проживали Олег с Ритой. Вместе с коими я и собирался идти праздновать Новый год к друзьям, жившим неподалеку в отдельной квартире, откуда даже можно было выбраться на крышу дома, где, собственно, и планировалось мероприятие.
- Я поражаюсь вашей памяти на голоса - ведь я всего только раз вас застал, когда приезжал, - сделал я неуклюжий комплимент.
- Ну, а что вы хотите, голубчик? Издержки профессии - хохотнула она, - Сорок лет работы педагогом по классу вокала никуда не денешь. Да и голос ваш трудно с чьим-то спутать. Запоминающийся... Ох, простите! Заболтала вас, а ведь Риточка говорила, что вы будете звонить. Должна вам сообщить, что они с Олегом уже ушли и просили передать, чтобы вы ехали в Коньково. Потому, что место встречи, которое изменить нельзя, теперь изменилось. Она сказала, что Юра с Олей получили трехкомнатную квартиру, буквально перед Новым годом, и предложили совместить Новый год и новоселье. Но телефон им еще не подключили. Так, что все они сейчас уже там. Вы звонили?.. Был звонок по межгороду, но сегодня такая отвратительная связь - я сняла трубку, а там только какие-то щелчки... Господи, вам же надо ехать, а я отвлекаю! Время-то уходит!.. Сейчас я вам продиктую как добраться...

М-да... Это я удачно позвонил. Ведь, реши сейчас нагрянуть без звонка, как обычно и делал, обходясь сообщением за пару дней до прибытия, пришлось бы встречать Новый год в обществе милейшей старушки Алевтины Орестовны. Хотя, старушкой я бы ее никак не назвал. Пожилая дама, с прямой спиной, царственной осанкой и лучистыми, сине-зелеными глазами. Седина ее не старила, скорее придавала какой-то нездешний шарм. Манерами Алевтина Орестовна очень напоминала мне тетушку Костика, Алису Витальевну из фильма «Покровские ворота». И, вообще, она была одной из немногих виденных мной женщин, которым удавалось очень красиво и естественно стареть.


- Хорошо, хоть метро работает... - думал я, трясясь в полупустом вагоне. И хорошо, что дом в двадцати минутах пешком от него, как мне было поведано исправно записавшей информацию, Алевтиной Орестовной. Если следовать маршруту, то вряд ли заблужусь. Значит, «Налево от метро «Беляево», пройти по Миклухо-Маклая до универсама, повернуть налево в проход между универсамом и аптекой, затем налево по тропинке (вот ведь, блин, всё налево!) мимо детсада. За детсадом направо. Вторая 16-этажка, на стене с торца написан номер дома 20 корп 1, четвертый подъезд, домофон еще не работает, на лифте на десятый этаж, квартира 277. Если повезет с автобусом, ехать на 186-м до третьей остановки, дальше по маршруту от универсама.»

В то, что перед Новым годом автобус вдруг появится, верилось слабо. Ничего, бегом минут за десять успею, как раз Старый год проводить...
Поминутно глядя на часы, я как призовой рысак, несся от метро по указанному маршруту и всё-таки где-то промахнулся с поворотом. Пришлось возвращаться к промежуточной точке и начинать от нее. На улице было пусто, только фонари освещали тротуар, да за многочисленными окнами сияли огоньками елки - радостные жители готовились встречать Новый год.

