На вечерней поверке:
- Это не люди! Не военные в смысле! Они ничего не понимают! Им бесполезно объяснять! Поэтому! Моряк! Бдительность, бдительность и еще раз! По команде: Корабль к осмотру - всем сидеть на постах и заведованиях! Не высовываясь! Час, два, три! И никаких движений! Все! Пароход умер! А если уж совсем приспичит или по команде какой - подошел к двери, приоткрыл - глаз вынул, за комингс бросил - осмотрелся. Никого нет - шагнул. Глаз поднял - и дальше, перебежками по-пластунски!
На следующий день в 9 утра:
- Экипаж! Равняйсь! Смииииирнааааа! Товарищ адмирал, экипаж противолодочного крейсера........
.........
Дзы-ы-ы-ы-ы-нь!
- Корабль к смотру!
Еще через двадцать минут.
Дзынь. Дзынь. Дзынь. Дзынь. Дзынь. Дзынь.
Не успели доложить о готовности к осмотру, командующий сошел с борта... Случилось что-то?
- Отбой осмотра корабля! Начать работы и занятия согласно планов командиров боевых частей!
И через минуту:
- Офицерам собраться в кают-компании офицеров!
Собрались.
- Товарищи офицеры!
- Товарищи офицеры. Хотя. Я начинаю сомневаться в том, что все в этой кают-компании - товарищи. Мне за последний час кажется, что кое-кто - враги. Артиллерист!
- Командир артиллерийской батареи лейтенант Ланько!
- Вы знаете, почему прерван осмотр корабля, и комиссия во главе с командующим флотом убыла с борта?
- Нннникак нет!
- Так я вам докладываю! Вы почему сели? Слушать стоя! Мы успели осмотреть только один ваш пост! После второго - осмотр прекращен! Вы блестяще воспитали своих подчиненных! Они кроме книжки боевой номер, боевой инструкции и инструкции дежурно-вахтенной службы знают еще массу вещей! Они, например, знают физику! Лучше бы они знали, как ананасы выращивать - на крейсере их х...й вырастишь!
Так нет! Чему вы их учите!
Заходим с комиссией в пост приводов артустановки. Тишина. Никто ничего не командует, никто ничего не докладывает. Только щелчки какие-то иногда, да хихиканье. Хихикает! Командующий мне: тихо, мол. Подходим поближе... За конторкой - матрос ваш, отличник боевой и политической. А что вы согнулись, как Челкаш над бочкой селедки? Вы офицер еще или уже как?
Так вот, стоит ваш отличник за конторкой, воткнул два провода в розетку корабельной сети, на других концах проводов - грифеля от карандашей... На конторке - коробочка. Открывает ваш боец коробочку, оттуда таракан ползет, только медленно. Матросик к таракану грифеля - раз! Таракан - трах! Взрывается! Весело! Весело? А мне невесело стало, когда командующий... Уж не знаю, как сдержался, матросика по плечу похлопал... а почему, говорит, товарищ матрос, у вас тараканы так медленно бегают? Уж лучше бы он, матрос... Что? Старшина? Матрос он, пожизненный, до самой елки новогодней, под которую он уволится, так вот, уж лучше бы он молчал, сукин сын, так нет, доложил, что медленно бегают - так он им часть лап поотрывал, чтоб не сбегали сразу... А почему у вас, товарищ матрос, грифеля от карандашей на проводах? - А чтоб короткого замыкания не было, грифель, говорит, сопротивление! Физик, бля, теоретик! Фарадей Теслович Ньютонов!
