Комплексная проверка

(героический эпос)

Комплексное число состоит из действительной части и мнимой
(Из Математической энциклопедии)

Есть вещи, которые понять умом головного мозга невозможно, их надо прочувствовать, так сказать, на собственной розовой, нежно-пупырчатой шкурке. Эти вещи не подаются рациональному анализу, они просто существуют, что-то вроде рукотворного явления природы.
Например, итоговая проверка. Смысла итоговой проверки я понять не мог никогда, она оставалась, так сказать, кантовской вещью в себе, причем советские Военно-воздушные силы могли находиться в одном из двух состояний: «Подготовка к итоговой проверке» и «Устранение недостатков по результатам проверки». Впрочем, был еще незначительный по времени, но крайне болезненный переход из одного состояние в другое, то есть, собственно проверка.
Как уже говорилось, потаенной сути итоговой проверки я постичь так и не смог. Нет, то, что проверять части, соединения и даже объединения Вооруженных Сил надо, как раз понятно и вопросов не вызывает. Непонятно другое. Почему несмотря на то, что из года в год, в общем, проверяют одно и то же, что порядок и содержание проверки определены, в часть заблаговременно поступает план, сроки проверки и состав проверяющих, часть никогда не бывает готова к проверке?! Этого я понять так и не смог.
Месяца три перед проверкой вся часть пишет конспекты, обновляет штакетник на газонах и красит гудроном колеса автомобилей, особо въедливые штабисты переписывают книги приема-сдачи нарядов, а над каждой электрической розеткой помещается плакатик, возвещающий, что в ней ровно двести двадцать вольт. Начальник штаба лично проверяет правильность развески термометров в спальных помещениях и наличие ответственных за противопожарную безопасность.
И все равно! Все равно, комиссия, как жандармы при аресте большевика-подпольщика, переворачивает вверх дном весь полк и торжественно записывает в акт проверки удивительные и разнообразные недостатки, много недостатков, которые и предстоит устранять до приезда следующей комиссии. Никто и слова бы не сказал, если бы проверяющие в учебных воздушных боях выявляли недостатки летной и огневой подготовки летчиков и пробелы в подготовке авиационной техники, это было бы хорошо и правильно. Но проверяют почему-то наличие иголки с нитками за околышами офицерских фуражек и толщину конспектов по теме «Мотострелецкий взвод в обороне на болоте». Хорошо хоть не штангенциркулем. Командир полка, получавшего на «Итоговой» три раза подряд оценку «Отлично», представлялся к ордену, обычно «За службу Родине в Вооруженных Силах», а надо бы ввести почетное звание «Командир-великомученик».
Боевые части проверяют дважды в год, военные кафедры - реже. Их положено проверять раз в три года, но на самом деле комиссии приезжают раз в четыре-пять лет. Такие комиссии и проверки называются комплексными. Я для себя решил так: раз комиссия комплексная, у нее есть должна быть действительная и мнимая часть. Действительная - это когда проверяют по делу, знания преподавателей и студентов, скажем, а мнимая часть... Ну, мнимая - это все остальное. Включая пехотную дурь. Лишь бы только мнимая часть не придавила до смерти действительную.
Удивленный читатель может спросить: А хрен ли упираться?! Ну получили «трояк», и живите себе еще пять лет спокойно. Ага. Щазз. В штабах, видите ли, тоже сидит народ хитромудрый. Если кафедра получает оценку «удовлетворительно», то следующая проверка назначается не через три года, а через шесть месяцев и веселое представление повторяется. Кстати, за «неуд» начальника кафедры снимают.
И вот совпало так, что в ноябре *** года должен был закончиться мой контракт, который я в связи с достижением предельного возраста пребывания на воинской службе продлевать не собирался, а в сентябре кафедра должна была в очередной раз подвергнуться.
Начальник кафедры понимал, что дембель мой совершенно неизбежен, поэтому в преддембельские месяцы я могу впасть в здоровый армейский по#уизм, помешать которому он не сможет никак. А цикл, которым я командовал, был самым ответственным, выпускающим. Вся секретная техника кафедры была у меня, и техника эта должна была работать. А еще на мне были кафедральные компьютеры и компьютерный учебный класс.
Положим, я свой цикл на поругание так и так бы не бросил, но шеф предусмотрительно решил привязать к тыльным частям своего организма лист фанеры.
Он вызвал меня и сказал:
- Подготовишь свой цикл к проверке без замечаний - до дембеля на службу можешь не ходить.
Я прикинул: три месяца оплачиваемого отпуска на дороге не валяются, и ответил:
- Есть!
Забегая вперед, скажу, что мы оба свое слово сдержали: никаких грубых про#бов в моем хозяйстве обнаружено не было, цикл получил оценку «хорошо», а я в образовавшиеся три месяца со вкусом отдохнул и стал потихоньку искать работу.
C началом Перестройки комплексные проверки военных кафедр приобрели очень интересные особенности. Старшие штабы продолжали требовать с подчиненных «как при Советской власти», при этом начисто забыв про свои обязанности по снабжению, финансированию и укомплектованию кафедр, поэтому проверки приобрели какой-то фантасмагорический, нереальный оттенок. Помню, одна комиссия, которую случайно занесло на нашу кафедру, не приходя в сознание, записала в акте проверки в качестве недостатка отсутствие на кафедре самолетов постановщиков помех. Робкие объяснения начальника, что даже если кафедре и будет выделен такой самолет, то сесть он сможет только на крышу корпуса «А», были презрительно отвергнуты. Характерно, что все последующие комиссии, знакомясь с актами предыдущих, о самолете почему-то больше не вспоминали. Другой проверяющий потребовал, чтобы все офицеры имели табельные пистолеты и ходили дежурными по кафедре с оружием. Эта смелая инициатива совпала с практически полным изъятием из частей Мосгарнизона личного оружия офицеров, поэтому когда мы на основании очередного акта проверки прислали заявку на 50 пистолетов, над даже не стали смеяться, а просто покрутили пальцем у виска. Вопрос с пистолетами решился сам собой.
Вскоре стало важно не что проверяют, а кто проверяет и как. Поскольку в Москве было несколько десятков военных кафедр, то какая-то обязательно находилась в состоянии проверки. Наш «чистый зам», забросив занятия, мотался по этим кафедрам, узнавая, «что спрашивают» и за что могут натянуть на конус. Темные и противоречивые результаты проверок кафедр самого различного профиля тщательно изучались и принимались меры, направленные на недопущение. Учебный процесс уже воспринимался как досадная помеха в подготовке к проверке.
И вот, наконец, время Ч, час Х, день Д, словом, комиссия - на кафедре. Председатель комиссии - командующий ВВС МВО. Ясное дело, в 8.30 утра в понедельник командующий на кафедру не приедет, не царское это дело. Его задача - сходить к ректору для представления комиссии, попить коньячку и потрепаться, потом еще раз сходить к ректору подписать акт проверки, ну и выбрать время, чтобы сказать офицерам кафедры что-нибудь приятное.
В отсутствие командующего комиссией руководил полковник Л из управления ВУЗов ВВС.
Полковника Л знали все преподаватели авиационных кафедр, военных училищ и академий и знали исключительно с плохой стороны. Полковник Л был законченной сволочью, и в этом, а также в возглавлении различных комиссий состояло его служебное призвание.
Вот он стоит на трибуне нашего маленького класса для совещаний и пытается просверлить взглядом в моем мундире дырку на уровне пуза. Меня он, конечно, узнал.
Дело в том, что за несколько лет назад до описываемых событий я, получив очередное звание, поехал представляться начальнику управления Вузов ВВС.
Сейчас этого управления уже нет, в результате многочисленных реорганизаций оно сначала усохло до отдела в управлении боевой подготовки ВВС, а потом вообще куда-то пропало, а тогда это было довольно пафосное учреждение, занимавшее целый подъезд в «доме с шарами».
«Дом с шарами» был построен после войны на окраине Петровского парка для профессуры академии Жуковского в известном стиле «Сталинский ампир», и по причуде архитектора был украшен здоровенными шарами из очень красивого бордового гранита, отсюда и название.
Дело было летом, и я поехал в управление в том виде, в каком обычно ездил на службу, то есть в рубашке с короткими рукавами и в пилотке. Оформив пропуск, я поднялся на древнем, грохочущем лифте на нужный этаж и в коридоре нос к носу столкнулся с Л. Увидев меня, он мгновенно остервенился и завопил:
- Что это за форма на вас, товарищ подполковник?!!
- Летняя повседневная вне строя, товарищ полковник, спокойно ответил я. По сроку службы и званию мне уже не полагалось напрягаться по поводу каких-то «эй-полковников», что Л. немедленно и почуял.
- Вы пришли в управление ВУЗов ВВС!!! - продолжал визжать он, - в святое место, а вы - в рубашечке и пилоточке! И без галстука!!! Слова «рубашечка» и «пилоточка» он постарался произнести с отвращением, чтобы подчеркнуть глубину моего падения.
- Температура воздуха, товарищ полковник, - ответил я, - превышает плюс восемнадцать градусов, так что в соответствии с приказом начальника Мосгарнизона имею право.
- Да вы, да вы!!! - задохнулся Л. и вдруг у меня из-за спины кто-то тихо, но отчетливо спросил:
- Почему вы опять кричите на все управление?
Л. мгновенно заткнулся и стоял столбом, потихоньку стравливая набранный воздух.
Я обернулся. Разминая «Беломорину», ко мне подходил генерал-лейтенант.
- Вы к кому?
- Товарищ генерал-лейтенант авиации! - заблажил я, подполковник Крюков! Представляюсь по поводу...
- Подождите-подождите, - помахал он папиросой и поморщился. - Не здесь. Пройдемте ко мне.