* * *

- Подождите! Подождите пожалуйста! - влетела в подъезд запыхавшаяся девушка.
Я придержал, готовую закрыться, дверь лифта, девушка проскользнула под моей рукой.
- Фу-у-у! Успела! Спасибо! С наступающим! - она дунула вверх, на растрепавшуюся челку, - Мне на десятый.
- С наступающим! Мне тоже, - я, улыбнувшись ей, нажал кнопку. Дверь, спотыкаясь, закрылась, лифт медленно пополз вверх.
- Без семи, - она глянула на часики, - К курантам поспею.
Не успел я открыть рот, чтобы что-то сказать, как лифт дернулся и встал.
- Ой-й-й-й! Не-е-ет! - с горечью воскликнула она, - Не должно так быть! Ну, не должно, это неправильно! - она нажала кнопку вызова диспетчера, ответом, ожидаемо, явилась тишина.
- Дохлый номер, - грустно произнес я, - Они там уже Новый год празднуют. Даже если и услышат, не ответят.
- И что делать? - безнадежно спросила она в никуда, — Покричать, может кто услышит?
- Кричать, я думаю, тоже бесполезно - раньше, чем через полчаса на лестницу никто курить не вылезет, все уже за столами сидят. Остается попробовать отнестись философски, - я глянул на часы, - Сейчас без одной минуты на моих - самое время шампанское открывать.
- Шампанское? - удивленно вскинула она глаза.
- Да, вот, так получилось, что подарил один хороший человек два часа назад, причем, совершенно неожиданно для меня, - извлек я из сумки подарок дяди Хорена, - Но фужеров нет, придется горниста изображать. Есть опыт? - коротко глянул я на нее, возясь с пробкой.
Девушка испытующе посмотрела на меня, как будто, что-то для себя решая.
- Вообще-то у порядочной девушки спрашивать такие вещи не совсем прилично, - протянула она, улыбнувшись, - Шампанское из горлышка — это новый опыт для меня...

Я справился с пробкой, умудрившись открыть бутылку без неизбежной пены и вручил ее своей нечаянной попутчице. Шампанское оказалось коварным. Это она поняла, уже закашлявшись, когда пена нашла выход через нос. Утирая слезы передала мне бутылку,
- Ч-черт! Ну надо же! - сокрушенно разглядывала она мокрый шарф. Я молча протянул чистую аэрофлотовскую бумажную салфетку, которую машинально убрал в карман еще в самолете.
- С Новым годом! - я аккуратно отпил из бутылки, но вероломная пена, не желая сдаваться, сделала дубль. Мы одновременно расхохотались, она, продолжая смеяться, протянула мне ту же самую салфетку.
- Да-а-а... - произнес я, вытирая лицо, - Не лучший напиток для употребления таким способом. Нужно подождать, пока газ хоть немного выйдет. Кстати, мне позволено будет узнать имя прекрасной незнакомки, с которой встретил Новый год?
- Надя, - посмотрела она на меня с улыбкой, снизу вверх, ожидая ответного представления.
- Хорошее имя! - машинально брякнул я.
- Главное - редкое? - насмешливо продолжила она.
- Не будем начинать знакомство фразами из фильмов. Извини, ляпнул не подумав. Арне, - коротко поклонился я.
- Ну да... Главное - редкое! - иронично произнесла Надя.
- Да, есть такое редкое имя. Финское, - улыбнулся я в ответ.
- Ты из Финляндии что ли? - недоверчиво поинтересовалась она.
- Да нет, из Карелии - там много всяких необычных имен. А ты здесь живешь?
- Ты знаешь, тоже нет. Я из Ярославля, а сюда в гости к сестре приехала на праздники.
- А у меня друзья тут квартиру получили, мы решили компанией у них собраться...

Стоять уже становилось неудобно, я расчехлил гитару и положив чехол к ногам девушки, приглашающе кивнул:
- Садись, не стоять же, в самом деле. Неизвестно, когда запустят.
Надя посмотрела на кнопку вызова диспетчера, но нажимать ее не стала. Сняв светлое длинное пальто, аккуратно сложила его и, примостив на коленях, села на клеенчатый чехол, прислонившись спиной к стене. Под пальто, как оказалось, скрывались красивые ноги в синих джинсах и стройная фигурка, обтянутая серым джемпером. Я же, не мудрствуя лукаво, уселся по-турецки прямо на сброшенную на пол сумку.

Шампанское немного выдохлось, мы осторожно, по очереди, отхлебывали из горлышка и болтали, уже как давние знакомые. О чем? Да, обо всем!.. И застрявший лифт теперь не тревожил, и то, что Новый год где-то празднуют без нас, абсолютно не волновало. Ну, меня, во всяком случае, точно.

