Сивуч под водой производит достаточно жуткое впечатление. Его громадное тело (вес самца примерно тонна) вытягивается, коричневатая шкура сливается с фоном, а вот глаза - выкатываются, и видишь два белых круга с абсолютно черной сердцевиной, плавно перемещающихся в пространстве с хорошей скоростью. На моих глазах водолаз, производящий плановый осмотр сетей вольера на глубине пяти метров и внезапно увидевший под водой выпущенного сивуча, по сетке вскарабкался, впрочем, вернее - взлетел на три метра над поверхностью не снимая ласт, и - забыв вынуть загубник - начал выражать свое глубокое неудовольствие обеспечивающему спуск.

В нашей конторе стадо сивучат появилось в обмен на афалин. Сивучата за год выросли, и превратились во взрослых зверей. Особенно выделялся Шоколад, в просторечии - Чока, здоровенный самец, со своим ярко выраженным непокорным характером. При выходе на отработку задания он приобрел обыкновение обрывать фал - восьмерку и уходить обозреть подводные окрестности нашей бухты, поохотиться на кефаль - да мало ли интересов у молодого, сильного зверя. При этом он спокойно находился под водой до двадцати минут и мог нырять до ста - ста двадцати метров.
И вот - очередная тренировка. Июль, жара, плашкоут гребет за оборвашим фал и ушедшим погулять Чокой, на плашкоуте - тренер Сергей, человек под два метра и весом под сотню (только он мог управиться с Чокой во время одевания снаряжения), матрос на румпеле и ваш покорный слуга с функцими инженера по обеспечению работы оборудования, а также помочь выпустить-запустить-вовремя подать снаряжение - и т.п. Плашкоут ни догнать, ни - тем более - обогнать плывущего под водой сивуча не может, скорости примерно равны. В общем, все как всегда. И вдруг Чока, в очередной раз вынырнув для вздоха, на секунду замер, нехорошо заинтересовался, нырнул и отправился прямиком к берегу. К своему изумлению, обнаруживаем на берегу - в запретной зоне - стоящий «Москвич» и толстенького мужичка, который зашел по пояс в воду и остывает, перед тем, как окунуться. Чока вполне целеустремленно направляется под водой к нему. Лихорадочно схваченый матюгальник не включился, что меня привело в состояние сильного уныния - блин, ведь проверял же, какого хрена!!! Но Сереге уже не до того, я впервые увидел, как этот человек, обладающей психикой, по устойчивости аналогичной психике носорога, занервничал. Встав во весь рост он заорал:
- Мужик, выйди из воды!
- У меня разрешение от коменданта - легко донеслось в ответ.
- Мужик, выйди из воды!!!
- Да разрешение у меня, говорю же!

И тут Чока вынырнул метрах в двух от мужика и вдохнул - с этаким прихрапыванием - продолжая любопытствовать насчет цели своей прогулки.
Мне показалось, что грохот захлопнувшейся двери, взревывание двигателя и визг колес стартанувшего «Москвича» раздались не более, чем через секунду.
А фраза: «Мужик, выйди из воды!» прижилась и часто использовалась в различных жизненных ситуациях работниками нашей конторы.

Дай все-таки господь, чтобы такие неудачники жили на этой планете всегда, иначе...» (В. Конецкий, «Невезучий Альфонс»)