В неуютном кабинете, обставленном дряхлой канцелярской мебелью, я, сделав три строевых шага от двери, попытался представиться еще раз.
- Присаживайтесь, - прервал меня генерал. - Вы откуда?
Я доложил.
- Ага, РЭБ... Это хорошо. Степень есть?
- Никак нет!
- Защищаться собираетесь?
Я замялся. Первая глава диссертации пылилась в «секретке», а я все свободное время собирал компьютеры на заказ и на кооперативных курсах учил незамутненных барышень пользоваться Word-ом и Outlook-ом.
- Преподаватель обязательно должен заниматься наукой, - сказал генерал, не дождавшись ответа, - иначе какой же он преподаватель? Ну, желаю удачи!
Он подписал мой пропуск, и я пошел к выходу. Л. опять торчал с сигаретой в коридоре, но, заметив меня, отвернулся к окну.
- Запомнит ведь, хорек-липкие лапки, - подумал я. Так и вышло.
***
- Товарищ подполковник, где ваша рабочая тетрадь?!
Диалог с полковником Л был начисто лишен смысла, поэтому я промолчал.
- Куда вы будете записывать мои указания?!! - тоном выше продолжает допрос Л.
- Разрешите сходить за тетрадью? - выждав приличествующую паузу, спросил я.
- Не разрешаю! Садитесь на место! - нелогично приказал Л.
Я сел. Никаких указаний Л., конечно, давать и не собирался. Он довел состав комиссии и порядок проверки, которые мы знали и без него, так как получили план проверки месяц назад. Долго разоряться Л. не мог, поскольку через 15 минут построение студенческих взводов, и он это знал. Л. зачитал план проверки на сегодняшний день и закончил совещание.
Ого, у меня на лекции сегодня проверяющий! Ну, это пожалуйста, это сколько угодно, этим нас не возьмешь. Одну и ту же тему в семестр мы повторяем раз по 10-15, поэтому конспектом я давно не пользуюсь, хотя вся документация, естественно, готова.
Моим проверяющим оказался майор, адьюнкт из Жуковки, который честно высидел все два часа лекции. После занятий, как положено, я прибыл к нему за получением замечаний. Адьюнкт замялся. Замечаний у него, оказывается, нет, но так не полагается. В акт проверки надо вписать два недостатка, и он просит придумать их меня. Придумываем вместе какую-то ерунду, майор вписывает ее в книгу проверки, облегченно вздыхает и благодарит. Я тоже благодарю и шикарным жестом вручаю ему только что отпечатанный в типографии конспект моих лекций. Майор страшно доволен, оказывается, ему поручили читать что-то подобное курсантам в академии, и вот - у него готовый конспект. В теплой и дружественной обстановке расстаемся. Самое интересное у нас начнется после занятий.
Например, строевой смотр.
Тучные годы нашей кафедры, когда только на моем цикле было двадцать преподавателей, а общее количество офицеров превышало полсотни, сменились годами тощими, поэтому в одношереножном строю, представленном к смотру, красовалось двенадцать апез... гм... воинов, один другого краше. Снабжение вещевым имуществом офицеров ВВС в те годы печатными словами описать невозможно, магазины военной формы уже позакрывались, последним, не выдержав нагрузки, рухнул Военторг на Калининском, поэтому профессорско-преподавательский состав кафедры красовался в чудовищных обносках, являя собой странное смешение зеленого с синим. Советские погоны, эмблемы, нагрудные знаки и тому подобное причудливо чередовались с российскими, изготовленными, по слухам, артелью Сочинских инвалидов.
На правом фланге возвышался полковник М. После неудачного лыжного слалома и столкновения с отдельно стоящим деревом ключица М. срослась неправильно, отчего он при ходьбе загребал правым плечом вперед и приобрел привычку совершать в сторону собеседника выпады головой наподобие латиноамериканского кондора. Правда, не шипел.
Полковник М. стоял в строю в папахе. Вообще-то, форма одежды была еще летней, но синей фуражки М. не нашел, и ему пришлось натянуть папаху, отчего он казался на голову (а на самом деле на папаху) выше окружающих.
Строевой смотр проводил крошечный полковник-пехотинец, который доставал М. только до орденов. Увидев нашего правофлангового, он надолго задумался, но собрал волю в кулак и заметил:
- А вам, товарищ полковник, не мешало бы подстричься!
- Ну, товарищ полковник... - проныл М., стягивая папаху. Его голова была абсолютно лысой, незначительный арьергард волос судорожно цеплялся за виски.
- М-да... Ладно, не надо стричься! - отменил свое замечание проверяющий.
М. удовлетворенно натянул папаху, остатки волос на висках, прижатые папахой, жизнерадостно встопорщились.
- Нет, все-таки подстригитесь! - снова передумал проверяющий и поспешил перейти к следующему в строю.
- Старший преподаватель, подполковник П.! - жизнерадостно представился тот. П. со дня на день ждал приказа о дембеле, на строевой смотр, который ему был глубоко пох, П. явился только потому, что был еще в списках кафедры.
Проверяющий опустил взгляд и увидел, что П. стоит в гражданских сапожках.
- Что это у вас за обувь, товарищ подполковник? - спросил он.
- Ортопедическая!!! - не затруднился с ответом П.
Слово «ортопедическая» проверяющий явно не знал...
Начальник кафедры, стоявший за его спиной, поперхнулся и вышел из аудитории.
- Товарищ полковник, старший преподаватель подполковник К.! - рявкнул сосед П.
К. до прихода на кафедру был отличным летчиком, летал на всех типах вертолетов и был, в сущности неплохим преподавателем, но имел внешность орангутанга, где-то выкравшего подполковничью форму. Громадная, сизая, похожая на чугунную поковку нижняя челюсть, маленькие глазки, глубоко запрятанные под монолитный лоб, практически квадратная фигура, мощные ручищи... О том, какое впечатление К. производит на неподготовленного человека, он конечно знал, и нередко этим пользовался, умело прикидываясь дегенератом.
- Ногу на носок! - зачем-то скомандовал проверяющий.
К. каким-то особо строевым движением поставил правую ногу на пятку, задрав носок и преданно глядя на «красного».
- На носок, на носок, я сказал!!! - рявкнул тот.
- Есть!!! - в тон ему рявкнул К., и лихо повернулся через левое плечо, умудрившись удерживать правую ногу пяткой в пол.
- Та-а-ак... - нехорошо протянул проверяющий, что-то записывая в блокнот и переходя к следующему.
А следующим у нас стоял подполковник Ф. На последней диспансеризации ему поставили диагноз «Ожирение 2-ой степени», поэтому в строю он стоял, затаив дыхание. Китель был ему мал размера на два, сзади расходился, как у кавалериста на лошади, а пуговицы были пришиты на длинных стебельках в самый край борта. Мундир был страшно засален. Однажды на лекции брюки у Ф. подозрительно треснули и он, ощупав себя, до конца занятия перемещался плоско-параллельно, чтобы студенты не увидели огромную дыру на заднице...
- Где ваши награды, товарищ подполковник? - спросил проверяющий.
Ф. забыл перецепить колодку, но горько ответил:
- Родина не удостоила, товарищ полковник!
Пошатываясь, «красный» дошел до конца строя и решил перейти к осмотру «тревожных» чемоданов. Это его и сгубило.
«Правильный», фибровый чемоданчик был только у меня, остальные пришли кто с чем: с портфелями, спортивными сумками и даже с рюкзаками.
Увидев мой чемодан, проверяющий, как утопающий за соломинку, схватился за него. Чемодан был скомплектован еще в лейтенантские годы и с тех пор, кажется, не перетряхивался. Покопавшись в чемодане, проверяющий выудил две советские «десятки», когда-то забытые мной.
- Надо же, билят, заначка пропала... - пробормотал я.
Проверяющий продолжал сверять содержимое чемодана с описью, наклеенной на внутренней стороне крышки.
- Свечи... - прочитал он, - где свечи?
- Вот, - я показал на коробочку.
- Это - свечи?!!
- Да, - сухо ответил я, - свечи. Ректальные. Других в доме не было.
Еще одно незнакомое слово разозлило проверяющего. Он хлопнул крышкой чемодана, что-то пометил в блокноте и приказал:
- Переходим к сдаче норм РХБЗ!
Мы разобрали свои любовно забиркованные противогазы и по команде: «Газы!» натянули их на физиономии. Дембелю, подполковнику П. личного противогаза не досталось, и он перед началом строевого смотра цапнул на складе первый попавшийся студенческий, не глядя на номер. Маска оказалась какой-то совсем уж детской, но толстенький, кругленький П., похожий на мистера Пиквика, не желая опозорить родную кафедру, был упорен и в результате все-таки сумел как-то натянуть ее на лицо. Внезапно раздался резкий хлопок, за которым последовало дружное хрюканье в маски, сменившееся откровенным ржанием.
Маска на лице П. лопнула по шву, и две ее половинки сиротливо покачивались на ушах ошеломленного подполковника. Ржал, как оказалось, бессердечный проверяющий.
Вероятно, опасаясь разрушительных последствий надевания ОЗК всей кафедрой, проверяющий выбрал одного «желающего», которым оказался младший по званию. Ему и выпало надевать ОЗК.
Надевать новый ОЗК мучительно больно. Особые шпеньки, называемые странным словом «пукли», не лезут в тугие петли, ломая пальцы, а главное - новый ОЗК щедро посыпан тальком. Обычно, получив на складе РХБЗ новый ОЗК, его вымачивают в домашней ванне дня два-три, сушат, и только потом используют по назначению, не рискуя перемазаться по уши. Капитан, избранный для химдымовского заклания, вылез из резиновой шкуры настолько грязным, что его синий мундир стал похож на зимний маскхалат.
Проверяющий содрогнулся и сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит.
На следующий день проверяли учебно-методическую документацию циклов. В армии вообще изводят невероятно много бумаги, и виноваты в этом - убежден! - именно проверяющие. Ведь для того, чтобы проверить специалиста, нужно самому быть по крайней мере не худшим специалистом, а в одной только авиации специальностей - море. Вот проверяющие и облегчили себе жизнь: гораздо проще проверять бумагу, чем человека, а если проверять не содержание, а форму, то это просто пир военно-канцелярского духа. На каждом цикле военной кафедры полагалось иметь что-то около 25 различных книг, журналов и прочего, не считая личной документации каждого преподавателя!
