Фосфор-2

Дежурю по дивизиону. Четверг. Вечер. Все командование, и наше и районовское - в Мурманске на планерке. Машина, возившая комдива в Мурманск, уже вернулась, завтра комдив приедет с моим командиром. В 22.00 доложил оперативному дежурному о прибытии автотранспорта в гараж. После меня докладывает дежурный по району. Паша:
- Все машины прибыли, за исключением одной.
- Что за машина? - оперативный кто-то новенький - голос не узнаю. - Раньше не стоял.
Паша назвал номер машины.
- Что везет?
- Фосфор.
- Откуда?
- От вас.
- Не понял.
- Что тут непонятного? - Паша начал волноваться. - Машины с Фосфором нет.
- Ладно, давайте разберемся. Марка машины?
- УАЗ.
- Вы что, фосфор на УАЗике возите?
- А на чем его еще возить?
- На грузовике, - заявил оперативный.
- Вы что, с ума сошли? Нельзя.
- Как? Почему?
- Это же Фосфор.
- Понятно, что это не сера. Ладно, какой фосфор?
- В каком смысле?
- Ну, белый, красный?
- Ну, может и красный, а может уже и синий.
- Не слышал о таком. Много?
- Чего?
- Фосфора?
- В каком смысле? - опять повторил Паша.
- Сколько весит?
- Килограмм 50-60.
- Упакован во что?
- Как обычно, но если синий уже погрузили, то россыпью. - Паша начал понемногу соображать, что к чему.
- Это же вредно?
- А что делать? Терпим!
- Сколько единиц?
- Одна.
- Как часто возите?
- Каждую пятницу.
- Зачем вам столько?
- Пригодится. Это же Фосфор.
- Я уже понял. А кто старший?
- Водитель. Это если Фосфор уже синий.
- Вы понимаете, что говорите!? - это же опасный груз.
- Опасный, когда красный, тогда на машине «Выпускника» возим.
- Ничего не понимаю.
Так я не выдержал и позвонил оперативному по телефону: как ни странно, но он ответил сразу, сказав Паше по радио: «Минуту ждать!» Оказалось, что это Леха, с которым я в море ходил.
- Леха, не позорься на весь Кольский залив. Возьми таблицу позывных и посмотри. Фосфор - позывной начальника района.
- Так Фосфор - это Ванька?
- А ты что думал?
- Что это фосфор.

09.10.2004 г. Санкт-Петербург

Партсобрание a la Naval
Быль

- Товарищи, сегодня на повестке дня нашего партийного собрания один животрепещущий своей беспардонной тяжестью вопрос: «Личное дело коммуниста Карпухи».
- Прошу прощения, товарищи! - заметив мелькнувшую тень, выступающий замполит берет паузу и подходит к приоткрытому иллюминатору. Политработник высовывает голову на шкафут и орет шепотом:
- Козлов, козлина! Где гюйс и берет?! Ну-ка, метнулся сюда!
Топот по палубе, хлопает дверь в тамбуре. Замполит, отходя от иллюминатора:
- Да. Товарищи коммунисты, кто за данную повестку дня? Единогласно! А вы, Козлов?
- Тащ, так я это... как все!
Отрывая принайтованное кресло от палубы, встает командир, бася:
- Думаю, этот вопрос должен рассматриваться в отрыве от личного состава!
Замполит:
- Какие мнения будут, товарищи?
С мест:
- Правильно! Нехер!
Механик, не поднимая головы, лежащей на столе:
- Козлов, метнулся в зиповую, взял ключ и в машину!
С мест:
- И Бердымухаммедова пусть забирает!
- А его-то зачем? Все одно ничего не поймет!
- Пусть поможет Козлову ключ дотащить!
Хлопает дверь кают-компании; затихает стук "гадов" по палубе.
Замполит:
- Итак, товарищи, приступим к первому вопросу! Суть дела: 13 числа мичман Поцикайло... Встаньте, товарищ коммунист! Так вот, 13 числа этот коммунист-мутант прибыл из очередного отпуска на родину, в УССР, незаконно внеся на борт трехлитровую банку самогона! Было, Поцикайло?
- Так тошна, таш!
- Садитесь, мудило! Что удивительно, не выпив этот спиртной напиток сразу, он поставил банку в холодильник корабельной амбулатории, где уже стояла такая же банка с разведенным раствором для травли крыс! Товарищ начмед, вы ее туда поставили?
- Ну, да...
- А зачем?
- Чтобы утром обеспечить дератизацию корабельных помещений.
- Говорите по-русски!
- Ну, ларисок шугать! Оборзели, вы же знаете.
- В это время коммунист Карпуха, променявший культурную программу на берегу на одичание в железе, навальцевался по клюза и залил свой гироскоп до окривения! Не чувствуя в себе никакого внутреннего сопротивления, он ворвался в медчасть и уголовно вскрыл холодильник, украв одну из банок, которую начал употреблять внутрь!
С мест возмущенно:
- Суки они оба: и Поцик, и Карп!
Замполит:
- Тишина, товарищи! Выпив стакан, коммунист Карпуха не осознал невязки в своем положении. Ему показалось, что появившийся озноб - результат употребления слишком холодного самогона. Поэтому, надев теплые носки, продолжил пьянство и чуть, так сказать, не сыграл захождение траурного катера с левого борта.
С мест:
- Это почему?
Замполит:
- Банку-то он, пьянь кораблядская, с крысиным бухлом взял! Встаньте, коммунист Карпуха! ... Простите, тарищи, я забыл, что дело рассматривается в его отсутствие...
С мест: (Звенящая тишина и скрип встающих из кресел).
Замполит:
- Да жив он, садитесь! Товарищ начмед, где вы его обнаружили?
Начмед:
- В коридоре - полз в гальюн.
- И что вы сделали?
- Произвел детоксикацию.
- Говорите по-русски!
- Ну чо? Откачал.
- А где самогон?
Поцикайло с места:
- Да, хде мой самахон?!
Начмед, глядя на лежащие на столе головы механика и помощника:
- Крысам налил. Отраву-то Карпуха почти всю выпил...
Замполит:
- Перейдем к выступлениям и прениям. Кто хочет...
Отраженный от стола голос механика:
- Поцику - впендюрить по полной, а докториле - благодарность!
Эхо от помошника:
- Да! Согласен!
Замполит:
- А как же Карпуха?
С мест:
- А чего Карпуха-то? Мужик без хаты с семьей уже пять лет чалится... имеет
право во внеслужебное время... политотдел, мать...
Замполит, услышав ключевое слово:
- Согласен, товарищи! Как накажем коммуниста Поцикайло?
С мест:
- На вид ему! По всей харе! Чтобы из отпуска как положено возвращался!
- Голосуем! Кто «за»? Единогласно!
Начмед, привстав:
- Несправедливо, мужики! Качество-то было хорошее, два крысака сдохло!
Механик и помоха, непонимающе приподнимая головы:
- Че такое, докторила?!
Замполит:
- Товарищи, объявляю партийное собрание закрытым. Какие будут пожелания, объявления?
Командир, хмуро оглядывая сидящих и наливаясь кровью:
- Так, бойцы... Я... еще раз... в рабочее время... на борту... любому... плашмя двухсоткилограммовую бочку шила из НЗ... без сомнений... Старпом, объявить оргпериод! Корабль от стенки оттянуть! Любой сход на берег - только через мой труп! Теперь я - ваш личный и непосредственный Лигачев! Свободны!
С мест: (Звенящая тишина и скрип встающих из кресел)

«Караси».

- Все зачисленные на кораблестроительный факультет, выходи на построение! - голос командира роты как-то сразу изменился и стал строже спустя пятнадцать минут после того, как были вывешены на доску объявлений списки зачисленных в училище.
«Абитура», с её режимом пионерского лагеря, закончилась внезапно. Ещё несколько минут назад мы были абитуриентами, и вдруг полосатый шлагбаум судьбы опустился, разделив нас на курсантов и остальных, кому повезло меньше, но у кого остался ещё один шанс: до осеннего призыва поступить в какой-нибудь гражданский ВУЗ.
- Бегом! Бегом! Строиться повзводно, в три шеренги, по ранжиру, согласно спискам зачисления! - на плацу выстраивались неровные каре с пакетами и сумками в руках.
- Товарищи КУРСАНТЫ! Поздравляю вас с зачислением на первый курс Кораблестроительного факультета Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского, одного из лучших высших учебных заведений страны, куда, судя по вашим горящим глазам, вы стремились всей душой. Я - командир 31 роты капитан второго ранга Ульянов. Представляю вам старшину роты мичмана Кириллова. За сорок пять суток мы обязаны сделать из вас морских пехотинцев, после чего ваш мозг будет отполирован инженерным образованием. Курс молодого бойца закончится с принятием Военной присяги, после чего вы станете военнослужащими в полной мере с вытекающими отсюда последствиями. До того момента у вас есть возможность подумать: туда ли вы попали. С этого дня ваш статус в этом мире изменился, но у вас есть ещё шанс вернуться к мирной жизни принудительно, если за время прохождения курса молодого бойца вам посчастливится схлопотать шесть двоек, по одной в неделю. Довожу до вашего сведения, что на курс набрано на 10% больше претендентов с учётом неизбежных потерь. В этом случае для вас снова откроются ворота в гражданскую жизнь. Оценки за день, проведённый в постижении азов военной науки, будут ежевечерне вывешиваться на доске объявлений для всеобщего ознакомления. По всем вопросам обращаться либо ко мне, либо к товарищу мичману, и запомните, что все обращения к начальству на флоте и в армии вообще, делаются исключительно по команде. Не нравится - пишите рапорт. А теперь - напраааа-во! Прямо шагом марш! Мичман, ведите строй! - на этом наш первый командир закончил вступительную речь.
Так начался процесс осознания того, куда же мы всё-таки «вступили» на самом деле.
Процесс осознания себя в новой реальности начался с бани.
Все были единообразно подстрижены «под ноль». Гражданские вещи были запакованы в мешки и сданы на склад. После того, как мы, причёсанные и отмытые, встали в живую очередь, улыбчивый, двухметрового роста матрос роты обеспечения по прозвищу Малыш, как потом оказалось, бывший баскетболист литовского «Жальгириса», выдал нам спецодежду «карася». Тельняшки, ситцевые трусы до колен «Папа вернулся», робу, ремни с военно-морской символикой на бляхе, «гады» и берет - выкрашенный в синий цвет чехол от бескозырки. Всё, кроме трусов и «гадов» было здорово б/у. Оставшаяся часть дня ушла на свёртывание палаток на берегу залива после абитуры, уборку территории и переселение в казарму, в общем, на адаптацию к новым условиям жизни, которая с сегодняшнего дня стала называться СЛУЖБА.
Утро следующего дня значительно отличалось от начала дня абитуриента, и это почувствовалось сразу. Подъём, зарядка, умывание холодной водой, завтрак - и на занятия.
На завтрак миска каши, два длинных брусочка масла на 10 человек, по паре кусочков сахара и чай с антиэрекционными добавками. Первый влетевший за стол ловко отхватывает черенком алюминиевой ложки полбруска масла.
- Понимаете, ребята, я очень люблю масло! - бедолагу чуть не разорвали, масло отняли, надавали подзатыльников, но пайки не лишили.
Хит сезона: пирожное «Радость карася». На кусок чёрного хлеба с усилием намазывается порция масла, которому этого явно не хочется, по маслу размазывается размоченный кусочек сахара, и сверху накрывается куском белого хлеба. Нет ничего вкуснее!
Две пары, обед и ещё две пары в активном режиме. Покемарить, да и то в полглаза, можно было только на занятиях по Уставам, при этом здорово рискуя словить пару. Все остальные занятия проходили исключительно на ногах. Сейчас названия первых армейских дисциплин вызывают лишь щемящее чувство ностальгии, а тогда как мужественно звучали их названия: огневая подготовка, строевая подготовка, физо, морская практика, общевоинские уставы, тактика морской пехоты... Просто песня!
Физо, хотя этому предмету сразу же нашлось оригинальное толкование: физическое истощение здорового организма, об этом чуде следует рассказать отдельно. Всяческая беготня и сдача нормативов происходила под руководством офицеров спорткафедры, силовой же подготовкой активно руководил лаборант кафедры физо Боб Евгеньевич Лодзято. Мутноглазый тип с белёсыми волосами, накаченный до безобразия. Он любил медленно проходить вдоль рядов, вяло висящих на перекладинах курсантских организмов, при этом кому помогая, а кого похлопывая в знак одобрения, но почему-то исключительно по задницам. О его порочных наклонностях мы узнали гораздо позже. А пока, прохаживаясь вдоль стонущих от усердия физкультурников, он хриплым голосом рассказывал о том, как стал общефлотским чемпионом по подъёму переворотом.
- Я тренировался дни и ночи напролёт, и, наконец, достиг своего кумира! 169 раз подъём переворотом! Дааааа!
Те, кому этот предмет давался особенно тяжело, по вечерам чистили спортивные снаряды зубными щётками под незатейливые байки и наставления силовика.
Ах, эта романтика дальних странствий! Единодушно всеми любимый предмет «Морская практика». Обветренный и провяленный, весь в наколках по выбранной тематике, с большущим животом - старый капитан первого ранга Соболев в вечно заваленной на левый борт фуражке. Он олицетворял собой всё, что в нашем понимании называлось НАСТОЯЩИЙ МОРСКОЙ ОФИЦЕР. Говорил он образно и очень доходчиво, что было очень свойственно людям поколения юнг Балтийского флота.
- Вы, голуби, портки-то снимайте, когда шлюпки на воду спускаете, а то сотрёте всё до основания, пока до Кронштадта доедем, - наставлял нас мудрый мореход.
И мы безропотно обнажали нижнюю часть организма на радость отдыхающим женщинам, восторженно наблюдающих за нашими эволюциями из-за забора пансионата «Восток-6».
- Навались! Ииии раз! Загребные, не табань!
Всё было бесполезно! Со шлюпочных занятий все возвращались враскоряку. Натруженные спины ныли нещадно. Натёртые зады багровели в лучах заходящего солнца, как у молодых павианов.
- Задница настоящего моряка должна быть провялена, просмолена, и напоминать кожу ваших рабочих ботинок, а также крепко цепляться всеми своими ракушками за банку в яле. А ракушками вы все со временем обязательно обрастёте, я вам обещаю! - заканчивал шлюпочные занятия бывший командир одного из лучших эсминцев Балтийского флота.
Обед! Непроходящий голод перловкой не обманешь, от неё, родимой, один затяжной метеоризм.
На строевой подготовке, одурманенный послеобеденной жарой, отдаю честь командиру левой рукой, выйдя на его зов из строя с автоматом на плече. Под дикий хохот всего взвода получаю свою первую пару. Ничего, ещё пять в резерве. И снова с песней по кругу, вбивая «гадами» пыль в раскалённый асфальт: «Эх, Ладога, родная Ладога!...»
Наверное, это были самые длинные полтора месяца нашей жизни.
В наряде было сказочно! Моешь себе тарелки или накрываешь на столы, и никаких тебе занятий и беготни по жаре. В конце наряда на камбузе я первый раз в жизни испытал удовольствие, когда мы с друзьями решили побриться ГОРЯЧЕЙ водой. Вот это был кайф! Только когда много дней строгаешь рожу безопасной бритвой, заряженной лезвием «Нева», под холодной водой, можешь в полной мере оценить удовольствие от этого незамысловатого процесса в более или менее комфортных условиях.
Дело к финишу, на улице август напоминает о своём окончании частыми дождичками и просто сумасшедшим количеством грибов по всей территории лагеря. Многие не выдержали, и без особого огорчения последних были возвращены гражданской жизни. Получив справки о полученных на вступительных экзаменах оценках, они пополнили ряды студенчества.
Вечер. Скоро отбой. Многие из нас любили скоротать вечерок в небольшом сарайчике на берегу залива на десять посадочных мест. Выбеленный известью гальюн типа сортир дырочного типа собирал в сумерках любителей органично расслабиться, слившись с природой, и при этом пофилософствовать, сидя на «дучке». Сидишь себе, рассматривая через щели гладь залива в последних лучах заходящего солнца, только что убывшего за горизонт. В голову приходят очень интересные мысли.
- А что, мужики, какая разница между простыми гражданами страны и дорогим Леонидом Ильичём?
- ???
- Да в том, дорогие мои, что нашими портретами никто зады не подтирает! Кстати, это дело я сейчас и собираюсь провернуть, - активно зашелестела разминаемая газетная страница с пятизвёздным портретом, и вдруг гневный окрик из-за спины: «Встать! Какая рота?!» - судя по голосу - Скелет, командир 11 роты. Зашёл без стука, почти без звука, хвать каменюку и ....., всё, хитрый заполярный зверёк песец, как всегда подкрался незаметно.
- Не могу встать, товарищ командир, процесс не завершён!
Ждать окончания процесса дефекации курсанта капитан второго ранга не стал. А может, он просто был нормальным офицером. Только чуть позже некоторые из вечерних сидельцев услышали краем уха, как командир 11 роты хитро спрашивал командира 31 роты: «А ты знаешь, Слава, как твои бойцы портретом Брежнева в гальюне пользуются? Как ты думаешь, для чего? Сплошная антисоветчина!»
Всё ближе кульминация всего курса молодого бойца. Приближается марш-бросок в полной амуниции с последующим отражением атаки морского десанта, с выставлением заключительной оценки за первичный курс боевой подготовки.
Подъём по тревоге в 06.00. Всё быстро, чётко, без суеты. Поднатаскали! Построение с оружием. На плече автомат АК-47, через плечо противогаз, на поясе подсумок и фляга.
- Рота, напрааа-во! Бегом марш!
Всё, бежим на войну, отражать атаку морского десанта. Правда, бежим, как-то в гору и совсем в другую сторону. Боже, как жмут проклятые «гады», я, кажется, стёр ноги по самые помидоры! Под горку, к заливу, бежать гораздо легче, а может, уже второе дыхание открылось. В жаркие, открытые рты насекомые влетают, как мяч в сетку ворот. Вот и пообедали хитином!
Отмотали 5 км. Автомат колотит по хребту, противогаз крутится вокруг талии, как хула-хуп. Прибежали, заняли позицию, хорошо, что хоть окопы рыть не надо.
По брустверу идёт Чёрный полковник, начальник кафедры «Тактики морской пехоты», и раздаёт бойцам по три холостых патрона.
- Зарядить оружие! Без команды не стрелять! Готовиться к отражению атаки морского десанта!
К берегу стремительно рвутся шлюпки с условным десантом. Во, бедолаги, мы хоть чуть-чуть отдохнули, лёжа в окопах, а они гребли как галерники, и сразу в атаку! Где-то в груди возникает внутреннее возбуждение, перерастающее в мелкую дрожь. Ты видишь, как из шлюпок выпрыгивают и бегут на тебя, с автоматами наперевес, не такие же курсанты, как ты и твоя рота, а реальный противник.
И я, повинуясь какому-то странному, появившемуся ниоткуда, внезапному чувству победителя всех врагов, бабахнул одиночным, экономя для атаки оставшийся боезапас.
- Кто стрелял без команды!? Вы!? Фамилия, товарищ курсант!? Вам двойка за сегодняшнее занятие, нет, две двойки!!! - полковника аж трясёт. Да ну и хрен с ним! У меня-то их всего три, а за два оставшихся дня ещё три пары я явно не заработаю.
- 31 рота! В атаку! Урааааа! - подброшенные как пружиной, мы рванули в сторону наступающих, в контратаку, стреляя на бегу и бросая вперёд себя подхваченные обломки сосновых сучьев, вместо гранат. Кстати, все замеченные и прихваченные полковником гренадёры тоже схлопотали по паре.
В оставшиеся до перемещения из лагеря в училище два дня мы провели в приятных заботах. В лагере появились портные и фотограф. Малыш выдал всем новую форму «три» и тёмно-синюю, хрустящую на сгибах, робу, пахнущую складом. Портнихи помогали нам подогнать по фигуре парадную «трёшку», оставаясь при этом в рамках Устава. Все были сфотографированы на военный билет.
Тридцать первого августа три роты нового набора с оружием и вещмешками за плечами стройными рядами покинули учебный лагерь училища в посёлке Приветнинское.
От Финляндского вокзала до училища мы шли под барабан, ловя на себе одобрительные взгляды горожан. Три роты идут в ногу, как один человек. Погоны радуют глаз маленькими золотыми якорями. Новая роба хрустит на сгибах, бляхи кожаных ремней начищены до блеска так, что «зайчики» от них прыгают во все стороны, гюйсы, по-особому заглаженные, развеваются по ветру. На головах у всех не позорный берет из чехла б/у, а настоящие бескозырки, правда, без ленточек, но без них нам осталось ходить каких-то два дня. Подруги и друзья многих ребят так и дошли рядом со строем до самых ворот училища. Всё было так, или почти так. Именно таким многие из нас на всю жизнь запомнили последний день лета 1979 года.
А через день мы, весь первый курс нового набора, принимали Присягу в актовом зале училища. Отутюженные и начищенные до блеска, в белых ремнях и перчатках, с новыми ленточками на бескозырках, мы стояли между колонн взводами, которые в училище стали называться классами. В наш водолазный класс добавилось ещё десять человек, четверо из которых были «питонами», и столько же поступили со службы. Потом были поздравления, слёзы матерей и первое увольнение.
Ярко светило солнце, чуть накрапывал грибной дождик, и мы, молодые и счастливые, шли через Александровский сад, смеясь и толкаясь, в своё первое увольнение.
Прошло почти тридцать лет с того трудного лета, но память хранит всё до мелочей, как будто это было вчера. Ощущения начала новой жизни: стёртые «гадами» ноги, первые мозоли от вёсел, запах леса, оружейной смазки и лёгкий ветерок с привкусом водорослей от Финского залива. Странно, но я до сих пор помню номер своего автомата, противогаза и военного билета.
И тот, ни с чем не сравнимый запах чуть влажной от дождя новой формы, запах нашей молодости.
Дрожит душа от жаркого волненья,
Когда в субботу увольненья ждёшь.
Почищены бушлат и бескозырка,
И ветер с моря развевает клёш.

Шальные годы пролетят стрелою,
И стоя в день дождливый у окна,
Лишь ветер памяти из юности порою,
Доносит запах мокрого сукна...

Краткий словарь специальных терминов.

Карась - новобранец, призванный на флот.
«Гады» - матросские ботинки, в которых можно давить всё.
Банка - деревянное сиденье в шлюпке.
Ял (шестивёсельный) - учебная шлюпка на шесть гребцов весом 900кг. с транцевой кормой.
Хитин - оболочка организма насекомых.
Гренадёр - древний гранатомётчик.
Форма «три» - синяя форменка, чёрные брюки.
«Питоны» - выпускники Нахимовского военно-морского училища.

ДРУЖИМ ДОМАМИ.

Закончена очередная боевая служба. Такр "Минск" залечивает раны на внешнем рейде, авиация разлетелась на береговые аэродромы. Но инерция особых отношений, складывающихся в дальних походах, подталкивала к планированию и осуществлению новых встреч на берегу. Жёны и дети со временем стали независимыми участниками этого процесса, а иногда и катализаторами.
Процесс обмена визитами между Романовкой и Тихасом (35 км - всего-то!), где соответственно проживали семьи авиаторов и моряков крейсера "Минск", приобретал всё новые грани и традиции, славился регулярностью и непредсказуемостью. Чтобы внести свежую струю в происходящее и ещё теснее породниться, необходимо было сделать что-то экстраординарное, выходящее за рамки обывательских представлений о добрососедстве и взаимном уважении.
Лётчики, нечестно пользуясь преимуществами пятого океана и личной недисциплинированности, цепко взяли инициативу в свои руки. Чтобы не забывали, на каком корабле служим, они регулярно об этом напоминали нам и всему городу. То Басов прямо над "минским" домом "бочку" сделает, то сам Чурилов. А вот уже и их младший коллега Хмарский делает такой проход над городом, что все собаки три дня свои будки не покидают.
Ну и чем на это ответить? Решили: уважением. "Чокаясь", каждый из моряков пытался обязательно располагать свою рюмку ниже сосуда уважаемого собеседника. Лётчики отвечали взаимностью. Это привело, в конце концов к тому, что озвучивание застольных мероприятий производилось путём перемещения рюмок по поверхности стола до издания характерного звука. Эта процедура, легко исполняемая в каютах, имела определённые сложности в домашней обстановке по причине наличия на столах скатертей.
И вот мы победили! Это мы, моряки, придумали! Что нам теперь ответит на это противоположная сторона?! А получилось вот что. Выходя утром из "минского" дома, доктор Рыженков отловил в подъезде кота и вручил его своему ночному гостю лётчику Хмарскому.
- Вручаю тебе в знак вечной дружбы между Тихасом и Романовкой живую частицу нашего дома. Скоро в ваших подвалах появятся котята, которые будут символизировать собой наше лётно-корабельное братство. Будем дружить домами! - эту или ещё какую-нибудь подобную ахинею наверняка восторженно нёс доктор своему другу и в его лице всему голубопогонному сообществу.
Восторженность в их общении проскальзывала непременно по причине отсутствия фазы сна. По этой же причине офицеры в форме с орущим на руках депортированным котом смотрелись весьма гармонично как в коломбине, так и в катере...

"Минск" штормовал в Уссурийском заливе в ожидании вертолёта, который должен был увезти лётную группу на аэродром Пристань. Это был тот редкий случай, когда бортовая качка явно ощущалась, привнося в быт забытые неудобства, связанные с этим. Особенно тяжело переносил всё это кот. Ему не приходилось плавать на других проектах военных кораблей, и поэтому сравнивать было не с чем. Кот жалобно вопил, шерсть местами вздыбилась, от чего создавалась иллюзия его предыдущего проживания в военно-полевом тифозном бараке. Логическим продолжением страданий животного явился присущий каждому салаге процесс метания харчей в неположенном месте.
А этим неположенным местом была каюта начальника медицинской службы, где человек десять пытались обсудить возникшую проблему и сделать правильные выводы. Все были озабочены происходящим, за исключением пилота Виталия Хмарского, ещё недавнего счастливого обладателя оригинального подарка. Представлялся шанс несколько ослабить эйфорию корабельных офицеров от перехватывания инициативы в вопросах взаимного уважения, любви и дружбы, и он не мог им не воспользоваться.
- Ну и смотрите, что вы нам подарили! - искренне сокрушался острослов, - да его на днях на пенсию проводили, он уже место на кошачьем кладбище присмотрел, а вы о каком-то совместном лётно-корабельном потомстве рассуждаете!
Озабоченные посетители каюты восприняли данный спич без иронии и живо начали обсуждать вопрос определения возраста животного. Я вспомнил, что у кого-то (кажется, у лошадей) возраст определяется по зубам. Кот, конечно, не лошадь, но - всё-таки!
Процесс разглядывания зубов потерявшего силы для сопротивления хищника был прерван появлением в каюте ЛОР-врача Саши Песьякова.
- Палыч, помоги по зубам определить возраст кота. Ты же врач!
- По зубам возраст котов определять не умею, могу только - курицы.
- А какая разница?
- Как - какая? Если курица старая, её не разжуёшь!

Остров Невезения в океане есть

Море бывает всякоцветно не потому, что его палитра разнообразна. Не верьте древним, видевшим море только Черным, Белым, Желтым или Красным. Но и спорить с ними бесполезно, как со стареющими родителями. Море может быть и серо-буро-малиновым, хотя вода бесцветна - все зависит от его настроения. Ведь оно способно и изнасиловать и лечь под тебя, поскольку двуполо. И страшна как раз его женская сущность!
Оно такое нежное и красивое, Коралловое море. Его не сравнить с простоватой хамоватостью моря Лаптевых или неубедительным спокойствием сурового качка Тихого океана. Но именно здесь, между тропиками Козерога и Рака, рождается тот суровый менструальный цикл, делающий море беспощадной самкой. Тут, в уюте и тепле, рождаются ужасы ливневых дождей, повышенной температуры, пониженного давления и воздушных завихрений, превращающихся в огромные ненавидящие глаза богинь Тайфунии Пасифики и Циклонии Атлантики. И тогда море злобно шипит, плюется пеной, кидается, чем попало, хватает и раскачивает, рокоча: «Плохо тебе, мутит?! Поматросишь и бросишь, амба!» Тебя же, пойманного за шиворот внезапно атлетической хваткой такой прозрачной аристократической руки с голубыми прожилками вен, вдруг захватывает одна мысль: «Скорее бы это кончилось!» Но у женского начала свои правила - их штормит не менее двух дней...
А в чем мужское начало моря? В холодности и выдержанном спокойствии плывущих по нему ледовых полей и айсбергов, которые, как все мужское, уязвимы - их тихо точит теплая, но переменчивая женская сущность. Вдруг перевернувшись, айсберг сокрушителен - миг его ярости страшен. Он не раскачивается, предупреждая, а бьет быстро и неожиданно. И никакого коварства - просто его долго подтачивали: тихо и незаметно от окружающих. Он стоял в своем величии и блестящем сверкании и вдруг ахнул, сокрушил все вокруг, рассыпался на части, уменьшился в размере и поплыл, повинуясь чужой воле, направляясь все дальше - в варные манящие воды, в которых он будет убаюкан, обласкан и окончательно растоплен, где станет оседлым, выпав в вулканический и коралловый осадок и превратившись в едва видную над водой насыпь.
- Да вот же он! Вон он! Джонстон!
- Где? Там только пальмы из воды торчат!
- Добавь увеличение! Видишь?
- Ага! Он что, всего на несколько метров выше уровня океана?
- Да, высшая точка - 12 метров, в среднем - 3 метра. Пошел я к карте, рифов вокруг атолла много, - сказал штурман, отрываясь от окуляра.
Перед нами в варном мареве ленно лежала желтая полоска тверди. Настолько крохотная, что сушей ее назвать было страшно. Когда-то она была еще меньше - в те времена, когда на двух клочках застывшей лавы жили только птицы, и сюда приплывали корабли с единственной целью - собрать гуано с этих «экскрементальных» островов. Потом сюда пришли военные, сгребли прибрежные кораллы, расширив самые большие из них, Джонстон и Сэнд, и рукотворно создав еще два - Акау и Хикина. Они же превратили его в экспериментальный полигон, теперь не вывозя, а привозя сюда всякое «гуано»: в конце 60-х годов здесь, у берегов атолла, были затоплены четыре судна с тремя тысячами тонн горчичного газа и VX, тут с 1958 по 1962 были произведены девять высотных ядерных взрывов, пять из которых были неудачными - ракеты и их боеголовки разрушились на малой высоте, а две из них взорвались прямо на стартовом столе, превратив острова в сплошные зоны радиоактивного заражения, здесь же в 1964 году травили биологическим оружием макак-резус, томящихся на баржах, лежавших на якоре вокруг атолла. А с 1971 года Джонстон превратился в химическую Валгаллу, в которой воины, обитающие в ней, каждый день облачались не в доспехи, а в изолирующие костюмы и противогазы, ели не мясо вепря и пили мёд, а зарин, зоман и VX, хранившиеся в сотнях тысяч снарядов, ракет, мин и просто ржавых цистерн, стоявших на поверхности в штабелях до того времени, когда в 2003 году их начинку окончательно уничтожили, все строения сравняли с землей бульдозерами, снаряды продали Японии для переплавки в новенькие Тойоты и Нисаны и, наконец, оставили измученную землю в покое. Теперь здесь живут радостные чайки, не знающие, что атолл «фонит» так же, как и печально знаменитый Эниветок.
- Здраустуйте, здраустуйте! Советски корабл, ответь Джонстон атолл! - нежданно проснулся 16 канал на непривычно излохмаченном русском языке с плохо скрываемыми нотками паники. Отвечать совсем не хотелось, но «Рейд» продолжил настырно взывать:
- Советски корабл, я вашь американски рюски. Атвэть!
Очень странно было встретить «земляка» на краю Ойкумены, поэтому пришлось ответить. Но по-английски:
- Джонстон, говорит Чарли Чарли Браво 493. Остаюсь на 16 канале. Прием.
Никакого радостного обмена не последовало - «американски рюски» перешел на привычный язык и деловито спросил:
- Чарли, подтвердите, что у вас нет намерения зайти в терводы Джонстона.
- Ни малейшего! - ответил я и хлопнул трубкой по аппарату. Было ясно, что у визави одна забота - убедиться, что «русский спецназ не высадится на берег».
Если бы он знал, что его ждет в ближайшее время...
А мы, полдня покрутившись вокруг атолла, встали носом на юг и побежали к экватору: к летучим рыбам, дню Нептуна и варным водам, рождающим ужасы ливневых дождей, повышенной температуры, пониженного давления и воздушных завихрений, превращающихся в огромные ненавидящие глаза богини Тайфунии Пасифики.
Через неделю, уже возвращаясь во Владивосток, мы узнали, что на Джонстон идет мощный тайфун, вынудивший эвакуировать весь персонал острова на Гавайи. Волны тогда перекатывались через атолл, заставив беженцев дожидаться возвращения две недели. И так было не раз - в 1994 году Джонстон, начиненный химической отравой, был брошен персоналом на целых семьдесят дней. И никакого русского спецназа не надо было, чтобы захватить этот остров Невезения.