Вот, как так могло случиться?! Застрять с красивой девушкой в кабине лифта в Новый год, причем вдруг оказаться с ней настолько на одной волне, что всё, происходящее сейчас, просто не укладывалось в рамки реальности! Оказалось, мы читали одни и те же книги, и наперебой со смехом обменивались фразами из них. Мы любили и не любили одни и те же фильмы, и нам обоим было жалко беднягу Ипполита. Нам нравилась одна и та же музыка. И стихи, не входившие в школьную и институтскую программы, нам были знакомы одни и те же...

- Споешь? - кивнула она на гитару, - Раз уж напоил бедную девушку, логично будет следующий шаг сделать? - и озорно посмотрела из под упавшей на лоб, челки.
- Знаешь, ведь если шагать начну, уже не остановлюсь, - полушутя произнес я, испытующе глядя в синие, опушенные длинными ресницами, глаза, - Ты не будешь жалеть потом?..
Надя молчала, ожидающе и как-то загадочно. Я потянулся к гитаре, мечтая уже только об одном - чтобы этот чертов лифт вдруг не поехал. Вот, совсем не время ему сейчас ехать!..

- Здесь лапы у елей дрожат на весу
Здесь птицы щебечут тревожно...

...Ну, а что я еще мог ей спеть? Владимир Семенович, в который раз, выручал очередной песней...
Надя, беззвучно шевеля губами, подпевала про себя:

- В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно.
Украду, если кража тебе по душе -
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше
Если терем с дворцом кто то занял...

Легкий флажолет завершил последний аккорд, я взглянул на девушку поверх лакированного изгиба гитары.

- Послушай, - изрекла она задумчиво, - можешь считать меня... - ...Легкомысленной, - вместе закончили мы фразу и расхохотались...
- Ну, вот, опять! - сквозь смех произнесла Надя, - Ну, да... но... я уверена, что не продолжить ТАКОЕ знакомство, будет верхом глупости - тебе так не кажется? - вопросительно посмотрела она мне в глаза, - Я же себя потом грызть буду!..
- Знаешь, я окончательно сражен такой откровенностью, - улыбнулся я, - Вообще-то хотел сейчас тебе сказать то же самое...
- ...Но Кристобаль Хозевич успел первым, - снова одновременно произнесли мы...

Вдруг что-то загудело, лифт дернулся и медленно пополз вверх.

- Вовремя он поехал! Я сейчас подумала, что еще немного и перед нами могла встать весьма существенная проблема...
- ...А туалетов в лифтах нет, - понимающе продолжил я...
- Слушай, а ты не телепат, часом?.. - весело глянула она на меня.
- Скорее, наверное, эмпат, если говорить научным языком. По крайней мере, это многое объясняет...


* * *

Лифт остановился, дверь медленно отъехала в сторону. Я подобрал с пола чехол и сумку, взял гитару, и мы вышли на площадку.

- Надь, а пойдем к нашим? Хорошая компания - тебе понравится!
- Я не против, - охотно ответила она, - Только сестру предупрежу, что я уже здесь.
Предупреждать ей, однако, не потребовалось - дверь на пожарную лестницу открылась, впустив мужчину лет сорока, в накинутой на плечи куртке, за которым на площадку потянуло запахом дорогого табака.
- Надя?! - удивленно-весело воскликнул он, - А мы тебя потеряли!
- А мы в лифте застряли, - смеясь отозвалась Надя, - С Новым годом, Андрей!
- С Новым годом! - дружелюбно поприветствовал он, - Ну, прошу в дом! - и широким жестом пригласил нас в направлении квартиры.
- Андрей, я уже ангажирована! Просто хотела сказать, чтобы вы не искали - всё хорошо. Мы здесь рядом будем, у соседей, так что еще зайдем.
Андрей понимающе хмыкнул, оценивающе глянув на меня. - Ну, тогда хорошо вам повеселиться! Заглядывайте, будем рады!