На самом деле, для работы было нужно хорошо если 5 документов, а все остальное извлекалось из сейфов перед проверками и заполнялось за пять прошедших лет шариковыми ручками с пастой разных цветов. Некоторые документы вызывали просто оторопь. Например, «Журнал учета занятий с учебно-вспомогательным составом». То есть по мысли высоких штабов офицеры должны были проводить с лаборантами и учебными мастерами занятия не только по технической подготовке (что еще как-то можно было объяснить), но и занятия по РХБЗ и даже по методико-воспитательной работе. На моем цикле учебно-вспомогательного состава не было, поскольку он давно разбежался из-за смехотворных зарплат, но журнал я все равно был обязан вести! Кстати, поскольку тетради для всей этой канцелярщины приходилось покупать за свой счет, на обложках попадались весьма фривольные картинки вроде Бритни Спирс в лифчике и трусиках. Эпической широтой штабной мысли поражали «Журнал учета журналов», «Книга учета слайдов, плакатов и диапозитивов» и «Книга протоколов заседаний предметно-методических групп». Все это требовалось разграфить, заполнить в строгом соответствии с прилагаемым образцом и по первому требованию предъявлять проверяющему. Каждый раз, как только становилось ясно, что едет очередная комиссия, а ты (опять, еще, уже) - начальник цикла, несчастный хватался за остатки прически и начинал кощунственно призывать мор, глад и казни египетские на отдельно взятый цикловой сейф. Ну почему, почему, - вопиял он, обратив взор к гипсокартонному потолку, - я не вел эти долбанные журналы в течение года?!! Как было бы сейчас просто... Он знал, почему... Однажды после очередной проверки жестоко уестествленный начальник цикла N 2 полковник М. поклялся вести свою документацию своевременно, и весь год, когда личный состав кафедры после окончания служебного времени отправлялся по своим делам, полковник М. упорно и вдохновенно заполнял различные книги, журналы и списки. Когда начальник кафедры потребовал документацию циклов на проверку, М. с чувством сеятеля, добротно вспахавшего свою ниву, первым вошел в руководящий кабинет и вышел оттуда с искаженным лицом, шатаясь от горя. Выяснилось, что требования к оформлению документации циклов за год изменились, и большую часть книг пришлось переписывать.
Больше цикловую документацию своевременно не заполнял никто.
Материалы лекций тоже требовалось периодически обновлять, но в докомпьютерную эпоху это было проблемой - машинисток на всех просто не хватало, поэтому у каждого начальника цикла в сейфе хранилась заветная папка со стопочками чистой бумаги разной степени желтизны. При необходимости обновить ту или иную лекцию подбирали титульный лист подходящего цвета и перепечатывали только его. Так и жили...
После окончания занятий преподавателям предстояло сдавать Уставы. Раздали билеты, каждый из которых содержал по одному вопросу из первых трех Уставов. Моему соседу, полковнику, профессору и доктору, достались обязанности очередного уборщика по казарме. Побледнев от волнения, военный ученый, тихо шевеля губами, считал обязанности уборщика, загибая пальцы. Мне тоже досталась какая-то муть.
Когда раздали проверенные работы, выяснилось, что отвечать нужно было строго текстуально, «как в Уставе», поэтому все получили «неуд».
Строевой Устав сдавали, так сказать, практически. Проверяющий потребовал продемонстрировать отдание чести в движении на сколько-то там счетов. Понятия не имею, как это нужно делать правильно, но то, что я показал, проверяющего явно испугало. Остальные тоже не ударили в грязь лицом, это сразу было видно. Когда плац-парад был закончен и мы вновь построились в одну шеренгу, проверяющий жалобно сказал:
- Товарищи офицеры, я понимаю, что вы - преподаватели технических дисциплин и строевой подготовкой со студентами не занимаетесь. Но для себя! Для удовольствия! По полчаса в день! Остались после занятий - и походили строем...
Клянусь, это не анекдот.
Сдачу физо мы злостно сорвали.
Поскольку никому не хотелось бегать, прыгать, подтягиваться и переворачиваться, все заранее запаслись медицинскими справками, свидетельствующими об ужасных, практически несовместимых с жизнью заболеваниях, при которых сама мысль о спорте - кощунство. Всех превзошел недавно переведенный к нам подполковник Б., который предъявил диспансерному врачу полное собрание пухлых медкнижек. Листая их, врач машинально пробормотал: «Господи, да как ты живешь-то еще?» Перелистнув несколько страниц, гарнизонный Пилюлькин ошеломленно поднял глаза на клиента: «Как, ты еще и служишь?!!»
Сдавать нормативы по физо за всю кафедру вызвался посттравматичный, но бравый полковник М. Проверяющий подумал, внимательно посмотрел на горящие светлым, служебным пламенем глаза М. и решил поставить всем «удовл». Вероятно, в счет будущих рекордов.
На следующий день мы получили сюрприз: на кафедру прибыл командующий. Командующим тогда был здоровенный генерал-вертолетчик, Герой России.
Поднявшись на трибуну, генерал начал молча и задумчиво листать промежуточные результаты проверки. Мы почтительно молчали.
- Так, товарищи офицеры, - наконец молвил генерал, - «Уставы» - «неуд», «Строевая» - «неуд». Это никуда не годится. Это нужно поправить. И мы это поправим. Когда последний раз были у офицеров стрельбы? - неожиданно спросил генерал у начальника кафедры.
- Летом, со студентами, на сборах, товарищ командующий, - доложил шеф.
- Вот. Поэтому у вас и по уставам двойки, что стреляете редко, - смутно молвил полководец и приказал:
- Завтра провести стрельбы! По результатам - мне доклад. Товарищи офицеры!
Организовать за один вечер стрельбы из боевого оружия, да не в гарнизоне, а в Москве, не так-то просто, тем более, что никто из проверяющих и не подумал помочь: приказано - выполняйте как хотите! Навстречу пошла, как всегда, Жуковка, но и у нее был только пистолетный тир.
Поехали стрелять...
Тир был расположен в длинном подвале с низким потолком, перекрытым стальными балками, поэтому обычно слабенькие хлопки ПМ грохотали, как гаубичные выстрелы. Бум-бум-бум-блямс! Бум-бум-бум! Бум-блямс-блямс!! «Какая сука стреляет по балкам?!!» «Блямс» - это рикошет...
Под потолком на огневом рубеже раскачивались лампы в жестяных абажурах, бросая в углы тира странные тени. Казалось, что сейчас из темного угла выскочит парочка импов, а из-за мишеней торчат рога кибердемона.
Рядом со стреляющими бродил прапорщик с огромным, задорно выпирающим из-под форменной рубашки пузом-глобусом. Пузо было настолько велико, что нагибаться за гильзами прапор не мог, поэтому он привязал к длинной веревке полукольцо магнита от какого-то доисторического динамика и размахивал им, как техногенным кадилом. Гильзы послушно взлетали с пола и с веселым звоном прилипали к магниту. Прапору оставалось только стряхивать их в коробку.
Смутное ощущение неправильности происходящего вдруг кристаллизовалось в четкую мысль: Медь - немагнитный металл и притягиваться магнитом не может! Или отечественный прапорщик способен отменять законы физики, пусть даже на территории отдельно взятого тира?! Увидев мою перекошенную физиономию, коллега взял меня за рукав:
- Ты чего? Отстой надо слить? Туалет вверх по лестнице и налево.
- Нет... Гильзы!
- Чего гильзы?
- Прилипают!
- Ну, прилипают...
- А не должны!
- Почему не должны?
- Так медные же!
Коллега усмехнулся:
- Не медные, а стальные медненые. Расслабься.
Под руководством «чистого» зама стрельбы быстро закончились с нужным результатом, потому что никто из комиссии в академию не поехал, они остались на кафедре «согласовывать с начальником формулировки итогового акта». Согласование проходило так хорошо, что на следующий день выхлоп от нашего шефа можно было фасовать в водочную посуду, а проверяющие ходили с прединсультными рожами.
Кафедра получила «хорошо», комиссия убыла поправлять здоровье, а отравленным чудовищной дозой спиртного шефом овладел рефлекс муравья - он никак не мог понять, что проверка закончилась, и ничего больше делать не надо.
Он собрал начальников циклов в кабинете и начал каждому под запись доводить недостатки по его циклу. Мой был предпоследним, поэтому я отъехал со стулом за колонну и собрался вздремнуть. Вдруг зазвонил телефон. Шеф снял трубку.
- Слушаю, полковник В., - вяло сказал он и, прикрыв микрофон рукой зачем-то пояснил нам: - Это полковник Л.
- Да... Да... Минуту...
Шеф опять прикрыл микрофон:
- Л. говорит, что ему нужна машина, куда-то съездить надо.
- Так нет же у нас машины! - удивился зам, - он же сам вчера автослужбу проверял!
- Товарищ полковник, - все так же вяло и безразлично ретранслировал в трубку шеф, - у нас нет машины...
Потом опять зажал микрофон, оглядел нас и произнес:
- А он говорит: «Вы что думаете, если проверка закончилась, я вам больше не нужен?»
Вот, на такой жизнеутверждающей ноте и завершилась моя служба в Вооруженных Силах. Шеф сдержал свое слово: вскоре я передал цикл подполковнику Щ и в следующий раз появился на кафедре только на «отвальной».
Читатель, возможно, спросит, а чем кончилась история с полковником Л.? Машину ему нашли. Один из студентов, дневальных по кафедре, оказался владельцем ушастого «Запорожца», он и поехал к дому с шарами. Рассказывают, что когда Л., вальяжно вышедший из здания, увидел, что за ним прислали, его чуть не обнял Кондратий. Впрочем, может, и врут. Но достоверно известно, что под конец службы Л. сначала хотели назначить начальником одного из авиационных училищ, но кто-то на самом верху спросил: «ну и зачем мне там мудак?» и Л. уволили в запас.

