участники выборки - офицеры, солдаты и сержанты разных частей
В штабе 20-й учебной артиллерийской дивизии, где я некоторое время трудился писарем-машинистом, сидели в одном кабинете друг напротив друга майор Федоров и майор Федькин.
Еще там имелся подполковник Кривополенов. Я мог бы для красного словца наврать, будто помощником у него был старлей Безуглый, но это неправда. Безуглый служил в первой батарее артполка. А Кривополенову помогал разбираться с вооружениями прапорщик Убийволк.
Когда в штаб прибыл на стажировку майор Антипят (с ударением на "я"), начальник строевой части подполковник Монахов заявил - вот это я понимаю. Это да. Будет, о чем рассказать внукам.
Через несколько дней Монахов заорал на кого-то в коридоре "Пендюра!!!", и я еще подумал - ни фига себе ругательство.
Ага, щас. Просто Монахову прислали в помощники прапорщика Пиндюру.
Как сказали по этому поводу мои приятели из первой батареи Мосягин и Салдан - ну и зверинец там у вас.
Позже, отправившись служить из России на Украину, я был готов столкнуться со множеством заковыристых фамилий. Действительно, попав в Бригаду Большой Мощности, я познакомился с Косяком, Флинтюком, Кагамлыком и Заплюсвичкой. Но куда большее впечатление на меня произвели украинец Ракша и русский Болмат. Прямо по Лермонтову - "я знал одного Иванова, который был немец"...
Нормальная для ББМ ситуация - идут по делам Молнар, Пидус и Йокало. А навстречу Верчич, Ивчик и Ващик. А из курилки им приветственно машет минометный экипаж в составе: Скляренко, Кононенко, Максимченко, Конченко, Драгой и выпадающий из контекста Юлдашев. Честно говоря, Драгой тоже выпадает из контекста, потому что он молдаванин по кличке Коля-Гагауз. Или, когда ему надоедает корчить из себя умного, Коля-Пенёк. Который на самом деле совсем не пенек, а просто низко срубленное дерево.
Кстати, занятен был в ББМ механизм присвоения кличек. Отдавал он первобытно-общинным строем. Молодой боец получал имя фактически с потолка, а дальше - как себя покажет. Обычно процесс именования завершался на стадии "черпака", т.е. отслужившего год. Причем многое зависело от интонации. Обращение к "черпаку" по фамилии могло выражать и крайнюю степень презрения, и честно заслуженное признание. Смешная, на первый взгляд, кликуха тоже зачастую гордо звучала. Одного Васю называли Васей будто плюясь, другого - словно былинного богатыря.
Я, единственный москвич в бригаде (а точнее, единственный москвич на целую "площадку", где служило несколько тысяч человек), поначалу был, сами понимаете, просто Москва. Хотя чаще "Эй, Москва!". Через полгода я обнаружил, что мое имя - Олег. А потом вообще Олежка. Или все-таки Олег, если ко мне обращается младший по сроку службы. И никак иначе.
А вот Тхя с самого начала был Тхя. Говорят - я сам не видел, не застал - его по молодости лет даже ногами били с каким-то внутренним уважением.
Между прочим, "Тхя" это ошибка паспортиста, изувечившего фамилию Тхай. Дедушка Тхя, которому выпало такое счастье, подумал и сказал - а что, вполне корейская фамилия, главное, редкая. Особенно на фоне многочисленных Ким и Ли, которые, собственно, тоже не фамилии, а фрагменты многосложных имен.
Генку Шнейдера в бригаде называли просто Генкой, Вадика Рабиновича просто Рабиновичем. Воху Ходоровского, как правило, Жидом. Шнейдер пытался эту некрасивую тенденцию переломить, но вскоре пришел к выводу, что Ходоровский действительно Жид с Большой Буквы Ж - и плюнул. Народ заметил, что Шнейдер все равно морщится, и деликатно перекрестил Воху в Мандавоху.
У грузин была переходящая почетная кличка Швили. Ее не давали кому попало, а только людям достойным, за этим следила грузино-абхазская диаспора. При мне такое прозвище носил Дато Мгалоблишвили и собирался оставить его в наследство Зазе Растиашвили.
