ФОНТАН

Предупреждаю сразу, что к "Тётушке Мурене" автор не имеет абсолютно никакого отношения :)

«Настоящую морскую культуру на корабле
можно внедрить только совершенно варварскими методами».
Старый Филин. Мерфинизмы по-флотски

- Ответьте-ка мне, дорогие мои сослуживцы, какие вы знаете знаменитые фонтаны? - меряя шагами вертолётную площадку большого противолодочного корабля «Адмирал Михайлов», вопросил старпом у притихшего строя.
Народ, поднятый с коек в первом часу ночи и построенный непонятно по какой причине по «Большому сбору», недоумённо вытаращился на кавторанга. «Он что, с дубу рухнул? Поднять нас среди ночи, чтобы фонтанами интересоваться!»
- Самсон! - раздался из строя чей-то сонный голос.
Лучше уж ответить, пусть даже на самый дурацкий вопрос, чем провести остаток ночи в строю - ведь всё равно, ирод, не отцепится.
- Самсон! - обрадовано подхватил капитан 2 ранга Берёза. - Где находится?
«Эх, мамо, купи порося, назови его Старпомом... Он что, всю ночь решил с нами культурно-просветительскую работу проводить? Вроде бы трезвый, да и не замечали за ним...»
- В Петродворце! - ответил за всех Никола Питерский. Он знает - не раз с родителями ездил...
- Ай, молодец! - похвалил старпом Николая. - А ещё какие фонтаны знаете?
- Писающий мальчик! - заметив мнущегося за спиной старшего помощника одетого в одни трусы матроса, подал голос командир БЧ-1.
- Гениально, Вадим Алексеевич! - подбодрил штурмана Берёза. - Вы у нас, как эстет, самую суть ухватили! Где сей фонтан журчит?
- Оригинал - в Брюсселе, а копию, Сергей Олегович, я так полагаю, вы где-то в недрах корабля сыскали, - щурясь от полуночного солнца и кивнув на облачённого в «семейники» воина, ответил Окунев.
- Именно! - ещё более обрадовался капитан 2 ранга. - Обхожу себе тихо корабль, захожу в кормовое бытоустройство, а там это, с позволения сказать, тело, стоит посреди умывальника (ко мне спиной) и справляет свою ничтожно-малую нужду прямо на кафель палубы. До гальюна три шага!!! Но туда этот прототип Маннекен Писа не пошёл потому, что темноты боится. А какая-то сволочь (командир БЧ-5, возьмите на заметку!) свинтила «клювик» с пакетника освещения, и в гальюне темно, как у меня на душе, когда я увидел это непотребство.
Подхожу тихонечко, беру этого потомка Готфрида Третьего нежно за шею и спрашиваю проникновенно: «А боеприпасы где?» Вздрогнул Петит Жульен, шланг из руки выпустил, да так неудачно, что собственные тапки оросил. «Какие боеприпасы?» - спрашивает. «Как какие? - говорю. - Неприятельские, вестимо!» Он аж совсем растерялся, думал, что у старпома крыша съехала. Поворачивается ко мне (благо, что поток уже иссяк) и, заглядывая в глаза, доверительно шепчет: «Нетути...» «Ну, раз нету, - отвечаю, - то и подвиг твой не засчитывается!»
По глазам стоящих в строю матросов Берёза видел, что задел их за живое, и сказанное им, надолго отложится в памяти. Хотя, для большинства его обороты речи были тёмным лесом... Какой-такой Жульен? При чём тут боеприпасы? Эх, надо будет замполиту сказать, пусть лекцию в воскресенье спланирует...
- Вот и решил я, мои дорогие коллеги, построить вас здесь для того, чтобы вы лично лицезрели рождение новой скульптурной композиции: «Самсон, разрывающий пасть Писающему мальчику»! Боцман! - старпом повернулся в сторону боцкоманды. - Выдать этому оболтусу приборочный инвентарь, а дежурному по низам лично проследить, чтобы причал к утру был вымыт с мылом! И непременно в том виде, в котором есть! Эти труселя в цветочек ему очень идут. Ну, а с наведением порядка в кормовом умывальнике будем после подъёма разбираться... Разойдись!
Матросы вмиг рассыпались по вертолётке, скатываясь по трапам вниз.
Утром о «Писающем мальчике» вся база говорила стихами...

Про Гиппократа...

Я, родился и вырос в медицинской семье. Отец - хирург-стоматолог, к.м.н., доцент и т.д. и т.п. Мама - санитарный врач СЭС. С рождения и по нынешнее время ни я, ни мои родственники никогда не имели никаких проблем и вопросов в отношении Минздрава... Все решалось и закрывалось двумя-тремя звонками или папиными посиделками с коллегами, после которых любая больница или поликлиника поворачивалась к нам человеческим лицом с максимальным сервисом и улучшенными условиями. Помните такое слово - блатной? Так вот? я и был блатным (в медицинской сфере).
Я не пошел по стопам родителей. Причин там было несколько, из основных две:
1. Врачи в те лихие девяностые жили реально впроголодь;
2. Мой батя уже был доцентом мединститута, и, являясь мужиком жутко принципиальным, превратил бы мои шесть лет обучения в каторгу. Хотя поступить мог без проблем. Как тогда шутили, на вступительных экзаменах задали б только один вопрос: У папы как дела?
Но все волшебное рано или поздно заканчивается, старший брат пошел в авиационный институт, а я в вышку МВД.
Это была очередная суббота, первый курс, ПХД. Для чего старшему по погоде в конце ноября нужно было делать оттепель, никто не понял, но наш замначкурса, обозрев плац, решительно объявил спецоперацию «Лето». Для тех, кто подзабыл - в конце операции лед отдельно, асфальт отдельно. Ну, мы и начали. Через несколько часов сапоги уже были мокрыми насквозь, и каждый удар ломом сопровождался какой-то странной болью во всем теле. На обед я не пошел, т.к. решил подавить массу, а до ужина уже не добрался, т.к. зайдя в столовую и вдохнув знакомое амбре, ничего кроме рвотных судорог не почувствовал. В результате часа через два от резкой боли в животе я грохнулся в коридоре казармы. Вызванная Скорая помощь заподозрила аппендицит, и на быстрой метле меня отвезли в дежурную больницу.
В принципе особо я не переживал. Аппендицит бывает почти у всех, и окромя недели балдежа в больнице на мягкой кровати, а не в казарме и в напряге со службой, ничего плохого я не ждал. Но вот дальше...

ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ
В субботу поздно вечером (в районе одиннадцати) приемник приятно порадовал. На полу и на каталках валялось несколько доходяг, ожидая своей очереди за здоровьем. Пользуясь положением полуходячего, я добрался до заветного окошка в регистратуру, где радостно выхлопнув спиртовым перегаром, меня встретила медсестра:
- О!!! Курсантик!!! Ты с чем к нам?
- Да вроде аппендицит...
- В хирургию? Держи направления, топай в лабораторию!
Сдав анализы и получив результаты, я вернулся обратно. За окошком было пусто. Откуда-то слышалась музыка и девичьи голоса. Оставив шинель и шапку, расправив по возможности погоны, я отправился в сторону шума. Комната отдыха приятно порадовала наличием спиртных напитков, краснощекими медсестрами и возгласами: «Больной! Какого х...! Ждите в коридоре!» Я, врубив врожденную борзоту и намекая на погоны, наехал на дев в белых халатах, после чего узнал, что по жизни мне выпадает казенный дом и смотровая хирурга, где меня уже трепетно ждут, в связи с чем мне срочно пора туда.
В смотровой меня хватило на полчаса, после чего я уже злой и жутко недовольный пробрался в регистратуру и попытался дозвониться до родителей. Бесполезно (позже выяснилось - предки были на юбилее у родни). Пять минут разборок с медсестрой, и мне вызвали хирурга с отделения, который спокойно сидел у себя в ординаторской, и, естественно, не знал обо мне ничего, т.к. ни одна сука не сообщила. Увидев хирурга, я даже обрадовался, но меня быстро успокоили, уколов пальцем в пузо (пальпация называется), и со словами: «Хер ли меня дергаете - парня в операционную надо!» передали на поруки очередной медсестре, которая, используя свой полуторацентнерный вес и фривольно-пьяное обращение, утащила меня в клизменную.
- Держи, курсантик, наволочку! И туды шмотки свои кидай!
- Шинель же с сапогами не влезет!
- Ну, сверху кинь! Не боись! Не потеряем! Щас в гардероб закроем, а после операции получишь!
- А ксиву куда?
- Милай! У нас людей в чем тока не привозят! Ни одной бумажки не потеряли! Не сумлевайся!
Разделся до трусов, стою.
- Ну чего стесняешься? Снимай, иль думаешь, я причиндалов ваших не видела? Во!!! То-то!
Порывшись в шкафчике, сестра вытащила какую-то хрень:
- Держи! Я пока вещи отнесу, а ты побрейся и дорожку не забудь!
- Да я вроде с утра как побрился...
Медсестра, критично оглядев меня:
- Да не рожу брить! Кудри свои отстриги!
- Аааа... понятно.
Медсестра ушла с вещами, я, обозрев комнату, залез в ванну. Глупые попытки найти пену для бритья, закончились обмылком хозяйственного мыла. Разглядев врученную мне штуковину, я опознал в ней опасную бритву, судя по насечкам на лезвии которой, до меня ей рубили проволоку. С грехом пополам взбив пену, я со скрежетом очистил площадку для хирурга, размышляя при этом про непонятный термин «дорожка». (Семнадцать лет мне было))) Ну, ни росла она еще тогда). Смыл все водой. Скучно.
Пятнадцать минут спустя, я понял, что попал не по-детски! Голый, стою в клизменной, по пояс снизу мокрый!!! Ноябрь месяц, по полу устойчиво продувает сквозняком - холодно!!! Про аппендицит я уже давно забыл, и голову занимала только одна мысль - как бы отсюда смотаться!!! Забив на приличия, я приоткрыл дверь, и высунувшись головой в коридор издал гордый клич:
- Сеееестттрааааааааа!!!!!
Через четыре попытки, увидел свою Брунгильду, которая, идя по коридору и мотая головой, как радаром, пыталась установить источник шума.
- Сестра!!! Да маму вашу!!! Сколько можно!!!! Холодно!!!
- О, курсантик!!! Че шумишь то? Ща все будет!
Занырнув в уголок, Брунгильда, покатила в мою сторону каталку.
- Залезай, милаай!!! А вот и простынка тебе, чтоб жопу не студить...
Запрыгнув на каталку (характерная черта всех аппендицитников - залетают на каталку из любого положения), я укутался в простыню, и начал согреваться - хорошо!!!
- Ну, че милай! Побрился?
- Ага!
Содрав с меня простыню (холодно!!!), Брунгильда выдохнув на меня спиртово-огуречным выхлопом, возмутилась:
- А че, плохо-то так!!! Ни тебе радости, ни бабе - красоты!
Схватив опасную бритву Брунгильда широко размахнулась и .... Я, временно забыв, о том, что был атеистом, начал молиться всем подряд о сохранении кукули. Отдаю должное профи... не одного яйца на полу не осталось!
- Поехали, курсантик!
Выезжаем из клизменной, смотрю на потолок. Доезжаем до бронированной двери с кодовым замком. Щелканье дверей и я в оперблоке.
ОПЕРБЛОК
В оперблоке, резко и сразу стало все хорошо! Сначала милые девченки в белых халатах подкатили каталку, на которой, лежала фланелевая простыня (!), пока я кутался в нее, мне на голову и пятки нацепили фланелевые мешочки с завязками, а-ля онучи и картуз. Одетого и согретого меня довезли до середины коридора, и, сообщив с милыми улыбками, что типа скоро операция, девчонки ушли к себе в комнату.
Окончательно согревшись, я начал осматриваться вокруг. Каталка стояла посередине длинного коридора, который одним концом упирался в тяжелую дверь с цифровым замком (оттуда привезли), другим в разбитое окно (оттуда дуло)
- Больной! В туалет не хочется? После операции больно будет!
- Нет спасибо...
Через пять минут, я вспомнил о медсестре, а еще через пятнадцать, понял, что в туалет надо и сильно!!!
Попытка слезть с каталаки была пресечена пробегающей медсестрой:
- Больной! Лежите на месте! Вам на операцию!
- Так я...
- Лежать!!!
Через три минуты я догадался, что остаться без курсантского завтрака, будет легче с целым пузом, чем потом с порезанным. Прыгнув с каталки я пошел на звук журчания унитаза. Найдя заведомое место, и, завершив желаемое, вернулся в коридор, где увидел медсестер, которые бегая по коридору, пытались найти меня. Узрев меня в облике приведения - жуткого, но симпатичного, я был уложен в каталку, после чего возмутился:
- Девчонки!!! Ну, скока можно операции ждать???
- Больной! Успокойтесь! Ваш анестезиолог занят! Он на операции!
- А мне что делать?
- Лежите!
- Девчонки! Да скучно же!!! Дайте хоть книжку, какую!
- Книжку??? Ну ладно...
Через три минуты мне вручили какой-то затертый детектив, и убедившись, что лежать в коридоре реально неприятно и холодно откатили в предоперационную. Я полежал, посмотрел по сторонам, увидев вокруг кучу разной медицинской аппаратуры, успокоился и начал читать.
