20 лет ГКЧП. Взгляд «снаружи». Свидетельство очевидца.
Жанровая зарисовка

Отпуск 1991 года должен был сложиться аналогично предыдущему, но с небольшой рокировкой. В этот раз, «отдохнув» три с лишним недели на даче, я должен был к концу лета отправиться к бабушке-теще в город-герой (родина застоя и Л.И. Брежнева) Днепродзержинск за дочкой, которую отвезла туда ранее жена.
Что-то не сложилось сразу. Из-за аварии где-то в степях Украины, поезд (N 65, Москва-Николаев, до Днепродзержинска) ушел из Москвы вместо 19 с чем-то 16.08.1991 г. в уже 00-15 17.08 того же года. В результате на родину «символа застоя» я прибыл не к обеду, а к глубокому ужину. Следствием оного был глубокий абстинентный утренний синдром моего свояка, как раз совпавший с брежневским и каноническим Днем ВВС - 18.08.1991 г. Мудрая, Царствие ей небесное, бабушка-теща, в стремлении оградить нас со свояком от соблазнов города (300 с лишним тыс. населения) решила, что нам всем надо поехать к дальним родственникам тестя в район. Надо было видеть грустное лицо свояка, отсеченного от городских магазинов, жалобно вещавшего: «Ты, знаешь, Алексей, а ведь там все в воскресенье закрыто...»
Но получилось все совсем иначе. Родственники в это воскресенье убирали картошку. И солидная помощь в составе двух мужиков, двух женщин и ребенка, которая проверяла не остались ли картофелины в... ну не знаю, как это точно называется... может, в стерне..., здорово увеличила производительность родственников, плюс тот огромный пиар факт (впрочем, тогда этого слова не знали), что к ним ПРИЕХАЛИ ПОМОГАТЬ УБИРАТЬ КАРТОШКУ РОДСТВЕННИКИ ИЗ САМОЙ МОСКВЫ, а также моё неосторожное высказывание, что сегодня день ВВС, спровоцировали у вечеру устройство своеобразного праздника урожая: тазики резанных овощей и жареных кур, огромные шматы мяса и сала, столы во дворе с протянутыми лампами и... огненная вода в 100 граммовых стаканчиках, поток которой казался нескончаемым...
Несмотря на то, что, да простит меня Бахус, некоторое количество содержимого этих стаканчиков было мною вылито тайком на землю (все-таки я же был со своей 9-летнем дитёнышем), утреннее пробуждение было..., ну так скажем... нелегким... И сразу новости (19.08.1991):
- А ты знаешь, Горбача сняли!
- Фу, ну и слава Богу! А кто вместо его?
- Язов, Янаев, Стародубцев, Крючков, Пуго...
- Да... Хорошо-то, конечно хорошо, что этого м... Меченного сняли, но уж больно ребята (ГКЧП) тугие...
Тут же стукнуло холодком. Отпускной выписан. Я не отмечался. Обратные билеты на меня с дочкой на пятницу 23.08. Мне 26.08. на службу. А если объявили повышенную (боеготовность)? А если отпуска прервали? Мало сказать, что херово... И я нахожусь в 40 км от города, куда выписан отпускной... Опять-таки ребёнок... Я тогда еще не был таким фаталистом, как сейчас... но что можно сделать??? Тем паче, когда на завтрак режут двух кур, делают домашнюю лапшу и хозяин дядя Жора только что и делает, что летает пулей в погреб за очередной поллитровкой...
В автобусе, следующем в город, мы со свояком были самые беспечные люди... Пытались рассуждать вслух о том, «правильный» или «неправильный» «переворот». Украинские пейзане, в отличие от нас, основательно освежившихся, были серьезны и молчаливы.
Добравшись до города, я пытался позвонить по межгороду жене, которая именно 19.08 начала свою рабоче-служебную эпопею в ВВИА им. проф. Н.Е. Жуковского (на 45 кафедре). Межгород не работал. Потом мы со свояком пошли в рядом расположенный горвоенкомат. Никого из военных не было! Какая-то дежурная тетенька, не проверив даже мои документы, радостно сообщила, что в ВС СССР объявлена повышенная боеготовность, а отзыв из отпусков - на усмотрение командиров-начальников частей и учреждений. Можно было садиться на трамвай и ехать через весь город на его другой конец, чтоб встать на учет. По пути следования я сформулировал свояку принцип «правильности»/«неправильности» переворота. «Игорь, - говорил ему я, - если мы с тобой увидим при проезде через город очередь мужиков за портвейном (водка стояла свободно, все предпочитали самограй, а от государства - крепленку) или женщин за говядиной и вареной колбасой - значит, «переворот правильный»! Очередей не наблюдалось. Рявкнув на бойца, я проставил себе в отпускном «прибыл 18.08.1991» и «убыл 23.08.1991», сказав ему, что в своем журнале он может писать все что хочет. На обратной дороге очередей не наблюдалось также. Вечером мне удалось созвониться с женой. Она рассказала про громыхающие танки и про то, что всех в/c Жуковки отозвали из отпусков, а командир нашей части (позвонили друзья) сказал, что нехер прерывать офицерам заслуженный отдых.
На следующий день мы уехали на базу отдыха на Днепре. Про то, что происходит -это фарс, мне уже стало абсолютно ясно, особенно после того, как я посмотрел интервью Кравчука по УТ, то ли 20-го, то ли 21-го. Он так юлил в ответах наседающих журналистов, что невозможно было точно понять, то ли Г. здоров, то ли болен... Только, конечно, я тогда не мог и в страшных мыслях представить последствия этого «фарса», который превратился для многих из нас в реальную трагедию...
Утром 24 августа 1991 года поезд прибыл в Москву. В столице, в отличие от провинции, царила эйфория.... «Я был защитником Белого Дома», - с гордостью говорило большинство встречающих...
Без комментариев...