- Как думаешь? Звонок работает? - за дверью с жестяной табличкой 277 играла музыка и слышался здоровый застольный шум.
Но определить работоспособность звонка мы не успели. Лязгнул замок и, вынимая из пачки сигарету, в коридор вывалился Юрка, за которым, на ходу надевая пиджак, следовал Олег.

Я ударил по струнам и заорал первое, что пришло на ум:

- Паровоз идет, колеса стёрлися!
Вы не ждали нас, а мы припёрлися!

- С Новым годом, столица! - поприветствовал я их, задвинув гитару назад, за плечо, и раскинув руки.

- О!.. - радостно воскликнул Олег, бросившись ко мне, - Я же говорил им, что прилетишь!
— Хорошо, что я с тобой на это спорить не стал! - смеясь, ответил ему Юрка, - Где тебя носи-и-ло-о?.. - пропел он, облапив меня.
- Да, сперва вылет задержали, а в Петрозаводске в аэропорту межгород не работал, не позвонить, - весело докладывал я, выбираясь из дружеских объятий, - Потом в Быково оказия нашлась, сразу с ними и уехал до Лефортово, оттуда в Останкино ломанулся, а позвонить догадался только от метро. Хорошо, соседка на месте была и расклад дала. Сюда уже к полуночи добрался. Ну, и как должно было случиться, по законам жанра, застрял в лифте за пять минут до Нового года... Но, к счастью, не один..., - приобнял я девушку, - Знакомьтесь! Это - Надя!

Друзья переглянулись:

- Надя... Хорошее имя! - одобрительно произнес Олег.
- А главное - редкое! - с улыбкой, добавил Юрка.

Лужа

- А что тут у вас за разбор полетов? В подъезд зашел, так уже снизу слышно было, - я присел на табурет в кухне и требовательно уставился на приятеля, - Где накосячил опять?
- Да, не я, Анька пришла, злющая как фурия...
- Что с ней?
- Не знаю, - Саня озадаченно поскреб в затылке, - Сестрица, конечно, та еще штучка у меня, но в таком состоянии я ее последний раз лет пять назад наблюдал, когда бывшего своего на пинках с лестницы спустила.
- А было за что?
- Было... - он закурил и выпустил дым в открытое окно, - Вроде не мальчик, а обставлять свои блядки не научился. Анька, конечно, терпеливая, но не до такой же степени.
- Может ренессанс личной жизни? Новый герой?
- Вряд ли. Не похоже. А спрашиваю, что стряслось - не отвечает. Но что-то там есть. Может ты поговоришь? Тебя она уважает.
- Меня-то за что уважать?
- Ты слушать умеешь, —глубокомысленно произнес приятель. А это для женщин самое главное.
- Ага. Я не ёбарь-террорист, я пиздобол-задушевник, хочешь сказать?
- Знаю я какой ты террорист-задушевник... Не, действительно, может тебе скажет? Сходи, выясни? А то не хочется мне опять виноватым быть не пойми в чем.

Я подхватил два стакана и начатую бутылку сухого Алиготе и вышел из кухни. Перед закрытой дверью Аниной комнаты разлегся здоровенный рыжий кот Федя.
- Ваше сиятельство! - обратился я к коту - Не соблаговолите освободить проход?
Федя открыл глаз и посмотрел на меня, не двигаясь, однако, с места.
- Федор, не вынуждайте меня применять не конвенционные меры! Руки заняты, поэтому мне придется отпихивать вас ногой. Вы же этого не хотите?
Федя лениво поднялся и проследовал к дивану. Я осторожно постучал в дверь.
- Аня, это я. Разрешишь войти?