Это был какой-то древний сборник детективов писателей союзных республик, и я зачитался грузинским детективом про бриллианты, погони и перестрелки. Ворочаясь на каталке (реально неудобно читать), я немного позабылся, пока какой-то пробегающий мимо мужик, не вытащил у меня книгу, и не задал идиотский вопрос:
- Ты, че здесь делаешь?
- Лежу, операцию жду. Говорят анестезиолога нет.
- Я, анестезиолог!
Вытащив из под головы мед карту, мужик посмотрел на диагноз и на время приемки в больницу и передачу в оперблок, заорал на весь коридор:
- Сестра!!!! Какого х... больной в предбаннике полтора часа валяется?
- Как? А мы его, наоборот с операции ждем, сами гадаем, вроде простой аппендицит, а так долго не выпускают...
Через три минуты я был в операционной, с капельницей в руке, какими-то проводами, на груди и маской на лице. Попытка протащить книжку с собой успехом не увенчалась.
Укол, вата в ушах, второй укол, тело легкое как пух, последняя мысль - хорошо, что привязали к столу, а то вдруг кто нить дунет и полечу......
ПАЛАТА.
Очнувшись, я познал на себе все прелести отходняка от наркоза, понял, что в палате лежит еще несколько больных, на животе три дырки, из одной торчит трубка, которая уходит куда-то в бутылочку. (как раз в России начал внедряться метод точечного оперирования - лапароскопия)
Поняв, что ходить мне еще рано, курить нечего, а из одежды только простыня, я погрустнел и, оскорбившись завалился спать.
Утром все было чудесно!
Сначала, милая добрая девушка, навестив меня в шесть утра, пожалев, решила меня не будить, а сразу вколоть антибиотик в сонную попу. Я спросонья подпрыгнул, неудачно махнул конечностью, в результате чего девушка уронила процедурный столик, и разбила склянку со спиртом. Надышавшись спиртом, выслушав в свой адрес массу нового, я познакомился с мужиками в палате, и узнал, что:
1. В палате два тяжелых (язва), два легких (аппендицит), два халявщика (острый гастрит)
2. Все мои вещи в гардеробе, который находится в цоколе, и по причине воскресенья не работает.
3. Гнать не надо, ибо для таких случаев (ночных, внеплановых больных) есть палаточный общак (ложка, кружка, мыло, тапки, пачка дешевых сигарет).
4. Ходить мне можно, кушать нельзя, и до понедельника делать нехрен, т.к. из врачей - только дежурный, но его нет, потому лежи и мандражируй!
Закутавшись в простыню, как в тогу, я, изображая древнего грека, захромал в курилку. Побродив по отделению, я понял, что телевизоров нет, радио не работает, газеты в ларьке, но в воскресенье тоже ничего не работает, и денег нету, а в столовую мне еще рано. Вскоре меня поймала медсестра, получившая люлей от замглавврача, который вместе с моим батей и дежурным хирургом, уже минут десять пытались найти лежачего (постоперационного) больного.
Батя, увидев меня, оборжался, вручил два пакета с малым больничным набором, сказал, что родня будет ближе к вечеру и пошел с хирургами в ординаторскую уточнять диагноз. Диагноз видимо был нереально сложным, потому что хирурга я больше за сутки не видел, а забежавшая вечером мама, о папе говорила как-то немногословно.
В понедельник во время большого осмотра, я удостоился чести быть осмотренным всеми врачами отделения, которые потыкав пальцем в пузо и осмотрев трубочку из живота в бутылочку с умным видом сказали что то по латински, спросили не желаю ли я в отдельную палату, после чего пожелали выздоровления и оставили в покое.
На третьи сутки я уже не встал. Градусник, видимо намекая на крепость беленькой, уныло показывал сорок по цельсию, ходить, шевелиться и говорить, я не мог от адской боли в животе. Медсестра посмотрев на мои пожелтевшие глаза, пробормотала что то по поводу возможного гепатита, бахнула мне димедрола, после чего я куда-то ушел.
Очнулся я от того что меня жестко трясли. Перед глазами все плыло.
- Улым (сын - тат.) ты как?
- Бать, че то мне хреново.
Отец, приподняв простыню, осмотрел живот, зачем то понюхал марлевую наклейку на животе и резко вышел.
Я попытался повернуться, но из-за острой боли в животе ничего не вышло. Глаза не работали, но почему-то слух и обоняние обострились до предела. Я услышал знакомую поступь отца, который судя по чьему то кряхтению кого-то тащил за собой.
Меня снова начали тыкать пальцами в живот, от боли я мог только мычать и скрипеть зубами. Обрывками доносились фразы :
- Мышцы в тонусе, бес сознания, нагноение, каловый перитонит...
Меня куда-то переложили, нашатырь под нос, кто-то просил подписать какое-то согласие, боль от тряски на каталки, звуки ударов по чьему-то телу и перекошенный гневом голос отца:
- Ты что ж сука, решил мне сына убить!!??? (как выяснилось позже, в коридоре батя воспитывал зав.отделения)
РЕАНИМАЦИЯ
После восьми часовой операции я очутился в самом лучшем месте на земле. В носу трубка, во рту трубка, в животе пневмоотсос, руки привязаны, в каждой руке по системе. Медсестра подбегала по первому звуку, на любой положительный ответ на вопрос: не болит, сразу чем-то колола, и я снова улетал в страну фей и грез. Дышать с аппаратом искусственных легких было до того прикольно, что когда его начали убирать я реально испугался, а вспомню ли я как самому дышать?
Приходила поседевшая мама (она полночи дежурила возле оперблока, что бы услышать от замотанного хирурга фразу: - все нормально, надеемся на молодой организм). Приходил отец, который на мой вопрос, почему у меня чешется и жжет грудь, что то бормотал про нехватку геля (потом я узнал, что во время второй операции по шустрости своей, куда убегал на пять минут, и кардиореанимация заводила меня с помощью волшебных утюгов, а гель для дефибрилляторов у них кончился).
Через неделю меня подняли обратно в палату, где можно было самому ходить, пить минералку, курить, а позже даже и есть. Еще через сутки я узнал муки наркотической ломки, ибо всю неделю пока я лежал в реанимации, меня как «блатного» кололи наркотой два раза в день. Чистая синтетика, разбодяженный героин по сравнению с ней отдыхает.
Еще через две недели я встретил новый год дома.
С тех пор я:
1. По-настоящему уважаю врачей (да, есть мясники, но есть и целители)
2. Ненавижу наркоманов.
3. Уверен, что жить - хорошо!!!

