Альтернативная история.
(Просто выдумка.Монолог).

Обычная средняя школа. По каким-то причинам длительное время будет отсутствовать учитель истории. Чтобы не срывать учебный процесс, принято решение о том, что вести его уроки будут другие преподаватели. Первому провести урок истории выпало преподавателю начальной военной подготовки, полковнику запаса, в прошлом военному лётчику и специалисту по расследованию авиационных происшествий.

* * *
- При входе старшего по званию в помещение подаётся команда «смирно»!
- Вот так, теперь нормально, вольно. Садитесь.
- Ваш преподаватель отсутствует по объективным причинам и сегодняшний урок истории проведу я. Тема нашего занятия...
Полковник спешно пролистывает журнал с планами занятий.
- Ага, мифология древней Греции... Прекрасно!
- Ну, кто нас просветит по этому вопросу...
Полковник надел очки, пять минут изучает классный журнал. Затем со вздохом отодвигает его в сторону и принимается изучать класс. Расплывается в улыбке, заметив ученика, тянущего руку.
- Вот вы, молодой человек, что вы хотите донести до нашего сведенья?
Ученик пытается начать отвечать, но полковник с досадой обрывает его.
- Военно..., курса..., простите, учащийся, прежде чем давать ответ, должен назвать свою фамилию.
Ученик вскакивает, замирает по команде смирно, называет свою фамилию и чётким, строевым шагом выходит к доске.
- Ведь можете, когда захотите, - удовлетворённо произнёс полковник, - Слушаю вас.
Тем же чётким, внятным голосом, ученик пересказывает миф о Дедале и Икаре. Полковник слушает с неподдельным интересом.
- Как, и это всё? - по окончанию ответа ученика воскликнул он.
- Что значит, это всё что было в учебнике, ну-ка, дайте мне его сюда!
Открыв учебник на нужной странице, полковник сначала бегло её прочитывает, затем, хмыкнув, принимается изучать более внимательно, заглядывает на следующие страницы, перечитывает оглавление, и потратив на это дело четверть урока, с досадой отодвигает от себя учебник.
- Ну что взять с этих историков! Тяжелейшее авиационное происшествие с гибелью лётного состава и всего пару строчек! Гуманитарии, одним словом.
- Ах да, вы садитесь, пять, - полковник вспомнил о стоящем у доски ученике, -Материал вы знаете на "хорошо", но за строевую выправку увеличиваю балл.
- А мы с вами, - обратился он к классу, - сейчас подробно разберём этот случай, ликвидируем, так сказать, пробелы в вашем образовании.
Полковник расхаживал взад вперёд вдоль доски. Он явно был сейчас в своей тарелке.
- Итак, что нам известно? Во время перелёта по маршруту остров Крит, и по непроверенным данным, остров Сицилия, - полковник нарисовал на доске два кружочка и прочертил между ними линию, - Произошло авиационное происшествие, по степени тяжести именуемое катастрофой.
- Суть в следующем: ведомый Икар проявил акт воздушного хулиганства, самовольно изменил режим и профиль полёта. В результате чего термическое воздействие на летательный аппарат превысило установленные ограничения, что стало причиной ослабевания его конструкции, ну и далее разрушения. Разрушенный аппарат столкнулся с водной поверхностью, пилот Икар погиб.
- Ведущий Дедал дальнейший полёт по заданному маршруту прекратил и произвёл вынужденную посадку на первую подходящую площадку, то бишь остров, название которого история не сохранила.
- Но, - полковник вновь обратился к классу, - Нас интересует, были ещё какие нарушения лётной работы, прямо, или косвенно способствовавшие развитию аварийной ситуации?
- Если вы вдумчиво прочитаете документ, - полковник кивнул на учебник, - то найдёте немало.
- Первое, - полковник загнул палец, - Вылет не был санкционирован царём Миносом, а это уже само по себе преступление.
- Второе, подготовка Икара была явно недостаточной и велась с нарушениями. Дедал сосредоточился исключительно на лётной практике и упустил теоретическую подготовку.
- Третье, не отрабатывались действия в особых случаях.
- Четвёртое, я не нашёл упоминаний об статических испытаниях летательного аппарата Дедала, не говоря уже о его сертификации по нормам лётной годности ИКАО.
- Пятое, полёт осуществлялся при отсутствии на борту спасательных средств.
- Шестое, руководство группой в ходе перелёта было неудовлетворительным. По сути, ведущий Дедал от своих обязанностей самоустранился и только пассивно наблюдал за эволюциями ведомого Икара.
- Вы что-то хотите сказать, молодой человек? - полковник заметил ученика, отчаянного тянувшего руку.
- Что вы говорите? Перегрев - ошибочная версия? Да-да, с поднятием на высоту температура падает...
- А вы умеете видеть и думать, юноша, - одобрительно сказал полковник, - Я этот факт упустил, похоже, здесь мы имеем дело с сокрытием реальных обстоятельств катастрофы...
- Как ваша фамилия? Ставлю вам твёрдую пять! - полковник наклонился над журналом.
- А двойка у вас за что?
- За то, что вы сказали про восстание Спартака? Что оно проходило под предводительством Романцева? Гм, а под чьим предводительством мог ещё выступать Спартак?
- Кстати, как они вчера сыграли? Два-ноль выиграли? Хорошая новость.
- Ладно, ставлю вам ещё одну пять. Закроем двойку. Негоже такой светлой голове показатели портить. Я надеюсь, что вы, молодой человек, скажете своё слово в истории расследования авиационных происшествий.
Звонок сообщил об окончании урока.
- Одну минуту, - сказал полковник, - Пару слов.
- В целом класс мне понравился, глубокие познания, умение мыслить. Только вот следующий урок будет замещать преподаватель информатики. Что там у него по плану?
Полковник заглянул в тетрадь.
- Ага, падение Трои, как яркий пример того, к чему может привести инсталляция внешне привлекательных, но непроверенных элементов.
- Дерзайте!

ТРИЛОГИЯ

Один день из жизни начальника штаба

Ночь, переходящая в утро.
Какой-то мерзкий звук. Что-то бибикает в мозгу. Открыл глаза - темно. Сосредоточился, понял, что это будильник, выключил. Встал, споткнулся о кошку, упал на ковер, уснул. Жена толкает ногой, дублирует будильник. Опять проснулся, сел. Возникло много вопросов: который час, зачем звенел будильник, и почему жена толкается? Из возбужденной речи близлежащего товарища понял, что сейчас 3 часа ночи, вчера я пришел в 23.00, очень сильно "уставший", бредил про какие-то полеты, завел будильник и рухнул на диван. Все стало на свои места. Вчера очень плотно работали с комиссией из ВВС, а сегодня эта комиссия хочет посмотреть, как мы будем выпускать пару Ту-142 на поиск иностранной подводной лодки. Вот оно как! Бреюсь, моюсь, пью кофе, курю, жалуюсь кошке на проклятую жизнь. Позвонил оперативному, узнал, что полеты раскручиваются по плану. Ну и слава богу. Оделся, вышел в ночь. Надо зайти в гостиницу, разбудить комиссию, а то после вчерашней проверки они могут и не проснуться.
Захожу в гостиницу. Некоторые проснулись и ползают на коленках около умывальников. Именно на коленках, потому, что гостиница раньше была детским садиком, и умывальники устанавливались для маленьких детишек. Бужу начальника комиссии, контролирую его действия. Умывшись на коленках, он на четвереньках пополз в туалет. Понимаю, что разум ещё не проснулся, поднимаю его, ещё раз бужу, рассказываю, куда приходить тогда, когда все уже смогут ходить.
В штабе все идет по плану. Вылет на 07.00, пару поведет командир. Сонные экипажи бродят по штабу, демонстрируют доктору свое здоровье, получают оружие, документацию и выезжают на аэродром. Подходят члены комиссии, мешаются под ногами, пытаются узнать, на чем они поедут на аэродром и когда завтрак. Понимая, что всех в два "уазика" мне не разместить, предлагаю немедленно позавтракать в кабинете начальника разведки. На завтрак выдаю две банки тушенки, хлеб, бутылку спирта и начальника РЭБ полка. После первой рюмки, оценив количество оставшегося спирта, комиссия принимает решение контролировать вылет прямо из кабинета. Одобряю это решение, выдаю начальнику РЭБ ещё одну бутылку, еду на аэродром.
На КДП все по-взрослому. Принимаем решение на вылет, проводим предполетные указания, экипажи убывают на самолеты. Курим с командиром, он уточняет, что надо сделать с полком и гарнизоном за время его отсутствия. Отсутствовать командир будет долго, часов 12, поиск лодки будет выполняться в районе Камчатки, туда лететь 2,5 часа, а ещё работа в районе, потом обратно... Выдав все указания, командир уезжает на самолет. Все готово к вылету.
Огромные самолеты выруливают на предварительный старт. Исполнительный. Взлет. Нехотя разбегаясь, самолеты отрываются, и, "набирая высоту только за счет того, что земля круглая", уходят в район поиска. Пора ехать в штаб.
07.50. Провожу планирование работы гарнизона на день. Командиры частей докладывают состояние дел, планы работ, записывают указания, спорят, ругаются. В одной из частей травма - бродячая собака укусила за щёку прапорщика, который возвращался из наряда. Интересуюсь, почему прапорщик из наряда возвращался на четвереньках? Какой-то шум в коридоре. Открываю дверь, вижу комиссию в полном составе, которая строем следует в туалет, исполняя строевую песню. Молодец начальник РЭБ, здорово поднял боевой дух членов комиссии. Завершаю гарнизонное планирование, оставляю "уазик" для перевозки тел комиссии, иду в полк.
08.20. Планирование работы в полку. Теперь уже командиры эскадрилий "докладывают состояние дел, планы работ, записывают указания, спорят, ругаются". Тоже травма - правый летчик, пытаясь мастерски открыть бутылку ударом по донышку, распорол руку. Долго не будет летать, а мне теперь объяснять командующему, зачем он эту бутылку открывал. Предлагаю командирам АЭ закупить штопоры и раздать личному составу, провести инструктивно-методические занятия по открыванию бутылок с различной укупоркой. Ставлю задачи на день, определяю распорядок дня.
08.50. Построение полка. Довожу общие задачи, распорядок дня. Отдаю народ в распоряжение командиров АЭ, иду посмотреть на управление полка. А посмотреть есть на что. Начальник специальной службы постоянно выпадает из строя. Объясняет свое состояние тем, что всю ночь готовился к предстоящему вылету. Убеждаю его, что специальное оружие сегодня применять не будем, отправляю спать. Ставлю задачи, напоминаю, что посадка пары планируется на 19.00, после чего и закипит настоящая работа, распускаю.
Штаб. Тела членов комиссии уже доставлены в гостиницу, начальник РЭБ пытается в одиночку освоить остатки спирта. Спирт отбираю, начальнику разрешаю поспать до обеда. Изучаю телеграммы, раздаю дополнительные указания. Понимая, что обедать придется в штабе, прошу начальника строевого отдела заказать шашлыки на 13.00. Заказ с радостью принимается, весь строевой отдел из солидарности со мной решил обедать на службе, так сказать, в боевой обстановке.
Сижу в кабинете. В организме какая-то неустойчивость. Надо что-то делать. Выделяю главное, зову замполита. Он все понимает без слов, вчера сам помогал мне работать с комиссией. Водка, легкая закуска, кофе. Чертовски не хочется работать. Но есть такое слово: "надо"!
Вот утро и прошло...