Химический день

Как уже ранее отмечалось, наш комбат полковник Серов был бравый вояка и образцово показательный служака. И для поддержания нашего боевого духа в надлежащем тонусе - в напряжении то есть, по-русски говоря, а может, всего лишь из личной и персональной вредности, кто знает?! Но, тем не менее, он ежемесячно устраивал в батальоне «химический день».
«Химический день» - это значит, 2-ю среду каждого месяца весь личный состав 1-го батальона, порядка чуть менее тысячи бойцов перед разводом на занятия тупо строился на центральном плацу со своими личными противогазами. Командиры взводов производили беглый осмотр и докладывали о готовности командирам рот, а командиры рот в свою очередь уже докладывали изнемогающему от нетерпения Пиночету.
Мы же, то есть курсанты, тоскливо и обреченно ждали всеми нами любимую и такую замечательную команду, как: «Газы».
Командир батальона в наших ожиданиях никогда нас не разочаровывал и не обманывал, команда: «Газы» обязательно подавалась своевременно. Причем, подавалась исключительно под гаденькую и ехидную улыбочку нашего дорогого отца-командира - родного Пиночета, который с профессиональной скрупулезностью и педантичностью засекал на секундомере время ее выполнения.
Услышав «Газы», все курсанты дружненько натягивали на свои головы персональную резиновую конструкцию типа противогаз.
А тем временем Пиночет упивался увиденной картиной монолитного и безликого строя в тысячу голов с серыми презервативами на головах и слоновьими гофрированными хоботами, теряющимися в зеленых брезентовых подсумках, которые висели на левом боку каждого курсанта. Удовлетворенный и улыбающийся комбат, поглядывая на «резиновое» стадо, громко и внятно подавал команду для торжественного прохождения маршем, мимо него, естественно.
И мы, идеально ровными строями, поротно и повзводно, бодренько топая сапогами, проходили мимо нашего ненаглядного Пиночета, старательно оттягивая «носок» и с традиционным равнением «направо», гармонично поблескивая ровными шеренгами окуляров запотевших стеклянных очков на резиновых масках ненавистных противогазов. Спасибо, хоть строевую песню в этот незабываемый момент петь не заставляли. Есть модель противогаза с мембраной в области рта, и комбат Серов был искренне уверен, что это усовершенствование в конструкции маски противогаза было сделано специально для обеспечения возможности исполнить строевую песню в момент передислокации боевого подразделения. Не знаю, у кого как?! У меня просто нет слов. Вообще-то военные медики просто так справок не дают, согласитесь, а у Серова она была.
После торжественного прохождения строем курсанты расходились своими классными отделениями по плановым занятиям и еще целый день таскали с собой, а то и на себе - в перерывах между учебными парами, свои индивидуальные и обрыдлые до тошноты резиновые изделия.
За соблюдением режима «химического дня» полковник Серов наблюдал лично, появляясь в самых неожиданных местах (вплоть до туалетов) и щедро раздавая внеочередные наряды на тумбочку дневального всем желающим избежать или уклониться от процедуры обязательного ношения ненавистного противогаза в короткую перемену между занятиями.
Стоит отметить, что «химический день» был абсолютно неизбежен, независимо от времени года и погодных условий.
Мы таскали противогазы летом в жару при +30 по Цельсию, когда пот обильно стекал внутри маски этого резинового гандона, безжалостно разъедая глаза и кожу лица. Очки сразу же запотевали, и курсант превращался в слепого котенка, который ориентируется, полагаясь исключительно на слух, или двигается в строю своего подразделения фактически на ощупь, опираясь на плечо товарища и точно выполняя строевые команды сержантов или офицера: «левое плечо вперед, стой, шагом марш» и прочее.
Самое интересное, что сверху на противогаз надо было обязательно надеть головной убор. Картина маслом, просто обхохочешься. Когда началась массовая утеря пилоток, посудите сами, через толстую резину маски противогаза трудно оценить, находится в данный момент на твоей тыковке казенный головной убор или нет, обеспокоенное командование разрешило подтыкать пилотку за поясной ремень. А зимой военную шапку все равно приходилось надевать на голову, скорее всего, из опасения заботливого начальства, чтобы курсанты свои черепушки не заморозили. Цирк да и только, представить такое далеко не просто, особенно на трезвую голову, это надо увидеть собственными глазами. Рекомендую. Потом по ночам будет сниться.
Жарким летом при снятии противогаза частенько из подбородочной части резиновой маски выливалась приличная струйка пота, а лица курсантов были красными с разопрелой и опухшей кожей, которая покрывалась многочисленными раздражениями и болезненно саднила.
Противогазы таскали, естественно, и зимой при -30 по Цельсию. Зимой было особенно тоскливо натягивать холодную и замерзшую резину, опять же с заиндевевшими стеклянными очками, на свое обмороженное и обветренное лицо.
Народ тихо матерился и всячески пытался саботировать данное увлекательное мероприятие. Летом многие ребята вырывали обратные клапана у своих противогазов в призрачной надежде на некоторое незначительное облегчение дыхания и дополнительную вентиляцию кожи лица, которая запревала, обжатая тисками плотно подогнанной резиновой маски. Отдельно стоит отметить, что маска противогаза изнутри еще была щедро посыпана слоем талька. Тальк необходим, чтобы резиновое изделие не слипалось при хранении, но в тоже время, тальк безбожно сушит кожу, доставляя исключительно приятные воспоминания в виде ощущения стянутой «кожи на роже», готовой мгновенно треснуть на британский флаг от любой слабой попытки улыбнуться или открыть рот.
Некоторые ребята откручивали соединительный гофрированный шланг от фильтрующей коробки и просто засовывали его свободный конец в брезентовую сумку. Слабое утешение, но дышать становилось немного легче.
Но опытного комбата Серова просто так не возьмешь, на мякине не проведешь, об член не треснешь и за пятак не купишь! Дабы исключить и свести на «нет» все отчаянные уловки курсантов хоть как-то облегчить себе жизнь, злорадный Пиночет частенько приносил на построение батальона какую-нибудь небольшую хлорпикриновую шашку. Серов периодически обкуривал ею подозрительные на его зоркий командирский взгляд подразделения потенциальных нарушителей, склонных к порче военного имущества.
Те парни, у кого герметичность противогазов была нарушена в результате нехитрой, но несанкционированной рациональной доработки, описанной выше, в прямом смысле этого слова со слезами на глазах вываливались из строя, срывали с себя ненавистный, но абсолютно бесполезный в данном случае противогаз. Они, падая на колени, продолжительно и обильно рыдали горючими слезами, усиленно вытирая свои воспаленные и покрасневшие глаза, кто просто голыми руками, кто - носовыми платками далеко не первой свежести.
А Пиночет в эти моменты был особенно доволен и даже весел. Небрежно указывая носком идеально начищенного ботинка на плачущих и ползающих на четвереньках по плацу ребят, он ласково и нежно называл их «гофрированными шлангами» и «потенциальными кандидатами в трупы». При этом комбат никогда не забывал внести всех провинившихся в список «очередного» внеочередного наряда. Вопросов нет, естественно, он был прав, но нам от этого было не легче.
И вот однажды суровой уральской зимой во 2-ю среду февраля Пиночет решил превзойти самого себя и притащил на построение батальона не какую-нибудь там позорную дымовую шашечку, а огромную зеленую металлическую хрень размером с внушительное ведро. Объемная штукенция с двумя внушительными ручками по бокам выглядела непривычно и достаточно устрашающе.