Оценка - 1,85

На всех конных погранзаставах есть лошадь, которая выполняет тяжёлую работу. Особенно если единственная машина сломалась. И наш руль, водило, колесо, кардан и бампер лежит сейчас под ней в тенёчке, вытянув ноги в покрытых пылью сапогах. И мы всей толпой очень надеемся вместе с лошадьми, что к ночи эта зараза всё-таки её сделает. Даже боимся подходить и интересоваться, вдруг испортим ему настроение? И снова придётся пилить ночью на лошадях на участок сработки системы.
Бадья, он же повар, он же стрелок, Федю не боится. Он и так как на каторге. Без выходных. Поэтому он любопытен и везде суется с вопросами. А Федя поставил машину так, чтоб с командирского домика были видны только его ноги, а что он там делает, было загадочно и тайно и для шефа. Но куда ж от Бадьи ты спрячешься? И в самый интересный момент, когда Федор в сладкой дрёме дочитывал очередной журнал «Пограничник», изображая упорный труд на благо охраны госграницы, лёжа под нашей мыльницей, сладкий голос начальника нашего животного благосостояния заставил пробежаться по его коже мурашкам страха за целостность организма.
-Федя, а тебе тут не жарко? - заботливо поинтересовался повар, подойдя со стороны колеса и просунув проворную голову чуть ли не между руками Федюни. -Может, водички холодненькой с конюшни? Что читаем? Ух ты, журнал, свежий, где взял? Много там ещё работы? Успеем в поселок? - Забота Бадьи была оправдана тем, что шеф обещал взять его с собой в посёлок, а если машина не едет, то и посёлка никакого повару не видать как выходного дня. Федор быстро сообразил, чем грозит не удовлетворенный поездкой Бадья.
- Не, Серёга, нормально, просто решил отдохнуть десять минут, как раз кардан на подшипник накрутил и замазал солидолом, а тут случайно пачка журналов лежала возле арчи, так я взял, так, картинки посмотреть.
-Ага, так машина едет? - мысленно скинув с ушей Федину лапшу, ехидно поинтересовался наш хлебопёк.
- С тобой, Бадейкин, она всегда поедет, даже если не может, - подлизался руль и спросил о самом насущном и тревожащем его душу. - А пожрать ничего нет?
- Щас, я только скажу всем, что машина на ходу, и шефу передам, что уже можно ехать, и залетай на кухню, обед готов, - тут же расставил свои акценты повар. Федя позырил на солнечную тень, сверил её показание со своим наручным хронометром на левой руке и откинул журнал.
- Пошли. А то до ужина не успеем вернуться.
На пограничной заставе сутки, в отличие от гражданской жизни, начинаются не с двенадцати ночи, а с восьми часов вечера. А общий подъём на заставе происходит в час дня, кроме связиста и часового. Эти двое спят до двух. Это и шакалу понятно. И пока Бадья с Бампером рулили к столовой, на конюшне по живому писалась ещё одна весёлая история из заставской жизни. Согласно логике потерпевшего и свидетелей, дело происходило так. Сначала Бадья и Федор услыхали свирепые матюки. Выражения, которые неслись по воздушной волне из конюшни, достаточно красочно описывали виновника. К матершине часто добавлялось слово "Света" и её родители.
- Снова Эдик шкипера одного со Светой оставил, - сообщил повару Федя, - пошли, приколемся? - предложил он, даже приостановившись.
- Не, ты иди, смотри, а я на кухню - он же сейчас за хлебом побежит, а я в окошко досмотрю. - ответил ему Бадья. - А кто там дневальный-то?
-Да вроде Фрол был, если Света не затоптала, - сверкнул зубами Федор, и пригибаясь, двинулся к окошкам конюшни, крикнув напоследок: пожрать-то готовь, тут минут на пятнадцать спектакль.
- Ага, не тормози, остынет, я на стол ставлю, расскажешь потом, - бросил повар через плечо и зарысил к зданию заставы.
Часовой у заставы зорко следил в шестидесятикратный бинокль за происходящим с вышки. Картина была написана лопатой, Светой и дневальным. Света стала доставать дневального по конюшне с самого начала наряда, когда попыталась свалить с конюшни, оборвав своим першеронским телом веревку оголовья. Дневальный прихватил Свету в углу у кучи свежего сена, и прыгнув, ухватился за оборванный конец. Света поелозила его для порядка по всему унавоженному пока не сильно полу. И, наконец, покорно остановилась, меланхолично попытавшись наступить копытом на ногу. Дневальный был неопытным, но прытким и ещё не устал, а нога, описав дугу, влепилась сапогом в необъятный Светкин живот. Света удивленно повернула голову, измерила долговязого Фрола своим взглядом и спокойно потащила его к своему стойлу. Причём без всяких усилий переставляла тумбообразные, першеронские копытищи.
Фрол пригрозил Свете лопатой, замахнувшись по её необъятной попе. Борисовна удовлетворённо то ли хмыкнула, то ли фыркнула и на всякий случай приподняла заднюю левую. Стукнула пару раз по камням пола подковой. Вылетевшие искры успокоили Фрола и спасли собой лопату. Фрол отбарабанил полночи, сдался напарнику, проспал до утра. Утром Светы в конюшне не оказалось. Оголовье валялось под кормушкой вместе с верёвкой.
- Прибью заразу, - подумал Фрол вслух и пошёл собирать последствия ночного сна. А Света, нагулявшись и налопавшись свеженькой травки, пришла к одиннадцати к водопою. Жарко же, июнь месяц. Тут её Фролыч и изловил. У Светы была одна особенность. Стоило её обнять руками за шею, если руки достаточно длинные, и буквально повиснуть на ней всем весом, как Света успокаивалась и разрешала надеть на себя солдатский ремень. После этого её можно было утащить хоть куда, но при этом нельзя отходить на расстояние прыжка, если не успеешь обнять, будешь и Свету и ремень ловить полдня. Фролу эту новость сообщил дежурный по заставе ночью за хмырём и чашкой чая. Отловленная Света была победно, с воплями, водружена на место и оголовье мстительно затянуто на лишнюю дырочку.
Знаете как кормят лошадей на отдаленных военных точках? А просто. Дневальный, матерясь и кряхтя, тягает ведрами овёс с зернохранилища в железную бочку. При этом, опасаясь Светиного набега, каждый раз закрывает высыпанный в бочку овёс тяжёлой круглой крышкой из сантиметрового железа с большой и грубой ручкой. Только одна деталь: крышку надо обязательно перевернуть ручкой в овёс. Затем овёс заливается водой за час до кормления и набухает. Пока Фрол волочился за второй порцией овса для бочки, Света сорвала оголовье вместе с веревкой с железного кольца. Только уставший Фрол, обалдевший от жары и мух, мог забыть перевернуть крышку. Светка шустренько прорысила к бочке, и наклонившись внутрь, зажала зубами ручку на крышке и потянула наружу. От могучего броска тяжёлая крышка сначала улетела и потом укатилась метров на двадцать. Светка, не теряя времени, набивала рот овсом. Дежурный по заставе, звякая штык-ножом у пояса, мчался к бочке. Опрашивая то ли себя, то ли ещё кого воплем: «Фрол!!!! Ты где? Света сорвалась!» - докладывал он лошадям на конюшне. Часовой угорал на вышке, Света возбужденно косила глазом на дежурного и остервенело работала челюстями, рассыпая овёс вокруг бочки. Фрол, шатаясь от тяжести ведра мчался к Свете. Дежурный, на ходу прихватив камень, швырнул его в Свету, а там куда ни цель, одна попа, да б о л ь ш а я. В общем, не промазал. Света, почуяв опасность, загребла очередную кучу овса, и повернувшись к дежурному местом атаки, побежала рысью в конюшню.
Лошади почуяли овёс, обильно сыпавшийся из першероновского рта, и заржали, усиливая суматошное начало дня гоготом и шумом. Фрол, получив пару подзадников по уже своему мягкому месту от дежурного, умчал за крышкой. Федя не оставил места без своих комментов.
- Слышь, Фрол, а ты Свету на цепь привяжи, вон у собачников есть вместе с ошейником, - подначил он дневального.
- Ага, сразу! Как только ты машину исправишь. Так и побегу на собачник к Васе за цепью, чтоб тебя к ней и привязать, может, чаще ездить будет. - огрызнулся Фрол, - и вали давай, солидол в тряпочке, - добавил он. Порядок был восстановлен, часовой заскучал и начал работать по кругу, вернулись наряды с флангов. Шеф укатил со сверкающим Бадьёй в Чули. Приближалось время сдачи наряда.

