Корпус контрастов или эхо предыдущих войн на фоне текущего момента

«Вот потому, 42-й армейский корпус,
сто грамм с прицепом надо выпить за тебя...» (эпиграф)

Всякое видел этот корпус, в том числе лениво-расслабленную службу кадрированных полков в тихое советское время и невообразимый беспредел в годы развала СССР. В 90-м году это войско почти полностью состояло из сынов среднеазиатских, закавказских и местных народов, потом его доукомплектовали до полного штата и частично «разбавили» личным составом войсковых частей, выведенных из ГСВГ. Дисциплину и порядок в полках и батальонах мотострелковой дивизии (основе корпуса) удалось «привести в меридиан» благодаря назначению новых комдива и комкора, жестким и жестоким мерам, а также избавлению от балласта, отправленного обратно в новоиспеченные суверенные государства.
Время и соседи за перевалом были неспокойными, и комкор генерал-майор Корецкий взялся за боевую подготовку. Стрельбища забыли про тишину, в учебных центрах зарычала движками боевая техника, «спецы» (саперы, связисты и т.п.) тоже без дела не остались. Обустройство войск комкор совершенствовал своеобразным способом: поочередно проводил расширенные совещания штаба корпуса в каждом полку и отдельном батальоне с осмотром казарменного фонда. Зная крутой нрав Корецкого, служба тыла подсуетилась и организовала упреждающие ремонты, достройку столовой в нашем городке и другие полезные мероприятия.
Еще один небольшой штрих: с началом лихих времен начальство настоятельно порекомендовало офицерским женам, работающим вне военного городка, уволиться и вообще как можно реже куда-то отлучаться (дабы потом заложниц не выкупать). При этом командирам частей разрешили брать их на военную службу при четырех условиях: годность к военной службе, должность допускает замещение военнослужащими-женщинами, не в подчинении мужа, и на проверках оценки не ниже «уд». При непрофильном образовании могли отправить в ДОСААФ на курсы радиотелефонисток и т.п.
Корецкий добился разрешения на жесткие действия, которыми прекратили череду захватов так называемыми «экстремистами» оружия и техники в войсковых частях. Боевые задачи корпус хоть и не на пятерку, но решил, и напряженка постепенно пошла на убыль.
Не уберегся комкор, его машину расстреляли из засады. Но сделать он успел немало, и был уважаемым человеком. Земля ему пухом и вечная память.
На замену ему пришел генерал-лейтенант Чумаков. Не помню, чтобы его интересовали полигоны и стрельбища. Зато врезались в память строевая показуха в исполнении личного состава двух танковых батальонов и постоянные строевые смотры с выгоном на плац всего военного городка. Особо раздражали еженедельные шестичасовые синхронные побатальонные строевые занятия (каждый строевой прием на восемь счетов) и тренировки в исполнении песни в составе дивизии без двух полков (слава Богу, что плац был не резиновый). Затишье между двумя войнами позволяло ему самодовольно наблюдать с трибуны за этими крайне полезными потугами. Однажды в приступе оргазма он во всеуслышание приказал представить к орденам и медалям особо отличившихся в строевой подготовке...
С первого же смотра померещилось Чумакову, что слишком много баб в строю стоит, да еще и при оружии. То ли насмешку в этом увидел, то ли корыстные злоупотребления, но решил если не искоренить зло, то сильно проредить. Проверка штатной дисциплины крамолы практически не обнаружила, ибо см. выше четыре условия. Итоговая проверка за зимний период обучения (с выборочным пристрастием) тоже почти ничего не дала, ибо тетки в реальности работали в основном писарями, начскладами, телефонистками и т.п., но на стрельбах и контрольных занятиях становились в строй штатных подразделений.
И дело не в том, что командиры не хотели быть дураками, и не в том, что тетки не хотели терять хорошее денежное довольствие, и даже не в том, что ответственными за индивидуальную подготовку жен были назначены их мужья-офицеры, а в том, что тетки пошли на принцип и «закусили удила». Бегали кроссы, упаковывались в ОЗК, стреляли, орали строевые песни и учили матчасть, но врагу не сдались.
Венцом идиотизма была «щеточная эпопея». Якобы поводом послужила сцена типа «Солдат, почему сапоги нечищены? - Щетки нет, товарищ генерал-лейтенант». Может, такого и не было, но однажды оно приказало, чтобы каждый солдат имел сапожную и одежную щетку в тумбочке и то же самое в «тревожном» комплекте вещмешка. Подумав, добавило, что офицеров это тоже касается, и назначило через неделю корпусной строевой смотр, чтобы у каждого было две щетки в вещмешке и две в руках (для тумбочки). Тысяч пятьдесят щеток - это немало, поэтому в магазинах города и в радиусе ста километров они закончились в один день. Нашему батальону пришлось «грабить» Нальчик и Баксан. А особо медлительные закупались в Минводах и Пятигорске.
Выстроились полки и батальоны на плацах военных городков, и пошли проверяющие вдоль шеренг обозревать щетки. Идет один полковник и вдруг видит в ряду две руки, держащие в руках не то, что приказано, а зубные щетки: одну белую, а вторую испачканную в сапожной ваксе. Набирает воздуха для разноса, поднимает глаза, видит старлея с бешеным взглядом, и... просто вздыхает, ничего не говоря, идет дальше. Потому что неправильно это все, не комкоровского уровня дела, и самого проверяющего это достало...
Но почему-то все эти глупости не помешали Чумакову далеко пойти, до Совета Федерации включительно.
P.S. Учитывая вышеизложенное, считаю неправыми говорящих, что войска в Сирию посылать не надо. Мирное время расхолаживает армию. Накопленный в предыдущих боевых действиях опыт имеет свойство быстро теряться, к тому же «расти» начинают не самые лучшие командиры и начальники.

* Некоторые фамилии в рассказе изменены.

Вольному - воля
Давно это было, лет 20 назад. Капитан Лешка из нашего батальона поступил в академию, приехал в Москву вместе с котофеем, поселился на Сиреневом бульваре. Кот еще во Владикавказе приловчился выпрашивать лакомства, когда мы застольничали на Лешкиной квартире. Подойдет к столу, встанет столбиком в позу суслика, заглянет в душу подхалимскими глазами - обязательно кто-то не выдержит, угостит.
Котяру, как и в предыдущем ППД, выпускали погулять и он вначале исправно возвращался домой, но постепенно походы стали удлиняться, а потом и совсем пропал. Искали, нашли не сразу. Ориентируясь на слухи о каком-то артистичном коте, покорившем ближайший рынок, устроили засаду в рыбном ряду и не промахнулись. Появился злыдень на сцене, привычно исполнил беспроигрышный номер "бедный суслик", продавщицы тут же предались умилению: "Васенька, котик, да где ж ты опять пропадаешь, да мы тебя тут заждались" и щедро угостили рыбой. Беглеца поймали, уволокли домой, отмыли. Откармливать не пришлось, ибо был неплохо упитан. При первой возможности снова удрал и стал бдительно избегать преследования. Свобода, теплые подвалы, кошки, благодарная публика на рынке - что еще нужно для счастья вольному джигиту?

Ошибаются не только саперы

Ничего сложного с саперной точки зрения в той ловушке не было. Под шумок войны сосед решил наказать или попугать соседа за какие-то разногласия, добыл гранату и привязал ее к столбу калитки, а шнурок-«растяжку» от кольца - к калитке. «Капкан» этот был замечен, сообщили куда надо, приехали те, кому положено. Милицейский старлей попросил по возможности не сильно лапать гранату при обезвреживании, дабы можно было снять с нее «автографы» злоумышленников, и подождать окончания работы экспертов. Разогнавши народ подальше за углы и, убедившись, что граната без признаков кустарной доработки, я загнул обратно усики чеки, отвязал всякие веревки и вывинтил запал. Всего и делов-то, никаких подвигов и хитростей не потребовалось. Однако ремесло у каждого свое, и за дело взялись эксперты-криминалисты. Замелькали вспышки фотоаппарата, появились линейки, кисточки, какие-то порошки, пленки, протоколы и т.п. Старлей попросил меня показать руки, рассмотрел их вооруженным глазом и пометил на бланках некоторые из снятых отпечатков как мои. Как он это определил, не «откатывая» мои пальцы - не знаю. Заодно шутя пожурил меня за профанские вопросы и терминологию из детективов: «На пальцах у человека - папиллярные узоры, а это (наклеенные на бланках пленки) - следы пальцев рук, снятые с гранаты». Вся эта история за повседневной жизнью и другими задачами спряталась где-то в закоулках памяти и всплыла через некоторое время при похожих обстоятельствах.
«Дружба» между соседствующими народами тогда была на пике обострения и отражалось это, помимо прочего, на пассажирских поездах. Чаще всего пакости выражались в звонке с сообщением о заложенном взрывном устройстве, проверке поезда саперами и задержке отправления. Однажды сделали наоборот: заложили ВУ на сцепку, но не позвонили. Эту штуковину обнаружили через несколько часов уже на другой станции, высадили пассажиров, остановили движение на соседних путях и возопили во все соответствующие адреса. Эта станция была в нашей зоне ответственности, спасать планету полетел на присланной «вертушке» командир второй роты Лешка. Взрыватель там был простой, сработать должен был от выдергивания чеки при выборке зазора на сцепке, но вышла чека не полностью и держалась на честном слове. Лешка этому слову не поверил и зашел врагам в тыл: разрезал «упаковку» и разобрал по частям заряд, состоявший из тротиловых шашек. Взрыватель он сдернул шнуром метров с пяти (оставшийся в одиночестве детонатор безобидно хлопнул не громче пистолетного выстрела), сдал обезвреженное барахлишко экспертам, поклонился благодарной публике и отбыл восвояси.
Это событие тоже быстро кануло в Лету, но, как оказалось, не насовсем. Через пару месяцев Лешку пригласили в дивизионный особый отдел, где приехавший издалека следователь со товарищи начал задавать ему какие-то наводящие вопросы. Лешка долго не мог понять, что от него хотят, пока перед ним не выложили «пиковую семерку»: «Как вы можете объяснить наличие ваших следов пальцев рук на составных частях взрывного устройства, заложенного в поезде? Не вы ли похитили и продали тротил террористам?». Лешка сначала ржал, а потом ругался. Следственная группа после его монолога тоже выругалась, проверила батальонные приказы, записи и даты в книге дежурного, вздохнув, зашила на кителях приготовленные дырки для орденов и оставила нас в покое.
P.S. Нашлось объяснение и еще одному предшествовавшему нестандартному событию: на одном из праздников, отмечавшемся на Лешкиной квартире, «случайно» оказался наш куратор-старлей из особого отдела, и в тот вечер бесследно исчез один бокал из подарочного комплекта...

Автор - Нойруппин
Главный консультант - Большой Максим

... И малярши выпали из окон

Как говорили мудрые - не приведи Бог жить в эпоху перемен. В одну из таких эпох, когда СССР уже лет пять как не было, а от России еще не очень многое зависело, имели место большие перебои в выплате денежного довольствия военнослужащим. В академии в нашем классе самоподготовки над списком расхода личного состава можно было увидеть дату «57 января» или «63 марта». Начальство бухтело, но крыть ему было нечем: пока февральскую получку не выдадите - будет продолжаться январь. Кто-то подрабатывал в охране, кто-то грузчиком и даже дворником. Некоторые офицеры, имевшие знания и опыт в электромонтажных работах, по ночам и выходным возмещали недостаток государева жалования на московских стройках.
В тот раз нам помогало «поддержать штаны» четырехэтажное здание, переоборудуемое под банк. На нижних этажах шел кабельно-розеточно-светильниковый процесс, а на верхних молдавские подданные фигачили чистовую отделку. Для отправления естественных надобностей было отведено единственное, а потому почти заполненное место у профнастилового забора. Чтобы не усугублять ситуацию, мужики по общей договоренности по малой надобности ходили не внутрь того самого места, а за него. Вся эта картина была обозреваема и "оборжаема" молдаванками-маляршами с четвертого этажа. Только соберешься облегчиться - наверху раздается «хи-хи», как будто они там не работают, а в театре упрощенного стриптиза сидят.
Двухметровый майор Сашка пополнил нашу команду в разгаре работы, и после знакомства с особенностями местных реалий, после пары хихи-сеансов в его верхней голове начал зреть коварный умысел. Раздобыв у фасадчиков полуметровый кусок пороизола толщиной в руку (резинообразная колбасина для заделки стыков в панелях), он занялся художественной резьбой, а затем колеровочно-малярными работами. После того, как творение высохло, Санька упрятал его куда надо и пошел «до ветру». Не прячась, встал боком к окнам (наверху захихикали) и не спеша, с достоинством достал из широких штанин крашеный пороизол, ловко спрятав за ним штатный инструмент, и приступил к «облегчению души». Издалека все это смотрелось настолько правдоподобно и внушительно, что четвертый этаж прерывисто задышал и зашептался (мы грызли рукава, чтобы не заржать). Этот артист завершил процесс, встряхнул «изделие» и несколько раз с грохотом обстучал его об забор...

Прогулки по лезвию ножа

"Товарищ старший лейтенант, еще одна, дайте шашку". Наклоняюсь к сумке за тротиловой шашкой и зажигательной трубкой, за спиной - взрыв. Разворачиваюсь - в лицо летит земля и еще непонятно что, Тимка валится на землю, подброшенный взрывом. И крик, от которого до сих пор холодно спине. Не просто крик раненого солдата, это крик сапера, который уже несколько недель ходил вместе со всеми по лезвию ножа и сразу понял, что произошло и что уже никогда не будет, как было раньше.
По разминированной полосе подскакиваю к нему, вытаскиваю волоком из-под колючки, он помогает, отталкиваясь целой ногой. А вторая... Эх, е-мое... И снова этот запах вокруг - смесь крови и гари от взрывчатки...
Он старается сдержать стоны, сквозь зубы просит перетянуть ногу, что-то говорит по-казахски. Кто-то подбегает с санитарной сумкой, накладываю жгут на бедро. Бинтовать бесполезно, ниже середины голени все разорвано в клочья, кости - как обломки бутылочного стекла. Чего они таращатся на меня? Отер лицо, на руке - сгустки крови, не моей... Понятно. Летим на ЗИЛ-131 в местную больницу, все понимают, что ампутация неизбежна. Пока идет операция, мы сидим у приемного отделения и курим одну за другой. Подполковник, наш старший, не находит себе место и расчесал, разодрал руки до крови. У него так нервная реакция выражается, показатель полного п..ца.
Все подозрительно поглядывают на двухметрового сержанта Гвоздева, который работал на этой полосе до Тимки. Гвоздев это чувствует и в его глазах стоят слезы бессилия доказать свою невиновность. Позже все проверили, промерили и доказали, что мина была пропущена намного позже смены саперов и пропустил ее Тимка. На нее дождями намыло грунт с бугорка, и вместо 2-3 см над ней было больше 10, он несколько раз на нее наступал, выходя за шашками для подрыва найденных позже мин, и только после уплотнения грунта она сработала под пяткой...
Но он очень сильный человек, этот солдат. Через несколько дней он уже просит закурить, когда мы его навещаем в госпитальной палате, уже шутит и снова пытается быть как все, и мы стараемся не замечать ран на его лице, замазанных йодом (в момент взрыва мины он пролезал под колючей проволокой, и ему очень сильно посекло лицо мелкими камешками и кусками пластмассы от корпуса мины). Еще через несколько дней он просит принести ему эспандеры (резиновые и пружинные, для рук), говорит, устал лежать, слабеет от недостатка движения. Мы протащили ему в палату километровый телефонный провод от узла связи 693 полка и поставили ТА-57 (в те времена мобильников не водилось), договорились, чтобы через междугороднюю связь его соединили с матерью. Это не положено, но телефонистки соединили, они ведь тоже люди.
И мы отводим глаза, когда он говорит в трубку: "Мама, меня ранило в ногу, но несильно, ты не переживай, я жив и скоро приеду домой", ее плач в трубку очень хорошо слышно. Он маленького роста, всего метр шестьдесят, но с твердым характером. Слезает с койки, чтобы посидеть на табуретке и несколько раз в день прыгает на одной ноге, держась за койки и стены, твердит сам себе и другим: "Нужно двигаться". Еще через неделю меня вызывает хирург и говорит: у парня необратимые повреждения кости и еще чего-то там. Трещины расходятся, что ли. В гражданской больнице ему оставили часть голени, но нужна повторная ампутация, уже выше колена. «Постараемся оставить хотя бы половину бедра, чтобы можно было носить протез. Я лейтенантом в медсанбате в Афганистане служил, похожих случаев много было, поверь мне, так оставлять нельзя. Если не резанем сейчас, то потом - только по тазобедренному суставу, и тогда никаких протезов, только костыли... Сможешь ему объяснить?».
Затягиваюсь сигаретой так, что пальцы горят. Надо объяснять. Не верить хирургу смысла нет. Выкуриваем с Тимкой по сигарете, он говорит: "Я чувствовал, что что-то не так. Придется резать. Жаль, что теперь машину водить не смогу. Скажите, я готов". А еще через пару месяцев мы его провожаем в аэропорту, еще через полгода я еду в командировку, чтобы отвезти ему деньги (компенсацию за тяжелое ранение), и он встречает меня на вокзале, в его глазах - ни тени тоски, только борьба. Никаких колясок и костылей, только трость, и походка, выдающая протез. "Командир, я все-таки пытаюсь ездить на машине, жаль - нога с педали падает. Пусть будет "инвалидка" с ручным управлением, но мы еще подышим ветром!".
А потом СССР не стало, многое изменилось и мы потеряли связь. И вдруг через 20 лет звонит мобильник: «Товарищ старший лейтенант, это Тимур из вашей роты, вы меня помните?». Молодец, Тимка, как-то умудрился найти меня из теперь уже другого государства. Очень рад был его слышать и видеть на присланных фотографиях солидного дядьку (начальник в налоговой службе) и красавицу жену. Жизнь бьет ключом, дети, машина с коробкой-автоматом, рыбалка. «Все зимой на льду мерзнут, а я только наполовину» - смеется Тимка в трубку. Молодец солдат, что еще скажешь?