Юнга с «Обворожительного»

Был тих, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало воды блестели
Явилось начальство, пришел капитан
И вечную память пропели.

Андрей Андреич Коновалов, человек эпоха! Моряк, стахановец, коммунист! Вы хотите послушать правдивые истории о войне и море? Тогда вам к Андрею Андреевичу.
- Смотрю, от солнца заходит, падла! Ну, думаю, шалишь, сука курляндская! К пулемёту! Пустой бля! Да похер! Моряка черноморца задаром не возьмёшь. Хватаю калаш мёртвого командира БЧ-5, а маслопуп схватился в него мёртвой хваткой, руки прикипели, да так и умер. Смотрю, а диск почти полный, не успел Аркаша его оприходовать. Падаю рядом, и Аркашкиным пальцем стреляю по тем стодевятым. Нате вам, сволочи! За сирот, за стариков, за Родину!!!

Во дворе Андрея Андреевича уважают за добрый нрав, хлебосольство. Даже его многочисленные враки-байки о войне и морских приключениях, воспринимают, как рассказы того же Станюковича. Ну, было когда-то, в жизни и не такое случается. Стоит ли уважаемого человека вралем выставлять?

Раз в месяц, а именно с пенсии, Андрей Андреич пьёт горькую. Пьёт крепко, основательно, со знанием дела. Два дня, не меньше. Рычит с балкона второго этажа старенькая Саратовская гармонь, подзвякивают ей в такт побратимы-колокольчики, льётся песня.

Где под солнцем южным,
Ширь безбрежная,
Ждёт меня подруга,
Смее-жнаа-яяя...

У Коновалова всегда можно попросить денег под аванс, не даст, конечно. Поскольку сам голытьба. Что там этой пенсии, кот наплакал. Однако посочувствует, и может даже перехватит у кого-нито под себя же. Посоветоваться, испросить мудрого слова? К моряку!
Единственный бзик старика, это море. При нём о море или хорошо или ничего.

- Я помню, ребятушки, как мы на китобое шли через те «Ревущие сороковые». Где ледяные антарктические струи встречаются с горячими как преисподняя потоками с тропиков. Это даже хуже той кладбищенской Бискайи. Индийский океан, траверз острова Сен-Поль. Шторм налетел неизвестно откуда. Врезало так, что небо с хмм землёй, сто раз местами менялось. Со всех сторон вода, от грохота уши закладывает, в снастях воет так, что жить не хочется. Это видать Господь нас эдак-то наказал.

Много мы тогда с Петей ворвани на борт приняли. Били нарвала, блювала.... Сам ты блевал, мудак! Блювал, это голубой кит, по-вашински. Петя мне тогда и говорит. Какой Петя? Дак Капица. Он потом за наши похождения книжку написал. Ну. И не перебивай, а то в ухо дам, всю жись колокольню искать будешь!

Андрей Андреич одинок, и немудрено. Скитания по морям, войны, дальние походы. Весь набор для того, чтобы в старости остаться в одиночестве. Какая баба выдержит такую епитимью? Годами ждать единой случки, годами же отбиваться от соседских мужиков. Блюсти себя, беречь неизвестно для кого и чего.
Единственная радость у Коновалова, соседские близняшки Мишка и Гришка. Светловолосые, радостные, как первое мая, в меру озорные.

Батьки у пацанят нет, мать всё время на работе. Полдня трутся во дворе, замышляют, претворяют, хулиганят. Андрей Андреич клеит с ними бумажные кораблики, показывает как вязать сложные морские узлы.
- Вот это рифовый, гляди, этот конец сюда, а это сверху. Не, ты шкотовый вяжешь, а выбленочный совсем для других надобностей. Я тебе щас такого выблядочного покажу, засранец, век жопа чесаться будет!

Мальчишки в старом моряке души не чают. Да и старик рад. Одному-то шибко тяжело. Мысли дурные, сердце откуда-то берётся, угу. По секрету скажу, Коновалов малятам даже рогатки сделал, но стрелять разрешил только по консервным банкам хе-хе... Кого-то же надо баловать. Своих нет, а тут сами льнут, не отвадишь.

Но, как говорится, пришла беда, отворяй ворота. Так и у Мишки с Гришкой в доме явилась нечаянная «радость», в виде нового папки.
Баба-то, она ведь не каменная. Победовала одна, да и спроворила себе подпорку.
Новый «глава семейства», оказался мужиком борзым, нахрапистым и не уважительным. С соседями отношений не заимел, с мальцами приемными и вовсе поступил как лиходей. Пробил тему школы-интерната, да и отправил нахлебников на государево попечение.