ЧаЕк. Про Свету-2

Светлана Борисовна была гордостью пограничной заставы. Вернее, одной из её выдающихся составляющих. Света - это здоровенный першерон, а проще, лошадь для тяжёлых работ с соответствующей работам комплекцией и с удивительной светлой гривой блондинки. Эта красотка, в отличие от распространённого мнения, обладала сумасшедшим интеллектом в придачу с жизненным опытом. И как мы тогда выражались, отмачивала такие корки, что не знали, то ли наказывать её, то ли поощрять вкусностями. Но любили и уважали Светлану Борисовну все, кроме коня начальника заставы. Тот по ней просто с ума сходил.
И выручала нас Света не раз и не два, а чуть не каждый день. И требовала к себе внимания не простого, а особенного... с сахарком, хлебом и лаской. Но народ на заставе постоянно меняется, приживается и уходит на дембель. И не до каждого вмиг доводят то, что среди животных попадаются уникумы, у которых свои правила и законы. И не дай боже тебе, молодому шкиперу, их нарушить.
Я влетел в наряд по конюшне в первый раз, и был немного горд и испуган. Сами понимаете, 30 лошадей должны где-то жить. Питаться, пить и справлять естественные надобности. А для этого на заставе есть конюшня, где каждая лошадь имеет своё стойло, кормушку, седло, оголовье с поводом, и эту сложную хренотень с трензелями, которую вы обязаны одеть ей на голову, если собираетесь на ней куда-то верхом поехать. И ещё бирка с кличкой над входом в её апартаменты. И за всю эту красоту отвечает заместитель господа бога и его духа по лошадям - нашего ковкузнеца - дневальный по конюшне. И если я, как связист, а затем заставской снайпер по совместительству, обретался большую часть службы в комнате связи и на флангах, то ковкузнец, он же лошадиный эскулап и дизелист, обретался в нарядах по конюшне и на дозорке. И знал он про лошадей всё, и нас, бестолковых, обучал денно и нощно, как надо с животиной обращаться, холить, любить, лелеять.
Но в 19 лет есть ли для нас авторитеты? Инструктаж проходил быстро.
- Значит так, кода весь навоз соберёшь к центральному проходу, тебе надо в телегу Свету запрячь, сечёшь? - наставлял меня Ханат. - А то как ты после такой кодлы порядок наведёшь, - утверждал вопрошая он.
- Ага, - кивал я головой, вспоминая слова: оглобля, хомут и в нетерпении переминаясь.
- Смотри, пойдёшь к Борисовне, возьми прежде чёрного хлеба у повара, - продолжал лошадиный спец, - затем подойди так, чтоб она сперва хлеб на ладонях увидела и почуяла. Если голову повернёт к тебе, протяни хлеб и спроси вежливо: «Света, работать будем?»
- Понял, - взбрыкивал я, стараясь укоротить его пустые возлияния речи, как мне казалось.
- Ты не выёживайся, слушай. Как хлеб слопает, смело снимай оголовье и одевай хомут. А в оглобли она сама зайдёт. И помни: токо вежливо, это тебе не провода по флангам тянуть.
Я угукнул и двинул на конюшню, тоже мне сложности - лошадь в телегу запрячь.
Принял наряд по описи. Лошади с вечера накормлены, напоены, ещё и каждый бегает после ужина к своей движущей силе, и от себя оторвав, хлебца приносит, гладит, проверяет, чистит и даже купает. А чо делать, женщин нет, а тут живая душа, ждёт, узнаёт, волнуется и возит тебя на себе. А в армии лучше плохо ехать, чем хорошо идти. А не накормишь, так себе ноги и сотрёшь на дозорке по самые помидоры.
Прошла ночь, кони сотворили свои дела и порядок дня идёт к обеду. Надо грузить их дела и вывозить на огород. Я весь мокрый, усталый, злой. Кругом мухи, конюшня-то деревянная, пропахла навозом до гвоздей. Жара, лето. В общем, забыл я про хлеб. Нахально захожу к Светлане Борисовне с хомутом в руках.
- Света! Работать будем? - ору я в её огромный зад, подойдя с левого полукружья. Светлый, тугой хвост того же цвета, что и грива и примерно моего роста длиной, пытается отмахнуться от меня как от мухи. Я уворачиваюсь, скользя вдоль мощного тела к голове. Света без суеты жуёт задумчиво сено, сонно уткнувшись в его ворох в кормушке. При моём явлении с хомутом на её ясные очи она величаво поворачивает голову размером с полменя. И опустив глаза, вопросительно смотрит на руки. Поднимает глаза и головень на меня, и мне кажется, удивлённо приподнимет брови, если бы они только у неё были. Потом отворачивается, пхнув морду по глаза в сено, и продолжает пережёвывать мою неучёную наглость в кормушке вместе с сеном. Я сатанею от такого безразличия к своему положению начальника конюшни и водопоя.
- Света, - воплю я, - добавляю пару ёмких выражений. Делаю попытку, положив хомут возле кормушки, дотянуться до оголовья, чтобы снять с её головы. Света слегка переступает копытами влево. Вы когда-нибудь пробовали слона сдвинуть? Я просто вылетел в соседнее стойло, ускорившись. Лошади вокруг заржали, наверное, от шума. Света хмыкнула в кормушку, подняв тучу сухой травяной пыли. Я стукнулся о мягкий бок соседней кобылы, и она испуганно перебрала копытами от меня, как бы чураясь. Когда я выбрался на проход, злость захлестнула так, что даже мухи притихли. Только не жеребец начальника заставы. Повинуясь его приказу, все кони подняв голову через спины соседей, устраивались как в Колизее перед битвой гладиаторов. А равнодушная Светина задница толкала меня своим пренебрежением на подвиги. После третьей попытки прорваться к голове, подобрав выбитый в очередной раз Светиной головой из моих рук хомут, потирая набитые об твердые округлости конюшни и Светину морду синяки, благодаря бога, что она на меня не наступила своими тумбами, я рванул к ковкузнецу за подмогой. Ковкузнец он же дизель по совместительству философски сидел в теньке на крыльце заставы с дежурным.