Пограничники на границе службу несут не так, как привыкли курсанты, солдаты, прапорщики или офицеры в карауле. Нет у нас разводящих, нет начальника караула или помощника начкара. Мы службу несём с огромным авансом доверия, который выдаёт нам начальник заставы или его заместитель, или командир отделения на получении приказа на охрану. Каждому наряду на пограничной заставе, независимо от его количества и места несения службы отдаётся устный приказ на охрану и оборону государственной границы нашей Родины. Под козырёк. Чтоб прониклись. Хоть ты на подступы идёшь, хоть часовым у заставы или на "связь" заступаешь к аппаратам системы. И вопрос начальника заставы перед отдачей приказа: «Службу нести можете?», - не шутки ради, а пользы для. И каждый пограничник, отвечая нашему шефу на этот вопрос в комнате для получения приказа, клянётся, что костьми ляжет, шкуру свою и любого супостата на камнях фланга оставит, но приказ выполнит. Ведь никто кроме нас ближе к рубежу последнему не стоит. Только мы. И никто кроме нас. Конечно и команды у нас не такие, как в карауле. Нет у нас караульного: «Стой, кто идёт?» Длинно очень. У нас покороче фраза. И если надо, то требовательно и громко, нежно или ласково, а может иронично и шёпотом в ухо, и стволом напарника в бок: «Стой!(ласточка, солнышко, падло, козёл, урод, гад) - Пропуск?( а то блин, только дай повод!)» На что остановленный индивид, даже если мы его знаем в лицо, обязан точно и коротко ответить слово Пропуска. Только тихо и правильно. А то шмальнём, не глядя на привычное лицо, знакомый голос и рельеф фигуры. Всякое бывало в Пограничных Войсках. Бывало и коменданты и начальники отрядов на ту сторону переходили. Только так просто мы никого не пропустим, и на расстояние руки с ножом к себе не приблизим, даже пограничный наряд. Отзыв надо знать. И как-то так повелось, что для пропуска используют слово обозначающее деталь или часть Автомата Калашникова. А для отзыва применяют название одного из городов. Только не как вам вздумается, а чтоб на одну и туже буковку алфавита начинались. Например «Мушка:Москва», «Планка -Подольск», «Курок-Курск». Уловили поэтический алгоритм подбора слов? Вот. Поэма из двух слов. И наш начальник самый главный стихотворец, в канцелярии сидящий и с нарядом говорящий.

И готовимся к службе и несём её совершенно по-другому. И проверяют нас не так, как караул на постах. Пограничный наряд не торчит на одном месте, отсвечивая. Передвигается туды-сюды. Чтоб врага попутать. Заботливо и с душой, можно сказать, относимся к полученной задаче и имеем свободу действий для импровизаций. И к нам соответственно отношение особое, иногда даже с лишком специальное.И особенно трепетное со стороны тех, кто мелькает иногда мимо наших зелёных погон перекрытых ремнём автомата на правом или левом плече. Особенно ночью. Вот беда. Пограничники со своей нагрузкой справляются, если обучены и опытны. Железные парни. А вот техника не выдерживает. Сбои даёт. А если к этой технике ещё и недоопытного воина приклеить, то забавно иногда получается видеть и слышать происходящее на линейке.