Затосковал тогда Андрей Андреич, опечалился. Пробовал разговаривать с тем отчимом, Ромкой его звали. Но куда там. Тот старика выжившего даже слушать не стал.
- Ты, пень, не в свои сани не лезь. Без тебя голова найдётся. Следи за речью. Мне чужие дети без надобности, не люблю и не полюблю. Деньгами и прочим, помогу. Пущай пятидневку в интернате учатся, а на выходные к нам с бабой. Им школа жизни и мне спокойно. Так что отвали, юнга.

Проглотил тогда этого юнгу наш моряк, смолчал. Подавил желание дать мужику в зубы. Да и за что? По большому счёту он прав.
А время шло, оно всё время куда-то идёт, а мы остаёмся, иногда насовсем.
Это был выходной день, суббота вроде бы. Мишка с Гришкой на побывку приехали. Серьёзные, повзрослевшие. Ну, так коммуния-то детство из человечка быстро выбивает. Не хочешь, да повзрослеешь.

Встретились трое закадычных друзей, как обычно, возле дровяников. Мишка с Гришкой, и старый моряк. Сели на брёвнышко, да давай о жизни говорить. Старик сапожным ножом из липовой доски фигурку вырезает, а мальчишки смотрят, да советы дают. Подошли двое таких же стариков соседей. Поздоровались, уселись рядышком табак смолить. Покой, мир, солнце.
Всё бы хорошо, но как чёрная тень из-за угла, появился пьяный отчим близняшек, тот самый Роман. И началось.

- Вот они где, эти два пащенка вечно голодных! Домой бегом марш! Матери помогать, надавыши! Ишь, расселись!
- Ты бы Рома слова выбирал, - вступился за мальчишек Андрей Андреич, - им с твоими словами ещё жить. Зачем детей обижаешь?
- Ты бы тявкал поменьше, юнга с миноносца «Обворожительный» - Роман привстал, - я тебя не спрашивал, вот и не сплясывай, тюлень тухлый, - и для подкрепления своих слов и прав, мужик что было духу, закатал одному из близнецов поджопника.

Мальчишку перевернуло в воздухе, и он с размаху ударился головой об угол дровяника. Из рассечённой брови щедро хлынула кровь. А «герой», не успокоившись, схватил второго сироту рукой за ворот куртки и, подняв над землёй, весело закричал: - А вот кто щенка потерял? Подходи, отдам в хорошие руки.
Лицо повисшего над землёй пацаненка налилось чёрной кровью, он судорожно пытался вздохнуть, но ворот плотно обхватил шею и не давал спасительному воздуху попасть в лёгкие.

- Отпусти! - старик встал и шагнул к хулигану, - отпусти, придурок, ты же его убьёшь! - рядом поднимались ещё двое стариков, в глазах крик и возмущение.
- А и убью, тебе-то что, крыса водоплавающая? - Роман расхохотался и сильнее встряхнул мальчишку. Глаза Мишки-Гришки закатились, и это была последняя капля.
Сапожный нож сходил три раза, каждый раз рассекая в теле ублюдка что-то важное.

- Ты, - прохрипел ублюдок, - ты меня убил?
- Не тебя я убил, Рома, - Андрей Андреевич аккуратно вытер нож о лацкан вражьего пиджака, - я убил в тебе пидараса, выродка и животное. Ишь как с тебя ворвань-то мерзкая полезла, - Коновалов убрал ноги из-под растекающейся лужи, - лежи, скоро тебе за базар отвечать, моллюск сухопутный. А я пойду двести граммов приму, пока не началось...
(Взято с ресурса "Удава")

Их грудь крепка, движенья так волнисты,
Таким очарованием полны,
Что мы восторженным встречаем свистом
Прекрасный праздник женщин и весны.

Вильнув бедром, стреляя в нас глазами,
Идут красавицы, прельщая мужиков
Изящными пикантными ногами,
А мы вдогонку хлопаем без слов.

Пока мы молча хлопаем ушами,
Они легко нас забирают в плен
Чарующими нежными руками
И сладкозвучным голосом сирен.

Вильнув бедром, стреляя в нас глазами,
Идут красавицы, прельщая мужиков
Изящными пикантными ногами,
А мы вдогонку хлопаем без слов.

Ну а потом, очнувшись от гипноза,
После того, как первый пыл ушёл,
Преподнеся гвоздики или розы,
Сбегаем на рыбалку и футбол.

Вильнув бедром, стреляя в нас глазами,
Идут красавицы, прельщая мужиков
Изящными пикантными ногами,
А мы вдогонку хлопаем без слов.