- Чо примчался? На конюшне порядок? - сходу остудил он меня вопросами.
- Так Света, зараза, не даёт хомут одеть! Как я весь навоз на телеге вывезу? - пожаловался я.
- А ты хлеб ей черный предлагал вежливо, или забыл как все? - моментально уделал меня дежурный.
- Блин! Забыл! Щас у повара возьму!- огорчился я и дернулся мимо дедушек в столовую.
- Стоять, деревня! - заорал кузнец, - ты какой хлеб идёшь брать?
- Какой сказал, чёрный, - споткнулся я на ступеньках, полуобернувшись. Дежурный выдохнул дым с кашлем и хохотом и уткнулся в колени трясшейся в судорогах головой. Не в силах что-то сказать, он махал рукой в сторону входа. Кузнец похлопал по спине Кравца, дежурного, от чего тот подпрыгнул, восторженно смахнув слезу - выдал.
- Ага, давай, сходи, возьми чёрного, так до утра навоз будем всей толпой на себе вывозить. Аваз куцур ворут кунэм! - что означает последнее, я так и не узнал, но ходили слухи что Кравец - горячая кровь и горный человек с Кавказа.
- Стоять, село, - вновь взял инициативу кузнец и тоже заржал, - теперь белый бери, усёк?
- Так мне повар белый не даст,- возразил я.- А то уже твоя проблема, - подытожил кузнец и заорал: Бегом марш, а то щас как залеплю, шоб через полчаса конюшня блестела. Я улетел к повару. Конечно, попросил чёрного хлеба, ни фига се королева конюшни. Нам самим белый хлеб только в обед дают.
Прибыв к стойлу громадины и вытянув на руках как жертву богам, чёрный хлеб, злой на Свету, я заорал на всю глубину лёгких в ожидании чуда:
- Света-а! Работь будем!? - и на всякий случай отодвинулся в соседнее стойло.
Светлана Борисовна вытянула мордищу из кормушки, повернула шею, глянула на руки. Я приблизился. Борисовна сгребла хлеб мягкими, теплыми губами. Захрумкала и отвернулась.
- Блин, Света, ты чо, офигела? - попробовал возразить я. Света возражений не приняла. И вытолкнула меня из своего жизненного пространства. После пятиминутных пререканий я вспомнил про белый хлеб. Помчался к повару с заднего хода. Уговорил дать белый хлеб за то, что наколю дров на выпечку. Примчавшись назад, повторил предыдущие действия с тем же исходом, матом и синяками. Света слопала хлеб, на этот раз белый, но с места не сдвинулась. Пришлось бежать за сахаром. Ковкузнец, повар и дежурный угорали в окнах заставы. Наконец, за сахар Света соблаговолила. Кобыла сама надела на себя хомут, вернее, влезла в него. Я её запряг и поспешил грузить телегу. Сначала всё шло путём. Я орал Свете команды, мстя за унижения и беготню.
- Света, два шага вперёд! - Борисовна делала два шага, протянув телегу, и останавливалась возле очередной кучи. Я резво очищал место происшествия и снова вопил с удовольствием:
- Света! Три шага вперёд! - лошадь повиновалась как в цирке. Я млел и почти добрался до выхода и последних лошадей.
В какой-то момент, разгоряченный работой, я близко подошёл к крупу лошади, которую заедали слепни. И получил хвостом практически прямо по лицу. Лучше бы кулаком.
- О б..ь, Света, п....о, ты что, с..а, делаешь! - и я добавил ещё много разных слов, отплёвываясь и ругаясь.
И замахнулся по ней лопатой в сердцах. Да так и застыл. Светка перестала что-то там жевать. Быстро повернулась и посмотрела на меня и лопату, занесённую над её королевской задницей и блондинистым хвостом. Она величаво вытянула голову из хомута, и неодобрительно кивая, пошла вон из конюшни, разгоняясь к выходу. Сдача наряда рушилась с каждым её шагом. Я рванул следом, Светка дёрнула рысью вокруг конюшни. Шансов не было вообще. После второго круга хохот кузнеца натолкнул на разумную идею получить ещё сахара. Задыхаясь и вытирая пот, снова подошёл к Свете и протянул сахар. Борисовна, почуяв сахар, ждала, закивала головой, схрумкала сахар и пошла за мной к телеге. Я был вежлив, как джентльмен. Света слушалась как хорошо настроенный аппарат связи. Вечером настала очередь следующего наряда. Но этим дело не закончилось.
Через месяц ковкузнец Ханат, разодетый в дембельскую парадку, пришёл прощаться со Светой.
- Всё, Света, прощай, молодец, хорошо служишь, - гладил он её за шею и держал в руке целую буханку хлеба. - А я вот на дембель ухожу, да и ты уже двадцать лет оттарабанила, теперь можешь на пенсию выйти и вообще не работать, - от таких слов Света конечно жевать не перестала. Кузнец уехал на дембель. Света постояла часок другой в своём стойле. Видно, пережёвывала услышанное. Потом вырвала голову с оголовья и ушла в поле за заставой. И только подкупив сахаром и белым хлебом, можно было заставить её после этого работать. А весной она умудрилась родить жеребёнка такой же масти. А мы даже и не заметили, что она жерёбая. Вроде лошадь, а всё понимает - удивлялись мы.

