Сын трудового народа...

Много странного и удивительного для любого сухопутного офицера таится в самом укладе службы на подводной лодке. Есть от чего прийти в лёгкий шок и недоумение. Отпуска по три месяца, отсутствие офицерских должностей ниже капитан-лейтенанта, какие-то обязательные санатории после боевых служб, да и офицеров с «прапорщиками», раза в два больше чем срочной службы, да мало ли еще чудачеств... Но служба подводника уникальна еще тем, что ты запросто можешь оказаться в прокопченной курилке вместе с носителем больших погон, а пуще того, и в тесненькой сауне голышом спине к спине с адмиралом, чем и отличается от любого сухопутного гарнизона, где офицер видит генерала только на построении, если сам не служит в штабе. Как военнослужащий, имевший удовольствие поносить сапоги почти полтора года, помню, какой испуганный ажиотаж вызывал среди личного состава, начиная от полковников, заканчивая рядовыми, даже слух о появлении «красных лампасов» в радиусе ближайших пяти километров. Напротив, в базе подводников можно, элементарно перекуривая на корне пирса, оказаться спина к спине с носителем «паука» и даже дать ему прикурить и перекинуться парой слов. И если сухопутчик может судить о своем генерале по большей части из речей на торжественных построениях и приказов по соединению, то у подводника бывают и другие, порой совершенно неожиданные обстоятельства узнать своих адмиралов поближе...
Той весной экипаж вводили в линию, и напряженка была полной и абсолютной. После почти трех лет заводского ремонта и базовой жизни личный состав с большим трудом и скрипом снова въезжал в корабельную жизнь. Проверки шли одна за другой, штаб насиловал ГКП, флагманские мордовали свои боевые части, а на вечерних докладах командир раздавал всем подряд и кому попало за все произошедшее за день. Само собой, границы рабочего дня расширились до бесконечности, и офицеры и мичмана попадали домой не раньше окончания программы «Время». Незаметно наступил май, а с ним и пора эвакуации семейств военнослужащих на Большую Землю. Время было еще советское, на сахар еще не успели ввести талоны, и билет на самолет до Москвы еще стоил 37 рублей, и проблемы с ними еще не было. Где-то в середине мая жена, устав ждать, пока я смогу вырваться с корабля, чтобы купить ей билеты, уложила сына в коляску и мужественно отправилась в кассу. К ее удивлению билеты на самолет до Симферополя она взяла без проблем, а потому в один из моих нечастых визитов домой поставила условие. Раз она брала билеты сама, то я, невзирая на полный служебный коллапс, просто обязан проводить ее с сыном до аэропорта, чего бы мне это не стоило. Я вынужден был согласиться, хотя в душе не был до конца уверен, что наш командир, всей душой стремившийся в море, сочтет это уважительной причиной, чтобы отпустить лейтенанта с корабля в такое ответственное время. Но в тот день командир, приказавший отпускать кого бы то ни было с корабля только со своего личного разрешения, оказался в благодушном настроении и дал добро на проводы, только предварительно слегка измочалив меня по поводу порядка в отсеке и неподбритого затылка.
Рейс был вечерний. Я с семейством без особых проблем добрался до Колы автобусом, а оттуда до аэропорта Мурмаши на такси. Памятуя прошлогодний отъезд семьи, я решил, что обязательно дождусь момента, когда самолет с женой и сыном оторвется от земли, и только тогда поеду обратно в Гаджиево. Дело в том, что в прошлый раз я, боясь опоздать на автобус, уехал сразу после того, как они прошли регистрацию, и только позвонив в Севастополь через день, узнал, что жена с сыном на руках просидела всю ночь в комнате матери и ребенка, оттого что рейс задержали до утра. В этот раз все прошло гладко, самолет взлетел четко по расписанию, и увидев в воздухе его огни, я взглянул на часы и понял, что на последний автобус на Гаджиево, который возможно было перехватить в Мурмашах, я безнадежно опоздал. Торопится было уже некуда, и я побрел на выход аэровокзала, чтобы сесть на автобус, и потом в Мурмашах перед мостом ловить попутку до родной базы. В дверях аэропорта я лоб в лоб столкнулся с контр-адмиралом Кольцовым, заместителем командующего нашей флотилии.
Адмирал Кольцов был фигурой яркой и неординарной. Невысокий и коренастый, с рокочущим голосом и простонародными повадками, он, тем не менее, прошел огромную школу, начав лейтенантом на «азах», и закончив адмиралом на БДРах. Количество его боевых служб исчислялось несколькими десятками, а простых выходов в море неисчислимое множество. Даже своего контр-адмирала, «Кольцо», как его называли во флотилии, получил без обязательной Академии ГШ, что было большой редкостью и говорило само за себя. Был он человеком, как называется, «от сохи», и потребности подводников понимал просто и незамысловато, как-то раз на построении флотилии прямолинейно заявив, что если в базе нет театров и парков отдыха, то всегда в магазинах должна быть водка, и хотя бы один выходной в неделю. Причем сделал он это в самый разгар антиалкогольной истерии Горбачева, не побоявшись никаких политорганов и последствий.
А сейчас «Кольцо», которому я молодцевато отдал честь, самолично заволакивал чемодан супруги сквозь двери, поглядывая на свою статную и высокую половину снизу вверх, и что-то объяснял ей шепотом, больше напоминавшим приглушенное рычанье медведя. Естественно, на меня адмирал не обратил никакого внимания, чему я несказанно обрадовался, еще с солдатских времен испытывая определенную робость к обладателям высоких званий.
Доехав до Мурмашей, я заглянул в магазинчик на площади, где прикупил на будущее парочку готовых ужинов в фольге, каждый из которых состоял из пары котлет и порции гречки, а попутно приобрел у таксиста две бутылки водки, по причине «сухого» закона напрочь отсутствующей на прилавках. Полярный день еще не вступил в свои права, и когда я занял позицию голосующего на остановке перед мостом, уже стемнело. Время было еще советское, брать деньги с попутчика на Севере еще не научились, и поэтому проблем с проезжающими машинами никогда не было. Но мне в этот день как-то не везло. Кто бы ни тормозил, все направлялись куда угодно, только не в сторону родной базы. А на улице холодало. Через минут сорок я уже приплясывал на остановке, кутаясь насколько возможно в плащ и матерясь на себя за то, что не надел шинель. А машин на дороге становилось все меньше и меньше. И вот, когда я уже начал сомневаться, что смогу сегодня добраться до дома, и начал прикидывать, где же перекантоваться ночью, на дороге показались одинокие огни. Я, уже мало надеясь на успех, поднял руку, и машина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении военным уазиком, неожиданно тормознула. Прикрывая глаза руками от света фар, я подошел поближе.
- Куда едешь, лейтенант бл...?
Из-за слепящего света фар, да и неосвещенного салона уазика, ни говорившего, ни водителя видно не было, но этот низкий хрипловато-рычащий голос показался мне знакомым.
- В Гаджиево.
- Сокамерник значит... бл... Запрыгивай, лейтенант, поехали домой...
Голос однозначно был очень знаком, но то ли от озноба, то ли еще от чего, память никак не могла сфокусироваться. В машине, по флотской традиции, утепленной синими казенными одеялами, было тепло и уютно. Бросив пакет на сиденье, я начал было устраиваться поудобнее, но когда машина тронулась, мигнув фарами, на фоне освещенного ветрового стекла нарисовался профиль, по которому я моментально опознал, чей же это голос. Это был контр-адмирал Кольцов, которого совсем недавно я встретил в аэропорту. Как-то само-собой, автоматически пропало ощущение радости от пойманной машины, и где-то глубоко внутри начало рождаться неловкое ощущение незваного бедного родственника в гостях у барина.
- Где служишь, лейтенант бл...?
- В экипаже Васильченко, товарищ адмирал!
- Хороший командир, бл... У меня когда-то помощником был. Гм... а я ведь завтра вас проверяю, бл... Откуда едешь?
У меня появилось очень сильное предчувствие, что сейчас мне обязательно за что-то достанется, а завтра достанется еще и командиру, причем за весь офицерский состав и корабль, а причиной буду один я. Постаравшись придать голосу некий симбиоз жалостливого, но все же строевого доклада младшего очень-очень старшему я подрагивающим голосом ответил:
- Из аэропорта. Семью провожал, товарищ адмирал. Сын еще маленький...
Договорить придуманную балладу о заботливом отце и любящем муже я не успел.
- И я оттуда! Моя мадам отдыхать собралась бл... как всегда без меня бл... А ты какого хрена в аэропорту не подошел, а сюда поперся? Померзнуть захотелось, лейтенант бл...?
Слава богу, в темноте сидящий на переднем сиденье рядом с водителем «Кольцо» не видел моего лица. Думаю, что простым изгнанием из машины я бы не отделался. Да и как можно было объяснить самому простому контр-адмиралу, почему к нему не подошел в аэропорту напрашиваться в попутчики такой красавец лейтенант, как я? Словно отвечая на мои мысли, «Кольцо», хохотнул и прохрипел своим неповторимым голосом:
- Что молчишь бл..? Так и скажи, что забздел! Какой застенчивый литёха пошел... Ладно, я тут немного задавлю на массу, а не то завтра злой и непредсказуемый буду бл... Лейтенант, можешь курить, но аккуратно и нежно, чтобы пепла в салоне не было бл... Усек!?
Насчет того, чтобы курить, мне сразу понравилось, но еще больше мне понравилось, что адмирал решил поспать, а значит, и я перестану потеть от напряжения и сидеть как на раскаленной сковородке.
Адмирал нагнул голову и мгновенно уснул, продемонстрировав высокий профессионализм, отработанный годами бесконечных тревог и боевых готовностей всех уровней. Я же, мирно подымив сигаретой, тоже как-то незаметно задремал, уронив голову на плечо и не реагируя на подпрыгивания брыкливого уазика.
Проснулся я от холода. Машина стояла на обочине с открытым капотом, и в салоне никого не было. Замерз я капитально. Северная весна штука очень капризная, и дневное томление молодого солнца вечером сменяется пронизывающим холодным ветром с моря, заставляющим стучать зубы в ритме танцев эпохи диско с частотой 120 ударов в минуту. А если принять во внимание оставленные нараспашку двери на передних сиденьях, то думаю, и объяснять не надо, как мне было хреново. Распрямляя онемевшие и закоченевшие конечности, я практически вывалился из машины, продолжая стучать зубами. Было темно, и судя по огням на другой стороне залива, мы стояли где-то еще довольно далеко даже от Полярного, но уже миновав поворот у птицефабрики. Дорога была пуста, и даже на дальних сопках не было видно отблеска фар едущих автомобилей.
- Проснулся, офицер бл...?
Возле открытого капота, под который по пояс был засунут водитель, стоял Кольцов. Он курил, и огонек от сигареты периодически освещал его лицо, словно вырубленное из тяжелого дремучего гранита.
- Ну, как там, Ястребов? Скоро полетим, бл...?
Фигура матроса показалась из-под капота.
- Минут тридцать, тащ адмирал, главное, чтоб фонарик не сдох...
- Мда... Целый заместитель командующего самой мощной в мире флотилии ядерных стратегов торчит посреди сопок с поломанным «козлом» бл... и зависит от какого-то фонарика... Работай, Ястребов, бл...! Фонарик должен гореть!!!
Адмирал выплюнул сигарету и сразу прикурил новую.
- Что, лейтенант, холодно бл...? Ты сам кто?
- Кооомааандир 10 оттттсека товввварищ аддддмирал!
Меня просто колошматило от холода, и я ничего не мог сделать с неподвластными мне зубами, своим перестуком коверкающие и без того мою невнятную речь.
- Холодно? Ты, механическая поросль, на мостике не стоял часов по шесть... бл... Хотя там хоть чай горячий приносят... Сейчас бы согреться бл...
Насчет согреться я был с ним совершенно согласен, и как-то автоматически подхватив его мысль, ответил :
- Такккк точчно, товвварищ адддмирал... Тутутулупчик бббы не помммешал...
Кольцов повернулся ко мне лицом, которое я, слава богу, едва различал в темноте.
- Лейтенант! Ты эмбрион бл... зародыш офицера! Только проститутки и политработники греются посреди тундры тряпками, да и то ни тех, ни других тут нет бл... Шила бы стакан бл...!
И в этот момент я вдруг сообразил, что на заднем сиденье «уаза», в пакете лежат целых две бутылки водки, да еще и с закуской.
- Товарищ адмирал... а у меня есть... правда не шило... водка...
Силуэт адмирала вроде как бы даже подрос после этих слов.
- Товарищ офицер, в кабину бл...! Ястребов, стакан есть бл... ?
Матрос снова вынырнул из-под капота.
- В бардачке, тащ адмирал...
- Работай, боец, мы тут с лейтенантом пока побеседуем бл... о службе...
Адмирал забрал стакан и залез ко мне на заднее сиденье. Непослушными пальцами я открутил горлышко «Столичной» и наполнил стакан. Кольцов молча принял его, и также молча, опрокинув в рот, протянул обратно. Я положил его на сиденье и подал адмиралу упаковку с полуфабрикатом.
- Закусите, товарищ адмирал... там котлета...
Адмирал отогнул фольгу.
- А ты запасливый бл... Как зовут?
- Лейтттенант Белллов.
- А имя у тебя есть, лейтенант бл...?
- Пппаша... Павввел, товарищ адддмирал...
Кольцов смачно откусил холодный продукт кольской кулинарии.
- А меня Володя... Хотя лучше называй Владимиром Ивановичем бл... Ты пей, а то всю эмаль с зубов поотбиваешь бл... барабанщик бл...
Я маханул стакан, и от ощущения водки, просто вонзившейся в перекуренное горло, сначала дыхание перехватило, а потом как-то сразу зубы перестали выстукивать танцевальные па.
- На, заешь отраву бл...
Кольцов протянул мне закуску.
- Ну, Пашок бл... интересный у нас дуэт тут образовался... Зам командующего и новорожденный литёха посреди тундры водку хлещут... из одного стакана... Романтика бл... Согрелся хоть, юноша?
Я кивнул и снова налил...
Через полчаса водитель и правда починил злополучный «УАЗ», но адмирал приказал прогревать машину, пока мы не закончим. К этому времени я обнародовал и вторую бутылку, которую мы добивали уже под пофыркивание двигателя. Закуска была уничтожена подчистую, и даже холодную гречку мы с Кольцовым, как заправские узбеки, отправляли в рот пальцами, словно плов. Адмирал в обиходе оказался абсолютно простым и незамысловатым человеком, больше напоминавшим шахтера или докера предпенсионного возраста, немного усталого от жизни и тяжелой многолетней работы. Мы говорили много и о многом, и разговор наш шел на равных до такой степени, до какой может себе позволить молодой подвыпивший лейтенант и целый контр-адмирал, пусть даже при таком оригинальном стечении обстоятельств. Кольцов же ничем не демонстрировал ту огромную пропасть, которая лежала между нами, лишь когда разговор касался чего-то хорошо знакомого ему, становился четок, конкретен и подробен, но никак не многословен. Вообще речь его была даже немного грубовата, с матерком, органично вплетающимся в разговор и совершенно не оскорбляющим слух.
Потом мы ехали через все наши КПП, на которых документы у нас естественно не проверяли, только завидев адмиральские погоны пассажира. Я был уже основательно пьяненький, и потихоньку засыпал на заднем сиденье, чего нельзя было сказать об адмирале, который выглядел трезво и бодро, и продолжал рассказывать мне о чем-то, хотя я уже и не улавливал смысл его слов. Перед нашим гаджиевским КПП Кольцов тормознул машину и повернулся ко мне.
- Так, Паша, ты, где живешь бл...?
Я с трудом разлепил слипающиеся глаза.
- 62-й дом...
- Этаж какой бл...?
- Первый товарищ... Владимир Иванович...46-я квартира...
Адмирал хмыкнул.
- Тогда сам дойдешь... бл... Так. Слушай мою команду. Сейчас я тебя до дома доставлю. Дома сразу спать. Не куролесить бл... Утром на корабль приказываю не прибывать. Командиру твоему позвоню сам. Увижу завтра утром на проверке - накажу бл... по всей строгости военного времени... Вопросы есть, лейтенант бл...?
У меня уже не было сил говорить, и я только отрицательно покачал головой.
- Тогда поехали бл...
И «уазик» направился к КПП.
Адмирал высадил меня у моего подъезда и не уезжал, пока я не зажег свет на кухне. Я даже пытался попить чая, но осознав, что могу уснуть прямо на кухне, бросил это дело, и завалившись на диван, уже через минуту храпел без задних ног.
Утром, проснувшись, я уже чуть по-другому, трезво оценил происшедшее, и идя на построение экипажа в обед, пытался представить, какая кара меня там ждет. Адмирал-то он, конечно, адмирал, но есть командир, есть механик, да и по большому счету это был не повод, чтобы не явиться на проверку корабля флотилией. Но к моему искреннему удивлению механик не обмолвился ни словом, старпом загадочно улыбался, а командир, подозвав меня после роспуска строя, лишь поинтересовался, где я вчера пересекся с заместителем командующего. Я ответил, что в аэропорту, и командир, удовлетворившись ответом, отпустил меня, без всяких дисциплинарно-организационных выводов. Потом я узнал причину улыбочек старпома. На этой проверке мой отсек впервые получил отличную оценку, причем в отсутствии командира отсека и даже без элементарного осмотра. Историю о своей ночной эпопее я сильно не афишировал, рассказав только паре самых близких друзей, и в дальнейшем никогда близко не пересекался с Кольцовым, которого через года полтора перевели куда-то в Североморск, на береговую должность.
Потом, когда я стал старше и возрастом и званием, мне не раз приходилось общаться с хозяевами адмиральских погон. Но только тогда, лейтенантом, я ни разу не почувствовал себя плебеем в разговоре с настоящим корабельным адмиралом, прошедшим тысячи и тысячи подводных миль и не погнушавшимся общением с перепуганным его погонами лейтенантом. Те, более молодые и нахрапистые, какие стали появляться позже, были уже совсем другие. И голосующих на дорогах не подбирали...

Погиб при исполнении...

...для сопровождения гроба с телом покойного в пути следования до места похорон приказом командира воинской части или начальника гарнизона (военного комиссара) назначаются два—четыре человека, которые должны быть проинструктированы и при себе иметь: извещение о смерти; свидетельство и справку о смерти; письмо семье покойного, подписанное командиром воинской части, с изложением обстоятельств смерти; собственные вещи, ценности и награды умершего, упакованные и опечатанные сургучной печатью...
(Устав гарнизонной и караульной службы ВС СССР)

Утром в понедельник на подъем флага не прибыл старшина команды спецтрюмных, старший мичман Петров Михаил Иванович. Командир дивизиона, зная старшего мичмана, как старого опытного и ответственного моряка, особо не разозлился, мало ли чего бывает, а только дал команду командиру группы спецтрюмных выяснить, что со старшиной, и в обеденное построение доложить. Старший лейтенант Серега Бузичкин, еще в субботу утром наводивший вместе с Петровым порядок в насосных реакторного отсека, тоже не проявил сильного беспокойства по поводу отсутствия своего старшины и решил его поисками не заниматься, благо Петров был человеком серьезным, пьющим в меру, и вообще ценящим свою репутацию. Но на обеденном построении старший мичман тоже не появился. Так как на носу был проверка инспекцией по ядерной безопасности во главе с внушающим ужас адмиралом Бисовкой, отсутствие одной из ключевых персон попадающего под проверку реакторного отсека было замечено уже командиром. Командир в коротком, но емком выступлении объяснил всем, куда мы катимся, и отдал боевой приказ разыскать прогульщика и предоставить его ему лично в любом состоянии. Механик, получив ощутимый нагоняй, вставил по полной комдиву-раз и Бузичкину, после чего Бузичкин уже в приватной беседе выслушал от комдива-раз все предыдущие нагоняи в незамысловатом рабоче-крестьянском варианте, после чего командиру отсека не осталось ничего, кроме как нахлобучить фуражку и лично отправиться за Петровым домой.
Старшина жил в старой девятиэтажке у поста ВАИ, который был одним из двух «небоскребов» поселка. Доковыляв до седьмого этажа по лестнице и чертыхаясь по поводу «мертвого» лифта, Бузичкин дома никого не застал. Послонявшись около подъезда минут сорок в надежде, что либо сам Петров, либо его жена появятся откуда-нибудь, Сергей плюнул и отправился обратно на корабль, справедливо полагая, что уж вечером-то кто-нибудь из Петровых дома будет. На корабле механик, угрюмо выслушав доклад старлея, приказал вечером кровь из носа добыть старшину, и утром без него в строй не становиться. Бузичкин откозырял и отправился заниматься отсеком.
На вечернем докладе в центральном посту командир вновь вспомнил о Петрове, снова прошелся по всей БЧ-5, вскрыл все недостатки электромеханической боевой части и закончил традиционной констатацией того, что все механики не простые раздолбаи, а военнослужащие-вредители, и по ним плачет 37-й год, ссылка, каторга и расстрел на корне пирса. Завершив на этой жизнеутверждающей ноте доклад, командир удовлетворенно отправился в каюту спать, а все остальные, воодушевленные начальством, побрели по домам. Бузичкин снова отправился к Петрову домой, и на этот раз застал в квартире жену старшины. На вопрос о муже она как-то сильно скривилась и с совершенно безразличным видом заявила, что не видела его с субботы, и по большому счету и видеть не хочет, и где он, ее абсолютно не интересует. Бузичкин пытался расспросить поподробнее, где его можно поискать, но супруга мичмана решительно захлопнула дверь, и больше на звонки к ней не подходила. Выходя из дома, старлей вдруг припомнил, что в последнее время Петров, не отличавшийся говорливостью, несколько раз как-то тоскливо отзывался о доме, и часто оставался на корабле гораздо дольше обычного. Мысль мелькнула и ушла, и Бузичкин побрел домой, справедливо решив, что какие-то семейные неурядицы Петрова вылились, скорее всего, в банальный запой, что хотя и было для его старшины нехарактерно, но не исключалось, принимая во внимание обстоятельства. Побродив для очистки совести по поселку и пораспрашивая о Петрове у встречных знакомых, Бузичкин ничего не выяснил и ушел домой спать.
На утреннем построении тема старшины отсека встала уже ребром. Доклад командира отсека о проведенном расследовании поднял командира на дыбы, вследствие чего почти вся офицерско-мичманская составляющая БЧ-5 во главе с комдивом-раз ринулась в поселок искать исчезнувшего старшего мичмана. Жена Петрова работала в поселковой администрации, и когда к ней за информацией прибыл уже старший офицер с довольно серьезным лицом, была вынуждена нехотя признать, что у них в семье уже давно все напряженно, и что она собралась уходить от мужа, а он был против. В субботу они очень сильно повздорили, она высказала ему все в лицо, и он ушел, хлопнув дверью. С тех пор она его не видела. Как оказалось потом, когда все искавшие Петрова по поселку собрались в обед на построение, его после субботы не видел никто. Так как дело прияло уже серьезный оборот, командир доложил по всем инстанциям, и в поселке начал раскручиваться маховик поиска пропавшего мичмана. На корабле остался минимум людей, а все свободные офицеры и мичмана рыскали по всем старым знакомым Петрова в его поисках. Комендантские патрули обшаривали все закоулки городка, известные «пьяные» квартиры и общаги, подвалы и гаражи. Мичмана нигде не было.
Петрова нашли в среду в обед. Случайно. Он висел за стеной своей квартиры, на заброшенной, заваленной мусором и грязью неосвещенной пожарной лестнице, которой издавна никто не пользовался. Висел он там с субботы, и так бы и висел дальше незнамо сколько, если бы не их ленивый сосед, собравшийся по привычке выкинуть пакет с мусором, не выходя из дома. Чертыхаясь и спотыкаясь на темных ступеньках, он просто уперся носом в уже распухшее тело Петрова, висевшее в темени площадки с запиской в руках. Что было в той записке, мы так и не узнали, да и не надо было, наверное, знать, но позже стало известно, что писал он ее, да и смерть принял совершенно трезвым, а значит, осмысленно и обдуманно. Что там случилось в семье мичмана, двадцать лет прожившего с женой, вырастившего двух детей, сходившего в два десятка боевых походов, было непонятно, да и разбираться уже никому не было нужно. Потом говорили, правда, что жена его закрутила с кем-то очень серьезный роман в администрации, но это только говорили, а сама она с детьми скоро покинула поселок, не оставив о себе никаких сведений.
Через два дня после этих печальных событий меня вызвал в каюту командир.
- Садись, Павел, разговор есть...
Я сел на диван. Командир сидел за своим столом, монотонно крутя ручку в руках.
- Ну что, Паша... Такое дело... Короче: надо Петрова домой везти. Извини, но я кандидатуры лучше тебя не вижу.
Я обреченно молчал. Отказываться, судя по тону командира, смысла не имело, а радоваться было совершенно нечему.
- Что молчишь, Белов?
Окончательно поняв, что обречен на этот «подвиг», я начал уже более осмысленно смотреть на поставленную мне задачу.
- Александр Иванович, мне только доставить... груз 200, или еще...
- Именно "или", Паша, именно "или"... сопроводить цинковый ящик сможет любой. Понимаешь... старший мичман, заслуженный подводник, целых две боевых награды... А его по закону должны хоронить... самоубийц не хоронят с воинскими ритуалами... А он заслужил. Не смертью своей конечно, а всем, что до нее было. Надо всё по-людски сделать, чтобы и нам стыдно не было, и его родственники увидели, что для нас он не просто галочка был... Да ведь и мы сами недоглядели-то по большому счету... Сделай так, чтобы хоть это было красиво... А там в свидетельстве о смерти, сам понимаешь, что написано... Обойти надо закон этот, будь он проклят...
Мы оба помолчали пару минут.
- Товарищ командир, когда надо выезжать? И куда?
- Послезавтра. Московская область. Кажется, Дубна...
- Ясно. Разрешите идти?
Командир махнул рукой.
- Сядь. Еще не все. Я тебе в помощь даю мичмана Рябуха, и еще одного... зама...
Я несколько оторопел. Нашим замполитов на тот момент был здоровенный и великовозрастный капитан 1 ранга Балабурда, которого командир называл «динозавром коммунистических времен» и ни во что не ставил, на что зам, к всеобщему удивлению, внимания не обращал совершенно, так как был увлечен подготовкой к скорой демобилизации.
- Не удивляйся. Знаю, ты со своими каплейскими погонами и сам многое сможешь, но тяжелая артиллерия тебе не помешает. А заму я дам команду тебя слушаться во всем и не мешать, а только помогать. Ты занимайся делом, а он пускай на себя родных возьмет, это его хлеб в конце-концов. Деньги из корабельной кассы дам. Пораскинь, что еще надо, и собирайся... Да, помощник документы на груз 200 уже подготовил, а дивизия помогла с бронью на билеты. В аэропорту выкупите сразу перед вылетом... Иди, работай... какие проблемы - сразу ко мне!
Первым делом я отправился к старпому, и объяснив диспозицию, проштамповал гербовой печатью и угловым штампом части десятка полтора чистых листов. Старпом очень неодобрительно взирал на это действо, но возражать не стал. Он прекрасно понимал, что это только на своем корабле я мог спокойно заскочить к нему в соседнюю каюту и быстренько соорудить любой официальный документ, а там, далеко на юге, на бескрайних просторах родины, документ с гербовой печатью воспринимается гораздо более серьезней.
В каюте я долго сидел перед пишущей машинкой и думал, что бы такое соорудить, чтобы обстоятельства ухода Петрова из жизни не стали широко известны в его родном городе, а особенно местному военному комиссариату, который и заведовал всеми воинскими похоронными ритуалами. В конце-концов я решил, что во-первых, наша служба довольно сильно покрыта туманом, а для сухопутных начальников тем паче, а во-вторых, количество секретных, страшно секретных и ужасающе секретных директив и приказов в наших Вооруженных Силах таково, что, наверное, нет такого человека, который бы знал хотя бы половину из них. После чего под стук пишущей машинки у меня родился документ такого содержания:

Справка
Выдана взамен свидетельства о смерти старшего мичмана Петрова Михаил Ивановича, 19...г.р., русского, на основании Приказа Министра обороны РФ N 000179/СС от 12 февраля 1992 года «Об освидетельствовании смерти военнослужащих, проходивших службу на ракетных подводных крейсерах стратегического назначения» и указа коллегии Совета министров РФ N 00-667БДР от 22 февраля 1992 года «О назначении особого режима секретности на ядерных объектах МО РФ» для организации похорон ст. мичмана Петрова М.И. с выполнением всех обязательных воинских ритуалов. Свидетельство о смерти будет выдано по месту службы военнослужащего после утверждения Особой комиссией Инспекции МО РФ по ядерной безопасности в трехмесячный срок и подлежит передаче родственникам военнослужащего в специальном порядке.
Справка выдана для предъявления в городской военный комиссариат г. Дубна и в органы социальной защиты военнослужащих г. Дубна.

Командующий 3-й Ударной флотилии Ракетных подводных крейсеров стратегического назначения вице-адмирал Светляков А.И.

Снабдив эту филькину грамоту положенными входящими и исходящими номерами, на ее основании пришлось соорудить еще один «документ».

Отношение

Возложить на командира группы дистанционного управления контрразведки ВМФ ФСК РФ капитан-лейтенанта Белова П.Б. обязанности по организации похорон ст. мичмана Петрова М.И. по месту жительства в г. Дубне. и обеспечению режима секретности, связанного с обстоятельствами смерти военнослужащего. Включить в группу обеспечения выполнения мероприятия капитана 1 ранга Балабурду С.Н. и мичмана Рябуха П.П.
Отношение выдано для предъявления по месту требования и не подлежит выдаче в государственные организации, кроме указанных в Указе Совета министров РФ N 0-0667БДР от 22 февраля 1992 года «О назначении особого режима секретности на ядерных объектах МО РФ».

Командующий 3-й Ударной флотилии Ракетных подводных крейсеров стратегического назначения вице-адмирал Светляков А.И.

Сотворив этот еще один шедевр крючкотворства, я, недолго подумав, не решился нести его командиру на подпись, а сам быстренько изобразил начальственные завитушки. Расчет был прост и незамысловат. В небольшом городке на окраине Московской области мало кто мог знать, что командир группы - это просто инженер-механик. А масса непонятных и таинственных директив вкупе с внушающими уважениями аббревиатурами ФСК - самая банальная выдумка, рассчитанная на провинциальное наивное и простодушное доверие к всякого рода гербовым документам и громким названиям, к тому же подтвержденным печатями и необычной для средней полосы военно-морской формой.
Потом был общий инструктаж, где командир поставил всей тройке задачу, определил полномочия и расставил приоритеты. В свою очередь, я попросил всех быть при белых рубашках, и вообще внешне соответствовать принадлежности к военно-морской элите. Дома жена обозвала меня «самым главным куда пошлют», поругалась, и как положено, смирившись, начала делать заказы на мелкие покупки в Москве. Весь следующий день прошел в организационной суете, в процессе которой я смог при помощи командира прямо с корабля позвонить в Дубну брату Петрова, которому отправляли телеграмму о его смерти, и попросить того никому об обстоятельствах смерти брата не рассказывать, а отвечать просто: погиб при исполнении. Наутро послезавтра мы тронулись в путь. Самолет был вечером. Мы с Балабурдой отправились в аэропорт на машине только тогда, когда получили известие из Полярного, что Бодрых загрузил «груз 200» на дивизионный КамАЗ и выехал в аэропорт. Там мы встретились. Без особых проблем сдав цинк в багаж, мы прокоротали оставшиеся до вылета часы в здании аэровокзала в разговорах. Балабурду более всего возмущало полное игнорирование женой Петрова всего связанного с мужем. Она, конечно, поплакала при его визите к ним домой, но ни лететь, ни как-то принять участие в организации похорон бывшего мужа не пожелала. Что там между ними было, мы не знали, но единодушно согласились, что это не по-людски, и жизнь ее за это еще накажет.
Самолет взлетел по расписанию, и через час приземлился в Шереметьево-1, где нас встречали два родных брата Петрова с грузовым кунгом. Один брат был старшим, другой младшим, и оба походили на Петрова как две капли воды, только старший был погрузнее, а младший наоборот худощав. Были они немногословны, да и какими они могли быть, встречая запаянный гроб с телом брата. Ехали долго. Стояла ранняя осень, дороги уже подмораживало, и уже вечером по обочинам на траве белела замерзшая влага. В самом начале пути я отдал им свидетельство о смерти и обрисовал братьям создавшуюся ситуацию с похоронами, а точнее, с похоронами военнослужащих-самоубийц, как это больно для них не звучало, и попросил, в принципе, только об одном. Сделать так, чтобы никто не узнал об истинной причине смерти их брата, минимум до похорон, и чтобы у меня под рукой всегда была машина. В свою очередь, старший из братьев рассказал, что он договорился и в военкомате, и на кладбище о месте на воинском кладбище, и везде ждут только документы, свидетельствующие о смерти. О причинах смерти брата старший Петров, как я их и просил по телефону, предусмотрительно ничего и нигде не говорил. Я заверил их в абсолютной правильности их действий, и пообещал, что все остальное я беру на себя, и все будет как надо... Да и не мог я сказать ничего другого. Потом братья обменялись взглядами, и достали из-под скамьи портфель. Там оказалось пару бутылок водки и незамысловатая закуска. Предложение помянуть брата я и Рябуха приняли сразу, не взирая на укоризненные взгляды зама, так как и отказываться было невежливо, да и в кунге было не особо жарко. Видимо, потом замполиту стало тоже несколько холодновато, потому что к откупориванию второй он уже «оттаял», и с видимым удовольствием принял от старшего Петрова стакан.
Въехав в ночной город, машина сразу отправилась к моргу, где через минут пятнадцать мелких формальностей гроб приняли на хранение. Разместили нас в стареньком двухэтажном доме у младшего брата. Там нас уже давно ждали и сразу усадили за стол. За этим очень поздним ужином мы выпили еще под жареную картошечку и окончательно распределили роли на завтра. Мичман Рябуха оставался с утра дома, так как никакой реальной помощи на данном этапе оказать не мог. Я выделил ему часть средств, бывших у меня, и дал команду помочь женщинам в закупке продуктов на поминки. Я и Балабурда на машине младшего брата отправлялись по маршруту: комендатура- агентство по ритуальным услугам - кладбище. На этом планирование закончилось, и мы, перекурив, улеглись спать.
Проснулся я от голоса Рябухи. Он вовсю обсуждал с какими-то женщинами перечень продуктов, необходимых для поминок, причем проявляя недюжинные познания в части православных традиций поминального застолья. Наскоро перекусив, мы с Балабурдой загрузились в машину, которая оказалась черной «Волгой», что было очень кстати, и отправились в комендатуру.
Если говорить откровенно, то комендатурой гарнизона то место, куда нас привез младший Петров, назвать было трудно. Каморка какая-то. И сидел в той каморке немолодого возраста майор с танковыми петличками на воротнике и одутловато- счастливым выражением лица, застывшим, вероятно, очень давно от такой необременительной и спокойной службы. Майору явно стало не по себе, когда в его кабинетик ввалились два черно-белых офицера, сверкая золотом погон, а один из них оказался вдобавок ко всему еще и «полковником». Майор вскочил, застегивая мундир, но Балабурда, молча и очень по-барски остановил его движением руки, и вальяжно поднеся руку к козырьку, громоподобно представился:
- Капитан 1 ранга Балабурда!!!
И повернувшись ко мне, уже более спокойно сказал:
- Белов, приступайте!!!
Наш план на этом и строился. Внешне каперанг был очень впечатляющей фигурой. Высокий, монументальный, с чапаевскими усами, зам был очень импозантен именно тем чисто флотским шиком, недоступным сухопутным офицерам, но в разговоре был неубедителен, по-стариковски мог сползти с нужной темы на рыбалку и огородничество и просто на ненужный и беззаботный трёп о том и о сём. Поэтому мы, справедливо полагая, что военкомом этого небольшого городка может быть максимум подполковник, договорились, что зам сначала ослепит того погонами и рыком, а потом передаст слово мне. Так и вышло. Пока майор судорожно приводил себя в порядок, я, сделав шаг вперед из-за широкой спины зама, спокойно вытащил из папки лист бумаги, и стараясь, чтобы голос был с металлом, зачитал мною же выдуманное отношение. Затем протянул его майору.
- Товарищ майор, прошу ознакомиться!
Майор, наконец нашедший щелочку для того, чтобы вставить хоть слово, торопливо представился.
- Майор Брусанов, комендант... этого... гарнизона. А вы...
Балабурда грозно взглянул на майора. Тот понял оплошность и взяв протянутую ему бумагу начал читать. По наморщившемуся лбу коменданта стало сразу понятно, что таких бумаг ему встречать еще не доводилось.
- Товарищ полковник, а...
Балабурда раздул усы.
- Товарищ капитан первого ранга!!! Не забывайтесь, товарищ майор!!!
Комендант прокашлялся.
- Товарищ капитан 1 ранга, а вы....
Балабурда снова обжег его взглядом, по которому я понял, что если не возьму инициативу на себя, то через минуту замполит расслабится и начнет просить. Этого допустить было нельзя, и я перешел в наступление.
- Товарищ майор, какие будут вопросы по содержанию отношения?
Майор как-то по-стариковски пожал плечами.
- Да уже никаких... Собственно, я бы хотел иметь свой экземпляр, и...
Я снова немного по-хамски перебил коменданта.
- Комендатуры не числятся в списке Указа Совета министров. Если очень надо, можете просто переписать. А у нас сроки поджимают. Необходима бумага на кладбище и оркестр с почетным караулом. Есть указание похороны провести завтра.
Комендант, кажется, ожидал чего-то более серьезного, потому что явно внутренне расслабился и сел за стол, жестом пригласив садиться и нас.
- Садитесь, товарищи офицеры. Ну, с кладбищем проблем нет. Давайте свидетельство о смерти, я сейчас заполню...
Я протянул ему свою справку. Но после первой бумаги шок у майора прошел, и он как-то уже довольно спокойно прочитал мою галиматью, после чего чуть настороженно спросил:
- Он у вас того... облученный что ли? Или как?
Я, внутренне понимая, что говорю неправильные и гадкие вещи, все же коротко и многозначительно ответил.
- Все нормально. Тело в закрытом цинково-свинцовом гробу. Можно ничего не бояться. Люди не пострадают. Средства спецзащиты задействовать не будем. Это излишне. Радиационная обстановка в норме.
Майор незаметно облегченно вздохнул, и вынув пачку талмудов из стола, начал, шевеля губами, что-то писать. Оформлял бумаги он минут десять, которые мы провели в тишине, и только Балабурда тяжело вздыхал, листая какой-то военно-патриотический журнал. Тем временем, майор переписал с моих «документов» необходимые данные, проштамповал наши командировочные, оставив открытой дату убытия. Потом снял трубку телефона.
- Алло, Григорьич, это ты? Слушай внимательно, сейчас приедут моряки, значится, оформишь все по полной. Место в воинских рядах. Хорошее... У них обычных документов нет. Нет, я сказал, этого. Они тебе покажут документ... Нет! Это особый случай! Товарищ погиб при исполнении... Слушай сюда и не верещи! Все остальное я потом тебе лично объясню. У товарищей завтра похороны. Напряги своих с венками, и не вздумай драть деньги за рытье... Дороже обойдется... Ну, вот и хорошо. Товарищи сейчас подъедут.
Майор положил трубку. Отобрав несколько бумажек, протянул мне.
- Это все на кладбище. Отдадите Виктору Григорьичу, начальнику тамошнему. Все сделают в самом лучшем виде. А вот насчет почетного караула и всего остального.... тут я вам помочь ничем не могу. Кроме военно-инженерного училища, в городе никаких воинских частей нет. Они на этот случай и выделяют все. И оркестр, и караул, и все остальное. А с их начальником у нас отношения... ну, не очень. Придется вам самим к ним ехать. Если я позвоню, ничего не выделит.
Мы переглянулсь с Балабурдой и встали.
- Спасибо, товарищ майор!
Балабурда протянул руку и обменялся рукопожатиями с комендантом. Потом наступила моя очередь прощаться, и пожав руку, я поинтересовался, кто по званию начальник училища. Оказалось, что он не генерал, а полковник, Громадин Арсений Иванович... На том мы и расстались.
На кладбище все прошло быстро и гладко. Видимо, комендант в подтексте разговора передал что-то такое, что заставило ритуальную службу принять нас, как проверяющих из министерства. Место под захоронение было уже подобрано, очень достойное. И его уже обрабатывала целая бригада, кромсавшая подмерзшую землю ломами и лопатами... Там же сразу мы заказали и гроб, и венки, и от семьи, и от экипажа, и даже от «Командования Северным флотом». Расплатившись, мы снова нырнули в машину и направились в военно-инженерное училище.
Тут и пригодилась блестящая черная «Волга» младшего Петрова. Когда наша машина подкатила к воротам училища и из нее вывалился внушающий уважение одним своим видом капитан 1 ранга, а потом еще один военно-морской офицер, то даже сквозь стекла КПП было видно, как вся дежурная служба начала поправлять форму. Когда Балабурда возник в двери, послышалась громкая и по настоящему, а не по-флотски строевая команда «Смирно!».
Балабурда лениво поднеся руку к козырьку, милостиво отреагировал:
- Вольно... Начальник училища в расположении?
Дежурный по КПП, старшина 4-го курса, четко отрапортовал:
- Так точно, товарищ полковник!!!
Замполит хищно улыбнулся, что было для него очень несвойственно, и с неприкрытой издевкой ответил.
- Капитан первого ранга, юноша!!! Учите воинские звания!!! Доложите, что к нему капитан 1 ранга Балабурда и капитан-лейтенант Белов! Выполнять!!!
Судя по резвости исполнения команды, каперанги были здесь не очень частые гости. Уже через несколько минут за нами примчался прапорщик с красной повязкой на рукаве, и робко представившись, попросил следовать за ним. Миновав большой плац, мы вошли в штаб училища, и двигаясь по коридорам в направлении кабинета начальника, ловили на себе удивленно-заинтересованные взгляды офицеров и курсантов, снующих по коридорам. И когда, наконец, добрались и вошли в кабинет, я сразу понял, что моя миссия тут будет чисто техническая, а все остальное сделает Балабурда. Дело в том, что несмотря на фамилию Громадин, начальник училища был очень невысок, если не сказать просто мелок. Когда он здоровался с замполитом, я заметил, что он практически вдвое меньше того, и сильно задирает голову, чтобы рассмотреть за усами Балабурды его лицо. Тут было, конечно, опасение, что, как правило, в жизни невысокие люди, достигшие определенных высот в карьере, очень комплексуют по поводу своего роста, что выражается в их непомерном бонапартизме, но при взгляде на плотоядно улыбающегося зама, я сразу понял, что тут не этот случай. Сразу стало заметно, что полковник Громадин с первых минут стал чувствовать себя довольно неловко рядом с моим огромным каперангом, и пригласив нас садиться, сразу нырнул на свое место за огромнейшим письменным столом, словно ища за ним защиты. И тут Балабурда включил весь свой богатый замполитовский опыт. Его словно прорвало. У меня вообще создалось впечатление, что зам только и ждал появления на горизонте кого-то, равного себе по званию. Я только молча протянул бумаги, которые полковник машинально прочитал, и так же машинально нажав на кнопку селектора, кого-то вызвал. А зам все вещал. И про подледные походы, и про проклятое НАТО, и про героику будней подводников-североморцев, короче, про все тяготы и лишения воинской службы на страже заполярных рубежей. Полковник только рот не открыл, загипнотизированный переливистой речью моего многоопытного зама. Тем временем в дверь постучали, и на пороге возник капитан, который доложился о прибытии. Полковник ненадолго вернулся на землю и отдал приказание.
- Так, Сергеев, вот ступайте с капитан-лейтенантом и решите все вопросы. Оркестр, караул и все прочее. Потом доложите.
Капитан, который был намного постарше меня, ответил «Есть!» и мы вышли в коридор. За то, что Балабурда скажет лишнее, я не опасался, так как мы все обговорили заранее, а за остальное я не боялся, поняв, что полковник Громадин теперь надолго запомнит каперангов с Северного флота.
Капитан оказался очень достойным человеком, и отведя меня в свой кабинет, быстро и деловито начал решать по телефону наш вопрос. Уже через пятнадцать минут я знал, что ритуал похорон у них отработан, и мне даже не надо напрягаться. Сверившись с картой города и отметив дом Петровых, он быстро обрисовал маршрут движения похоронной процессии, время прибытия оркестра и караула. Затем поинтересовался количеством наград у покойного, и записав их число, спросил:
- Мичман-то ваш как погиб? В море?
Мне снова стало стыдно, и я постарался ответить коротко, как сам не подозревая того, подсказал нам комендант.
- Погиб при исполнении. Большего сказать не могу. Сам понимаешь, секретность...
Капитан качнул головой.
- Да и не надо. Понятно все. Не волнуйся, каплей, все будет правильно.
Потом мы снова пошли к начальнику училища доложиться. Там мы застали картину полного разложения старших офицеров. Расстегнутые и раскрасневшиеся, они сидели уже не за столом, а за журнальным столиком, да и стоящая на нем бутылка коньяка говорила сама за себя. Последние слова, которые я уловил из уст зама, заходя в кабинет, касались рыбалки, и я понял, что мы здесь еще задержимся. Так оно и вышло. Рассеянно выслушав наши доклады, начальники как-то единодушно попросили подождать еще минут сорок, естественно, не в кабинете, а где-нибудь снаружи. Выйди из кабинета, капитан констатировал, что «старик что-то расслабился» и позвал меня обратно к себе. Там я, уже не смущаясь, вытащил из портфеля бутылку и предложил помянуть покойного, да и за содружество родов войск тоже пригубить. Капитан не отказался, и заперев дверь, быстренько достал из сейфа два стакана.
Через час мы покинули училище, причем начальник провожал нас до самого КПП, а капитан подарил мне пехотную флягу с чудесным домашним напитком на основе меда, березовых почек и еще черт знает чего, который творил сам в свободное от службы время у себя на даче. Младший Петров, успевший выспаться в машине, с удивлением наблюдал за нашими проводами, а когда мы забрались в машину, понюхав воздух, сразу констатировал присутствие коньячного и водочного аромата. Приехав, домой, мы застали там Рябуху в фартуке, окруженного женщинами, и руководившего приготовлением пищи. Собрав членов семьи за общим столом, мы пообедали, в процессе чего я подробно рассказал о проделанном и рассказал о планах завтрашнего дня. Дальнейший день прошел в мелких делах, по большей части связанных с закупками всего необходимого и недостающего.
А назавтра были похороны. Курсанты оказались на высоте. В училище даже нашелся Военно-морской флаг СССР, который потом на кладбище склонили над могилой. Процессия растянулась на добрую сотню метров, и курсанты чеканили шаг, неся красные шелковые подушечки с медалями, а оркестр пронзительно выдувал из меди похоронные мелодии. Были залпы из карабинов на кладбище и слезы престарелой матери Петрова, которой братья так и не решились сказать о настоящей причине смерти сына. Были чисто русские поминки, на которых кто-то чуть не подрался, а комендант самолично прибывший проконтролировать весь процесс и пропотевший за несколько часов в новенькой парадной форме, произнес проникновенный тост за героических подводников. Была куча подвыпивших родственников, которые говорили много хороших слов и стремились чокнуться с нами во что бы то не стало. А еще, в самом конце, была мама старшего мичмана Петрова, старенькая, сухонькая и очень аккуратная старушка, с глубокими и усталыми глазами, которая подошла к нам и, поклонившись, сказала: «Спасибо, мальчики»...
Конечно, закон есть закон. И его надо соблюдать. Но всем. И если стреляющихся проворовавшихся генералов хоронят как полководцев, выигрывавших не одну битву, то почему закон не может позволить красиво проводить в последний путь простого и честного мичмана, прослужившего не одно десятилетие и ушедшего из жизни только по собственной слабости, или, может, наоборот, благодаря силе воли...

Спецназ - это круто

Подводный ракетный крейсер стратегического назначения даже в заводе остается крейсером, то есть со всеми положенными повышенными окладами отдельных должностных лиц экипажа. А вот если его сразу после заводского ремонта загоняют обратно в завод, чтобы в соответствии с международными договорами вырезать нахрен ракетный отсек, то крейсером он быть перестает, а становиться подводной лодкой непонятного назначения.
Первыми от гидродинамического ублюдца с вырезанным горбом отказалось собственное подводническое начальство, «стратеги» из своей дивизии выгнали, чтоб породу не портил, многоцелевики просто посмеялись над ТТХ «кастрата» и пояснили, что с их «велосипедами» этому чуду-юду ну никак не потягаться. И вот тогда стал вопрос, куда же этот экскрейсер девать? Тут в чью-то светлую голову пришла идея: а давайте его передадим в флотилию разнородных сил, раз уж само название соответствует. Во флотилии светлая идея еще более осветилась, и решили лодку отдать морпехам.
Командование «черных беретов» от такого оборота припухло, но честно поехало посмотреть на новый девайс. После осмотра всем стало понятно, что ни танк, ни БМП в АПЛ не запихать, высадка по причине отсутствия аппарелей опять же затруднена, а то, что наши атомные лодки не то что на берег вылазить носами не могут, а даже на грунте лежать не хотят, кроме как на «жидком», было для «сапогов» просто откровением. Но генерал-лампасник после пары рюмок в кают-компании подкинул свежую мысль: «А отдайте-ка её пловцам». Вот спецназерам, они же боёплы, они же «морские котики» и прочая, прочая, прочая идея приглянулась, им-то пофиг откуда высаживаться на свои спецзадачи.
После многочисленных согласований, утверждений и подтверждений первая группа «крутых парней» в составе одного каплея и трех матрозеров прибыла на борт. Всё, что они привезли с собой, начиная от необычного подводного снаряжения, кончая стреляющего иглами автомата, вызывало живейший интерес у экипажа, а когда они на своем подводном мотороллере прокатились вдоль лодки, а потом и поднырнули под нее, восторгам предела не было.
Но развлекуха кончилась и начался выход для проверки светлых идей глобалистов из флотского штаба. Вот тут-то и начались первые сложности. Если лодка в подводном положении, то более-менее штатный способ попытаться ее покинуть - это залезть в торпедный аппарат. Кто хоть раз это проделывал, прекрасно знает, что ракообразное путешествие по трубе ТА - не самое большое удовольствие в жизни, это притом, что дыхательный аппарат у подводника висит на груди, а вот у боевого пловца его идашка, что твой акваланг, закинут за спину, и поэтому ползти по аппарату надо, проявляя чудеса гибкости и пластунских качеств, что при нехилых габаритах специально обученных мальчиков сделать не так просто. Пока всё это осознавали у открытой кормовой крышки ТА, бойцы, уже запакованные в своё снаряжение и подключенные в дыхательные аппараты, терпеливо ждали. Но деваться некуда и какими-то извращенно-гимнастическими приемами три тела были горизонтально расположены по направлению к носовой крышке. Кормовая задраена, три «тука», что означает, что всё хорошо и все готовы к встрече с водой. Вот отдраена носовая крышка и пошла вода, вот и стуки, только вместо трёх их всего два. А это..., а это жопа. Потому что первый стук был от первого бойца, и это значит, что у него все нормально и если он немного поторопился и выкинул буй-вьюшку, то даже закрыв носовую крышку, герметичность никто гарантировать не может, а надо открывать заднюю крышку, так как с последним бойцом явно что-то не то, но тогда водичка из Баренцева моря прямиком потечет в отсек, и вместо одного трупа будет гораздо больше. Телефонов в торпедные аппараты еще ни в одном флоте не провели, где буй, и что там вообще происходит, можно только предполагать и догадываться. Времени на решение всё-таки открыть кормовую крышку как раз хватило, чтобы одно из трех тел, вынесенное в отсек потоком воды, окончательно не задохнулось. Два бойца бодро вскочили на ноги, а вот третий, после того как его лежачего распаковали, являл собой безжизненное полотно противно-зеленого цвета. Начмед, давно отвыкший от срочных реанимационных действий, сам начал мимикрировать под беднягу спецназовца, но положение спас невозмутимый каплей-пловец. Ладонью размером с ракетку для настольного тенниса он дал пару оплеух своему бойцу, который как будто только этого и ждал. Быстро начав розоветь, он пришел в себя, и быстро проведенное экспресс-расследование показало, что матросик по своему маломыслию и нежеланию стойко переносить тяготы и лишения, находясь в отсеке, для облегчения собственного дыхания перевел аппарат на атмосферу, а когда настало время лезть в трубу, обратно перевестись забыл. Хлебнув воды, забыл о всех сигналах и из дальнейших событий напрочь выключился.
В Центральном командир, выслушав все доклады, мрачно заметил:
- Гоблин - он и в спецназе гоблин.

НЛО, Приказ адмирала Чернавина и Ботя
(Было это, сынок, при коммунизме. Мы все тогда Родину любили и рок-н-ролл.)

Боцман второго экипажа. Псевдоним "Ботя". Сугубый профессионал. Абсолютный. За это качество на линейном флоте (в коем, несомненно, находилась наша лодка) прощается многое. В том числе, общее раздолбайство и склонность к пожиранию шила. Необходимо отметить, что сия привычка прорезалась исключительно в береговых условиях и напрочь отрезалась при пересечении береговой черты.
Ботя грамотно и хладнокровно справлялся с такими стремными вводными, как заклинка БКГР на погружение, удерживание лодки на заданной глубине после срабатывания АЗ реактора с потерей хода и т.п. аттракционы, прошибающие у всех присутствующих в Центральном холодный пот на лбах. Необходимо заметить, что фантазия на потенциальные аварии у Кэпа или проверяющих были неистощимы. Аварийная ситуация гипнотизирует непрофессионалов. Т.е. ты понимаешь, что СПЗ (северный пушной зверек) не просто близок, а буквально лижет тебе лицо и лоб, но что необходимо делать в ситуации, тебе неведомо, да и выползание из нее от тебя не особо зависит. Поэтому в такие веселые моменты уголок РТС (КП 1-Р) в Центральном сбивался тесной кучкой вокруг любимого пульта «101 К» и, стараясь не отсвечивать, дабы шумным дыханием не сбить с правильной мысли участников фестиваля, с искренней тревогой наблюдали за мгновенной реакцией Боти на бодрый мат кэпа и вахтенного механика.
Если фантазия вам отказывает, то можно провести некоторую аналогию: вспоминая эти адреналиновые забавы, я понял, с кого мистер Киплинг списывал образ обезьян, собравшихся в потную кучу перед удавом Каа в книге жизни «Маугли».
Но таки вернемся к Боте.
Как известно, всплытие корабля происходит по боевой тревоге, поэтому и первый, кто вылетает за Кэпом на ходовой мостик после всплытия - это боцман. Тут необходимо в скобках заметить, что на поверхности моря у подводников много врагов. Причем разнообразных. В теории они расклассифицированы, и даже даны рекомендации по противодействию (уклонение-уничтожение). Но поскольку в реальной жизни всегда имеется различие между теорией и практикой, мы на теорию забъем и введем новую «практическую» классификацию. Основные «поверхностные» враги:
1. Самолеты, причем, свои же, нашенские противолодочники гораздо более опасны, чем американский или канадский базовый патрульный «ОРИОН»;
2. Надводники. Самые злостные из них - рыболовецкие сейнеры, тоже отечественные, а не из Катманду и прочих Пеньпьянов, которые запросто могут просто стоять без хода (никак себя не обнаруживая) или переться с тралом вдогонку за селедкой на пересечку курса, не соблюдая ни правил МППСС-72, ни каких было правил вообще;
3. Чайки, - обильно срущие на ракетную палубу черного цвета ослепительно белым, исключительно трудноотмываемым дерьмом.
Само собой, любимым и безотказным оружием от всех перечисленных напастей у Боти была ракетница. Нет, неправильно - РАКЕТНИЦА. Она всегда торчала из кармана его канадки, как пистолет за ремнем у героев Тарантино. Ботя палил из нее по любым врагам без разбора беспощадными очередями.
В качестве примера в той истории, когда наши мастера военно-морского дела чуть не потопили пароход (эта опупея пишется давно и трудно - но когда-нить я ее распубликую. Авт.) Напомню финальную часть той воинской части, в части касающейся готовности Боти шмалять из РАКЕТНИЦЫ. Итак: исходная ситуация - пароход аварийно всплывает в наших терводах с глубины 60 м. Ботя, как положено, вылетает спросонья на мостик, там ночь, никто нас не ждал. Минуты через три с криками «здравствуй, жопа, новый год! А что это вы тут делаете?», на нас из-за ночных туч вываливается противолодочный Ил-38. Ботя достает из одного кармана мою записку с устаревшими примерно на пол-суток кодами опознавания, из другого - РАКЕТНИЦУ и навскидку херачит точно в борт самолета «белый-зеленый». При этом, не целясь (!), так как весь погружен в рассматривание букв, которые ночью, в лунном свете видны, прямо скажем, херово. Парни в самолете, оправившись от изумления столь неласковым приемом, сравнивают коды и докладывают в генштаб, - типа, такие дела, обнаружил в рассейских терводах ядреный ракетоносец, ИЧСХ, готов по нему, гаду, оружие применить.

Любил также Ботя пострелять из РАКЕТНИЦЫ по мостикам сейнеров. Прямо по ходовым стеклам. Так сказать, превентивное предупреждение об опасности столкновений. После чего из рубки или от сетей вылетал полупьяный рыбак-морхуил, дико вращая глазами и что-то громко думая про себя о ВМФ вообще, подплаве ТОФ и данной лодке в частности, закладывал циркуляцию во избежание столкновения. Ясное дело, что Ботя заботился в основном о целости гражданского флота и ходе выполнения продовольственной программы страны.

Борьба с чайками. Перед контрольным выходом с дивизионным начальством на борту Ботя несколько дней тратил со своей швартовно-сигнальной бандой на покрытие надводной части корабля черным лаком. Представь себе итог немалых трудов и страданий. Идет себе пароход-красавец, отливает черными боками, пятиметровые лопасти двух винтов вышвыривают в кильватерную струю рыбу. Сотни чаек и прочих бакланов ныряют в воду, обжираясь халявной хавкой. Следом, в благодарность, садятся на ракетную палубу и начинают срать прямо на Ботино творчество. И даже видно, что думают они при этом: как хорошо, мол, люди обустроили питание чаек. Встречная благодарность не знала границ. Ботя вылетал на ракетную палубу и шмалял из РАКЕТНИЦЫ вдоль палубы, устраивая птичкам Армагеддон с перьями.

Андрей, ты помнишь, я тебе про Ботю писал?
Ракетница в руках маньяка?
Так вот, была передача по ТВ «НЛО».
Адмирал Чернавин (очень здравомыслящий подводник) комментировал свой собственный Приказ по Северному флоту и действиях экипажа при наблюдении НЛО. Там много всего разного обсуждалось. В том числе, «квакеры». На сборах гидроакустиков нам регулярно давали прослушивать свежие контакты с этими диковинами. Причем, этот феномен приписывался американской гидрофонии. Нам- то категорически запрещено было с ними баловаццо, а для многоцелевых лодок существовала Инструкция по действиям при контакте с квакерами. Эти-то ребята развлекались с квакерами по полной программе. For example, квакер себя обозначил звуком, ребята по этому пеленгу замандюривают эхо-посылку, он замолкает и через некоторое время выдает ЭТУ же гармонику, только через паузы или модифицированную по частоте. Что это значит?
- Эта сволочь приняла импульс от советского парохода. Без отражения (!) Переработала его и отправила по обратному пеленгу в модифицированном виде!!! Типа поиграем, парни? Сейчас, спустя 20-30 лет, выясняется, что американцы в свою очередь тоже постоянно привозили квакер-контакты, будучи в полной уверенности, что это Советские ноу-хау!!!
В передаче американский адмирал докладывал об этом. Возвращаемся к Чернавину. К 80-м годам уже невозможно было отмахнуться от того факта, что в море систематически наблюдаются НЛО. Не имея РУКОВОДЯЩИХ ИНСТРУКЦИЙ, ПРЕДПИСАНИЙ и НАСТАВЛЕНИЙ, командиры экипажей действовали как положено - просто НИКАКИМ образом не протоколировали этот факт. Нет записи в вахтенном журнале - нет проблем с с особистами. Но при этом на берегу ходили снимки НЛО. После очередного доклада о том, что номерной СКР при контакте с квакером выпустил по нему РБУ, а командир другого намеревался дать по НЛО залп из зенитки, Чернавин на свой страх и риск ввел Приказом инструкцию по действиям при встрече с НЛО. Но только по Северному флоту.
Ты спросишь, а причем здесь Ботя?
Отвечаю.
Год 1982, пароход К-415 после возвращения с БС болтается в районе БП, обеспечивает учения авиации. Задача простая. В надводном положении с тихой грустью (4 узла) ходим галсами 0-180, 90-270.
Т.е. час - на север, циркуляция, час - на юг и т.д.
Время 04.00 местнага (Приморского). Моя любимая смена. Заступаю на вахту на БИПе. В море полная тишина. Волнение ноль, ветер ноль, радиолокационный горизонт почти чист, в удаленном районе единственная цель - на границе экрана «соскакивает» с контакта паром Ванино-Холмск. У «кустов» - полная тишина, бо в надводном положении не слышат ничего. Завариваю кофе. Время 04-15.
С мостика вахтенный офицер Гена Федченко по «каштану» приглашает покурить и посмотреть на «какую-то хулевину». Поднимаюсь на мостик. Темно, видимость полная. Луна и звезды.
На мосту командир, вах.офицер и боцман на рулях. Все задрали головы и смотрят вверх. Смотрю и я тоже.
По курсовому 30, слева над пароходом висят 3 «люстры» с углом возвышения 70. По виду как ромбы с втянутыми внутрь поверхностями. В середине каждой люстры - шар светится бело-матовым светом. Висят неподвижно. Примерное расстояние километра 4, размеры по большей (вертикальной) оси - 300 м, по меньшей (горизонтальной) -100. Цифры ориентировочные.
Форум на мостике в 3-х словах: ... Че за куйня?
Ботя по своему обыкновению:
- Тащщ командир, разрешите я по ним из ракетницы шмальну?!
Гена Федченко:
- ,,,,- внизу, записать в вахтенный журнал....
Кэп обрывает:
- ВЫ ШТО, ОКУЕЛИ!? Отставить писанину. - Мне через месяц в академию поступать. Штобы я, Командир РПКСНа, расписался в том, что НЛО над своим пароходом наблюдал!? Меня же медкомиссия забракует!
Вот так и отреагировали. А все потому, что ПРИКАЗА не было с инопланетянами дружить)))))

Стоп дуть!

«...подводник живет только на двух этажах.
На первом и на пятом. Пока он в море, бербаза
все остальные разбирает. Поэтому подводник и
дома, как в море: то сверху капает,
то из под пола парит.»
(Северная флотская мудрость)

В самом начале карьеры каждого офицера случается событие, которое осознанно или неосознанно, но навсегда намертво отпечатывается в его памяти. Это тот самый миг, когда окончательно, бесповоротно и совершенно неожиданно приходит понимание - кем стал, что можешь, какая ответственность ложится на юношеские плечи с новенькими лейтенантскими погонами, от чего возможно наложить в штаны, причем неоднократно по неопытности. Это как раз те мгновения, когда внезапно осознаешь, что все, чему тебя учили до этого долгих пять лет, не просто что-то далекое и не совсем реальное, а самое что ни на есть близкое, и оно уже в твоей жизни, хочешь ты этого, или нет... И очень здорово, когда ощущение этого приходит к тебе с улыбкой, пусть даже несколько кривоватой, но все же веселой, чем при других, менее юмористических обстоятельствах.
Север встретил молодого инженер-механика лейтенанта Белова гораздо более гостеприимно, чем многих моих однокурсников. Мне не пришлось спать вповалку с одноклассниками и их женами в первые дни на полу в однокомнатной квартире, и не пришлось каждые два-три дня искать новое место дислокации для себя, своей молодой супруги и чемоданов, наполненных вещами, по большей степени оказавшимися просто ненужными, да и тяжелыми в придачу. Я приехал на Север один, а моя дражайшая половинка осталась тосковать в славном Севастополе по причине пятимесячной беременности. Рисковать здоровьем будущего наследника после долгих раздумий я не рискнул, а потому убыл на защиту Заполярья один, с двумя чемоданами обильного вещевого аттестата, 150 рублями в кошельке и неистребимой верой в наш Военно-Морской Флот.
Передислокация на северные рубежи Родины, прошла без замечаний, в компании таких же как я выпускников "Голландии" и примкнувшими к нам выпускниками других военно-морских учебных заведений. Воспитаны мы были в одном духе и с одним идеологическим уклоном, поэтому добросовестно прозвенели стаканами двое с половиной суток, морально готовя себя к предстоящим тяготами и лишениям воинской службы. Добравшись этаким весело-цыганским табором до Гаджиево, мы завалили чемоданами и сумками однокомнатную квартиру нашего наиболее смекалистого товарища, заранее подсуетившегося на стажировке и оккупировавшего брошенную и никем не занятую квартиру. Товарищ потрудился на славу, отремонтировав эту хибарку, и обвесил двери квартиры убедительным на вид замками. Потом таким же, но уже не очень веселым коллективом мы отправились в штаб флотилии, в отдел кадров. В этом священном для всех военнослужащих месте нас радостно и быстренько рассовали по экипажам и незамедлительно отправили представляться своим будущим командирам. Кого - куда. Некоторых даже в далекий Северодвинск. Мне повезло больше, и я в этот же день узнал, что такое Оленья губа, и как туда можно добраться в условиях полного отсутствия транспортного сообщения. В Оленьей губе, а точнее, в ее тылу, нас приятно удивила флотская оперативность, а точнее, то, с какой скоростью в части сделали все выписки, а в тылу выдали кучу денег, подъемные и еще какие-то непонятные компенсации, а также нагрузили мешком дополнительного вещевого довольствия, после чего все это добро пришлось переть на себе аж до оленегубской развилки, на остановку автобуса, который, естественно, пришлось ждать минут сорок. В этот же день такие холостяки как я покинули перезаполненную квартирку и резво переселились в офицерскую гостиницу, в шикарные четырехместные номера с видом на баки с мусором и стенку соседнего дома, где и привели себя вечером в приподнятое настроение посредством заранее припасенного алкоголя еще крымского разлива.
Надо сказать, что в этот насыщенный событиями день я успел совершить еще одно деяние. Дело в том, что в Гаджиево служил один из моих друзей детства, Мишка Бронзис, школьный выпускник такого же года, миновавший в отличие от меня суровую школу срочной службы и поступивший в училище с первого захода. После его окончания Мишка попал служить в Гаджиево и отдавал свой долг Родине в той же дивизии, куда распределили и меня. Со слов его мамы, навещенной мною в первый после выпуска отпуск, он со дня на день собирался убыть в град Северодвинск сроком на два года для ремонта своего «парохода». Она же снабдила меня его адресом и скромной посылочкой сыну. А потому, в промежутках между походами в штаб флотилии, выездами в Оленью губу и бытовым пьянством в гостинице, я трижды забегал по указанному адресу, но Мишки не застал, и в последний раз оставил записку с обещанием заглянуть на следующий день. По какой-то необъяснимой глупости я не написал, где ночую, а просто обещал зайти завтра. А завтра была суббота...
Утром, ополоснув припухшее от вчерашнего банкета лицо водой с отрицательной температурой, я облачился в форму и двинулся к Бронзису. На этот раз он оказался дома и встретил меня по-будничному делово, как, наверное, и пристало офицеру, закончившему командное, а не какое-нибудь инженерное училище.
- Привет. Чего вчера не зашел попозднее? Я тебя уже второй день дожидаюсь.
Вид невозмутимого Бронзиса в трусах, почесывающего свой хилый живот, был довольно забавен, да и разговаривал он со мной так, как будто последний раз мы виделись вчера, а не года три назад.
- Да мы вчера вечером в гостинице обмывали распределение.
Мишка отошел вглубь коридора, пропуская меня в квартиру.
- А я тебя тут вчера ждал... тоже обмыть... и распределение и вселение...
- Какое вселение?
По большому счету я на женатого Мишку рассчитывал, но лишь в качестве временного походного склада собственных пожиток до окончательного решения жилищного вопроса. Но оказалось, что Мишкин экипаж уже давно в Северодвинске, а сам он, будучи внештатным финансистом, застрял в Гаджиево по двум причинам. Первая - чисто служебная: денежные аттестаты и прочая финансовая бухгалтерия, а вот вторая была приятнее: я. Мишка тянул время, дожидаясь меня. Ему не хотелось бросать на два года свою однокомнатную квартиру просто так на произвол судьбы, или оставляя ключи для присмотра неизвестно кому. Зная от своей мамы, что я должен в ближайшие дни нагрянуть в Гаджиево, сверкая новенькими лейтенантскими погонами, Мишка решил убить сразу двух зайцев. И квартиру оставить под присмотром на все два года, и обеспечить с моей помощью плановую и своевременную оплату коммунальных услуг.
- Зря не зашел еще раз. И не написал, где ночуешь. Я тут шильца на твою долю разбавил. Ладно, чего встал. Пошли. Хозяйство принимать будешь.
Так на второй день своей северной эпопеи я стал счастливым лейтенантом с обжитой однокомнатной квартирой, где был черно-белый телевизор «Горизонт», холодильник для лилипутов марки «Морозко», и даже детская кроватка впридачу. Мы опрокинули по стопке за встречу, и я сгонял в гостиницу, где рассчитался и перетащил свое еще не распакованное барахло к Мишке. Потом мы обжарили рыбные пельмени, выпили, потом снова выпили, затем Мишка повел знакомить меня с соседями, где мы опять выпили и закусили квашеной капустой и крабовыми палочками. Потом мы вернулись домой, где выпили еще пару раз, и Мишка неожиданно резво одевшись, уехал на вечерний поезд в Архангельск, а я, еще не прошедший закалку флотским «шилом», мешком свалился на диван и не приходил в сознание до утра.
А с понедельника понеслись береговые флотские будни. Экипаж мой был в отпуске, а потому моё служение Родине в первые дни ограничивалось патрулем, уборкой вокруг казармы и многими другими, не совсем военными занятиями. Меня, правда, загнали на чужой корабль на пару дней, но, сообразив, что я пока еще абсолютный ноль, и даже не успел измять свой мундир, быстренько отправили обратно на «каменный крейсер». Вечерами я возвращался домой и тихонько деградировал с друзьями, уничтожая Мишкины запасы шила со все более возрастающим профессионализмом.
Стоит отметить, что после первой недели жизни в Мишкиной квартире, мой бурный восторг по отношению к ней немного поутих, и постепенно начали выползать всякие бытовые неудобства и неполадки, которые по большому счету просто мешали жить. И я начал с ними бороться. Сама Мишкина квартира располагалась, скажем, так, в гаджиевском доме первого поколения, то есть в доме образца 60-х годов, и на самом подводницком этаже. На пятом. Об этом неумолимо напоминали засохшие водяные разводы под потолком, и незначительные, но заметные вздутия обоев на стенах. Что было хорошего в доме, так это его расположение. Самый центр поселка. Пошел налево из подъезда - и ты на берегу знаменитого озера с бригантиной, прямо на ступеньках парикмахерской, и в трех минутах ходьбы от ДОФа. Пошел направо, и через пару поворотов важное заведение - зачуханный и пахнущий всеми возможными прелыми дарами природы, но практически единственный овощной магазин. А в доме напротив - вещевой склад флотилии и домоуправление. Завернул за дом, и через сотню метров одна из двух девятиэтажек со своим магазином. Короче, вся цивилизация посёлка на расстоянии вытянутой руки. Живи и радуйся! Все бы ничего, но здоровое мужское тело после службы государевой требует ухода. Попросту, помыться хоть иногда имеет смысл. А вот тут-то и таилась большая и труднорешаемая проблема. Дело в том, что вода на Севере хорошая, чистая и очень вкусная по причине нецивилизованности большей части Кольского полуострова. И холодная очень тоже. По-моему, никакая здравомыслящая бактерия в таком холоде не живет, и я без опаски пил в сопках воду из простых ручейков. Но наряду с этими восхитительными качествами северная вода обладала и рядом незаметных, но очень вредных свойств. Тем, кто жил на Севере, не понаслышке известно, что Кольский полуостров, а северная часть его в особенности, по сути своей представляет один огромный потрескавшийся кусок гранита, местами присыпанный землей, повсеместно покрытый мхом и чахлой полярной растительностью, а заодно обильно политый водой, которая вытекает из всех доступных щелей, заполняя собой все свободные впадины. Так вот, эта самая вода, омывающая северные каменистые пустоши и частично оседающая в питьевых озерах, так вбирает в себя силу северного камня, что за несколько лет плотно и надежно забивает любую водопроводную трубу таким каменным налетом, что только диву даешься. А если к этому добавить вечную старость трубопроводных систем и сопутствующую этому ржавую окалину, то надеюсь, и без слов понятно. А Мишкин дом принадлежал именно к тем историческим строениям, которые ремонтировали один раз в их жизни, а точнее, при постройке. Само-собой, и трубы этого дома видели рождение Гаджиево как базы стратегического подводного флота с самого начала, и увидят, судя по всему, уже и конец. Суть не в этом. Суть в том, что я не мог умываться. И это была самая главная проблема Мишкиного жилища...
Вода в доме-ветеране до пятого этажа упорно не хотела добираться. Точнее, скорее всего, хотела, но сила ее давления была неспособна продавить многолетние наслоения водного камня и спрессованной окалины из труб, и если на первых этажах, где давление было шатко-валко, но довольно сильно, еще можно было набрать ванну и принять душ, то в моей, а точнее, Мишкиной квартире, дела обстояли значительно печальнее. Напор воды в квартире я измерял спичками. Две спички - напор холодной, одна спичка -напор горячей. Иногда, а точнее, глубокой ночью, в районе 2-3 часов, напор мог стать и воистину бесшабашным, в один карандаш. Чтобы не интриговать дальше, скажу, что сила струи в одну спичку - это именно струя толщиной в одну спичку, один карандаш - в толщину карандаша, а далее и так все понятно. Само-собой, напор горячей воды в одну спичку мыться в ванне не позволял категорически, а максимум для чего подходил, так это для бритья, и то с еле теплой водой. Сначала на такие незначительные мелочи я не обращал внимания, но уже по истечении первой недели своего проживания в Мишкином логове понял, что когда для наполнения чайника требуется минимум пятнадцать минут, а для мытья головы два часа, жизнь сладкой уже не кажется. Потом я начал держать ванну воды про запас, пополняя оттуда чайники и кастрюли, а когда хотел помыться, ставил ведро воды на плиту для ополаскивания и опускал в ванну два ведерных кипятильника, изготовленных в славном городе Ижевске. Они натруженно гудели, пытаясь вскипятить ванну, а я стоял рядом на резиновом коврике в резиновых перчатках, помешивая воду в ванне деревянной лопаткой, как предписывали руководящие документы по эксплуатации электроэнергетической системы корабля.
Время шло. Мой экипаж вернулся из отпуска и подналег на береговые наряды. Караулы и камбузные наряды, патрули и КПП, дежурство по казармам... Все завертелось сплошной каруселью. Экипаж лихорадило в ожидании еще призрачной, но уже явной ссылки в Северодвинск на смену первого экипажа, а отдельных офицеров периодически вырывали на другие корабли дивизии, стоящие в дежурстве или выходящие в море. Так, на втором месяце службы, я снова оказался на корабле, подменив в боевом дежурстве одного из приболевших командиров отсека. Тамошний комдив раз мне быстренько объяснил, что любознательность молодых лейтенантов у них на борту не приветствуется, приказал ни до чего не дотрагиваться руками, а весь свой недельный срок прикомандирования изображать манекен офицера БЧ-5 на ПУ ГЭУ при построениях и в каюте. После чего я был предоставлен в распоряжение старого седовласого «пятнадцатилетнего» капитан-лейтенанта Михея, которого на корабле все очень уважали, за глаза, ласково называя «дедом Михельсоном», намекая на явные отпечатки следов еврейской нации на его лице. За долгие годы, проведенные в прочном корпусе, Михей заработал хронический гемморой, стал спокойным как тюлень и мудрым как раввин на пенсии. Он много знал, многое видел, и теперь старался одарить мир той мудрость, которая его не на шутку переполняла. Михей очень обрадовался моему появлению, так как всем окружающим он уже основательно успел поднадоесть своими нравоучительно-философскими трактатами, и на корабле даже из курилки старались побыстрее смыться, когда в дверях возникала его долговязая фигура. В первую же ночь в боевом дежурстве Михей усадил меня на пульте ГЭУ, и в течении трех или четырех часов долго и витиевато объяснял саму суть, скажем, даже глубинную составляющую службы на подводной лодке, да еще и в ранге управленца. Широта мышления «деда Михельсона», кидала его мысли, начиная от рождения христианства до особенностей функций детородных органов енотов и барсуков, в то же время как-то органично вплетая все это в беспощадную критику корабельных распорядков и бездарность командования. Надо сказать, что при всем этом возрастном кризисе, специалистом в своем деле Михей оказался отменным, и многие знания, которые я получил от него, пригодились мне до самого конца службы. Просто к его подаче знаний надо было привыкнуть и научиться отделять практическое от философского.
Где-то через пару дней, придя на очередное дежурство, я невзначай, совершенно случайно, пожаловался на фатальную невозможность просто помыться дома. Михея этот вопрос чрезвычайно заинтересовал, и я в течение пары часов добросовестно выслушал историю возникновения града Гаджиево, строительства домов, а также особенностей полярной воды, химических процессов протекающих в ней, степени влияния ее жесткости на стенки металлических труб, промышленные способы очистки труб, перспективы перехода на пластиковые трубы и еще очень много сопутствующего. А закончил свою лекцию Михей очень просто и коротко:
- Да возьми баллон и продуй подводки. Враз всю накипь вынесет! Что, не инженер что ли? Их на днях как раз подбили на полигоне.
И пнул ногой лежащие на грудой палубе идашки и костюмы СГП.
С тем, что я инженер, я, конечно, согласился, в душе еще немного сомневаясь, а вот поинтересоваться, каким баллоном, застеснялся, точнее, поостерегся вызвать своим вопросом новой лекции на несколько часов. Но мысль разом разделаться с недостатком водоснабжения в квартире очень прочно засела в моих мозгах.
За пару часов до схода на берег я пробрался на ПУ ГЭУ и вытащил ближайшую идашку. Кислородный баллон я брать поостерегся. Мало ли что. А вот азотно-гелиевый засунул в портфель без каких-либо сомнений, не припомнив за обоими составляющими содержания баллона каких-либо особых взрыво или пожароопасных свойств. Как назло, после построения дежурных смен на пирсе никого сразу не отпустили, а сначала спустили снова в прочный корпус доделать что-то недоделанное, потом провели внеочередной доклад, затем снова выстроили народ на пирсе, чтобы вычислить сбежавших, и только после этого распустили домой. В итоге, в квартиру я ввалился где-то около 22.00. Пока суть да дело, перекусил, попил чайку, стало уже около 23 часов. Но как говорится, трудности героев не смущают, и я, несмотря на поздний час, решился произвести продувание, да к тому же являясь еще очень неопытным офицером, сильно опасался, что вдруг утром обнаружат отсутствие этого самого баллона. Продувание решил произвести из ванной. Как известно, от общего стояка трубы идут до кухни, по пути ответвляясь в ванну и туалет. Мое творческое инженерное мышление подсказало, что присоединив баллон вместо душа и открыв краны на кухне, я смогу одним махом продуть и трубу от ванной до стояка, и от ванной до кухни. Резьба военно-морского баллона, естественно, не подошла к штатской резьбе душевого смесителя, но, порывшись в Мишкиных ящиках, нашел несколько разных переходников, из которых умудрился сотворить один, и внешне достаточно надежный. Потом открутил душ, привернул баллон. На кухне открыл оба крана и пустил течь воду, если это капанье можно было так назвать. На раковину накинул сложенную втрое старую разовую простыню, чтобы не забрызгать стены, и перед завершающей фазой решил перекурить. Дымя на кухне сигаретой, я ловил себя на мысли, что что-то не так, что-то неверно, но, затушив окурок в пепельнице, я прогнал прочь все слабохарактерные сомнения. Заходя в ванну, я машинально взглянул на часы, висящие в коридоре. На них было 23.40.
Я перевел воду на душ и открыл оба крана. Даже в такое позднее время слабое давление в магистрали и обросшие трубы не давали воде хотя бы побороться с возникшей на ее пути преградой в виде баллона. Из переходника даже не закапало. Собравшись с духом, я начал медленно поворачивать вентиль АГК- баллона. В смесителе зашипело, но не более того. Не открывая дальше баллон, я метнулся в кухню. Под простыней так же мерно капала водичка, немного ржавая, но с отсутствием позитивных изменений. Я вернулся в ванну и еще добавил воздуха. Вернувшись в кухню, опять убедился, что все без изменений. И тогда, в третий раз оказавшись перед баллоном, я взял, и не подумав о последствиях, открыл баллон на полную.
Сначала было тихо. А потом, откуда-то изнутри, просто в пространстве начал рождаться длинный и протяжный стон. Рождался он минуты полторы. Как будто по нарастающей глубоко застонал весь дом-ветеран, каждым своим кирпичиком, арматуриной и батареей. Потом, когда я первый раз услышал в море, каким звуком сопровождается падение аварийной защиты реактора, я понял, на что это было отдаленно похоже. А после этого звука что-то одновременно грохнуло на кухне и в туалете...Я выскочил из ванной. На кухне моим глазам предстало феерическое зрелище. Из вырванного с корнем крана в потолок непрерывно била красно-коричневая, толстенная струя воды. Сам кран вместе с простыней торчал из дверцы навесного шкафа, куда его воткнула дикая сила воздуха. Ойкнув, я бросился в туалет, чтобы перекрыть водяной кран на всю квартиру. Но и там картина была не лучше. Из-под сдвинутой крышки туалетного бачка вытекали волны ржавой воды, они уже успели затопить почти весь туалет и пытались переливаться через порог. На мое счастье, кран оказался исправен, и через несколько секунд я перекрыл воду. Стало тихо, и слышалось только журчанье сливающихся остатков воды из бачка. Я облегченно вздохнул... И вдруг услышал, как начал просыпаться весь подъезд подо мной.
Весь подъезд, а точнее, все квартиры по моему стояку, наверное, уже мирно спали, когда я проводил свой эксперимент. И что ни говори, акустика в старых домах хрущевского разлива была отменная. Сначала я услышал истошный матерный крик прямо из под ног, из квартиры прямо подо мной. Потом в ночной тишине начали издаваться крики уже с более низких этажей, и начали непрерывно хлопать двери. В ночном подъезде закипела жизнь. Как-то невзначай пришла мысль, что виноват-то во всем я, хотя всех последствий я еще и не представлял, и что можно и по чайнику получить... от содружества жильцов. Я юркнул в ванную комнату, и лихорадочно скрутив баллон со смесителя, засунул его под ванну. И сразу раздался звонок в дверь. Выбежав в прихожую, я отпер замок. За дверью стоял сосед с четвертого этажа, предпенсионного возраста майор - краснопогонник из тыла, в майке и топорщившихся на коленях спортивных трениках.
- Это не ты здесь нахимичил с водопроводом?- без длинных предисловий прорычал тыловик.
Был он очень грозен и грязен. Поперек белоснежной майки как после автоматной очереди расплывалась темно-коричневая струя ржавой воды, спортивные штаны были забрызганы, а по голым пальцам ног, точащим из шлепанец, стекала бордовая окалина.
- Да какое я!!! У самого потоп... ёб... срань какая-то!! - как можно убедительнее и с деланным возмущением прохрипел я в ответ. Сосед внимательно смотрел на меня. Видимо, мое лицо и интонации не убедили опытного служивого офицера.
- Дай-ка я погляжу, что там у тебя-то стряслось - решительным тоном произнес майор, и беззастенчиво отодвинув меня в сторону, проник в коридор. Амба,- подумалось мне, но фортуна в этот день дала мне пусть немного, но хоть вовремя. Еще из коридора майор заметил впечатляющую картину торчащего вместе с простыней крана в дверце шкафа и капающего с потолка грязно-ржавого раствора. Майор как-то восхищенно хмыкнул, и для очистки совести приоткрыл ближайшую к нему дверцу туалета. Увиденное там, видимо, окончательно убедило его, что к ночной диверсии я не имею никакого отношения, и сам являюсь сильно пострадавшей стороной.
- Хрен поймешь что! Зовут-то как? Паша? Так вот, Паша, у всего стояка краны как пушкой выбило... С первого этажа до тебя...У меня на кухне вообще смеситель вырвало.... А трубы у нас сам знаешь какие, гнилые да запрессованные... То ли слесаря ночью что-то отчудили... то ли давление в котельной... хотя, тогда почему только по одному стояку... Чертовщина какая-то... Наши там в подвал побежали врага ловить...- уже совсем другим тоном товарища по несчастью, даже брата по беде, сообщил мне последние новости подъезда майор, и прикурив, начал спускаться вниз, попутно крича кому-то:
- Это не сверху. У Пашки у самого похлеще чем у меня кухню разворотило...
Я зашел домой, прошел на загаженную кухню, сел на чистую табуретку, и закурив, перевел дыхание.
Слава богу, утром на корабль мне идти было не нужно, а надо было только к обеду для заступления в дежурство. Спать я лег где-то около 4 часов утра. На мое счастье, в Мишкиных шкафах нашелся и новый кухонный смеситель и новый сливной механизм для бачка. Пока поменял, пока убрался... пока попил чаю и накурился... В обед, уходя на службу и неся в недрах портфеля злосчастный баллон, я встретил своего соседа и узнал степень жертв и разрушений, нанесенных «неизвестно» кем мирной жизни беззаботно спавшего подъезда. На первом этаже систему слива туалетного бачка воздух разнес в тот момент, когда после трудов праведных на унитазе тужилась жена мичмана с вещевого склада. Подробностей сосед не знал, но мы оба уверились в том, что свое дело она сделала быстро и без напряжения. Кстати, первый этаж пострадал меньше всего, так как сам мичман в этот момент наливал ванну, чтобы ополоснуться, а их дочь мыла посуду на кухне. Эта семья отделалась легким испугом и незначительным по меркам других квартир загрязнением. На втором этаже все уже спали. Там жил старлей с молодой женой, только пару дней назад впервые приехавшей на Север. У них, как и у всех, вынесло слив в туалете и рванули все клапана на кухне и в ванне. Правда, их не вырвало, но фонтанировали они здорово. Со слов соседа с третьего этажа, после всего, глубокой ночью, старлей до самого утра успокаивал и баюкал чересчур впечатлительную супругу, причем довольно громко убеждая ту, что «...не всё у нас тут так плохо и страшно... и знала бы ты, как у нас на корабле бывает....». Третьему этажу досталось хлеще всех. Там жил немолодой кап.2 ранга, со дня на день ожидающий приказа на увольнение в запас, уже отправившего всю семью на Большую землю и не отягощавшего себя в преддверии отъезда образцовым содержанием фановых систем. Да и в квартиру эту он переселился временно, отдав свою трехкомнатную молодому сменщику. У него выстрелило все, включая общий кран на всю квартиру. Как оказалось, у него и так все подтекало и подкапывало, а кавторангу было это по барабану, так как все свободное время он проводил у друзей, забредая в квартиру, только чтобы выспаться. Ему часа два оказывали братскую помощь старлей со второго, которого незамедлительно начало заливать сверху, и майор с четвертого, исключительно по личной добропорядочности. Аварии ликвидировали самым радикальным методом, просто запыжевав деревянным чопиком подводку, ведущую в квартиру от стояка.
Майора с четвертого приложило примерно как меня самого, а про себя и рассказывать лишний раз стыдно.
На корабле я тихонько засунул баллон на его штатное место и постарался поскорее забыть это кошмарное происшествие. Но вечером на пульт неспешно прибрел Михей, и основательно устроившись на топчане, торжественно извлек из кармана черный баллончик.
- Возьмите, юноша! Точно полный и заправленный. Сам у комдива три справлялся. Грязь из подводок мигом выдует... Думаешь, Михей сказал и забыл... а я помню, вот... принес молодому... понимание матчасти прийти должно в процессе... как говорится, в бою обретешь ты право своё...
Михей говорил и говорил, а я заворожено смотрел на баллончик в своей руке. Это был простой и маленький черный баллонишко, тот самый, которым надувают гидрокомбинезон после всплытия. Совсем-совсем маленький... но никак не АГК- баллон из ИДА-59, даже укрощенной дури от которого хватило продуть весь подъезд. В тот самый миг я понял, что на корабле в мои руки может совсем случайно попасть такое, что при незнании и неправильном употреблении, может сотворить черт знает что, и с самыми немыслимыми последствиями. И еще я понял одно: детство кончилось.
Кстати, все мои пострадавшие соседи уверяли позже, что такого мощного и сильного напора холодной и горячей воды, как после этой злосчастной аварии, в нашем подъезде не было никогда на их памяти... Так что мне, наверное, повезло в тот раз ...