ДОРОГА ДЛИНОЮ В НОЧЬ.

Странная штука - память. Тронь ее - горем ли, радостью - и завалит тебя ворохом так давно погребенного внутри, и казалось давно выкинутого за ненадобностью. Десятилетней давности события вдруг всплывают как вчерашние. Поздний звонок с прозвучавшим - « ты помнишь Его?» заставляет ее встречать рассвет посреди ночи. Она и раньше больше любила вечера и закаты, нежели утра и восходы. Но память ведет ее именно в рассвет. Так случилось - это не самый памятный день в ее жизни. И никакой не судьбоносный или переломный. Просто один из немногих встреченных за всю жизнь рассветов. С рассматриванием красок и окрестностей, вглядыванием в изменение размера и плотности светила. С фотографическим запоминанием деталей и ощущений. С памятью рассветного запаха и замирания сердца от красоты. С жаждой жизни и любви после нескольких тоскливых лет... Только за серостью будней вспоминать этот розовый зарождающийся свет все как-то некогда. Растворяется он в других красках, стирается серым мягким ластиком лет, вдруг пробивается новым розовым лучом, и снова правится безжалостной рукой. Начни вспоминать - и от маленькой точки - слова простого, воспоминания разрастаются снежной лавиной в которой и слово это вдруг теряется.
Рассвет тот, как и любой другой начинается с заката. Летние сумерки вдруг наваливаются с невиданной скоростью, заставляя быстро собраться и ехать куда-то по чужим делам. Просто так, не оставляя выбора - собраться в поездку на машине на три дня, полтора из которых пройдет в дороге. И не сложно это в двадцать с небольшим, когда проводишь отпуск вдали от дома, когда пытаешься отвлечься от всех гадостей неудачной личной жизни и перестроить свое восприятие действительности с темно-серого на разноцветно-радужное. Едешь к далекой родне, надеешься там отдохнуть, а вместо этого, бросив не распакованные чемоданы и взяв необходимый минимум, движешься дальше в попытке убежать от мрачных мыслей. А что лучше дороги в подобном случае? Новый пейзаж за окном, ожидание неизвестности, четверо в машине и веселый разговор. И нет никаких долгих проводов и напутствий - провожать то некому. А встречающая сторона и вовсе не знает о дате их приезда, ну да они сильно не обременят. Мимолетное знакомство с водителем - обмен именами, не более - некогда ведь, план поездки созрел внезапно, как в прочем и выбор транспорта. Его ничего не держит дома - жена и дочери в отъезде - и он тоже жаждет приключений или хотя бы смены обстановки и пока он - просто водитель машины, везущей в ночи. Потому и дорога длиной в ночь всем четверым - в удовольствие.
Пение песен и периодические взрывы хохота оглашают темнеющую дорогу. Как же не смеяться, если водитель не умолкает ни на минуту, рассказывая служебные байки. Он же летчик, а потому шутит много, легко, не задумываясь, не останавливаясь - как летает. Бурчит радио, временами заглушаемое пением слабослышащих, но громко поющих ночных путешественников.
Четверо в машине все едут посреди ночи, все болтают и смеются. А серая дорожка с тремя белыми полосами все бежит, бежит равнобедренным треугольником с невидимой в темноте вершиной. И пунктирная линия разметки пятнает по левым колесам. То сливаясь в сплошную, то опять разрываясь на короткие секундные отрезки. Издалека лизнул по глазам свет встречных фар - и тут же прикрыл свои «глаза» - перешел на ближний. Услуга за услугу - они тоже тушат иллюминацию вполовину, но только до момента встречи - и снова серый треугольник с белым пунктиром посередине - в самую вершину...
По пути - села и деревни, заправки и кафешки придорожные. Все вокруг засыпает прохладным летним сном. Зарево впереди - но это еще далеко не рассвет, да и времени всего ничего прошло пока - это Город. И они въезжают в лабиринт стен и улиц, дружно горланя песню: «Огней так много золотых на улицах Саратова». Больше слов никто не знает, а потому рифмуют все, что на глаза попалось. Город вымер. Устав от дневной жары, жители прячутся в квартирах под кондиционерами. И некому указать четырем веселым путникам правильную дорогу по незнакомым улицам. Дорожные указатели специально прячутся от них в пыльной листве деревьев, чтобы они подольше покатались под светом фонарей - может, хоть так начнут разглядывать друг друга?
Выбравшись интуитивно к большому мосту, облегченно вздыхают, радуясь расставанию с мертвым городом. Впереди опять темная трасса. Она приятно освежает после городской пыли и молчаливо, но верно указывает путь.
Веселье дорожное постепенно сходит на нет - ночь берет свое. И шуметь уже не так хочется, и равномерная качка по довольно ровной дороге смаривает сидящих на заднем сидении супругов - словно шторка разделительная опускается между креслами, как в дорогих лимузинах - впередсмотрящие остаются вдвоем. Вернее втроем с неумолчным радиоприемником.
Двое свежепознакомившихся собеседников, на ходу перевирают песни звучащие из динамиков. И скрывая стеснительность перед новым знакомцем, оба наперебой похабничают в этом издевательстве над и без того тупыми текстами песен. И пошлость их не знает границ, потому что лица собеседника не видно, а значит не стыдно, а серая дорога все стерпит. Главное в ночном пути - не расслабиться и не заснуть. Слова звучат, звучат, звучат, перемежаемые смехом и ойканьем водителя - ему больно смеяться, он только вчера из госпиталя и шрам на животе болит, но как же ему не шутить и не смеяться, если на соседнем кресле такой благодарный слушатель. Хотя теперь, когда их всего двое, говорить вроде и не о чем - они почти не знакомы. Быть может, встреться они в других обстоятельствах - и не посмотрели бы в сторону друг друга. Быть может...
Неловкое молчание, зависает невидимой дремотной пеленой и не хочется уже прерывать его насмешливыми пародиями. Глаза все медленнее моргают, дорога сливается в серую полосу, за окнами все так же темно. Но надо же что-то говорить, чтобы не спать. И он на правах старшего по годам и по званию рассказывает ей о самолетах, которых она близко никогда не видела. Торжественно объявляет ее штурманом - «Знаешь, летчик без штурмана пропадет, кроме тебя - некому доверить», - и дает в руки карту автомобильных дорог - искать их путь в свете тусклого ночника в салоне летящей маленькой иномарки. И хвалит ее, когда она заблаговременно сообщает об изменении на дороге или приближающемся населенном пункте - «Такого хорошего штурмана у меня еще не было»... А она - едет и слушает, и улыбается. В борьбе со сном кидает заинтересованный взгляд на попутчика, когда невзначай отвлечется от серого дорожного полотна. Старается в темноте понять - какой он? И стоит ли ему доверять... Она видит темный профиль взрослого мужчины, которого в свете дня и разглядеть-то не успела. Она помнит фразу старшей сестры: «Кобель еще тот» - этим то он ей и интересен. И размышляет над глобальным вопросом - это он всегда такой балагур, или заигрывает с ней? И все это под его рассказ о самолетах, взлетах и посадках, небе и парашютах. «Обратно приедем - покажу наши машины» - как настоящую военную тайну - шепотом говорит он. В ответ ей нечего предложить - в семье развал, на работе все сложно, про маленьких детей мужчинам не интересно. И она, поджав под себя ноги, слушает, слушает, смеясь его шуткам, ведя пальцем по серой полоске их дороги на карте. Ошибается поворотом - большой темный мужской палец тут же отодвигает ее крашеный ноготок в нужную точку - смущается и захлопывает книжку. Она отвечает на его вопросы и старается не заснуть. И уже в полусне, убаюканная его приятным голосом и плавным движением машины, приходит к выводу, что он «очень даже ничего»... и совсем не заигрывает с ней... просто болтун от природы... а кобелизм его (думается уже не открывая сонных глаз) - вещь надуманная злыми бабскими языками... он очень даже приятен в общении... И болтовня их ни к чему не обязывает, это то и приятно. А глаза все реже и реже открываются и голос водителя - словно сквозь вату, из сонного тумана сотканный. Из сладкого, томного, нежного тумана жемчужно-серых оттенков...