Время действия - осень. Ещё не мокро, но прохладно ночью, хотя и пыльно в горах. Лёха - бялорус от пяток до кончиков волос. Шкипер-осенник - перешедший в деды. Поэтому он думает, что всё постиг в пограничных премудростях. Объяснить Лёхе, что у него есть недостатки, в частности интеллектуальные, чрезвычайно сложно. Дело в том, что Лёха здоров, как медведь. И если не заехал в морду кому-то из дембелей пока ни разу, то только потому, что у нас на заставе жуткая демократия дедовщины. Даже отсутствует парад, ночные качки и приказ перед сном. Нас очень мало. И потом, мы на своей шкуре почувствовали, что это такое. А поэтому только за дело огребает младший призыв по полной, но ночью спать будет. И измываться над своими сменщиками мы никому не дадим. Если пришлый командировочный не поймёт, то будет жить в баньке, а не в казарме, битый, униженный и зачмырённый. Вот такие мы деды. Есть у нас на заставе и майский жук, это Фрол - весенник, но мы его бережём. Потому, как в бобры ему переходить аж весной и только после нашего, февральского дембеля. К тому же он краснодипломированный фельдшер и может запросто засунуть лошади руку по самое плечо в её, ну это, то самое, чтоб узнать жерёбая она или нет. От такого фокуса есть не хочется целых тридцать минут. А дотрагиваться до Фрола и того больше. Потому Фрол у нас весел, доволен жизнью и оберегаем всеми нами дембелями и даже дедами. А до дембеля ещё конечно, как пешком до Луны. Но, однако, пять месяцев это вам не два года.
- Лёха? - констатация факта.
- Чаго? - в ответе весь Лёха целиком.
- Сколько будет семь на восемь? - попытка подшутить.
- Чаго? - угроза, недоумение, приговор, неудовольствие и неотвратимое возмездие.
- Умножить! Чаго! - передразнивая здоровяка, теперь уже дедушку Погранвойск.
- АААА!!! - с пониманием полученной задачи, - Так прямоугольник, - тишина и мёртвые шакалы с косами стоят! Вот попробуй, улови сложную структуру взаимодействий в мозгу у Лёхи.
- Лёха! Мля! Умножить!!!! - попытка довести Лёшку сквозь дебри мыслей до истины таблицы умножения.
- А, так бы и сказали! - личный состав заставы затихает на крылечке в ожидании правильного ответа. Даже призыв Лешки с трудом сдерживает улыбки восторженного ожидания. - Сорок, - шестьдесят! - ответ повергает в недоумение всех. Лёха невозмутимо пилит мимо, столпившихся на крыльце дедов, дембелей, майских жуков и бобров дальше( а шкиперов на заставе нет - они на учебном пункте азы науки Потешных Войск изучают). Он идёт на овсяной склад, за овсом для лошадей с мешком на плече и пустым ведром в руке. Как потом выясняется, на кормлении лошадей в конюшне, Лёха не придал значения вопросу для теста и думал совершенно о другом. Лёшку волновал вопрос: «А хватит ли овса на складе до нашего, а не его дембеля, то есть до весны?» Соответственно, он выдал нам не сколько будет семь умножить на восемь, а сколько, по его разумению и расчётам, нам придётся шлёпать пешком по флангам если овёс закончится. Сложносоставная мыслительная деятельность, оторванная часто от насущных задач иногда сильно доставала всех. Но покладистый нрав Лешки, неимоверная физическая сила, просто огромность сводили на нет это его отрицательное качество. Главное Лёху ошарашить и направить мысли в нужное русло. И попробуй тогда стань на дороге у медведеобразного белоруса - походя зашибёт и не заметит. Психологи тогда из нас были плохие. И, отбрызгав слюной, изойдя пеной и вконец изведя на ноль нервные клетки от Лёхи всегда можно было добиться четкого и правильного исполнения задачи.
А вылечить его от глупостей мы даже и не мечтали. Помог случай. Среди нас дембелей, был самый дембельнутый по всей его украинской роже - Женька. И он очень желал, чтоб после него на заставе осталась работоспособная смена. А может просто причину находил для тренировок молодых. Но попав в его наряд( где он был старшим) можно было не сомневаться, что он достанет до печёнок проверками и попутными тренировками. И он видимо Лёху и достал ночью, на ближних подступах, тренируя.
