Тост

Командир эскадрильи проснулся. Лучше бы он этого не делал. Головная боль та, что и разбудила его, только и ждала момента, когда же не нужно будет попусту тратить свои силы на безжизненный объект, именуемый в другое время командиром отдельной авиаэскадрильи. Когда же можно будет получать удовольствие от результатов своего труда в виде стенаний, причитаний и клятв «чтоб я ещё хоть раз...», а также упражнений именуемых «лезть на стену» в прямом и переносном смысле. Но командир в этом деле человек был не новый и, прикинув причину просыпания, глаз открывать не торопился. Сначала нужно привыкнуть к ударам громадного молота по металлу, которые отдавались дикой болью в голове, или, что там на этом месте после вчерашнего было. Скорее всего, это были наручные часы, неудачно примостившиеся на расстоянии вытянутой руки от органа слуха, названия которого вспомнить не удавалось. Теперь можно потихонечку открыть один глаз. Боль уже жила в голове, но каждый новый орган чувств она стремилась использовать как новую возможность, новый источник сил для новой боли. Один глаз давал очень мало информации. Получаемая через этот глаз информация говорила только о том, что тело было там, где и пило. В кабинете. А это уже не так плохо. Есть места для пробуждения с похмелья и похуже. Приятная новость добавила сил настолько, что можно было рискнуть открыть второй глаз. Глаз открыт и новая информация на этот раз не столь приятная. Рабочий стол в кабинете, на котором вчера (Точно вчера?.. Конечно вчера!.. Хочется верить, что вчера...) пили и закусывали был чист. Значит, вырубился не последним. Обидно... ДНО... ДНО... Старею... РЕЮ... РЕЮ...Мыслительный процесс зацепился о притаившуюся было боль результатом чего стало громыхание по всем извилинам.

-Да, что я не мужик? - подумал командир и резко принял вертикальное положение.

«Жжик! Вжик!» проехала боль шлиф машинкой по оголенной коре того, что раньше можно было назвать головным мозгом.

За окном большие снежинки плавно выписывали в воздухе причудливые линии и заканчивали свой полет грохотом падения на свежие сугробы из себе подобных. Грохот падения отдавался сильнейшей болью в голове. По свежему сугробу крался за птичкой кот. Каждый шаг кота отдавался в голове как поступь командора. Птичка взмахнула крыльями, и пронзительный шум от этого взмаха тоже отозвался в голове или что там было?

-Все! ЗАВЯЗЫВАЮ! От сей минуты НИ КАПЛИ! - и, поискав достойный объект для клятвы, остановился на НПП ГА 78, - Клянусь, что если выпью ещё хоть каплю спиртного, не открыть мне больше Наставление по производству полетов НПП ГА 78.

Клятва показалась настолько серьезной, что даже хотелось себя уважать за такое мужество. И поощрить.

Мысли прервала открывающаяся дверь кабинета. Дверь открылась, чтобы впустить заместителя. Зам был до неприличия свеж и до тошноты трезв. Это обстоятельство усугублялось тем, что без сомнения он сейчас предложит полечиться.

-НИЗАЧТО! - сам себе сказал командир и взглядом на НПП добавил себе уверенности, - НИ-ЗА-ЧТО!

А заместитель уже сервировал стол, докладывая скороговоркой:

-За время дежурства... Санавация на сегодня отпустила... До послезавтра работы нет... Само время полечиться... - и, подняв в руках два стакана, произнес, - тост: ЗА ТРЕЗВОСТЬ!

Потом нежно-нежно чокнулся сам с собой и протянул один стакан, командиру не осознавая в какую непростую ситуацию, он завел последнего. С одной стороны клятва не пить, с другой стороны не выпить за этот тост это тоже, своего рода, изменить клятве. Ведь тост-то ЗА ТРЕЗВОСТЬ! Не пить вообще или выпить за трезвость этот выбор будет ещё тяжелее, чем Гамлету с его семейными проблемками. Командир поднял глаза и со всей страстью атеиста начал искать источник высших сил, наткнулся на портрет министра в маршальских погонах и прошептал: «Помоги!». Заместитель осушил свой стакан и, не замечая драматических переживаний командира, ловким движением извлек из кармана и бросил на стол синенькую книжечку:

-Дарю! Только пришли. В канцелярии взял тебе и себе.

Хоть книжка и упала вверх тормашками, прочитать название не стоило труда. Наставление по производству полетов в гражданской авиации (НПП ГА - 85).