Тихонова звали "Фаза" потому что он был такой же огненно-рыжий как один электрик, служивший в бригаде задолго до. Йонелюнаса прозвали Сабонисом еще и за высокий рост. Ухо сам обкорнал себе фамилию Карнаухов. Пидус выглядел намного старше своих лет и стал поэтому Батей. Заплюй, когда пребывал в хорошем настроении, отзывался на кличку Заплюй. А когда в плохом - он и на Заплюсвичку не реагировал. Ну, а Седой был Седой потому что был седой.
Орынбасара Кортабаевича Арынова старались никак не называть. Чтобы не пришел. Дурная примета - помянешь Алика, и он сразу тут как тут, отморозок неуправляемый.
Прозвища офицеров тоже были по большей части усеченными или слегка модифицированными фамилиями. Принцип такой же, как при именовании солдат и сержантов - чтобы носить особенную кличку, офицер должен был, соответственно, что-то особенное собой представлять. Например подполковника Миронова, харизматического военачальника, верхушка его дивизиона, вся такая просвещенная, сплошь из студентов, именовала "патрон". В смысле - "patron". А наш Минотавр, добрый в общем-то дядька, имел обыкновение внезапно терять самообладание, тупеть, набычиваться и переть вперед рогами.
Замполита называли Замполит. Большего он не заслуживал.
Капитана Диму Пикулина так и звали - капитан Дима Пикулин. Даже офицеры, до начальника штаба включительно. Даже в присутствии всего личного состава ББМ. "А где этот бездельник капитан Дима Пикулин? Куда он спрятался? Что-то я не вижу его в строю..."
Капитану Масякину прозвище успешно заменяла фамилия.
А с майором Кротом заочно произошла смешная история. Как я уже упоминал, у связиста Генки Шнейдера была манера прослушивать разговоры, идущие по нашей телефонной сети. И вот, в один прекрасный день забило канализацию в казарме. Полкан приказал соединить его с коммунальщиками.
- Сейчас пришлем слесаря, - пообещали те. - Он вам прочистит.
- А это долгая история? - спросил полкан. - Солдатикам, извините, срать некуда.
- Не волнуйтесь, слесарь подойдет через полчаса. А сама работа вообще плевая. У слесаря есть такое устройство, называется "крот", оно засорившиеся очки пробивает моментально.
- Какое-какое устройство? - заинтересовался полкан.
- "Крот"!
- Гы! - сказал полкан в трубку.
- Простите?..
- Крот! - брякнул полкан. - Гы-гы-гы!!! Крот! Ой, не могу... Гы-гы-гы!!!
И бросил трубку - от смущения, наверное.
А Шнейдер подумал-подумал и решил майору Кроту ничего не рассказывать.
И все-таки, все-таки... Сама по себе даже самая странная фамилия не очень смешна. И шокирующие сочетания фамилии с именем и отчеством - тоже, в общем, не насмерть уморительны. "Вас обслуживает горничная Мания Венера Гавриловна". Сам видел. Ну, улыбнулся. А Блюма Вульфовна Зейгарник - это вам не круче? Или, скажем, подпись такая - "Е.Бут.". Забавнее, конечно, случайно складывающиеся тандемы наподобие Федоров-Федькин. Думаю, вся советская атомная отрасль помнит сочетание Миленький-Беленький-Хвостик.
Но по-настоящему концептуальны, на мой взгляд, случаи иного порядка.
Однажды теплым летом 1989 года подходит ко мне Вася Голиней. И задает странный вопрос.
- А что такое Робин Гуд?
- Ну как же, - говорю, - был, если верить легенде, такой благородный разбойник...
- Спасибо, объяснил! Сам знаю. А вот что такое Робин Гуд вообще? В принципе? Что это значит?
- Скорее всего "robin hood", малиновый капюшон.
- Хм, - Вася мрачнеет. - Ну тогда я совсем дурак, наверное.
- Э-э?..
- Песню слышал Криса Кельми? Что это может означать - "Ночной Робин Гуд на бульваре Роз"?!
http://www.livejournal.com/users/beauty_n_beast/32206.html#cutid1
Не спорю, анекдот бородатый, времен, когда пехота называлась пехотой, но, согласитесь, духом военным пропитан под завязку.
Уволился капитан со службы, пришел наниматься на работу в колхоз.
Принял его лично председатель и говорит:
- Ну что, товарищ капитан, вы можете делать?
- Могу устранять недостатки.
- А ещё что?
- Могу их не устранять.
- Замечательно, назначаю Вас руководителем бригады.
