В нашей палате 7 коек и 11 человек. На каждой из четырех кроватей, больших и широких, достаточно вольготно размещаются малолетний пациент + родитель. На оставшихся трех те, у кого родителей нет. Детдомовские.
Они совершенно не похожи на тех, с кем я был в пионерлагере. Там в каждый отряд «заряжали» по 3-4 человека, и по ним, по их лицам, мы сразу определяли - от кого отказались по рождении, а кого сдали в детдом научившимися ходить и в более позднем возрасте. Первые лицами были ближе к приматам, чем к людям, а внутренне - лучше людей, что ли... добрыми, бесхитростными, отзывчивыми. Всепрощающими. Вторых мы боялись. Там был иной сплав - цинизма, злобы на «сытеньких домашних» и полной закрытости чужакам.
Детдомовцы-инвалиды другие. Они в каждом ищут любви и своих родителей.

- Слушай, Ромах, ну зря ты так. Он ведь за тобой потом собачкой бегать будет. Для них каждый, кто в их сторону нестрого посмотрел, уже папа. Знаешь, что в том году тут было? Лежала девчонка с матерью, из Брянска, вроде. И ее мать детдомовскою девку начала конфетами подкармливать да жалеть время от времени. Та и рада, стала мамулей ее называть и на колени лезть. А дочке-то тоже к мамке на руки охота. Вот и стала детдомовка воспринимать ее, как конкурентку. И кончилось все тем, что недо-дочка ткнула дочке ридной карандашом прям в глаз. Жопа, в общем, приехали в неврологию, а оказалось в глазной.

Уложив своих чад, мы со Славкой вышли во двор и разлили по первой. Славка лежит с сыном, Володей, 5-и лет, который родился без хрящей в суставах конечностей, и любое движение рукой или ногой причиняет ему жуткую боль. Сила трения в новом действии, так сказать. Куча операций и более чем туманные перспективы.

- Ладно, Словарь, не стрессуй. Прорвемся-разберемся...

... а из головы не хотят уходить события сего дня. Наш 3-хлетний со-палатник из детдома, Илюшка, со скуки подъехал в своей коляске к цветочному горшку и щепкой выковырял оттуда около полулитра земли. Всю палату уделал. Как же на него ругалась медсестра! «Ах ты скотина, дрянь! Вот сейчас милиция с собаками за тобой приедет!»
Илюша смотрел на нее, виновато улыбался, говорил картаво: «Тетя, я холосый», и гладил себя по щеке. Кто его еще погладит?

... ты кстати, в курсе, что у Илюхи есть мать? - голос Славки возвращает меня в реальность.
- Что???!!!
- Да... видел я ее. Она его в 15 родила. И сразу отказалась, даже не знала что у него ДЦП. Хотя, что это изменило б?.. До трех лет и не появлялась, а тут вдруг спонсор соскочил, так она вспомнила, что гдетотам у нее есть ребенок-инвалид, за которого положена пенсия и бесплатные путевки. Навещает парня раз в полгода от силы, даже не приобнимет и подарка не привезет, а после этого у того на неделю истерика, мол, где моя мама, к маме хочу. Я как-то ее за шкирбан в коридоре поймал, говорю, что ж ты, сучка, делаешь-то, а? Хоть ребенку жилы не тяни. А она мне знаешь что? Дружками своими пугать стала. Тварь. Ладно, будем. За здоровье подрастающего поколения!
- Давай...

В пятницу я забирал своих домой на выходные. Захожу в палату - никого, время ужина. Сидит один Илюха, от которого явно тащит дерьмом.
- Илья, ты обкакался?
- Да.
- А почему не в памперсе?
- Тетя сестла забыла (одеть).
- Ладно, давай, цепляйся, пошли в душ.
Возвращаемся, а тут и мои подоспели:
- Готовы? По коням! Ваня, бери пакет, будешь маме помогать. Двинули!
Кто-то вцепился в мою ногу. Опускаю взгляд - Илья.
- Илюха, отпусти.
- Отпусти моего папу?! - возмутился Ваня. - Это мой папа, я его люблю!
- А поцему ты его любис?
- Потому что он хороший! А еще я к нему привык!
- Я тоза к нему пливык! - Илюшка подъезжает ближе, ловит взгляд, и обнимает меня за ногу - не уеззай, папа!
В голове - комок мыслей. Душа рвется кому-то помочь, кого-то пожурить. А кого-то - убить, прости, Господи!

