Тополиный пух

Конец декабря в башкирской степи - это царство белого и серого. Белая, плотно сбитая ветрами земля уходит до самого горизонта, сливаясь там с низким, серым, словно застиранное солдатское белье, небом. По этой бесконечной белизне, оставляя за собой две темные колеи, полз уазик-"буханка" с чёрными военными номерами. Мотор натужно выл, борясь с морозом и рыхлыми переметами, которые ветер наметал поперек едва угадываемой дороги. Внутри машины, несмотря на отчаянные попытки печки, было немногим теплее, чем снаружи. Холод пробирался сквозь щели в уплотнении и, казалось, продувал тонкий металл кузова, заставляя ежиться водителя и пассажира.
За рулем сидел старший лейтенант. Молодой, лет двадцати пяти, с лицом, еще не до конца обветренным местными суховеями. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, крепко сжимая баранку руками в тёплых перчатках. Его мысли были далеко - дома, в Ростове, где уже, наверное, готовятся нарядить ёлку и мать планирует, с какой начинкой ей печь пироги. До Нового года оставалась всего неделя, и два месяца до отпуска.
- Товарищ капитан, может, хватит на сегодня? - не отрывая взгляда от дороги, спросил он. - Метель поднимается. Вернемся, а?
Сидящий рядом капитан оторвался от карты, раскинутой на коленях. На вид ему было за тридцать, лицо изрезано мелкими морщинами у глаз, взгляд усталый и колючий. Он был топографом, человеком, для которого карта была важнее реальности. Его реальность состояла из координат, азимутов и высот. Он постучал пальцем по планшету.
- Еще одна точка, старлей. Последняя на сегодня. И не "может, хватит", а выполняем приказ. - Голос капитана был сухим, как степной ковыль летом. - Пока солнце еще проглядывает, доделаем свою работу.
- Да какая тут работа? - пробормотал старший лейтенант себе под нос.
Капитан услышал.
- Та самая, которая помогает нам спать более-менее спокойно. Ты же знаешь, мы тут не просто так катаемся и бензин жжем. Каждая эта точка, каждая отметка, которую я ставлю, - это гарантия, что если придется, то "изделие" уйдет точно в цель, а не в чистое поле где-нибудь под Брюсселем. Спутники - это первое, что погаснет. А карта? карта вечна.
Он снова уткнулся в свои бумаги. Известный полковой педант, чья работа важна и нужна. Особенно сейчас, когда по ту сторону земного шара кто-то тоже делал пометки на карты и сверял координаты, готовясь нажать свою кнопку. Эта мысль неприятно холодила спину, посильнее любого декабрьского ветра. Старший лейтенант молча кивнул, понимая правоту капитана, но от этого не становилось легче. Чувство тревоги, витавшее в воздухе последние месяцы, становилось почти осязаемым.
- Я не про то, товарищ капитан. Просто погода. Застрянем тут к чертовой матери, и никто нас до весны не найдет. Степь шуток не любит.
- А война, по-твоему, любит? - отрезал капитан, не поднимая головы. - Жми давай. По моим расчетам, еще километра три. Вон за тем холмом должно быть.
Уазик, подпрыгнув на очередной невидимой под снегом кочке, пополз дальше. Вой ветра за окном усилился, мелкая снежная крупа начала стегать по щекам чаще. Старые дворники пока еще легко сбрасывали её с холодного стекла, твёрдые кусочки снега не успевали примёрзнуть к нему. Машину мотало на ухабах.
Наконец капитан поднял руку.
- Двадцать метров и стоп. Приехали.
Старший лейтенант плавно затормозил. Машина остановилась посреди абсолютно ровного, белого ничего. Эта точка была в двадцати пяти километрах от расположения их ракетного полка. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась только снежная пустыня, однообразно белая. Казалось, выбери любое место - и оно ничем не будет отличаться от этого. Но капитан думал иначе. Он тщательно сложил карту, убрал ее в планшет и решительно распахнул дверь.
В салон ворвался порыв ледяного ветра, принеся с собой горсть колючего снега. Капитан, нахлобучив ушанку и плотнее закутавшись в тулуп, выбрался наружу. Старший лейтенант остался в машине, не глуша двигатель. Он смотрел, как невысокая, коренастая фигура капитана, борясь с ветром, отошла от машины метров на двадцать. Капитан достал из брезентового чехла буссоль, начал устанавливать её, выверяя положение по компасу и уровню. Каждое его движение было выверенным, точным, лишенным суеты.
"Вот педант, - с невольным уважением подумал старлей. - Ему бы аптекой заведовать. Все по полочкам".
Сквозь вой ветра донеслось приглушенное ругательство. Видимо, пальцы на морозе совсем закоченели и не слушались. Но капитан упорно продолжал свое дело. Он что-то записывал карандашом в свой блокнот, сверялся с прибором, снова смотрел по сторонам, будто видел в этой белой пустоте невидимые ориентиры, понятные только ему одному. Для старшего лейтенанта это была магия. Чистая, незамутненная магия цифр и линий, которая в итоге превращалась в рассчитанную заранее точку старта многотонной ракеты с ядерной боеголовкой. Он, конечно, изучал эту магию в училище, но повторить сейчас расчеты капитана ни за что не смог бы.
Старший лейтенант закурил. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо, и в зеркале заднего вида он увидел свои собственные глаза - уставшие, немного испуганные. Что они тут делают? Зачем все это? Готовиться к концу света посреди замерзшей степи. Великая честь. Он горько усмехнулся и выпустил в прокуренный салон струйку дыма. Ответа не было. Были только приказ и вот этот упрямый капитан, вбивающий в мерзлую землю свои колышки.
Прошло еще минут десять. Ветер, казалось, достиг своей максимальной силы. Машину ощутимо покачивало. Лейтенант уже начал всерьез беспокоиться. Он опустил стекло и крикнул, пытаясь перекричать свист промороженного воздуха:
- Капитан! Может, перерыв на чай и руки погреть?
Фигура капитана на мгновение замерла. Он выпрямился, закончив последние приготовления, и повернулся к машине. Он что-то крикнул в ответ, ветер смахнул его слова куда-то в сторону, и старлей ничего не разобрал из его ответа. Капитан сделал знак рукой, мол, "все, закончил, иду", и начал складывать свой инструмент. Лейтенант с облегчением откинулся на сиденье. Наконец-то. Сейчас вернутся в тепло расположения, выпьют горячего чая, и этот бесконечный день закончится.
Именно в этот момент это и произошло.
Сначала старший лейтенант не понял, что случилось. Мир просто стал ярче.
Слепящая, нестерпимая вспышка залила все вокруг. Она пришла со стороны горизонта, оттуда, где за много километров остался их полк, их дом. Белая степь на одно мгновение стала еще белее, ослепительнее солнца. Крепнущая позёмка исчезла, растворилась в этом беззвучном белом пламени. Лицо как будто прогладили очень тёплым, но еще не горячим утюгом. В кабине уазика каждая пылинка, каждая царапина на приборной панели проявилась с невероятной четкостью.
Старший лейтенант зажмурился, инстинктивно вжимая голову в плечи. Его сердце пропустило несколько ударов, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Тишина, наступившая после вспышки, была оглушающей. Даже ветер, казалось, замер в ужасе.
Он медленно открыл глаза. Яркий зеленый отпечаток на сетчатке ещё не погас. Перед ним, там, где только что была серая пелена, разгорался новый, чудовищный рассвет. Прямо над горизонтом, медленно и неотвратимо, рос огненный шар. Он менял цвета - от белого к желтому, потом к оранжевому и, наконец, к багрово-красному. А над ним, пронзая низкие облака, в стратосферу устремилась ножка чудовищного гриба, распуская свою радиоактивную шляпку. Это было страшно. И противоестественно красиво.
- Товарищ капитан? - прошептал старший лейтенант пересохшими губами.
Он посмотрел в сторону. Капитан стоял на том же месте. Он не двигался. Он просто смотрел на горизонт, на дело рук человеческих. Тулуп соскользнул с одного плеча, шапка съехала набок. В его неподвижной фигуре было столько же неумолимого спокойствия, сколько его было в растущем над степью ядерном грибе. Весь его мир, состоящий из карт, азимутов и точных координат, только что был стерт с лица земли. И оба офицера понимали, что это означает.
Предыдущая жизнь закончилась.