Командующий тогда и говорит, что видит, как готовился корабль к проверке. Чтоб тараканам поотрывать лапы частично - время нужно. И поэтому осмотр он прекращает и предоставляет время для того, чтобы наш славный экипаж отловил оставшихся тараканов и поотрывал им все лапы, чтоб не бегали. Недели две, с полным запрещением схода на берег личного состава, офицеров и мичманов. С последующей проверкой отработки задачи К-1 на нашем корабле, начиная со штаба бригады и оканчивая штабом флота. Хотя он, командующий, считает, что можно оторвать ноги и руки вместе с головой значительно меньшему количеству особей, которые, по его мнению, даже и не офицеры, а отставной козы барабанщики! Комбат! Запомните ваше воинское звание: лейтенант! Вырубите его себе зубилом в том месте, где у офицера лоб! И пока вы не научитесь влетать в свои посты в любое время с семидесятимиллиметровым чопом наперевес и вгонять его с разбегу вашим подчиненным в то место, которым они, по-видимому, думают, пока голова их занята физикой, а матросы ваши не научатся стоять в правильной позе, воспринимая воспитательный процесс с помощью чопа как радость неземную, вы будете лейтенантом.
Вопросы?
Нет вопросов. Командирам боевых частей остаться. Остальные - на заведования.
И - уже за закрывающейся дверью кают-компании...
- Командир БЧ-2, вы...
...
Комбат старшим лейтенантом все же стал.... но недолго... Последний раз, когда мы с ним встречались, он работал крановщиком в рыбном порту.
А командир БЧ-2 - стал дергать головой на манер штабс-капитана Овечкина...
А проверку эту мы таки прошли... Месяца через два. Без схода...
...
По сображениям нравственнсти пламенный монолог командира освобожден от рядя словесных конструкций.

Что - то народ меня в последнее время упрекать стал, мол, повторяю одно и то же по два-три раза. Надоедает.
Я сначала отшучивался все, а потом задумался... И действительно, почему? И вдруг понял, откуда это идет.
Только начать издалека придется...
...
Вы когда-нибудь видели плачущего большевика?
Нд-а-а-а. Плачущего, конечно, нет, но. Стоим себе на внешнем рейде, никому не мешаем, скоро в базу. На мосту один вахтенный офицер, я то есть, тишина. Вдруг дверь открывается, командир на мост поднялся. Из поста связи - доклад, что, мол, фаза дивизии на мостик скоммутирована, у аппарата - командир дивизии. Кэп - микрофон в руку, представился. Я рядышком маячу - записать вдруг что, еще какой вопрос порешать быстренько. А из динамика ВПСа (выносного поста связи) комдив задачу ставит. Прибывает, говорит, на флот инспекция тыла министерства Обороны во главе с главным тыловым начальником всех Вооруженных Сил. И хотят эти самый тыловые генералы посмотреть, как же это производится заправка кораблей в море с помощью системы «Струна», а также, коль у тебя, командир, стрельба ракетная не выполнена, так вот, чтоб два раза не вставать, и ее выполнишь.... И для этого - вот тут комдив некстати паузу сделал - и позволил кэпу в разговор вступить. И вот тогда-то и увидел я на месте «железного» и непробиваемого кэпа ну почти что плачущего большевика. Изливал душу он минуты три, наверное. А когда закончил, услышал в ответ, что, мол, «все продумато», и сейчас уже к борту отправлен торпедолов, а на нем - ну, в общем, все, что нужно было, а и не нужно порой, все там к вам поехало...
В конце концов, как в русских народных сказках, довольно быстро сказанные слова превратились в реальные, хоть и не быстро сделанные дела, и, выселив офицеров и мичманов из кают на боевые посты и в кубрики и приняв в освободившиеся каюты всяческие штабы во главе с главным тыловиком Вооруженных Сил, поехали мы демонстрировать заправку.
Когда на мосту кроме обычного народу еще куча совершенно «зеленого», которые море видели в лучшем случае в Сочи или Ялте, да и еще своих руководящих кадров немряно, тут уж всяко не до нормальной работы. И все же, все же. Подъехали мы к танкеру, встали на траверз, скорости уравняли, веревки подали, «Струну» пресловутую вооружили - начали. Как и положено, комплексно: и мазут, и солярку - одновременно, и контейнер по тросу бегает - сперва, как тыловикам и хотелось, с продовольствием и прочими подметками для ботинок, потом - связку «Осиных» контейнеров туда-сюда погоняли - лепота, в общем, и благодать для всякого глаза.
Генерал главный вместе с командующим флотом с моста все это наблюдают, языками прищелкивают - красота, мол... Прочие «нижние» проверяющие на крыле моста клубятся, в самом уголке, чтоб не мешать. И тут - на мост один из «нижних», но званием постарше просочился, и на ушко что-то главному. Тот похмыкал-похмыкал, и - командующему:
- А можно подальше в море от берега уйти?
- Зачем?
- А вот тут мои говорят: командир корабля берег видит и понимает, куда, в какую сторону править. И отошли бы подальше - как бы без ориентиров справился?
Здесь надо отметить, что флотом в те времена командовал адмирал, которого окромя как «Дедушка ХО» между собой мало как по-другому и звал. Как основные человеческие качества его, пожалуй, характеризовали дичайшая даже по тем далеким застойным временам грубость и «матершинность».
Надо было его видеть. Высказать все, что он думает о интеллекте и общем уровне «зеленых» в адрес вышележащего (хоть и тылового) начальства, он не мог... А других слов у него не было примерно минут пять. Адмирал не глазах наливался нездоровой краснотой, гмыкал, глотал какие-то звуки... Потом медленно, будто боясь расплескать все то, что клокотало в глотке, сполз с командирского кресла и вышел на крыло. Тишина на мостике и удивленные взгляды вслед. Командир, схватив совершенно не нужный в этот момент ему микрофон «Каштана», отвернулся от генерала, восседавшего во «флагманском» кресле, изображал, что кому-то что то командует. На самом деле он рыдал... От хохота.
До сих пор понять не могу, как мы не наехали на танкер - рулевой за колонкой «Питона» тоже умирал в корчах. Я пытался спрятаться в «Дон»овский выносной индикатор, изображая, что внимательно отслеживаю радиолокационную картинку.
Впрочем, командующий пришел в себя первым. Вернулся с крыла и что-то долго шептал на ухо генералу. Тот, повнимав, бросил недовольный взгляд на своих клерков, не сказал ничего.
Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Показав заправку, отцепились мы от танкера и поехали в ракетный полигон.
Стрельба уж какая была нам назначена, и не упомню вовсе, но точно знаю, что на фоне серьезной «войны» по борьбе со всем, что может летать, плавать и вообще находиться в море и в воздухе, мы в конце-то концов должны были «завалить» мишень. Ну, война так война. Нас, ракетчиков, когда такие мероприятия, в посты загоняли - святое дело, так что то, что вокруг происходит, только по приборам видно.
Воюем.
Тем временем, время «Ч» подступило, мишень запустили, мы ее - святое дело - обнаружили, на сопровождение взяли, ведем.
А мостик все никак не навоюется...
И видит командир дивизиона стреляющего, что посредине этого разгула военного, пароход-то куда-то не туда поворачивает. То есть мишень из зоны обстрела уходит. У нас же на противолодочном крейсере - труба! В смысле Труба с большой буквы - она же надстройка. И если антенны еще цель ведут, то пусковая вот-вот в мостик целиться будет.
А комдив тогда был мужчина из себя видный, но и спокойный как стадо слонов. Наблюдает он эту картинку, и на мост соответственно докладывает:
- ГКП - первый дивизион! Прошу подвернуть на курс... Цель выходит из зоны стрельбы.
А на мосту - война, не до докладов... В ответ комдиву:
- Есть! - и дальше воюют. Вот-вот - апофеоз! Стрельба!
Комдив - повторно:
- ГКП - первый дивизион, прошу подвернуть!
С моста:
- Есть! - типа да, слышим, отстань только, не до тебя.
Но пошел пароход, то есть, реагируют потихоньку....
Комдив - уже хоть и слон-слоном - в некоторой нервности:
- ГКП - первый дивизион! Прошу подвернуть!!!!
Отреагировали на мосту, да поздновато.
Командуют:
- Стрельбу разрешаю!
А комдив в ответ:
- Пусковая вне зоны пуска !...
Секундная тишина... А пароход ворочает себе потихонечку...
С моста:
- Цель уничтожить!
Комдив:
- Пусковая вне зоны пуска.....
- В зоне!
- Пуск !
...
Пальнули... поразили... Поехали домой.
Ну, и соответственно - Разбор. Опять же с большой буквы.
Крайним, конечно, комдива сразу назначать начали.
- Вы почему не докладывали?
- Я докладывал.
- Когда докладывали?
- Вот тогда-то!
- Не было доклада!
- Я докладывал!
...Препирались так до тех пор, пока запись магнитофонную не прослушали. И резюме в конце-концов.
- Комдива наказать!
- За что????
- Ненастойчиво докладывал!
...
Вот с тех пор и ходило по флоту это крылатое:
«Вы ненастойчиво докладывали!»
Впрочем, комдиву это не помешало впоследствии стать флагартом дивизии.
А вот привычка повторять что-то важное у меня до сих пор осталась...

18.9.07. Вечер. По всем программам телевизора беспрерывно крутят репортаж об очередном «замоченном в сортире» «эмире» какого-то маленького чеченского городка...
- Правильно их Сталин в двадцать четыре часа. И тихо стало. А тут - столько лет возятся... Так что правильно - и их и крымских татар.
Он сидит напротив, вглядываясь выцветшими голубыми глазами в экран и прихлебывая чай. Седой ежик волос, плотная, еще почти без старческой дряблости фигура, мощный голос. Не верится порой, что неделю назад ему исполнилось восемьдесят восемь. Возраст.
Еще глоток чая.
- Сколько в том году в Крыму было яблок. Море. Мы с инженером ехали к месту «вынужденной» последней машины нашего полка. В районе Старого Крыма на пригорке стояли корзины с яблоками, сидели какие-то люди. Инженер попросил:
- Сходи, узнай, может продадут?
Я поднялся по белым камням, странно похожим на ступеньки.
- Продайте яблок?
- Нет, не продадим. Иди отсюда.
И - словно ножом полоснул взгляд черных ненавидящих глаз. Татары. Говорили, что они воруют солдат и офицеров и продают немцам. Я не верил. Наши же, свои.
Я повернулся и пошел вниз. Сзади - как будто щелкнул пастуший кнут, и рядом от белого камня отрикошетила пуля. Еще одна. Стреляли не в меня, рядом, но это было понятнее слов. «Свои»?...
Самолет стоял на небольшом поле рядом с дорогой.
Меня высадили посмотреть, можно ли с ним что-нибудь сделать. Напоследок инженер сказал:
- Если отремонтировать нельзя, сожги. Я смотаюсь на аэродром, поеду обратно - заберу тебя.
По дороге все гуще и гуще шли, ехали, ползли в сторону Керчи войска. Крымский фронт доживал последние часы.
Инженер уехал, а я занялся самолетом. С ним стало все ясно очень скоро, стоило снять кожух двигателя. Картер был пробит, масло вытекло. В поле не отремонтируешь, надо жечь.
Я открыл крыльевые бензобаки, бензин быстро стек, пропитав землю и траву вокруг. Осталось поджечь. Я не курил тогда, и спичек у меня не было. Достал пистолет - выстрелил несколько раз в лужу бензина. Без толку.
Рядом остановилась машина с какими-то моряками, ехавшая в сторону фронта.
- Что, летун?
- Да вот, подбили, машину не починить, жечь надо, а спичек нет.
- Салага. Отойди-ка в сторонку.
Один из моряков достал ракетницу, прицелился, выстрелил, мокрая от бензина трава и самолет вспыхнули мгновенно.
Теперь надо ждать машину, обещали ведь забрать, когда поедут в Керчь.
....Машину я заметил издали, наконец-то.... До сих пор не знаю, почему они не остановились, только белое лицо инженера за ветровым стеклом - да пыль... И никто не хотел подбирать меня, машины проносились мимо... А вот и давешние моряки-поджигатели возвращаются... Может, хоть они... нет...
Вдруг мотор полуторки зачихал, засбоил, машина начала сбавлять ход. Хорошо, что недалеко, я успел ее догнать и вцепиться руками в задний борт.
Моряки заорали что-то и начали лупить меня по пальцам - руками, ногами, чтоб сбросить, отцепить меня.
(Он глотнул еще чаю и внимательно посмотрел на свои пальцы, словно пытаясь через столько лет увидеть на них что-то...)
Не знаю, как я удержался и смог закинуть в кузов ногу и перевалиться туда всем телом.
Вытащил пистолет.
- Не подходить! Убью, сволочи!...
Сел у заднего борта, пистолет в руках. Моряки сгрудились у кабины.
На въезде в Керчь увидел машину полка, рядом - костер каких-то бумаг, инженер бегает.
- Постучите водителю, пусть остановит.
Моряки забарабанили по крыше кабины, полуторка притормозила, я спрыгнул. Пистолет в руке. Я хотел убить инженера.
Не помню, что я орал, когда бежал к костру, но на меня бросились, скрутили.
- Не надо, не надо Саша, успокойся...
Инженер куда-то убежал.
- Сейчас дожжем личные дела офицеров полка - и на причал, на баржи.
Когда мы выезжали из города, нас догнали два немецких мотоцикла. Очередь пулемета легла совсем рядом с машиной. Хорошо, что один из мотоциклов, задев что-то коляской, остановился. Следом остановился и второй. Отстали.
...На причале творилось что-то невообразимое. Погрузка не шла. Старший - какой-то майор - или как у вас там - капитан третьего ранга - не выпускал никого в море. Сильный ветер.
Откуда выскочил этот пехотный капитан, не знаю. Два выстрела - и моряк свалился в воду.
Капитан заорал:
- Что стоим, грузиться!
Буксиры медленно тянули баржи в пролив. И вот тогда прилетели немцы.
Стодевятые заходили то справа, то слева. Хорошо, что у нашей баржи оказались перила - или как у вас там называется?
- Фальшборт.
- Ага, фальшборты из толстого бруса. Немец слева - мы под левый борт, он стреляет - только щепки летят. Он справа - мы под правый...
Буксир бросил баржу, не доходя до косы. Она приткнулась на отмель. Мы бросились в воду. По горло. Побрели к берегу.
Коса была забита брошенной техникой - пушки, трактора, танки. От налетов мессеров прятались за них.
Потом завели какую-то брошенную машину, поехали. Когда налетали немцы - из машины, в песок.
Доехали до какого-то городка. Не помню название, по-моему это был Темрюк....
....Здесь нас погрузили в теплушки. Мы ехали куда-то на Урал, на переформирование. Только что переформировывать? В 435 истребительном авиаполку не осталось ни одного самолета и ни одного летчика.
Нас везли через Чечню.
Нас ненавидели. Двери в теплушках надо было держать наглухо закрытыми. В вагоны кидали камни, стоило приоткрыть дверь. На остановках - ни одной улыбки, приветливого лица. Они - страшнее, чем немцы.
До сих пор не могу понять, как эшелон не пустили под откос...
А потом был Урал.
...Он глотнул еще чаю и с сожалением заглянул в кружку.
- Так что правильно их тогда Сталин. Их и татар.
Он сидит напротив, почти точная копия деда - того, каким он запомнился мне. И очень похожий на моего отца.
Дядя Саша. Техник эскадрильи 435 иап Крымского фронта, окончивший войну в Китае - уже после Берлина.
А за окном постанывая, почесывая взорванные линии метро, вздрагивая от фантомных болей в рухнувших от рук бандитов домах, от ноющих ожогов сгоревших подземных переходов, устраиваясь, чтоб не тревожить другие болячки от взрывов, - засыпает Москва.
Он вздохнул.
Ладно. Пойдем спать.

---------------------------------------
19.9.07, Кафе - бар «Гарнизон». Москва.

Мускат

Не знаю точно зачем, но стояли на берегу Карантинной бухты в свое время две громадных тарелки-антенны.
Причем стояли они строго вертикально, визуально издалека казалось, что нижний край этих тарелок упирается в землю, и ориентированы были приблизительно куда-то на северо-запад. В принципе, все, кто бывал в Городе и хоть раз выходил из Городской бухты на катере, а катера ходили на городские пляжи - Учкуевку и Омегу, эти антенны прекрасно видели.
За все время службы я так и не удосужился толком узнать, для чего эти сооружения предназначены и, стало быть, какую функцию выполняют. На радиолокационные станции, вроде, не похожи, так что, скорее всего, что-то связное. Ну да бог, в конце-концов, с назначением, не об этом речь. Отмечу только, что подходы к этим самым тарелкам охранялись весьма даже очень тщательно, а любые попытки поинтересоваться: «Что это?» или «Зачем это?» пресекались по всей строгости законов компетентных, так сказать, органов.

Не могу сказать о других военных учебных заведениях, но наш училищный «папа» - вице-адмирал Хворостянов - был военным, выражаясь современным языком, весьма авторитетным. То есть, как гласили слухи - имел от Главкома «карт-бланш» на некоторые права, которые, как правило, начальникам училищ не даются. Так вот, если память мне не изменяет, выгнать из училища пятикурсника по закону мог только Главком. А вот нашему вроде бы такие права сам Главком и делегировал. Хоть, может, это и училищные легенды. Не могу не отметить к слову, густой «командирский» голос - так и хочется сказать «рык», которым наш папа обладал. Когда первый раз перед училищем выступал его сменщик - Соколан - то при первых же его словах все училище дружно взвыло - настолько разительным был контраст «папиного» рыка и довольно высокого Соколановского голоса.
Только вот с этими самыми правами-легендами связана одна история, которую попробую сейчас изложить.
В нашем училище, как и всяком военно-морском, строевой подготовке уделяли почему-то болезненно-пристальное внимание. Впрочем, это было, скорее всего, данью традиции, так как о таком же вдумчивом отношении к шагистике писал еще Соболев в своем «Ветхом Завете» для всякого офицера флота - книге «Капитальный ремонт».
Так что шагали, строились, перестраивались мы достаточно часто и помногу - но, как правило, в составе рот или максимум - курсов. То есть общеучилищное построение вне каких либо праздников или торжественных событий было достаточной редкостью.
А в тот приснопамятный понедельник утречком училище было, во изменение обычной практики, полностью построено на плацу перед учебным корпусом.
После небольшого ожидания из центральных дверей училищного корпуса неторопливо вышел Хворостянов - «Хвор» в курсантской среде, в сопровождении свиты. Почти позади всех тянулись два «пятака»-пятикурсника в форме три, а не робах, более уместных в обычный рабочий день.
Заместитель начальника училища, откомандовав положенное, доложил, и «папа» выдвинулся к микрофону.
- Товарищи курсанты - прорычал он привычное обращение - ...
Далее, не желая - да и не помня все краски выступления адмирала, я позволю себе изложить суть дела своими словами.
...Где и до какого состояния приняли на грудь два веселых друга, история умалчивает. По крайней мере, их версия была совсем уж смешной, и об этом чуть позже. Однако же, находясь в состоянии явно эйфористическом, они заспорили. И предмет их спора был уж если не фантастическим, то совершенно нетривиальным. Спорили они о том, насколько сильным будет, да и вообще будет ли эхо, если встать, к примеру, на земле у самого края тех самых, помянутых в начале повествования тарелок, и покричать. Пьяному море по колено, а уж тем более какая-то там охрана объекта. Так что всполошились бравые часовые у охраняемых антенн только тогда, когда услышали в тишине южной ночи в районе антенн какое-то, но явно человеческое завывание. Там героев-курсантов и повязала набежавшая группа под руководством начальника караула. Как курсачи попали на особо охраняемую территорию, они ни на момент задержания, ни на следующее утро внятно объяснить не смогли, так как попросту сами этого не понимали. Из всех объяснений внятным было только, что «шли-шли - и пришли».
Представители особого отдела, отвечавшие за охрану этих самых антенн, бились в конвульсиях и рвали волосы на организмах, совершенно причем безрезультатно, - кроме вышеизложенного от фигурантов добиться ничего было невозможно.
С тем их и препроводили в родное училище на решение начальника.
Так что окончание выступления «папы» я постараюсь все же передать в прямой речи.
- Так вот, товарищи курсанты! Когда я спросил этих индивидов, что они пили, коль пришли в такое плачевное состояние, они осмелились заявить мне, что выпили по стакану муската! Это - вопиющее хамство, недостойное будущего морского офицера! С двухсот грамм муската - опьянеть!! Но это, товарищи курсанты, не главное! Главное - настоящий морской офицер никогда на будет пить благородный напиток стаканами!!! Вы - будущие офицеры, а не подзаборные алкаши!! Это вопиющее нарушение всех возможных писанных и неписанных канонов офицерского корпуса Военно-Морского флота!
За грубейшее нарушение правил хорошего тона я решил отчислить данных курсантов из училища!!!! Приказ подписан! Срезать с них погоны!
И командир роты, стоявший сзади, на глазах двух с половиной тысяч стоящих в строю, срезал погоны и увел «героев» в двери учебного корпуса.
Училище замерло. Наверное никогда до и никогда после не исключали с такой формулировкой.
- Командирам рот - действовать по плану...

Так закончилось то памятное построение.
Конечно, я, как и все, не сомневаюсь, что в официальных документах формулировки были изменены.
Но что поделать, наливая себе иногда пурпурной благодати, все время вспоминается - нельзя хлестать мускат стаканами.
Так-то.

Все фамилии и имена, упомянутые в данной истории - подлинные.
С благодарностью «Шандор»у.

Мы не встречались тридцать три года.
Я не знал, как сложилась его судьба после того, как по окончании училища он уехал на Байконур, хоть и спрашивал о нем всех встречавшихся мне однокашников.
Мы «потерялись» в жизни - после пяти лет соседства за одним столом и юношеской дружбы.
И совершенно случайно, попросив одного из «Биглеровцев» «пробить» старый Симферопольский адрес, и получив от него электронное письмо с телефоном,
я набрал номер. Трубку взяли сразу.
- Вы извините, может, быть мой звонок покажется вам странным, но я ищу своего одноклассника по училищу - Кононенко Бориса.
- Я вас слушаю.
- Здравствуй, Боря!
И снова встал перед глазами класс, и мы, стоящие втроем у доски...
***

Что делает курсант в увольнении?
Если кто-то начнет рассказывать о том, что сломя голову бежит в музей или театр, я, наверное, скажу: «Угу» и похмыкаю.
Конечно-конечно. Можно и в музей, и в театр... Ну а можно - просто побродить по городу, тем более, что первый курс за плечами, и привезена уже «гражданка» и «забазирована» на специально снятой на полвзвода квартире и вечер изумительно хорош - воскресный Севастопольский осенний вечерок.
Нет уже летней жары, но еще не наступило время ветров и дождей, и еще не прозрачны улицы в голых деревьях, и еще живет в гуляющих отблеск лета, солнца и моря, любви и улыбок...
Ну как, скажите, в такой вечерок да не побродить троим друзьям просто по улицам, надеясь на случайную встречу, на, может быть, мимолетное знакомство... Или просто - «поводить обезьяну» - пройти по «городскому кольцу» - Б.Морская - Нахимова - Ленина, заглядывая в кафешки и бары, не задерживаясь нигде подолгу, просто идти - и дышать, и приветствовать знакомых - а как же без них, ведь не одни мы гуляем сегодня, и переглядываться с такими же компаниями девчонок - так же неторопливо идущих навстречу или в ту же сторону.
Так можно было бы бродить долгие часы - но кончаются рано или поздно и деньги, отложенные на сегодняшнее увольнение, да и вечер - очередной свободный вечер - тоже подходит к концу, и надо возвращаться в «систему», и, «зажевав» чем-нибудь остреньким запах употребленного, докладываться дежурному по факультету, укладываться спать...
И только повозившись, устраиваясь поудобнее в жесткой кровати, сосед по кубрику и столу в классе вдруг вспомнит:
- А ведь завтра - первая пара - семинар по спецрадиоэлектронике. Ты читал хоть что-нибудь?
- Не-а... А, пронесет, прорвемся как-нибудь, не сразу же начнет спрашивать... Спи.
И затихнет потихоньку кубрик, негромко шевелясь и вздыхая, вспоминая прошедшие часы и мечтая о будущих увольнениях и других встречах.
***
Капитан второго ранга, преподаватель радиоэлектроники, ворвался в класс, оставляя за собой легкие завихрения воздуха. Едва дослушав доклад дежурного, он стремительно бросился в проход между столами.
- Так... та-а-а-к... О! Товарищ курсант!
Наш третий друг, с которым мы вчера так весело гуляли, вскочил и представился:
- Курсант Гладыш!
- К доске! Та-а-а-к...
И снова стремительное движение между рядами столов...
Какая-то нереальная еще догадка - ищет... Валеру вызвал... Сейчас - меня - заставила, лихорадочно пролистав конспект, попытаться понять хоть что-то из того, что там написано, и бросилась в глаза «палатка Эйлера», с проведенной поперек линией, на которой стояла цифра - ноль семь...
Сидевший рядом второй товарищ согнулся над тетрадью не так низко.
- О! Второй! - палец в соседа - Вы!
- Курсант Кононенко!
- К доске!
Всё. Третий - я... как бы тут что понять из того, что он понаговорил на лекции... Казалось, что мгновенно потекший между лопаток пот мобилизовал остатки разума, сосредоточившиеся на последней попытке понять, что за слова написаны в тетради, и нос прилип к корявым строчкам...
- Где же третий... третий..
Снова стремительное движение между столов.
Все. Надо поднимать голову. Ме-е-е-дленно...
- Товарищ курсант! - И - палец прямо в грудь...
- Курсант Васильев!
- К доске!
Будто на эшафот.
Стоим.
С сознанием выполненного долга преподаватель, усевшись поудобнее на стул, пояснил недоумевающему (это еще слабо сказано - округлившему глаза) классу:
- Сейчас вот эти товарищи нам покажут свои знания. Как они готовились к семинару, наблюдал вчера лично. В кафе «Бочонок». Сидим с женой, отдыхаем. Влетают. Я жене говорю - мои. Завтра семинар у них провожу. Интересно: увидят - поздороваются и уйдут или сразу убегут? И что вы думаете, товарищи курсанты? У них хватило хамства меня просто не заметить! Наглейшим образом, шляясь по городским распивочным заведениям в запрещенной гражданской форме одежды, эти экземпляры полностью утратили чувство бдительности и реальности! Морской офицер должен бдить! Всегда! Докладывать вашему командиру роты я не собираюсь. Но! Борзость на флоте - наказуема!
Итак:
Курсант Гладыш докладывает...
Курсант Кононенко докладывает...
Курсант Васильев докладывает...
***
Меня спасла запечатлевшаяся в сознании «палатка Эйлера» - и доставшийся вопрос как раз по этому графику.
Борю Кононенко - блестящее знание радиотехники, которой он увлекался еще в школе. Валере Гладышу повезло меньше всех.
И хоть «препод» долго еще потом, вспоминая этот первый семинар, выпускал пар, с ним почему-то сложились доверительные отношения, которые не прерывались еще очень долго - почти всю офицерскую службу. Наверное, это был действительно хороший урок: Бди!