* * *

- Блин! Это шанс! Это был реальный шанс получить хорошее место. Аудитор в «Кванте» - это очень неслабые заработки и гарантированный пакет. И квартиру наконец себе купить, а не здесь кантоваться до конца своих дней!..
- Так что мешает-то? - я подлил вина в стакан Ане.
- Ты что, не понимаешь?! Ты посмотри на меня!
- Смотрю, - я с удовольствием окинул взглядом стройную фигурку, - Всё на месте.
- Арне! Мне уже за тридцать! Ну кто возьмет на работу разведенную тридцатилетнюю бабу с ребенком? Хоть и с высшим экономическим и свободным английским? Когда куча молодых соплячек с ногами от ушей и модельной внешностью в очередь стоят?
- Это ты так сама себе решила или кто надоумил?
- Да, дали понять... Нет, конечно, и резюме их устроило и к генеральному на собеседование записали, но скорее так... Для проформы. Светка поделилась, что шефу там в принципе разницы никакой кого именно на работу брать. А подбором кадров руководит его то ли замша то ли кадровичка. И естественно у нее есть кого туда пропихнуть, - Аня шмыгнула носом, — Вот так. Вот поэтому я такая сегодня. На Сашку еще наорала ни за что...
- Да он не обижается, Ань. Всё нормально... Скажи, а тебе действительно так хочется получить это место?
- Хочется! Конечно, хочется! И зарплата не то, что сейчас, и добираться недалеко, и садик по дороге. И я знаю, что я смогу там себя проявить... Да что, об этом?! Все равно не возьмут...
- А если возьмут? - осторожно поинтересовался я.
- Чудес не бывает, - вздохнув, произнесла Аня.
- Собеседование когда?
- Восьмого. В понедельник. В десять.
- До восьмого еще неделя. У нас уйма времени.
- Не смеши меня, - Аня грустно улыбнулась, - Ты что, сможешь их генерального убедить меня взять?
- Почему нет? - я потянулся к бутылке.
- Еще скажи про доброе слово и пистолет... - иронически произнесла Аня.
- Ну, не настолько же радикально! - усмехнулся я, подлив ей вина, - Уже шутишь, это хорошо!.. Как его зовут и где его найти?
- Зовут его Борис Анатольевич Воронов. А найти ты его сможешь на Бали, где он в данный момент отдыхает от трудов праведных и будет там пребывать еще пять дней.
- Откуда сведения?
- Да Светка поведала. Дескать, наше начальство отдыхать изволят и будут только в понедельник.
- Уже информация, - я пока понятия не имел, как помочь сестре друга, но нужно было хоть каким то образом зарядить ее положительными эмоциями и успокоить, - Давай-ка, допьем вино, приведем себя в порядок, заставим Саню завести ваш старый пепелац и поедем в садик за Мишкой. А потом все вместе смотаемся куда-нибудь на природу.
- Окстись! - Аня кивнула на окно, - Дождь пошел, какая природа?
- Тогда - в кино! - я поднялся с дивана.
- Слушай, - Аня с надеждой посмотрела на меня - Ты правда можешь что-то сделать?
- А что я с этого таки буду иметь? - изобразил я одесского еврея.
- Юморист! - грустно улыбнулась Аня, - Ладно, иди на кухню, я сейчас. В кино так в кино.


- Странный народ - женщины. Я, конечно, понимаю, что работа и все такое, но нельзя же так нервничать по этому поводу.
- Саня, женщины существа эмоциональные. Да и Аню обнадежили сперва, а потом видимо дали понять, что не пройдет она. А генеральному их, я думаю, пофиг кого брать - не царское это дело.

- Но попробовать-то можно что-то сделать? Что мы знаем? Имя, фамилию, отчество, место работы. Нужно собрать информацию по максимуму. Давай думать. Кто из знакомых может иметь какое-то отношение к тому, чем занимается «Квант» ?..