Мне много раз снился крейсер. Иные сны были длинные, они вырастали в рассказы, которые я писал. Некоторые пролетали короткими эпизодами. Одни я запоминал, другие хотел запомнить, но они стирались по утрам из моей памяти, словно симпатические чернила с бумаги, оставляя клочки сновидений. То в лоно дамбы заливается красящая жидкость, чтобы определить, где дамба не держит воду. То многорукий манипулятор с легкостью разрывает крейсер, а форштевень прикрепленный к НЛО, словно «ШАТЛЛ», уносится в просторы Вселенной... Может эти сны еще вернутся, повторятся, а может и нет. Очередной сон снова из области фантастики.
З О Л О Т Ы Е Р Ы Б К И
Снова отлив. Бьорн пробирался по искореженной палубе крейсера, с трудом переступая через груды ржавого металла. Работа стояла. Столько вложено труда и денег, а до видимого результата еще работать и работать. Не хочет сдаваться море, не хочет сдаваться корабль. Дамба не держит воду, с корабля выбросы мазута, снова срыв графика разборки. А тут еще новая напасть. Вахтенная смена на дамбе доложила, что в лунные ночи из недр крейсера появляются сотни светящихся рыб, и косяком уходят через разлом дамбы в море, а к утру вернувшись опять исчезают в корпусе корабля. Мистика какая то. Бьорн отправил всех отдыхать на берег, и остался на дамбе один. Перешагнув через очередную железяку, он поскользнулся, наступив на дохлую рыбину, похожую на треску. Раздался хлопок. Он посмотрел на нее и остановился. Глаза янтарного цвета, и блеснувшие золотом ребра из под ободранной чешуи. Присев, он внимательно стал рассматривать ее. Достав из кармана раскладной нож, он поддел чешую. Неожиданно легко она сползла, почти полностью обнажив скелет рыбы. Он сверкал и искрился золотом. Не отпала ни одна косточка. Бьорн осторожно поднял, оказавшийся тяжеловатым скелет, и попробовал оторвать реберную кость. Она согнулась, но осталась на месте. Сомнений не оставалось - это был металл. Крепко держа ее в руке, он спустился в моторную лодку, и там, завернув скелет в какую-то ветошь, на полной скорости направился прямо в поселок, к своему старинному приятелю Акселю. Давным - давно тот работал ювелиром, и знал толк в металлах. Аксель оказался дома. Ни слова не говоря, Бьорн положил сверток на стол и аккуратно развернул его. У Акселя округлились глаза. Пошарив по полкам, он достал лупу, запыленные пузырки с какими-то кислотами и реактивами, стал колдовать над скелетом. Стояла полная тишина. Лишь положив скелет на весы, Аксель, повернувшись к Бьорну, сдавленным голосом произнес: «Здесь 50 унций чистого золота». У того задрожали ноги, и он опустился на близстоящий стул. « Где ты это взял?»- спросил Асксель у Бьорна. «Потом, потом»- заторопился тот. Завернув золотой скелет в тряпку, и сунув его за пазуху, быстрым шагом вышел из дома, даже не попрощавшись с приятелем. Как в тумане, он завел мотор лодки, и пошел к дамбе. Ему не терпелось снова попасть на крейсер. А палубу уже накрыла вода прилива. Бьорн бездумно ходил вдоль корабля, сжигая бензин, и в его голове проносились мысли, наталкиваясь одна на другую. Усилием воли он заставил себя вернуться на дамбу. В вагончике он сел за стол, и вытащив из-за пазухи сверток, развернул его. Скелет рыбы блестел, притягивая к себе непонятной силой. Бьорн осторожно провел по нему рукой, словно убеждая себя, что это не сон. 50 унций - почти полтора килограмма золота. Он откинулся на спинку стула, и закурив, предался мечтам. В сознании проносились белые яхты, зеленые острова, красивые женщины. И много-много денег... Мечты сменяли желания, желания плавно переходили в более дерзкие мечты. Постепенно стемнело, зажглось ночное освещение дамбы. Он вышел из вагончика, и задумчиво смотрел на темную поверхность воды. Погруженный в свои мысли даже не заметил, как стало совсем темно, и небо украсилось звездами. Бьорн посмотрел на часы. Полночь. Вдруг его как бы обдал легкий порыв ветра. В средней части корабля появилось тусклое свечение. Оно быстро увеличивалось в размерах, вытекая за борт крейсера, и заполняя почти все пространство от правого борта до самой дамбы. Тысячи рыб со светящимися глазами косяком обошли корабль, и устремились к пробитой в дамбе возле скалы бреши. Бьорн подался вперед, словно хотел удержать этот светящийся поток, и чуть не сорвался в воду. Через несколько минут все пропало. Бьорн