День.
Все хорошо. Самолеты пришли в район, приступили к постановке буев. На командном пункте развернут пост противолодочной борьбы, согласно боевым документам, я этот пост возглавляю. Поиск подводной лодки ещё только начинается, а штаб уже готовит отчет по поиску: склеиваются карты, подписываются склейки, рисуется район работы, ищутся фотографии ещё не обнаруженной лодки. Течет повседневная жизнь. "Народ в поле", выполняет парковый день, люди убывают в командировки, в отпуска, заступают в наряды. Отрабатываются повседневные приказы, выдаётся оружие, оформляются продовольственные аттестаты и проездные документы, выписываются отпускные билеты и командировочные предписания, словом, "контора пишет". Всё, что контора напишет, надо прочитать и подписать, найти и устранить ошибки, потом на все бумажки надо поставить полковую печать. Это называется "текучка", и она не главная в работе.
Звенит телефон. Это штаб ВВС провел утреннее планирование и спешит довести свои ценные указания. Все указания вежливо выслушиваю, бодро отвечаю "есть", решаю не обращать внимания на всякие глупости. Готовим Ан-26 к перевозке тел членов комиссии к постоянному месту службы. Ставлю задачу начальнику КП по загрузке тел, особое внимание обращаю на полный комплект убывающей комиссии. Самолет улетает, увозя в своем чреве измотанных тяжелой службой офицеров ВВС. Счастливого им полета.
В кабинет проникает молодая женщина. Узнаю машинистку. Она мне сообщает, что беременна, и поэтому надо повысить ей квалификационную категорию, чтобы она шла в декрет с большей получки. Поздравляю её, но объясняю, что не могу всё бросить и заниматься созданием квалификационной комиссии, да я и без комиссии знаю, что в слове "ещё" она умудряется сделать четыре ошибки. Машинистка протягивает мне протокол, напечатанный явно не её руками, потому что без ошибок. Чтобы не расстраивать будущую мать, подписываю протокол, обещаю подарить ей "Букварь". Течет текучка...
Наша пара закончила постановку поля буев, приступила к контролю. Вышел на связь начальник штаба ВВС и пообещал с обратным рейсом Ан-26 прислать полковника для оказания помощи в оформлении отчета о поиске. Позвонил этому полковнику, сказал, что спирта, красной рыбы и брусники я ему не дам, посоветовал отказаться от оказания помощи. Все срослось, у полковника нашлись неотложные дела в собственном штабе. Пошел в кабинет разведчика, посмотрел, как дела с отчетом. Все предварительно отработано. Отпускаю чертежников на отдых до 18.00.
Привезли шашлыки. Иду на прием пищи в строевой отдел. Шашлыки горячие, водка холодная. Да, да! Ведь шашлыки без водки едят только собаки, так у нас говорят. Доклад оперативного дежурного: наша пара обнаружила подводную лодку, установила слежение. Обед закончился, не успев толком и начаться. Не делая из еды культа, поднимаюсь на командный пункт.
Как обнаруживают подводную лодку, как за ней следят, об этом я рассказывать не буду. Кому нужно, тот знает, а остальным это не очень интересно. Во время работы самолетов в районе на командном пункте разворачивается филиал дома для сумасшедших. Звонят все, кому удается добраться до телефона: флот, ВВС, Москва, Камчатка, Николаевка. Все начальники хотят быть причастными к этому знаменательному событию, выдают различные, по большей части ненужные указания и советы, требуют немедленных докладов. Приходится очень решительно и достаточно выразительно отсеивать этих помощников. Разогнав всех добровольных помощников, мы со штурманом анализируем обстановку, вырабатываем рекомендации экипажам, и, главное, - стараемся не мешать экипажам работать. Всё заканчивается благополучно, после длительного слежения за подводной лодкой по команде ВВС экипажи покидают район. Посадка планируется через 2,5 часа.
Вспоминаю, что ещё не завтракал и не обедал. Удалось выпить и закусить, но не поесть. Приходится воспользоваться служебным положением жены. Она у меня старший прапорщик, начальник столовой лётного состава. Сажусь в "уазик", еду в столовую. Жена меня кормит, ругает, выражает надежду, что сегодня я приду домой трезвым и вовремя. Разочаровываю её тем, что сегодня домой не приду, беру с собой "сухой паёк", обещаю много не пить, уезжаю в штаб.
Стемнело, день закончился.

Вечер, переходящий в ночь.
Встречаю пару. Возбужденные, говорящие много и громко, уставшие экипажи уезжают в класс эскадрильи. Сейчас они выпьют немного водки и пойдут отдыхать. Командиры и штурманы придут в штаб, расскажут, что они там налетали. Забираю командира полка, едем в штаб. Уже в машине командир начинает рассказывать о полете, слушаю командира вполуха, он ещё много раз все это повторит, когда начнем составлять отчет.
А в штабе кипит работа. Хорошо отдохнувший начальник РЭБ суетится около кабинета замполита. Все ясно, там готовятся к торжественной части. Это тоже нужно. Начальник разведки уже пишет отчет, о чем-то споря со штурманом ведомого экипажа. На командном пункте столпотворение, все начальники служб пытаются одновременно доложить в ВВС результаты работы. Разгоняю всех по кабинетам, запрещаю доклады до тех пор, пока не будет выработана единая версия. Беру командиров и штурманов, разведчика, завожу к себе и закрываю кабинет изнутри. Вот он, момент истины! Вот теперь спокойно, вдумчиво, под запись, они мне все и расскажут. Рассказывают около часа. Все записано, отмечено на карте, проанализировано. Хмуро смотрю на разведчика. Он тоже не рад: если мы в отчете честно расскажем, как это было, нас просто расстреляют, а трупы выставят на обозрение личному составу ВВС. Я мыслю аналогично. Вот парадокс: лодка поймана вчистую, но говорить правду нельзя, потому что ловили не по учебнику. Командир робко предлагает изобразить все это как новый тактический прием. У меня возражения: сначала надо было разработать прием на бумаге, утвердить у командующего, отработать на наших лодках, а уж потом работать по супостату. Взгреют ещё больше. Подвожу итог. В отчете будем нагло врать согласно учебнику. Что-что, а врать мы умеем, поэтому смело вырабатываем официальную версию. Собираю всех начальников служб, довожу официальную версию, разрешаю произвести необходимые доклады.
Пойманную "иностранку" нельзя не отметить, а то ловиться не будут. Вот тут замполит и пригодился. Все проходят к нему в кабинет, там накрыт стол. Стол богатый: рыба красная и белая, жареная и копченая, икра красная и кабачковая, ну и всякие разные напитки. Вот теперь можно послушать, как действительно проходил полет, какие глупости творили, кто сволочью оказался... Процесс затягивается. Выгоняю к отчету начальников служб и рисовальщиков, старшим над ними назначаю начальника РЭБ.
Ну что, пора и по домам. Работа в штабе продолжается, отчет надо нарисовать до 10.00, потом он на самолете поедет в штаб ВВС. Уже небогатый стол остается на разграбление рисовальщикам, они тоже люди, хотят и выпить, и закусить.
Идем по домам. Светает. Командир будет отдыхать, замполит тоже, вон как "устал", аж шатается. А я? А я побреюсь, помоюсь, попью кофе, покурю, пожалуюсь кошке на проклятую жизнь и пойду проводить утреннее гарнизонное планирование.

ЧУКОТСКИЕ ЗАРИСУЕЧКИ.

СЕРЕГА КАЛЯНКАУ

По званию он был сверхсрочник-сержант, по национальности - чукча. Когда начался ельцинский «парад суверенитетов», мужики шутили, что быть Сереге в случае внезапной независимости Чукотки как минимум Главкомом авиации, а то и Министром обороны Чукотки. Ибо чукчи, как малая народность от призыва в армию были освобождены, и Серега был бы в таком случае чуть ли не единственным среди них профессиональным воякой.
Сам по себе Серега был тихим, незаметным, дело свое знал, работая в одной из групп ТЭЧи, периодически попадал в наряды, где тоже звезд с неба не хватал, но и анекдоты про свою нацию никак не подтверждал. Нормальный средний «сверчок».
Но была у Сереги мечта - стать прапорщиком. Для этого он три раза ездил в какую-то дальневосточную учебку (Камень-Рыболов, вроде), откуда его три раза изгоняли за нарушение режима, а проще - за пьянку. Причем в третий раз это было уже при мне и выгнали его за день или два до вручения погон. Поторопились обмыть. Калянкау возвращался в часть и снова вел тихую, беззалетную жизнь младшего авиаспециалиста. С четвертого раза он все же через игольное ушко прошел и стал прапором, наверняка единственным в своем народе.
Но была одна история, которая заставила усомниться в беспричинности анекдотов «про чукчу». Задания на вылет обычно ставились с вечера, в случае «раннего вылета» (вне регламента работы аэропорта) определялось время выезда группы спецов и экипажа на подготовку техники, инструктировались дежурный по части, метеоролог, диспетчер, договаривались при необходимости с гражданским аэропортом на включение средств. Но с утра в случае «раннего вылета» дежурный по части звонил на гражданское метео и узнавал погоду в нашем районе, аэропорту назначения, по маршруту и на запасных аэродромах. Большой точности не требовалось, просто надо было решить «стоит дергаться» на вылет или нет. При этом за полчаса-час до выезда командир экипажа звонил в дежурку, узнавал погоду и принимал решение - ехать с ранья, или перенести вылет на попозже. В случае переноса дежурный или помдеж оповещал заинтересованных лиц. Схема эта была отработана годами и вообще рутинна донельзя. Матерые чукотские капитаны-майоры даже без инструктажей у командования делали все вышеперечисленное «на автопилоте».
А теперь собственно история. С утра мой командир, майор Пасеков, звонит в дежурку. Собирались мы лететь в Анадырь (полтора часа лета) и хотели этим же днем обернуться назад.
- Помощник дежурного, прапорщик Калянкау...
- Серег, доброе утро, это Пасеков. Подскажи погодку в Анадыре.
- Доброе утро, тащ майор, сейчас, минуточку....
Долгая тишина, в трубке слышны удаляющиеся шаги, потом приближающиеся.
- Алё, тащ майор...
- Слухаю...
- Окно замерзло, ничего не видно.
Георгич, пересказывая нам этот диалог часом позже, все еще глупо хихикал, пытаясь представить Серегу, прижавшегося к замерзшему стеклу дежурки в надежде разглядеть сквозь четырехсоткилометровую даль погоду в Анадыре. Окно, кстати, на другую сторону выходило, на восток. Гм. Да.

