ВОЕННАЯ МУДРОСТЬ
Василь Быков

К середине войны воевать, в общем, научились, научились также ловчить, водить за нос начальство. Очевидно, без того и другого прожить на войне оказалось невозможным. Запомнился случай при наступлении, когда мой орудийный расчет оказался рядом с воронкой командира батальона капитана Андреева. Этот невидный, штатской внешности комбат на войне звезд с неба не хватал, хотя воевал не хуже других. Сидя в воронке с ординарцами и связистами, он руководил боем за недалекое село. Командир полка непрестанно требовал по телефону доклады о продвижении батальона, и Андреев, потягивая из фляги, то и дело бодро ответствовал: "Продвигаюсь успешно... Пытаюсь зацепиться за северную окраину... Уже зацепился... Сбиваю боевое охранение".
Его роты при этом спокойно лежали себе впереди в голом поле, под редким минометным огнем из села, и я думал: как же он оправдается, когда вдруг сюда нагрянет командир полка? Но, видно, комбат лучше меня знал повадки комполка и мало опасался его дневного визита. А к вечеру где-то продвинулись соседние батальоны, и немцы оставили северную оконечность села, которую не промедлил занять батальон Андреева. Когда стемнело, комбат встретил там командира полка и доложил ему об удачной атаке, которой не было и в помине. Командир полка, кажется, остался доволен. Наверное, - я так думаю, - он сам схожим образом докладывал выше, в дивизию, а те - в корпус. Таков был негласный порядок, который устраивал всех. В общем, это было честнее и разумнее, чем по безмозглой команде атаковать превосходящего противника, устилая трупами поле. В моральном отношении поступок комбата, разумеется, выглядел небезгрешным, но в военных условиях было не до морали. Затеянная в высших штабах наступательная операция нередко привязывалась к конкретным срокам: годовщине Октября, дню Красной Армии, дню рождения Сталина, другим неотложным датам), и большую часть времени, отпущенного на ее подготовку, тратили те, кто ее разрабатывал. Несравненно меньшая часть оставалась для исполнителей. Батальону Андреева перепала одна ночь, да и та была занята передислокацией, так что комбат лишь за час до атаки получил возможность взглянуть на поле боя, где ему предстояло победить или умереть. Да еще без поддержки танков, с жидким артиллерийским обеспечением...

Конечно, проделки такого рода были небезопасны. Хотя в боевой обстановке многое сходило с рук: те, кого следовало опасаться, не очень стремились появляться на передовой.

Это в Белгороде было, меня, как рукоположили, так сразу туда направили. Отпевали мы одного усопшего, дедулю старенького. После отпевания вдова - бабуля, пригласила меня на поминки. Настойчиво приглашала, ну, я и пошел, чтобы ее, матушку, не обидеть.
Пришли, помолились перед трапезой, сели. На столе разносолы всякие, а посреди, на блюде - огромная стопка блинов. Вот хозяйка берет верхний блин и подает мне.
Ем. Вдруг замечаю, что вкушаю-то только я один, остальные все на меня смотрят, просто взглядами впились. Что-то не так, думаю, может, на бороде чего повисло? Отерся - чисто вроде. А вдова мне ласково так, но настойчиво: «Ты кушай, отче, кушай на здоровье... КУШАЙ...».
И только я этот блин осилил, вздохнул народ за столом с великим облегчением. Очень мне это странным показалось, говорю:
- А что, собственно, сие значит?
- Ну, как же, батюшка, примета такая. - отвечают.
- Верить в приметы - грех, вы уж определитесь, во что веруете - в приметы или в Господа.
- Нет, батюшка, эта примета старая, верная.
- Ну и в чем же она заключается?
- Да неужто не знаете? За день, перед тем как покойника в церковь нести, ему на лицо блин кладут, а перед выносом из дома снимают, для батюшки, который отпевать будет. И ежели, значит, батюшка блин этот весь до крошки съест, то покойник в Царствие Небесное попадет.
- Мда-а... - говорю, - а если не съест?
- Тады не судьба в раю быть.
Посмеялся я про себя. Мужик я не брезгливый, в Абхазии все жрать приходилось, в рейдах-то. Но решил дальше поспрошать.
- Ладно... а если, к примеру, я сейчас сблюю от всего от этого, как тогда? В рай покойника сначала возьмут, да обратно потом погонят?
Задумались все, притихли. Нестандартная, понимаешь, ситуёвина. Вдова только не растерялась, схватила стакан граненый, плеснула первача, да ко мне: «Уж ты, батюшка, запей поскорее, запей, голубчик».
Пришлось выпить. Бабулю вряд ли переубедишь, так хоть не расстраивать на старости лет.


Записано со слов моего друга, священника А.