БУ: АЛИК-2
Каким становится человек, на которого постоянно сыпятся удары судьбы? Одни, как это было с Альфонсом Кобылкиным, начинают получать мазохистское удовольствие от валящихся на них несчастий. Другие, не оставляя попыток перешибить судьбу, сопротивляются. Наш Алик был из последних.
Когда крейсер принимал различные делегации и высокопоставленных чиновников, он безропотно мог отправиться в придуманное для него патрулирование кладбища северной стороны Севастополя, по замыслу руководителей - от греха подальше. Приказ есть приказ. Но отчаянно боролся с любыми попыткам начальников изменить свое личное представление о службе. И добился таки некоторых результатов. Замечено, что у его родимого «бычка» - командира БЧ-7, при упоминании имени своего подчиненного пятнами покрывалось лицо и начинали слезиться глаза...
Капитан 2 ранга Катаржнов, был человеком, безусловно, достойным, но очень сильно переслужившим в плавсоставе и от этого приобретший некоторые дурные привычки. Такие люди-вехи есть не только в подводном флоте где, говорят, за ящик коньяка прыгают в ледяную воду или приседают по двести раз. В надводном флоте такие вехо-человеки склонны к менее безобидным импровизациям. Как наш помощник по снабжению, любивший в хорошем настроении прикусить ухо пойманному во время погрузки продовольствия матросику. У Катаржнова другие были фишки. Матросам-разгильдяям и примкнувшие к ним молодым мичманам и офицерам, любовь к корабельной службе прививалась весьма своеобразным образом - прижатые к переборке бедолаги подвергались медленному удушению посредством элементов одежды. В процессе этого действа произносилось одно лишь грозно-многозначительное: «Ну!». Когда тело бедняги готово было обмякнуть, экзекуция прекращалась, и участники сценки молча расходились в разные стороны. Один- уверенной походкой сделавшего доброе дело человека, другой - неуверенной поступью нашкодившего школяра...
Но было у К-7 и другое, любимое занятие, из-за которого чуть не пострадал - близок был к инфаркту. Нравилось ему выкуривать своих подчиненных, уединившихся в каютах во время различных корабельных мероприятий с помощью хлорпикрина. Газ такой учебный для проверки герметичности противогазов. Наберет он этой жидкости в громадный шприц и сует в замочную скважину, после объявления какой-нибудь тревоги или аврала. Управленческие функции понимал он так в конце своей корабельной карьеры. А управлять ему было чем, хозяйство большое, офицеров, мичманов и прочих матросов много. Кто-нибудь, где-нибудь, да филонит.
В тот день, после объявления аврала, зная точно, что Алик после вахты спит в каюте, он произвел контрольное распыление этой гадости в замочную скважину и стал ожидать результатов. Но реакции, вопреки ожиданиям, никакой. Волноваться стал, дежурного по связи позвал, уточнил, есть ли Алик на посту. Нет.
- Может быть, вы его отравили, он же спит как убитый! - высказал гипотезу дежурный.
Катаржнов побледнел. Как Алик спит, знали все. На одном из отчетно-выборных собраний, убаюканный пламенной речью замполита, Алик так громыхнулся со стула, что долго еще не мог придти в себя.
- Интересно, - поинтересовался тогда замполит, уставший ждать, когда Алик сумеет сфокусировать свой взгляд и разобраться с вестибулярным аппаратом, - а мы ему не мешаем?
Все это быстро промелькнуло в голове испуганного «бычка» и, не желая тратить время на поиски «сокамерников» с ключами, он всей своей мощью вышиб хлипкий дверной замок. То, что открылось взорам любопытных, скопившихся к этому времени у каюты, наверное, до сих пор передается из уст в уста на нашем крейсере. Алик, конечно уже проснувшийся, лежал на койке, со сложенными крест на крест руками и делал вид, что спит, но... в ПРОТИВОГАЗЕ!
От обычной катаржновской экзекуции его спасли только прединфарктное состояние начальника и необычная атмосфера каюты - невозможно дышать и сильно слезились глаза. Казалось, кавторанг плачет от бессилия сделать что-либо с этим офицером...

Ходили мы, блин, походами...