-За трезвость, - хрипло вымолвил командир и вылил в себя и причину своего состояния, и спасение от оного. И, не без труда найдя взглядом потрет министра, так же тихо добавил нечто непонятное для своего заместителя:

- У-СЛЫ-ШАЛ...

Стырено с
http://z-bb.ru/405326310

Судовой комитет постановил...

В феврале одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года, тяжело шлёпая по лужам и размазне из снега и грязи до главной военно-морской базы Балтийского Флота - славного города Балтийска, доплелась прибалтийская весна. Осмотрелась и сразу ушла в запой. Дожди не прекращались вторую неделю, ветер сдувал с тротуаров неосторожных болонок, заставляя вспомнить не менее славную Гремиху, именуемую аборигенами «посёлком летающих собак». На душе было примерно так же. Последний раз денежное довольствие нам выдали в ноябре, после чего Родина, вернее, те, кто её изображал, напрочь про нас позабыли. По какой-то инерции мы выходили в море, пытаясь научить только что построенный БПК «Адмирал Чабаненко» маневрировать, слушаться руля, словом, всему тому, что и положено учить вновь построенный корабль в такой ситуации. Каждый пытался подработать где мог, благо, командование понимало, что одной любовью к Отечеству сыт не будешь. Только вот, помогало это мало...
Внезапно, как это всегда и происходит, началась суматоха. Понаехала куча штабных, москвичей, вообще непонятных личностей. Город стали подкрашивать, накладывая по российской привычке краску прямо на стекающую по стенам воду. Слухи побежали наперегонки, расталкивая друг друга локтями. Тот, что прибежал первым, успел прошептать: «Едет Ельцин», и тут же бездыханно свалился за борт. Не знаю, кто с кем договаривался, но дожди стали реже, и даже стало выглядывать солнце. Корабль стоял на самом дальнем, семьдесят пятом причале напротив флагмана Балтийского Флота эсминца «Настойчивый», куда и должен был прибыть президент, за которого Россия «проголосовала сердцем». Недолго думая, с ПСЗ «Янтарь» привезли бригаду малярш, которая быстренько закатала наш левый борт, обращённый к эсминцу, новенькой шаровой краской, оставив не смотровой правый с заводской временной окраской, испещрённой подтёками сурика и грунта. Кстати, окраску потом смывали, потому что покрасить корабль - это целое искусство. Кое-что надо пропустить, другое специальными растворами красить, и так далее. Сценаристы шоу под названием «Ельцин и флот» спланировали выход народного любимца в море на «Настойчивом» на пару часов, а оттуда вертолётом назад. Наш «Чабан» должен был где-то в стороне ставить учебные мины (сразу деньги нашлись под этот пункт государственных испытаний), а тральщики их подбирать. Словом, показуха во всей красе с элементами сдачи нового корабля.
Честно говоря, ничего не хотелось. Нам объявили оргпериод, запретили сход с корабля и штабами всех уровней, начиная от бригады и заканчивая Главным Штабом ВМФ, начали «помогать». В таких условиях не то что к чему-то готовиться, просто выполнять свои обязанности стало просто невозможно. А тут ещё дождь снова зарядил, и все вопросы о выплатах отметались. За два дня перед выходом, после отбоя личного состава, в каюте командира БЧ-5 Серёги Куликова собралась сходка. Её результатом было решение саботировать выход в море и тем самым привлечь внимание к нашим проблемам. После чего все выпили водки и разошлись спать по каютам, гадая, есть среди нас стукач или нет...
На завтраке в кают-кампании было пусто. Зам начал волноваться, но держал себя в руках. Командиру со старпомом было не до наших гастрономических изысков с висящей на шее целой «оравой помощников». Весь день со своими матросами и лейтенантами таскал мины с борта на борт, проверял минные скаты, буи Ряднова, крепления, тележки и прочую минёрскую красоту. Проходя мимо, комбриг, капитан первого ранга Нистрян, обронил: «Прямо фильм «Моонзунд». Балтика, дождь, готовимся мины ставить». Как оказалось, зря он это сказал...
Обед офицерский состав проигнорировал в полном составе. То же самое было и с ужином. Тут начал волноваться командир. Офицеры были построены на вертолётке, и начался разбор полётов. До съёмки со швартовов оставалось одиннадцать часов, Ельцин не ехал... Командир, капитан первого ранга Быков Игорь Александрович, всё прекрасно понимал, но был ещё больше заложником ситуации, чем мы сами.
«Ладно, посмотрим», - сказал он и распустил строй... Хотя мы твёрдо решили идти до конца, подвести командира хотелось бы меньше всего. Мужик он стоящий.
Утром началось шоу. Мы разбежались по свои командным пунктам и... молчали. Матросы, «запертые» на своих боевых постах, осуществляли доклады, от нас на ГКП корабля не шло никакой информации. Командир тоже молчал. Старпом командовал в пустоту, казалось, что в «театре абсурда» разыгрывается какая-то сюрреалистическая пьеса с недописанным финалом... До построения швартовых команд ход не дошёл. Механик, будучи здравомыслящим человеком, в отличие от нас, мальчишек, большинству которых не было и тридцати, принял удар на себя, доложив, что левый маршевый не в строю. Нистрян начал долго и нудно материться, на что я, как всегда не сдержавшись, высунулся из-за своего командирского прибора, после чего громко и чётко произнёс:
- Судовой комитет постановил: В море не пойдём, мины ставить не будем.
ГКП замер. Командир удивлённо смотрел на меня с затаившейся где-то в глубине глаз улыбкой. Комбриг медленно превращался в «Сеньора Помидора» из сказки про Чипполино и раздувался подобно воздушному шару.
- Какой м...к это придумал?! - наконец смог он выпустить пар, сразу начавши сдуваться.
- Пикуль его фамилия, - не задумываясь, ответил я...
- Какая БэЧе???!!!! - рёв комбрига напоминал вопль раненого бизона или птеродактиля в брачный период. Он носился от переборки к переборке, сметая все на своем пути. Когда эхо от вышеизложенного вопроса стало затихать, я смог ему наконец-то ответить:
- Это писатель такой, могу дать почитать...
Надо было видеть его глаза... В них читалось то, что никакому Стивену Кингу вместе с Лавкрафтом не привиделось бы, даже если бы они наширялись до одури. Если ад есть, то он плескался в широко распахнутых глазах начальника...
В море мы так и не вышли, Ельцин не приехал, да и денег нам не заплатили. Командир бригады пытался сделать всё, чтоб меня убрали с корабля и отправили назад в Североморск, но так как там никто особо не рвался ехать на юг, теряя полярки, полуторные оклады, которые когда-нибудь обещали выплатить, и налаженный быт, отфутболивали все запросы, мотивируя тем, что лишних подготовленных командиров БЧ-3 у них нет.
Дожди постепенно кончились, как-то устаканилось с подработкой, жизнь продолжалась. До моего звонка Чубайсу, поставившему на уши весь Балтийский Флот, оставалось чуть больше трёх месяцев...