- Что вы, товарищ председатель, я не потяну. Я ротой командовал 12 лет, а бригада для меня слишком высокая должность.
- Ну, могу тогда назначить вас руководителем звена.
- Так я же вам говорю, я пехотной ротой командовал, а звено - это же авиация, не потяну.
- И чего же вы сами хотели бы?
- Я бы хотел командовать кадрированным ульем.
- Это как?!
- А так, чтобы мёд был, а пчел не было.
Прочитал на sporu net.
Если ужи читали, прошу прощения.
Историческая байка, если можно. Однажды канцлера Бисмарка разбудили среди ночи перепуганные придворные и сообщили, что началась война с Францией. На что тот недовольно буркнул, что план разгрома Франции в левом ящике стола, берите и выполняйте. После чего демонстративно повернулся на другой бок и захрапел.
Война против Франции была выиграна в течении двух недель.
В часть, где я отдавал воинский долг родине, на полгода раньше меня
призвался некто Иванов. Откуда он был родом, уже и не припомню,
единственное, что отпечаталось в памяти навсегда, это его странная
привычка впадать в кому при излишней нервозности. Поговаривали, что
поводом для этого послужила ночная тревога и его падение со второго
яруса кровати, головой на тумбочку. Заклинивало его, в основном, тогда,
когда нужно было делать рапорт, или что-то подобное. Для образности
приведу одну из вечерних поверок.
Дежурный сержант, взгромоздившись на табурет перед строем поставленной
в две шеренги роты, громко и четко выкрикивает фамилии. Ну, к примеру:
- "Авдеенко" - тут же следует ответ - "Я". "Вадов - Я". "Иванов" -
тишина. "Иванов!" - тишина. "Где этот долбанный Иванов? Ну козлы,
сейчас все начнем по-новому!"
Народ начинает волноваться, все хотят спать, все крутят головами, и
обнаруживают Иванова в конце шеренги, ушедшего в кому и не
реагирующего даже на тычки стоящих рядом. Увидев, что Иванов на месте
и никакого самохода нет, рота нервно орет: - "да вон он, этот долбанный
Иванов, давай читай дальше, пошел он на ...". - Сержант, удостоверившись,
что Иванов действительно на месте, продолжает: - "Колпин - Я, Фролов -
Я, Якунин - Я. Поверка закончена, всем приготовиться к отбою! - Я!" -
Сержант недоуменно: "Что - я?"
- Иванов!
Кстати, возвращался он в реальность именно с того места, где его
заклинивало! Если кто-то подумал, что он был просто дебил, или "косил",
то абсолютно неправ! Так как в некоматозном состоянии ему не было
равных в разгадывании кроссвордов и в играх в шашки и шахматы, а в
батальоне были даже перворазрядники! Да и службу он нес с душой и радостью, и первоначальные восемь месяцев за ним припадки не наблюдались!
Но это присказка. Послали как-то меня с этим Ивановым в штаб,курьерами! Дежурный по штабу, замполит батальона, которому то ли было скучно, то ли действительно ярый служака, но он постоянно гонял нас куда-нибудь с разными поручениями. Чаще, а именно в девяносто девяти случаях, бегал я! Так как Иванов, по отношению ко мне, был старослужащим. Бегать мне надоело, да и язык уже волочился по полу, и я решил все же свалить часть обязанностей на напарника. Т.е. при очередном вызове я убедил без пяти минут "фазана", что требуют именно его. Проклиная замполита и всю его сексуально-меньшинскую родню, Иванов поперся в кабинет. И надо же такому случиться, что именно
переступив порог и открыв рот для рапорта, он впал в очередную кому. Но
об этом я узнал гораздо позже.
Через пять минут из полуоткрытой двери начали раздаваться какие-то
непонятные звуки, мягко перетекающие в отборный российский мат. От тех
фразеологических оборотов, в которых состыковывались всевозможные части
человеческих организмов, сопряженные глаголами интимного направления,
покраснели даже лица на портретах членов Политбюро. Потом за стеной
что-то начало ухать, послышался звон разбиваемого стекла, и я, не
выдержав, решил подглядеть в щель, что же там происходит.