Толпа недоуменно и робко притихла: на улице было -32 с порывистым ветром. Надевать резиновые намордники добровольно никому не хотелось. Все курсанты настороженно смотрели на зеленое ведро, которое всем своим видом источало явную угрозу.
Полковник Серов с доброй отеческой заботой посмотрел в наши испуганные лица и нежно со своей неизменно-стандартной ехидной улыбочкой подал команду: «Газы». При этом, вытащив зажигалку, он осторожно поджег фитиль зеленой ведроподобной шашки.
Было жутко холодно, порывистый ветер безжалостно трепал полы тонюсеньких курсантских шинелей, пробирая промозглым холодом почти до самых костей, и естественно, почти никто из ребят не горел желанием расстегивать сумки противогазов и уж точно не торопился надевать противные и замерзшие резиновые маски противогазов, все заворожено смотрели на быстро убывающий фитиль.
Пиночет, откровенно скучая, искоса наблюдал, как веселый огонек, шустро разбрасывая многочисленные искры, постепенно подобрался к верхней крышке «ведра» и, замерев на короткое мгновенье, как бы раздумывая, ярко вспыхнул на прощание и исчез внутри зеленой банки. Пиночет оживился, его улыбка стала заметно шире, в глазах загорелся гаденький огонек любопытства и азарта, веки слегка прищурились, комбат замер в ожидании чего-то «этакого», особенного.
Через секунду, банка весело пыхнула и начала очень активно дымить клубами желто-горчичного газа, показывая неожиданно достойную производительность. Желто-горчичный дым буквально поднимался столбом, а затем горчичная часть его начинала стелиться вдоль поверхности земли. Комбат был явно доволен, но не долго.
Сильный уральский ветер начал сносить эту вонючую дрянь в сторону от курсантов, и она фактически не цепляла наш строй. Пиночет видя, что ядовитое облако расходуется напрасно, фактически «в никуда» и не производит ожидаемого эффекта на курсантскую братию, обиделся как капризный ребенок. Он смешно выпятил нижнюю губу и раздраженно повторил свою любимую команду: «Газы».
Мы, мягко говоря, не спешили ее выполнять, потому что на сильном ветру даже шевельнуться было противно и холодно. Все ребята уже основательно замерзли и замерли с растопыренными в разные стороны руками, стараясь вообще не двигаться. Наш батальон напоминали стадо арктических пингвинов. При малейшей попытке прислонить руки «по швам», промерзшая насквозь одежда соприкасалась с еще относительно теплой кожей тела и начинала безжалостно холодить ее, вызывая очень неприятные ощущения.
Но армия - это есть дисциплина и, получив команду «Газы» повторно, пересилив себя, мороз и ветер, зябко поеживаясь, ребята начали своими замерзшими и одеревеневшими пальцами медленно расстегивать брезентовые сумки, нехотя снимать свои зимние шапки, чтобы освободить головы, для надевания маски противогазов. Тихо ругаясь, курсанты засовывали эти шапки в самые различные места. Кто себе под мышку, кто в промежность между ног, кто в освободившееся место в противогазную сумку. Но делалось все это так медленно, так неторопливо, что ни о каких нормативах при команде: «Газы», даже и говорить нечего. Стрелка на секундомере в руках Пиночета замыкала далеко не первый круг.
Короче, народ упирался «до последнего», а Пиночет настаивал. Он уже грозился ввести два «химических дня» в месяц и сгноить нас в газовом бункере за штабом училища (там нам подгоняли противогазы, но это отдельная истории), как вдруг случилось неожиданное. Двое «рецидивистов» из числа курсантов нашей роты, быстро надев противогазы, подбежали в «ведру», схватили его за боковые ручки и бегом затащили в фойе главного учебного корпуса.
Изумленный такой наглостью, полковник Серов не успел даже и крякнуть, как из 4-х этажного здания учебного корпуса повалил густой горчичный дым и через некоторое короткое время, сломя голову и наперегонки друг с другом, ломанулись все преподаватели, включая суточный наряд и женщин с кафедры «Иностранных языков». Увиденная картина массовой эвакуации плачущей и сопливящей толпы, которая в панике ломилась в единственную открытую дверь стеклянного аквариума, повергла нас всех в состояние ужаса и неудержимого смеха одновременно. Такое зрелище не забывается, поверьте мне на слово.
В результате занятия в этот февральский день были сорваны «в чистую», учебный корпус проветривали целый день, причем все окна были открыты настежь. И это при -32 и сильном ветре. В придачу к загазованности и нестерпимой вони в учебных классах и бесконечных коридорах учебного корпуса еще чуть было не разморозили систему отопления 4-х этажного здания.
Полковник Седов был вызван в кабинет к нашему генералу и суровый старик «ни в чем» себе не отказал, он исключительно качественно вздрючил Пиночета, который потом еще целую неделю имел бледный вид и неровную походку.
С большим трудом, оправившись от процедуры многоразового анального досмотра в самой извращенной форме, добросовестно и качественно выполненной лично начальником училища, Пиночет навсегда отменил проведение «химических дней» в нашем батальоне. Ура, ура, урааааааааа!!!
Впоследствии, уязвленный и злопамятный Серов неоднократно делал попытки через своих прикормленных осведомителей и ручной комсомольский актив выяснить личности двух «мерзавцев», которые затащили газовую шашку в учебный корпус. Но все его титанические усилия ни к чему не привели. Ибо форма одежды у всех курсантов одинакова, а противогазы на лицах превратили двух этих ребят в серую обезличенную казенную массу.
Сами активные участники данного происшествия, осознавая степень нависшей над ними угрозы, благоразумно и надежно держали свои языки за зубами и сохранили тайну своего участия в этой дерзкой операции вплоть до самого выпуска из училища в звании лейтенантов, обеспечив себе более-менее приличные распределения.
А Пиночет рвал и метал, он буквально заходился в приступах бессильной злобы, переходящей в неудержимую ярость. При его патологической подозрительности и фантастической памяти вычислить этих ребят он мечтал буквально любой ценой. Это было для него делом чести.
Однажды, осознавая, что время неумолимо приближается к выпуску, а отмщение не предвидится и заслуженная кара в виде самого засраного распределения остается нереализованной, Пиночет в порыве отчаяния, даже объявил награду за их головы - распределение для дальнейшей службы по желанию и выбору того «стукачка», который предоставит достоверную информацию, изобличающую личности двух «камикадзе». Но, тщетно, эта тайна так и осталась не раскрыта.
От себя лично могу выдвинуть предположение, что не пойманными героями были - Артур Рудась из второго взвода, 43-е классное отделение и наш незабвенный Витя Копыто. Причем, Артур Рудась - это точно, без вариантов, его я узнал однозначно, а вот Витя - под вопросом. Но, тот факт, что Витя исчез из строя нашего классного отделения, когда мы стояли на плацу и не спешили натягивать противогазы, и появился только уже по пути в казарму, наводит на соответствующие выводы и раздумья.
В качестве закрепления моих догадок - это что при многократных обсуждении данного случая всегда заводной и словоохотливый Витя мгновенно менялся в лице, откровенно бледнел, замолкал как рыба и всячески пытался увести тему «интересного» разговора в другое русло. Смею предположить, что из справедливого опасения проболтаться, раскрыть себя и в полной мере испытать на своей конопатой шкуре всю необузданную ярость мстительного Пиночета.
Тем не менее, кто бы это не был, спасибо вам парни!