Оценка - 1,76

Источник храбрости

Случай, рассказанный фронтовиком, не дословно.

Бытует мнение, что наряд на службу воспринимают как наказание, но это далеко не так. Конечно, дневальным по роте, в карауле, кухне тяжело. Но существуют и наряды, где служба сродни курорту. Одним из таких мест в нашем училище было дежурство по учебному корпусу. Там не нужно было торчать на тумбочке, а ночью, заперев входную дверь, можно было спокойно почитать книгу, попутно сообразив чайку, а то и просто покемарить на стульях в дежурке. А днём находиться в распоряжении завхоза, бодренького незлобивого старичка. Судя по тому, как он руководил таким неуправляемым контингентом как курсанты второго курса, военного прошлого у деда не наблюдалось. Ну, мы так полагали.
И вот в один из зимних вечеров, когда преподаватели уже разбежались по домам, а мы с напарником успели выдраить коридор и готовились запереть входную дверь, то есть воткнуть швабру в ручку, из своей подсобки вышел наш завхоз.
Обычное дело, он частенько задерживался. Мастерил там у себя очередное учебное пособие для одной из кафедр.
- А что, ребята, попьём чаю? Мне тут бабка моя кучу пирогов наложила, не нести же их домой.
Ну какой же курсант откажется поесть? Тем более, домашних пирогов. Мы с радостью согласились. Надо заметить, что относились мы к нему несколько снисходительно. Как же, мы же были уже лётчики, за плечами, страшно сказать по шестьдесят часов налёта, самостоятельный вылет.
Разговорились, то да сё. Но когда дед заявил, что был на фронте лётчиком-истребителем, мы не поверили.
- Да вот же я, ребята, - дед кивнул в сторону стенда с кучей фото.
И точно, там красовался наш завхоз в форме подполковника с иконостасом наград на груди. Тут уже мы стушевались, вот так, не замечали. Попросили рассказать про войну.
Дед, явно довольный эффектом, уважил нашу просьбу, много чего рассказал, а вот это запомнилось.
***
Был, ребята, у нас в эскадрилье один лётчик. Ничем особо не примечательный, как все. Не новичок, имел несколько сбитых самолётов, награды. И вот в одном бою сбит был. Но повезло, смог выпрыгнуть, да и над нашей территорией дело было. Короче, через сутки вернулся в часть, даже не ранен. И самолёт ему нашли, летай, воюй.
Да только сломался он, ребята. Бывает такое на войне. То техника у него откажет, то заболеет. Всё искал поводы, как бы от вылетов отказаться. А уж если случалось на задание, так от боя уклонялся, расстреляет боеприпасы издали и домой. А ведь ведущий пары был. Мы с ним уже и говорили, так, по-товарищески, между собой. Всё человек понимал, клялся, да как дело к вылету, всё по-прежнему оставалось.
Уже и особист начал интересоваться, к трибуналу дело шло. Можно было, конечно, махнуть на него рукой, да жалко. Ведь неплохо же воевал человек.
И вот сам командир его "вылечить" взялся. Есть, говорит, одно средство, если не поможет, тогда точно в штрафбат. Вот в один из дней усадил его командир в свой "козлик" и уехали они в тыл. Через сутки вернулись.
Вылез тот пилот из «козлика» чернее ночи. Да и потом таким мрачным и неразговорчивым оставался. Но на боевые задания так рвался, только и жил ими. А в бою немчура шарахалась от него, чуяли гады, что плевать ему на свою жизнь, лишь бы их бить. Всё же подбили его опять. На этот раз над их территорией. Так он на горящей машине ещё одного завалить успел, а потом на таран пошёл.
Не в НКВД его командир возил. Там в ближайшем городе детская больница была. Детишки там лежали. При эвакуации эшелон с Домом малютки под бомбёжку попал. Тоже инвалиды войны, кто без рук, кто без ног, которым отроду и трёх лет не было.
Такой вот, ребята, источник храбрости.

Оценка - 1,88

Название: "Домик пана Тыквы"

Афганистан, городок советских специалистов Самархель в пригороде Джелалабада. Отряд группы "Каскад" изнывает от невыносимой жары, установившейся в начале мая 1981 года.

Спать в палатках стало невмоготу. Исхудавшие офицеры бесплотными тенями скользили к бассейну, ныряли с простынями в воду и возвращались под удушливые пологи, накрывшись мокрой тканью. Тяжелее всех переносил жару командир группы полковник Стрельцов, добрый пожилой дядька, ветеран партизанского движения на Украине. Днём он прятался у партийных советников, в их благоустроенных домах, оборудованных кондиционерами, а вечером возвращался в парную своей одноместной палатки. Фельдшер группы пичкал полковника сердечными каплями. Командирский шатёр пропах валокордином, корвалолом, нитроглицерином и прочими сердечными снадобьями.


Из Кабула срочно был доставлен бакинский кондиционер "Арктика". Шумный агрегат был установлен в командирскую палатку. Казалось, старый партизан вздохнул с облегчением. Но от летнего зноя не спасала даже азербайджанская техника. Кондиционер работал на форсаже, визжал как циркулярная пила, плевался конденсатом, но был в состоянии охлаждать только себя. Полковник уже готовился передать "царство" в наследство своему заместителю, как гений капитана Конюшова по кличке "Репа" пришёл ему на помощь.

Смышленый "Репа" вместе с солдатами за день соорудил из снарядных ящиков некое подобие хижины дяди Тома или хибары пана Тыквы из детской сказки про Чиполлино. Ширина стен крошечного домика не превышала размеров кондиционера, воткнутого под его крышу. Внутри был оборудован "трон" на одну персону и маленькое круглое окошечко из пуленепробиваемого стекла. Теперь оживший полковник принимал своих подданных в личном кабинете, похожем на приусадебный туалет. На приёмах расстояние между сановной особой и вассалами не достигало и десяти сантиметров, так что бравый партизан во время доклада вынужден был пялиться на оплавленные пупки своих подчинённых. После завершения строительства архитектор и прораб "Репа" был осыпан всеми доступными по уставу милостями и трижды пивал чай, стоя напротив своего командира.

Разобравшись с жарой, командир уже был в состоянии принять высокую комиссию из Кабула, которая совершала регламентный облет мест расквартирования команды "Каскад".

Его подчиненных все эти комиссии ни мало не беспокоили. Шла планомерная боевая работа. Однако накануне проверки склад боеприпасов в отряде был близок к истощению. Следующий завоз ожидался в конце мая, а на носу висели две операции, которые без пополнения арсенала провести не было возможности. Комиссия приехала, когда у "каскадеров" созрел план.