* * *

- Ха!.. Беня! Он на нашем потоке учился! - Бородатый мужик в куртке-энцефалитке отхлебнул пива, - Я-то с ним не тусовался, у них своя компания была. Музыка, диски, хайлайф короче. А мы все больше в горы, да по скалам.
- Беня? - я удивленно отставил кружку, - Так он же Борис вроде? Или таки-все же Беня если поглубже поскоблить?
- Да не-е-е! - прогудел собеседник, ломая вяленую рыбешку, - Борис. А Беней его прозвали, потому как он в те годы под Бенни, ну который из АББЫ, косил. И прическа, и бородка. Ну и фанател по ним дико - я как-то ему загнал плакат рекламный - не помню уже где спер - так он, не раздумывая, два червонца за этот плакат отдал. Мы на них тогда, помнится, бухла набрали. А сейчас, да, я слышал - поднялся круто.
АББА... Разбередил воспоминаниями этот бородатый Андрей. Не скажу, что я был таким жутким фанатом АББЫ, чтобы отдавать за плакат половину стипендии, но слушал их с удовольствием. И по сей день слушаю - все-таки есть музыка, которая не стареет.
Зайдя по дороге в ларек, торгующий всякой видеопродукцией, в надежде найти что-нибудь посмотреть на вечер, в куче видеокассет я вдруг обнаружил одну с надписью «АВВА The movie».
- Купить что ли?..

Thank you for the music, the songs Im singing
Thanks for all the joy they
e bringing
Who can live without it, I ask in all honesty
What would life be?
Without a song or a dance what are we?
So I say thank you for the music
For giving it to me

Песня закончилась, по экрану поползли титры. Я уже потянулся, было, за пультом - выключить телевизор, но что-то вдруг шевельнулось в мозгу. Что-то, за что глаз зацепился при просмотре финальной части фильма. Я перемотал назад и вновь уставился на экран. Дождавшись момента, остановил фильм и долго смотрел на застывшую картинку с улыбающейся девушкой в огромных студийных наушниках. Затем подошел к телевизору и закрыл ладонью нижнюю часть ее лица...

- Ань! Есть идея! - Сашка ворвался в комнату к сестре, - Ты по-прежнему хочешь работать на «Кванте»?
- Вы что, нашли вариант? - Аня недоверчиво смотрела на возбужденно размахивающего руками братца и невозмутимо прислонившегося к косяку, меня, - Ну?! Давайте, не тяните! Только предупреждаю, спать ни с кем не буду за то, что на работу возьмут.
- И со мной? - вкрадчиво поинтересовался я, усаживаясь в кресло.
- А с тобой я еще разберусь! - тут же, развернувшись, она наградила меня легким подзатыльником, - Ну, говорите, что придумали!
- Аня, - осторожно начал я, - Ты готова поменять имидж? Кардинально поменять? Прическу, макияж, стиль - всё.
- Зачем? Мне и так хорошо.
- Ладно. А если это поможет тебе получить место, которое ты так хочешь?
- Говори яснее! Не люблю, когда вокруг да около! Излагайте, что придумали, а я сама решу, что делать!

Я развернул купленный в давнишней лавке постер АББЫ и ткнул пальцем на улыбающуюся Аннифрид,

- Посмотри на этот плакат и на себя в зеркале! Вы с ней очень похожи!
- Да нифига не похожи, с чего ты взял?!
- С того, что я все-таки несостоявшийся архитектор, и меня учили видеть прекрасное. И, смею надеяться, учили неплохо. Ну, не то, чтобы совсем похожи, согласен. Ты красивее. У ней нижняя часть лица тяжеловата. А у тебя всё пропорционально. Так вот. Знакомая гримерша у меня есть. Хотя гримировать-то и не потребуется особо. Постричь и перекрасить. Ну?!
- А почему это, я должна быть как она? Мне не нравится ни ее стиль, ни ее прическа.
- А тебе хочется работать в «Кванте»? - влез Саня.
- То есть вы хотите сказать, что я должна в этом образе пойти на собеседование и меня возьмут?
- Умница! - похвалил я, - Именно в таком облике ты должна прийти на собеседование. Песни петь тебя никто не заставит. Достаточно внешнего вида.
- И возьмут? - иронически прищурилась Аня.
- Скажем так, у тебя будет значительно больше шансов получить это место. Какая тебе собственно разница? И, потом, неужели самой не интересно попробовать выглядеть по-новому?
- Авантюристы! - вздохнула Аня, - Чай пить будете?