***

Ударная волна дошла до них спустя целую вечность, которая уместилась, наверное, в пару минут. Сначала легкий толчок под ноги, будто далеко-далеко вздрогнула земная кора. Потом пришел звук. Не оглушительный рев, как можно было бы ожидать, а низкий, утробный гул, рокот, который, казалось, исходил не снаружи, а рождался где-то в грудной клетке, заставляя вибрировать внутренности. Ветер, до этого швырявшийся колючим снегом, внезапно стих. Словно стихия испугалась того, что сотворил человек, и затаила дыхание. В наступившей звенящей тишине было слышно, как гулко стучит кровь в ушах.
Старший лейтенант медленно опустился на колени, словно его ноги разом потеряли силу. Он не отрывал взгляда от чудовищного цветка, распустившегося на горизонте. Шляпка гриба уже начала расплываться, теряя свои четкие очертания и превращаясь в огромное, грязное облако, которое ветер, очнувшись от оцепенения, медленно понес в их сторону.
- Они сделали это, - прохрипел старший лейтенант. Слово 'они' было безликим. Враги. Американцы. Британцы. Французы. Кто-то ещё. Это уже не имело значения.
Капитан не ответил. Он медленно, как во сне, складывал свою буссоль. Пальцы, окоченевшие от мороза, не слушались, но он упорно, методично укладывал инструменты в брезентовый чехол. Эта привычная, доведенная до автоматизма рутина была единственным, что удерживало его сознание от распада. Карта. Координаты. Все это теперь казалось бессмысленным.
- Товарищ капитан, что нам делать? - голос старшего лейтенанта дрогнул, в нем слышались детские, испуганные нотки. - Наш полк там же все.
Капитан наконец закончил с прибором и резко выпрямился. Его лицо в сумеречном свете казалось, окаменело. Он посмотрел не на старшего лейтенанта, а куда-то сквозь него, на расползающееся по небу облако.
- Делать? Выполнять мой приказ. За мной!
Он быстрым шагом направился к машине. Старший лейтенант, спотыкаясь, поспешил за ним. Единственная мысль в его голове выжигала сетчатку даже сквозь закрытые веки.
Куда мы поедем? Назад нельзя? - пролепетал он, забираясь в уазик.
- Конечно. Нельзя в эпицентр. Верная смерть, - отрезал капитан. Он плюхнулся на сиденье и лихорадочно развернул свою карту на коленях, подсвечивая ее тусклым салонным плафоном. Его пальцы, уже не дрожащие, а полные решимости, забегали по линиям и отметкам. - Ядерный взрыв. Похоже, наземный. Конечно, наземный, нет смысла бить по нашим ШПУ воздушным подрывом. Значит, самое страшное - не волна, а то, что придет после. Осадки. Радиоактивная пыль. Нам нужно укрытие. Немедленно! Ветер в нашу сторону.
- Какое укрытие? Здесь же степь!
- Молчать, лейтенант! - рявкнул капитан, и молодой офицер вздрогнул. Капитан ткнул пальцем в точку на карте. - Вот. Узнаёшь значок? Пятнадцать километров отсюда. ЗКП. Заглубленный командный пункт. Старый, еще советский. Иногда летом используется на учениях. Мы должны успеть укрыться до того, как эта дрянь начнет сыпаться с неба. Если завязнем в степи - конец.
Старший лейтенант смотрел на уверенные движения капитана, и паника понемногу отступала, сменяясь призрачной надеждой. Пока этот человек с его картами был рядом, казалось, еще не все потеряно.
- Но уазик? он же не танк. От радиации не спасет.
- Правильно мыслишь, - неожиданно спокойно сказал капитан. - Лишь бы довёз до места. А там бросим. Скоро и воздух, и снег вокруг станут 'грязными'. Рули давай. Ну, пошёл!
Старший лейтенант выжал сцепление, воткнул дрожащей рукой передачу и вдавил педаль газа. Уазик взревел. Дороги не было, капитан просто указывал направление рукой, сверяясь с компасом. Машину бросало из стороны в сторону, двигатель завывал, протаскивая колёса по глубокому снегу, но машина ползла по целине, убегая от невидимой смерти.
Они остановились у невысокого, почти полностью занесенного снегом холма. Ничто не выдавало здесь присутствия человеческих строений. Только внимательный глаз топографа мог заметить едва торчащий из-под снега оголовок вентиляционной трубы.
- Приехали. Глуши, дальше ножками.
- Мы её здесь бросим? - с какой-то тоской спросил старший лейтенант. Эта 'буханка' была его последним островком привычного мира.
- Она свое отслужила, - равнодушно ответил капитан, уже выбираясь наружу. - Теперь это просто кусок железа. Пошли уже, некогда.
Они вышли из машины. Двигатель затих, и мир погрузился в ватную, давящую пустоту. С неба начали падать редкие, крупные пушинки. Но не все они были снегом. Одна упала на рукав, и старший лейтенант дотронулся до неё перчаткой - она была крупной, серой, маслянистой на ощупь. Пепел.
- Быстрее! - крикнул капитан, уже карабкаясь по склону холма. Он отыскал глазами трубу, отмерил от нее несколько шагов и начал яростно разгребать снег руками, потом ногами. Старший лейтенант присоединился к нему. Под слоем снега обнаружился козырек, а под ним, в склоне холма, тяжелая овальная стальная дверь с когда-то покрытым краской колесом запора. Офицеры яростно отгребали снег, очищая площадку перед входом.
Вдвоем они навалились на заржавевшее колесо. Оно поддавалось с мучительным скрипом, раздирающим тишину. Каждый оборот отдавался болью в замерзших руках. Наконец, с глухим щелчком, запор отошел. Они потянули в четыре руки, с трудом приоткрыли тяжеленное железо двери, скрипящее петлями. Из черного провала пахнуло затхлостью. Запах подземелья. Запах спасения.
- Лезь, - скомандовал капитан. - Фонарик не забыл?
Старший лейтенант, не раздумывая, скользнул в коридор. Затем остановился, шаря в сумке. Щелчок выключателя, и луч выхватил из мрака проём подземного коридора. Капитан спустился следом, захлопнув за собой дверь. Звук ударившегося о бетон металла был громким, уплотнители давно рассыпались трухой. Мир снаружи перестал существовать. Они как будто похоронили себя заживо.
Ещё длинный коридор с несколькими поворотами. Спуск в глубину по достаточно пологому тоннелю. Офицеры оказались в небольшом тамбуре перед еще одной гермодверью, такой же массивной, как и первая. К счастью, эта тоже не была заперта изнутри. Совместными усилиями они открыли и ее. Луч фонаря скользнул по стенам помещения. Ещё тамбур. Венткамера. Несколько помещений. Двухъярусные койки с древними тощими матрасами. Кабинеты с демонтированной аппаратурой и сломанными стульями. Полки, много пустых полок, скорее даже, стеллажей. Старое железо, рыжеющее из под давно облезшей краски. Шкафы, давно пустые. Сломанная душевая. Уборная. И в одном из помещений заначка, которую не вывезли то из лени, то ли по старости, то ли из желания позднее украсть, но так и не украденная. Аккуратно укрытые брезентом коробки с армейскими сухпайками. Невероятное везение. И цистерна. Вода. Затхлая вода, но это лучше, чем ничего. Их спасение.
Старший лейтенант обессиленно опустился на край нижней койки. Адреналин отступил, обнажая чудовищную усталость и глухую, ноющую боль во всем теле. Во рту стоял отчетливый металлический привкус.
- Мы успели? - тихо спросил он.
Капитан прошел по комнате, провел рукой по пыльному столу. Он нашел на стене выключатель и щелкнул им. Никакой реакции. Ну да, глупо было надеяться, что тут есть энергия. Но всё же, нельзя было не выполнить такое привычное действие. Капитан начал что-то нашаривать в своей сумке, пока, наконец не достал из неё китайский фонарик с ручной динамо-машинкой. Вжикнул несколько раз, светодиод был слабенький, но какой-то свет давал.
- Успели, - кивнул капитан. Он сел напротив старшего лейтенанта. Его лицо под тусклым светом отраженного от потолка луча фонарика выглядело осунувшимся и постаревшим на десять лет. - Но дозу какую-то мы уже получили. Далеко не смертельную сразу, но достаточную. Теперь мы в ловушке. Снаружи скоро будет ад. Уровень радиации такой, что и нескольких часов хватит.
- И что теперь? Сколько нам тут сидеть?
Капитан помолчал, глядя на свои руки. Он был спокоен. Это было спокойствие человека, который просчитал все варианты и выбрал единственный возможный, пусть и не самый приятный.
- Есть же такое дело - период полураспада. Самые опасные изотопы, те, что сейчас на поверхности, распадутся до приемлемых уровней примерно через полгода. Запасов еды и воды здесь хватит. Так что наш приказ на ближайшие шесть месяцев - сидеть тихо и ждать. Ждать лета.