Случилось эта история, когда я был ещё желторотым юнцом, только что окончившим училище и попавшим на Северный флот. Сразу поясню, произошла она во время выхода в море на старом, фанерном тральщике (фанерном - это чтобы мины, блин, не реагировали). А задание было обыденное, подрыв шнурового заряда.
Шнуровой заряд, он же ШЗ - это такая хреновина в виде пожарного гидранта набитого толом и намотанного на здоровенную бобину, которая стоит на корме тральщика.
Так вот, по прибытии в точку спускают безмоторную шлюпку с командой, соединённую с кораблем тросом, дают народу из шлюпки в руки конец этой кишки с толом и постепенно травят трос; когда ШЗ растянут, дружно бросают его, подтягивают шлюпку и быстро сваливают.
А, вы спросите, нафига это всё взрывают?
Не, не в браконьерских целях, так якорные мины времен войны достают.
Кааак шандарахнет!
Все всплывает - рыба, мины, Жаки Ивы Кусто всякие.
Развлекуха, одним словом, на свежем воздухе. Понятно, да? Теперь о грустном.
Субботний день нихрена не задался с самого утра.
И имя этому дню было - западло.
Только встретил и привез с вокзала семью, бросил чемоданы в гостинице - нашли! Нашли маминыгады! Выход в море, говорят, и ехидненько так улыбаются.
А у нас всегда так: «Сегодня выход в море будет?» «Нет, не будет» «А завтра будет?» «Нет, и завтра не будет» «Точно не будет?» «Да точно!» «Сто пудов?» «Стопятьдесят!!!» «Ну тогда я пошёл отдыхать?» «Иди».
Поворачиваешься, начинаешь движение...
«Эй! А ты куда?»
Смотришь вопросительно.
«У тебя выход через 2 часа, только что позвонили».
Вашумаму.
Примерно так. Так вот, стою на мостике тральщика, задумчивый такой, тупо смотрю в воду - морской волк не в духе, мля. Свою задачу сделал, аппаратура настроена, мне в точку надо вывести. Думаю о семье, о гребаной службе и смотрю на бобину с толом. И думаю где-то на заднем плане, где-то за мыслями о доме: а это, думаю, правильно, что матросы курят на корме и бычки тушат о бобину? Мля! Дергаю за рукав проходящего офицера. Типа, мы сами не местные, тычу пальцем - это нормально? (Сам первый раз на подобном мероприятии). У человека сначала стекленеют, затем начинают вылазить глаза, нижняя челюсть падает и открывает доступ к пищеводу.
«ТВОЮБОГАДУШУКОЗЛЫПОДОНКИ!!!»
Смотрю, все оживились, забегали, порядок восстановлен.
Ну все, надо работать.
Пришли на точку, спустили шлюпку, в нее мичмана с командой, дали им в дрожащие руки конец кишки и оттолкнули ножкой - счастливого плавания, товарищи. Стравливаем потихоньку трос. Самый малый вперед. Команда на шлюпке замерла и косоглазит на конец доверенного им ШЗ. Смотрят как на гадюку. Стоп машина. ШЗ размотан. Командир уже потирает мысленно руки, задание почти выполнено, может, наградят чем... Ща рванем - и на базу.
«Отпускаем!»
ШЗ уходит под воду. Теперь нужно в темпе подтянуть шлюпку и свалить на безопасное расстояние, а то разнесет этот фанерный кораблик к едренефене. Ждать особо низя, поэтому кораблик стартует одновременно подматывая шлюпку.
Крик!
Тоскливый от безысходности крик разнёсся над свинцовой водой. Командир в испуге присел. Кораблик слишком резво стартанул с места и трос - эта тоненькая пуповина, соединяющая большой и теплый тральщик с маленькой беззащитной шлюпкой - лопнул.
Народ в шлюпке замер - не поверил в свое «счастье». Тральщик бодренько уносился прочь (это вам не машина, хрен на месте развернёшься). А шлюпка остается колыхаться в эпицентре будущего взрыва. Они упали на колени, они протягивали руки думая что их бросили, они что-то кричали, обещая всё простить и всех любить, и размазывали слезы. Командир понял, что медали не будет.
«ПРАВОРУЛЯВАШУМАТЬ!!!»
На последних секундах мы успели зацепить обрывок троса и выдернуть шлюпку из цепких лапок смерти. За кормой встала 20-метровая стена воды. Они плакали на корме, пытаясь упасть на колени. Их смущенно поддерживали, похлопывали виновато по плечам.
Я посмотрел на командира, у него был нервный тик.

ГАВ!

Так бывает. Идёшь себе по тихому скверику, всё вокруг такое летнее: природа зелёная, девушки загорелые, пиво холодное. В общем, безмятежное созерцание приятной окружающей действительности.
И тут. Из-за спины. Резкое! Фальцетом!
- ГАВ!!!
Резко оборачиваешься и видишь лохматую мятежную болонку величиной с мячик. Умиротворённое настроение, через секундную оторопь, стремительно меняется на футбольное и очень хочется наподдать с ноги по кудлатой заднице. А в стороне хозяин болонки надрывается:
- Манюня! Манюня!!! Иди ко мне, девочка!...
Ему бы тоже наподдать. Два раза.
Ссука, всё настроение испортили и пивом чуть не подавился.
А если собака величиной с небольшую лошадку и голос у неё побасовитей? Тогда всё бывает намного интереснее.