Тренировка была проста до предела, увидев, что необычное, или услышав Лешик должен свиснуть, отпрыгнуть в сторонку, изготовиться и задать неизвестности вопрос: «Стой! Пропуск?» Услышав от Жеки - пропуск, которым было слово «Дульце», получить продолжение запроса свой-чужой: «Отзыв?», - если совсем тормоз, а так, ответом было славное название украинского города Донецк. В общем, количество паданий в изготовку Лешки в наряде у Женьки переросло в качество. Словосочетание Дульце-Донецк въелось в память, как «отче наш» у попов. На следующий день Лёшик стоит на приказе и как всегда мыслит о возвышенном. Мимо ушей проносится новый пропуск «Пенал-Пенза». Но Леха уже заряжается. На нём бушлат камуфлированный с овечьим воротником. Шапка. Рукавицы в карманах трёхпалые. ПэШуха старая.Портянки зимние в сапогах. И двухсторонний свитер.На левом боку СПШ в кобуре с патронами. На правом боку подсумок смагазином. На плече АК-74. Крут Лёха в этом наряде для своей деревни. И нет бы Лёшику у дежурного переспросить пропуск на ночь. Но Лёшик выше этого, он парит в раздумьях. А дежурный Женька. А мы на ближних подступах уже как полтора часа охраняем, втроём. Я, Никита, и Рязан. Рязан, как каптёр - старший. Всё по плану. И тут Кристалл-М, зараза, перестаёт работать. Не работает сам прибор размером с фонарик. Мы докладаем на заставу, шо прибор сдох и службу вынуждены нести без использования техсредств. На что нам Женька с сарказмом заявляет, что хрен нам лежать и прослушивать, а прийти к воротам, отдать неисправный и забрать исправный прибор из рук часового Лёхи, через нити колючки. Дежурный по заставе это глас ответственного и отдающего приказ начальника. Идём к системе. Падаем, как учили, у ворот. Нас не видно. Темно. Слышим, вдалеке начинает човгать сапожищами часовой - Лёха от заряжания оружия. Как только его фигура становится видимым силуэтом, мы лениво интересуемся: «Пропуск!» , - Леша-дед танкоопасно прёт дальше даже не задумываясь. Мы сильно обижаемся и сговорившись, без слов, орём по полной: «Стой!(обнаглевший дух!) Пропуск!( Блин, да этож Лёха, доходит до нас)», - но Лешик твёрд в своих мыслях и идёт дальше даже не приостановившись. Я быстренько поясняю мысль, возникшую у меня своим коллегам по ночному бдению. Идея проста. Лешке нужен шок. А что может быть шоконутее ночью, чем угроза и чвакующий звук затворной рамы при досылке патрона из магазина автомата в патронник. Передёрнуть затвор нельзя. На патронах будут наколы. И тогда после службы у нас их не примет вредный и въедливый Жека. Придётся писать объяснительные. Но даже ради воспитания Лёхи мы не будем отсоединять магазины с патронами от своих автоматов. Выход прост. В темноте ночи не каждый определит полный ход затвора - от неполного. И мы дружно, резко и громко отводим назад затворные рамы, при закрытом предохранителе, и отпускаем их. Три зловредных, сдвоенных туда-сюда и знакомых металлических щелчка издевательски звучат в ночной тишине. Лёха останавливается. Замирает. Мы усиливаем магическое воздействие неполного хода затворной рамы голосом. Наше заклятье: «Стой!( жеж суканаконец-то!) Пропуск!(Тля, снова о бабах думает!)» ,- производит на Лёху неизгладимое впечатление так, как по инструкции после этого любой из состава наряда имеет право применить оружие. И мы же сами Лешку учили, что первый выстрел не в воздух, а рядом с целью, ближе к башке. Зато автомат довернуть до цели потом быстрее. И сверхзвук полёта пули у головы нарушителя, он в шок вводит. Шваркание затворов сливается в зловещее предзнаменование выстрелов. Лёшка возвращается на землю. В мыслях. Мы его хорошо видим, на фоне серого покрытия тропы и белой стены заставы. Он нас - нет. Ждём какую-то долю секунды. А потом слышим два звука. Первый: это - хряп падающего в пыль тела, срывающего в падении, звякающий антабкой, автомат с плеча. Второй: это истошный, сиренообразный и от всего перепуганного сердца вопль-ор-вой Лёшика из пыли на тропе. В крике мы разбираем нотки скорби о том, что из-за его глупости он не знал, так ещё и забыл действующий на данное время пропуск, сказанный ему на приказе. Затем чуем в мелодии огромное желание жить и клятву, что теперь он никогда не будет отвлекаться на посторонние вещи на приказе и вообще, если только боженько даст ему возможность выжить, и после того как его обстреляют дембеля один из которых заставской снайпер, а второй - оператор стрельбища, а третий - вообще каптёр. Лучше повеситься сразу. Даже если ты формально уже дедушка погранвойск. То, додумывал в крике мысль Лёха, он будет жить по другому и вообще перевоплотится в отличника погранвойск высшей степени. Да и вообще, после трёх клацаниев наших затворов, мысли у Лёхи в голове перестали ходить лениво по нейронам, а понеслись со световой скоростью обгоняя время и изменяя будущее. И всё это было вылито на необъятную горную ночь Лешкиной глоткой всего то, только двумя вбитыми в него ранее словами: «Дульце - Донецк». Причём и пропуск, и отзыв Лёха проорал сразу, в один присест за другим, вместе и почти дуплетом. Эхо улетело за линию госграницы и вернулось с нашим хохотом и матюками Лёхи, который ещё не понял как, но врубился конкретно, что завтра над ним будут ухохатываться даже шакалы вокруг заставы и поросята с коровой, боровом и лошадьми на конюшне.