Но вдруг рука его, трясущая за плечо - реальная, крепкая мужская рука - не спи, штурман, я без тебя потеряюсь, светает уже - возвращает ее в эту ночь. Да и не ночь уже за окном. Когда успело так посветлеть?
На длинном прямом отрезке дороги они просто начинают въезжать в тонкую алую рассветную полоску. Это сначала она широко расползлась по горизонту, будто солнце и не круглое вовсе, а квадратное. И выглядывать начинает одна из его граней. Но уже после нескольких вращений колес - это дуга, дрожащая в утреннем летнем мареве, разгоняющая огнем прозрачно-акварельные сиреневые сумерки во все стороны, заставляющая белеть небо вокруг. Поднимается, все округляясь и сужаясь, становясь почему-то расплавленным средоточием радости и оптимизма, новой жизни и счастья. И лица их, смотрящих на восход этот - розовые и улыбающиеся. А оно - все выше по курсу едущих. Их путь лежит прямо в тот горящий диск. Ветер в опущенные стекла машины - пахнет ни с чем не сравнимо - солнцем. Не просто зеленью, остывшим асфальтом и рекой, а именно розовым, сияющим, восходящим солнцем! И цвет, и свет меняются вокруг - все приобретает румянец - даже серый асфальт под колесами, даже темная зелень деревьев - розовая. И белый капот машины видный через лобовое - в розовый. Восторг в душе, радость - ничего вроде не происходит необычного, но все равно они наблюдают чудо. И попутчики смахивают остатки дремоты, шутя по поводу лесбийско-розовой окраски машины. И во все глаза разглядывают эти огненные ворота, встречающие их. Но те, что на задних креслах так и сопят - им не нужна новая жизнь, они счастливы во вчерашнем своем дне - их не добудишься до самого конца пути. Солнечный диск отрывается от земли зависая на несколько мгновений на одном месте - чтоб продлить любование собой. И спокойно с достоинством короля начинает свое шествие по небосклону. Дорога сворачивает в сторону - ну сколько можно ехать на восток.
И вот уже маленький городок - конечный пункт, встреча с бабушкой, которую она давно не навещала, с братом и его семьей. И все вопросы, заставившие их вчера тронуться в путь, решены. Ничто не мешает им отправиться всей компанией на пляж.
Заряженные рассветом, они кидают мяч, как дети, визжат, играя в догонялки на пляже - так приятно догнав, коснуться горячего загорелого плеча - считают хором «ТРИ!» прыгая в воду с тарзанки (ну чем не Тарзан, даже кричит как он). Да и она - русалка - ныряет и переплывает на противоположный заросший осокой берег, чтобы оттуда наблюдать, отдыхая, за резвящимися взрослыми детьми. Вода тепла и чиста, компания шумит и веселится. Основной же причиной насмешек станет огромный (спасибо врачам) послеаппендицитный шрам у летчика - выписался за день до поездки. Такой зеленочно-черный, невозможно скрыть никакими плавками. Да и смысла нет - болит еще. От того и смеется, прижимая его рукой, и морщась сквозь боль - но смеется же, и плавает в полсилы - не догнав русалку (или сделал только вид?). И став центром внимания долго, красочно, зло и смешно рассказывает про ужасы родной медицины и свое геройство на операционном столе, чем обеспечит всеобщее уважение к собственной персоне. Балагур и весельчак не может быть без спутницы - его новоявленный штурман смеется громче всех, поддакивает всем шуткам и верит каждому слову. Просто хочет верить. Старательно не хочет грустить и задумываться о своих проблемах. Она отдыхает. В ней весь день живет то утреннее солнце, поразившее своим размахом и теплотой. И даже под вечер в ее глазах искры - закатные ли, рассветные ли, кто знает. И изречение про розовые очки было бы сейчас как нельзя, кстати, но оно совсем не приходит ей в голову. А вот мелодия ее детства «Жизнь в розовом свете» - очень даже созвучна настроению. Ненавязчивое внимание летчика ей нравится, она чувствует себя почти красивой. Принцессой из детских снов - в розовом рассветном платье с кружевами. Позволяет говорить комплименты в свой адрес, они действуют на нее как живая вода на мертвую царевну.
Долгий день, начавшийся еще вчера на закате, близится к концу. И усталый вечер будет с ужином под яблоней во дворе старого бабушкиного дома. С запахом травы, примятой ногами, вынесенным на улицу рассохшимся столом, темнеющим небом, стрекотанием кузнечиков. Они опять пропустили закат, но кто это заметит, когда в глазах все еще блестит рассвет. Или это блеск, вызванный странным напитком, принесенным бабушкой. «Сливянка» называет она, но в разговоре выясняется происхождение названия напитка не от -слива- , а от -слив-. То бишь смешивания различных остатков спиртного разного цвета и крепости в одной таре. У хозяйственной женщины ничего не должно пропадать. Хотя секрет приготовления и пропорции остались неизвестными - наверное, это все-таки был эликсир молодости и жизнелюбия.