- Ждать лета? - как эхо повторил старший лейтенант. Он посмотрел на голые бетонные стены, на тусклый свет, на капитана. Вся его жизнь, его планы, дом его родителей с новогодней елкой в Ростове - все это осталось там, снаружи. Теперь у него была только эта бетонная коробка. И ожидание.
- А потом?! Что потом?!
Капитан поднял на него тяжелый взгляд. В его глазах не было ни страха, ни надежды. Невероятное терпение, вот что там увидел старший лейтенант.
- Пошли, посчитаем наши запасы. И будем спать, жрать и срать. По кругу. А потом, лейтенант, мы выберемся наружу. И сделаем то, что сможем.
(конец первой части)

Тополиный пух (продолжение, часть 2)

Шесть месяцев в бетонном мешке - это дольше, чем вечность. Время здесь утратило свой привычный ход, сжавшись до монотонного цикла от сна к бодрствованию, от одного пайка, до другого. Воздух, прогоняемый древним советским еще ручным компрессором через не менее древние фильтры, был каким-то пустым, бумажным. Сначала он пах пылью и ржавчиной, а потом они перестали различать другие запахи, кроме запаха безысходности. Первый месяц они разговаривали, вспоминая свои семьи и прошлую жизнь. Закончились батарейки в фонарике старшего лейтенанта, и они жужжали динамкой своего последнего фонаря всё реже, лишь выходя в уборную или во время еды. Потом почти перестали разговаривать, экономя не столько слова, сколько душевные силы. Каждое слово казалось лишним, нарушающим хрупкое равновесие, установленное в их подземной могиле. Старший лейтенант похудел, его молодое лицо заострилось, под глазами залегли темные тени. Капитан, казалось, усох, словно вся его сущность сжалась в тугой комок воли. Через два месяца он почти силой взял на хранение у старшего лейтенанта его пистолет. Они были в наряде, когда всё случилось, поэтому у каждого был штатный пистолет Лебедева с двумя обоймами.

Больше всего донимал постоянный металлический привкус во рту. Он не проходил ни после еды, ни после воды. Это был несмываемый вкус радиации, вкус их медленной смерти. Иногда по ночам старший лейтенант просыпался от собственного кашля - сухого, раздирающего горло. Капитан делал вид, что не слышит, но он не спал. Он лежал на своей койке с открытыми глазами, глядя в бетонный потолок и считая дни. У него в блокноте, рядом с последними координатами, было сто восемьдесят три палочки. Это было необязательно, потому что его наручные электронные Casio G-Shock шли и показывали дату, но для капитана это стало необходимым ритуалом. напоминающим ему о том. что время выхода наружу приближается.
- Сухпай почти закончился, - тихо сказал старший лейтенант в один из дней.
Капитан медленно поднялся. Он подошел к столу и провел пальцем по пыльной поверхности. Сто восемьдесят четвертый день.
- Знаю, - его голос был хриплым от долгого молчания. - Пора.
Они молча собрались. Сборы были недолгими: проверить и зарядить оружие, взять фонарик, рассовать по карманам остатки галет. Капитан бережно убрал в планшет свою карту и блокнот. Путь к выходу был испытанием. Лестница и подъем по длинному спуску, сейчас превратившемуся в подъём, казавшиеся полгода назад простыми, теперь отнимали все силы. Каждый шаг отдавался слабостью во всем теле. Наверху они вдвоем навалились на колесо засова. Оно поддалось еще труднее, чем в тот декабрьский день. Скрип ржавого металла о металл резанул по ушам, привыкшим к тишине.
Их совместными усилиями тяжелая крышка люка приподнялась на несколько сантиметров. В щель ударил сноп света, ослепив. И вместе с ним ворвался воздух. Условно свежий. Этот воздух пах пылью, немного гарью и чем-то еще, незнакомым и тревожным. Химический, горьковатый запах мертвого мира. С трудом откинув крышку до конца, они выбрались наружу, щурясь от непривычно яркого, мутно-желтого солнца. Июньская степь встретила их молчанием. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Трава, обычно в это время сочная и зеленая, была жухлой, желто-серой, словно выжженной. Небо затягивала белесая дымка.
Их "буханка" стояла на том же месте, где они ее бросили. Теперь она выглядела как памятник ушедшей эпохе. Машина стояла, вросшая в землю, покрытая слоем серой пыли. Краска свисала с неё лохмотьями, резина на колесах потрескалась и осела.
- Попробуем? - с ноткой надежды спросил старший лейтенант.
- Не стоит, - отрезал капитан. - Наверняка она фонит так, что рядом стоять опасно. Это просто гроб на колесах.
Старший лейтенант отошел от машины и встал в десятке шагов, недоверчиво разглядывая её. Он посмотрел на бескрайнюю, мертвую равнину вокруг. Осознание их положения обрушилось на него с новой силой. Они были одни. Пешком. Посреди отравленной пустыни.