- Слушай, как тебе вообще такое в голову могло прийти? - Саня сидел рядом со мной на скамейке около театра, - Я бы даже и помыслить не мог. И главное, как тебе Аньку убедить удалось - меня она вообще слушать бы не стала. Она к тебе точно неровно дышит.
- Да брось ты! Мы слишком разные. Она меня просто уважает.
- Я брат, я вижу.
- Ты еще жениться мне предложи!
- Да я не предлагаю. Хотя было бы неплохо мне тебя родственником заполучить.
- Родственник... Гони рупь, родственник! Два рубля. И пошли пиво пить...

Я осекся, уставившись на неслышно подошедшую Аню. Или это была не Аня? Гримерша Валя превзошла себя. Перед нами стояла почти неотличимая от настоящей, той, из семидесятых, Фрида. Тряхнув волосами, Аня улыбнулась, глядя на наши вытянувшиеся физиономии.
- Ну? Такая я должна быть?..
- Отвал башки! - пробормотал Саня, - Давай, мы тебя выдадим за настоящую?..
- Настоящей сейчас уже за пятьдесят, - успокоил я его, - Так что вряд ли получится...

* * *

Аня, в новом, уже даже самой начинающем нравиться, облике, бодро направлялась на собеседование. Судя по всему, психологическая обработка, которую мы с ее «непутевым братцем» еще раз проделали накануне вечером, дала свои результаты.
- Да, что я теряю, в самом деле? - рассуждала она на ходу, - Возьмут - хорошо! Не возьмут - нечего расстраиваться! Значит у Бога для меня припасено что-то лучшее... Но об этом лучше не думать. Возьмут! Не могут не взять! ... Вот ведь, змей! Сумел же убедить!.. Ему надо было не на архитектора, а на психолога учиться! - подумала она, направляясь к переходу, напротив своего будущего - а как же иначе! - места работы, - Обязательно возьмут!

Размышления Ани были прерваны возмущенным гудком клаксона.
Тонированная «девятка», сотрясая окружающий воздух рваным ритмом и неразборчивым рэповым речитативом, внезапно выскочила в правый ряд и под рев прямотока, на уже меняющийся красным сигнал светофора, вывернула с перекрестка и понеслась по проспекту в сторону набережной. Белая «Тойота», уворачиваясь от неизбежного столкновения, вильнула к тротуару, и из-под колеса, попавшего в выбоину на асфальте, заполненную водой после недавнего дождя, вылетел грязный фонтан, щедро окропивший белую блузку и светло-голубые джинсы. Аня, замерев, уставилась на мокрую блузку, затем перевела взгляд на расходящиеся по джинсам разводы и машинально посмотрела на часы. До собеседования оставалось двенадцать минут...


- Девушка! Пожалуйста, простите! - водитель Тойоты, остановившейся у тротуара, приблизился к ней виновато протягивая платок, - Я не нарочно! Кто же знал, что этот придурок решит выскочить? Я на рефлексе вправо вывернул, а тут эта лужа некстати...
- Как нельзя, некстати, - потерянно проговорила Аня, машинально взяв платок и оттирая мокрую блузку, уже понимая, что ни на какое собеседование в таком виде она не пойдет, - Да нет, я вас не виню. Я же видела всё..., - она помолчала, затем тихо проговорила, - Не судьба, видать...
- Я, судя по всему, поломал ваши планы...- удрученно вздохнул он, - Скажите, чем я могу вам помочь?.. Вы куда-то опаздываете? Давайте я вас отвезу?
- Если только на работу взять, - продолжая безуспешно тереть платком рукав блузки, ответила она, - Я на собеседование шла, к десяти... Теперь уже никуда не опаздываю...
- Жаль, что я не директор, а то бы обязательно взял, - он несмело улыбнулся Ане, - И всё же я чувствую себя очень неловко. Конечно же, я готов компенсировать испорченные вещи, вы только скажите сколько я вам должен. Позвольте угостить вас кофе? - он кивнул на открытую веранду кафе, где под зонтиками официант расставлял на столиках пепельницы.