Предупреждать же надо было. Пилось-то вкусно, и предугадать действие напитка знатокам не сложно. Спать хотелось всем, кроме этих двоих - в дом уходят по очереди, по одному (как в симфоническом произведении, не помню какого классика, когда музыканты, один за другим, покидают сцену, оставив инструменты). Силуэты в наступивших сумерках все размытей и темней. Но разговор все течет, правда не такой ровный и плавный, как вначале ужина. Они остаются вдвоем, и все говорят, говорят. Забыты вчерашние самолеты и аэродромы - этот вечер заполняет она. В темноте ее спокойный голос без слез и вздохов рассказывает ему историю несчастливой жизни своей - бабушкина сливянка сняла с тормоза ее сознание, и в темноте выговориться почти незнакомому человеку, словно попутчику в купе поезда - святое дело. Тем более, сидят так близко, и мужская куртка наброшена на ее худые плечи широким жестом. И на самом конце этого движения тяжелая рука остается на ее плече, сжимая и притягивая. Но она не слышит этого жеста, не откликается, говоря и говоря в темноту. Рассказ ее жалостлив и слезлив, но слезы эти не ее - те давно кончились - а в его глазах стоят. Такая маленькая она - вся уместилась под его крылом. Защитить хочется, и ощутить себя сильным и всемогущим. Он легко берет ее и сажает на свои колени. И качает и баюкает, прижав к себе, и успокаивает словами. А она непонятно спокойна, она рассказывала как о ком то другом, но, вдруг очнувшись, ощущает себя в объятьях - крепких и жарких. И голова, лежит на плече, и слезы стоят в его глазах. Кого он успокаивает? Или это не ее совсем он сейчас качает на коленях - свои воспоминания, мысли, поступки? Разве заглянешь в чужие головы... Но губы его так рядом... не видно в темноте, но ощутимо близко...
...И вот уже эти двое стеснены неудобной машиной - в доме ведь спят все остальные - стоящей все под той же яблоней во дворе. Но ни узкие кресла, ни болящий шрам, ни падающие с грохотом на крышу яблоки не в силах прервать их. И сливянка ли, недолгое знакомство ли вдруг так сблизившее их, в общем, не известно, что именно послужило катализатором той бурной реакции, кипевшей посреди ночи в железной автокоробочке. Просто ночь свела их и провоцировала на дальнейшее, мягко задувая в открытые дверцы, овевая двух нагих, пряча, укрывая их тьмой от может быть возникших беспокойных глаз в окнах дома.
Она никогда раньше за собой не замечала такого восторженного отношения к мужскому телу. Гладила и радовалась ощущениям, прислушиваясь к себе. И понимала, что ей это нравится. Целовала и пьянела еще больше. И добравшись до шрама заговаривала, и жалела как маленького мальчика - а он где-то там смеялся тихо, добро. Улыбался легким прикосновениям, ее волосам, упавшим на лицо и щекотящим его кожу. И сам позже, отвечал той же лаской и нежностью, которая ей оказалась еще не знакома. Он чувствовал это и открывал ей все новое и новое посреди этой ночи. И в свете взошедшей луны - они и этот восход пропустили - белая кожа ее как нереальная, прозрачная, вернее призрачная, дрожащая от каждого касания рук ли, губ ли его. Но медленные ласки эти незаметно перетекают в хриплое неровное дыхание, несдерживаемые движения, животное рычание и стоны обоих. И потные тела блестят в белом лунном свете. Скользят, летят, плывут и качаются на волнах исходящих изнутри. И чудесное чувство это длится, длится, нарастает. Уносит обоих из реальности в мир рассветов и закатов...
Однако организм человеческий хрупок - и бабушкин эликсир имеет двойное действие -усталость забирает их в теплые мохнатые лапы сна - обнаженного, счастливого, свободного. А, проснувшись через мгновение от очередного упавшего яблока - это природа не дает пропустить еще один рассвет! - она смеется, увидев в предутреннем свете свой бриллиантово-зеленый живот - мокрые же были, вспотевшие с головы до ног, вот и отпечатки его шрама кругом - надо идти мыться холодной водой...
Все спят, только она смотрит в быстро светлеющее небо - восход в городке не видим за домами - и хочет кружиться и петь, раскинув руки в стороны. Хочет вдохнуть все, что ее окружает - розовое, пахнущее жизнью, молодостью, любовью. Хочет взлететь в это розовое небо и сверху увидеть розовую землю, ощутив себя маленькой птичкой на фоне огромного светила... И так не хочет ехать обратно, завершив такое странное и волшебное путешествие.
О том, что он женат ей было известно еще до поездки. Ощутила же это, лишь стоя на пороге его квартиры через день, проведенный в обратном пути. Стыда или неловкости не было, но в квартире так и не осталась - ушла. Но и через день, и через два и позже - все было уже совсем не так. Вернее не было никак. Не хотелось портить того рассветного чувства. Ни ему, ни ей. И, видя всех его гарнизонных барышень, смущенную улыбку при встрече (с чего бы вдруг смущаться, не жена ведь?) - она оставалась уверенной в уникальности того дня и ночи. Ведь невозможно два раза встретить один и тот же рассвет...