Внезапно его снова скрутил приступ кашля. Он согнулся пополам, заходясь в долгих, мучительных спазмах. Когда он выпрямился, то вытер губы тыльной стороной ладони. На ней остался яркий, алый мазок.
Он замер, глядя на свою кровь.
Капитан подошел и положил ему руку на плечо. Тяжело, но твердо.
- Вот так, лейтенант. Терпи. Недолго нам ещё терпеть.
- Что? что это? - прошептал молодой офицер, хотя и сам уже все понимал. Металлический привкус во рту стал невыносимым.
- Мы с тобой получили первую дозу еще тогда. Сразу где-то 10 БЭР, а потом и ветер с осадками догнал нас. Потом полгода дышали через старые фильтры, если они вообще фильтровали. Сколько хапнули - можно только гадать. Все это время наши тела боролись, но предел есть у всего. Мы подошли к нему очень близко. У нас есть несколько недель, я думаю. Может быть, две. Может, месяц. Не больше.
Капитан говорил это задумчиво, как будто сам себе зачитывал сводку погоды. Но в его глазах, глубоко запавших, отражалась вся тяжесть этого приговора. Он не утешал. Он констатировал факт. Они были смертниками, и их отсрочка закончилась.
Старший лейтенант медленно опустился на землю. Он смотрел на свои руки, на горизонт, на капитана. Паника, которая должна была бы взорвать его изнутри, не пришла. Вместо нее была лишь огромная, всепоглощающая пустота. Все кончено. Так просто и так страшно.
- Значит, это все? - тихо спросил он. - Просто сидеть и ждать?
- Нет, ? капитан покачал головой. Он присел на корточки рядом, развернул на выжженной земле свою истертую карту. Она была вся в пометках, линиях, цифрах. Его мир. Единственный, который еще имел смысл. Его палец лег на точку, обведенную красным карандашом. - Мы не будем ждать.
Он поднял взгляд на старшего лейтенанта. Взгляд был тяжелым, как свинец.
- Мы вернемся в полк.
- Зачем? - удивился старший лейтенант. - Там же смерть.
- Мы и так мертвецы, - усмехнулся капитан без тени веселья. - И мы с тобой офицеры. Мы давали присягу. Помнишь седьмую позицию, её капонир? Самый дальний, самый защищенный, ещё и в низине, укрытый. Я когда-то сам выбирал для него место. Три километра к югу от остальных. Туда планировали загнать на последнее дежурство 'Тополь', мы как раз для него делали привязку. Я надеюсь, что капонир выдержал. Мог выдержать. Ну, есть шанс, что он уцелел. Мы с тобой ничего не теряем в любом случае. Нам, наверное, остались считанные дни, и нужно прожить их достойно. Родина не узнает, но мы-то с тобой знаем.
Он говорил быстро, убежденно, и в его голосе снова появилась та стальная уверенность, которая вела их все это время. Это был не бред умирающего. Это был план. Последний план капитана.
- И что мы будем с ним делать? Связи нет. Приказа не будет.
- Мы сами себе приказ, - капитан постучал пальцем по карте. - Спутники не работают, но у меня есть это. Я знаю координаты точки пуска. Мы вернёмся туда, заберем установку, и я выведу нас в известное место. А ты, лейтенант, ты - ракетчик. Ты знаешь, как подготовить его к старту. Как ввести эти координаты вручную. Сможешь выполнить пуск? Представляешь, лейтенант - это самый последний 'Тополь'. Остальные давно заменили.
Вопрос повис в мертвой тишине. Старший лейтенант смотрел на карту, на лицо капитана, на свои окровавленные пальцы. Вернуться в радиоактивный ад. Пройти пешком семьдесят километров. Найти ракету, которой, возможно, и нет вовсе. Или была, но превратилась в хлам. Проехать еще сотню километров на многотонной машине, которую нужно сначала завести. И все это - за то время, что им отмерила лучевая болезнь. Это было безумие. Абсолютное, чистое безумие.
Но это было дело.
Это было лучше, чем лежать здесь и кашлять кровью, глядя в мутное небо.
Нечего терять.
Он медленно поднялся на ноги, отряхивая пыль с брюк. Он посмотрел капитану прямо в глаза. Прошлая жизнь стёрлась в ничто. Он был уверен, что Ростова нет уже полгода, как и его родителей и друзей детства. Как нет и Казани, откуда был родом капитан. Они всегда старательно обходил эту тему, даже в мыслях. Остался долг перед теми, кто раньше был, а теперь их не стало. Перед собой. Долги нужно возвращать..
- Смогу, товарищ капитан, - твердо сказал он. Голос не дрогнул. - Я все сделаю. Если ракета есть, она улетит.
Капитан кивнул. Он не сказал 'я так и думал' или 'я не сомневался'. Это было бы лишним. Всё и так понятно. Он аккуратно свернул карту и убрал ее в планшет. Их гонка со смертью началась.
Остатки еды и воды, их было немного. Они забрали их, повернулись спиной к своему бывшему убежищу, к ржавеющему остову машины. И пошли на восток. Два человека, идущие по мертвой земле.