ПОГРАНИЧНЫЙ СУП

Я уже писал, что ежегодный отпуск - это помесь эпопеи с «Одиссеей». И если туда еще худо-бедно получалось проскакивать 1-2 днями пути, то всех, возвращающихся обратно, ждала неизменная пробка в Анадыре. Причин много - непринятие проездных, недовыплата отпускных денег, невозможность приобрести билет обратно (Анадырь - Провидения) за 2 месяца, погода и пр.
Поэтому самым большим праздником по возвращении из отпуска было увидеть стоящий на анадырской стоянке родной пограничный борт. Если же праздника не случалось, приходилось устраиваться в гостинице аэропорта, а если мест не было (как обычно), то проситься на погранзаставу «Аэропорт» или ночевать в маленьком и душном зале ожидания на сиденьях. Пару раз пристраивался на заставу и я. Само место расположения обрекало эту заставу на роль вечной «гостиницы для отпускников», не гнать же своих на улицу, да еще с дитями. А поскольку после возвращения из отпуска денег обычно оставалось 0 рублей, то волей-неволей приходилось заставу объедать. Правда, потом ведомости с затратами на твое кормление пересылались в отряд и там через прод и фин службы производилось удержание. Но количество продуктов на заставе от этих ведомостей не увеличивалось.
Предыстория длинная, а история проста. Как-то раз на этой заставе на обед я получил кусок хлеба и суп гороховый состоящий из трех (!!!) ингредиентов: воды, соли и гороха. Минимализм в чистом виде. Бескомпромиссный. «Суп гороховый»... а фигли вы хотели? Было б написано: «Суп гороховый на мясном бульоне с картофелем и луковой заправкой» - тогда да, претензии по адресу.

МИХАЛ ФЕДОРЫЧ.

Когда я пришел в эскадрилью, командиром части был Сукноваленко Михаил Федорович. Суровый, но справедливый командир, настоящий летчик, он обладал хорошим чувством юмора и, не будучи записным остряком, периодически выдавал весьма своевременные перлы.
Насколько я помню, еще будучи старшим лейтенантом, он при взлете на «восьмерке» по-самолетному, столкнулся с явлением «шимми» носовой стойки шасси, справился с ситуацией без ущерба для экипажа и пассажиров. Машина, вроде, пострадала. Федорыч тогда долго отбивался от попыток повесить на него всех собак, для чего ему пришлось вплотную заняться вопросами шимми, конструкции и прочности ЛА. В итоге промышленности пришлось внести доработки в конструкцию шасси. Это оказалось проще, чем доказать вину настырного старлея. Но речь не о героизме, просто чтобы персонажа выпукло показать...
И вот решил Михаил Федорович освоить новый для него тип техники - АН-26. В инструкторы был избран мой командир экипажа - неизменный Георгич, а я как молодой правак оказался на подхвате - где погода и условия для связки «молодой летчик»-комэска\летчик-инструктор не подходила, за штурвал сажали меня. Приписками Федорыч принципиально не занимался, хотя иногда и выгонял меня из-за штурвала, чтоб самому еще раз прочувствовать. Но налет шел при этом мне, а не ему. Самолет вертолетчикам вообще дается тяжело. Почему-то. А вот самолетчикам вертолет - гораздо легче. Хотя, казалось бы, все должно быть наоборот. Вот и Михал Федорыч несмотря на получение самостоятельных допусков без инструктора летать не осмеливался. А первый его самостоятельный полет я помню. Туда летел Сукноваленко с Георгичем, а обратно (посадка была уже ночью, на которую М.Ф. пока «права не имел») Георгич со мной. По неписаной традиции после первого самостоятельного положено было бить жопой об колесо. Федорыч это, конечно, знал, но на себя ситуацию заранее не примерил. А зря. Вышел в Анадыре на лесенку-стремянку свежего воздуха глотнуть, а там его уже ждали. Стащили с лестницы, как он ни упирался, оттащили к правой основной стойке и пару-тройку раз пятой точкой приложили. А я бегал вокруг - фотографировал. Где-то до сих пор слайды лежат. Никому ничего не было, так мы внаглую еще и сигареты у командира части за первый самостоятельный стребовали. А курил тогда Федорыч ленинградский «Беломор». Вот.
В другой раз сидели в гостинице. В гор. Петропавловск-Камчатский. При округе. Один подъезд обычной пятиэтажки был выделен под гостиницу, куда и вселилась целая орава народу. То ли Военный совет был, то ли принятие решения на очередной период охраны госграницы, не помню. Но целый самолет был забит штабными из отряда во главе с команчем. От эскадрильи - комэска за штурвалом и начштаба с бумажками. А обратно, как водится, помимо этой оравы надо было еще людей захватить, дожидавшихся рейса на Чукотку, груз кое-какой (в т.ч. запчасти на авиатехнику). А самолет-то не резиновый, хоть по документам, но все равно превышать загрузку нельзя. Экипажу с утра машину «для закупок» не выделили, перенесли на потом и мы остались без дела. Естественно, что «в режиме ожидания» пришлось обращаться к зеленой канистре со шнурком на горловине... Через пару часов после начала заседаний в номер ввалился Михал Федорыч. Говорю же - настоящий летчик, затосковал он в этой говорильне. Зато отрядовские штабные чувствовали себя там как рыбы в воде, появившись все обвешанные картами в специальных чехлах и портфелями с бумагами только к вечеру, когда дым в нашем номере уже стоял коромыслом. На следующий день Федорыч вообще в округ не пошел, сразу к нам. Ближе к обеду, когда мы уже были сытые и веселые, в номер влетели два возбужденных подпола из погранотряда. Затанцевали вокруг Сукноваленко, который неторопливо сосал привычный «Беломор».
- Михаил Федорович, мы тут в авиаотдел зашли, напомнили им про заявку на перевозку и тут же нас в эту заявку вписали. Под номерами один и два. Так что завтра с Вами летим.
Федорыч вынул беломорину изо рта, аккуратно пристроил ее на крышку от огуречной банки, служившую врио пепельницы.
- Это хорошо... (подполы расцвели) ...заявка - это документ... раз записались, значит должны взять... (МХАТовская пауза и далее с повышением голоса)... но х*й вы угадали!!! (подполы подобрали с пола челюсти и быстренько ретировались за дверь).
- Старший авиационный начальник на самолете - я, - пояснил вслед закрытой двери Федорыч, - и без моего слова ни одна бл*дь на самолет не попадет.
И победно сунул в рот беломорину.
Ну а крайний раз запомнились слова, сказанные комэской на своей отвальной (перевелся он командиром полка в Воркуту). Где-то к середине мероприятия обвел командир расшалившуюся ораву картинно сумрачным взглядом и произнес: «Значит, я уезжаю, а вы остаетесь... Смотрю я на вас и до чего ж мне вас жалко... А потом посижу, подумаю... Да пошли вы нахрен! Вот за это и выпьем».
И все выпили. И никто не обижался на грубоватый командирский юмор. Что характерно.


КАК ПЬЮТ В ПВО.

Кстати, вот еще зарисовка про Петропавловскую окружную гостиницу. Прилетели, заселились в номер, накрыли стол, сели ужинать. Нас семеро, а номера четырехместные. Значит, в нашем номере одно свободное. И вот в разгар ужина вваливается тело в черных погонах. Я, типа, у вас в номере живу. Ну, проходи, устраивайся, просим к столу. Интересуемся, откуда такой необычный в пограничной гостинице взялся. Отвечает, что сам, мол, ПВОшник, летит к нам на Чукотку служить, кроме погранцов никто прямых рейсов из Петропавловска туда регулярно не летает, потому-то его и подселили к округу поближе, чтоб не искать пассажира когда оказия случится. Ну ладно, садись, наливай, раз почти земляк.
Почти земляк пристроился к столу.
- Чё пьем?
- Вот спирт, вот вода, разбавляй по вкусу.
- Да вы что? Кто ж так пьет? Ща я вам покажу, как пьют в ПВО.
Под нашими восхищенными взглядами наливает себе стакан шила почти до краев. Картинно отставив палец, поднимает стакан на уровень груди, выдыхает и в несколько приемов заглатывает огненную 97-градусную воду. Выдыхает, ставит стакан и замертво падает на свою кровать.
Когда мы утром собирались на вылет, он еще не вставал. Сила. Впечатлил. Слава богу, я не попал в ПВО...

Иллюзия кораблекрушения как способ вывода из запоя.