***
...Тихий голос сестры в телефонную трубку - Ну, помнишь, его? Сейчас там тяжело очень - жена умирает, операция не помогла. Он съездил к ней, побыл немного, она уже не узнает никого. Вернулся серый весь, разговаривать ни с кем не хочет. Сказал, что после того как все кончится, дочерей по бабушкам отправит, а они не то, что рядом, даже в странах разных живут. И говорить девчатам о смерти матери не собирается. Но как же не дать попрощаться? Большие ведь уже - старшая школу заканчивает. А сам сказал, службу бросит, в запас уволится и на север в глушь уедет - чтоб не напоминало ничего о жене. Ты позвони, поговори с ним. Так просто ни о чем, чтоб только не уходил в себя. Может, уговоришь остаться, да и девчат не разлучать, рассказать им все...
Я лезу в антресоль за старым блокнотом, где был записан его телефон. Его и жены. Она все всегда знала, она привыкла и почти не срывалась. Жила среди его пассий и воспитывала дочерей. Ждала его с полетов и, наверное, любила. Я нахожу блокнот, страницу, цифры. Только не знаю, что сказать в трубку...


КЫЛБАСА Апрель 2006

ТУРИСТЫ

Стою себе на вышке, поселение охраняю. Смотрю, к воротам подкатывает роскошный экскурсионный автобус, полный благообразных американских дедулек и бабулек, останавливается, оттуда выходит экскурсовод (в форме, с лейтенантскими погонами) и о чём-то базарит с товарищем внизу. Я связываюсь по рации с двумя рас_издяями на соседней вышке:
- Срочно наведите у себя порядок, туристы приехали.
- Какие нах ЗДЕСЬ туристы?!!
- Американские, с экскурсией на автобусе приехали, вон, в ворота въезжают...
На фоне слышу ихний разговор между собой:
- А я говорил ему вчера, что водка палёная...

Танкистские Сказки Времен освобождения Южных Славян от демократии

( от Автора: Любые совпадения с реальными событиями и людьми невозможны. Сказки все это) Предназначены для мальчиков, девочек, тетенек и дяденек любых призывных возростов. Жила-была ИМПЕРИЯ. Она была очень большая и могучая, у нее было много солдат и самые-самые из них были танкисты. Но у Империи был дряхлый Царь и престарелые визири, которые считали, что лучше других знают, как должны жить другие Царства и Королевства. А в Центральном Славянском Королевстве завелись демократы... Испугались дряхлые мастодонты и послали туда танкистов... Типа на помощь...