Мудаки

Мы с товарищем вдвоем работаем на дизеле,
Он - мудак, и я - мудак, инструмент наш стырили...

Я называю это древнерусским перепевом, потому как мудаки - явление вневременное и, наверняка, в древности данный перепев был, просто не мог не быть, потому что понятие "мудак" существовало, и будет существовать всегда.
Наверняка, у древних славян было нечто подобное, скажем, вот в таком виде:
"Мы с братишкою вдвоем работали на плуге, Он - мудак, и я - мудак, нашу лошадь стырили..."
Исполнялось это, скорее всего, под аккомпанемент гуслей, впрочем, в музыкальной части и стихотворчестве я не силен. Так вот, мудаки, это - не идиоты. Мудаками могут быть и вполне нормальные люди, по тем или иным причинам получившие это красивое звание.
История, произошедшая со мной в феврале, сподвигла меня же на создание цикла под одноименным названием. Пожалуй, начну. А если я не прав, старшие товарищи поправят!

История первая

Особенности национального отопления в холодный период

- Ну, товарищ старший лейтенант! - канючил я, косясь глазами на Сему, открывающего огромным тесаком банки тушенки и кромсающего свежие чуреки и помидоры.
- Сержант! - железным голосом чеканил старлей Серега. - Немедленно приведите себя в порядок! - потом чуть тише, - Блин, Татарин, на тебя бойцы смотрят, перестань пререкаться, сейчас в душу получишь!
Потряс перед моим носом огромным кулачищем с вздувшимися синими венами, проглядывающими сквозь черноту загара, четко развернулся и пошел мерять пыль ботинками. Я с тоской посмотрел ему вслед, чистому, подтянутому, в аккуратной эксперименталке.
- Уууууууу... Сема, жрать хочу! Сейчас мигом переоденусь и я - здесь...
Через пятнадцать минут, смыв дизельную копоть, переодевшись в чистое хэбэ, я уже подрагивал ноздрями над банкой говяжьей тушенки, шкворчащей на слабеньком огоньке сухого спирта.
- Ну что за жизнь, Сема!? Ни пожрать, ни поспать спокойно!
Сема покосился на аккуратную свежую подшивку воротничка:
- Чего ты жалуешься, Игорех? Горы, воздух какой, а красотишааа! Ты где такую лепоту еще увидишь? Небось, когда домой вернешься, всю жизнь будет сниться.
А горы и правда были красивые. Высокогорное плато, замкнутое в чарующую долину, ручьи, зеленая трава. Вершинки башнями стоят на страже узкого входа в горловину ущелья, и огромное закатное солнце, клонящееся к закату аккурат в створе долины, волчьих ворот, окрашивало всё вокруг в тёплые красноватые тона.
Все бы ничего, если бы идиллию не нарушала замполитова палатка, немного портящая гармонию природы и слегка плевавшая в стремившуюся к красоте душу. Визги и мат, доносившиеся из палатки, не напоминали ни пения горных куропаток, ни даже павлинов в низкогорной части.
- Чего он орет, Сёма? - спросил я, глазами и ноздрями сопровождая белесый парок, уходивший легким цунами от середины банки в синющее горное небо.
- Да это дневальный Рахимбаев. Сказал мудаку: "Возьми у ребят с "Нон" ещё с вечера ящиков зарядных и в палатку положи!" А этот мудак ящики взял, наколол, но внутрь засунуть забыл. Ночью чуток завьюжило. Утром солнце встало - пипец, дрова отсырели. Этот урод стал печку топить, набил ее полную, начал зажигать, а кроме дыма и вони - ни хрена. Потом он сбегал на батарею и выпросил дизельного топлива, ливанул, и стало еще хуже. Копоть пыхнула, у него и замполита рожи - ну черти из табакерки! Я как увидел, носится один за другим, чуть мочевой пузырь самопроизвольно не опорожнил!
- Сема! - глотая слюну при виде того, как он режет крупные помидоры и сыр, взмолился я. - Мне долго еще ждать, пока...
В этом месте мое душевное волнение прервало очередное перемещение дневального из палатки в сторону батареи.
- Слушай, Сем, а ведь и точно черт табакерочный! - громко заржал я, увидев лицо рядового Рахимбаева.
- Это еще что! - хехекнул Семен, дорезая последний помидор. - Видел бы ты замполита! Я ему, кстати, посоветовал на батарее пороха сухого взять артиллерийского. Как бы он, дурак, не взорвал нам замполита... Ну все, харэ слюной истекать, давай пожрем!
Схватились за ложки. Мимо снова пробежал дневальный. Сема закричал ему вслед:
- Слышь, волк тряпочный, порох сухой взял?
Тот на бегу белозубо оскалился:
- Сухая, товарища сержанта!
Я насторожился:
- Слушай, а если ребята на батарее подшутили? И...
- Да ладно тебе, давай, рубай! - махнул рукой Семен, запустив ложку в банку, захватывая ароматный кусок мяса.
В этот момент в палатке громыхнуло. Она высоко подпрыгнула, пытаясь уйти в космические дали, раздувшись на манер аэростата. Потом пошла взрывная волна с клубами пыли, жирной копоти, щепок. Ударило жарко в грудь, поволокло, шмякнуло об стенку глиняного дувала, и наступила тьма...
- Охренеть, Татарин! З глузду зъихать можно от твоего вида! - хмыкал Сема, сидя передо мной на корточках. - Похож ты, брат, на бутерброд, вывалянный в пыли.
Я осторожно вздохнул ушибленной грудью и смахнул со лба прилипшие помидоры:
- Семен, а чем ты отличаешься от рядового Рахимбаева?
Сема насторожился:
- Чем?
- А ничем! - удобнее усаживаясь на земле, я продолжал свою мысль. - Такая же черная рожа, плюс тонкое, равномерное покрытие из говяжьего жира, притрушенное слоем гари, песка и пыли, что создает полное ощущение стопроцентной природной маскировки. Короче, если ты сейчас ляжешь за камень, то пока на тебя не наступишь... Слушай, а шишка у тебя странная, овальная, синяя и буквы видны зеркальные! Ну, да, во, гляди: - "СР" - Семен Романов!"
- Это меня ложкой ударило, - вздохнул Семен.
- Говорил тебе, таскай дюраль, он легче. А ты: "Нержавейка, нержавейка!" Хе-хе... последнее оружие рукопашника!
Он помог мне встать. Мы побрели к месту катастрофы, вокруг которого уже толпился военный народ.
- Ну что, мужики, есть пострадавшие? - спросил Семен, выглядывая из-за спин первого ряда.
От нас брезгливо отодвинулись, так что мы оказались перед развалинами замполитовской палатки.
- Все живы, - ответил боец из семенового взвода. - Замполита контузило, а Рахимбаева ударило дверцей от печки. Выжили потому, что бочка, из которой печь сделали, выдержала. Только дно выбило.
Из-под развалин палатки, наконец, извлекли замполита и дневального.
- Осторожнее, осторожнее! Капитана прямо сразу в санбат тащите! - руководил спасработами комроты. - И этого мудака тоже. Глянь-ка, рожа какая черная, и уши обгорели!
Я тронул старлея за плечо. Он обернулся:
- Татарин, вы меня уморите когда-нибудь! - тихо и четко произнес он. - Мудаки! - это он произнес уже четким командирским рыком.
История вторая