(конец второй части)

Тополиный пух (окончание)

Сорок километров мертвой земли. Это расстояние они мерили не шагами, а приступами тошноты и головокружения. Каждый километр был пыткой, маленькой смертью. Мир вокруг превратился в однообразное, выжженное полотно под мутно-желтым куполом неба, где вместо солнца висел тусклый, белесый диск. Тишина давила на барабанные перепонки, в ней не было ни звука жизни ? ни шелеста ветра в ковыле, ни стрекота кузнечиков. Все умерло. Четыре дня пути. пока есть силы передвигать ноги, толкая их вперед одну за другой. Когда силы заканчивались, они брали передышку. Спали. Просто лежали, пока капитан не говорил, что пора идти дальше.

И они шли дальше, опустив головы, глядя под ноги, чтобы не споткнуться о трещины в иссохшей земле. Дыхание давалось с трудом, каждый вдох обжигал легкие сухим, пыльным воздухом с неизменным привкусом металла. Этот привкус стал их постоянным спутником, напоминанием о яде, что тек в их жилах. Да и мышцы ног ныли неимоверно. И судороги. Их тела были обезвожены.
- Воды, - прохрипел старший лейтенант, останавливаясь и тяжело опираясь на колени. Его лицо осунулось, губы лопнули, кожа покрылась сыпью петахий.
Капитан, шедший впереди, обернулся. Он двигался медленно, но с какой-то механической упертостью, словно его тело работало на одном лишь упрямстве. Он протянул лейтенанту почти пустую флягу.
- Два глотка. Не больше. Нужно растянуть.
Старший лейтенант жадно припал к горлышку, но тут же отшатнулся, закашлявшись. Сухой, надсадный кашель сотрясал его тело, и он согнулся пополам. Капитан молча ждал, глядя на горизонт. Там, в мареве, уже угадывалось что-то. Намёк на что-то, что когда-то было их воинской частью.

? Все, товарищ капитан? Не могу больше, ? выдохнул старший лейтенант, вытирая губы. На тыльной стороне ладони снова остался кровавый след, то ли из лопнувших губ, то ли из распадающихся лёгких. ? Давайте здесь? отдохнем... немножко.