МОРСКАЯ КАВАЛЕРИЯ

В разных концах Империи дюжина Воевод, командующих Имперскими танковыми училищами, распечатав одинаковые секретные пакеты, сказали вслух одну и ту же нецензурную фразу - '** *** **** !' И было от чего.
Черным по нужному, было написано: "В трехдневный срок предоставить списки курсантов, владеющих основными Танковыми ВУС, являющихся отличниками боевой и политической подготовки и учебы и обязательно имеющих опыт прыжков с парашютом.
Начальник Яицкого Танкового училища, генерал-воевода Селезнев, спросил своего воеводу по политической части- "А морскую кавалерию им не надо ** ** ****?" Но приказ есть приказ. А дело было вот в чем. Рядом с Центральными славянами жили Западные Германцы, и рано или поздно их надо было освобождать от демократии, и поэтому на сопредельной с Германцами территории был большой гараж с танками для будущего освободительного похода, и танков было много. А так как Центральное королевство переметнулось к демократам, то танки нужно было защитить и охранить. Так сказать - "Танк не брали на фронт - у него была броня". На первый взгляд это, конечно, была авантюра, но разведка доложила точно, и сводный десант героически расцвел россыпью одуванчиков в рассветном небе. Местных альгвазилов локализовали доблестный стрельцы из Тайной Имперской Опричнины, но накануне случилось страшное... Центрально-Славянский воевода по охране танков приказал запускать на ночь в двойную ограду гаража больших и злых пастушьих волкодавов. Скажу сразу, внутрь двойной ограды никто из парашютистов не попал, но согласно планам командования, надо было завести несколько танков и вывести их на периметр для устрашения возможных инсургентов и ожидания "легкой кавалерии из за холмов". Ну, а ежели наш брат курсант на халяву, садится за рычаги танка... Шумахер и Паниковский могут отдыхать. Вы сами понимаете, мои дорогие маленькие читатели, что выезжать на танке через ворота, это плохой тон. Ограда была нарушена минимум в трех местах, и собачки оказались на свободе. Но как дисциплинируемые хунды, волкодавы побежали не наружу а внутрь (так как вдобавок подходило время завтрака) и радостно приступили к зачистке территории от посторонних с надеждой заодно и покушать. Воевода, командовавший операцией, не успел обрадоваться первой радиограмме, где доложили о том, что "синица села на рябиновый куст", как пришла вторая, гласящая, что "на объектах повысилась зоологическая опасность и передвигаться по территории можно только в коробочках"...
По этому поводу, "легкой кавалерии из-за холмов" дали приказ увеличить скорость движения, и когда помощь наконец подоспела, случилось самое интересное. Перед началом освобождения местных пейзан и пейзанок от демократии был дан приказ обозначить свою технику широкими белыми полосами, ибо местная техника была таких же марок. На танках, освобожденных героическим десантом, полос, естественно, не было. Но исходя из традиционного армейского бардака, на машинах прорыва их попросту забыли нанести, и когда машины визуального противника увидели друг друга, началась почти паника. Слава Творцу, у обоих главно-начальствующих офицеров сторон хватило ума начать переговоры, когда все и выяснилось.
Р.С. А с волкодавами разобрались очень просто. Как писал уроженец этих мест, некий Ярослав Г. - "преданные собаки встречаются только в детских книжках", то есть охранных собачек приманили вкусной едой в место, где их можно было изолировать и, естественно, изолировали до почти добровольного возвращения их хозяев. В общем, как говаривал еще один местный уроженец Йозеф Швейк - Всех присудили к большому штрафу.

ОН ШЕЛ НА ОДЕССУ, НО ВЫШЕЛ К ХЕРСОНУ

Когда бронеколонны Империи расползлись по всему Центральному Королевству, то как и везде, где много военной техники и просто военных, начался натуральный бардак, в который внесли свой вклад и местные жители. Чтобы Имперским войскам, было интереснее добираться до нужных мест, пейзане и пейзанки везде, где можно, сняли (или нарочно перепутали) все виды дорожной информации - от указателей дорог до номеров домов, а перед этим местные короли убрали с границы с Западными Германцами и граничар и укрепления, так что граница стала воистину прозрачной. В это самое время молодой броне-стрелецкий пятидесятник командовал колонной техники, чем очень гордился. Колонна состояла из танковой техники россыпью и нескольких приблудных военно-транспортных колесниц и представляла собой следующее зрелище: Танки Т-55 - 4 шт., Танки Т-62 - 2 шт., БРДМ - 2 шт., Грузовики разных типов - 5 шт. Помимо выше указанного, во главе колонны присутствовал мотоцикл из состава Восточно-Германского Губернаторства. Присутствие оного байка было обусловлено обычаями местных пейзан. При виде Имперских войск пейзане могли кинуть камень и даже плюнуть в Имперского стрельца, но зольдаты Восточно-Германского Губернаторства вызывали у Центральных Славян огромное ностальгическое уважение, переходящее в страх и дисциплину. Поэтом появился такой обычай, при котором во главе Имперской колонны ехал мотоциклист из Губернаторства с обязательно засученными рукавами. Дойчен зольдатен, однако. Короче, колонна несколько заблудилась и поперла прямо на Западно-Германский пограничный КПП. На стороне Центрального Королевства Граничар не было из принципа, а Германские погранцы, увидя Имперскую танковую колонну, которая в их глазах виделась минимум дивизией, героически сделали ноги. Находящийся в пяти лигах от границы бундес-панцерн-полк, в порядке самосохранения, драпанул аж без танков. Мирное Бундес-население рассасывалось самостоятельно, из некоторых окон уже свисали белые простыни и скатерти, вывешенные местными старожилами, помнящими прошлый визит танков с Востока. Положение спас встречный бауер, который ехал на личной телеге с личным КЦ и которого задавила жаба бросать телегу. При допросе, проведенным дружественным мотоциклистом и выгнанным из ИнЯза сержантом Балакиным было установлено, что это вовсе не Клатов, а даже и совсем Беггендорф, и это не совсем Центрально-Славянское Королевство, а вовсе Западный Бундес-рейх. Как увидели в окна обыватели пригородов Беггендорфа, Имперские танки умели делать поворот на оверштаг, быстрее любых моряков. Самое смешное, что колонна прибыла к месту новой дислокации почти вовремя и об этой истории узнали официально месяц спустя от самого героя, проболтавшегося по пьянке. Причем, ему не поверили...