Долго сидеть на берегу без работы уныло и унизительно. Хорошо, конечно, после пары витков на линии Швеция-Греция месяц-полтора пожить дома, но не больше. Моряцкие деньги имеют удивительное свойство кончаться в несколько раз быстрее, чем зарабатываться. Радость семьи от возвращения кормильца с валютой и отоваркой в скором времени переходит в надоедливое и монотонное жужжание о том, что просто срочно необходимо для нормальной семейной жизни, да вот незадача, в кубышке уже давно как-то невесело. Начинаются вкрадчивые вопросы:
- Дорогой, тебе из кадров не звонили? Я тут недавно Машку встретила, у неё муж тоже третьим механиком работает на Австралийской линии, так он недельку дома и побыл, да обратно на пароход. Боится надолго место нагретое оставлять, претенденты на пятки наступают. Он ведь с каждого рейса по машине привозит, поэтому и живут не чета нам, все в шоколаде. Завтра сам позвони, хорошо?
Хорошо-то хорошо, как будто я сам несколько раз на неделе в кадрах пароходства не толкаюсь, как верный спаниель подобострастно заглядывая в глаза инспектору.
- Ну, как там дела, Виктор Иванович, нет там для меня пароходика?
Инспектор отдела кадров, устало вздохнув, задвигает ногой под стол очередной пакет с бутылкой коньяка, купленной на «набомблённые» за ночь рубли. Пакет двигается тяжело и натужно, будто продираясь сквозь загруженные более ранними просителями переполненные закрома.
- Ну что сказать тебе, дорогой. Сам понимаешь, какие нынче времена, народу много, пароходов мало,- вальяжно раскинувшись в кресле и задумчиво закатив глаза, начинает «разводить» меня кадровик, кстати, бывший помполит, севший в это кресло явно по блату.
- Да, да, конечно понимаю, времена тяжёлые, но не в ларёк же мне садиться дерьмищем торговать? Я вот думал - ещё рейс, и на второго техминимум сдавать, давно ведь уже третьим плаваю.
- Куда там на второго! У меня вот вторые четвёртыми готовы идти под любой мурмалайский флаг, лишь бы платили, - продолжает наводить тень на плетень старый мздоимец.
- Да я, в принципе, тоже созрел, готов пойти куда пошлёте, давно на берегу сижу, голодно уже,- мерзко и гадко выпрашивать своё конституционное право, а за «проставу» или кэш - тем более.
Впрочем, такие времена достались нам в наследство от слабохарактерного Горби и лишь усугубились стараниями Дорогого Россиянина. Уплыть бы подальше от этого бардака, и, как говорится, лучшая в мире колбаса - это чулок с деньгами.
- Кстати, есть тут одно местечко. Продали тут недавно «Сантьяго де Кубу» туркам, так там третий нужен. Под флаг пойдёшь?
- Не пойду, побегу! Спасибо! Отход когда? - я протянул ему паспорт моряка для прописки по судну.
Знаю я этот пароход ископаемый, но куда деваться, не в автосервис же наниматься шульцем шустрить! Шихта, одним словом, а не судно, мечта доменной печи.
Лет ему точно больше, чем мне, но в то время я и этому был рад.
***
На следующий день я с кутылями, набитыми робой, инструментами и прочим скарбом, вполз по трапу на верхнюю палубу старого «немца», древнего как мир парохода «Сантьяго де Куба» и - какая нечаянная радость - у входа в надстройку обнаружил Шурика. Он веселился, наблюдая моё восхождение, у его подножья лежала сумка с аналогичным содержимым.
С Шуриком, славным сыном земли Курской, мы знакомы были миллион лет. В позднем детстве или в ранней юности - это кто как созрел, мы имели дерзость поступить в военно-морское инженерное училище, в один год, правда, на разные факультеты. Пробалбесничав и провеселившись три с небольшим года, мы почти одновременно устали от военно-морского долбомарксизма и вылетели из знаменитого ВУЗа, утомив начальство своими проделками.
Отматросили на Северном флоте, как положено, и снова встретились на судомехе Макаровского училища, где благополучно одолели высшее образование. Шурик работал третьим механиком на морском буксире-спасателе в АСПТР БМП, а я на учебных судах того же пароходства в аналогичной должности.
Молодой российский капитализм шагал по стране грозной поступью, сметая по пути жалкие останки социализма. Всё, чем они, эти останки, обросли за столько лет, стремительно обретало новых хозяев.
Судя по нашему одновременному появлению на этом ржавом островке безысходности, финансовый цейтнот посетил нас почти одновременно. Иными словами, просидев много дней без работы, мы оба оказались в состоянии затяжного сексуально - финансового кризиса - это когда глядишь в кошелёк, а там неприличный трёхбуквенный орган и всё! Это был как раз тот случай, когда третий механик шёл в рейс четвёртым, лишь бы работать, пусть даже за меньшие деньги.
Дождавшись вахтенного помощника капитана, мы сдали свои документы, устроились в соседних каютах и после знакомства с «дедом», пошли принимать свои заведования.
Всё оказалось хуже, чем мы предполагали.
В хозяйстве Шурика все трубопроводы состояли, в основном, из хомутов и чопов. Основной паровой котёл прогорел и давно не работал, утиль-котёл хоть и работал на ходу, но тоже был близок к кончине. Из гидравлики закрытия трюмов хлестали бурные потоки индустриального масла.
У меня в заведовании из трёх «динамок» одна была убита насмерть и стояла только для мебели. Второй дизель-генератор имел характер преподлейший, и при работе в одиночку всё время норовил устроить блэкаут типа: «Да вы ж меня перегрузили, сволочи!» Компрессора свистели во все стороны на разные голоса, как очумевшие от весны птахи, и категорически отказывались качать воздух в пусковые баллоны. Кондиционер в ЦПУ не работал.
Но в рейс мы всё-таки вышли!
Правда, за Кронштадтом что-то заклинило в рулёвке, и мы с полного хода вылетели на бровку канала, откуда нас часа три стаскивал буксир, при этом судорожно трясясь и пыхтя. Начало рейса многим не понравилось, но деваться было некуда. Граница была закрыта, валюта капала, и это слегка согревало наши израненные нищетой души.
***
Нам следовало зайти в Клайпеду и догрузить железом наши полупустые трюма, после чего шлёпать в сторону Турции двенадцатиузловым ходом. Не успел наш старичок ошвартоваться у причала, как свободные от вахты намылились в город попить пивка, оно там, кстати, до сих пор неплохое, и побеседовать с местными красавицами за деньги о наболевшем.
Компания весельчаков состояла из четырёх человек. Заводилой был моторист вахты второго механика Погос Нагопетыч Варданян, или просто Паша. К нему радостно примкнул матрос и артельщик Серёга Сорокин, он же Артел, и матрос без класса, по судовому расписанию приборщик, Витёк, он же Прибор. Уже на трапе в компанию влился радиооператор Вова, лысый «сорокот», имеющий уникальный нюх на алкоголь, и посему постоянно ходивший слегка дунувши.
Население вернулось на судно далеко за полночь, с виду без потерь. Артел и Паша под руки контролировали усталую поступь тела Прибора, который как конь мотал башкой, что-то бормотал и отвратительно рыгал. Сзади на литовскую землю периодически пикировал Радист. По всему было видно, что одним пивом здесь не обошлось.
На следующий день раньше других переболевший Паша рассказал интересующимся в красках историю вчерашнего загула.
Познакомившись в ближайшем к порту пивном баре с тремя дежурными девушками приблизительного возраста, наши моряки отбыли для продолжения банкета в какой-то гадюшник, где на последнее догнались местной самогоноподобной текилой и по очереди получили желаемое. Прижимистый Радист предпочёл не растрачивать семенной фонд и последние деньги по пустякам, и пока молодёжь резвились, огуливая местное население, в одно лицо сожрал всю огненную воду, гордо именуемую девушками текилой. Хотя справедливости ради надо сказать, что выпивки хватило всем, и к моменту совершения вечного таинства Прибор был уже так хорош, что даже не смог зачехлиться. Сам Паша был просто в восторге от гулянки.
- Я её е..у, а он охает! - рассказывая нам о своих похождениях, он выпучивал глаза, постоянно делал непристойные телодвижения и совершенно запутался в грамматике русского языка.
- Кто он, Паша? - мы дружно усомнились в сексуальной ориентации армянского плейбоя.
- Кто, кто, баб мой! - Паша явно претендовал на звание «Почётный секссимвол пароходста».
Последствия оргии проявились уже в Турции, причём некоторые члены экипажа прочувствовали их на своей заднице в прямом смысле этого слова.
Надо сказать, что труженики хозяйственной службы на судах этого типа живут в отдельном коридорчике, который в среде судовых острословов называется Колбасный переулок. Там в отдельных каютах проживали судовой кок, он же Шеф, его помощник, Камбузяра, Прибор и буфетчица Лена. Начальником всей судовой хозслужбы был, разумеется, старпом.
Прибор страдал похмельем несколько дней и с трудом выполнял свои служебные обязанности по уборке судовых помещений. В основном он отлёживался в каюте, протяжно стонал на весь переулок и постоянно просил буфетчицу Лену приносить ему воду в трёхлитровой банке. Чувствовалось, что Прибор явно переигрывает в корыстных целях, но через пару дней его коварный план удался.
Лена была доброй и очень одинокой женщиной, к тому же матерью-одиночкой. Через день болезный вкрадчиво попросил своего - добрая женщина не отказала. Ну а старпому, как непосредственному начальнику буфетчицы по службе, просить даже не приходилось. Молочные братья женились по графику, и всем было хорошо.
Незадача случилась уже в Турции. Когда мы стояли под выгрузкой в порту Гемлик.
Береговые краны методично доставали из бездонных трюмов «Сантьяго» пакеты с листовым железом, мы стояли у трапа и болтали о наших перспективах на предстоящие месяцы рейса.
Вдруг из двери надстройки вышла семейная троица. Молча спустилась по трапу и двинулась в сторону ворот порта. Мы с Шуриком, как опытные мореходы, тут же заподозрили неладное.
Как говорил Вини Пух: «Это ж-ж-ж-ж неспроста!» Так оно и оказалось!
Прибор в Клайпеде зажёг по полной программе, и вскоре лёгкий дискомфорт плавно перешёл в банальный триппер.
Вслед за троицей к трапу вышел доктор Волобуев, сделав куда-то звонок по телефону, он примкнул к нам. Из телефонного разговора судового врача, состоящего из простых английских фраз, мы поняли, что троица направилась на консультацию к специалисту по весёленьким болезням, дабы совместно победить венерический казус.
Жара стояла жуткая, а у меня в холодильнике стояла коробка с пивом.
Мы угостили доктора, он расслабился и по секрету выдал нам врачебную тайну, подтвердив наши догадки: Прибор, не в силах осилить контрацептивные мероприятия, намотал на свои дерзкие гениталии трепонему в гостеприимном клайпедском притоне, и посредством буфетчицы угостил добытым своего молочного брата и непосредственного начальника. После чего старпом освоил деньги из судового культфонда, потратив их на оздоровление части членов экипажа в буквальном смысле слова.
Обратно на судно троица вернулась, синхронно прихрамывая на правую ногу, периодически морщась и потирая правые же ягодицы. Ещё через пару дней мы закончили выгрузку, и ещё месяца полтора мотались по Средиземке между Турцией, Грецией и Италией, собирая груз на Южную Америку.
Доктор Волобуев наблюдал пациентов ещё пару недель, после чего пришёл к выводу, что они практически здоровы. Как спаянная узами троица распорядились своим здоровьем дальше, нам было уже не интересно.
***
Начальник радиостанции был гнусным типом и стукачом. Поэтому пить ему было не с кем. После клайпедского похода Начальник заложил Радиста Мастеру, и бедолаге запретили сход на берег под страхом отправки на самолёте в кадры пароходства. Радиоспециалисты на судах, можно сказать, доживали последние дни, так как на смену старым радиостанциям приходила аппаратура ГМССБ, а для её эксплуатации радисты уже не требовались, справлялись штурмана. Та же участь ждала и судовых эскулапов.
Глядя в несчастные глаза Радиста, никто был не в силах отказать ему в такой малости, как принести с берега бутылку какой-нибудь местной жижи с градусами или просто налить стакан на дружеских посиделках. Начальник и нас периодически закладывал капитану, мол, механики отдыхают с рядовым составом, при этом употребляя. Негоже это, не по субординации. Но ходить и прихватывать отдыхающих от вахты на нижних палубах было ниже достоинства Мастера.
Мы с Шуриком частенько бегали по рынкам в поисках кальяна. Его попросил купить один наш общий знакомый ещё по Дзержинке, Миша Думинник. В своё время он учился па моём факультете на курс старше и был командиром отделения в нашей роте, при этом они с Шуриком были земляками. Мы давно работали на торговом флоте, а Миша продолжал служить, но в месте уже гораздо более тёплом и надёжном, нежели сырые трюма подводной лодки, а именно в Проблемной лаборатории училища в звании капитана третьего ранга. Валюты у него, конечно, не было, и он отдал Шурику два комплекта офицерской формы на продажу. На вырученные деньги он и просил купить ему настоящий кальян.
Форма туркам и грекам была не нужна, ибо наши соотечественники уже успели завалить этим добром все рынки. При этом турки просто не понимали, что за кальян ищут два бледнолицых идиота. И практически уже перед самым выходом, случайно, у русской крашенной блондинки, профессия которой в Турции называлась просто Наташа, мы узнали, что кальян в этой стране называется наргиле. Но было уже поздно, и парадная форма уплыла с нами в Колумбию.
***
Вахты сменялись своей чередой, дни проходили в будничной работе. Мы привыкли к своему старому «германцу», постепенно приведя в относительный порядок своё хозяйство. Тяжелее всего было без кондиционера в ЦПУ машинного отделения.
Судно шло в тропиках, и температура в машине поднималась выше пятидесяти градусов. Зато давали красное греческое вино, и это немного компенсировало повышенное потоотделение.
По вечерам мы собирались в каюте Артела или у Паши, смешивая дармовое вино с более крепкими запасами артельщика, которые он хранил в своей прохладной провизионке. Паша выставил в иллюминатор лист фанеры, который на ходу судна хоть как-то направлял поток влажного атлантического воздуха в каюту. Радист всегда оказывался поблизости, находясь в состоянии перманентного запоя. Его специально никто не приглашал, но выгнать страдальца ни у кого рука не поднималась. Вообще на флоте не принято зажимать и прятать питьё от товарищей по экипажу.
Старик «Сантьяго» уже неделю, трясясь всеми механизмами, шёл через океан. Погода стояла тихая, и судно шло как по озеру.
Как-то в очередной раз мы сидели после вахты в каюте Артела. Шурик только что сменился, а мне заступать предстояло только в четыре часа утра. Паша-Погос, как обычно, травил байки, к которым он примешивал изрядную долю гордости за сексуальные способности всех без исключения армянских мужчин, и себя, родимого, в их числе.
Спустя какое-то время в каюте нарисовался уже изрядно мутный Радист и тихо сел в углу в ожидании спонсорской помощи своему истомлённому жаждой и ожиданием организму. Его решили долго не томить, чтоб он, не приведи господь, не начал рассказывать какую-нибудь несмешную фигню из своей трудовой биографии в надежде заработать благотворительный стакан напитка.
Артел щедрой рукой налил полный стакан, употребив который, осчастливленный Радист тут же провалился в нирвану на койке хозяина каюты.
И тут в голову Шурику пришла гениальная мысль украсить наши посиделки грандиозным шоу. Народ был вовсе не прочь повеселиться. Шурик вспомнил про форму - сценарий инсценировки возник в наших головах молниеносно.
Моторист моей вахты Витька Абрамкин и сам затейник нарядились в форму, причём Витьке достался китель с погонами капитан-лейтенанта, а Шуре рангом выше.
В каюте задраили иллюминатор, задрапировали её всевозможными занавесками и сделали освещение максимально тусклым. Публика расположилась в коридоре за дверью, поставленной на фиксатор, и шоу началось.
***
На отдыхающего плеснули забортной водой. Тело Радиста зашевелилось с явной неохотой, при этом громко испортив воздух в каюте.
- Товарищ старпом, это и есть единственный спасённый с того ржавого «торгаша»? - громко спросил кап три у каплея.
- Точно так, товарищ командир, плавал привязанный к матрасу.
Организм на койке пытался перевернуться и встать на четвереньки.
- Кто такой, какая БЧ? - грозным голосом продолжал допрос потерпевшего кап три.
Радист с усилием открыл глаза. За похмельной пеленой несчастный начал с трудом различать силуэты двух офицеров, сидящих в полумраке, в надвинутых на глаза фуражках.
- Радиооператор сухогруза «Сантьяго де Куба», водоизмещением двенадцать тысяч тонн, - язык его заплетался, голова постоянно заваливалась на бок.
- Какая БЧ?
- БЧ четыре, - с потрохами сдал себя Радист.
- Вы находитесь на борту подводного ракетоносца, находящегося на боевом дежурстве у берегов вероятного противника.
У вашего судна на ходу отвалился винт, и оно затонуло. Весь экипаж утонул и был съеден акулами, которых натравили американцы армянского происхождения. Вас одного не сожрали, потому что от вас мерзко воняет. Почему вы не передали сигнал СОС, и не выполнили свой профессиональный долг? - Шурик явно перевоплотился в Лаврентия Павловича, и прямо-таки упивался ролью.
У бедного Вовы подкосились ноги, жиденькие волоски на его яйцевидной голове пытались встать дыбом.
- Я не... Я не мог, я был не в состоянии... Я болею сильно! - Радист мелко трясся, начиная понимать весь ужас положения, в которое попал. Он трезвел на глазах.
- Знаем мы, чем ты, блин, болен! Расстрелять тебя надо! Вот сейчас всплывём, шлёпнем тебя на палубе, и мясо за борт! - заорал на него каплей. Витька разошёлся не на шутку, как будто и в самом деле поверил во всё происходящее.
- Товарищ старпом, пока я командир, самосуд не допущу! Виновный предстанет перед судом военного трибунала, - смилостивился Шурик.
- Но нам негде содержать преступника, и запасы еды и воздуха ограничены! - Витьку понесло! Бедный Радист переводил взгляд с одного на другого, понимая, что решается его судьба.
- Будет сидеть в аккумуляторной яме и жрать сухари из жестяной банки. Потом в неё же гадить будет, выводить его некому, - принял решение «командир атомохода».
- А долго сидеть? - робко спросил «подсудимый».
- Да нет, не долго, месяцев восемь, но не волнуйся, это время войдёт в срок заключения, мы сделаем запись в вахтенный журнал, - успокоил беднягу старпом.
- Подсудимый, вам предоставляется последнее слово! - офицер решил закончить предварительное следствие, сдерживать хохот просто сил уже не было.
- Аааааа! Уууууу! Не надо! Я больше не буду употреблять на рабочем месте! Я искуплю! Аааааа! - Радист начал метаться, биться о переборки, потом от переизбытка чувств и страха перед неволей в аккумуляторной выгородке рухнул на койку и снова протяжно испортил воздух.
Такого финала публика за дверью не ожидала.
Хохот и ржание продолжались почти час. Взрослые мужики в конвульсиях катались по коридору, задыхаясь от смеха. Публика снова и снова переживала эмоции представления. Артистов хлопали по плечам и тянули в разные стороны.
Отдышавшись, вспомнили про Радиста.
Всё время артистического триумфа он лежал в том же положении и прерывисто дышал, бледный, как смерть.
Доктор Волобуев констатировал крайнюю степень нервного истощения на фоне могучего абстинентного синдрома. Моряки сжалились над жертвой розыгрыша и потащили тело несчастного полоскать в бассейн в тамбучине за пятым трюмом. Доктор сделал полный стакан оздоровительного коктейля из валерьянки, корвалола, пустырника, активированного угля и пары таблеток «Антиполицая».
Вова выжил, и через пару дней пришёл в себя. Пьяным его больше никто не видел.
Впрочем, это его и сгубило.
***
Начальник рации не преминул на следующее утро после шоу с удовольствием вложить своего подчинённого капитану в очередной раз.
Если бы Вова был, как обычно, дунувши, он бы молча стерпел очередное предательство, смирившись с очередным денежным штрафом, но трезвый Радист в гневе был просто ужасен! После очередного разговора в каюте мастера Вова вошёл в радиорубку мрачнее тучи. Он схвати толстенную книгу с радиокодами и от двери швырнул ею в обидчика. После этого с табуреткой в руке молча бросился на своего непосредственного начальника.
Начальник выскочил в коридор.
- Феликс Феликсович, убивают! Радист свихнулся! Зовите Волобуева! - орал стукач, вбегая в каюту капитана.
Радист с табуреткой погнался за обидчиком в жилище Мастера. Начальник спрятался за спиной капитана, подвывая от страха и одновременно клеймя позором вырвавшегося из пут алкогольной зависимости Радиста.
- Что у вас происходит?!- закричал на радиоспециалистов Мастер.
- Да пошёл ты на ...! Дай мне этого гада! Я убью эту сволочь и за борт выкину за все его пакости! - совершенно трезвый Радист, вспоенный коктейлем Волобуева, был неудержим как гладиатор.
На вопли дерущихся, застёгивая на бегу брюки, прибежал старпом, который в это время помогал буфетчице Лене убираться и менять постельное бельё в своей каюте. Вдвоём с капитаном они скрутили Радиста и вытащили в коридор. Начальник прыгал рядом и норовил лишний раз пнуть поверженного бойца из-за спин штурманов.
***
Радиста списали в Хьюстоне. На трапе, прощаясь с провожающими, Вова поднял вверх сжатый кулак и прокричал:
- Я отомстил этому гаду за всех вас, мужики!
Остающееся население в знак поддержки борца с несправедливостью захлопало, заулюлюкало и засвистело. Безобидного и беззлобного Вову было всем жаль, и все понимали, что на этом его карьера моряка загранплавания заканчивается. Уже в ноябре, в поезде «Новороссийск - Санкт-Петербург», когда наш экипаж сменили, капитан, выпивая в неслужебной обстановке, сказал всем открытым текстом:
- Начальник рации пакостил и стучал на вас весь рейс - так выкинули бы его за борт, и все дела! Если бы Радист меня не послал тогда на три весёлых буквы, то я бы его и не списывал с судна, - мы поняли, что Мастер всё-таки был наш человек, а Вове просто не повезло.
В Колумбии, в старинном городе Картахена, мы с Шуриком продали оба мундира нашего театрального реквизита донне Анне, владелице магазинчика всяких полезных мелочей и, спустя два месяца, купили-таки кальян - наргиле в Бейруте.
Может, он до сих пор стоит в Проблемной лаборатории.