Особенности национального отопления в холодный период - двадцать лет спустя.

- Милый!
От звука ее голоса я открыл налитый кровью глаз, сфокусировался на образе любимой и покатал в ротовой полости сухую, после вчерашнего, колбасу языка.
- Милый! - повторила любимая, - нам холодно! Пожалуйста, оторви зад от постели, и включи котел!
Я - дитя асфальта. Городской житель. Костер от одной спички - это мы могем, а вот о газовых котлах только теоретическое представление. Но живем в двадцать первом веке, и, слава цивилизации, имею чудо современных телекоммуникаций - сотовый телефон. Звоню тестю в шесть утра.
Заспанный тесть:
- Привет!
- Привет! - прохрипел в трубку и я. Вкратце объясняю проблему.
- Это очень просто! - слышу в ответ. - Значит так, справа - большой газовый кран. Он открывает общую подачу газа. Поверни его и услышишь, как зашипит фитиль. Теперь сворачивай газету в жгут, поджигай от спички. В самом низу есть запальное отверстие размером с пятикопеечную монету СССР. Засунь горящий жгут поглубже, и загорится фитиль. Если газета потухнет, поджигай заново. То, что шипит газ, не бойся, тяга у трубы отличная, от фитиля много газа не скапливается. - Помолчал несколько секунд. - Зажег? Молодец! Теперь слева поверни краник, это пойдёт газ на конфорку. Все.
Через два часа меня снова затрясли за плечо, вырывая из остатков алкогольного забытья.
- Милый! - произнес сфокусированный образ любимой. - Нам жарко. Выключи котел!
Невнятно бормоча проклятия, побрел на кухню. Помня инструкцию, повернул кран справа. Котел погас. Добрел до постели, последним рывком погрузил снова организм в алкогольный туман и дрему.
Еще через два часа меня разбудили окончательно.
- Давай, милый, вставай! - потащила меня из теплой постели, - Мы замерзли, включай котел!
Я снова побрел на кухню. На ходу вспомнил инструкцию. Повернул краник. Свернул газетный жгут. Поджег. Наклонился мордой к запальному отверстию.
Вставил горящую газету. Потухло. Увидел, что спичек больше нет. На автомате включил краник комфорок и побрел за спичками. Вернулся. Поджег жгут. Наклонился к запальному отверстию. Вставил. Бабахнуло.
Лично для меня настал конец света. Меня отбросило на три метра, и я врезался головой в полки с посудой. Последнее, что я запомнил, была падающая на меня чугунная, старая ванна, прислоненная к стене в кухне.
Тесть смеялся... Смеялся долго и продолжительно. Прихлопывал меня по плечу и себя по коленке. Смахивал слезы. Членораздельно от него было слышно только "боже" и "вот, мудак". Потом он смотрел на мою черную, обгоревшую рожу и снова смеялся...
Самое удивительное - котел остался цел. Незакрепленные трубы спасли. Основная, внутри дома, отлетев, пробила шлакобетонную стенку и, не причинив больше никакого существенного разрушения, с грохотом упала на пол. Та, что на крыше, рванулась в небо, словно ракета, а потом с воющим звуком рухнула в огород. "Челледжер", мать её!