ВОЕННО-ПОЛЕВОЙ ГУЛЯШ.

Тот, кто не видел бронетанковую и мотострелковую дивизии на одном отдельно залитом солнцем поле, и особенно, если они друг друга на данном поле не ожидали встретить... Тот не видел в жизни ничего. Рев сотен дизелей, тучи выхлопных газов, целые облака мата, застилающие небосвод, и все это под летним солнцем Центральной Европы. И плюс к этому тысячи стрельцов различных родов войск, которые хотели обедать. Интенданты, особенно в боевой обстановке, стараются к войскам не торопиться. Это Генералиссимус Суворов умел их воспитывать, вешая в обозе на оглоблях обозных же телег. Ну а Имперские Маршалы с тыловой шоблой дружили, и простым ратным людям были от этого разор и оскудение. Разор и оскудение в полной мере присутствовали и в танковом взводе, под командованием Старшего бронемастера, в миру - Володимира. Та часть обоза, от которой зависела горячая пища данной броне-полусотни, доблестно куда-то задевалась, а в танковом взводе три танка Т-55, а в каждом танке четыре броне-стрельца, и питаться они привыкли каждый день, причем горячей пищей и ажно по три раза. Бронемастер, собрав вверенных подчиненных, обрадовал всех следующей новостью: "Полевой кухни сегодня не будет, зато есть сухие пайки, и их много". Как говаривал известный гурман Ротмистр Чачу: "Война войной, но офицерская кухня должна быть на высоте". То есть сухие пайки были в основном офицерскими (что есть несомненная заслуга Володимира), и это давало простор для торговых контактов с местным населением. Огромным спросом у местных пейзан пользовалась твердокопченая колбаса и шоколад из офицерских пайков, солдатские скромные брикеты, всевозможных концентратов и сгущенка. На обмен были получены семь канистр домашней контушовки, огромный котел (напрокат) и всевозможные домашние животные, овощи и овощные растения. В результате рецепт военно-полевого танкового гуляша сложился следующий:
1. Поросенок и два гуся, честно обмененные на радиоприемник.
2. Три курицы, арестованные при попытке проникновения на охраняемую территорию и не выдержавшие допроса.
3. Картошка, лук, чеснок, зелень, специи
4. Энное количество банок тушенки (для скуса, как сказал фельдфебель Тарасюк)
5. Опять же концентраты.

Когда все это доварилось до готовности и стало пахнуть особенно аппетитно, дружить с нашим взводом захотели все. Прибежал даже воевода по политической части, который обычно обходил нашу боевую единицу за коломенскую версту. Он долго думал, чего сказать, но получив порцию гуляша, молча удалился, (видимо, чтобы не отняли). А народ обедал почти до ужина, ибо когда много военных в одном месте, то жидкое КЦ имеет способность увеличиваться в объемах. Когда после ужина часть техники рассредоточили по окрестным селениям, то к моменту отбоя народ понял, что контушовки не хватило. Тут же был разработан план, который трезвому и штатскому человеку, вряд ли пришел бы в голову. Прокравшись во двор зажиточного пейзанина, стрельцы посадили своего товарища в бочку и присыпали соломкой. А когда испытуемый выпучил глаза и высунул язык, получилось, что на бочке лежит отрезанная голова. Далее планировалось показать это хозяину и предложить помощь в эвакуации и сокрытии следов зверств за энное количество веселящих жидкостей. Но первыми во двор вошли Начполитотдела и местный воевода по политической части. При виде зверств замполиту стало плохо, а Начполит достал "Макара" и направил его на бочку. Стрелец, видя как далеко зашло дело, закричал, что он свой, и полез из бочки. Замполит окончательно впал в кому, а сам начполит, запустив "Макаром" в воскресшего монстра, бросился бежать.(Позднее они был награждены, Начполит орденом, а замполит почетной грамотой).

... должен присовокупить, что местная контушовка, употребляемая совместно с военно-полевым гуляшом, дает весьма длительный, остаточный слабо-желудочный эффект.