? Отдыхать будем уже в раю. Или в аду, ? ровно ответил капитан. ? А сейчас ? идти. Видишь? Почти пришли.

Он не смотрел на старшего лейтенанта. Он смотрел вперед. Там был их долг, их цель, их могила. Идти туда было безумием, но оставаться здесь ? бессмысленной смертью. А капитан не терпел бессмысленности. В его мире все должно было иметь цель. Особенно собственная жизнь.

Чем ближе они подходили, тем страшнее становилась картина. Расположение, похоже, исчезло в огромной воронке, они даже не пытались подойти к эпицентру. Они шли сейчас по ровному, покрытому серой пылью и мелкими обломками место. Очень ровному. Ударная волна слизала все, но капитан вел их уверенно, его внутренняя навигация работала безошибочно. Это координаты КПП. Отсюда азимут 246. Километр.

Седьмой капонир пострадал, но он был. Мощные склоны оврага и толща земли приняли на себя, отразили и рассеяли основную силу удара. Огромные бронированные ворота были перекошены, одна створка сорвалась с верхней петли и просела, но они выдержали. Подход к ним был завален обломками бетона и искореженным металлом. Проход был, но узкий, едва достаточный для одного человека.

? Он здесь, ? выдохнул капитан, и в его голосе впервые за долгое время послышалось что-то похожее на торжество. ? Я знал. Я знал!

? Как мы его откроем? ? глухо спросил старший лейтенант, глядя на массивные, заклинившие ворота. ? Тут и танком не пробьешь.

? Руками, лейтенант. Руками, ? ответил капитан. Он уже шарил среди обломков, ища что-то, что можно было бы использовать как рычаг. Он нашел длинный кусок толстой арматуры, торчавший из бетонной плиты. ? Помогай.

Они вдвоем, шатаясь от слабости, расшатывали стальной прут. Он поддавался с трудом, скрежеща и вибрируя. Наконец, он вышел из своего бетонного плена. Меч короля Артура. Теперь он был у них. Примитивный, но инструмент. Они просунули его в щель между створкой и стеной и навалились всем своим весом. Металл скрипел, стонал, но не поддавался. Снова и снова. Их дыхание стало рваным, перед глазами плыли темные круги.

? Не идет? ? прохрипел старший лейтенант, отступая на шаг. Его ноги подкосились, и он прислонился к стене, сползая по ней.

? Идет! ? яростно прорычал капитан. ? Еще раз! Вместе!

Ворота, содрогнувшись, сдвинулись на несколько сантиметров. Этого было достаточно. В образовавшуюся щель можно было протиснуться. Капитан, тяжело дыша, опустил арматурину. Силы оставили его. Он прислонился к холодному металлу ворот, и его тело пробила крупная дрожь. Изо рта и носа струйками вытекала кровь.

Он не пытался ее остановить. Просто стоял, глядя, как темные капли падают на серую пыль. Старший лейтенант начал было движение в его сторону, но капитан остановил его жестом.

? Нормально, ? выдавил он. ? Я сам.