Железнодорожный состав из Монголии медленно втягивается на досмотровую площадку. Состав называется «схема», и по поводу его прибытия негромко матерится вся досмотровая группа: наблюдение, занявшее места на перекидных мостиках, сидящие в досмотровых ямах младшие контролёры, инструктор, выгуливающий собак около системы. «Схема» - это воинский эшелон, на котором выводят войска из Монголии. На платформах - танки, БМПшки, БТРы. Где-то в середине состава - теплушка с караулом. Пограничники «схемы» досматривать очень не любят: надо облазить снаружи и изнутри каждую машину и проверить документы у караула. На это уходит минимум часа два.
- Товарищи военнослужащие! Поздравляю вас с возвращением на Родину! Вам запрещается покидать вагоны до полного окончания досмотра поезда пограничным нарядом. - это прапорщик, старший досмотровой группы, вещает по громкоговорителю. По случаю «схемы» он даже сменил незаменимые при досмотре кепку и кеды на зелёную фуражку и сапоги.
Поехали. Первым идёт инструктор. Одна собака работает по земле, вторая старательно обнюхивает технику, двигаясь по платформам. Сзади, метрах в ста работает досмотровая группа. Медленно, очень медленно...
...Молодой капитан, начальник караула, уже второй час сидел в теплушке. Поезд стоял на месте, пограничники маячили где-то вдалеке. Выглянув в очередной раз за дверь вагона, капитан заметил метрах в пятнадцати от себя солдата, одетого в такой же, как и у кэпа, танковый комбинезон. Солдат заинтересованно осматривал технику и что-то бормотал. Непорядок. Спрыгнув на насыпь, капитан решительно направился устранять безобразие:
- Алё, военный! А ну бегом комнебля!
- ГАВ!!! - из под вагона неожиданно выскочила лохматая овчарка и устремилась к офицеру.
- Блять!!! - сказал ей капитан и с места запрыгнул на платформу.
- ГАВ!!! - по платформе к кэпу, прыгая через растяжки, азартно бежал второй пёс, огромных размеров чёрный кобель.
- Ой, бля!!! - удивился капитан и в два приёма, презрев законы тяготения, оказался на крыше теплушки...Уже там, стоя на четвереньках, переведя дыхание и уняв дрожь в чреслах, он разглядел на комбинезоне «военного» зелёные погоны.
А старший досмотровой группы, прапорщик, за всем этим наблюдал издали, сильно смеялся и хлопал себя ладошками по коленкам в экстазе (даже фуражку уронил).
- Молодец, от души порадовал! - сказал он инструктору после досмотра...
...Ночь на границе выдалась прохладная. Поездов пока не намечалось. Поужинав доппайком все, кроме дежурного и наряда «ЧГ» (часовой границы) разбрелись спать. Инструктор с собаками расположился в полном соответствии с иерархией - в тёплой сушилке, разложив на полу дрессировочный халат. Однако выспаться не удалось.
Прапорщик, отдыхающий на топчане в комнате старшего наряда, проснулся оттого, что озяб. И задумал сходить за бушлатом в сушилку. Обуваться было лень. В носках, по холодному кафельному полу поста, он старался передвигаться как можно быстрее, на цыпочках, и при тусклом дежурном освещении почему-то напоминал чорта из гоголевской «Диканьки».
Это был настоящий прапор. Ворвавшись в тепло и темноту сушилки и, едва успев протянуть наощупь руку за бушлатом, он тут же наступил кобелю на хвост.
- ГАВ! - справедливо возмутился пёс.
- ГАВ! - поддержала его сука.
Прапорщик ничего им не ответил. Он молча взмыл вверх и повис на крючках для одежды, уцепившись за них пальцами рук и ног...
...Когда инструктор увёл собак в вольеры, прапорщик молча вернулся в комнату старшего наряда и, усевшись с ногами на топчан, долго и осовело смотрел на пирамиду с оружием.
Свой «ГАВ!» он смог сказать только под утро. Но вот в каких выражениях это было, совсем неинтересно вспоминать мне - инструктору.