А САМОЛЕТ ЛЕТИТ - КОЛЕСА ДУДКАМИ

Что бы ни изобретали Дяденьки-ученые, получалась у них всегда исключительно военная техника. Изобрели трактор - получился танк, изобрели гремучую ртуть - получились капсюли, изобрели самолет... Тут вообще в небе темно стало от военных птиц. И над Центральным Королевством их немало летало, и в том числе такие, которые подглядывали что, где и как. В смысле - "Мне сверху видно все, ты так и знай". И однажды такая птичка, мягко приземлилась прямо на границе между Центральным Королевством и Землями Западных Германцев. Птичка эта называлась Ил-28Р и была по жизни еропланом-разведчиком. Сама она была не шибко новая, но начинка в ней была ух какая секретная, и вражьи шпионы это знали. В общем, когда поднятый по тревоге экипаж Старшего Бронемастера Володимира прибыл на родной "Пятьдесятпятке" в заданную точку, то с вражьей стороны уже тусовался М-48 из оккупационного корпуса Империи "Белый Орлан". Итак, что мы имеем в данном случае дорогие маленькие и не очень читатели? Конечно, М-48 с его 90-мм пушчонкой Т39, против ста миллиметров Т-55, это смешно..., смешно на расстоянии 1000 метров, но в упор это уже бо-бо. Тем более, что кто бы первым не бабахнул, второй успеет нажать на электроспуск, и результат будет обоюдно фатальным. У шахматистов такое положение называется патовым... У танкистов попросту задницей, или и того проще мохнатым пушным зверьком. Обращение по рации к воеводам всех доступных рангов давало только один ответ: "Не поддавайтесь на провокации и действуйте по обстановке, но к самолету противостоящую сторону не допускать". И потянулось ожидание. Секунды складывались в минуты, а минуты тянулись особенно долго, но вдруг на М-48 распахнулись люки и оттуда густо полезли бронеходчики "Белого Орлана" в количестве ажно четырех штук. Погрозив нам кулаками и судя по артикуляции, оскорбив словесно, они расположились на броне и стали пить что-то вкусное из чего-то блестящего. Средствами визуальной разведки было установлено, что это виски. У нас тоже было... Короче, когда через час над местом противостояния закружили МиГи, а из-за холмов появились БРДМ с ПТУРСами и настала наконец пора расставаться, экипажи Т-55 и М-48 попрощались молодецкими криками, улыбками и дружеской жестикуляцией (Большой и маленький fuck не употреблялись). Неизвестно, что пели белоорланцы по дороге к месту постоянной дислокации, но наши броне-стрельцы спивали популярную народную частушку - "А самолет летит, колеса дудками... А не простой самолет - с проститутками"

ТЫ ЛЕТИ МОЯ ЛИМОНКА

У любого стрельца-удальца самый любимый период (окромя конечно побед над супостатом) это личное время. Но помимо множества полезных военных профессий, как то танкист, кашевар, военврач, снайпер, девушка-связистка и.т.д есть еще и бесполезная, и называется она - Воевода по политической части. Этим воеводам всегда скучно от нечего делать, и потому они ищут работу другим. С экипажем старшего бронемастера Володимира местный политический воевода враждовал давно и безуспешно. Тут и сам Володимир был виноват, ибо был невоздержан на иронию. Как-то воевода сделал ему замечание о беспорядке в танковом боксе, мол, долго уборку проводите. На что танкист проворчал: "Вам, товарищ майор, легко. Вы рот закрыли - и рабочее место убрано". Или другой случай, который имел место при их самом первом знакомстве. Замполит задолбал молодых курсантов перед их первым выходом в караул. И когда он дал Володимиру вводную типа -
- Вот, стоишь ты на посту, а я иду и не обращаю никакого внимания на твои окрики. Твои дальнейшие действия.
- Вызываю разводящего.- отвечает танкист
- А зачем тебе разводящий? - спрашивает Воевода
- Чтобы оттащить ваш труп, товарищ майор.

Это знал весь округ. Ну а еще этот воевода, повадился в личное время устраивать политинформации, типа - Товарищ курсант, какая разница между газетой и радио?
- Приёмником неудобно задницу вытирать, товарищ воевода по политической части!
А ведь в личное время можно найти гораздо более интересные занятия, нежели слушанья лекций о международном положении, но как говорится - "Сначала был замполит, потом было слово...", вместо того чтобы наводить контакты со связистками или местными пейзанками, орлы бронеходчики прозябали под скудное журчание речи полит-воеводы. По теплому времени окна в здании Красного уголка были открыты, и в разгар млявого рассказа о зверствах сионистской военщины, в окно влетела граната Ф-1, в просторечии именуемая лимонкой и, ласково шипя, покатилась по полу прямо к велеречивому воеводе. Полит-воевода посмотрел на гранату и без промедления залез под лекторский стол. Курсанты сидели тихо как рыбки, потому что с минуты на минуту (как было известно по солдатскому телеграфу), в данное присутствие должен был зайти Батя. И он зашел. Воевода Полка орлиным взором оглядел вскочивших по команде курсантов, поздоровался, выслушал ответное приветствие и удивленно спросил -
- А где товарищ Воевода по политической части ? -
На что Старший Бронемастер вежливо и правдиво доложил, что, мол, товарищ Замполит, рассказывая об Международном положении и в частности о звериной сущности империалистов и демократов, несколько увлекся, внезапно встал на карачики, залез под стол и уже минут десять там пребывает. Полковник, у которого не получилось ни приказами ни уговорами выманить бедного майора из-под стола, разъярился и приказал вытащить его оттуда насильно, что с удовольствием выполнили жертвы политинформации. Вопящего что-то о гранатах воеводу-замполита спеленали и отвезли в Санчасть, а никакую гранату, естественно, не нашли, да ее, по словам свидетелей, и не было никогда.
Видимо, тогда и родилась в среде воевод по политической части, пословица - НИКОГДА НЕ ДОВОДИ ТАНКИСТА ДО КРАЙНОСТИ, ВЕДЬ ОН В ТАНКЕ!