КРАТККИЙ СЛОВАРЬ СПЕЦИАЛЬНЫХ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ.

Линия Швеция-Греция - из Балтики на Средиземное море с грузом леса или бумаги. Виток 45 суток. На линии работали лесовозы и суда учебной группы.
«Отоварка» - различное барахло, купленное на продажу или для личного употребления. Цена покупки обязательно должна быть намного ниже цены продажи на Родине.
«Простава» - ускоритель принятия положительного решения вопроса в алкогольном эквиваленте.
«Кэш» - то же, только в денежном, что несколько эффективнее первого.
«Мурмалайский флаг» - суда малоприличных государств, на которые в начале 90-ых годов готовы были идти работать наши моряки, когда родные пароходства яростно распродавались, банкротились и разворовывались. На этих судах платили, но совершенно не гарантировали уверенность в завтрашнем дне.
«Шульцем шустрить» - работать учеником или подсобником не по специальности в зрелом возрасте.
АСПТР - экспедиционный отряд Аварийно-Спасательных и Подводно-Технических Работ. Входил в став Балтийского Морского Пароходства.
Чоп - затычка из дерева.
Хомут - более сложное приспособление для заделки отверстий в трубопроводах. Две части стягивались болтами, прижимая к трубе резину или поранит, в месте прорыва.
Утиль-котёл - паровой котёл, работающий за счёт утилизации тепла от выхлопных газов главного двигателя. Устанавливается на выхлопной трубе. На ходу судна здорово экономит топливо.
«Динамка» - дизель-генератор.
«Блэкаут» - полное обесточивание судна.
ЦПУ - центральный пост управления главным двигателем. Помещение в машинном отделении, имеющее шумоизоляцию, систему вентиляции и кондиционирования.
Мастер - капитан судна.
Артельщик - ответственное лицо из матросов, отвечающее за расходование продуктов на коллективное питание экипажа. Получал доплату к основному заработку.
«Сорокот» - мужчина возрастом за 40 лет. Основной возраст зрелого специалиста на флоте.
Триппер (нем.) - гонорея, лёгкое венерическое заболевание, которое никогда не пугало моряков.
Аппаратура ГМССБ - аппаратура Глобальной Морской Системы Связи и Безопасности. В настоящее время эта автоматизированная система устанавливается на все суда. Эксплуатируется штурманским составом судов.
«Провизионка» - помещение для хранения продуктов на судне. Вотчина артельщика.
БЧ-4 - на военных кораблях боевая часть связи.