История третья.

Рэмбы

Часть 1
Ну, хотелось ему быть похожим на спецназовца, и все тут. Я - из СПЕЦНАЗА, и к этому все атрибуты. Тут и рюкзак пятнистый, и нож спасения в ножнах у бедра и, самое главное, "спецназовская" ветрозащитка. Он ее в горах не снимал. Вот как одел перед Адерсу, так весь поход и проносил. Но она была прорезиненная. То есть не только ветронепродуваемая, но и пыле- и влаго-... Узнали мы об этом просто. Он заработал потницу и натер задницу.
А что, целый день в поту на маршруте, а влаге куда деваться? Правильно, стекать по прорезиненным штанинам, туго перехваченным завязочками у щиколоток, в ботинках. Берцы, а не наши стандартные ВЦ. Толку от этих его берцев! Стандартные кошки двенадцатизубые не оденешь, легкие они, не потропишь в них, по вертикальной снеговой стенке не полезешь. Впрочем, я не про ботинки. Это так, деталь.
В основном я про шикарный костюм "спецназовца". Камуфлированный он, широкий. Состоит из двух частей: ШИРОКОЙ куртки-анорака и таких же штанов, в виде полукомбеза с подтяжками. У талии и на щиколотках завязочки, чтобы прихватывать эту казацкую ширь.
Так вот, мудак схватил потницу в интересных местах: в паху, подмышками и на заднице. Кроме того, резиновыми штанами он мягкое место натер до волдырей. Даже, до волдырищ, размером в ладонь на каждой ягодице. Ну, лечение стандартное: мазь детская, присыпка из талька. Снять же с него эту красоту под гордым названием "спецназовский комбез" невозможно. Нет у него ничего больше. Крутые "спецназовцы" только комбез и имеют. Да ещё жратву в рюкзаке. Ну, там, снарягу.
Так и идет - потеет, преет, на каждой стоянке как грудничку, мазь, присыпка, а памперсы хрен тебе, их у нас нет и, отродясь, мы их не носили. Зачем нам они? Тут и так везде снаружи вода.
В общем, натер "спецназ" себе задницу. Как раз самый копчик. И как натер! Нести рюкзак уже не может. Вот нож спасения несет, а рюкзак - нет! Криком кричит. Потому что больно и потому, что - Мудак. Именно так, с большой буквы "м".
Сняли с него рюкзак, распределили вещи, жратву, снарягу. Да так некисло получилось, что сами загрустили. Иной раз на камень раза три приходилось прыгать, вес в рюкзаке такой, что ноги дрожат и не держат, а этот "спецназовец" впереди с ножичком у бедра весело так вышагивает.
Случилась у нас переправа очень скоро. Ничего особенного, переправа как переправа. В горах речек много, и переходить их кровь из носа надо. Тут ещё снег тает, дождь идет. Речка от лишней воды вздувается, берега подтапливает, ревет, огромные валуны тащит, гремит ими страшно. Ночью в палатке около такой воды и не уснуть.
Ага... переправа значит. Огромное бревно через реку навроде моста. Страхуем веревками. Перед этим инструктаж, мол, оступился, не цепляйся, толкайся подальше от бревна. Затащит - умрешь! Падай на чистую воду, тогда вытащат веревкой.
Проинструктировали, всё проверили, кроме водонепроницаемости "спецназовского" костюма.
Пошел "краса и гордость", "вся мощь спецназа" без рюкзака. Даже завидно - тебе корячиться с рюкзаком на скользком бревне, а ему - красота!
Упал, ушел с головой в воду, вылетел в пенном потоке. Что-то орёт. Не слышно, река глушит. Удивиться я не успел, рвануло меня в след за сорвавшимся и потащился я, стокилограммовый дядька, за веревкой, как нитка за иголкой. Ору только что-то нечленораздельное, река все ближе и ближе. Поймали за ноги, толпой тянем, кричим мокрые от брызг. Рэмбо на веревке тоже орет, появляясь над водой. Рот раззевает и обратно - бульк. Семеро здоровых мужиков пятнадцать минут с трудом боролись с рекой.
Выдернули "спецназовца" на мелководье. Сидим в луже, встать не можем, трясутся колени, и руки в кровь ободраны. Он встает. Мы как сидели, так и упали в хохоте гомерическом, матерном. Потому, что он - Мудак! Набрал в штаны литров двести воды. Лямки плечевые и перевязи на щиколотках выдержали. А поясные нет. Порвались. И стоит Рэмбо посреди аквариума из штанов, а в штанах - две форели плещутся.
Поднялся наш инструктор Михалыч на дрожащие ноги, сказал сквозь смех:
- Мудак! - и пошел к рюкзакам брошенным.