Гости из Кабула уже гудели в командирской палатке, когда капитанл Крестов собрал под навесом совещание своей группы.

- Слушай сюда, мужики, - начал он, - через неделю мы выдвигаемся в Каму и Гошту для проведения операции, которую разработал Олег Филимонов. Мы располагаем достоверной информацией, что нападения на Самархель (база "каскадеров") будут продолжаться. Все это требует дополнительного оружия и боеприпасов. Согласны?

Собрание закивало головами.

- А что для этого нужно сделать? - выразительно шевеля усами, спросил он собравшихся.
- Послать в Кабул телеграмму! - догадался Герман.
- Ответ неверный. Нам нужны боеприпасы уже завтра и много! В общем, мужики, сегодня ночью устраиваем образцово-показательный бой.

После совещания Герман пошёл в красный уголок дорисовывать Карла Маркса. Справившись с классиком, художник приступил к эпическому полотну "Смерть партизана". Художник уже перешёл к главному герою, похожему на полковника Стрельцова, как в "красный уголок" зашёл сам прототип собственной персоной. За ним ввалилась захмелевшая комиссия.
Оглядев храмовый комплекс, члены комиссии потянулись к выходу, а полковник скомандовал: "Герман, и ты с нами!"

Командирская палатка загудела. После доброго десятка тостов приезжий толстый майор изъявил желание "проветриться". "Налево - по тропинке..." - крикнул ему вдогонку полковник Стрельцов.

Герман цедил пиво, когда майор вернулся.
- Ну, вы и шикарно живете! - радостно сообщил толстяк, - не туалет, а царский трон, и никакого запаха!
- Стараемся, - скромно ответил Стрельцов, - туалет - он как душа, всегда должен быть чистым.
- Вот и я про то. И бумаги кругом - сколько хочешь, - дополнил свои впечатления толстяк.

Герман чуть позже тоже захотел облегчиться. Спросив разрешения, он пошёл в недавно вычищенный солдатами дощатый клозет на четыре персоны. Выравнивая давление после двух бутылок пива, он посветил вокруг фонариком, но никаких залежей бумаги, обнаруженной толстяком, не заметил. "Странно, - подумал Герман, - и запах вроде как в наличии. Льстил, что ли, приезжий..."

На обратном пути Герман зашёл в свою палатку. Офицеры драили автоматы и рассовывали по карманам гранаты.

- Ну и когда? - спросил вошедший.
- Через двадцать минут начинаем, - ответил Крестов, - ты их всех уводи к городку, пусть у советников схоронятся. А пока, давай возвращайся, чтобы не хватились.

Герман послушно вернулся в командирскую палатку. Толстяк играл на гитаре, вальяжно откинувшись в кресле, и пел довольно приятным голосом. Компания дружно аплодировала, требуя продолжения. Герману начинало все это нравиться. А командирская палатка уже разрывалась от рёва не на шутку разошедшегося начальства.

Все получилось, выполнен приказ!
И слава тем, кто залил мрамор кровью,
Кто предпочёл погибнуть среди нас,
А не бежать домой, прикрывшись корью.

Насадим память нашу на штыки
И будем вечно помнить, как когда-то
На пулемёты шли не штрафники,
А мирные и честные ребята.

Ещё звенели струны в последнем аккорде, как внезапно грохнул ужасающий взрыв. Единственная лампа погасла. "Ну, Крестов, чудила, - мелькнуло в голове у Германа, - так и переборщить не долго". Затрещали автоматы. На маковом поле одновременно ухнули две гранаты.

"В укрытие! - героически взметнув руку вверх, заорал Герман. - За мной, товарищи!" Гости восприняли его призыв буквально и в тот же миг, опрокинув центральный шест, завалили палатку. Когда начальство выбралось на воздух, вокруг кипела нешуточная схватка. Со стороны бассейна в воздух взметнулись и зависли осветительные ракеты, заливая мертвенным светом поле боя. В ближайшем окопе строчили из автоматов "каскадёры". На левом фланге беспорядочно метались в трусах и майках солдаты.

"В укрытие!" - что есть силы снова воскликнул Герман и бросился в сторону домов. Ошалевшее начальство кинулось за ним. Обежав "домик пана Тыквы", компания выскочила на дорогу. "Куда это мы! - пришёл в себя полковник Стрельцов, - назад, в окопы!" В это время во всём городке погас свет, и поле боя погрузилось во тьму, разрываемую автоматными выстрелами и взрывами гранат. "За мной!" - хрипло крикнул командир "Тибета" и первым нырнул в темноту. За ним ломанулись остальные. Через секунду высокие гости опрокинули штабной домик старого партизана, разбив вдребезги бакинский кондиционер. Стрельцов уже был на позициях и пытался принять командование на себя. "Откуда стреляют?" - спрашивал он у вошедших в азарт "каскадёров". "Отовсюду!" - орали офицеры, непрерывно ведя огонь и отбрасывая в сторону пустые рожки.

- Крест, может, хватит? - постучав пистолетом по каске своего командира, попросил Герман. - У них и так полные штаны.
- Пожалуй, - согласился Крестов, запуская вверх зелёную ракету.

Стрельба постепенно стихла, зато рядом в лагере "Кобальта" (отряд советской милиции), кажется, все только начиналось.

- Вот дурни, - прокомментировал разгорающуюся пальбу командир первой группы.
- А ты что хотел? Сам заварил, а другие расхлёбывают.

У капонира прогремел очередной взрыв.

- А это что? - встревожился Герман, - наши никак не угомонятся?
- Успокойся, Гера, это танк проснулся.
- Какой танк! Мина рванула!
- Нет, танк!
- Нет, мина!
- Герман, если ты не заткнёшься...

Но договорить Крестову было не суждено. Резкий взрыв прогремел у самых окопов.
- Гера! Грёб твою клять! - воскликнул Крестов, - опять беду накликал!
Наконец утробно рявкнул танк. На другом стороне Самархеля очнувшийся "Кобальт" послал через дорогу первые мины. Где-то в районе КПП снова прогремел взрыв. А дальше все пошло по привычному сценарию.

Утором Герман застал полковника Стрельцова, стоящего у поверженной будки.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - бодро приветствовал офицер своего командира.
- Здравствуй, Герман, - печально ответил старик.
- Починим, не сомневайтесь, товарищ полковник!
- Не в этом дело...
- А в чём, товарищ полковник?
- Ты не поверишь... Этой ночью кто-то залез в мой штаб и обосрал все документы с картами.

Германа начало трясти от нарождающегося утробного хохота. Превозмогая позывы сдерживаемых рыданий, он учтиво поинтересовался:

- А как же этот подлец умудрился срать лёжа?
- Вот и я ума не приложу.

Оценка - 1,74