забрался на какой то ящик, и стал ждать, куря сигарету за сигаретой. Сколько времени прошло? Три, четыре часа...? Закончились сигареты. Он спрыгнул с ящика, и пошел по краю дамбы, разминая затекшие ноги. Неспеша подошел к раскопу в дамбе, и обойдя экскаватор, остановился. Вода стояла почти в уровень дамбы. Со стороны моря появился один огонек, второй, третий... Рыба возвращалась. Светящейся рекой она вливалась в кольцо дамбы, и исчезала в полузатопленном корпусе корабля. Бьорн, держась правой рукой за какой- то трос, нагнулся к воде и изловчившись, схватил средних размеров рыбу. А потом... Потом он сам не понял, что случилось. Он даже не успел рассмотреть ее. Через мгновенье рыба взорвалась в руке, осыпав его чешуей. Это было так неожиданно, что Бьорн застыл, не зная, что подумать. Пока он стоял окаменевшей статуей, последняя рыба скрылась в проломе палубы крейсера. Вернувшись в вагончик, Бьорн кроме чешуи на одежде обнаружил несколько золотых косточек. Рыба взрывалась при соприкосновении с воздухом. На следующую ночь все повторилось. В полночь рыба ушла из дамбы в море, но вэтот раз вернулась быстрее. Начинался отлив. Бьорн, вооружившись ведром, умудрился выхватить из косяка двух рыб, и почти бегом возвратившись в вагончик, сидел, куря и задумчиво глядя на ведро, стоявшее на полу. В ведре неподвижно, прижавшись друг к другу, ждали своей участи две рыбины. «Почему же они взрываются?». По какому то наитию он вытащил свой нож, и придерживая одну из рыб, воткнул его в брюхо. Из рыбы вырвался огромный пузырь воздуха, по запаху напоминавший пары серной кислоты. Бьорн вдохнул, и потерял сознание. Прошло немало времени, прежде чем он пришел в себя. Он лежал на полу, лержа в руке заколотую рыбу. Вокруг растеклась вода из опрокинутого ведра, которое он задел при падении. Вторая рыба взорвалась, разметав по вагончику чешую, внутренности и свои золотые кости. С трудом поднявшись, Бьорн распахнул двери , и глубоко вздохнул свежий воздух. Кружилась голова, от тишины звенело в ушах. Он присел на корточки и поддел ножом разорванную чешую заколотой им рыбы. Чешуя сползла, словно чулок, оставив чистый, блестящий скелет. Бьорн поднялся в вагончик, достал сверток, и положив новый скелет к старому, завернув в тряпку, спрятал его. Следующей ночью он успел поймать в приготовленные заранее четыре ведра, аж девять рыбин. Разделывал он их теперь рядом с вагончиком, надев противогаз, найденный среди спасательного оборудования. Бьорна охватил азарт. Он складывал золотые скелеты в спортивную сумку, которая становилась все весомей и весомей. Он устроит себе будущую жизь. С таким количеством золота он сможет все. И зачем ему теперь эти жалкие ржавые останки русского крейсер. Гроши за работу, по сравнению с тем, что он уже имеет. Лишь бы подольше не приезжали рабочие!. За неделю ловли рыбы сумка солидно пополнилась. Надо было отвезти ее на остров. Аксель надежный товарищ, он сохранит его богатство. Повесив ее наискось через плечо, Бьорн шел к моторной лодке. Стоял полный отлив, палуба крейсера была почти полностью обнажена. Какой-то внутренний голос позвал его на корабль, и Бьорн с насыпи вдоль борта осторожно шагнул на палубу. Он добрался почти до шкафута, и увидел внизу, рядом с нижней ступенькой трапа огромную рыу с янтарными глазами. Забыв обо всем, Бьорн передвинул, тяжелую сумку за спину, и достав свой нож, осторожно спустился по трапу. Совсем рядом бездонной, черной пропастью зияла огромная рана развороченной палубы, и в этой черной воде сновала в разных направлениях рыба. Сотни..., тысячи рыбы. Бьорн нагнулся к огромной рыбине, лежавшей в луже, покрывавшей ее тело, и взмахнул ножом. В этот миг корпус корабля сильно качнуло, и Бьорн потеряв равновесие, сорвался в черную бездну. Если бы не сумка! Но она потянула его вниз. Соскользнула в воду и огромная рыба. Бьорн не успел утонуть. Сотни рыб, словно пираньи набросились на него, и через несколько минут на черной поверхности плавал только кусочек ремешка от сумки. Неожиданно начался прилив, и косяки рыбы устремились к выходу из дамбы. На горизонте показался паром, везущий людей и оборудование. Поравнявшись с паромом, словно по команде, рыба стала выпрыгивать из воды. Она взрывалась в воздухе, играя золотом разлетающихся костей на солнце. В воздухе чувствовался легкий запах серы...