Горячая эстонская любовь...


В достопамятные советские времена всех подводников с атомоходов раз в год старались вывезти в учебные центры. Считалось, что после дальнего похода и отпуска экипаж надо подучить, напомнить забытое, и попросту переподготовить к выполнению очередных боевых задач. Мысль верная, но как всегда у нас водиться, умные люди, задумавшие это благое дело не приняли в учет два важных непредсказуемых фактора. Гибкость флотских планов и моральный фактор. Планы флота, что лето в Заполярье- то дождь, то снег, а то жара под тридцать. Радикально меняются на глазах. Поэтому экипажи кораблей ездили в центры, не тогда, когда надо, а тогда, когда командование решит. Некуда экипаж засунуть - вперед в учебный центр. Вот и ездили и перед отпуском, и просто так, временную дырку затыкая, да как начальству взбредет. А вот уже отсюда выползает и вторая составляющая - моральная. Представьте: молодого, здорового человека с офицерскими погонами берут и вынимают из унылых сопок с серыми домами, а засовывают в цивилизацию. Со всеми ее соблазнами, красивыми женщинами, шикарными ресторанами и полным отсутствием флотского начальства и ржавых пирсов. Ну, а если все это не дай бог вместо долгожданного отпуска, то тогда вообще держись! Отрыв по полной! Вот так опошляются здравые идеи умных людей.
Учебный центр кораблей нашего проекта располагался в Палдиски, небольшом эстонском городишке на берегу Балтийского моря. Прибалтика- советская заграница. Другой мир. Сорок минут электричкой- и ты в Таллинне, со всеми его башнями, древними улицами, ратушами и кабачками. Глаза разбегаются! Лишь бы денег хватило...
Наш экипаж загремел в Палдиски якобы перед отпуском, а по сути, вместо него, что потом подтвердилось. Видимо высокое морское начальство решило, что уходить в отпуск в начале мая абсолютное барство, и быстренько перенаправило нас поучиться. На полтора месяца. Потом оказалось, что на все три. Ну и поехали, получив на существование месячное денежное содержание, что для дальнейшего повествования знать крайне необходимо. С каким настроением рассаживались по вагонным купе мичмана и офицеры, объяснять надеюсь не надо. Отпуск был на расстоянии вытянутой руки, и на тебе! Поучитесь мальчики! Знания- сила! Рассказывать о том, что с горя народ поглощал алкоголь в неимоверных количествах все дорогу, думаю, смысла не имеет. И так все понятно. Поэтому прибыл наш экипаж в славный город Палдиски далеко не в лучшем настроении.
Но скоро народ оттаял. Наличие денег в карманах и красоты псевдозападного мира свое сделали. Люди начали расслабляться на полную катушку. Правда, дозированно. Распорядок жизни военных командированных в Палдиски был строго регламентирован. Городишка был закрытый, с серьезным КПП и стальными правилами. На всех нас по приезду выписали опускные билеты, и проштамповали их не нашей печатью, а штампом местного коменданта. Поэтому в рабочий день выехать из поселка было просто невозможно. Отпускные хранились у командира, и раздавал он их в субботу утром, ну, в крайнем случае, вечером пятницы. Остальные дни недели офицеры и мичмана, перебивались, как могли внутри гарнизона, правдами и неправдами доставая спиртное, и неторопливо занимаясь бытовым пьянством в номерах казенных гостиниц. Время для пьющего человека было и на самом деле тяжкое. Горбачев только, что объявил Советский Союз зоной трезвости во всем мире, и магазины, доселе ломящиеся от спиртосодержащих напитков опустели. Благо, что Прибалтика в этом вопросе оказалась поумнее, и не стала запрещать хотя бы пиво, как продукт. Его в магазинах хватало. С десяток сортов. Да и вино, кое- где без талонов продавали. И слава тебе господи, прибалты не дошли до того, чтобы в ресторанах продавать лишь по двести грамм на душу. Приносили, сколько закажешь. Вот мы и ждали выходных, чтобы закусить в ресторане сочным эскалопом, и запить его коктейлем из двух частей водки «Столичной» и одной части ликера «Вана Таллинн».
После первых двух- трех недель субботний поход в ресторан стал своего рода ритуалом. По утрам, как с незапамятных времен было, заведено в вооруженных силах, экипаж собирали побездельничать. Официально мероприятие называется ПХД, что в переводе значит- парко- хозяйственный день. Ну, скажите на милость, какой нормальный офицер или мичман, после недели посвященной не только учебе, но и в равной степени уборке территории центра, в субботу утром снова начнет мести дорожки, и собирать бумажки. Только сумасшедший. Так, коротая время в перекурах и трепотне, мы дожидались заветной раздачи отпускных билетов, мчались в гостиницы, переодевались, а дальше... Свобода!
Ужинали мы почти всегда в городишке Кейла, что на полпути от нас к Таллинну. Ужин, как правило, растягивался до глубокой ночи, а точнее до последней электричке на Палдиски. В Таллинн ездили в основном по воскресеньям, с утра погулять, в пивных ресторанах посидеть, горячего вина в Девичьей башне попить. Отдохнуть от привычных лиц, одним словом.
Через полтора месяца у народа постепенно начали подходить к концу деньги. Ко всему прочему, командир официально объявил, что на Севере мы и на фиг никому сейчас не нужны, поэтому командование флота доверяет нам ответственную задачу помощи в подготовке центра к общефлотскому слету адмиралов. Люди в погонах зароптали. Что за дела? Пошел второй месяц, деньги кончились, отъезд отложился на неопределенный срок, хоть сигареты- то купить надо на что-то? На докладах командиров боевых частей началось брожение. Командиру открытым текстом передавалось законное возмущение личного состава финансовым вопросом. Командир оказался с ними солидарен. В те недалекие застойно- советские времена денег на зарплату почему-то всегда хватало, не смотря на загнивающий строй и большевистскую идеологию, а поэтому командир получал свою зарплату вместе с экипажем, а не так как ныне, когда командиры всеми правдами и неправдами получают деньги сами по себе и желательно месяцев на пять вперед. Так вот наш командарм, со вздохом осмотрев тощий кошелек, дал приказ готовить гонца в Гаджиево за нашим денежным довольствием.
На тот момент нашим экипажным финансистом трудился капитан- лейтенант Носков Серега. Мужик компанейский, с юмором, Серега от природы был слегка подслеповат, но очки носить стеснялся, отчего имел вечно рассеянный взгляд и постоянно выглядел слегка поддатым. А он и так был не дурак заложить за воротник, за что периодически и страдал. Дело в том, что Серега в поддатом виде становился абсолютно неуправляем, лез туда, куда глаза смотрят, короче говоря, из тех, кто вечно ищут на свою задницу приключений. Любитель экстремальных ситуаций. На практике это выглядело примерно так: после третьей стопки глаза Сереги покрывались мутноватой поволокой, как у крокодила, он закуривал сигарету, причем, стряхивая пепел вокруг себя, не обращая внимания ни на кого и неожиданно обращался к кому- нибудь из компании, или просто сидящих за соседним столиком с дурацкой фразой, вроде «а, по морде?». Незнакомых с особенностями Серегиного характера, такое обращение мало радовало, и начинал развиваться конфликт, частенько переходящий в недостойный флотского офицера мордобой. Своих Серега мало- мальски слушал и в пьяном состоянии, поэтому во время наших банкетов в общественных местах контроль за ним старались не терять, и своевременно приструнивали. Но, не смотря на всё, финансистом Серегу держали. Отчасти оттого, что экипаж долго сидел на берегу и других кандидатур было маловато, отчасти от того, что общительный Носков был в прекрасных отношениях со всей финчастью, и постоянно крепил их бутылкой с мужчинами и конфетами с женщинами, отчего иногда проворачивал дела невозможные при стандартном подходе. Так вот именно его отрядил командир в родную базу за деньгами, снабдив необходимыми бумагами и пачкой чистых листов с печатью на всякий случай. И предстояло Носкову получить наши кровные аж за два месяца. И принимая в учет, что тогда грабили и обирали гораздо меньше, чем ныне караул сопровождения Сереге не выделили, посчитав это за барство. Оперативно собравшись, Серега вечером того- же дня отбыл в пункт постоянного базирования.
Тем делом, в связи с окончательным оскудением кошельков мы были вынуждены в ближайшую субботу отменить традиционный поход в Кейлу и довольствоваться малым, то есть посиделками в номере. Надо ли говорить, что Серегиного возвращения большинство народа ожидало как манны небесной. Всю следующую неделю экипаж провел в гаданиях, успеет или не успеет Носков подъехать к выходным. И Серега не подкачал! Приехав поздно вечером в пятницу, в субботу утром он стоял на построении, в строю экипажа, сжимая в руках объемистый дипломат набитый вожделенными ассигнациями. Народ был в полном восторге. Сразу после официальных объявлений в казарме был выставлен стол, и к нему выстроилась очередь офицеров и мичманов. Выдача довольствия продолжалась до обеда. Между делом, Серега, лихорадочно разрывающий пачки с купюрами, успел шепнуть нам, что вечером обязательно присоединяется ко всей честной компании едущей в кабак. Мы естественно не возражали, а только приветствовали.
В 17.30 наше сообщество стартовало посредством электрички в направлении Кейлы. Ядро компании составляли молодые старшие лейтенанты одного года выпуска: громогласный здоровяк- акустик Дуев Юра, язвительный штурманенок Лукашевич Серега, его не менее язвительный командир «большой» штурман каплей Тетюев Шура, комдив три Валовик Андрей и два лейтенанта, Саша Палехин и я. Ну и само- собой Носков. Серега раздавал деньги до упора, стараясь выдать всем и все, и поэтому присоединился к нам только на перроне вокзала, запыхавшийся, но веселый.
Ресторан в Кейле был популярен не только среди вояк многочисленных частей расположенных вокруг, но и у местного населения, и попасть в него по субботам было проблематично. Либо приходи к открытию, либо имей свою лазейку. Мы имели лазейку. Как- то раз, пытаясь пробиться в переполненный ресторан, мы с Палехиным разговорились со стариком- швейцаром Петровичем, и выяснилось, что он капитан 2 ранга запаса, осел в Эстонии лет двадцать назад, а швейцарствуя прирабатывает к пенсии. Закрепив знакомство несколькими десятками рублей и бутылкой водки, мы получили доступ в ресторан в любое время независимо от наличия свободных столиков, а внутри уже разбирались с официантками отдельно и, как правило, успешно. Либо нам выносили из подсобки отдельный стол, либо подсаживали к кому- нибудь. К тому же в ресторане существовала практика резервирования мест, когда можно было заказать столик на следующий выходной, не платя за это ни копейки, и зная точно, что твое место будет свободно минимум часа два после вечернего открытия ресторана.
Так произошло и в этот раз. И хотя у входа в ресторан теснилась внушительная толпа жаждущих водки, женщин и музыки, Петрович без вопросов, и, не обращая внимания на возмущение других соискателей свободных мест, пропустил нашу компанию внутрь. Знакомая официантка без лишних вопросов, получили причитающуюся ей «премию» и начала нас рассаживать. К сожалению, вместе за один стол попасть не удалось, поэтому Носков, Лукашевич и Тетюев оказались за одним, а Дуев, Палехин, Валовик и я за другим, поодаль друг от друга.
Не знаю, что заказывали на нашем втором столе, а мы, не заглядывая в меню, попросили традиционный набор. Эскалоп с гарниром, салат «Столичный», две бутылки водки и бутылку «Вана Таллинна». Эскалопы здесь творили замечательные, ровно в три раза больше, чем в ресторанах средней полосы и крайнего Севера, сочные и из хорошего мяса. Ну, а салаты во всех кабаках Советского Союза были одинаковы по рецептуре и составу, словно писались по единой для всех инструкции министерства пищевой промышленности. Выпили. Закусили. Поговорили. Сначала о жизни, а потом естественно свернули на службу. Расстроились и выпили. После третьей начали приглядываться к залу. Даже на пьяный глаз четко просматривалось деление сидящих за столиками на две группы. Шумно что- то обсуждающие, размахивающие руками и непрерывно курящие мужчины в обрамлении большого количества бутылок и тарелок, несомненно, являлись представителями русской нации, и самой ее лучшей части- офицерства. Другая часть людей находившихся в зале, была в явном меньшинстве, сидела тихо, скромно, без лишнего шума и раблезианства на столе. Это было местное население. Из- за их столов слышались приглушенные разговоры на эстонском языке, но все- же главным отличием их было присутствие за столами женщин. Да-да. Именно женщин. К величайшему нашему разочарованию, эстонские женщины относились к нам безразлично. То ли им своих мужчин хватало, то ли общение с иноземцем считалось неприличным, но аборигенки обходили нас за три версты, и в контакты старались не вступать, за исключением постоянно проживающих в Эстонии соотечественниц и девушек с самой древнейшей профессией. Но так, как первых было не так много, а со вторыми в те времена никто из нас не умел толком и общаться и обращаться, то в большинстве случаев мы коротали ресторанные вечера в сугубо мужских компаниях, изредка пытаясь пригласить на танец эстонских мадам. Да и не особенно хотелось! Танцуешь, шепчешь девушке на ухо приятности всякие, а она мурлычет тебе в ответ не на могучем русском, а на тягучем эстонском, хотя русский знает, стерва белокурая! А ты думай, что она там верещит тебе- может, рассказывает гадости всякие и какой ты козел, офицер военно-морского флота. Ну, вообщем мы и сами старались на знакомства не навязываться, и контачить с местными только по мере надобности.
После первых двух бутылок, сделали перерыв, во время которого неутомимый Дуич, обнаружил то, о чем мы не догадывались все вечера проведенные в этом увеселительном заведении. Оказывается, справа от эстрады была незаметная дверца, за которой скрывался уютный банкетный зал, и что самое главное в нем шла свадьба одного лейтенанта- летчика, из расположенного невдалеке гарнизона военных авиаторов. И самое главное, что там было пруд- пруди нормальных девушек и женщин, для которых роднее русского языка никакого другого не было. В настоящий момент в банкетном зале шла торжественная часть свадебного ритуала, и разведав обстановку, тактичный Юра предложил временно вернуться за свой стол, пока ход событий на свадьбе не перерастет в обычное русло, то есть в нормальную советскую пьянку. Вот тогда можно к ним и присоединиться. А пока Юра, приняв на себя пост главы нашего стола, заказал еще «огненной воды» для достижения большего тонуса. Подавляющее большинство в лице меня и Палехина Юру поддержало, не смотря на слабое сопротивление Андрюхи Валовика, которому от природы хватало двух бутылок крепкого пива, чтобы выглядеть здорово поддатым. А Палехин, являясь единственным и непосредственным подчиненным Валовика и терпя от того ежедневные упреки за все дела в дивизионе, страстно желал напоить начальника до детского состояния, чтобы хоть здесь отыграться за ежедневные мучения. Мы уселись за стол и принялись уничтожать вновь поданные напитки и закуски и подзабыв по пьяной лавочке про наш второй стол.
А там дела шли очень интересно. Эстеты штурмана, с самого начала повели светскую беседу, в которой Носков с его более приземленными запросами, явно оказался лишним. Первое время он пытался говорить с корабельной аристократией на их языке, потом плюнул и, приналег на водочку, с тоской поглядывая на наш стол. Подсаживаться со своим стулом здесь было не принято, и Носков потихоньку начал нализываться, чего он страстно хотел все время с начала поездки, так как свободу действий получал только в таких общих выездах экипажа, а остальное время тихо страдал под гнетом жены, отличавшейся чрезвычайно вредным и склочным характером. Вот так, постепенно заменяя кровь алкоголем, офицер Носков дошел до точки «кипения», то есть до состояния которого допускать было нельзя. Углубленные в себя штурмана момент этот упустили, и не обратили на появившийся в глазах Носкова нездоровый блеск. А Шура вспомнил поездку домой, наказания от жены в виде недоступа к телу, вечные упреки и ругань, и захотел любви. В самом простейшем ее понимании. Телесном. Голова Шуры разом освободилась от лишних мыслей, а глаза начали работать в режиме перископа выискивающего цель, которую необходимо поразить. И цель нашлась! Через пару столиков от них сидели трое. Две симпатичные блондинки двадцати- двадцати пяти лет и мужчина ближе к тридцати приятной наружности. Справедливо рассудив, что одному мужику две женщины многовато, Шура набычился, встал и направился к ним.