Следующий.

У майора Катунова было спокойно и радостно на душе. На улице стояла прекрасная погода, присяга у студентов, приехавших на сборы, прошла нормально, впереди ждали выходные. Оставалось последнее дело и можно было с чистой совестью отдыхать. Но как раз это дело майор не любил больше всего. Ему предстояло познакомиться с прибывшими на присягу друзьями и родственниками, записать их личные данные и уточнить, куда они забирают на ночевку своих служивых. Не то чтобы это был какой-то тяжелый, долгий или неприятный процесс, но проблема заключалась в том, что в этих беседах майор не мог пользоваться наиболее полюбившимися выражениями русского языка, в результате чего речь майора временами сильно затормаживалась и приобретала несколько кошачий колорит.

- Товарищи друзья и родственники курсантов, попрошу желающих забрать кого-то на ночь пройти за мной в канцелярию для получения необходимой информации. - гаркнул майор и направился по указанному адресу.

Ждать пришлось долго, непривычные к армейским порядкам родственники и друзья, а особенно подруги, не спешили бежать за строгим начальством. Минут через двадцать наконец-то все собрались в микроскопических размеров канцелярии.

- Следующий, бля-у-у-у! - Катунов глубоко вздохнул.
Первой к майорскому столу подсела миниатюрная, совершенно очаровательная девушка.
- Здравствуйте, - сказала она и покраснела.

Катунов зачем-то начал нервно передвигать по столу бумаги и ручки. От двери канцелярии донесся сдавленный хрип - там сидел чей-то папаша, явно имевший большой опыт в подобных мероприятиях и готовившийся от души повеселиться, глядя на майора.

- Вы к кому? - наведя порядок на столе спросил майор.
- К вам! - тихо ответило создание. От двери донесся трубный рев боевого слона - папаша, пытаясь сдержать смех, громогласно сморкался в огромный носовой платок и утирал выступившие слезы.

- Вы меня не поняли, - еще тише произнес Катунов, - к кому из курсантов вы приехали?
- К Жданову, - прошептало чудо.
- Не слышу!!! - автоматически рявкнул майор.
- К Жданову, - испуганно взвизгнула девушка и вскочила.
- Извините, бл...у-у-уау, привычка, садитесь пожалуйста! - пробурчал майор и злобно поглядел на папашу, уткнувшегося лицом в сопливый платок и мелко вздрагивающего плечами.

- Так-с, продолжим. Вы собираетесь забрать курсанта Жданова на ночь?
Парализованая девушка смогла только кивнуть.
- А где вы будете спать?
- В постели, бля! - раздался задушенный хрип от двери. Майор тихо сатанел.
- Я хотел узнать адрес ночевки курсанта Жданова! - прошипел он.

Девушка порылась в сумочке и вытащила бумажку:
- Гостиница "Русь", Артиллерийская улица, дом 1.
- Номер?
- А вам зачем? - с неожиданным подозрением спросила девушка.
- А чтобы в гости к тебе прийти, деточка! - голосом Милляра проскрипел мерзкий папаша.
- Да чтобы ё-у-у-а, гхм, э-э-э, чтобы знать, где его искать в случае неявки в часть завтра, - удивляясь собственному терпению, пояснил майор.
- Сто двадцать один, - выдохнуло создание.

- И остался последний вопрос - кем вы доводитесь курсанту Жданову?
Девушка сначала широко распахнула глаза, потом мелко заморгала, побледнела и выронила сумочку:
- Н-н-н-н-е-е-е ...
- Не понял? - переспросил майор.
- Де-е-е-е-е...
- ЧТО???
- Подруга! - обреченно и со злостью выдала девушка, наконец-то найдя решение.
- От ты ж блядь, так бы сразу и сказала! - радостно воскликнул майор и, по-отечески улыбнувшись оторопевшей девушке, поглядел на икающего папашу:
- Следующий!

Военный городок Бобровка. Вечер июльской субботы, жара, пыль и скука. Ну что прикажите делать в такой ситуации двум капитанам - ротному и начальнику участка, второй месяц безвыездно сидящим в командировке? Близко Самара, меньше 50 километров, но, как обычно, вечером в пятницу на станцию пришло три вагона с железобетоном. Накрылись выходные. Так что остаётся только послать шаланду* за канистрой пива, раками и отправить дежурного военного строителя за третьим капитаном - начальником сантехмонтажного участка.
Не прошло и тридцати минут, как прибыло всё необходимое. Первая кружка была выпита залпом. Вторая пошла уже не так быстро. Третью пили неспешно, смакуя вкус нефильтрованного пива производства комбикормового завода пос. Стройкерамика. К тому времени и раки, судорожно дёргая хвостами, поменяли природный цвет на рыже-кирпичный.
Спала жара. Выйдя из прорабской, господа офицеры и примкнувший к ним водила вольготно расположились за специально сколоченным для таких случаев столом.
- Лепотааа - выпив очередную кружку, оценил открывающийся вид ротный с говорящей фамилией Винокур.
Вид был действительно замечательный. Забитые сваи только что заложенного дома стояли ровными рядами. Вдоль первой оси сваи выглядывали из земли не более чем на метр, а к пятнадцатой торчали на все четыре.
- Интересная геология - проявил понимание ситуации сантехник - эти что, до отказа** забиты?
- Ну да, не лезут больше - подтвердил строитель. - В понедельник компрессор из Самары притащат, под одну отметку срубать начнём. К первому августа фундамент закончить надо. Завод уже панели вовсю клепает.
- Мужики! Пиво кончилось - прекратил производственное совещание ротный.- Надо ещё привезти.
- Завод, небось, закрылся уже - засомневался строитель.- Да и ехать некому, Петрович*** пьяный за руль не сядет.
- Коль, - обратился он к сантехнику- а ты-то чего с нами здесь торчишь? Ехал бы домой в Самару.
- Ну хоть бы ты не подкалывал - удручённо сказал сантехник - ну их... опять припёрлись. Отношения бедняги с регулярно наведывающимися из Саратова родителями жены ни для кого не были секретом.
- Сейчас вернусь,- и сантехник рысцой направился к грубо сколоченной будочке, одиноко стоявшей в углу стройплощадки.