БЕЛОМОР

3 августа 1990 года офицерский состав большого противолодочного корабля (БПК) «Адмирал Макаров» пополнился свежеиспечённым лейтенантом, назначенным на должность командира ракетной противолодочной группы. Корабль был ошвартован правым бортом к третьему причалу, ярко светило солнце, сопки были изумрудно-зелёными, а небо голубым. Позади было училище, диплом, безумный выпускной банкет и первый, уже не каникулярный, отпуск. Впереди была целая жизнь....
Первую неделю с корабля удалось сойти только пару раз, правда, утешало то, что почти четыре дня мы провели в море. Никто мной особо не интересовался и ничему особо не обучал. Возникало чувство какой-то ненужности и бесполезности. Но это только казалось. Постепенно, словно присматриваясь, корабельный организм включал меня в свой состав. Появлялось понимание, первые проблемы и первые решения. Подошло время и первого наряда.
Уже 12 августа заступил вахтенным офицером на трапе. Если кому-то показалось нечто романтическое при слове «вахтенный офицер», поспешу разочаровать. Суть наряда заключалась в организации пропускного режима. На сутки заступает три офицера (мичмана) и три старшины (матроса), которые по четыре часа, чередуясь, стоят около трапа, один с пистолетом, а другой с автоматом. Если честно, достаточно скучно, а зимой невероятно холодно. Но, как говорится, кто на что учился.
Прослужив на корабле целых девять дней, я ощутил себя если не морским волком, то, по крайней мере, человеком бывалым. Поэтому, стоя на трапе, курил аккуратно, папиросой внутрь, готовый мгновенно её скомкать и уничтожить в случае необходимости (вообще-то на посту курить было не положено). На флагмане БПК «Адмирал Исаченко», ошвартованным на том же третьем причале, только левым бортом и стоящим, соответственно, напротив «Макарова», все засуетились, забегали, раздалась команда «Смирно» и с корабля на трап вышел комбриг, капитан 1 ранга Доброскоченко. Папироса мгновенно оказалась в левой руке, указательный палец готов был затушить тлеющий огонёк, а остальные ликвидировать «гильзу». Правая рука была приложена к козырьку для отдачи воинского приветствия, а левая, с папиросой, немного отведена за туловище. Сам себе я казался воплощением находчивости и военно-морской смекалки. Комбриг уходил по плавпирсу в сторону берега, угроза вроде бы миновала, но вдруг он обернулся и, глядя на меня, спросил: «Лейтенант, что ты куришь?». Честно говоря, этот вопрос сбил меня с толку. Если бы он прозвучал «зачем?», то хитроумный план был бы приведён в действие и, сделав удивлённые глаза, я отпирался бы до конца. А так...
«Беломор, товарищ капитан 1 ранга», - ответил я, недоумевая.
Комбриг в прыжке развернулся на месте.
«Какой такой Беломор!», - раздался его рык, спугнувший чаек и заставивший ретироваться с корня причала группу спустившихся было по нему офицеров.
«Вторая фабрика, Урицкого, Ленинград», - только и успел сказать я. Матрос, стоявший в наряде вместе со мной, начал пятиться назад, глядя на меня, как на прокажённого, на «Исаченкове» все замерли.
Помню ураган, огромные глаза и усы комбрига, его крики, правда, слова не отложились, они просто взорвали мир вокруг. Помню лицо командира, экстренного вызванного к трапу. Не довелось видеть торнадо, но, наверное, это было что-то похожее. На следующий день, после осмотра и проворачивания оружия и технических средств, я уже шёл на другой конец Североморска, чтобы отнести на гауптвахту свой продовольственный аттестат, а четырнадцатого августа, на двенадцатый день своей офицерской службы, уже «сидел». Так начиналась жизнь, в которую я не раз влюблялся и в которой не раз разочаровывался, но она всегда была и, надеюсь, останется желанной и интересной.