Они протиснулись внутрь. В полумраке капонира, покрытый толстым слоем пыли, стоял он. Шестнадцатиколесный гигант МАЗ-7917, а на нем - герметичный транспортно-пусковой контейнер с 'Тополем'. Чудовищная, невероятная машина судного дня, спящая в своем бетонном гробу. Машина. которую очень давно и очень официально заменил еще более совершенный и убийственный "Ярс" с его РГЧ.
Она была цела. Ни царапины.
Лейтенант медленно обошел машину, проводя рукой по ее запылённому борту. Это был его мир, его ремесло. Он знал каждый узел, каждый тумблер этого зверя. Это было последнее, что связывало его с жизнью, которую у него отняли.
- Она живая, товарищ капитан, - прошептал он с благоговением. - Аккумуляторы, конечно, сели. Но дизель? дизель от аварийного пневмостартера должен завестись. И основная система наведения в самой ракете, она в контейнере экранирована. Шанс есть.
Капитан кивнул. Он опёрся о колесо монструозного грузовика, пытаясь унять дрожь в теле. Он достал свою карту. Разложил ее прямо на пыльном капоте.
- Вот, - он ткнул пальцем в точку, обведённую красным. - Отсюда тридцать три километра. На юго-запад. Азимут сто тридцать пять. Летом это ровная солончаковая площадка. Идеально. Мы с тобой её и отметили. Тогда.
Он поднял глаза на старшего лейтенанта. Взгляды их встретились.
- Сутки у нас есть? - тихо спросил старший лейтенант, словно боясь услышать ответ.
- Если повезет, - так же тихо ответил капитан. Его лицо было серым, как пыль на капоте. - Может, чуть больше. А может, и нет. Поэтому мы не будем терять ни минуты. Твоя задача - завести эту машину. Моя - довести нас до точки. Пока я еще вижу карту.
Это был их последний приказ. Последний рубеж. Лейтенант кивнул. Он открыл небольшой шкафчик, вмурованный в левую стену возле ворот, откинул защитные колпачки с двух красных кнопок и вдавил их, разрешая аварийным пиропатронам сработать и срезать петли перекосившихся ворот. Протрещало несколько громких хлопков, и ворота упали вперед, открывая путь наружу. Старший лейтенант открыл кабину, устроился за рулём. Вдавил кнопку запуска двигателя. Капитан стоял, привалившись всем телом к громадному колесу МАЗа, и смотрел на свою карту. Последний маршрут. Из точки 'Смерть' в точку 'Долг'.
В тишине мертвого мира раздался щелчок, потом натужный стон стартера. И через мгновение бетонные стены капонира содрогнулись от оглушительного рева. Пятисотсильный танковый дизель проснулся, выплюнув из трубы облако черного дыма. Яростный зверь был жив. И его умирающие хозяева поведут его в последний бой.
***
Тридцать три километра ада на шестнадцати колесах. Гигантский МАЗ ревел, надсадно пробиваясь сквозь мертвую степь, но его рев тонул в безмолвии. В кабине, пропахшей дизелем, пылью и болезнью, сидели два призрака. Старший лейтенант вцепился в огромный руль, его костяшки побелели. Он вел машину почти вслепую, ориентируясь на короткие, на выдохе, команды капитана. Каждое движение, каждый поворот руля отнимал силы, которых почти не осталось. Перед глазами все плыло, и дорога сливалась с жухлой травой в одно серо-желтое пятно.
Рядом с ним, почти лежа на сиденье, застыл капитан. Он больше не смотрел по сторонам. Его взгляд был прикован к карте на коленях, которую он прижимал к себе, как величайшую святыню. Одна его рука сжимала планшет, другая бессильно свешивалась вниз. Он уже не мог сидеть прямо, но его воля, казалось, жила отдельно от умирающего тела.
- Левее? еще? - шепот был едва слышен за ревом мотора. - Азимут сто тридцать пять. Держи его.
- Есть, держу, - просипел в ответ старший лейтенант.
Он пытался сфокусировать взгляд на компасе, но цифры плясали, сливаясь в неразборчивую кашу. Он просто вел машину в указанном направлении, доверяя капитану до последнего. Каждые несколько минут его тело сотрясал приступ сухого кашля, и на губах выступала свежая кровь, которую он безразлично смахивал рукавом.
Капитан больше не кашлял. Он просто дышал. Редко и шумно, с хрипом, который, казалось, разрывал его легкие. Но он все еще видел карту. Он видел цель. Его палец медленно полз по бумаге, оставляя за собой темный, потный след. Он вел их. Даже из-за порога смерти он продолжал вести их к точке, которую сам выбрал. К их общему финалу.
- Приехали, - выдохнул капитан. - Вот она, наша точка. Мои вехи. Вставай в центр и глуши.
Старший лейтенант послушно довернул и нажал на тормоз. Теперь стояночный. Теперь полная блокировка, всё, как положено. Они стояли посреди плоской, как стол, площадки, покрытой белесой коркой соли. Идеальное место.
Несколько минут они просто сидели, собирая последние крохи сил. Лейтенант смотрел прямо перед собой, на потрескавшуюся от солнца землю. Капитан тяжело дышал, его глаза были закрыты. Казалось, он уснул. Но потом он шевельнулся и с видимым усилием протянул старшему лейтенанту свой блокнот.
- Бери, - прошептал он. - Координаты точки пуска в блокноте. Все расчеты там. Ты знаешь, что делать.
Старший лейтенант взял блокнот. Тот был тяжелым, как могильная плита. Он посмотрел на капитана. Они попрощались бы, если бы это значило для них хоть что-то. Лейтенант даже не задумался, какая цель в полётном задании. Это уже тоже не имело значения. Кто-то когда-то в каком штабе очень давно выбрал точку на карте и записал её координаты. Теперь они хранились в системе наведения бортового компьютера. Ракета сама знает, куда ей лететь. Нужно только сказать ей, откуда.
- Я справлюсь, товарищ капитан, - твердо сказал старший лейтенант.
Справлюсь.
Капитан слабо кивнул. Уголки его губ, казалось, дрогнули в подобии улыбки. А может, это была просто предсмертная судорога. Он откинул голову на спинку сиденья. Его рука, державшая край карты, разжалась. Планшет с картой соскользнул с его колен на пол кабины. Его дыхание остановилось. Без драмы, без агонии. Он был здесь, и вот его не стало.
Старший лейтенант сидел неподвижно. Он смотрел на своего командира, на его спокойное, теперь уже безмятежное лицо. Он был один. Посреди мертвой степи, в кабине машины судного дня, рядом с телом единственного человека, который был с ним до конца. Не было ни слез, ни отчаяния. Только огромное, холодное чувство долга, которое капитан оставил ему в наследство вместе со своей картой.
Он медленно, с усилием, открыл тяжелую дверь кабины и вывалился наружу. Ноги не держали, и он упал на колени на потрескавшуюся соль. Воздух обжёг легкие. Он постоял так с минуту, качаясь, глядя на свои руки, перепачканные кровью и грязью. Потом поднял голову и посмотрел на белесое небо. Времени не было. Он поднялся, опираясь на огромное колесо, и побрел к корме установки. Работа ждала.