- А где тут начальник стройки? - раздался визгливый голос откуда-то из-за прорабки.
- Кого ещё чёрт принёс? - вполголоса пробормотал строитель. - Здесь я, вагончик обойдите. Только аккуратнее, там траншея.
- Счас грохнется, - ухмыльнулся ротный.
Однако ожидаемого звука падения не последовало. Сперва из-за угла показался внушительных размеров бюст, а вслед за ним и остальное тело дородной дамы, наряженной в цветастое платье. Вслед за ней вынырнула вторая, похудее и одетая не так пёстро. Офицеры встали.
- Вот видите, Альбина Викторовна, как я и говорила. Здесь балки низко сделаны, а там насколько торчат.
- Ну и что? - с интересом разглядывая визитёрш, поинтересовался строитель.
- Как «ну и что»? Разве так можно строить? Ведь теперь вам первый этаж на разной высоте придётся делать?
- Ну зачем же? Как положено, так и будем делать.
- А эти балки переделаете? - поинтересовалась дородная тётка, тыкая пальцем в сваи 15 оси.
- Останутся. Тут ничего не поделаешь. Грунты такие.
- Они же в комнатах торчать будут.
Офицеры озадаченно замолчали.
Начальник участка хотел было объяснить всё толком, но хмель взял своё, в мозгах у него что-то щёлкнуло, и он произнёс совсем не то, что собирался:
- А военпроект новые планировки квартир уже согласовал. Там шкаф поставить можно.
- Тааак - произнесла дородная тётка- понятно.
И более не говоря не слова, дамы удалились.
- Что это было? - поинтересовался ротный, - и что это ты насчёт военпроекта сморозил?
- Ну пошутил, понятно же...
- Им, кажется, непонятно. Мне кажется, они жаловаться побежали.
- Да пусть их... кто они такие?
- Жена комдива и председатель женсовета дивизии, - сообщил подошедший сантехник, - вы что не знали? Ну, готовьтесь. Технического вазелина у меня нет, но солидола могу дать.

В шесть часов утра на площадку влетели "Волги" ЗКВ по строительству и командира строительного УНР. Сзади подпрыгивали уазики начальника окружного Военпроекта и командира ВСО. Массивная туша ЗКВ вывалилась из передней двери "Волги".
- Где эти сволочи?! - раздался дикий рёв.
Начальник участка с ротным резво выскочили из вагончика. Генерал ринулся к ним.
- Кто вам сваю посреди комнаты согласовал? Кто из проектировщиков такую хрень сморозил?
- Не могли мои такого согласовать, товарищ генерал - сказал спокойно подошедший начальник Военпроекта.
- Где согласование?
- Нету. Я это. Пошутил... удручённо сказал строитель.
- Вы что тут совсем от пьянства ох...ели? Я вас обоих придушу на... Меня командующий ночью с кровати поднял. Мама**** ему все мозги за...бала. Весь военпроект и половину строительного управления на службу вызвали. Вам капитаны, что, служить в Самаре не нравится? Так это мы мигом - в ЗабВо вакантных должностей, наверное, много.
- Товарищ генерал, капитан Винокур тут не при чём - не поднимая глаз, доложил строитель.
- В общем так, Михаил Иосифович, - неожиданно спокойно сказал генерал, обращаясь к начальнику УНР. - Ты там на совещении этих мудаков защищал. Твой кадр, сам с ним и разбирайся. Если морду набьёшь, так ему и надо.
Хлопнула дверь. "Волга" с визгом развернулась и выскочила за ворота.
- Счастливо отделались, - ухмыльнулся командир, - шутнички. Это он пока ехал успокоился. В общем, так. Во-первых, не будет к двадцатому фундамента - отправитесь служить в Сибирь. Оба. Представление на майора я пока отложил. Походишь пока капитаном. Дом сдашь - посмотрим. Это - во-вторых. А в третьих, классиков читать надо. Никогда не разговаривайте с неизвестными...


* КАМАЗ с 12-метровым полуприцепом
** Расчётное погружение сваи с одного удара при котором прекращается забивка.
*** Имелся в виду водила панелевоза
**** Сергеева Л.Ф. - жена командующего