Вначале было слово. И это слово было матерным. Потом были еще слова, по большей части тоже матерные. И произнес их ЗАМКОМПОПИЗДЕ, т.е. Заместитель Командующего по Полиграфии и Издательским Делам (настоящая его должность именовалась конечно иначе, но эта прозвище как-то сразу к нему прилипло). Он произнес все эти слова и лейтенанту-двухгодичнику стало грустно, ибо он понял что расслабиться сегодня не удастся. Почему? А вот почему: просто был конец года, и нежданно-негаданно обнаружились неизрасходованные средства, которые нужно было срочно израсходовать, и решено было на на эту сумму напечатать несколько тысяч календариков патриотического содержания. Что с этими календариками собирались делать было неизвестно, то-ли раздать солдатам, что-бы они в них прокалывали иголками прошедшие дни, то-ли дарить допризывникам, что бы возбуждать в них патриотические чуства, но макет рисунка нужно было сделать сегодня, и никак не позднее. Лейтенант ответил «Есть!» лишь слегка разомкнув губы, и побрел в свой кабинет, в котором, кроме него, сидело еще два «Эй, полковника!».

Кабинет этот находился в здании Большого Штаба, куда лейтенант попал благодаря стечению двух обстоятельств, как то: папа-генерал и незаурядные способности дизайнера, позволявшие ему просто творить чудеса в CorelDraw что, как известно, для политико-воспитателей очень насущно. Посему ему выделили стол с компьютером в углу одного из кабинетов, и он набирал, рисовал, составлял, распечатывал и сканировал, т.е. занимался тем-же чем и на гражданке, но с военно-воспитательным уклоном. Он открыл Corel, но так как вчера была получка, и они с другом, который служил в этом же штабе, завалили к старым корешам в студенческую общагу и славно погудели, то иссушеные абсистентным синдромом мозговые клетки упорно отказывались что-либо выдумывать. В тупой безысходности он написал поперек будущего рисунка толстыми черными буквами: «АРМИЯ - ЗАЕБАЛА!», но далее этого дело не шло.

Внезапно зазвонил телефон. Он был один на весь кабинет, и стоял на столе у одного из полковников. Тот поднял трубку, молодецки-астматически представился, послушал немного и сказал лейтенанту: «Это тебя, иди получай тонер для принтера». Это была условная фраза которой его кореш обычно вызывал к себе. Тяжко выдохнув струю перегара такой мощности, что на мониторе наполовину поблекли краски, лейтенант извлек из ящика стола пустой картридж, который хранился там для таких случаев, и сказав что скоро вернется, вышел. Если бы в кабинете был кто нибудь, кто соображет в компьютерах немного лучше чем свинья в апельсинах, он бы давно уже что-нибудь заподозрил. Ибо если бы лейтенант каждый раз приносил полный картридж и расходовал его полностью, распечатку можно было-бы протянуть по меньшей мере до Луны, но так как познания полковников не простирались далее шариковой ручки и печати, риск был мизерный. Его кореш заведовал выдачей чего-то секретного, то-ли карт, то-ли еще чего, да это и не важно, а важно то что он имел свою комнату с железной дверью, вход в которую был строго ограничен. Когда дверь была закрыта на замок, кореш извлек из портфеля две бутылки Балтики и процесс пошел.

Через пятнадцать минут лейтенант в поправленом состоянии духа шел обратно в свой кабинет, уже зная что он нарисует. Сев за компьютер он бросил фон сверху надписи, и начал творить. Получалось действительно здорово, настолько призывно-патриотично, что глядя на это хотелось тут-же сотворить что-то героическое, например отдать жизнь за Родину или украсть чего-нибудь. Вскоре макет был закончен и, после одобрения ЗАМКОМПОПИЗДЕ отправлен полиграфистам.

А прикол в чем?

А в том что при подготовке макета на современной технике есть такая фишка: черная краска ставится «оверпринтом», т.е. поверх всех других красок. Теперь представьте реакцию начальников, когда они эти календарики увидели...

Государственный Эрмитаж (сериал)
Что позволено быку...

1837 год, Санктъ-Петербургъ.

Правда ли, нет ли, но слышал такую историю.
Утром первого апреля полицмейстера Петербурга вызвал к себе российский император Николай I. И поведал ему:
- Что же, голубчик, твои жандармы совсем за порядком не смотрят? Сегодня ночью, к примеру, с Сенатской площади украли Медного Всадника. Изволь сегодня же его разыскать и чтоб к вечеру он стоял на месте.
Полицмейстер во главе большой конной процессии жандармов отправился на Сенатскую площадь. Прибыв на место, он первым делом установил, что Медный Всадник стоит на своём Гром-камне, как ни в чём ни бывало. Всё так же на вздыбленном коне и попирая его копытами змея поганого. И так же с венком из суповой заправки на голове и в сандалиях на босу ногу, несмотря на прохладную погоду. А что ему сделается - он же памятник.
Полицмейстер, весь в радостном возбуждении, кинулся обратно во дворец со срочным докладом к государю.
- Ваше императорское величество, - воскликнул он, когда его допустили к императору, - Медный Всадник на месте!
- Знаю, голубчик, - ласково молвил император Николай. - Пошутил я. С Первым Апреля тебя!
И все придворные дружно засмеялись. Засмеялся и полицмейстер. Хоть и чувствовал себя не совсем ловко, но из желания угодить государю.
А вечером император поехал в Мариинский театр, оперу слушать или ещё что - не знаю точно. И вот в середине действия начальник царской охраны доложил царю, что к нему в ложу со срочным докладом просится полицмейстер.
- Проси, - велел Николай.
- Ваше императорское величество, - возбуждённо доложил полицмейстер, - Зимний дворец горит.
Царь охнул: там же его супруга, дети! И он немедленно помчался на Дворцовую площадь во дворец. Где и выяснил, что никакого пожара нет и не было.
- С Первым Апреля вас, Ваше императорское величество! Шутка это просто, - засмеялся довольный собой и своим чувством юмора полицмейстер в ответ на расспросы царя.
Николай I, скрипнув зубами, вымолвил:
- Вот что голубчик. Хочу оказать тебе свою монаршью милость и повысить тебя в должности. Завтра ты получишь мой указ о назначении тебя губернатором Тобольской губернии. И учти, что завтра будет уже второе апреля, и это будет уже не шутка, всё серьёзно.
Послесловие.
А в том же 1837 году Зимний дворец действительно сгорел. Дотла. Только это позже было, 17 декабря. Вот такие шутки :((

PS: Историю слышал устно, так что ссылок дать не могу. Сюжет, естественно, не мой, меня в 1837 году ещё и проектах не было.
О пожаре в Эрмитаже можно почитать здесь:
http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/05/hm5_4_2_1_2.html

14.20. День.
- Черт. Ну не складывается сегодняшний день, не задается, епрст. Ну зачем мне, финику, нужно это несчастное дежурство по батальону. Комбат попросил, а согласился -то я зачем ??? Все офицеры на выезде, Мишка третьи сутки в казарме кантуется... Да.. с Мишкой нехорошо получается. А я сам ? Тоже вторые сутки сижу как привязанный. За 2 месяца первый раз деньги поступили. Ведомости - выдача - разбор .. Ведомости - выдача - разбор ..и так до бесконечности... А с другой стороны, мне все равно сидеть в части, а Мишка домой смотается .. - сумбур мыслей крутиться в голове. Вторые сутки на ногах. Тихо плетусь мимо здания полка к подсобникам - выдать заработную плату. Пара пачек в кармане постукивает по ноге. Сейчас бы чайку ...
- Лейтенант !!! Стой, ... !!! - елки - палки - ну откуда принесло этого подполковника Разлогова, а ??? Ну скажите откуда ???? Вытягиваюсь, делаю умное лицо, подхожу.
- Здрв жлаю, твщ плковник !
- Лейтенант, ты, ..., из меня сержанта сделать хочешь никак ?
Молчу, смысл не доходит.
- Чтож ты на мои погоны болт кладешь в непотребной форме !
Пытаюсь что - то отрицательное промычать. Получается явно плохо.
- Еще раз подход с отданием воинского приветствия старшему по званию. Исполнять...
Мля, послать бы тебя к хреновой маме с твоими упражнениями. Четыре раза: подход, доклад, отход. Разлогов, удовлетворенный, разрешает следовать далее.
***
2.00
Так с ведомостями разобрались, деньги выдали. Помдеж справно рулит. Сейчас дойду до батальона, пусть хлопец поспит, а я пока бумаги по списываю. До 6 утра как раз должен управиться. Блин, как хочется спать. Спасибо, Лева Князев по случаю получки наливает 2 стакана- спать хочется немного меньше.
Выхожу на улицу. Падает снег. Плац, тротуары - все сливается. Глядя на собственные ботинки, иду в казарму. По ходу голова куда-то упирается. Что-то мягкое.
- Лейтенант, ... !!! - да что такое! В 2 часа ночи, Разлогов. Даже удивляться не получается. Медленно поднимаю голову, отхожу назад, поднимаю ладонь:
- Извините, твщ плковник.
Разлогов тяжело смотрит, тихо, но внятно с рыком произносит:
- Ну и х... ты тут шляешься, пиджак хренов ?
- Дежурный по батальону.
- Какой на хрен батальон, ты ж начфин ?
- Комбат попросил.
Зачем тебе, подполковник, что -то объяснять. Почему я тебя еще днем не послал ? А впрочем, сейчас и пошлю - если до строевых дойдет ... Стою жду. Тишина, шуршит снег, тихо сопит Разлогов.
- Извини, финик, погорячился - я поднимаю удивленно глаза - Служи, товарищ лейтенант.
Разлогов исчезает в темноте. Иду в батальон, случилось что-то приятное, а что - не понимаю. Надо все -таки проспаться.