УЗБЭКИ

В сентябре 1990 года на БПК «Адмирал Макаров» проходила плановая замена торпедного оружия. Так как с кораблём мы были ровесники, то погрузочного устройства торпедного аппарата уже не было в принципе. Ещё хорошо, что в наличии была торпедная тележка, правда, одна, вместо двух, которую мы таскали корабельной стрелой с борта на борт. Торпеда вынималась из трубы аппарата с помощью гаечного ключа, засунутого в хвостовое оперение, к которому был привязан прочный шкерт. По команде, рывками, матросы вытягивали торпеду на тележку, подворачивая торпедный аппарат, потому что тележка была одна, а труб целых пять. Грузилась торпеда по-другому. Её клали на тележку и подворачивали аппарат, чтоб голова самонаведения смотрела в загружаемую трубу. Валик весла упирался в хвостовое оперение и матросы, опять же по команде, аккуратненько её туда проталкивали. Ко всему привыкаешь, и когда во время приема на Балтике новенького БПК «Адмирал Чабаненко» приходилось грузить боезапас с помощью имеющихся новеньких механизмов, обеспечивающих и ручной и полуавтоматический режимы, так и хотелось перейти на весло, что мы иногда и делали. Кстати, получалось гораздо быстрее.
Комбриг поднялся к нам на борт в тот момент, когда веслом мы заталкивали четвёртую торпеду, и сразу направился к нам. Так уж повелось на флоте, что личный состав боевой части-3, минно-торпедной, где мне и довелось служить, зовут румынами. Существует огромное количество версий, почему это так, возможно, опишу всё, что знаю, в отдельном очерке. Итак, мои румыны толкали веслом торпеду, а она не очень-то и хотела лезть в аппарат. Покосившись на меня и что-то буркнув на мой доклад, по любимому алгоритму любого начальника, комбриг похлопал по мокрой от пота спине матроса и добродушно спросил: «Устал, румын, тяжелая работа?». К нему повернулся старший матрос Нуреддинов и честно ответил: «Товарищ капитан 1 ранга! Я нэ румын. Я узбэк!». Командир корабля чуть не свалился за борт. Свита комбрига едва сдерживалась, чтобы откровенно не расхохотаться. Мне почему-то припомнилась гауптвахта. Комбриг покраснел и засопел. Нуреддинов, поняв, что сказал что-то не то, начал втягивать голову в плечи. Наконец, Доброскоченко сказал: «Ну, что ж. Везде будут румыны, а на Макарове - узбэки». Сказал и пошёл в сторону трапа. Погрузка продолжилась. Но « узбэком» я был еще целых два года, пока в составе экипажа БПК «Адмирал Чабаненко» не улетел в Калининград. Но это была уже совсем другая история...