Почетный гражданин города Севастополя

Подшутить друг над другом в училище всегда любили. По-разному. Можно крышку стола под заправленное одеяло аккуратно поместить. Изможденный непосильной учебой курсант с размаха бросается на койку, а там... Неприятно заднему месту и спине. Еще тапочки к полу приколачивали, штанины зашивали - да любой студент расскажет вам массу таких прикольчиков.
Однажды во время самоподготовки Лева Олейник самым натуральным образом уснул. Ну спал бы и спал. Это не смертельно. Все спят время от времени. Но он ведь храпеть начал, хлеще паровоза. Его разбудят, он минуту-другую глазами поворочает и снова - хлоп об стол лбом и давай по новой воздух сотрясать. Ну никакой учебы! Тогда не стали больше его будить, а взяли всем классом и перешили Левину шинель. Вынули из погон якоря, а на их место аккуратненько пришпандорили по две шитые нарукавные звездочки. И стали погоны словно вице-адмиральские. Добавили еще на шинель пару рядов пуговиц: и спереди и сзади, на рукава нашили мичманские треугольники и еще что-то, уже не помню что.
В девять вечера самоподготовка закончилась, и все бегом из казармы бросились вниз, на построение увольняемых. Кто по женам и семьям, а кто просто погулять. Лев спросонья шинель накинул и вместе со всеми - ходу. А на улице темно, старшекурсников отпускают без проверки, вот Лева и шарахнул в город в таком экзотическом виде. А мы помалкивали, только посмеивались про себя.
Говорят, у начальника патруля на Графской пристани челюсть отвисла до самого мужского места на теле. Что там Лева ему втюхивал - неизвестно. Главное, удалось ему вернуться в училище, а не в комендатуру. Весь вечер перешивал он свое пальто и бурчал на окружающих. Но по природной доброте ни на кого особо не обиделся, и даже сам смеялся над своим "адмиральским" видончиком. Короче, любили пошутить курсанты, кто во что горазд.
Не помню, по какому поводу, но заимел я "зуб" на своего товарища Валерку Гвоздева. Долго думал, что бы ему подкинуть. Ничего в голову не приходило. Можно было, конечно, придумать какую-нибудь небольшую пакость, но на мелочи размениваться не хотелось. И тут пришла такая идея! Дело в том, что моя будущая супруга работала секретарем в Гагаринском райсобесе города Севастополя. Когда меня отпускали в увольнение, я обычно приезжал к ней на работу и ждал, когда она закончит, чтобы вместе идти домой. А что такое секретарь? Отдельное помещение, пишущая машинка, всевозможные штампы и печати организации, всевозможные бланки и прочая канцелярщина. Сижу, жду, когда моя ненаглядная бумажки сложит, и вдруг - озарение! Эврика! Хватаю служебный почтовый бланк, знаете, такой как открытка, но без картинок, вставляю в машинку и за пару минут рожаю в муках творчества текст: "Уважаемый Валерий Сергеевич! Рады Вам сообщить, что по итогам переписи населения города Севастополя на первое мая 19... года вы являетесь двухсоттысячным жителем нашего города-героя. Приглашаем Вас прибыть к 10.00. такого-то числа такого-то месяца по адресу: ул. Героев Севастополя, дом такой-то для получения диплома почетного жителя города Севастополя, памятной медали и подарка. Председатель комиссии по переписи населения Бархударов А.Б." Дату торжества я выбрал не произвольно, а назначил праздничное мероприятие на пятницу следующей недели. Во-первых, пятница - день боевой подготовки и увольнения запрещены, а во-вторых, чтобы открытка успела прийти. Адрес, правда, поставил от балды. Вспомнил первую попавшуюся улицу, а номер дома уже выдумал. Ну, а для пущей правдоподобности разукрасил всю открытку штампами и печатями райсобеса. Правда, стараясь делать нечеткие оттиски, и чтоб не проглядывало слово "Гагаринский". Гвоздь ведь знал, где работает моя будущая жена, и был с ней хорошо знаком. Получилась очень убедительная бумага! А учитывая традиционное раболепие русского человека перед всевозможными официальными бумажками, совсем убийственная. Осмотрел я творение рук своих, порадовался за Валеру и по дороге опустил в почтовый ящик. Да и забыл.
Проходит несколько дней. Во вторник дежурный по роте получает почту, просматривает, находит мою открыточку, читает и столбенеет. Почетный житель города - это сильно! Он, естественно, бегом к командиру роты. Тот тоже читает, и сразу проникается серьезностью политического момента. Единственный в училище почетный гражданин! Короче, командир хватает ноги в руки и мчится к начальнику факультета. Бац, открытку ему на стол! У начфака аж борода встала дыбом! Такая честь родному факультету! Сразу на доклад к начальнику училища. Адмирал ознакомился с бумагой неторопливо и отдал приказ: не опозорить родные пенаты, подготовиться к мероприятию должным образом, чтобы форма одежды, стрижка и все такое было на высоте! Привлечь партийную и комсомольскую организацию! Повысить бдительность! А Валерка в это время мирно жевал макароны по-флотски, не подозревая о том, какая вокруг его имени закручивается чехарда. После обеда последовал категорический приказ: Гвоздева, замсекретаря парторганизации и секретаря комсомольской организации роты срочно в кабинет начальника факультета. Там в присутствии командира роты начальник факультета торжественно огласил присутствующим текст "послания отцов города" и определил первоочередную задачу: внешний вид. Также было принято решение, что на вручение идут четверо. Сам Гвоздев, командир и двое идейных вдохновителей - главный комсомолец роты и замсекретаря парторганизации.
Наступили для них черные дни. По мнению начфака внешний вид всех четверых абсолютно не соответствовал предстоящей торжественности. Прически не выдерживали никакой критики, форма мятая, и вообще, курсанты оставляли впечатление анархистов времен гражданской войны, а не будущих защитников Отечества. Поступила команда: кудри и чубы укоротить, брюки и фланки обновить и отутюжить. И вот вечером в роте местные мастера ножниц до изнеможения корнали головы "приговоренных" к празднику. Гладились до полуночи. А на утреннем осмотре заместитель начфака каперанг Плитнев отвел троицу в сторону от строя и подверг их отдельной строжайшей проверке. С присущей лишь одному ему отточенностью знаний Строевого и Внутреннего устава он выявил у участников завтрашнего мероприятия следующие неполадки: 1. Отсутствуют носовые платки; 2. Не у всех есть в наличии расчески; 3. Стрижка опять не соответствует Уставу; 4. Обрезаны ранты у хромачей; 5. У всех ушиты брюки и фланки; 6. Неуставные нарукавные курсовки; 7. Погончики тоже неуставные; 8. Бляхи на ремнях выпрямлены; 9. У Гвоздева наглое лицо. Короче, после завтрака на занятия бедолаги не пошли. Они получили очередные два часа на устранение недостатков и после первой пары занятий должны были предстать пред светлые очи начальника факультета.
К этому времени Гвоздя уже терзали смутные сомнения по поводу предстоящего. Какая, к черту, перепись населения!? Не было ее, да и нас, курсантов, никто и никогда не считал! А командир, совершенно сбрендив, хранил почтовое приглашение у себя на груди, словно реликвию, не давал его никому в руки и даже не позволил рассмотреть повнимательней. Злости добавляло то, что после трех заходов на смотр к начфаку прически участников представления приобрели абсолютно неприличный для курсантов четвертого курса вид - бобрик. На голове осталось лишь жалкое подобие волос, сквозь которые идеально просматривались родинки и прочие антропологические особенности строения черепа. О форме лучше и не говорить - мешки на теле. Уже от всего этого хотелось выть и растерзать всю переписную комиссию на клочья.
На счастье, придурковатый вид обскобленных и обшароваренных кадетов начфаку понравился. Сделав несколько мелких замечаний, он удовлетворенно покачал бородой и приказал назавтра убыть в город пораньше, чтобы не дай бог не опоздать, а по возвращении сразу доложить о результатах. После чего аудиенция была закончена. Ребята вздохнули с облегчением. Дальнейшее скальпирование причесок откладывалось.
Утром вся рота пожимала уставной троице руки и со смехом предлагала к возвращению установить Валере поясной бюст в стенах училища. Во главе с наутюженным командиром делегация убыла в город. Больше всех возвращения ребят ожидал я. Хотя бы по той причине, что так и не узнал, что находится по указанному мной в открытке адресу. Скажем прямо, я не ожидал такого мощного результата. Думал, что все закончится общим смехом, максимум увольнением Гвоздя в рабочий день в неизвестном направлении. Но чтоб такое!
После окончания занятий я пулей понесся вниз в роту. Дневальный сказал, что командир вернулся часа два назад, закрылся у себя в кабинете и просил на все звонки отвечать, что он еще не пришел. На тот момент я был старшиной роты, и воспользовавшись этим обстоятельством, дающим право беспокоить командира в любое время, постучал в дверь и вошел. Командир сидел за столом и меланхолично помешивал ложечкой в стакане с чаем.
- Ну что, товарищ командир, как прошло? - спросил я, придавая голосу как можно более заинтересованные нотки.
Командир поднял глаза.
- Никак.
- Что такое, товарищ командир? Гвоздев что-то отчебучил?
Командир встал. Прошел несколько шагов по кабинету. Хрустнул пальцами.
- Причем здесь Гвоздев? Над нами кто-то очень зло пошутил. Я бы даже сказал - надругался. Не могу даже придумать, что доложить начфаку.
Мне пришлось сделать еще более озабоченное лицо.
- Так что же случилось?
И командир поведал. По адресу, указанному в приглашении, оказался какой-то грязный и задрипанный цех бытовой металлообработки. Ни о каких комиссиях и переписи там и слыхом не слыхивали. Вот запаять кастрюлю или чайник - пожалуйста! В душе еще надеясь на ошибку в адресе, командир повел свой отряд в горисполком, полагая, что уж там-то все знают и направят, куда нужно. Оттуда и послали... В дурдом! Первый же дежурный клерк смеялся до слез, рассмотрев мою "филькину грамоту". Оказалось, ни комиссии, ни фамилии, указанной на послании не существовало. Мучения бойцов и рвение начальников пропали даром. Полысевшие головы горели от стыда. Их надули, как детей. Впавший в прострацию командир даже не нашел ничего лучшего, как отпустить всех трех бойцов своего "наградного" отряда на "сквозняк" - в увольнение до утра понедельника, предварительно подарив Гвоздю на память злополучную открытку. Сам же он побрел в училище, обдумывая по дороге как бы помягче доложить старшему начальнику о случившемся.
На момент нашего разговора никаких дельных идей в его голове не возникло. Давать советы я побоялся. В итоге, командир пришел к самому верному решению. Взяв с меня слово о полном молчании, он отправился к шефу и восторженным голосом доложил о благополучном исходе. Гвоздев - почетный гражданин, все рады, все смеются, выглядели, как положено, не посрамились. Начфак возрадовался, пожал командиру руку и на том эпопея закончилась. Докладывал он начальнику училища или нет- неизвестно. Скорее всего, нет. У того и без нас дел по горло.
Утром в понедельник участники инцидента были строго предупреждены о легенде и молчании. На том все и утихло. Правда, еще долго каперанг Плитнев на общих собраниях факультета, перечисляя все наши достоинства, упоминал почетного гражданина города-героя Севастополя курсанта Гвоздева, который при этом кривился, как от зубной боли. Кстати, Валерка, вооружившись лупой, два дня изучал документ, оказавшийся, наконец, в его руках и, в конце концов, вычислил меня. К этому времени злость за поруганную голову прошла, и дело ограничилось, тем, что Гвоздев в свою очередь тоже подстроил мне одну каверзу. Но об этом потом...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора