Случилась как-то в нашей мотострелецкой дивизии война. Ну как война - КШУ. Командно-штабные учения. А война на бумаге - это вам не цацки-пецки. Всё должно быть красиво и по правилам.

Те, кто сталкивался с этим, в курсе, что это за геморрой: война вроде на бумаге, а подъёмы по тревоге, ночные бдения в штабах и казармах самые настоящие. Я, будучи командиром мср, знал, что это такое. Но теперь я был начальником штаба мсб и этот гемор должен был прочувствовать во всех прелестях.

Накануне войны комбатов и НШ собрал в мобклассе НШ полка и объявил, что на нас нападут в понедельник. Вероломно и без предупреждения. Поэтому - к утру понедельника у всех карты с решением на оборону.
Мой комбат - суровый вояка, прошедший Крым и рым, сказал: не посрами, и скрылся в тумане. Я поплёлся в секретку за картой. Предстояла долгая ночь с рисованием.

Взяв двух самых грамотных писарей батальона, я принялся ваять пояснительную записку, а писари - рисовать карту. Данные о том, кто на нас напал, у меня были. Почти к утру всё было готово. С одним лишь НО!
Я не хотел участвовать в ВОЙНЕ. Взял и уничтожил батальон тактическим ядерным ударом противника. Не, нуачо, он же может так!? Собрав наспех карту и поясниловку, я побежал в штаб полка.

А там уже все и какой-то проверяющий со штаба округа. Комбат спросил:
- Всё ли готово?
Капитан ответил:
- Всё!
И понеслась... Я развесил карту на плакатнице, всучил комбату поясниловку с решением и затаился в глубине мобкласса.

КП, НШ полка и проверяющий сидели в президиуме и скучали. Всё ж по старой схеме - ничего нового. Комбат начал доклад: противник, хуё-моё, силами до тьмы наступает в направлении Пупкино-Залупкино. 1 мсб занимает район обороны с задачей не допустить и т.д...

Дойдя до пункта с решением на оборону, комбат поперхнулся, но быстро сориентировался и продолжил: Противник применил тактический ядерный удар. Уничтожено до 90% личного состава и техники. В сложившейся обстановке батальон задачу выполнить не может... Занавес.

Все оживились. Хрюкнул от злости НШ полка. А проверяющий сказал: Такого я ещё не видел - так грамотно отмазаться от КШУ...
Итог таков: батальон в КШУ не участвовал, по тревогам не поднимался. Вот только все наряды были наши, но это много лучше войны...

Турук

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

Часть первая, дальневосточная

1. Ввод в строй лейтенанта Ф.

Звездолётами бредил я мальчиком,
но рассеялись бредни, как дым,
и поехал я в полк магдагачинский,
на Ми-8 летать бортовым.

Обозвали меня по прибытии
двухгадюшником и пиджаком,
дали коечку мне в общежитии,
и матчасть - без винта и движков.

Налетели борттехники стаею,
инструментом клейменым звеня,
поменяли, законтрили, вставили,
и отправили в небо меня.

Укатали стажёра в «коробочках»,
повозили по зонам - и вот
по далёким по командировочкам
загремел мой обшарпанный борт.

Той зимой поднабрался налёта я.
Помогали быть с небом на ты
куртка с мехом оранжевым лётная
и собачьего меха унты.

Маслопузый, весёлый, потасканный
по амурским седым небесам,
звал я борт свой, конечно же, ласточкой,
и чехлил свою ласточку сам.

Пролетели деньки становления -
из орлёночка вырос орел.
И на пьянках, и на построениях
стали звать меня запросто:
- Фрол!

2. Первый прыжок

Февраль уж наступил.
Ветра лизали «взлётку».
Позёмок оплетал мои унты.
Я степ унтами бил,
зубами бил чечётку,
а борт уже раскручивал винты.

Дэ пятый за спиной,
на животе - запаска,
судьбы моей злодейки поворот.
А жизнь прошла, как сон,
а жизнь была, как сказка!
И вот уже всхожу на эшафот.

Набрали высоту.
Земля была небрита,
и ветер холодил мое лицо.
Я выпал в пустоту,
и с нецензурным криком,
что было силы, выдернул кольцо.

Перкаль зашелестел,
как парус, хлопнул купол,
и я повис в бездонной тишине,
и долго так висел.
Я даже крикнул глупо:
«Да сколько здесь ещё болтаться мне?!»

Вот тут и понеслась!
Сосняк грозил когтями,
как тысячи рассерженных котов.
Чтоб не лишиться глаз,
лицо прикрыл локтями, -
а зад прикрыл заслоном из унтов.

Вошёл по пояс в снег.
Вокруг столпились сосны.
Я замер, глядя вверх и не дыша.
В сосновой вышине,
оранжевый, как солнце,
мой купол по ветвям стекал, шурша...