И до самого нашего дембеля, перед заряжанием оружия, дежурный по заставе обязательно проверял у Лёхи знание Пропуска и отметки на КСП. Так, на всякий случай. Лешка привык и не обижался, вспоминая как валялся в пыли, но пару раз таки пропуск пришлось ему напомнить. Уж очень крепко въелась в его память неизгладимое Дульце-Донецк.

Флаг

Начало девяностых, март, боевая служба, Средиземное море, борт тяжелого атомного ракетного крейсера Северного флота.
Старший матрос А. службу проходил в дивизионе самообороны БЧ-2, но в силу того, что был родом из Москвы, больше тяготел не к постоянным смазованиям пушмаслом и протиркам «шилом» вверенного Родиной и командованием ракетной установки, а к интеллектуально творческой работе по написанию нетленных статей в «Боевой листок» и получению почты, приходящей на дивизион. Поэтому подаренная экипажу корабля комсомольскими шефами видеокамера открывала всеобъемлющие просторы для дальнейшей реализации творческих планов, которые, в свою очередь, при грамотно выбранной стратегии смогли если не исключить, то резко сократить количество личного участия в приборках, проворачиваниях, ухаживаниях за ракетной установкой и т.д. и т.п. Поэтому доложенная «большому заму» (заместителю командира корабля по п/ч) идея срочно организовать (при непосредственном участии самого автора идеи) выпуск корабельной телепередачи, которая будет «способствовать укреплению боевого духа личного состава», нашла в его душе («большого зама») самую искреннюю поддержку. Да и зам сможет включить в отчет вышестоящему политическому начальству информацию об интереснейшей инициативе о выпуске своими силами корабельной телепередачи, т.н. «прожектора перестройки и демократии», «светоча», я бы сказал «рупора корабельной жизни» (очень кстати, что начПО эскадры является старшим политработником похода, и тоже будет безумно рад подобной инициативе, что в свою очередь ляжет в виде отчета замкомфлоту по политчасти, который однозначно будет рад подобной инициативе, и отметит сей факт в своем отчете в политуправление ВМФ и т.д., как говорится, вверх по трапу...). Редколлегия «Восхода» (так назвали ТВ-проект) была назначена сразу: оператор - старший лейтенант И. (пропагандист корабля), т.к. видеокамеру можно доверить только офицеру; корреспондент - старший матрос А. (что открывало для него, как уже было сказано, в том числе, возможности резко уменьшить количество заступлений в дежурства и на вахты, в силу «профессиональной занятости на телевизионном поприще»); монтаж программы был возложен на матроса Д., оператора системы «Экран-32» (корабельная телестудия), естественно, тоже москвича. Главный редактор проекта, генеральный продюсер и руководитель программы в одном лице, конечно же - заместитель командира корабля. Справедливости ради надо заметить, что программа выходила регулярно и была очень любима экипажем, в ней можно было увидеть много интересного, в том числе, спящих на вахтах моряков (что особенно почему-то нравилось представителям южных республик, ну, где еще можно увидеть себя родного по «тэлэвизору»), проведение приборок, швартовок и т.п. со стороны, послушать интервью начфина на темы: «Денег нет и не будет»; «А зачем они вам на боевой?» и «Лучше думать о защите Родины, чем о собственных меркантильных интересах».
В общем, теперь у корабельной телегруппы была только одна головная боль, что бы еще заснять, у кого взять интервью, и что показать любимому экипажу, чтобы было интересно. Гениальная идея нового сюжета пришла быстро, ровно с такой же скоростью, с какой на борту корабля появился очередной «пассажир» с грустным лицом в звании капитана 2 ранга. Как донесла «корабельная разведка», капдва с грустным лицом оказался офицером по международному морскому праву, представителем походного штаба от Черноморского флота. Судя по занимаемой им должности, на борту нашего крейсера он просто маялся от безделья, и к предложению ответить на ряд вопросов от корабельной масс-медиа откликнулся с радостью. Капитана 2 ранга с грустным лицом мы попросили прокомментировать одну пленочку, которую засняли месяцем раньше. Представьте себе, тяжелый атомный ракетный крейсер, рассекающий Гибралтарский пролив под двумя флагами на мачте - СССР и... Марокко. Дело в том, что как было уже поведано раньше, корабль наш впервые пересек границы Союза, и вахтенный офицер, старший лейтенант О., вспомнив, вероятно, по училищу, что при прохождении судна в территориальных водах иностранного государства также поднимается флаг данной страны, отдал приказание сигнальщикам поднять флаг Марокко (данный участок пролива, действительно, был терводами этого африканского государства). Но вот неувязочка, если пролив является общесудоходным, флаг иностранный поднимать не надо, но, видно, это старший лейтенант не вспомнил. В общем, жаль, арабы не увидели данное чудо, думаю, что они бы просто обалдели от гордости за свои марокканские военно-морские силы. Еще бы, такой корабль американцам не снился, а здесь имеется на вооружении апельсиновой республики!
Надо было видеть выражение лица капитана 2 ранга, который, узнав об этом вопиющем факте, который мог разразиться международным скандалом, спросил только одно: А вы поднимали?
- Конечно тащ к2р, у нас и пленочка имеется.
В общем, через 10 минут по громкой связи корабля прозвучала команда: «Старшему лейтенанту И., старшему матросу А., прибыть в ходовую рубку к начальнику походного штаба».
На ходовом находились: начальник походного штаба контр-адмирал Ч., вахтенный офицер старший лейтенант К., капитан 2 ранга, с еще более грустным лицом, сигнальщики с грустными лицами, и представители корабельной масс-медиа в лице оператора и корреспондента.
Между начальником походного штаба контр-адмиралом Ч. и «тележурналистом корабельного масштаба» старшим матросом А. происходит следующая беседа:
- Ты флаг марокканский видел?
- Так точно!
- Точно видел?
- Так точно, у нас и пленочка...
- Так точно марроканский?
- Так точно, красный, с зеленой контурной звездой в центре, флаг Марокко, на картинке видел раньше...
Выражение лица начальника походного штаба меняется, старшему матросу Х. передается невидимый для посторонних (прежде всего, для капитана 2 ранга с грустным лицом) сигнал, и он понимает, что флаг как бы видел, но вроде и не видел, необходимо что-то делать, а то капитан 2 ранга с грустным лицом точно доложит о своей бдительности как профессиональный специалист по международному морскому праву выше, а так и до Переса Дэ Куэльяра может дойти.
- В общем, видел, наверное...
- Иди к сигнальщикам, спроси, какой флаг они поднимали.
Оказалось, что сигнальщики, предварительно обработанные, сообщили (по секрету), что флаг Марокко поднимали, но для капитана 2 ранга с грустным лицом не поднимали.
Вопросов нет!
- Товарищ контр-адмирал, разрешите доложить. Яркое средиземноморское солнце ослепило глаза, флаг действительно был красный (даже вроде два одинаковых), но с родным желтым серпом и молотом. А пленка, как вспоминается, вообще была стерта за ненадобностью.
- Ну вот, товарищ капитан 2 ранга, - начальник походного штаба обращается к капитану 2 ранга с грустным лицом, - ошиблись все, флаг был и есть в настоящее время такой же, наш родной советский красный.
И только тут выражение лица у капитана 2 ранга изменилось с грустного на менее грустное, он облегченно вздохнул, совесть военного правовика-международника очистилась, межгосударственного скандала удалось избежать, но от дальнейшего интервью он оказался. Да в общем-то и брать его уже не хотелось.

Лейтенантские истории 5

Диалоги в солдатской столовой

Солдатская столовая у нас в полку была громадная. На полторы тысячи человек. Во время приёма пищи (так официально называется завтрак, обед и ужин) в столовой обязательно присутствует дежурный по полку. Однако, когда по плану боевой подготовки надо было покормить бойцов раньше или позже распорядка дня, туда посылался помощник дежурного по полку. В частности, ваш покорный слуга. И чего только там не наслушаешься.

Диалог первый

Прибыла команда с молодыми солдатами с Украины. Возили эти команды самолётами, поэтому они прибывали в самое разное время суток. Как правило, вечером или ночью. Первым делом их кормили, потом устраивали спать до утра. Приезжали они (бойцы) с котомками домашней снеди, и к солдатской каше относились с презрением. Первые два дня. Потом лишний кусочек чёрного хлеба делили на десять крошек. Ну, это к слову.
Прибыла, значит, команда с молодыми солдатами из Украины. Прибыла поздно вечером. Посадили их в столовой за столы. Подали кашу. Бойцы кашу сразу отвергли и достали «сидоры» с харчами. Пирожки, сало, яйца, конфеты. Встаёт тут один солдатик и идет к окну раздачи пищи. А там дежурный повар, узбек, стоит. Дембель, лохматый, в засаленной поварской куртке. « Силь е?» - спрашивает молодой. И получает гордый ответ - «Не силь, а сол. Чурка, билят, не русский».

Диалог второй

После ночного вождения механики инструкторы (срочники) пришли в столовую. Им оставлен расход. Механик инструктор - дембель, повар - дембель.

Механик ( протягивает миску):
- Хуйни хуйни.
Повар (шлёпает в миску черпаком):
- Хуйни хуйнул.
Механик:
- Дохуя хуйнул.
Повар:
- Хуйня, хуйнёшь.

Вот и поговорили.

Тысяча алюминиевых мисок, как элемент военного коварства


Народ старался в эти минуты, за версту обходить площадку перед штабной палаткой. Там Барон орал на Тарасюка и никто не хотел попасться ему под горячую руку. Дело было в том, что старшину послали с грузовиком и пятью местными молодогвардейцами купить провизию, а вернулся Тарасюк на трех грузовиках, а сзади колонны двигался обшарпанный школьный автобус откуда доносился гимн Армии спасения.
То есть еще два грузовика, он скомбинировал в процессе закупки провизии, прямо вместе с водителями и грузом, причем груз был более чем разнообразным...
Помимо нескольких дюжин взводных палаток с символикой Ромми и сотни ящиков французских сигналок, вещей в принципе в хозяйстве полезных, там присутствовали трехдюймовые трубы, кипы пододеяльников и аж тысяча алюминиевых мисок, а водители считались теперь как бы собственностью Тарасюка (Аким называл теперь старшину не иначе, как капитан Негоро, торговец живым товаром).
Но что вызвало у командира особое возмущение, это то, что колонну замыкал бродячий автобус с оркестром Армии Спасения. Ну конечно это не Корпус Мира, а вполне безобидная организация, и они вроде сами пристроились, но вот на фига они нам, тем более в свете изменившейся ситуации...

А начиналось все как обычно... Мы доставили и сдали груз и уже собирались отбыть к месту постоянной дислокации, как от командования пришел приказ, прибыть в такой то близрасположенный квадрат, принять командование находящимися там подразделениями и ждать дальнейших указаний. И была маленькая приписочка, что мол до этих самых особых указаний по возможности в бой не вступать. В переводе на штатскую мову это означало, что потенциальный и даже не очень противник, мог на нас напасть в любой момент. Ожидающие нас на месте подразделения представляли из себя три танка союзников, что весьма грело и отряд революционных Молодогвардейцев под командованием выпускника института имени Патриса Лумумбы, что не грело совсем, ибо средний возраст бойцов его отряда составлял от силы лет пятнадцать. Нет, конечно для Африки это был нормальный солдатский возраст, но для нас это всеравно были дети.

А после поступления особых указаний задание нарисовалось в следующем аспекте...
В приграничной области, соседнего государства, народилась социалистическая республика, которой наши дали за это много КЦ, малиновых штанов и автоматов Калашникова. На днях должна была состояться инаугурация главы новой республики и враги Мира и Социализма, естественно злобствовали, бряцали оружием и пытались не допустить. И в находящемся недалеко от нас местечке, ошивалась весьма подозрительная компания из трех сотен половозрелых белоногих диких гусей в камуфляже и было мнение, что они хотят помешать торжеству социализма на сопредельной территории. Официально они считались сотрудниками частной охранной фирмы, но было понятно что они получают вторую зарплату в Ленгли или Пентагоне. Авиацию применять было политически неправильно, зато хоть помогли ребята с поста РЭБ и оставили супостатов без какой либо радиосвязи. А мы как всегда оказались не в то время и уж вовсе не в том месте. И приказ отданный нам был четок и не имел двойных толкований - локализовать подразделение противника в данном населенном пункте, на 72 часа, и с гаденькой оговорочкой, мол с минимальными боеконтактами. Оговорочке мы были конечно рады, тем более что танки имели по три снаряда на коробочку и мало соляры. С горючкой Тарасюк конечно вопрос решил, но стопятнадцатимиллиметровые снаряды для "шестидесяти двоек", тут были в дефиците. Тут еще нарисовался пикап с пятью польскими советниками возвращавшимися из другого сопредельного государства, где в их услугах по политическим мотивам резко перестали нуждаться. Мы им обрисовали текущий момент и поляки быстро переговорив между собой, достали из вещмешков красные береты с орлами, лихо их заломили и отсалютовав двумя пальцами, доложили что поступают в распоряжение гражданина майора, ибо считают своим долгом помочь союзникам (Блин. Тогда у нас были союзники, а ни как сейчас). Чем то мне эти ребята напомнили польских жолнежей, которые в 1945 году вместе с Красной армией штурмовали Берлин, не бывает все-таки плохих наций, а бывают только плохие национальные политики.
Местный ландшафт, выполнению задания весьма способствовал. Объект локализации и блокирования, находился в небольшой котловине, въезд в оную был через мост над глубокой лощиной, по дну которой хило поблескивала речушка с нецензурным для русского слуха названием. Первым делом Тарасюк с Сандро этот мост и грохнули. На выезде же, мы поставили один из танков, пару демонстративных пулеметных точек и три десятка местных пионеров с "калашами" и муляжами гранатометов типа Карл-Густав (выполненными из тех самых труб выменянных Тарасюком), там же тусовались польские товарищи.
Два танка мотались взад-вперед по периметру котловины, причем на их бортах слева и справа были нарисованы разные номера, которые еще и периодически обновлялись, (так что потенциальный противник понятия не имел сколько у нас на самом деле танков). Остальные дружественные маугли, то тут то там мелькая на окрестных холмах, изображали плотное окружение, а когда из городка вышла колонна грузовиков, то по её курсу была выпущена красная ракета и взорван управляемый фугас, и колонна сразу же осознала и попятилась в город (знали бы они, что это была почти последняя наша взрывчатка).
К ночи местные пионеры-герои стали, стали спорадически лупить в небо трассерами и сигнальными ракетами (опять же из запасов Тарасюка). И с огромным удовольствием дети черного континента выли и вопили на все голоса, изображая то ли каннибальскую свадьбу, то ли стаи диких животных неизвестных науке. А Тарасюк получил особое задание и куда-то таинственно исчез... Противник, конечно тоже был явно не с хлопковых полей и ночью послал две разведгруппы, одну из которых зачистили польские товарищи, ну а со второй разобрались мы.

А с рассветом, наблюдатели противника увидели на пределе зоны видимости, палаточный городок из сотни взводных палаток, среди которых что то явно происходило.
После чего в нашу сторону целеустремленно направился ровер с белым флагом.
На переговоры отправились Барон, Таракан и Аким, поляков попросили стоять на ближнем заднем в плане и демонстрировать дружелюбие улыбками и щелканьем затворов. К полякам естественно примазалась камарада Крупская (нет, на самом деле её звали Бианда, но у местных близких к социализму камарадос, была мода брать в качестве псевдонимов имена вождей и теоретиков и узнав у Акима как звали любимую жену главного советико вождя, Бианда с радостью стала Крупской, в коем качестве посмотрела глазами любви на командира поляков поручника Вацлава и от него уже не отходила.)
В прибывшем ровере, помимо водителя находился тип с холодно-равнодушным лицом профессионального наемника и суетливый очкатенький человечек, назвавшийся представителем охранной фирмы. Нам был задан только один вопрос, а почему мы не выпускаем из города таких мирных и пушистых наемников? Барон и Таракан выразили на подобные обвинения, насквозь фальшивое изумление, а Аким демонстративно возмутился.
Таракан, сделав трагическое лицо рассказал полную драматизма историю о том, что именно мы, бедные наблюдатели пали жертвой местных нравов и только наш почетный статус спасает нас и пригретый нами оркестр Армии спасения, от жестокой расправы, именно той, что ожидает отряд наемников находящийся в городке. А к тысяче вооруженных инсургентов и их страшным советникам в красных беретах мы не имеем никакого отношения, а наши танки просто охраняют мирное население.
Парламентеры покосились на поляков, которые в ответ радостно оскалились и защелкали предохранителями автоматов. А Бианда-Крупская (в её униформу, можно было бы поместить трех мадам Грицацуевых), посмотрела на парламентеров и плотоядно облизнулась.
Очкатенький начальник побледнел и спросил, а почему расправа грозит именно его людям и тут Таракан блестяще обрисовал мотивацию внешней агрессии. По его словам, по дороге в это местечко, одна из машин наемников задавила любимую собаку одного из местных племенных лидеров, чем нарушила целый ряд местных табу, а племя это расправлялось с нарушителями табу весьма строго, применяя к ним пытки, перемежаемые насильственной однополой любовью переходящей в каннибализм. Тут не выдержал Аким и стал расписывать пытки производимые с помощью длинных тонких щепочек (Таракан любезно показал, разведя ладони, длину этих щепочек, а Крупская активно закивала при етом всеми телесами). После этих перечислений очкатенький начальник стал икать. А Барон перестав меряться взглядами с угрюмым наемником, (который таки первым отвел взгляд), пояснил, что наблюдаемая господами тысяча гранатометчиков, это только начало, и сегодня подойдут первые племенные отряды для участия в штурме, вон для них уже лагерь готов, это знаменитые "Белые тапы", а остальные мстители концентрически подтягиваются сюда же, типа что бы никто не ушел. Но мы люди гуманные и можем этот отряд наемников интернировать и тем спасти, как уже спасли оркестр Армии спасения, так как подобная резня, нам тут не нужна, ибо может нарушить и без того хрупкое равновесие. А Аким добавил, что эти самые тапы носят серебряные каски и в бою звери. При слове серебряные каски Барон начал что то подозревать и не зря... но тут вдалеке замаячили плоды спецзадания Тарасюка. В сторону палаточного лагеря бодро перли нестройные ротные колонны, в каких то странных белых пончо и сверкающих касках, типа старых Британских. Пан Вацлав, командир поляков направил на подходящие войска бинокль и согнулся в приступе неудержимого хохота. На головах у бравых ополченцев, были миски из запасов Тарасюка!

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ИЛИ СПЕЦЗАДАНИЕ ТАРАСЮКА

Тарасюк получил следующее задание... Договориться в окрестных селах, что бы в назначенный час, к палаточному городку промаршировало несколько сот человек в подобии униформы и с чем либо изображающем оружие, за что поощрить их мисками и прочим ненужным нам грузом с грузовиков. По униформе сразу пришли на ум пододеяльники, отсюда и взялось название "Белые тапы", ну а коварный Аким посоветовал старшине добавить к униформе миски, в качестве касок. Ну а оружие у местных оказалось свое и отнюдь не муляжи.

Короче, ближе к обеду из городка в сторону нашего блокпоста потянулась колонна безоружных наемников, чуть позже оттуда же выехали грузовики с их оружием и сразу же были взяты под охрану. На невысоком холме оркестр Армии спасения наяривал всевозможные марши, а по дороге гордые мальчишки со слишком большими для своих субтильных фигурок калашами, сверкая белозубыми улыбками, конвоировали интернированных белоногих.
Тут как раз оркестр заиграл один из наиболее торжественных патриотических маршей потенциального противника, а Аким внезапно выматерившись сказал:
- " Послушай командир, ну что это за люди такие. Играют практически их гимн, а они идут руки за голову, как ни в чем не бывало. Вот представь, взяли бы нас в плен. Нет я понимаю что это практически невозможно, но ведь на войне всякое бывает. Траванули бы нас скажем каким-нибудь газом а потом повязали. И представь командир, ведут вот нас, так же как их и тут оркестр вдарит скажем Интернационал. Так мы бы коновой зубами порвали, а эти..."-
И потеряно махнув рукой, закурил. А оркестр сменил пластинку и заиграл гимн Армии спасения...

Мыподнимем и гордо и смело
Знамя нашей великой борьбы
Призовет оно сильных и смелых
В поредевшие наши ряды
За великое дело служенья
Жизнь свою мы готовы отдать
В Армию добровольцев спасенья
Вы скорее спешите вступать

Инаугурация прошла успешно, а через пару дней шведский патруль из ООН, принял у нас и оркестр и наемников. Так и закончилась эта эпопея.

Р.С. Тарасюк не был наказан, хотя после представления с "мисочниками", из окрестных деревень в наше расположение пригнали стадо парнокопытных консервов, которых как выяснилось, он включил в сделку, как бонус от клиентов.

Р.Р.С. Правительство молодой республики было свергнуто через три месяца, при помощи тех самых "интернированных".

Р.Р.Р.С. На русский слух речушка называлась Пи*дюянка