Часть 2

Грустно. Хотеть быть в спецназе, это - хорошо. Иметь стремление, цель - тоже хорошо. Бегать, плавать, качаться, чтобы служить в спецназе - это просто замечательно. А вот думать, что в спецназ без мозгов - грустно!
Был он здоровым парнем двухметрового роста с плечами пятьдесят шестого размера. Все стати гренадёрские. Квадратная челюсть, мощь такая, что дай оглоблю - всю деревню перебьет. Плюс желание, с которым он занимался спортом. Рвал тренажеры в качалке. Бегал. Потом плавать начал. При любой погоде. В одежде. В ростовском гребном канале.
Давно я его не видел. И не увижу теперь никогда...
Стал Рэмбо плавать в одежде. "Хочу в спецназ!" и русское авось хранили его молодую жизнь. Вскоре и этого ему показалось мало. Он решил плавать с кирпичами за спиной. Взял вещмешок-сидор, набрал в него кирпичей, обул ботинки и в феврале в воду прыгнул. Не выплыл.
Грустно, очень грустно!

Взято с http://www.ostashkov.ru/forum/best.htm

Север.
Редкий солнечный день.
Весь из себя нарядный и наивный лейтенант (позвольте представиться - я).
В парадной тужурке, с кортиком на боку. Сиял взглядом и внимал командиру части, прибыв на первое свое место службы.
...«Ну ладно, - закончил командир речь, - а теперь познакомьтесь со своим непосредственным начальником». Поднимает трубку:
«....кова ко мне!»
Открылась дверь...
Я понял, что попал...
На пороге стоял амбалистый непохмеленный каплей и нагло раскачивался.
«Ну?» - хмуро спросил он командира.
«Вот...» - как бы извиняясь, ткнул в меня пальцем тот. Знакомство состоялось.
«Пшли...» - махнул он мне рукой. И мы пошли.
И шли мы с ним бок о бок без малого три года.
Много воды утекло, много чего произошло за это время, но минуты общения с этим неординарным человеком останутся в моей памяти навсегда.

Он мог внезапно напиться.
Нет, не так... он напивался с непредсказуемой регулярностью. Самоотверженно и надолго.
Он называл эти периоды любовно - «десятидневки».
Он напивался перед выходом в море... он напивался перед приездом большой комиссии и не выходил на работу... он напивался просто так...
И при всем при этом он оставался обаятельным человеком, отличным рассказчиком и надежным другом.

Он мог приказать водителю пассажирского автобуса остановиться перед частью, открыть заднюю дверь и начать выкидывать нахамивших ему мужиков. Он не отпускал автобус, пока перед ним не образовывался аккуратный холмик из тел.
А мы смотрели из окон.
Мы не вмешивались - боже упаси, мужиков было и так искренне жаль.
Да, дрался он самозабвенно...
А сколько Владик мне всего рассказывал...