Как воспитанный офицер, Носков приблизясь к столу решил представиться.
- Честь имею представиться! Старший лейтенант Носков Александр! Разрешите присесть?
За столом компании был свободный стул, и Шура твердо вознамерился остаться с ними. Компания с любопытством посмотрела на пошатывающегося офицера.
- Ааааэ... Моллллодой чэллллооовек обращчаээтса к нааам?- спросила одна из девушек с очень сильным эстонским акцентом. Эстонки, так эстонки промелькнуло в голове Шуры, значит не надо будет по скамейкам ошиваться.
- Именно так! Разрешите присесть?
Мужчина с интересом поглядел на Носкова, и совершенно без акцента спросил:
- Старлей, а у вас что принято к дамам без шампанского подходить?
- Прошу прощения, не сообразил!- Шура плюхнулся на стул и царским жестом поманил проходящую мимо официантку.
- Девушка, пожалуйста, сюда бутылку шампанского! Нет, две бутылки и мороженое всем! - Шура достал сигарету и прикурил.
- Сейчас принесу. Давайте знакомиться. Вот как вас зовут?
Девушка, к которой адресовался вопрос тихо засмеялась, и сказав что- то подруге на эстонском представилась.
- Лэйла.
- А вас?- Шурина голова провернулась в направлении второй подруги.
- Норма.
Шура исподлобья поглядел на молчавшего мужчину. Его мало интересовало, как того зовут, но знать какая из двух его подруга было бы неплохо. Носков молча протянул руку. Тот пожал ее и назвался.
- Арвид.
Шура несказанно удивился. Ему показалось, что человек, говоривший с ним если не русский, то уж никак не эстонец.
- А я думал, что ты русский, акцента то совсем нет.
Мужчина криво улыбнулся, и пояснил:
- Долго в России работать пришлось, вот и выучился.
Официантка принесла шампанское. Шура по гусарски перехватив у нее бутылку, натренированным жестом сорвал фольгу и аккуратно отстрелил пробку, не пролив ни капли.
- За знакомство!
Шампанское с шипеньем наполнило бокалы. Чокнулись. Выпили. Вот этого Шуре и не надо было делать. Шампанское, скатившись в желудок вступило во взаимодействие с находившимся там изрядным запасом водки и... Как известно, водка- хорошо, а с шампанским еще лучше! Катализатор сработал, и Носкова, словно корабельной кувалдой по затылку двинули. Через минуту в глазах поплыло, мысли окончательно спутались и все барьеры были отброшены.
- За прекрасных дам!
Шура снова наполнил бокалы, не обращая внимания на то, что девушки не выпили ранее налитое, а Арвид вообще только пригубил свой бокал. Носков встал и произнес прочувственную речь о женщинах, их красоте, видимых и невидимых достоинствах и прочих прелестях женского пола. Выпил. Пили ли другие, его уже не интересовало. Налил заново. Снова долго говорил ни о чем и выпил. И так дальше. Вскоре шампанское кончилось. Обведя туманным взором стол, и не обнаружив тары с содержимым, Шура нетерпеливым жестом снова подозвал официантку.
- Девушка!!! Бутылку шампанского и... и... водки!
Официантка подошла и с сомнением поглядела на развалившегося на стуле Носкова.
- Молодой человек, вы сначала это оплатите, а потом снова заказывайте. Да вам, наверное, хватит уже...
Шуру такое некорректное обращение возмутило до глубины его пьяной души.
- Дэвушка!!! Сколько мне надо, я и сам знаю!!! Вы несите шампанское, я за все плачу! И за себя, и за всю компанию!
И тут рука Шуры залезла в нагрудный карман куртки и появилась оттуда на свет с увесистой пачкой пятидесятирублевых ассигнаций.
- Несите!!! У меня таких бумажек знаете сколько?! Я вас тут всех куплю!!! Шампанское!!!
Шура помахал пачкой перед лицом официантки, и улыбаясь пьяно- хитрой улыбкой спрятал деньги обратно в карман.
- Только никому не говорите, тссс...
Денег у Носкова при себе и правда было много. Очень много по тем временам. Тысяч восемь. На машину хватит и еще останется. А дело все в том, что, раздавая получку экипажу, Шура так и не смог выдать все. Кого- то пораньше отпустили, кто- то был на вахте, кто- то просто решил получить позже и в итоге на руках у Шуры осталась внушительная сумма. Оставлять ее в гостинице Шура побоялся, а в себе и своей силе воли и предусмотрительности, как и все мужчины, нисколько не сомневался, поэтому, напихав карманы казенными деньгами, отчалил в ресторан. Мы, к сожалению этого досадного факта не знали.
Дальнейшее для Шуры происходило как в дымке. Ставший родным и близким Арвид, подливал шампанское, говорил, услужливо подносил зажигалку. Девочки тихо щебетали, перемежая русскую речь эстонскими фразами, а Лейла вообще пододвинула стул поближе к Шуре и, положив руку ему на плечо перебирала пальчиками его шевелюру. Носков уже без стеснения гладил ее ногу под столом, и даже пытался залезть под юбку, а Лейла нежно, но твердо пресекала эти попытки, позволяя, правда продолжать поглаживания. Наконец Шура достиг такой кондиции, что желание завалить Лейлу на стол и овладеть ею среди салатов и бифштексов стало невыносимым.
- Офииициааант! Счет!
Шура наклонился к уху Лейлы и жарко зашептал:
- Лейлочка... пойдемте погуляем... что то здесь душно стало... у вас парка поблизости нет? Со скамейками... Вы такая симпатичная женщина... слов нет! С таким чудным задо... телом!
Подошла официантка. Шура расплатился не считая, поглощенный пьяными мыслями о предстоящем блуде.
- Зачем бродить где-то по улицам? Давайте пойдем ко мне. Свой дом, хорошая музыка, свечи... Да и спален у меня несколько...- Арвид, по дружески положил руку на плечо Шурику.
- Давай возьмем дамам еще шампанского, а нам водочки. А то ночи короткие, вдруг чего не успеешь...
Арвид многозначительно улыбнулся, и украдкой показал глазами в сторону Лейлы. Затуманенное сознание Носкова из всего сказанного уловило только то, что где-то близко есть дом, в которой есть спальня, в которой само собой есть кровать...наверное, большая, и в эту кровать, он старший лейтенант Носков обязан уложить Лейлу, и устроить ей «полярную ночь». А вот все остальное, просто ерунда. Поэтому, судорожно вцепившись в Лейлину коленку, Шура, не возражая, расплатился за позвякивающий пакет, который принесла официантка, после перешептываний с Арвидом. Потом они встали и ушли.
К нашему стыду, отряд не заметил потерю бойца. Исчезновение Носкова обнаружилось минут через сорок, когда интеллектуальный запас штурманов иссяк, а Валовика мы уже пару раз отводили в гальюн под руки. Попытавшись трезво оценить состояние компании, мы пришли к выводу, что Носкова среди нас нет, и что сами мы через полчасика будем в таком же нетранспортабельном состоянии, как и Валовик. Поэтому было принято решение выдвигаться на электричку, да к тому же и время было уже позднее, и до последнего поезда на Палдиски оставалось с полчаса. Так, что до гостиницы мы добрались без потерь, вот только окончательно впавший в детство комдив два по дороге пытался выплакаться на плече каждого, и обслюнявил головы до ног своего Палехина.
На следующий день, ближе к обеду мы собирались в Таллин. Посидеть в пивном ресторане, которых на другой территории Советского Союза не наблюдалось, как класса. Пожевать швабские сосисочки с кислой капустой, постукаться пузатыми немецкими кружками. Позавтракав в небольшом кафе недалеко от гостиницы, мы с Палехиным возвращались обратно, когда из окна соседнего с нами здания, где жили штурмана, с которыми обитал и Носков, нас очень энергичными жестами начал подзывать Лукашевич.
- Мужчины, поднимайтесь с нами, тут такое....просто оборжетесь!
Естественно мы к ним зашли. Картина была и правда впечатляющей. В четырехместном номере обитали Дуев, Лукашевич, Валовик и Носков. Так вот все валялись на своих кроватях и просто заходились от смеха. А вот на четвертой кровати, с обреченным видом сидел Носков. Боже, как он выглядел! Левый глаз венчал, поистине космических масштабов фингал. Причем, на удивление, отека не было, и из этой «черной дыры» сверкал слезящийся зрачок. Одет был Шурик, тоже довольно своеобразно. Он был в простой, голубоватого цвета майке, какие дают в детских домах, или комбайнерам в далеких и бедных деревнях Нечерноземья. Вместо брюк, на Носкове были наши родные, советские, синие, спортивные хабэшные штаны- треники. Ну, помните, те, на которых на третий день носки, оттягивались коленки. Они были размера на четыре больше тщедушного Шуркиного тела, подкатаны, чтобы не волочиться по земле, отчего придавали Шурик такой босяцкий вид, что его можно было сразу снимать в каком-нибудь криминальном фильме, типа «Будни уголовного розыска», на переднем плане массовки в сцене «Арест обитателей притона». Но апофеозом всего этого натюрморта были башмаки. О, это было что-то непередаваемое! Они были размера 52-го и при желании, Шурик мог использовать их вместо кепки, они были без шнурков, отчего казались еще огромнее и монолитнее. Ко всему прочему, они были ужасно древние, как будто их откопали на уже давно заброшенной свалке. Было видно, что эту одубевшую до каменного состояния и обесцветившую кожу, на ноги не обували уже очень и очень давно. Вообщем, выглядел Носков, как человек на последней стадии моральной и физической деградации.
Наше веселье, отчего-то Шурику не передавалось. Напротив, он медленно раскачивался, и, глядя прямо перед собой, а по большому счету просто в никуда, периодически обхватывал голову руками и шептал:
- П...ц, полный п...ц. Что делать? Что делать?
Когда мы отхохотались, Дуев пояснил ситуацию.
- Прибрел наш Шурик часа полтора назад. Это он еще умылся, а то еще хлеще картинка была. До сих пор не можем добиться, что это он за карнавал устроил...И где его вещи....
В этот момент Носков словно очнулся. Он обвел нас всех взглядом, взял со стола сигарету, закурил, и, заглатывая дым начал рассказывать. Из его рассказа следовало, что как они ушли из кабака, он не помнил. Как и куда шли тоже. Кажется, более всего он запомнил Лейлины ягодицы, и то наощупь. Лицо ее, он тоже помнил, но как-то туманно. Пока они шли по ночной Кейле, выпили из горлышка одну бутылку шампанского. В доме продолжили пить, и Шурик все более нагло производил поползновения под Лейлину юбку, причем видимо не без успеха, так как твердо заявил, что она носит чулки, а не колготки, и трусики у нее как ниточки. Когда, наконец, Шурина похоть готова была уже выплеснуть при всей компании, Лейла повела его в спальню, предложив по дороге принять душ, а она мол, будет ждать уже в постельке. Распаленный желанием офицер, спотыкаясь и цепляясь за стены бросился в душ, разделся, но вот ополоснуть чресла не успел. Откуда-то в душе материализовался Арвид, взял ничего не понимающего Носкова, и как он был в трусах и босым, выволок на улицу. Там Шурик, слегка протрезвевший от такой силовой акции, попытался восстановить статус-кво, за что получил конкретно в глаз, после чего временно потерял ориентацию в пространстве, а, придя в себя, обнаружил, что лежит где-то под забором. Причем злодей Арвид проявив несвойственный бандитам гуманиз, бросил Носкову на грудь эту самую майку и треники. А эти чудовищные башмаки, Шурик нашел где-то на обочине сам, ибо босиком ходить не любил с детства. Так, как из личных вещей и документов при Носкове остались одни лишь трусы, а они не могли удостоверить его личность при въезде в донельзя засекреченный городок Палдиски, то и добирался до него Шурик то вдоль дороги по перелеску, то, просто плутая среди деревьев, а мимо КПП просто прополз, вспомнив курсантские навыки курса молодого бойца. Самое интересное, что все это он проделал ночью, с блеском подтвердив правило, что везет всегда, дуракам и пьяным. Видимо, движение в направлении своей кровати происходило чисто автоматически, потому- что истинную глубину происшедшего, Носков осознал, только усевшись на свою койку. У него отобрали не только одежду, обувь, часы, документы...У него увели нерозданные деньги экипажа. И от этого хотелось умереть на месте...
Наш смех как-то сразу угас. Смешного в происшедшем было мало. А что делать в такой ситуации не знал никто.
Самый старший, как по возрасту, так и по должности, Дуев категорично заявил:
- Без милиции дело не решим. Никак. Надо идти прямо сейчас, по горячим следам.
Носков просто взывал.
- П...ц!!! Милиция...да мне...да..я...Ни звания не видать, ничего...мужики, а может как-то без милиции обойдемся, а? Я лучше назанимаю, отдам....
Ну, тут мы все не согласились.
- Шурик, а твои документы? Типа потерял? А если они всплывут...и не там, где надо? Надо идти в милицию. Надо Шурик, надо...
Но тут очень дельную и взвешенную мысль подал Дуич.
- Так. Всем молчать! Слушай сюда! Надо сначала не к командиру идти. Надо идти к Маркову домой!
Все притихли. Даже Носков опустил руки от своей бренной головы и уставился на Дуева. Марков был старым капитан-лейтенантом, который, будучи еще лет десять назад в Палдиски на новом формировании, женился на местной жительнице. Жена его была русской, дочерью такого же флотского офицера, который продолжал преподавать в учебном центре. Жили они здесь давно, Палдиски большим городишком не был, и Марков давно уже стал здесь своим человеком.
- Сначала к Маркову, он здесь все выходы знает. Если там глухо, тогда уже и к командиру и в милицию двинем.
К Маркову они пошли вдвоем. Дуев и приодевшийся в более презентабельный наряд Носков. Мы остались ждать в гостинице. Ждать нам пришлось долго. Часа четыре.
Потом они вернулись. Я в своей жизни не видел более счастливого человека, чем Носков в тот день. Мне кажется, он был готов целовать и обнимать всех, он был просто неудержим в проявлении своего всепоглощающего счастья. И он принес с собой сумку со своими вещами, а одной рукой прижимал к сердцу пакет. Пакет с деньгами. А решилось все очень просто. Марков, на их счастье оказался дома. Как и его жена. А вот родной старший брат жены служил в милиции. Оперативником. В уголовном розыске. В самом Таллине. И он, по счастливой случайности оказался в свой выходной день у них в гостях. А, судя по тому, что палдисская милиция по первому звонку выделила ему «УАЗ» и пару сержантов, в уголовном розыске он был не последний человек. Минут тридцать им понадобилось на то, чтобы, поколесив по улицам дневной Кейлы, Носков вдруг, каким-то звериным чутьем, а не глазами, определил дом, в котором он вчера кутил. Дальнейшее оказалось делом техники. Сержанты перекрыли отходы из дома, а Марковский родственник позвонил в дверь. Те, кто были в доме, видимо понял все сразу. Судя по всему, Арвид был тертым малым, так как, выскочил на улицу, чуть ли не из слухового окошка, откуда его никто не ждал. Но он имел глупость перепрыгнуть забор, именно в том месте, где ожидали исхода операции Дуев и Носков. Вследствии чего, когда проморгавшие его милиционеры выбежали на улицу, Арвид валялся на земле в нокауте, в который его послал бывший кандидат в мастера спорта по боксу капитан-лейтенант Дуев, а старший лейтенант Носков с блаженной улыбкой прижимал к груди сумку. Судя по глазу Арвида, удар Дуева был более профессионален, так как вся его правая половина, минут за пять, стала похожа на печеное яблоко, а уж о глазе и говорить нечего. В милиции обнаружилось, что в изъятой сумке денег гораздо больше, чем было отнято у Носкова. Вопрос решили по человечески, вычеркнув из всех протоколов историю с Носковым, вернув ему деньги и одежду. А вот с грабителем оказалось интереснее... Пока Носков и милиция пересчитывала купюры, дежурный по отделу милиции проверил ориентировки, и оказалось, что этот самый Арвид буквально на днях объявлен во всесоюзный розыск, за серию ограблений в Таллинне, и лавры его поимщика достаются Марковскому родственнику. Все остались при себе и довольны, только вот Носков месяца два ходил в черных очках, а в этот день, почему -то не поехал с нами в Таллин. До командира все-же какие-то слухи о происшествии дошли, но на все вопросы о синяке, Носков твердо отвечал, что по пьяной лавочке въехал в дверной косяк. На тот момент в стране вовсю боролись с водкой и вином, поэтому ответ Носкова был просто вызовом идеологии партии и политике правительства, а посему был принят за правду и тема синяка постепенно сошла на нет...
Вот такая она, горячая эстонская любовь...