Картина была страшной! Красный, как сигнал светофора, замполит,
хватаясь рукой то за сердце, то за кобуру, что-то хрипел у своего стола! Потом дрожащей рукой ухватил графин, который еще полчаса назад стоял в окружении шести стаканов, и мощным броском направил его в голову Иванова. Но, видимо, опять промазал. Графин, как и стаканы, разлетелся вдребезги о стену, а Иванов даже не моргнул глазом, мысленно бороздя бесконечность вселенной. Но замполит о странностях его сознания не знал, и принимал все за чистейшее игнорирование! Сползая по столу, он заметил меня и из последних сил прохрипел: "ко мне". Что он хотел мне объяснить, я понял без слов. Ухватив Иванова за ремень, я вытащил его в коридор, а потом оттарабанил в караулку. Где тот спокойно продолжал общаться с высшим разумом.
Через три часа батальон был выстроен по тревоге! Бледный замполит, от
которого воняло валерьянкой и корвалолом как от дивизионного госпиталя,
выполз на плац и натужно потребовал, чтобы Иванов вышел из строя.
Вердикт гласил:
- За неподчинение приказам и прочее, пр. пр., рядовой Иванов
направляется на гарнизонную гаупвахту, с арестом на трое суток!
Иванов понуро кивал головой и отвечал "есть" и "так точно", потому
что был мною просвещен о своих подвигах. Замполит, видя, что его
слова наконец-то доходят до подчиненного, распалялся все больше! Обещая
солдату все смертные кары до самого дембеля и угрожая, что до этого
самого дембеля он еще и хрен доживет, замполит все больше "розовел"!
Иванов нервничал, и видимо от этого вновь впал в кому! Увидев остекленевшее лицо, замполит на основе старых воспоминаний схватился за сердце и рухнул прямо на плацу.
В госпитале он провалялся полмесяца. А Иванова, кстати, вернули с
гаупвахты через сутки, со словами: "еще раз этого идиота пришлете, больше ни одного воина из вашей части не примем!"
По приходу из госпиталя, по слухам, замполит поставил вопрос так: "или
я, или этот урод!". Командир вызвал Иванова к себе, тот опять занервничал..., и оставили замполита! Отправили Иванова в командированную роту, откуда с инфарктом скоро прибыло все ее руководство!
- Так, мужики! За словами надо следить или потом за них отвечать.
Старший лейтенант Ворохов был человеком стремительным, всем своим видом олицетворявшим дух ВДВ, напором и гонором диктовать свою волю, не давая времени на раздумья. И сейчас, когда под сомнение был поставлен его тезис о питательных свойствах мыши-полевки, он с каждым из трёх участников дискуссии поспорил на сто советских рублей, что живая мышь гораздо вкуснее и питательней, чем освежеванная и зажаренная. Условием спора, стало съедение живой мыши, без горчицы и кетчупа.
- Володя, а где ты мышь возьмешь,- не без ехидства спросил капитан Чубаров,- зоомагазина в полевом лагере как-то не успели построить.
- Да на поле этого добра на половину Китая хватит - резон этих слов не оставлял остатков сомнения в серьезности намерений. Для отступления места не осталось. Все, прочувствовав историчность момента, выдвинулись в поле. Широта поля напрямую говорила о наличии мышей, не конкретизируя места охоты. Сафари началось.
- Слышь, мужики, если будем строем ходить, мышей придётся до утра искать, - ответственным за добычу назначили Ворохова. Осторожно, тигриной поступью, он начал поход за едой, от орлиного взгляда не укрылось ни одной детали напряженных будней тружеников поля. Под ногами прополз муравьиный стройотряд. Кузнечик в камуфляже шелестел песню из жизни кузнечиков. Легкое шевеление земли, и мышь во всем своем великолепии предстала перед охотником. Медленно, с грацией пятитонного пресса, старлей присел, изготовился и бросился на мышь. Никаких шансов. Для мыши.
Предстояло самое главное. Обед. Поскольку мышь не планировала сдаваться, и вела себя как коммунист в застенках гестапо, во избежание травм лица её свободу ограничили меж двух галет. Прикинув, с чего начать, а что назначить десертом, старший лейтенант, вздохнув, откусил голову грызуну и в абсолютной тишине, под хруст мышиного скелета, начал зарабатывать свои триста рублей.
- Ну, как, хвост доедать или этого достаточно.- Ворохов вертел хвостик в пальцах
- Володя, в нем же кальций, - не удержался лейтенант Володин.
И то верно, - и хвостик последовал вслед за основной частью мыши.