Как-то в конце «застоя» лейтенант Владик с мичманом Фёдорычем был отправлен в Обскую губу для разворачивания радионавигационной станции.
Владику дали пистолет, 10 литров шила, и выкинули с аппаратурой и с не совсем ещё протрезвевшим мичманом в каком-то стойбище хантов.
«А как же?...» - спросил Владик высокое начальство.
«Каком кверху! Проявите разумную инициативу» - уклонилось начальство.
Предстояло налаживать контакт.
Ханты толпились вокруг и что-то лопотали на своём, на непонятном...
Это была жопа. Контакт не налаживался, стороны не понимали друг друга.
Тогда Владик достал из широкого кармана альпака бутылку разбавленного шила.
«Сило!!!» - оживилась людская масса. Консенсус был достигнут.
Сразу нашелся молодой хант, который отучился год в Питере в каком-то техникуме и знал русский язык. Немного. Вожделенно смотря на бутылку, крепко зажатую в руках Владика, он повёл их в чум вождя.
Единение народов состоялось.
Шило лилось рекой. В воздухе носились запахи протухшего жира и никогда не мытых тел. Окосевший вождь настойчиво предлагал дорогим гостям немедленно употребить по назначению жену или дочь. Скромный Владик отнекивался. Ему хватило тухлой рыбы и хорошо выдержанной оленины на ужин, больше экспериментировать не хотелось.
Глаз мичмана нехорошо загорелся.
«Что ты там удумал, ублюдок? - зашипел ему на ухо Владик, - охренел совсем?"
Но похоть уже взяла в свои цепкие лапки мошонку непритязательного Фёдорыча. Да и вождь, заметив его взгляд, оживился.
Так и расположились. Посередине мичман - верхом на... хрен разберёшь, жена или дочь. (Владик подозревал, что это могла быть и бабушка).
С одной стороны родственники употребляемой.
С другой Владик, судорожно сжимающий рукоятку пистолета.
Родственники что-то живо обсуждали и хихикали.
Чертов Федорыч никак не мог кончить. Ну, перестало его возбуждать бесформенное нечто.
Владика тянуло блевать.
Наконец мичман вяло вскрикнул и откинулся. Нестройный радостный гомон пробежал по чуму. Запыхавшемуся Фёдорычу одобрительно совали в рот тухлую рыбу и хлопали по плечу. По-видимому, это все-таки была бабушка.
Потом опять пили.
Потом даже начали понимать друг друга.
И тут вождь принёс бивень. Натуральный такой, желтый бивень, с нанесённым неизвестным художником национальным рисунком.
Владик офигел.
«Эй, - потряс он захмелевшего переводчика, - спроси, откуда?»
«Дааа... фигня... ик... там сель... берег сполз... а он стоит... волосатый... ик... мы мясо срезали и бивни отпилили... да их тут дохрена...»
«Мля!» - заорал пьяный зоолог - «Отвезите!»
На него посмотрели неодобрительно. Глупый бледнолицый, пурга, ночь полярная...
Но Владик уже завелся. «Ставлю шило! Бутылку!»
«Сило!» - оживились в чуме.
Быстро был найден самый трезвый хант, и через некоторое время Владика с Фёдорычем уже уносила в неизвестность стая собак, привязанных к нартам.
«Собаки устали - однако сила надо», - остановился в пурге кривой погонщик.
«Какое тебе нахрен шило, итак готовый!», - начал жалеть о своей затее Владик. Но делать нечего - дал.
Погонщик выпил. И упал. Собаки понесли.
«Еб.. Федорыч... куда мы...? Твою мать! Да приведи ты его в чувство!»
Но все было бесполезно.
Собаки, лишенные управления, влетели в какую-то бурную речку. Горе-исследователи из сострадания пытались удержать над водой голову ханта, чтоб не захлебнулся.
Купание привело погонщика в себя, и через некоторое время он остановил экспресс.
«Однако собаки устали...»
«Шила надо?!! - догадался Владик, - ща зубы выбью!!!»
Но погонщик заупрямился и стал распрягать собак.
«Сило надо...»
«Да нет шила, - утонуло в речке, Дерсу Узала хренов!!! Ты лучше скажи - далеко ещё?»
Погонщик указал рукой - «Здесь».
Пошли.
Хант остался с собаками.
«Куда идем, - пьяно думал мозг Владика, - не видно ж ни фига».
И тут он ушел в недра. Ну, не совсем ушел, а так, по пояс. В жижу какую-то.
Федорыч испугано заозирался вокруг.
«Да здесь я, тащи давай» - зашипело снизу.
Тащили долго. Сель не хотела отпускать. Наконец отдала. Не полностью. Оставила себе на память оба ботинка.
Владик в бессильной злобе уселся на снег. «Федорыч, ты сука!»
«А я-то чего? Сам, вроде, хотел...»
«Хотел, мля! А остановить слабо было?!! Отправились в экспедицию два дауна-исследователя!! Как я теперь... весь в дерьме и без ботинок?»
«Вернемся, я этому индейцу бивень в жопу вставлю! Провокатор хренов!» - орал Владик пока они топали к стоянке.
Неприятности только начинались. На стоянке никого не было. Уехал Дерсу Узала. Не попрощавшись.
Потом они долго выходили по побережью, обмотав Владику ноги кусками одежды.
Потом отстреливались от преследовавших их волков, и Федорыч умолял оставить два патрона. Не хотел, чтобы его ели заживо.
Но дошли.
«Я ведь и зоологию в школе не любил! - орал Владик, - ну за каким дерьмом мамонтовым меня понесло?!!!»