Владелец стада:
Как вы так быстро посчитали
число коров в стаде?!
Математик:
Ну это же элементарно!
Я посчитал число ног и
поделил на четыре!

История рассказана капитаном второго ранга СКВ (постарался сохранить стиль рассказчика). От первого лица:
Середина 1980-х. Возвращаемся из тяжелейшего похода (без малого год охраняли наших рыбаков в Гвинейском заливе). Вместо оркестра на причале - комиссия из штаба флота: кто-то настучал, что офицеры спекулировали водкой, распродавали казенное имущество, и т.д. и т.п. и пр. Целый день проверяют бумаги, «беседуют» с личным составом - НИЧЕГО! И тут влетает молоденький штабной каплей (капитан-лейтенант) - аж трясется! «Я нашел, товарищ каперанг, я нашел хищение!!» Отдышался, докладывает: «Я (!!!) промерил полотенца матросов и ОБНАРУЖИЛ, что длина полотенца у матроса МНОГО МЕНЬШЕ положенной!!! А если умножить число матросов на длину недоданной ткани да на число количества выдачей за время похода! Вот акты замеров полотенец в присутствии свидетелей, вот мой рапОрт»
(Пояснение - каждому матросу положено вафельное хлопчатобумажное полотенце размером Х на Y один раз в Z месяцев. На корабль выдают не готовые полотенца, а рулон вафельной х/б ткани шириной Х. Для каждого матроса должно быть отрезано полотенце длиной Y)
Начальник комиссии каперанг (капитан первого ранга = полковник) понимает, что суть доклада каплея - хрень собачья (ну кому в Нигерии или там в Габоне нужна сотня метров вафельного полотна?!) Но и послать борзого каплея куда исстари принято - низзя: получается, что начальник комиссии покрывает расхитителя. И вообще, комиссия - ДОЛЖНА найти нарушение, и точка! А других нарушений как-то не проглядывается. Посему каперанг величаво протянул мне бумаги и сказал: «Завтра к 9-00 жду ваш рапОрт по поводу ВЫЯВЛЕННЫХ хищений».
Вот так вот! Вместо отдыха отписываться, искать спецов, которые смогут подтвердить, что х/б ткань после стирки садится (уменьшается в размерах), пересчитывать степень усадки ткани...
Иду к себе в каюту - не просто киплю, попадись кто - растопчу! И тут мне навстречу самый неприятный матросик. Вышибли его с мехмата МГУ со второго курса. Очечки, вечно мятая форменка, пряжка ремня на боку. И честь отдаёт - беска (бескозырка - головной убор матросов ВМФ) под мышкой, а он к пустой голове руку тянет. Вот, думаю - этого и не жалко! А он так жалобно: «Товарищ капитан, я тут случайно услышал... Я знаю, как легко доказать». Давай, говорю, бухти. Он докладывает, я сначала не въезжаю, потом доходит - сначала пять минут смеялся, потом как заору: «Старшего помощника в каюту капитана!».
К 9-00 все бумаги были готовы. Протягиваю начальнику комиссии - акт по каждому полотенцу в присутствии тех же свидетелей. Каперанг читает, начинает багроветь, тычет пачку моих актов шустрому каплею и эдак ядовито-ласково у него вопрошает: «Пересчитывать будешь?!».
А в чём дело? А в том дело, что акт номер один за подписью старпома и ещё двух офицеров свидетельствовал о КОЛИЧЕСТВЕ клеточек в неиспользованном вафельном полотне в рулоне. А все остальные акты - что в матросских полотенцах этих самых клеточек было ну на одну-две меньше.
Математика у меня каперанг забрал в штаб. Так что все были довольны: я от матроса-разгильдяя избавился, каперанг как-то его мозги планировал использовать. Ну а математику всяко в Ленинграде лучше, чем в море...

К рассказу о молодом, но умном лейтенанте вспомнилось

-Смена, вольно! Сегодня сдаем зачет по плаванию в обмундировании. Получить оружие, а у каптера подменку и муляжи автоматов.
Блин, тащить свой автомат и деревяшку еще....
- Трщ стрлейтнант, разршите обратиться?!
- Разрешаю!
- Давайте с боевыми зачет сдавать.
- Отставить! Твой Акимов его утопит, а меня потом вы#бут! И чистить после морской воды охренеете. Все, получать обмундирование!
Через три часа лейтенант был таки вы#бан, но не очень сильно - потому что рядовой Акимов сумел утопить безвозвратно деревянный муляж автомата и сапоги.