* * *

Борис Анатольевич Воронов, генеральный директор НПО «Квант», сидя на просторном заднем сиденье новенького Мерседеса 600 SEL, размышлял о скоротечности времени. В частности, о том, что две недели на Бали просвистели как один день, и нужно вновь включаться в работу. Включаться очень не хотелось. «Бросить всё и уехать в Урюпинск!» - вспомнил он старый анекдот...
В колонках негромко играла Arrival - Борис Анатольевич оставался верен своим музыкальным пристрастиям, и АВВА для него была, как первая любовь, еще с институтских времен. Водитель Валера, зная вкусы начальства, всегда держал наготове пару дисков с музыкой.
Светофор переключился на красный, Валера мягко затормозил и остановился, дожидаясь зеленого. Борис Анатольевич расслабленно глянул в окно и внезапно вздрогнул и подался вперед. Да нет! Быть не может! Глюки что ли посетили?!
За переходом, около белой «Тойоты» стояла Аннифрид Лингстад. Настоящая, как из клипа Fernando 1976 года! И, как будто по заказу, зазвучала из динамиков эта песня, напоминая о днях, когда он был молод, весел и влюблен...
Борис Анатольевич, прильнув к стеклу, не мог оторвать взгляда от девушки, которая о чем-то говорила с высоким, коротко стриженым мужчиной, поправляя волосы, цвета темной меди. Такого сходства в реальной жизни просто не могло быть. Галлюцинация?! Но - как?! С 1976 года прошло много лет. Он понимал, что она - не настоящая, что настоящей сейчас уже не меньше полтинника и так выглядеть она не может, даже при всех успехах нынешней пластической хирургии. Но мозг говорил одно, а глаза видели другое. Он поймал себя на мысли, что хочет открыть дверь и кинуться к ней, девушке своей юношеской мечты.

Светофор поменял свет на зеленый, Валера плавно тронул машину.
- Нет, - сказал Борис Анатольевич сам себе, откидываясь на мягкую спинку, - Отдых отдыхом, но до такой степени расслабляться нельзя. Нужно включаться в работу... нужно включаться в работу!
Он потер виски и тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение, а волшебный голос продолжал звучать, будя в душе далекие воспоминания:

Though we never thought that we could lose
Theres no regret
If I had to do the same again
I would, my friend, Fernando...

* * *

- Кофе?.. - Аня оттянула блузку, украшенную грязно-серыми разводами, - Вам придется отвезти меня домой и подождать, пока я переоденусь. А потом... Ну, потом можно и кофе.
- Конечно! Извините, я как-то об этом совсем не подумал, - смутился он.

Аня с интересом посмотрела ему в глаза и неожиданно для себя почувствовала, что начинает неотвратимо в них тонуть - таким восхищенным, заботливым и понимающим был этот взгляд ... - Господи! Что я делаю?.. - трепыхнулась где-то на задворках сознания слабая мысль...

Олег, онемев, стоял, не в силах отвести взор от зеленых глаз незнакомки. Мысли беспорядочно метались в голове: - Может, это - судьба?! Ну, не молчи, дубина!.. Куда делось твое красноречие? Ты офицер или где?!. Развивай наступление! Таких девушек - одна на миллион! Если упустишь -потом ведь места себе не найдешь!..

* * *

- Ну, как? - столкнулся я через неделю с Аней, сбегавшей по широкой лестнице подъезда, - Взяли?
- Нет! - просияла улыбкой Аня, отрицательно качнув головой, - Не взяли!
И, предупреждая закономерный вопрос, продолжила одновременно и радостно, и сердечно, - Я тебе очень благодарна... Очень-очень! - она, коротко прижавшись, чмокнула меня в щеку.
- Вы с Сашкой всё замечательно придумали, но вмешался неучтенный фактор.

- И... Какой?.. - осторожно поинтересовался я.
- Лужа... Обыкновенная лужа.