Кэп

ОЛИГАРХ ОБЛОМОВ

Шура был гением Облома, и Облом это очень ценил, и Шуру берег. Он сидел у Шуры на плече, заботливо сдувая с его погон медленно нарастающие звездочки. Но, любя, Облом все же патернально завидовал везению этого неудачника, ибо сам был супер-неудачником и конкуренцию тяжело переживал. Шура Облом нивелировал, делал его никчемной величиной, унизительно низкой.
Сидя на грот-мачте рядом с работающим на высоте Шурой, Облом с завистью смотрел на расстегнутый карабин страховочного пояса и вспоминал...
Вот День Нептуна. Вот сидит командир корабля - он круче Нептуна, поэтому его никто не трогает. А вот офицеры и матросы уже побывали в чистилище и потели на солнце мазутом. Только Шуры здесь нет - он заперся в каюте, обложенной злыми дикарями в набедренных повязках, кричащими:
- Товарищ старший лейтенант, откройте на секунду! Ну, тащ лейтенант!
Но Шура не открывал, хотя охранной грамоты от Нептуна, дающей право остаться бледнолицым, у него не было. Тогда пришел большой коренастый вождь этих дикарей, зло ударил кулаком в дверь и голосом еще жившего в нем старпома крикнул:
- Лейтенант, немедленно открыть!
А потом Облом, поскальзываясь в пятнах мазута, полз за Шурой в чистилище, кляня судьбу, и видел, как его экселенца схватили матросы и потащили к бассейну из брезента, но не донесли, уронив на палубу. Облом улыбнулся тогда от чувства нежности к хозяину, еще раз понимая его превосходство, которое признал не сразу.
Признание пришло, когда от смеха слегла вся оставшаяся на "большой сид" смена. Шуру тогда отправили в культпоход - обеспечивать безаварийное катание матросов на коньках в городском парке.Шура - молодец, молод душой. Он тоже пошел кататься...
В 18 же 00, когда группа должна была возвратиться на борт, офицеры "большого сида" сидели в кают-компании, играя в нарды и переозвучивая диктора программы "Сельский час". Показывали табун скачущих кабанов, когда звук на правом шкафуте отвлек сидельцев от любимого занятия - по палубе что-то цокало железом.
- Какая военно-морская серость - скалывать лед с палубы ломом! - подумали офицеры и радостно-злобно рванулись наружу. Но по палубе стучал не лом, а Шура в коньках, поддерживаемый за руки матросами с серьезными глазами, из которых сочились слезы.
Знаете, когда два каре со штуцерами встречаются под Аустерлицем и стреляют - падают все разом, вповалку. И тут упали все, кроме Шуры, который продолжал клять алчных гражданских забулдыг, укравших его офицерские шкары. Он один не понимал правды...
Ведь те, кто вел его под руки, когда-то были им лично взяты с поличным за распитием спиртомалосодержащей браги, но в особо крупных размерах. Когда Шура, Обломав их праздник, выкинул за борт трехлитровую банку и пришел за второй - они восстали и пошли всей толпой на него. Но Шура подпрыгнул тогда, схватился руками за кабель-трассу и вдавил каблуки в нос впередкривосмотрящего годка, забыв о пистолете в кобуре, которым тоже, в принципе, можно было бы сломать нос. Но это неэстетично! Чего ж теперь удивляться, что среди конькобежцев на катке один был кривонос?!
А потом было море... Пожар на камбузе, взрыв главного двигателя, беспечно разогнанная регата американских яхт, погоня американского крейсера. И все это время Облом был рядом с Шурой, стоящим вахтенным офицером. Море их сплотило. Поэтому, когда вернулись на берег, и Шура на него сошел, Облом, покачиваясь, шел рядом. Странно, но он не помешал хозяину встретить девушку и влюбиться - Облом почувствовал в ней хозяйку!
А когда Шура устроил предсвадебный мальчишник для друзей-офицеров, Облом, как настоящий друг, был рядом и вместе со всеми пил "Черного капитана", который дает обоснованное право купаться под вывеской "Осторожно - крестовик! Опасно для жизни!" И опять мы не удивимся, что только Шура был укушен за детородный орган этой оголтелой медузой, хотя купались все. И только он с комфортом поехал обратно в скорой помощи, когда остальные тряслись в электричке.
Боюсь, что Облом тогда пал, защищая хозяина от жалящих спор крестовика. Через месяц Шура все же женился, а еще через восемь у него родился сын.
Зря он не назвал его в честь... Могла родиться династия. Олигархическая, в своем роде...