БОЛОТО

Сидя на толстой сосне, ветви которой нависали над топью, Иван Сусанин издевательски хохотал. Снизу топтались злые и растерянные поляки. Под ударами сабель промерзший как камень ствол звенел, но не поддавался - во все стороны летела только кора, засыпая сугробы.
- Што? Забыли луки, а? - веселился Сусанин, покачиваясь на толстой ветке, запахнув теплый тулуп и поудобнее пристроив обутые в валенки ноги на развилке сучьев. - Э-эх вы, чертовы ляхи! Таперича давай-давай, руби што есть мочи!

Шляхтичи, скинув кунтуши, упорно трудились над сосной. От их спин валил пар. Наконец, умаявшийся главарь махнул рукой.
- Стоп, панове! Так мы ничего не добъемся. Вот пшеклентый мужик!
- Пся крев, холера! - дружно выругались поляки, с надеждой глядя на своего предводителя.
- Матка Бозка ченстоховска! - согласился он с ними и продолжил. - Надо действовать по-другому. Ты, Збышко - полезай на дерево.
Сусанин наверху захохотал особенно язвительно и заухал по-совиному.
- Я? - удивился молодой Збышко.
- Ты - самый легкий, вот и полезай.
Послышались голоса:
- Правильно!
- Он самый худородный, вот пусть и лезет! Нам, шляхтичам, невместно...
- Я? Худородный? Да как ты смеешь! - вскипел ясновельможный Збышко, хватаясь за рукоять сабли. - Да я... да мы... мой род Чарторыйских от самого Гедимина происходит!
- От литвина, стало быть, - ехидно прокомментировал кто-то в толпе поляков. - Понаехали в нашу Ржечь.

Следующие несколько минут на поляне у болота звенели сабли. Иван Сусанин свистел, улюлюкал и кидался шишками.
- Так его! Геть! А ну, руби его пополам!
Когда снег основательно пропитался кровью, главарь снова вмешался.
- Так. Хватит. Хватит, панове, я сказал! Ах та-ак, неслухи?! Н-на!
Он постоял, внимательно разглядывая саблю, потом вытер ее рукавицей и вложил в ножны.
- Ясно. Збышко на дерево уже не полезет. Нечем. Значит, полезет Яцек. Ну?
Яцек послушно полез. Через минуту, получив по голове тяжелым валенком, он сорвался и с воплем упал в трясину, которая только булькнула, мгновенно затянув неудачливого древолаза. На поляне воцарилось тяжелое молчание.
- Минус три, - мрачно констатировал главарь, - минус три шляхтича, невредимый мужик на сосне, вечер близится и мороз крепчает. Какие будут предложения?
- Надо уходить отсюда! - вдруг истерически завопил кто-то.
- Ха-ха! - дьявольски загоготал Сусанин, только этого и ожидавший. - Вам отсюда не выбраться! Я вас завел в самую глушь!
- А вот здесь - дудки, - спокойно сказал главный, и стащив с головы меховую шапку, утер вспотевший лоб, - хоть в чем-то ты, быдло, ошибся. Метели сегодня не было. А по следам, которые за нами остались, даже слепой и безногий... - тут он покосился на то, что осталось от Збышко. - ...в общем, кто хочешь, выйдет.

Сусанин досадливо плюнул и длинно, замысловато выматерился.


http://leit.livejournal.com/430088.html

Читаю мемуары Отто Кариуса "Тигры" в грязи". Он командовал ротой "Тигров" на Восточном фронте и успел также повоевать с американцами. Встречаются забавные наблюдения...

Итак, в немецком тылу полная неразбериха из-за русского наступления.
Кариус пишет:

"Повсюду активно работали саперы. Они даже повернули в противоположную
сторону дорожные знаки в надежде, что русские поедут в неверном
направлении! Такая уловка иногда удавалась позднее на Западном фронте в
отношении американцев, но никак не проходила с русскими."
....

И таких приколов там полно. Оказывается, наши демократические светочи
веселили всех задолго до Задорнова с его "Иракским дневником"...

Вот еще, наблюдение с Западного фронта:

"Практически все наши легковые автомобили "кюбель" были выведены из строя. Поэтому мы решили однажды вечером пополнить свой автопарк за счет
американского. Никому и в голову не приходило считать это героическим
поступком! Янки ночью спали в домах, как и полагалось "фронтовикам".
Снаружи в лучшем случае был один часовой, но только если была хорошая
погода. Около полуночи мы отправились с четырьмя солдатами и вернулись
довольно скоро с двумя джипами".


http://anekdot.ru/an/an0612/jxbtraco061207,10.html