БАЙКИ КОСМИЧЕСКОГО РАЗВЕДЧИКА - 4

В начале 80-х годов, когда я был уже опытным старшим лейтенантом в соответствующем Центре, связанном с ГРУ, в наш отдел перевели майора Мохова. Мохов закончил какое-то заурядное училище, поколесил по стране, после чего у него неожиданно обнаружилась волосатая лапа в ГУКе. Было принято совместное с лапой решение, что дальнейшую службу Мохов будет проходить в Москве, в результате чего он и оказался в нашем отделе. Первые два-три дня он держался тише воды, потом огляделся и обнаружил, что вокруг него в основном капитаны, лейтенанты, всего лишь два-три подполковника - а он целый майор! Тогда Мохов расправил впалую грудь и ожил. Он полюбил общаться с младшими по званию, которые в отличие от него все поголовно закончили с отличиями ведущие академии, а иные имели по полтора-два высших образования или писали диссертации. Майор нежно, но крепко брал зазевавшегося сослуживца за кончик галстука и начинал нудно и обстоятельно рассказывать, как он горел в танке, тонул на самолете, летал на подводной лодке и совершал еще более невероятные подвиги. При этом не забывал называть собеседника «сынком», «салагой» и другими ласковыми словами, пресекая попутно всякие попытки вырваться и вернуться к своим формулам или распечаткам (кстати, парк ЭВМ в нашем Центре в то время был едва ли не самым мощным в стране). Начальник отдела, увидев сущность Мохова, попытался сбагрить его хоть куда-нибудь, но получил от командования ответ «Жаловался на нехватку офицеров? Тебе дали. Бери и воспитывай!», после чего приобрел стабильно кислое выражение лица и приказал подготовить майора к самостоятельному несению дежурства. Дежурство наше заключалась в круглосуточном общении с орбитальной группировкой, которая приносила кучу информации о вероятном противнике. Для начала Мохову показали документацию, которую предстояло изучить. На полке в большом сейфе она занимала около метра в ширину. Причем, каждую фразу в каждой инструкции и каждую формулу желательно было знать наизусть, поскольку в нештатной ситуации (да и в штатной тоже) требовалось действовать, во-первых - по инструкции, а во-вторых - быстро, ведь спутник ждать не будет, пока ты найдешь нужную страницу, улетит себе за горизонт и поминай как звали. У лейтенантов, специально подготовленных в академиях, на изучение всех инструкций уходило несколько месяцев. Мохов управился за полтора дня. Первую инструкцию, взяв с утра, он пролистал по диагонали, вздремнул на ней и к вечеру вернул. На следующий день взял вторую, заглянул в середину, закрыл и в обед доложил начальнику, что документация полностью изучена. Начальник, естественно, понял, что ни хрена она не изучена, но тем не менее распорядился ставить Мохова в смену стажером, на пару к дежурному офицеру. И выпало так, что первая ночная смена у майора оказалась вместе со мной.
Ночная смена - это кайф. В то время дежурили не сутками, а отдельно днем (в течение обычного рабочего времени) и отдельно ночью. Вечером все офицеры расходились по домам (кроме таких же дежурных смен в соседних комнатах), и можно было, заперевшись изнутри, снять галстук, переобуться в тапочки, вскипятить электрочайник, достать интересную книжку и наслаждаться жизнью вплоть до очередного звонка телефона дальней связи. Когда я окончательно оборзел, то стал даже приносить с собой в портфеле полусамодельный телевизор «Микрон». И вот вместо всего этого - Мохов. Но деваться было некуда, и после ухода сослуживцев я, внутренне содрогнувшись, получил очередную порцию «Ты еще молодой, зеленый, жизни не видал, а вот я...». Желание избавиться от этого мучения крепло с каждой минутой и вскоре под монотонное бухтение майора в моей голове стал складываться коварный план. Где-то через полчаса должен был состояться очередной сеанс приема информации со спутника. Причем на ближнем к нам пункте приема, а с ним у нас была не только дальняя телефонная связь, но и местная, через внутреннюю АТС. Я взял чайник и со словами «Пойду наберу воды» вышел из комнаты. По дороге зашел в комнату напротив, откуда друзья-приятели из соседнего отдела управляли другой орбитальной группировкой. От них я позвонил на ближний пункт. Там дежурил майор Трубин, пожилой, грубоватый, но очень толковый и опытный. Я с ним договорился, что если прием информации со спутника пройдет нормально, то он, перед тем как доложить по дальней связи, позвонит мне по местному телефону и кратко сообщит об этом. А по дальней связи доложит, что информация потеряна, потому что перед самым началом сеанса заклинило антенну, и она не смогла сопровождать пролетающий спутник. Антенну якобы уже починили, но спутник улетел за горизонт, слив информацию в болото. В общем, договорились имитировать наиболее распространенную нештатную ситуацию с целью обучения стажера. Позвонил я и на пункт управления НКУ ребятам, которые непосредственно выдают команды управления нашими спутниками, предупредил, что у нас будут учения по проведению съема информации на резервном витке связи, попросил подыграть. И вернулся с полным чайником. Мохову говорю:
- Виктор Иванович, вы помните, что сказал начальник отдела? Вы действуете как полноправный начальник смены, а я только на подстраховке. Так что садитесь поближе к телефону дальней связи и бортовому журналу, тем более что скоро очередной съем.
Майор надул щеки и пересел в большое кресло за столом, а я включил чайник и устроился у внутреннего телефона. Чайник вскипел. Мохов тем временем рассказал, как он десантировался прямо в горящем танке с тонущего самолета на взлетающую подводную лодку. Наконец звякнул местный телефон. Я схватил трубку, представился и услышал голос Трубина «Норма». Мохов встрепенулся:
- Кто это?
Начальства, тем более незнакомого, он побаивался.
- Ошиблись номером, - ответил я, и майор снова расслабился:
- А вот еще был случай...
И тут зазвонил телефон дальней связи.
То, что произошло вслед за этим, навсегда останется в моей памяти. Мохов неторопливо снял трубку и не представился как положено, а вальяжно протянул: «Алло-о-о». Потом он замолчал, забыв закрыть рот, и лицо его стало вытягиваться в вертикальном направлении. Наконец, глаза майора стали абсолютно круглыми, а челюсть коснулась поверхности стола.
- На ближнем съем потеряли, - произнес он сразу севшим голосом, положил трубку и застыл.
- Ну что ж, Виктор Иванович, видите как вам повезло, - сказал я, - первое дежурство - и сразу нештатная ситуация. Сейчас вы самостоятельно организуете повторный съем информации на резервном витке, а я вас в случае чего подстрахую.
Мохов не реагировал. Он сидел как памятник несбывшимся мечтам о сладкой и спокойной жизни и явно был уже не рад тому, что перевелся в Москву.
- Виктор Иванови-и-ич! Время уходит, надо делом заниматься, - будил его я, - так мы и резервный виток пропустим.
Мохов кое-как поставил на место челюсть и начал оглядываться по сторонам, как бы пытаясь вспомнить то, чего так и не изучил. Я понаслаждался его видом и протянул утопающему соломинку:
- Ну? С чего надо начать? Правильно, надо позвонить на ближний пункт и предупредить о работе на резервном витке.
Ответа от майора на свои риторические вопросы я не ждал, зная, что их просто не может быть. Достижением было уже то, что Мохов самостоятельно позвонил на ближний и, запинаясь, повторил мои слова. Я продолжил воспитательную работу:
- А дальше что надо сделать? Правильно, позвонить в НКУ, запросить зону радиовидимости и согласовать последовательность разовых команд.
С пересказом моих слов по телефону майор худо-бедно еще справлялся, но разовые команды его добили. Он совершенно не представлял их назначения, порядка следования, формул для расчета интервалов между ними. А я по-прежнему как бы разговаривал сам с собой, глядя в потолок перечислял номера страниц в инструкциях, по памяти задиктовывал формулы, тут же подставлял в них численные значения и выдавал результат... Мохов уже окончательно приклеился к трубке. Сначала он еще пытался доставать очередную упомянутую инструкцию и раскрывать ее на упомянутой странице, но вскоре бросил это занятие. А тут еще Трубин помогал поддерживать напряжение, периодически позванивая по телефону и рыча на Мохова: «Команды давай! Времена давай! Чего сопли жуешь? Мне целеуказание готовить надо!» В общем, с неимоверными мучениями за пять минут до начала резервного витка мы «совместными усилиями» закончили подготовку к съему. С майора сошло семь потов, глаза его остекленели, руки дрожали. Когда я сказал «Ну вот примерно так выглядит организация работы на резервном витке. А теперь отбой учебной тревоги» - до него смысл последней фразы так и не дошел. Я взял у него из рук телефонную трубку, позвонил в НКУ, позвонил на ближний, поблагодарил за помощь в тренировке, и только после этого Мохов спросил:
- Ты что, все это подстроил?
- Ну да, на самом деле информацию сняли на основном витке без проблем.
- Так ты меня, значит, разыграл?
Майор с явным усилием попытался рассмеяться, потом затих, успокаиваясь, и через непродолжительное время стал укладываться спать. После этого случая Мохов прекратил свои устные рассказы, присмирел, стал относиться к молодым офицерам с уважением и примерно через год смог приступить к самостоятельной работе.
Прошло время, я перевелся в вычислительный центр, потом уволился на пенсию. Недавно у нас была встреча ветеранов отдела. После пары рюмок я вспомнил эту историю. Старенький Мохов по ходу рассказа вставлял свои дополнения. А закончил ее совершенно неожиданно Саша Мальчук, нынешний зам начальника отдела, который пришел юным лейтенантом незадолго до моего ухода. Он сказал, что в отделе уже не первый год все вновь прибывшие офицеры на стажировке в конце обучения подвергаются такому же спектаклю. Надо же!