КАК КАТАЮТ САМОЛЕТЫ
(совсем не так, как поезда)

На золотом крыльце сидели... гм, ладно, не на золотом - на скамейке у волейбольной площадки, и не цари с королевичами, а два полковника и я, многогрешный.
Пригревшись на солнце лениво курим, с интересом наблюдая как стая курсантов вручную катит МиГ-31. Реализуется одна из немногих здравых идей генерал-майора С-ко - поставить на территории училища пару единиц техники. Очень удобно - не нужно курсантам и преподавателям постоянно на учебный аэродром мотаться (он довольно далеко, а на территории всех самолетов был лишь памятник), все на месте. Ну и штатские чтоб видели что здесь авиационное и инженерное, едреныть, училище, а не хвост собачий.
Накануне под покровом ночи притащили с учебного Су-27 и МиГ, поставили на краю плаца, у памятника. И вот сейчас катают.
Нет, можно, конечно, прицепить водило, пригнать из автопарка что-нибудь колесное в качестве тягла - но кто ищет легких путей? Поэтому все руками.
От плаца вниз, в сторону КПП, доворот вправо, к третьему факультету, оттуда задом наперед мимо волейбольной и бассейна, потом снова доворот и в той же позе, через бордюр, на специально обученную площадку. «Двадцать седьмой» уже проехал, сейчас его в режиме «хвать - твою мать» втаскивают на тот самый бордюр. Там бурлит жизнь, слышен могучий русский язык, мельтешат среди курсантского камуфляжа «полосатые штаны», осуществляя руководство процессом.
А здесь хорошо. Спокойно, солнце греет, негромко, но напряженно сопят облепившие массивную даже без крыла и килей серую тушу МиГа курсанты - словно муравьи, тащащие в логово здоровенную гусеницу. Даже хочется им по... нет, пожалуй, не помочь - посочувствовать.
- Щас провалится, - меланхолично замечает ***, полковник, начкаф и кандидат технических наук.
И, видя мой непонимающий взгляд, поясняет:
- Помнишь, там на повороте водосток есть? Труба весной забилась, прочистить не успели, так там под асфальтом все водой и размыло. Пещера, блин. Об этом все училище знает. Даже генерал.
Ну, раз генерал знает, стало быть смотрим дальше. Вот поворот к факультету АО, вроде проходит... проходит... проходит... ХРРРЯСЬ! - правая основная стойка, обрушив заодно изрядный кусок асфальтового покрытия, ушла чуть ли не по фюзеляж.
- Вот так-то! - удовлетворенно констатировал ***.
Столпившиеся у перекошенного МиГа курсанты дружно издали горестный вздох; сзади послышался быстро приближающийся цокот туфель скачущего к месту происшествия С-ко.
- Та-а-ак, - протянул ***, - ориентирую! Генерал движется в нашу сторону. Сейчас здесь станет шумно - будут вытаскивать и натаскивать. Могут припахать и нас. Поэтому пошли-ка отсюда... быстро... огородами...
И мы ушли. Быстро. Огородами. Через КПП-1.
P.S. «Тридцать первый» вытаскивали курсантами. Нет, можно, конечно, пригнать кран - но кто ищет легких путей? Поэтому все руками...