Каждое действие было пыткой. Он добрался до пульта управления шасси. Руки тряслись так, что он с трудом попадал пальцами по тумблерам. Он включил гидравлику. Раздался низкий гул, и из чрева машины медленно поползли вниз массивные опоры домкратов. Они с хрустом вгрызлись в соляную корку, поднимая многотонную махину над землей. Старший лейтенант следил за кренометрами, выравнивая платформу с точностью до долей градуса. Его тело кричало от боли, но руки делали то, чему его учили. Мышечная память была сильнее подступившей смерти.
- Есть. По нулям, - прохрипел он сам себе или, может, мертвому капитану в кабине.
Следующий этап. Подъем контейнера. Он нажал нужную кнопку. С шипением и скрежетом транспортно-пусковой контейнер начал медленно подниматься, отрываясь от своего ложа. Длинное, двадцативосьмиметровое сигарообразное тело ракеты, устремилось в вертикальное положение. Оно вставало, как перст, указующий в больное небо. Последний аргумент мертвого мира. Старший лейтенант смотрел на это, и в его затуманенном сознании не было ничего, кроме этого зрелища. Его ракета. Его долг.
Когда контейнер замер в строго вертикальном положении, старший лейтенант сполз по борту машины на землю. Силы кончились. Он лежал на земле, тяжело дыша и кашляя кровью. Несколько минут он не мог пошевелиться. Но потом он вспомнил о блокноте. О цифрах. Он пополз обратно к кабине. Забраться внутрь было уже невозможно. Он просто дотянулся до планшета, выпавшего на пол, и вытащил его наружу. Открыл блокнот на последней странице. Цифры. Последнее, что имело значение.
Шатаясь, он поднялся к пульту управления пуском. Это был небольшой отсек в борту машины. Он откинул крышку. Перед ним были ряды тумблеров и маленькие экраны. Он включил питание. Загорелись тусклые зеленые лампочки. Система была жива. Руки тряслись так, что он не мог попасть в кнопки. Он прижал левую руку правой, чтобы унять дрожь, и начал вводить координаты. Цифра за цифрой. Из блокнота капитана. Каждая вспышка на экране подтверждала ввод. Это была самая трудная работа в его жизни.
- Так, товарищ капитан? - прошептал он, когда последняя цифра встала на свое место.
На экране загорелась надпись: 'ДАННЫЕ ПРИНЯТЫ'. Он откинулся назад, тяжело дыша. Все. Он сделал все, что мог. Осталось только одно. Нажать кнопки. 'ПУСК'. Они были под защитными крышками, внизу пульта. Он откинул их. Положил большие пальцы на красные вогнутые кнопки.
Он нажал. Надавил всем телом.
Раздался новый звук. Тонкий. Это проснулась сама ракета. Включилась ее собственная система, начался отсчет циклограммы короткой предстартовой подготовки.
Его работа была окончена. Старший лейтенант отстранился от пульта. Ноги окончательно подкосились, и он медленно осел на землю, прислонившись спиной к тёплому от работающей гидравлики борту машины. Он поднял голову и посмотрел вверх, в небо. В его ушах стоял гул и звон. Мир сузился до этого гула и темного силуэта ТПК на фоне белого неба. Последнее, что он увидел. Сознание померкло. Его голова безвольно упала на грудь. Он умер, не дожив до момента пуска две секунды.
***
Две секунды. В масштабах вечности - ничто. В короткой циклограмме запуска - целая жизнь. Гудящая, бесстрастная машина не знала, что ее создатель и повелитель уже мертв. Она просто выполняла свою программу. В кабине, откинув голову, застыл капитан. На солончаке, прислонившись к колесу, лежал лейтенант. Их война закончилась. Война машины только начиналась.
Внутри ракеты оживали гироскопы, раскручиваясь с нарастающим воем. Система наведения сверяла свое положение с мертвой землей внизу. Она не видела ни серого неба, ни выжженной степи. Она видела лишь цифры. Координаты старта, введенные дрожащей, умирающей рукой старшего лейтенанта. Последняя воля капитана. Координаты цели, заложенные когда-то давно.
Тишина взорвалась.
Не было постепенного нарастания рева. Был удар. Резкий, оглушительный хлопок, будто раскололось само небо. Отстрелилась и упала крышка транспортно-пускового контейнера. Второй хлопок - это вышибной заряд выбросил из контейнера ракету. Отлетели, разделившись на половинки, хомуты, ранее удерживающие ракету от касания стенок контейнера. Из сопла ударил слепящий столб огня, превратив серый солончак в желто-оранжевое полотно. Тени от гигантской машины и двух неподвижных тел метнулись прочь, длинные и черные, чтобы тут же исчезнуть в нестерпимом сиянии. Земля содрогнулась, поднимая тучи соленой пыли. Раскаленная газовая струя с шипением опалила землю и машину.
Огромный МАЗ-7917, стоявший на своих гидравлических лапах, застонал. Металл вибрировал под чудовищным давлением. Казалось, он вот-вот развалится на части, не выдержав ярости родившегося из него монстра. Это было похоже на агонию. Агония рождения.
Исполинская сигара рванулась ввысь. Двигатель первой ступени заработал на полную мощность, превращая тонны топлива в чистую, яростную энергию. Огненный след прочертил на блеклом небе дымную линию. Ракета уходила. Она набирала скорость, становясь яркой, стремительной точкой, улетающей на северо-запад. Точно по азимуту триста два. Туда, куда указывала последняя линия на карте капитана.
Рев постепенно стихал, превращаясь в отдаленный гул, а затем и вовсе растворяясь в мертвой тишине степи. Огненный хвост исчез за горизонтом. Остался лишь инверсионный след. Белая, ровная царапина на лице безразличного неба. Последнее слово в споре, который уже никто не слушал. Последний приказ, отданный мертвецами.
На земле воцарилась тишина. Она была еще глубже и тяжелее, чем прежде. Воздух медленно остывал, наполнившись едким запахом сгоревшего твердого топлива. Ветер, вернувшийся на свое законное место, лениво шевелил облачка пыли, поднимавшиеся от раскаленной земли в центре солончака. Там, где только что бушевал ад, теперь чернело закопченное пятно, похожее на язву.
Рядом стояла пусковая установка. Осиротевшая, с задранным в небо пустым контейнером, похожим на ствол орудия после выстрела. Она тихо поскрипывала, остывая. Она выполнила свою задачу. Теперь это был просто памятник. Огромный кусок бесполезного, фонящего железа посреди пустыни. Памятник двум людям, которые довели его сюда.
Капитан так и сидел в кабине, его голова была откинута на спинку сиденья. Спокойное, почти умиротворённое лицо. Весь его мир, состоявший из карт и координат, лежал у его ног. Истёртая карта валялась на полу, присыпанная пылью. Его палец больше не скользил по ней. Маршрут был окончен.
Старший лейтенант лежал на земле у пульта управления. Он словно обнимал колесо многотонной машины, ставшей ему последней опорой. Его тело было расслаблено, голова опущена на грудь. Он выполнил свой долг. Он все сделал. Он смог.
Всё так же висело в небе мутное солнце. Все так же тянулась до горизонта мертвая, выжженная земля. Ничто не говорило о том, что здесь только что были решены чья-то судьбы. Возможно, целого города. Или ракету собьют. Или цель, которую так точно рассчитал капитан, уже давно не существует, стертая с лица земли таким же яростным ударом.
Миру уже было всё равно.