3. Командировочная лётная

Майору В. Емшанову

На юге снег растаял, сошёл почти совсем,
И на Амуре трескается лёд,
С утра добро нам дали, наш курс - 147,
Нас четверо, включая вертолёт.

Припев:

Там, далеко внизу, плывёт земля,
Несет нас безотказный Ми восьмой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,

На целый месяц счастья нам выписан билет, -
работаем в отрыве от полка.
И нет на нас начальства, и построений нет,
и облака белее молока.

Там далеко внизу плывёт земля,
Здесь командир, правак, и бортовой,
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,

От воздуха свободы кружится голова,
на медосмотре доктор нам не рад.
Но не отбить полеты, пока матчасть жива,
и у погоды нет для нас преград.

Там далеко внизу плывёт земля,
и нам пока не хочется домой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы экипаж машины боевой.

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

4. В наряде ДСЧ

Ст. л-ту И. Ильину

Лето в зените, полдень.
Скоро конец наряда.
И ДСП Разбердыев спит за кустом в траве.
В небе идут полеты -
набор высоты, глиссада.
А я иду по стоянке с повязкою на рукаве.

Припев:

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу по пути домой.

Лето пахнет полынью и нагретым железом,
тёплой резиной шасси, мокрым речным песком;
мягкой дорожной пылью, керосином и лесом,
а из-за леса тянет слабым пока дымком.

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу по пути домой.

Лопастями качая, борт на стоянке дремлет,
как утонувший корабль, - и высь над ним глубока.
Сегодня мы с ним скучаем, но завтра - колеса в небе, -
утром летим на пожары, туда, где горит тайга.

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу, и пойду домой.

5. Командировочная нелетная

Когда стекают капельки дождя
по лопастям и стёклам вертолета,
и серой акварелью по сырому
набухли небо, лес, аэродром,
на фюзеляже красная звезда -
осколок солнца в сердце непогоды,
но от дождя бедняге Ми-восьмому
не спрятаться под собственным винтом.

Припев:

Сидим уже неделю - погоды не дают,
кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
но жёнам мы, как Родине, верны.

А облачность по-прежнему низка,
над перевалом сумрачно-лилова,
подмокла репутация у лета,
и метео сегодня, как вчера.
По улице чужого городка
шагаем от гостинице к столовой, -
там днем - уха и рыбные котлеты,
а вечером гуляет ресторан.

Сидим уже неделю - погоды не дают,
кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
но женам мы, как Родине, верны!

Она была в санчасти медсестрой
и вечерами пела в ресторане,
и члены экипажа ей внимали
и стоя аплодировали ей.
Борттехник был по счастью холостой
и не стреножен путами морали.
Певица и борттехник танцевали,
и небо становилось все светлей.

Сидим уже неделю - погоды не дают,
Кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
и к лейтенантам женщины нежны.

6. Вальс «Прощание с Магдагачи»

Ст. л-ту И. Мухаметову (борттехнику М.)

В Магдагачи - снова осень, отслужили год.
В книжку лётную заносим годовой налет.
И в канистре зреет брага - ей приходит срок.
Офицерская общага, нижний городок.

Припев:

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят.
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса.
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Обсыхают плащ-накидки, натекло воды,
Красной жидкости бутылки, жар сковороды.
Чемоданы нараспашку, сверху в них лежат:
Карты, шахматы и фляжка, фотоаппарат.

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса.
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Завтра - дальняя дорога, в масть крестей и пик.
До утра совсем немного остается пить.
Нарушают лейтенанты ночью тишину, -
пусть гуляют, - лейтенантам завтра - на войну.

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса,
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся

Совершеннейшая, я вам доложу, чепуха! Что же это получается? Военные, что же: смеяться не умеют? Шуток, они, что ли, не понимают? Так, что ли?
Ответственно заявляю: любой военный только и ждёт удобного случая, чтобы поржать. Потому как смех - это, пожалуй, единственное, что может качественно скрасить солдатские будни, а хорошая шутка так и вообще способна придать бойцу сил, когда, казалось бы, и взяться им особо неоткуда. Так что враки это всё - «в цирке не смеётся». Будет смешно - засмеётся и история, которую я хочу вам поведать - тому подтверждение.
Случай этот произошёл со мной уже довольно давно в столице Чернозёмья - Воронеже. В ту пору я ещё служил в рядах нашей «непобедимой и легендарной», так что почти всё время уходило как раз на неё (службу, то бишь) и на семью, его (времени, то бишь) совсем не оставалось. Дети не видели меня неделями: уходил на службу - ещё спят, приходил со службы - уже спят. Проблема, многим служивым понятная и знакомая, а потому углубляться в её описание я не буду.
Конечно же, такая ситуация, рано или поздно, надоедает нашим верным боевым подругам и в один прекрасный день (единственный выходной, выпавший раз в месяц и то - случайно), жена безапелляционно заявляет: «Сегодня мы всей семьёй идём в цирк! Да, да в цирк! И не надо спорить тут, и отпираться! Ты когда в последний раз с детьми куда-нибудь выходил? А? Не помнишь? Ну то-то же!»
Спор, с твоей стороны, заочно проигрышный, (потому как жена, конечно же, на сто процентов права), а потому - ты хоть и бурчишь что-то себе под нос, но собираешься... в цирк.
Цирк в Воронеже в те времена (начало 2000-х) переживал не самые свои лучшие времена: денег, не то чтобы на развитие, а на поддержку штанов уже давно не выделялось, о чём красноречиво свидетельствовали растрескавшаяся штукатурка на стенах, да пожелтевшие от времени и сырости чёрно-белые фотографии в фойе, рассказывающие редким гостям о временах былой цирковой славы.
Тем не менее, мы приобрели билеты (на галёрку, ибо там дешевле) и заняли места в зале. Минут через пять на манеж вышла какая-то монументальная тётенька с, монументальной же, прической и заявила, что тот, кто желает - может пересесть туда, куда ему будет угодно (зал был заполнен от силы процентов на десять). Настроение сразу несколько улучшилось (халява всё-таки!), и все пересели на первые ряды. Ощущение чего-то значимого, чего-то давно забытого, неуверенно шевельнулось где-то глубоко внутри. Шевельнулось и сразу же затихло. А зря...
Конферансье объявил начало представления, грянули фанфары и началось: стареющие, совсем уже негуттаперчивые, гимнастки, грустные клоуны, вынужденно отрабатывающие почасовую оплату, грязные, измученные неволей, животные невольно навевали тоску и уныние, и я уже начал позёвывать, ловя на себе гневные взгляды супруги.
Но тут опять вышел конферансье и громогласно (во глотка-то лужёная!) объявил:
- Впервые на арене!!!
Все заинтересованно притихли.
- Проездом в Воронеже!!!
«Да кто там уже?!»
- Братья Прилучные!!! (фамилии, конечно, изменены) Встречайте!
Зал «разразился» жидкими «овациями», немедленно заглушенными грохотом оркестра.
Свет погас.
Вспыхнули прожекторы.
Занавес распахнулся и на арену, в клубах дыма, выехала затейливая металлическая конструкция, со стоящими на ней, тремя здоровенными мужиками.
Братья Прилучные были с головы до пят (даже волосы и труселя) покрыты бронзовой краской отчего они, пусть и отдалённо, но всё же напоминали античные статуи.
Гимнасты начали своё выступление, выписывая акробатические этюды такой сложности, что зачастую напрочь отвергали общепринятые законы физики. В общем - молодцы. Но тут случилось то, что случаться явно никак не планировалось: один из братьев (назовём его Прилучный-3), опираясь на плечи двоих своих родственников, одним прыжком сделал стойку на руках. Алле гоп!
Все вяло похлопали.
Одна рука ушла в сторону. Алле гоп!
Металлическая конструкция начала медленное вращение вокруг своей оси...
Прожекторы прибавили яркости, выгодно освещая всю икебану...
Прилучный-3, выждав театральную паузу, всё так же балансируя на одной руке, медленно развёл ноги в идеальном поперечном шпагате...
... резко выделяясь цветами, предусмотренными генетическим кодом, на общем бронзовом фоне, отбросив в сторону предрассудки и излишнюю стыдливость, из труселей (великоваты, видать, оказались на пару размеров), на всеобщее обозрение свесилось мужское достоинство Прилучного-3. Во всей своей «красе». В полном составе. «Капитан» и два «помощника». Алле гоп!
Не знаю, предусмотрена ли была программой такая вот «пасхалка» или нет (хотелось бы верить, что нет), но только номер этот не оставил равнодушным никого: женщины шумно вздохнули и более не выдыхали, мужики корчились от смеха в проходах между рядов, малыши искренне не понимали, почему мамы пытаются ладошками прикрыть им глаза.
Справедливости ради стоит отметить, что конфузом своим братья Прилучные раздосадованы не были (ну, или виду не подали), номер завершили достойно и, сдержанно раскланявшись, приняли в награду искренние аплодисменты восторженной публики.
Так что, возвращаясь к высказыванию, с которого и начался мой рассказ, со всей ответственностью заявляю, что военные в цирке всё же смеются. Иногда, но всё же...
P.S. Тогда я был в цирке в последний раз. По двум причинам: первая (и она же главная по версии жены) - «со мной стыдно выходить в люди!» (позорю всю семью), и вторая (главная уже по моей версии) - в тот день я смеялся в цирке. Не потому что надо посмеяться, а потому что было смешно. Пусть это так и останется. А то ведь как говорят: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся».