Как рыбак рыбаку...

Север, как известно место от мировых центров цивилизации оторванное, очагами культуры и искусства сильно обойденное, да и чего греха таить, лишенное самых обыденных мест досуга. О Мурманске говорить не буду, место для Заполярья практически столичное, там даже театр полуразрушенный наблюдался, а вот остальные места, в особенности закрытые гарнизоны подводников, как правило, имели всего два очага культуры и отдыха. ДОФ и военторговский ресторан, у нас, к примеру, называемый «Мутным глазом». Что такое ДОФ любой военнослужащий знает, а название ресторана говорит само за себя. В советское время было немножко не так, точнее совсем не так. И каток зимами на озере посередь поселка заливали, и спектаклей из разных столичных театров лично я в то время больше, чем за всю следующую жизнь в ДОФе насмотрелся, но вот как умерла «руководящая и направляющая», так все разом и закончилось. Ну, сначала по инерции приезжали еще, пока политуправление флота это могло мало-мальски спонсировать, но постепенно вооруженные силы обнищали окончательно, и оказалось, что культурная благотворительность, в среде народных и заслуженных отсутствует как факт напрочь. По большому счету понятно все, времена рыночные настали, на жизнь зарабатывать всем надо, но как-то неприятно, когда любимый всеми, заповедный «машинист» Андрей Макаревич, узнав, что на его концерт в гаджиевском ДОФе продали всего штук пятьдесят билетов, концерт отменил, заявив, что бесплатно работать не будет. Он может и не знал, что нам третий месяц получку недодавали, да и не видел толпы гуляющих вокруг ДОФа в надежде, что их просто пустят, но все же какой-то нехороший осадок остался. Потом перестали и каток заливать, и детские площадки подкрашивать, а уж про новые фильмы в ДОФе к этому времени уж и говорить не приходится. И осталось народу тогда только общеизвестные формы досуга: выпить дома, выпить в гостях, просто выпить где-нибудь, осенью пособирать грибы и ягоды, ну и охота с рыбалкой. Ну, про выпивку все ясно и так, про охоту говорить тоже не будем, дело специфическое и затратное, хотя и о нем есть что вспомнить, грибы требуют отдельного повествования, а вот про рыбалку, точнее про всего одну рыбалку, вспоминаю всегда с улыбкой.
Сам я к рыбалке отношусь просто. Никак. Точнее очень люблю съездить с друзьями на рыбалку, но только в качестве приглашенного гостя, а никак не рыбака. Люблю лагерь обустроить, обожаю настоящим рыбакам шашлычок приготовить, так чтобы они только из лодки вылезли, а тут и я с дымящимися шампурами, ушицу смастерить из улова, но чтобы самому заковаться в резиновые сапоги, со всеми этими непромокаемыми накидками, штанами, дождевиками и прочими важными атрибутами, упаси господи. Максимум, для очистки совести простую удочку, чтобы ее с берега закинуть и пару раз в час проверить, не клюнул ли там кто сдуру, или стоя дежурным по ГЭУ, в летний полярный день, понежиться на пирсе, подергивая элементарной закидухой без всякой ожидания улова, а просто так, для созерцательности бытия. Ну, не вижу я в рыбалке той изюминки, которая других к себе привязывает раз и навсегда. Не дано. Но вот один раз довелось мне порыбачить так, что до сих пор считаю этот занятный эпизод одним из самых экстремальных случаев из собственной жизни...
Был у нас в дивизии один флагманский механик, зам НЭМСа, капитан 2 ранга Ташков Виктор Леонидович. Отличный мужчина, немалого ума, и механик от бога. С лейтенантов побродил по морям немало, десятка два автономок сделал, от ста грамм никогда не отказывался, но и лишнего на грудь не принимал, начальство уважал, но ни когда перед ним не стелился, подчиненных зря не трогал, но по делу спрашивал строго, умел посмеяться, но и порычать умел, короче говоря, именно тот человек, которого всегда хотелось бы видеть своим начальником. И было у Леонидовича только одна слабость. Рыбалка. Он о ней знал всё. И не только знал, но и умел. Где ловить, когда ловить, чем ловить, откуда погонят, а где разрешат, попросту был огромным практикующим экспертом по этой части. И если где-нибудь пари нем заводился разговор, в котором мелькал хоть намек на рыбалку, то можно было быть уверенным, что разговор при помощи Леонидовича будет переведен полностью на эту тему, и уже с нее не соскочит до конца.
За пару лет до этого случая, я провожая семью ранней весной на юг, умудрился довольно сильно простудиться, что для меня было нехарактерно, и почти неделю законно провалялся дома, с жесточайшей ангиной. Простудными заболеваниями я не болел с младших классов, благодаря, наверное, закаляющему гремиханскому детству, поэтому неожиданную простуду с высокой температурой переносил очень тяжко, с постоянным ознобом, и головокружением. Вот именно тогда, я, пытаясь ускорить выздоровление, вспомнил один старорусский рецепт. Простой и действенный. Вспомнил из книг, как в стародавние времена, лечились стопкой крепчайшей перцовочки, а потом часа два на коне по степи, чтобы вся дурь болезненная с обильным потом вышла. Коня и степи у меня под рукой естественно не было, и я решил их заменить простыми гантелями, а перцовку я решил сотворить сам. Где-то на антресолях откопал завалявшуюся пустую двухлитровую бутыль в оплетке, кажется из под болгарского сухого вина «Гымза», и приступил. Сначала натолкал в бутыль всех острых специй, что дома нашлись, благо готовить я люблю, и таковых дома всегда немало. В бутыль переместился перец горошком, несколько щепоток молотого перца, красный и душистый перец, кайенский перец, штучек шесть свежих красных остреньких перчиков, и под конец, немного подумав, я еще добавил пару ложек сухой горчицы, да и еще чего-то, уже всего и не помню. Все это я залил спиртом, доведенным из 96 градусного состояния, примерно до 75 градусного. Взболтал. Опустил бутыль в горячую воду, для ускорения процесса, и прождав пару часов, приступил к лечению. Скажем честно, отсутствие коня, я решил еще немного компенсировать количеством стопок, поэтому махнул не одну, а три, получил огнедышащий факел на всей внутренней трассе движения жидкости ото рта до самого нижнего клапана, и схватился за гантели, принципиально не запив этот кошмар водой. Хватило меня минут на пять, после чего я и правда покрытый потом, как после бани, рухнул на кровать и заполз под одеяло. Правда сразила меня не усталость, а самое банальное опьянение. Видимо ослабленному болезнью организму хватило и этих трех стопок, а вкупе с физкультурой, эффект оказался убийственным. Но надо отметить, что утром я проснулся в гораздо лучшем состоянии, чем вчера, и даже практически без температуры. Отдав должное действенности старорусских рецептов, я тем не менее, убрал эту бутыль подальше на антресоль и благополучно о ней забыл.
Через два года, так же весной, так же отправив семью на юг, я зачем то полез на антресоль, и обнаружил этот забытый мной алкогольный эксклюзив. Мы как раз собирались в очередные моря. Сценарий был понятен и привычен. После ввода ГЭУ мы обязательно простоим в базе пару дней, что само-собой повлечет массовый исход «люксов» на берег, а нам не останется ничего другого, как втихомолку опрокидывать рюмки, по причине полной невозможности схода при работающей установке. Вот я и решил, что такой напиток, обязательно поможет «скрасить» эти часы ожидания, и прихватил бутыль с собой на борт, не удосужившись попробовать, во что превратился этот напиток за два года.
Ввод ГЭУ проходил по штатной схеме. Мы знали, что сегодня никуда не уходим, а все «люксы», постоянно теребили пульт глупыми вопросами в ожидании когда наконец, эти механические силы заведут свою установку, и они, дождавшись «Боевой готовности N 2», как тараканы разбегутся по домам. Но мы не сильно спешили. Лично командир не торопил, да и на борт контролировать ввод ГЭУ прибыл капитан 2 ранга Ташков, который суетливость не любил, и убедившись, что все идет по плану и правильно, расположился на пульте, многозначительно поглядывая на комдива раз. Комдив, «майор» Телков, назначенный на должность совсем недавно, все прекрасно понимал, но будучи довольно долго оторванным от действующего флота заводским ремонтом, откровенно трусил предложить заместителю НЭМСа прогуляться к себе в каюту, где и предложить тому грамм сто пятьдесят, просто ради уважения. Телков все время отводил взгляд от требовательных глаз Леонидовича, и все время пытался тому поведать о проблемах с испарителем 9-го отсека.
На удивление, именно из-за этих самых проблем, в этот день, вопреки правилам, первым в действие вводили левый борт. Я, усадив на свое место лейтенанта Порехина, и он не спеша, согласно правил, в обучающем режиме, под моим чутким руководством, за несколько часов ввел установку в действие. Потом оставив лейтенанта заполнять журналы, я с чувством выполненного долга отправился в 5-бис отсек поужинать. На ужине в кают-компании были только «механические» офицеры, старпом и еще несколько еще не успевших сбежать на берег «люксов». Тут-то за столом, я и предложил нашему киповцу старлею Васе Горошку, командиру 2-го отсека капитан-лейтенанту Шурке Нахимову, и дежурному связисту старшему лейтенанту Сереге Горлохватову опробовать своего напитка после ужина. Товарищи офицеры единогласно согласились, и даже не сменив кремовые рубашки на РБ, практически строем отправились ко мне в каюту. Там я разлил грамм свою жидкость по стаканам, и мы не тратя время на глупые разговоры, чокнулись. Тут я и понял, что сильно ошибся, не попробовав перед этим свой лечебный эликсир, хотя бы на язык. Эффект был шокирующим. Два года выдержки, превратили мою перцовку в некое подобие огненной лавы, обжигающей и уничтожающей все на своем пути. Я покрылся потом как тюлень, и не смог вдохнуть воздух секунд тридцать как рыба ловя воздух ртом, и роняя слезы на стол. На всех других участвующих в распитии, напиток оказал примерно одинаковое действие. Горлохватов, схватил газету, и усиленно махал ей, стараясь загнать побольше воздуха в ротовую полость. Горошек, попросту схватил, еще не успевший остыть до конца чайник, и в несколько глотков, допил еще довольно горячую воду, а самый закаленный и невосприимчивый Шурка Нахимов, только сильно побагровел, а его лысая голова обильно покрылась каплями пота размером с виноградину. Он же первым нарушил молчание.
- Да...мать вашу... Борисыч, это что за братоубийственный напиток?
Я, прокашлявшись, изложил историю его появления.
- Крепкая штука...- с уважением сказал Нахимов.
-Пойду, переоденусь, а то вся рубашка мокрая...и перекурить надо.
Старлеи, до сих пор хранящие болезненное молчание, кивнули в ответ, и разошлись переодеваться.
В курилке, они уже обрели речь, и очень разгорячено высказали свое мнение по поводу выпитого, причем, как мне лично показалось, Горошку, эта доза уже прилично двинула по мозгам. Один только Нахимов, восхищался моим «напалмом», а под конец, даже предложил пойти и шарахнуть еще по одной. Старлеи энергично отказались, я тоже, и тут Нахимову пришла в голову грандиозная идея.
- Борисыч, там на пульте Телок, Леонидычу стесняется налить. Точнее боится. Может ты Леонидыча позовешь к себе в каюту, он мужик нормальный, а то обидится еще...
Мне эта идея пришлась по душе. Леонидыча я очень уважал, и по моря с ним немало пошатался, да и выпивал с ним, так что, покинув курилку, я прямо из отсека связался с пультом ГЭУ, и пригласил Виктора Леонидовича к себе в каюту.
Ташков пришел быстро, и мы закрылись в каюте втроем. Я, он и Шурка Нахимов. Тут и выяснилась причина нестандартного поведения зам НЭМС. Оказывается он с завтрашнего дня в отпуске, сюда пришел лишь по личной просьба самого НЭМСа, а поэтому свое правило, выпивать только после ввода, на сегодня он отменил. Его можно было понять. Последний раз в отпуске он был почти полтора года назад, устал чертовски, и просто хотел отдохнуть. А так, как жену отпускали в отпуск только через месяц, то флагманский просто предвкушал, как он все это время отдастся любимой рыбалке, не спеша и не боясь внезапных вызовов на службу, а потому и расслабился.
Первую стопку флагманский опрокинул вместе в Нахимовым, не замечая ироничных взглядов того. Я от алкоголя отказался, сославшись на то, что скоро на вахту, заслужив тем уважающий взгляд Леонидовича, и насмешливую улыбку Нахимова. Они выпили. Несколько секунд флагманский задумчиво смотрел в потолок, а потом поцокав языком, изрек:
-Забористый напиточек. Откель родом, сия живая вода?
Я объяснил.
- Лечебная значит? Бальзам... Ну, Нахимов, еще по одной?
Шурка, не ожидавший от флагманского такой прыти и невосприимчивости к моему зелью, автоматически согласился, и они выпили еще по одной. После чего Нахимов, продышавшись, тоже отказался пить, вспомнив внезапно, что мы все-таки на борту с работающей установкой.
А потом, подождав еще пару минут, все же спросил Ташкова.
- Виктор Леонидович, а как вам напиток Борисыча?
Ташков поднял бутыль на уровень глаз, и обозрев желтоватую жидкость, которой оставалось еще не менее литра, мечтательно ответил.
- Хороша табуретовка...Ты Борисыч мне рецептик напиши...обязательно поставлю...
А потом, внезапно сделавшись серьезным, как на строевом смотре добавил.
- Так, мальчики. Вам еще вахту бдить. А я Борисыч, с твоего разрешения, еще у тебя посижу. Глядишь, и добью всю твою настоечку до конца. Мне сегодня спешить некуда.
Тут бы мне кивнуть и уйти, но я неосторожно выразил сомнение в том, что этот напиток можно выпить в таком количестве и не умереть.
- Борисыч, не надо сомневаться в стойкости и здоровье заслуженных офицеров. Давай-ка так: если я это зелье допиваю, то ты после море со мной на рыбалку пойдешь. На селедку. Идет? А не смогу...гм...гарантирую год, никуда не прикомандировывать, и никого на выходах в море тобой не заменять. Ну как, офицер Белов, спорим?
Я опять сдуру согласился, и потный от торжества момента Нахимов перебил нам руки.
Флагманский слов на ветер не бросал, и начал спокойно и деловито, не забывая, расписывать прелести северной рыбалки, употреблять дозы моей перцовочки одну за другой. Сначала я считал себя безусловно победителем, но постепенно, глядя на то, как Леонидович поглощал напиток, уверенность постепенно спадала. Когда в бутылке осталось чуть более четверти, меня срочно вызвали на пульт, и я бросив флагманского в каюте, умчался к любимому креслу, оставив того, добивать остатки «огненной воды». Минут через тридцать Ташков появился на пульте, красный как свежесваренный рак, но на удивление трезвый, и подмигнув мне, констатировал:
- Рыбалка за тобой, Борисыч...я ее приговорил....
Потом флагманский расписался в журналах и созвонившись с механиком, отправился к тому в каюту, «на посошок». Больше я его в этот день не видел, а сменившись с вахты, обнаружил в каюте абсолютно пустую бутыль из под «Гымзы»...
За десятидневный выход в море, проигранный спор подзабылся, и вернувшись в базу, я уже совсем и не парился по поводу какой-то рыбалки, благо корабль надолго вставал к пирсу, а командир неожиданно для всех официально назначил меня врио помощника корабля, вместо убывшего на офицерские классы, капитана 3 ранга Широкого. Я сразу погрузился в расписания корабельных вахт, береговых нарядов, бесконечные списки личного состава, снятия и постановку на довольствие, и прочую хозяйственную деятельность экипажа, но не тут то было...
В ближайшую пятницу утром, после построения, командир отозвал меня в сторону, и заговорщицки наклонив голову, негромко сказал:
- Белов, на завтрашний ПХД назначь старшего вместо себя. Меня и старпома тоже не будет. Хотя нет...я лучше заму скажу прийти.
Вполне логично, я пришел к выводу, что и меня завтра не будет. Только вот где я буду, я еще не знал.
- Ясно, товарищ командир. А куда я...
- Ташков звонил. Просил тебя никуда не запрягать на завтра, да и вечером сегодня не задерживать. Не знал, Белов, что ты любитель рыбалки...
Вот тут-то я и скис. Хотя оставалась надежда, что Ташков меня сегодня найти не сумеет, и я спокойно отдохну эти выходные дома. Но и тут я ошибался. Буквально через час, на корабль, стоявший на 14 пирсе бодро прибыл флагманский, одетый в штатское, но от этого не выглядевший менее командно.
- Привет, Борисыч! Ну...сегодня идем рыбачить!
По его очень бодрому виду, я сразу понял, что откосить не получится.
- Здравия желаю, Виктор Леонидович...Место и форма одежды?
Ташков захохотал.
- Да ладно, Борисыч...я же знаю, что ты не рыбак. Амуницию я тебе принесу. Оденься потеплее, возьми перекусить что-нибудь. Лучше хлеба и консервов. Остальное я сам принесу. Значит так. Идем в ночь. Встречаемся у 15 пирса часиков в 10 вечера. Я пошел.
Ровно в 22.00. я стоял у 15 пирса, единственного пирса, к которому можно было пройти спокойно, и без пропуска. Оделся я потеплее, несмотря на уже довольно солнечные и относительно теплые для Севера майские дни, даже напялил высокие резиновые сапоги, взятые напрокат у соседа Гены. Смирившись с неминуемым, я даже как-то развеселился, представляя себя стоящим на берегу в этих резиновых чудовищах, с огромной удочкой в руках и дымящейся сигаретой в зубах. Но реальность оказалась покруче. Минут через десять подъехал Ташков на своей «шестерке» и начал сноровисто выкидывать из салона автомобиля, всевозможные мешки и снасти. Я с тихим ужасом наблюдал этот процесс, пока флагманский не закончив выгрузку имущества, дал команду навьючиваться и идти на пирс. Оказалось, что и тут флагманский подсуетился. На пирсе стоял один из рейдовый буксиров, где его как оказалось ждали. И как только мы поднялись на борт, буксир ходко отвалил от пирса и понесся куда-то между островков вглубь губы.
- На Борисыч, облачайся. -Ташков протянул мне один из мешков.
- Размер вроде твой.
Я извлек из мешка одежду. Это был самый обыкновенный корабельный костюм химзащиты, который, правда отличался от сухопутного ОЗК как танк от велосипеда. И резина поэластичнее, и покрепче, и лишних отверстий нет, и одевается, как нормальный комбинезон с подтяжками. Правда вот стоил он дорого, начхимы хранили такие костюмы, как золотой запас Родины и достать его было довольно сложно. Судя по тому, что сам флагманский переоделся в такой же, проблем с этим добром у него не было.
- Ну, Пашок...план такой. Сейчас нас ребята на у той стороны залива высадят. Сейчас накачаем лодку, и как они отойдут обратно, выгребаем вот сюда... -Ташков показал рукой, как раз на то место, надо которым сейчас проходил буксир.
- Часиков до пяти работаем. Потом обратно, и ждем на берегу. Под утро нас заберут обратно.
Мне почему-то во все это сразу не очень поверилось, но делать было нечего, и я обреченно, словно проститутка перед неизбежным соитием попытался улыбнуться, и даже вполне энергично кивнул головой.
- Виктор Леонидович...я...
- Мы здесь Пашок, не на строевом смотре...на рыбалке все равны...либо Витя, либо Леонидович, но лучше Витя...мы же механические офицеры, в конце-концов?
С этим утверждением, я вынужден был согласиться, и уже более уверенно кивнул головой.
- Викт...Леонидович, а почему тебя так зациклило позвать меня на рыбалку? Мы с тобой вроде и...да не было ничего с этим связанного...
Ташков ухмыльнулся.
- А просто так...верь - не верь...
Я поверил. Да и что оставалось делать? После облачения в рыбацкие «скафандры», флагманский вытащил из огромной сумки лодку, по внешнему виду, тоже попавшую к Ташкову из военных закромов Родины, и начал ее накачивать ножным насосом. Лодка постепенно принимала нужную форму, и с каждой секундой в моей голове росло и крепло чувство панического страха. Оказалось, что когда смотришь с берега, на рыбака сидящего в этом резиновом плавсредстве, ощущение его надежности и защищенности, гораздо выше, чем при личной подготовке к посадке в нее. Я конечно не запаниковал, но не постеснялся на всякий случай поинтересоваться в Ташкова некоторыми нюансами.
- Леонидыч...а тут вообще ловить разрешается? Нас тут никакая рыбоохрана за жабры не возьмет?
Флагманский равномерно двигающий ногой, ответил сразу, и как-то спокойно:
- Может, конечно. И документы, и разрешение потребуют, даже заарестовать могут...Но Пашок...мы же будем ловить там, куда ни одна рыбоохрана без специального разрешения, даже за деньги не полезет... Мы же подводные войска республики!!! Не бзди!!! Идем секретным фарватером!
Буксир сбавил ход, и замедляясь начал медленно дрейфовать к одному из мелких островков.
- Леонидович! Готов?- спросили с мостика буксира.
- Готов!
-Давай, спускайтесь на воду. Утром, часиков в пять-шесть подберем здесь же.
Ташков кивнул, и когда буксир остановился, мы спустили на воду лодку и спустились сами.
Я никогда не был любителем экстрима, но наконец устроившись в лодке, понял, что за ощущения испытывают люди первый раз прыгающие с парашютом, или занимающиеся скалолазанием. Лодка, на борту буксира, ни смотря ни на что, казавшаяся довольно большой, неожиданно оказалась маленькой и очень низкой, после того, как в нее опустили свои задницы два флотских офицера. И теперь сидя на продавливающимся под нашим весом дне лодки, и ощущая собственным задом, десятки метров глубины под ним, я испытал очень сильные чувства, по большей части панические. А если учесть и то, что осевшая под нашей тяжестью лодка оказалась в воде в таком положении, когда над уровнем воды возвышались только наши плечи, а сами мы были, словно подвсплывшая субмарина в позиционном положении, то я как-то еще более напрягся. Подождав, пока мы отгребли на безопасное расстояние, буксир развернулся и умчался прочь, а мы остались болтаться метрах в 70 от островка. Ташков, сноровисто достав из-за спины якорь, метнул его за борт, и сразу же порывшись в одном из мешков, вытащил оттуда неизвестный мне прибор, оказавшийся рыбацким эхолотом. Пока он напряженно выискивал косяки рыбы в глубинах, я курил, ощущая как под моим задним местом, лениво колышутся воды губы Ягельной, и убеждал себя, что все в порядке. Потом обнаружив косяк какой-то живности, флагманский поднял якорь, и мы еще минут двадцать хаотично перемещались вокруг островков при помощи весел. Наконец этот дрейф закончился, и мы снова опустили якорь.
- Стоп машина!- весело скомандовал Ташков.
- Под нами не треска. Под нами сельдь молоденькая. Мировой закусон после засолки. Ходит кругом. Ловить просто и ненапряжно. Делай как я!
Леонидович снова порылся в своем безразмерном бауле и извлек оттуда две самых обыкновенных закидухи, с рядом крючков по всей длине и грузилом на конце.
- Пашок. Просто кидаешь, ничего не наживляем, поводил немного, и резко дергаешь вверх. Сразу вытаскивай. Результат гарантирую. Поехали...
Сначала у меня ничего не получилось. Рыбак я никакой, и поэтому первым естественно поймал самого себя за воротник. Но потом, присмотревшись к действиям Ташкова, с самого первого раза вытащившего пяток сверкающих селедочек, я въехал в процесс и дело пошло. Судя по всему косячок под нами гулял немаленький, потому - что даже у меня, через десять минут, молоденькие трепыхающиеся рыбки начали висеть практически на каждом крючке. Дергая закидуху раз за разом, разгоряченный удачным началом, Ташков, между делом рассказал, что рыба- живность неглупая, но до жратвы охочая. И поэтому именно в этом месте по его просьбе, мужики с буксира, уже неделю сбрасывали в этом месте пищевые отходы, которые в свою очередь, он лично забирал каждый вечер со своего бывшего корабля после ужина. Натуральным образом прикормленная рыба, возвращалась еще несколько дней на одно и то же место, даже после того, как сбрасывать еду прекращали. И охочая до пищи сельдь ходила таким плотным строем, что ее надо было просто подсекать, что мы и делали сейчас с огромным энтузиазмом. Уже час мы сидели не просто в лодке, а по пояс в трепещущейся массе небольшой рыбешки, после чего флагманский дал команду на перекур. К этому времени, захваченный процессом, а главное достигнутым результатом, я проникся к рыбалке огромным уважением, абсолютно успокоился, и чувствовал себя, минимум старпомом на сейнере. Мы закурили. И тут мой организм, до того даже перегревавшийся от постоянного движения, вспомнил, что за бортом вода не выше 4-5 градусов, и напомнил об этом через мочевой пузырь... Мне неимоверно захотелось, как называется, по маленькому...
Как известно всему цивилизованному миру, справлять малую естественную нужду сидя, очень органично получается у женщин, для чего и унитаз не особо нужен. Задрала подол, спустила трусишки, и струйку на травку... Мужчина, сидя на унитазе тоже все сделает образцово, но для этого надо как минимум расстегнуть ширинку. Но самое естественное для мужчины, это гордо выпрямиться во весь рост, расставить ноги на ширину плеч и блаженно улыбаясь восходящему солнцу, оросить матушку Землю... Ничего подобного рядом не наблюдалось. Но желание с каждой минутой хотелось все нестерпимее. Я даже на какой-то миг пожалел, что с насмешкой относился к памперсам, которые, как известно пару литров держат, без проблем. Наверное все это было белыми нитками написано у меня на лице, и Ташков поинтересовался, что за внутренние противоречия меня грызут.
- Да ...отлить бы...
Ташков, для которого кажется в этом мире проблем не существовало вообще, хохотнул.
- Да все нормально Пашок... становись на колени и мочи! Главное не наклоняйся сильно...а то искупаешься...бл...по полной...еще конец отморозишь!
Сначала я встал на колени, что не получилось с первого раза, по причине мягкой податливости резинового днища лодки. Да и толстенный слой трепещущейся селедки, которая скользя под коленями, никак не давала возможность найти более или менее устойчивое положение, тоже не придавал уверенности. Когда я наконец нашел сомнительную, но все же точку опоры, оказалось, что для того, чтобы добраться до своего детородного органа мне надо было самое маленькое, так раздеться по пояс. В резиновом химическом облачении ширинка отсутствовала абсолютно, без всяких намеков на ее существование как детали одежды. В итоге, добравшись до самого важного для мужчины органа, я был мокрый как молодая и глупая нерпа от пота и затраченных усилий. Дальше стало еще веселее. Когда, наконец, мое мужское достоинство увидело свет, появилась новая проблема. Чтобы завершить процесс, стоя раскорячившись на коленях, мне бы не хватило напряжения всех сил организма, чтобы выдавить из себя струю, способную преодолеть барьер в виде борта лодки. Поэтому пришлось и правда упираясь коленями в борт, наклоняться и балансируя над водой, одной рукой удерживать спадающее спецоблачение, другой направляя струю так, чтобы ни капли не попало в лодку. Это слава богу мне удалось, но попытавшись по привычке стряхнуть последние капли, я не удержал равновесие, и просто напросто плюхнулся на дно лодки прямо в сверкающую чешуйками кучу выловленной селедки. Молодая рыбешка на мою беду была очень живуча и подвижна, и наверное очень любопытна, потому что пока я принимал положение, в каком мог привести себя в порядок, небольшая стайка, умудрилась проникнуть в мои незастегнутые одежды, и очень живенько рассредоточиться всюду, вплоть до трусов. Еще минут пятнадцать, под радостный и зажигательный смех флагманского, я выуживал улов отовсюду, выдирая юрких рыбешек, чуть ли не из собственной задницы, и когда наконец вернул себя в первоначальное состояние, был обессилен и выжат по полной программе, и больше уже ничего не хотел.
Насмеявшись надо мной вдоволь, Ташков неожиданно стал серьезным, и снова взял в руки эхолот. Оказалось, пока мы «веселились», косяк переместился, как по глубине, так и по горизонтали, а потому срочно был выбран якорь, и мы, как потом оказалось, на наше счастье переместились в другое место, которое оказалось метров на двадцать ближе к островку. Там флагманский, снова проделав манипуляции с эхолотом, размотал леску на наших закидухах, пояснив, что рыба теперь у дна. Мне после всего, собственно была уже по барабану рыбалка, но тем не менее, я послушно закинул вместе с Ташковым закидуху, и начал подергивать ее, в душе ожидая конца мероприятия, и даже пытаясь поглядывать на часы. На новом месте клёв сначала как-то не пошел, но постепенно дело пошло, и к нашим старым рыбешкам начали добавляться свеженькие. Наконец ненасытный на ловлю Ташков, оглядев лодку, почти под завязку заполненную рыбой, констатировал, что рыбалка удалась, и предложил мне перекурить, пока он как бы на посошок, забросит донку, может чего и хватанет, а уж после можно будет швартоваться к островку ждать буксир. Я, ликуя в душе, торопливо опустил закидуху, и через пару минут вытащил свою последнюю в этот день селедку. Флагманский же, выудив из вещмешка донку, наживил ее крючки лежащей вокруг свеженькой селедкой, и кинул за борт. Мы закурили. Ташков явно был доволен результатами нашего похода, и просто сыпал шутками и прибаутками, по поводу моих злоключений. Потом Леонидович, выбросил окурок, и
соблюдая какой-то свой личный ритуал, очень долго водил рукой с леской вдоль борта, а затем резко дернул вверх. Но леска в этот раз не пошла так же легко вверх, как всегда.
- Бл...Пашок... что-то крупное!!! Сачок готовь!
Я начал судорожно копаться руками по дну лодки, стараясь нащупать среди рыбы сачок, а Ташков, захлебываясь слюной от предвкушения крупной добычи медленно, с видимым усилием тянул леску наверх. Шла она, судя по прикушенной губе флагманского, совсем не легко. И вот когда я наконец нащупал древко сачка, флагманский приподнявшись на полусогнутых ногах в лодке вытянул леску до конца.
За «кошку», на все три крючка которой, Ташков насадил по небольшой селедине, зацепившись клешней висели два громадных камчатских краба. Это членистоногое, выпущенное в восьмидесятых года в Баренцово море ради эксперимента, до такой степени обжилось в местных водах, что под корень извело некоторые образцы местной морской живности, и расплодилось в совсем уж неприличных количествах. И вот сейчас, два выдающихся представителя этого семейства, вцепившись клешнями в крючки, старательно и неторопливо потрошил наживку.
- Ни хрена себе, гаврики нам попались!!! Борисыч, заноси сачок, такие экземпляры грех бросать!!! Быстрее, бл...!!!
Но я ничего не успел сделать. Ташков, стоящий в лодке практически в позе орла, наверное от азарта, а может и от того, что не хотел отпускать добычу, попытался одной рукой держа леску, другой схватить, хоть одного краба за свободную клешню. Взмахнув рукой, он потерял равновесие, и шлепнулся на дно лодки. Один из крабов, отцепившись, шлепнулся мне на колени, а другой, которого флагманский все же умудрился схватить за клешню, тоже отпустил рыбину, и резко задергав всеми своими конечностями шарахнул своими шипами тому по руке.
- Ай, бл....!
Ташков разжал руку, и краб упал на борт лодки, с размаха распоров дергающейся клешней ее борт. Из пропоротой лодки со зловещим свистом пошел воздух.
- Мать твою!!! Борисыч, греби к берегу!!! Тут под нами метров пятьдесят не меньше...ёб...!
Я схватился за весла. До островка было метров тридцать, которые мне показались не меньше полновесной морской мили. Ташков, пытаясь зажать порез одной руками, другой силился вытянуть якорь, что у него получалось плохо, и через минуту лодка встала, не смотря на то, что я греб как раскочегаренный колесный пароход. Лодка, удерживаемая якорем, крутилась на месте, и флагманский осознав, что якорь не стоит собственной жизни, быстро извлек откуда-то нож, и полоснул по капроновому шнуру. Лодка сразу рванула вперед, довольно быстро погружаясь в воду, невзирая на все старания флагманского. Как я узнал потом, нормальные рыбацкие лодки, состоят из нескольких секций, и когда пробивается одна, другие позволяют оставаться на плаву. Такая была и у Ташкова, но в этот раз он взял двухместную, которая была позаимствована из каких-то военно-морских загашников, была большой и однокамерной, и которой он еще никогда не пользовался. И вот теперь, это резиновое плавсредство стремительно погружалось под весом двух здоровых мужчин и кучи отловленной рыбы. Наверное, никогда в жизни я не греб так яростно и вдохновенно. Крабы, предоставленные самим себе, копошились под ногами, а тот который упал на меня, так вообще принял мое тело за трамплин, для возвращения в морские глубины, и упорно пытался вскарабкаться мне на грудь. Второго краба Ташков, стоящий уже в совсем непонятной позе, тем не менее, умудрялся отбрасывать ногой с борта, чтобы он не сбежал. В пяти метрах от берега, лодку уже затопило до такого состояний, что наш улов начал выскакивать за борт, а мы сами практически находились уже не в лодке, а просто балансировали на одном большом резиновым блине. Уж и не помню, как мы карабкались по скользким, покрытым водорослями камням, вытаскивая лодку, но в итоге, когда наконец смогли перевести дыхание, и немного успокоиться, оказалось, что почти весь улов был спасен, а диверсанты крабы, обессилев от воздуха, тоже валяются рядом, лениво шевеля конечностями. В пылу бешеной гребли, я и не заметил, что упрямое членистоногое, штурмовавшее мою грудь во время гонки, практически в хлам порезало грудь моего резинового комбинезона, и я полностью промок от груди и ниже. Ташков, проведя экспертную оценку состояния лодки, констатировал, что ее легче выбросить, чем заклеить, так как, борясь с пробоиной, он совсем не заметил, что его экземпляр тоже оказался вредителем, хоть куда. Оказалось что пробоин в борту не одна, а несколько, и наше спасение можно объяснить только чудом, и той крейсерской скоростью, которую я умудрился развить, спасая наши жизни. Смех - смехом, но вода в мае на Севере редко поднимается выше 4-5 градусов, и проплыть пятьдесят метров в такой воде, да еще и завернутым в кучу, одежды представлялось мне лично маловероятным.
Потом мы часа три сидели на этом каменном пятачке, где не было ничего, кроме бакланьего помета и выброшенного волнами мусора. Флагманский, не потерявший присутствие духа ни на минуту, просто ухахатывался , вспоминая нашу аварийную тревогу, да и я не смотря на то, что начал понемногу замерзать, тоже смеялся от души, представляя как это выглядело со стороны. Потом, Ташков загадочно заулыбался.
- Знаешь Борисович, а ведь я тебе сюрприз приготовил...чуть не забыл...
Я даже не удивился. Сюрпризов в этот день у меня было с избытком.
- И какой... Леонидыч?
Ташков заулыбался во весь рот.
- Сейчас узнаешь...давай вот сюда, тут камень поровнее...подкрепится надо, да и согреться не мешает....
Импровизированный стол накрыли на самом плоском камне найденном на островке. Тушенка, бутерброды, вареная картошечка в мундире, и две фляжки извлеченные Ташковым из рюкзака.
- С какой начнем, Борисыч?
Я ткнул не глядя.
- Попал!!!- снова заразительно засмеялся Ташков, и открутив крышку протянул флягу мне.
- Начинай...
Я выдохнул, и сделал большой, на сколько возможно глоток. Это была моя перцовка. Я узнал ее и по незабываемому вкусу, и по тому, как мгновенно обожгло мне горло, да и слишком заразительно хохотал Леонидович, глядя на мое побагровевшее лицо.
- Вот, вот...потеплело? Я как ее у тебя попробовал, сразу понял, что такой напиток на рыбалке само оно!!! Ты как ушел, я сразу ее и перелил...ха, ха, ха...я ж не самоубийца...давай, я тоже хлебну...
Я протянул ему флягу. Моя перцовка и правда показала отменные согревающие качества. Никакого холода уже не чувствовалось, а стало жарко и даже как-то уютно, и я потянулся к банке с тушенкой...
Когда за нами пришел буксир, мы заканчивали третью, уже мою фляжку, и наш смех разносился над утренними водами звонко и далеко. В ту ночь нам повезло с погодой, и утро тоже выдались тихое и безветренное. Процесс «согревания» зашел так далеко, что флагманский долго стоял перед своей машиной, решая, садится или не садится за руль. В итоге мы все же уехали в поселок на его машине, за рулем которой сидел его знакомый с буксира, а мы на заднем сиденье вовсю братались с флагманским, вытряхивая последние капли из опустевших фляг.
Дома, я целый час плескался в душе, отколупывая присохшие прозрачные селедочьи чешуйки из самых невообразимых мест, а потом, следуя рецептуре флагманского засолил свой улов, сварил своего краба, которого употребил с завалявшимся в холодильнике пивом и упал спать до вечера. Больше на рыбалку в море я не ходил ни разу. Каждый раз встречаясь, как по службе, так и просто мы с Ташковым со смехом вспоминали наш рыболовецкий вояж, но каждый раз я спокойно, но твердо отвергал приглашения на новую рыбалку, и максимум до чего опускался, так это до ловли с пирса во время воскресных вахт. И все-таки, как рыбак рыбаку скажу: селедочка и правда получилась - пальчики оближешь...

Честерман стоял на возвышенной площадке на переднем краю компасной платформы. Перед ним находился компас, а у левого плеча - переговорные трубы в гидролокационный пост и рулевую рубку. У правого плеча торчали переговорные трубы в радарную рубку. Позади него находилась рубка асдика и переговорная труба, которая связывала офицера-акустика с бомбометами. Вдобавок акустик имел под рукой микрофон громкой связи. Поэтому приказ, который отдавал акустик, дублировался громкоговорителями. Луны не было видно, и море оставалось спокойным. Густой туман, который встретили дальше к западу капитан 2 ранга Брюэр и 1-я группа поддержки, поредел и превратился в жидкие клочья. Внезапно ожила переговорная труба из радарной рубки. Начальник поста сообщил: «Подводная лодка по пеленгу 30 градусов, пытается выйти на правый траверз». Через минуту: Подводная лодка по пеленгу 170 градусов». Еще через минуту: «Подводная лодка по пеленгу 185 градусов». Эти 3 подводные лодки шли строем фронта.
Честерман отдал приказ повернуть на них. Из рубки асдика запросили: «Должен ли я подключить громкую связь?» Решив, что речь идет о громкоговорителе, Честерман ответил: «Да». Но вместо этого был подключен динамик асдика, и все услышали верещание приближающейся торпеды и скороговорку оператора: «Торпеда идет, сэр». Честерман признался: «У меня внутри все похолодело. Я прижался к переговорным трубам, чтобы матросы не заметили, как у меня подогнулись колени».
Но припадок страха длился недолго. Одна из переговорных труб театральным шепотом отдала приказ, юмор которого до Честермана не дошел: «Надуть спасательные жилеты». Наблюдатель на правом крыле мостика заорал: «Торпеда справа!» Ему в унисон откликнулся наблюдатель с противоположного борта: «Торпеда слева!»
Затем все стихло. Слышались только удары волн о борта «Сноуфлейка». Буквально все моряки затаили дыхание. Воздух буквально искрился от напряжения, а потом раздался голос оператора асдика: «Торпеда прошла, сэр». И тишина взорвалась припадком легка истерического смеха, как только переговорная труба приказала: «Спустить спасательные жилеты».

Рональд Сет
"Самая жестокая битва
История конвоя ONS-5"

Сухо, тепло и уютно...

Как известно, должность первого и второго управленца на подводной лодке, как уважаема, тяжела и ответственна, так и вполне спокойна, нетороплива и даже выгодна. С одной стороны, ты не имеешь практически никакого заведования, кроме как вахтенного журнала, ручки, кресла и сейфа под запасы чая, сала и печенья. Твоя сдача корабля другому экипажу происходит по сценарию совершенно недоступному другим управленцам. А заключается он скорее в неторопливой и дружеской беседе со сменщиком, в процессе которой ты просто рассказываешь ему, что к чему, демонстрируешь вахтенный журнал с расчетом подъема решеток для следующего ввода ГЭУ в действие, передаешь пультовской чайник из рук в руки, и заканчиваешь все это кулуарным банкетом в каюте. А в это время, все остальные управленцы, являющиеся по совместительству еще и командирами отсеков заняты совсем другим. Они лихорадочно ищут замену утерянному или украденному водолазному белью, судорожно пересчитывают аварийный инструмент, и даже тащат из дома консервы для добавления в съеденный в голодный час аварийный запас пищи и припрятанные на «черный» день запасные баллоны для идашек. Меня на самом деле, всегда удивляло то, что наш могучий Военно-Морской Флот почему-то, никогда не имел достаточного запаса топоров и кувалд, и что еще удивительнее самых обыкновенных деревянных брусов и досок, из-за чего каждая передача отсека превращалась в какую-то ярмарку плотников и столяров. Но сейчас не об этом. А вот в море, первый и второй управленец, и надежда и опора, а заодно еще и пробка и попросту затычка. Как говорится, отстой вахту за себя и за того парня. На предмет того, как в море подводник должен стоять вахту, а как отдыхать, существует такое огромное количество приказов и директив, что даю голову на отсечение, что даже самые опытные ревнители букв военного законодательства из отделов устройства службы не знают их всех до конца. Но знаю точно, из некоторых первоисточников, что самые правильные и нормальные были изданы, а потом хоть и забыты, но что самое удивительное не отменены, в период зарождения нашего атомного флота. Нынешнему поколению подводников, о них лучше и не знать. И что всплытия на сеанс связи должны быть не по тревоге, а силами боевой смены, и что разводы вахты в море не предусмотрены, и что операторам, управляющим реактором перед вахтой ни в каких общекорабельных мероприятиях участвовать нельзя, а надо спать и только спать, после чего обязательно выпить перед заступлением стакан натурального кофе. И даже в базе никаких старших на борту не предусмотрено, а царь и бог корабля в это время дежурный по ПЛ и никто другой. В те былинные годы, никто из флотоводцев наверное, и не предполагал, что малую тревогу на подводном крейсере, в недалеком будущем будут делать тоже по тревоге. Слава богу, хоть по учебной... Вообщем, много разных чудес, всего и не упомнишь. Так вот в море, первый и второй управленец стоят вахты за всех. Свою отстоял, и беги галопом поесть и перекурить. Можешь ведь и не успеть. Учебная тревога еще понятно, а вот любая приборка, занятие по специальности, да мало- ли всякого случится, и сразу бегут управленцы на пульт подменять командиров отсеков. А те уже не спеша, с чувством собственного достоинства разбредаются по кораблю, успевая и перекурить, и даже посопеть в ватник в отсеке, пока личный состав порядок наводит. Так и приходится почти каждый день управленцам вместо восьми часов минимум 12 стоять. А если кроме ежедневных плановых «войн», тревог и приборок добавить еще и какое-нибудь всплытие на сеанс связи под перископ, то могут и все часов 16 получится. А уж если корабль вышел задачи сдавать, да еще и со штабом на борту, который просто по должностным обязанностям «крови» желать обязан, то бывало и по 20-22 часа...
Задачи в том году мы сдавали тяжело и со скрипом. То ли командир со штабом перегрызся по неведомым нам причинам, то ли нас решили на всякий случай взнуздать по самой полной программе, но все береговые задачи мы сдавали только с третьего захода, а уж когда приступили к сдаче морских задач, то тут начался сплошной кошмар. На десятидневный выход в море с нами пошли, судя по всему, все кого смог мобилизовать штаб дивизии, начиная от практически всех флагманских заканчивая самим комдивом. Даже наш НЭМС, позабыв на время возрастную мигрень и ревматизм, тоже загрузился в прочный корпус, и поделил с механиком каюту на двоих, что подразумевало под собой, что самому хозяину каюты спать не придется. Так оно и случилось. «Бой с тенью» начался сразу после выхода корабля из Кольского залива. Такой безумной круговерти сменяющих одна за другой тревог я еще не видал. «Каштан» просто раскалялся и негодовал от количества, да и качества отдаваемых в него команд. « Учебная тревога для прохода узкости... учебная тревога для погружения корабля... учебная тревога для приведения корабля в усиленное походное состояние...учебно-аварийная тревога для проведения малой приборки...учебная тревога для проведения зачетного развода вахтенной смены...». Тревоги шли и шли, слившись, по сути, в одну бесконечную и самое главное неотменяемую тревогу. Даже приемы пищи сопровождались опусами типа «...не снижая боевой готовности и не покидая боевых постов, экипажу ужинать! Первая и вторая смены остаются на боевых постах, третьей смене ужинать...». Флагманские метались по кораблю, словно борзые в погоне за ранеными зверями, проверяя все, что только возможно было проверить, и на каждом подведении итогов дня в центральном посту, вываливали на экипаж ушаты помоев, которые мы сразу же доблестно бросались устранять. Таким макаром, прошло пять суток, после я боялся закрыть на вахте глаза, ибо мог сразу провалиться в такой глубокий сон, что меня, наверное, не разбудило бы и торпедирование нашего корабля самым вероятным противником. Утром шестого дня, сверившись с журналом, мы с Башмаком подсчитали, что в среднем спали все эти дни не более трех часов в сутки, и что немного нам уже осталось, чтобы грохнуться лбами о пульт, и заснуть крепко и надолго, невзирая на все «войны». На удивление, после завтрака очередных катаклизмов не последовало, удивленный Башмак грохнулся спать в каюте, а я остался бдить вахту до обеда, надеясь, что и мне карта ляжет так, что я смогу сегодня хоть пару-тройку часов послюнявить подушку. Но, увы, мои надежды не оправдались. Прошедшая вполне спокойно смена с вахты, сменилась таким же обедом без гонок и «тревожных» трелей, а затем неожиданно под учебную тревогу объявили контрольное учение по осмотру корабля. И тут же по кораблю понесся «девятый вал», на самом гребне которого был сам отдохнувший командир дивизии. И уже через час, смотр был оперативно свернут, а в центральный пост начали спешно вызвать командиров боевых частей. А минут через двадцать вызвали и меня...
Судя по лицам начальников набившихся в центральный пост, осмотр корабля, подтвердил все самые худшие опасения командования. Корабль-клоповник, экипаж - разгильдяи, а квинтэссенцией всего этого разврата неожиданно оказался капитан 3 ранга Белов. Дело в том, что пробегая через реакторный отсек, наш адмирал, который кстати, был не чета большинству люксов, и ничего не боялся, неожиданно тормознул, и потребовал открыть ему аппаратные выгородки, чтобы их осмотреть. Вполне естественно, ему их сразу открыли, несмотря на умоляющие взгляды командира реакторного отсека, и в аппаратной левого борта, за чистоту которой ответственным являлся я, среди сверкающего титанового оборудования и прочих устрашающих ядерноопасных железок обнаружили пяток, аккуратно развешенных по поручням ватников. На этом осмотр корабля и был закончен, в центральном посту было устроено торжественное аутодафе, на которого закуску был вызван я, и как ответственный за содержание аппаратной левого борта, и тем более, как офицер хорошо знакомый командиру дивизии по нескольким совместным боевым службам.
- Белов! Ты когда в своей аппаратной последний раз бывал, а? Говори, говори...здесь все свои!
По большому счету в своей аппаратной я был ровно за день до выхода в море, и не просто так, а с белоснежной бязью в руках и с вспотевшей спиной. Механик, справедливо полагая, что штабные механики перед выходом в море не обойдут своим вниманием реакторы, заставил нас выдраить аппаратные по полной программе, что мы и сделали, с особой тщательностью и совсем уж неприличным прилежанием. После чего, прямо в процессе ввода установки в действие, аппаратные осмотрел сам НЭМС флотилии, и нашел всего пару мизерных дежурных замечаний. Но уверять в этом адмирала, жаждущего «крови» было бесполезно, и даже опасно, поэтому я виновато опустив голову, и стараясь придать голосу высшую степень виноватости пробормотал себе под нос:
- Виноват товарищ адмирал...закрутились с этими проверками...ну...упустил...
Адмирал торжествующе оглядел окружающих.
- Вот...бл...закрутились, да? У меня и штаба сложилось впечатление, что кораблем вообще не занимались, а тут мне говорят, мол, закрутились!? Что скажете командир?
Командир, стоявший рядом со своим креслом, на котором восседал адмирал, прокашлялся, и довольно уверенно, что он умел, ответил.
- Устраним товарищ адмирал! В самые кратчайшие сроки! Я думаю...
- Не надо думать товарищ командир! Надо работать! Думать за вас мне придется, судя по всему! Повторный смотр корабля назначаю на завтра! Белова, с вахты снять, и чтобы аппаратную лично выдраил! Сам проверю! Вопросы есть?
Адмирал встал с кресла. Командир хорошо поставленным голосом скомандовал:
- Товарищи офицеры!
Все вскочили, и адмирал что-то буркнув, вышел из центрального поста. Все сразу начали переговариваться, но командир наконец усевшись в свое кресло, в очередной раз потряс воздух.
- Ну что, военные...говорить долго не буду, комдив и так все сказал. Завтра повторный смотр. Личному составу запрещаю отбиваться. Свободные смены на наведение порядка. Механик, на левом борту двухсменка, Белова в аппаратную, и пока комдив не поставит ему лично зачет за ее содержание ему на вахту не заступать! Все свободны! Вахтенный офицер, через 10 минут учебную тревогу, для устранения замечаний по смотру корабля.
На нижней палубе, меня тормознул механик.
- Борисыч, как же вы обосрались с этими ватниками-то?
Я совершенно искренне ответил.
- Не знаю даже... ну, сейчас пойду в 7-ой отсек...узнаю.
Все выяснилось в три минуты. Капитан-лейтенант Бузичкин, командир 7-го отсека, которого на удивление обошла вся волна гнева обрушившегося на меня от злополучных ватников, объяснил все просто.
- Борисыч, мои орлы перед выходом в надстройке клапана проверяли по азоту, а там дождь лил. У них все ватники насквозь были. Я после того, как НЭМС аппаратные посмотрел, туда их и приказал повесить, чтобы побыстрее высохли. Ну откуда мне знать, что комдив туда попрется?
Я его понимал. В его словах резон был. По большому счету и по всем инструкциям, аппаратные выгородки вскрывались только с разрешения командира корабля, с записью в вахтенном журнале и опечатывались печатями. Но само-собой и ключи от аппаратных у командира отсека естественно были, и умением их открыть без участия центрального поста не повреждая печати, обладал каждый командир реакторного отсека. И то, что в аппаратной командир отсека шхерил что-то из имущества отсека, ни для кого тайной не было. Просто замордованный проверками не менее всех других, Бузичкин перед смотром забыл убрать ватники, и мы очень глупо попали.
Прозвенела тревога, и в реакторный отсек сразу принесся механик с командиром дивизиона. За ними прилетел старпом с флагманским механиком, после чего эта великолепная четверка устроила мне одному форменный развод на работы. Правда старпом, выросший до этой высокой должности из минёров в аппаратную не сунулся, а повертев головой, не переступая порога, согласился с выводом адмирала, что это бардак, и испарился в направлении носа. Флагманский Ташков, мужчина достойный, и не успевший обрасти штабными ракушками, облазил всю аппаратную, констатировал, что если бы не ватники, то все было бы отлично, весело обматерил весь штаб, представителем которого сам и являлся, и побрел курить в курилку. Правда предварительно, он посоветовал мне раньше срока не докладывать о готовности к смотру, что я и сам знал, и находиться постоянно в аппаратной, ибо адмирал такие вещи контролировать любил лично и по связи. Этого я не знал, и несколько расстроился, потому - что сидеть здесь все время в мои планы не входило. Механик что-то долго бурчал под нос, но особо не ругался, так как получить по заднице за аппаратную он просто не успел, по причине принятия всей тяжести вины лично мной, и лично на себя. Потом его вызвал в центральный пост командир, и механик с тем же тихим бормотаньем удалился из отсека, не забыв, правда, предварительно уже более громким и уверенным голосом доложить в центропост, что капитан 3 ранга Белов, уже весь в поту и мыле драит крышку реактора. Командир дивизиона, по причине недавнего нахождения в должности и еще пионерского возраста, в мой адрес вообще высказываться постеснялся, а просто ушел, пожелав мне удачи. Потом прямо с пульта, Башмак, судя по голосу, уже приготовившийся расплыться по пультовскому креслу бесформенной лепешкой, сонно и невнятно порекомендовал бросить все и идти в каюту, после чего отключился и больше на связь не выходил.. Последним из центрального поста рявкнул командир, больше для проверки моего наличия и очередной отработки командного голоса.
Когда вся эта организационная суета вокруг меня стихла, я еще раз прополз по всей аппаратной, и убедился, что убирать и правда совершенно нечего. Пыли, грязи, налетов от воды, и отпечатков резиновых тапочек нигде не наблюдалось. Аппаратная, на удивление, была девственно чиста, да и ватники уже давно вынесли и запрятали где-то в глубинах 5-бис отсека, так что, на сверкающей титановой палубе не было даже завалящей нитки. Окончательно убедившись, что делать мне тут абсолютно нечего, а сидеть придется довольно долго, я быстренько смотался в каюту и вернулся обратно со вторым томом Стругацких. Сначала я устроился на БП-65, изгнав провинившегося лично передо мной Бузичкина из кресла. Но вскоре сам был вежливо, но твердо выпровожен обратно в аппаратную «бубой» (старпомом по БУ) отправленным от греха подальше из центрального поста в отсеки проверять как в «тревожном» порядке устраняют замечания. «Буба» стал «маленьким» старпомом уже полтора года назад, но до сих пор не сдал в штабе Северного флота зачеты на самостоятельное управление кораблем. Вследствие этого прискорбного факта в море «буба» ходил «пассажиром», самостоятельно вахт не нес, и на каждом выходе вместе с командиром дивизии бывал им морально изнасилован по этому поводу до нервных колик. Командир из-за этого старался лишний раз убрать «бубу» с глаз долой из центрального поста, чтобы и самому не получить попутно за компанию. Сам «буба» в аппаратную соваться принципиально не хотел, но мой переход в нее проконтролировал лично, после чего отправившись проверять кормовые отсеки. Не успев решить, что делать дальше, я был сразу проверен из центрального поста командиром, который поинтересовался своим кавалергардским голосом, как идет чистка «конюшен», и едва дождавшись моего ответа, приказал аппаратную не покидать до его личной команды.
После этого я окончательно смирился с тем, что приговорен провести неизвестное количество часов именно здесь, и нигде более. Я естественно ничего не боялся. Это у большинства «люксов», не отягощенных даже минимальным знанием постулатов ядерной энергетики, одно только приглашение посетить 7-ой отсек вызывало массу противоречивых эмоций, легко читаемых на лице. Мы то хорошо знали, что получить дозу можно только в случае какой-то нештатной ситуации, или упаси боже ядерной аварии, а так, в режиме нормальной эксплуатации, уровень загрязнения даже меньше чем в пробке на Тверской в жаркий летний день.
Сначала я начал читать, но надолго меня не хватило. В аппаратной было довольно жарковато, и принимая во внимание, хроническое недосыпание последних дней, под воздействием тепла и монотонного шума механизмов, глаза у меня начали закрываться уже минут через десять. Еще полчаса я самоотверженно боролся со сном, а потом в голову пришла неожиданная и свежая идея. Быстренько метнувшись на БП-65, я дал команду одному из спецтрюмных принести мне из каюты парочку этих самых злосчастных ватников, после чего, договорился с Бузичкиным, что при появлении любого «лаперуза» из центрального поста, меня сразу предупреждать по «Каштану», желательно громким командным голосом. И сразу вернулся в аппаратную.
В аппаратной, я расстелил ватники прямо под «Каштаном», так, чтобы не вставая, можно было дотянуться до его гарнитуры, закрепил кремальеру люка так, чтобы он не был полностью закрыт, но и не открывался снаружи, и растянулся на ватниках. Я был уверен, что ближайшие пару часов меня никто не тронет. По опыту, расшугав всех, а меня просто неоднократно, командир будет до ужина поучать центральный пост, или вообще уснет в своем кресле. Адмирал уж точно посапывал в командирской каюте, а большой старпом, наоборот спал у себя, отдыхая перед заступлением на вахту в центральный пост. Все остальные проверяющие, измотанные непрерывными войнами, не меньше других, изобразив в начале бурную деятельность, тоже скорее всего, рассосались по каютам, ловя лишние минуты сна и покоя. Прикинув все риски, я принял решение, и растянувшись на ватниках в течение нескольких минут погрузился в объятья Морфея.
На ужин меня разбудил лично командир. Его стальной голос так загрохотал над головой, что вскакивая спросони, я чуть проломил себе голову об «Каштан».
- Белов!!!
Слава богу, у меня получилось ответить практически молниеносно.
- Я товарищ командир!
- Работаешь!?
- Так точно товарищ командир!
- Разрешаю покинуть место приборки и идти на ужин. После ужина сразу обратно.
И тут я набрался наглости.
- Товарищ командир, после ужина начинаю уборку непосредственно крышки реактора и приводов СУЗ. Не смогу сразу отвечать на вызовы из центрального поста.
Секунд тридцать командир молчал. Скорее всего, вспоминал, есть ли в нижней части аппаратной «Каштан».
- Добро, Белов!
И я отправился на ужин, с чувством глубокого удовлетворения констатировав, что умудрился проспать почти четыре часа.
После ужина, я как положено перекурил, подменил своего сменщика на ужин, и после всех этих манипуляций снова отправился в аппаратную, причем даже испытывая какое-то странное желание побыстрее в ней оказаться. Теперь я уже спустился вниз, так что, даже проникнув в аппаратную, меня было невозможно сразу узреть, и разложив ватники в свободное пространство между верхушками ЦНПК снова прилег. На сытый желудок, сон пришел даже быстрее чем в прошлый раз. Я кажется даже мигнуть не успел, как снова провалился в глубокое и крепкое небытие.
Свой вечерний чай я просто проспал. На пульте ГЭУ, принимая во внимание важность производимой мною «работы», решили меня не трогать. Бузичкин ушел заступать на вахту, и дернуть меня тоже скорее всего, просто забыл. Да и по сути своей не боевые мероприятия, продолжающиеся на корабле по бесконечной тревоге, всегда перерастают в нечто непонятное, а потому бестолковое времяпрепровождение всего затурканного экипажа, окончательно запутавшегося в командах следующих из центрального поста. Проснулся я от издевательского голоса Башмака, вещающего с пульта ГЭУ.
- Борисыч...ты там ветошь убирай. Барин встали, и на свежую голову решили по кораблю пробежаться.
Я посмотрел на часы. Было три часа ночи. Я проспал еще полных шесть часов, и чувствовал себя заново рождённым, бодрым и готовым на подвиги. Выскочить и отправить ватники обратно в матросские каюты было минутным делом, и к тому моменту, когда адмирал пробирался ко мне в аппаратную, я уже был внизу, с бязью в руках, и изображал усталую, но упрямую активность.
- Ну, как дела Белов!?
Стоя наверху, адмирал улыбался, той самой сурово-ироничной улыбкой любого полководца, который с удовлетворением видит, что его приказания исполняются именно так, как ему бы и хотелось.
- Заканчиваю, товарищ адмирал.
Командир дивизии постучал ладонью по ограждению
- Ну, вот скажи Белов, стоило это того? Почему вас обязательно надо пинками загонять к своему заведованию? Разве не проще было в базе, в спокойной обстановке вылизать все и с чистым сердцем закрыть и опечатать, бл...? Я же помню, ты когда лейтенантом был, у тебя в отсеке все блестело, а как чуть годками становитесь, так надо сразу кулаком вас...бл...да по сопатке!
Я, стараясь придать лицу пристыженное, но одновременно достойное выражение молчал. Выспавшемуся, а оттого благодушному адмиралу явно хотелось выговориться, и не в моих интересах было вступать с ним в дискуссию.
- Ну, что молчишь. Белов?
- Виноват товарищ адмирал.
Командир дивизии удовлетворенно кивнул головой. В этот момент, он мне почему-то напомнил великого педагога Макаренко, за считанные минуты перевоспитавшего матерого уголовника.
- Слава богу, бл... Ладно. Вижу, старался. Вот так всегда и должно быть! Опечатывайте аппаратные, командиру доложишь, что я допустил тебя на вахту.
И адмирал удалился.
Я естественно покинул реакторный отсек и лично доложил о результатах визита адмирала командиру. Тот тоже прочитал мне короткий, но несравнимый с адмиральским по артистизму и накалу страстей монолог, после чего отправил меня...спать. Моя вахта начиналась только через четыре часа, и хотя тревоги для подготовки к повторному смотру никто не отменял, про нее, судя по всему, забыл уже и сам командир. Я попил чая, перекурил, и так как уже просто не мог спать, лежал в каюте, листая книгу, и думал о том, что все-таки здорово, что на корабле для сна, кроме каюты, есть еще много мест, где сухо, тепло и вполне уютно...

Салютный взвод

Салют! Какие ассоциации вызывает это слово у человека?
Для любого гражданского - это праздник, застолье, безудержное веселье, шутки, женский смех, и как заключительный аккорд шумной официальной части, взрывающийся миллионом огненных красок - фейерверк!
Таково банальное видение мира человеком, которого Родина милостиво не лишила по достижению призывного возраста трогательной детской привычки смеяться в цирке.
Те же, кто в торжественно-роковую минуту пробубнил как заклинание "Я... гражданин... вступая в ряды ВС... клянусь... пусть меня постигнет..." тут же выстроят совершенно другой причинно-следственный ряд.
Применительно к нашему родному училищу - "Голландии" - это выглядит так:
...тренировки салютного расчета в свободное время, опостылевшие до одури инструктажи по ТБ, опять тренировки со стрельбой "условно", и самое раздражающее, да что там раздражающее! Бесящее своей неизбежностью - неувольнение в праздничный день!
И все это в сочетании со столь "милым" сердцу мегапостроением в выходной, с парадом, идиотской строевой прогулкой под грохот барабанов, с "задорным" перетягиваниям каната и всем тем, что в праздник делало нас такими похожими на взмыленых лошадей...
Все ближе красный день календаря!
Какие-то там (запамятовал уж - простите!) праздники. Стреляем с мола у Константиновского равелина.
Натренировались до автоматической одури, отстрелялись, приехали, сдали боезапас и салютную установку. Думали - навсегда! Через неделю во взводе "залет" - грубый дисциплинарный проступок, следом "дуплет".
Командование с нарастающим беспокойством осознает, что потенциал коллектива в области разгульного веселья далеко не исчерпан! А тут опять красный день накатывает листом календаря!
И опять салютный взвод выпадает на нашу роту!
Наивные, юные души! С детской верой в справедливость я и мои однокашники наивно полагали, что минует наш чаша сия! Планы строили, кое-кто даже о "сквозняке" (увольнении с субботы на воскресенье) размечтался... Короче, на самотек не пустили - деньги собраны, спиртное закуплено, девушки предупреждены, родители девушек предупреждены соответственно самими девушками, о том, где и как им, родителям, предстоит проводить праздничный вечер...
Ведь не пришло еще осознание "...всей глубины наших глубин..."!!!
Командир роты принимает единственно верное в этих условиях решение!
По-нашенски!
- А кому мы доверим столь ответственное мероприятие с применением боезапаса фактически?
- Может быть, самым ответственным? Может, передовикам соцсоревнования? - пытаются угадать юноши, чьи служебные карточки уже исписаны с обратной стороны (страница - для взысканий), а мозг еще не успела переформатировать флотская действительность...
- Никак нет!!! Вот вам, сукиным детям, товарищам курсантам, безуспешно пытающимся от праздника к празднику подрывать организацию службы войск в училище, да и в гарнизоне в целом, мы доверим эту почти что боевую задачу! Этим пьяницам, самовольщикам и разгильдяям, мы, конечно же, доверим это архиважное задание!
Чтоб знали! Чтоб поняли и осознали!
К тому же, отработаны уже, да и не напьются! - подумало начальство.
Попытки второй шеренги робко напомнить, что в роте есть еще два взвода, возможно, желающих отточить мастерство военных фейерверкеров, ни к чему, кроме предупреждения о возможном наказании за нарушение дисциплины строя, не привели.
Все наши планы рухнули!
Опять тренировки, стрельба условно... короче, все как в прошлый раз - за одним исключением! Другого дали старшего на мероприятие!!!
Каптри с кафедры не помню чего появлялся на мгновенье на каждую тренировку салютного взвода, и проводил очень доходчивый инструктаж по ТБ.
Сурово глядя из-под громаднейшего козырька шикарной шитой "фуры", засунув руки в карманы, он каждую тренировку исполнял на бис всего одну фразу.
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Он просто вбивал ее в нас как гвоздь!
Он бросал ее нам в лица с усталой уверенностью человека, знающего не с чужих слов, что такое борьба за живучесть!
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
- Товарищ капитан третьего ранга! Не подведем!!! Не в первый раз!- искренне отвечали парни.
- МЫ НЕ СГОРИМ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!- эхом вторила вторая шеренга...
Наступил красный день...
Получили что следовало, кто надо расписался, погрузили установку.
Последнее предстартовое построение перед машиной.
Наш старший тоже в печали - у него, как и у нас, праздник накрылся!
Распахнутая шинель, фура как всегда надвинута козырьком на глаза.
Леденящий бриз с моря играет белым кашне и разносит вдоль строя
легкий запах "шильного" перегара-свежака.
Последний инструктаж - сакраментальное, в этот раз по праздничному бодро-задорное:
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Старший запрыгивает в кабину, мы все - в кузов.
Стреляем опять с мола. Дорога - минут двадцать.
Прибыли. По дороге продрогли. Весело взялись за разгрузку, установку на позиции. Проверена связь. Время докладывать о готовности.
- Товарищ капитан третьего ранга! Готовность 15 минут!
Распахивается дверь Урала.
Сперва выпадает шикарная фура, описывает по бетону мола плавную дугу и закатывается под "Урал".
Парни заворожено следят за ней.
Следом, с изящностью пожилой жабы, из кабины вывалился готовый в хлам старший.
Один конец кашне до земли, рука рвет ворот и мы слышим:
- ПАРНИ! ПАРНИ!!! МАТЬ ВАШУ! МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Парни вмиг поняли, что старшего просто развезло в тепле кабины от принятого в честь праздника спирта. Тут же аккуратно офицера загрузили обратно в "Урал", с сыновней заботой нахлобучив ему на голову выуженную из-под грузовика фуражку.
- Пятиминутная готовность!
- Минутная!
Дальше все на автомате по накатанной...
На третьем залпе заряжающие понимают, что если вместо 25 ракетниц в кассету вставлять двадцать, то дело идет несравненно легче...
Еще через залп парни снижают заполнение кассеты до 10 ракет - появляется время пошутить между перезарядками установки...
Бах! Бабах! Ракеты в небо - пыжи сверху дождем на голову!
Палят с мола напротив, с Хрусталки, с Павловского!
Сполохи, пороховой дым, грохот и шипенье!
В красных отсветах дико блестят за стеклами "Урала" ошалевшие глаза
очнувшегося от канонады старшего.
Он что-то кричит, пытаясь безуспешно открыть дверцу.
- МЫ НЕ СГОРИМ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!! - успокаивают его парни, радостно набивая карманы ворованным боезапасом.
Отстрелялись. Погрузились. Доехали.
Разгрузились. Сдали что кому положено, расписались кому надо.
Замечаний нет!
Тоскливо посмотрели на часы и через бухту на город!
Смысла нет! Поздно!
Бегом к "бабе Дине"- хозяйке подпольной винокурни. Три рубля литр! Меньше на душу - эта бормотень не зацепит.
Еще через полчаса на близлежащей сопке творилась вакханалия!
Группа пьяных в дым курсантов методом поджига утилизировала образовавшийся избыток боезапаса. Было светло как днем. Красные, зеленые пламенные шары со свистом хаотично носились по земле. Среди этого броуновского огненного движения, мы, изгнанные железной командирской волей с праздника жизни, веселились с отчаяньем изгоев! Мы хлебали еще пузырящуюся мутную брагу, поджигали ракеты и с диким хохотом орали в космос:
- ПАРНИ, МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СГОРЕТЬ НА ЭТОМ ДЕРЬМЕ!!!
Впереди было еще целых полчаса до отбоя и много лет на флоте.
И впоследствии многократно, заканчивая инструктаж по ТБ личного состава, я не мог отказать себе в удовольствии взять паузу, и надвинув козырек на глаза:
- ПАРНИ... - ну, дальше вы, я думаю, уже запомнили....
Давно это было, может, и не совсем так.

О ПОЛЬЗЕ СТРОЕВЫХ ЗАНЯТИЙ

Медленно падающие снежинки, пролетая мимо ламп причальных фонарей, на мгновение становятся ослепительно белыми. Сам причал, еще час назад выскобленный до бетона, снова укрыт слоем пушистого снега. Когда на него наступаешь, он поскрипывает.
Скрип-скрип-скрип...
Мое отделение шагает к началу причала.
Скрип-скрип-скрип-скрип...
Это навстречу топают газотурбинисты.
Скрип-скрип-скрип...
- Отделение!.. - командую я. - Кру-у-гом!
На причале проходят строевые занятия. Командир БЧ-5 старший лейтенант Б. назначил их неожиданно. Вместо запланированных на вторую половину дня «работ на заведованиях»...
Нервничая, старлей Б. начинал говорить высоким, срывающимся на визг голосом. «Бычком» он был назначен, отслужив всего год после училища. То ли «шапка Мономаха» была слишком рано нахлобучена на него чьей-то дружеской рукой, то ли личный состав боевой части оказался «не тот», но нормально Б. почти не разговаривал. Когда моряки между собой упоминали «базарную бабу», все знали, о ком идет речь.
Объявив о строевых занятиях и услышав в ответ гул «Так работать же надо на технике», Б. с ходу заговорил в визгливом тоне:
- Вы сюда не работать пришли, а служить! Не забывайте, что здесь не завод, а воинская часть. Будет делать всё, что положено уставом! А то слишком разболтались. Пора вас всех привести в чувство ...
И словно гвоздем по стеклу:
- Командирам групп и старшинам команд, начать строевые занятия!
Нахохлившись, Б. минут пять наблюдал кипение жизни на причале. Трюмные и мотористы отрабатывали «подход к начальнику». Мы, электрики, по команде нашего мичмана поворачивались на месте. Газотурбинисты (под визг Б. «Выше ногу! Тверже шаг!») зашагали вдоль корабля. Когда они, сделав несколько ходок, остановились для «строевых занятий на месте», старлея на причале не было. Прошло еще несколько минут, и из старших остались одни командиры отделений.
Впрочем, никто не тешил себя иллюзий, что теперь мы остались без присмотра и до конца занятий можно устроить затяжной перекур. Из каюты «бычка» как раз просматривалась та часть причала, где матросы и старшины «приходили в чувство» посредством строевых экзерсисов. Поэтому те командиры отделений, которые хотели пару минут сачкануть, под предлогом «отработки строевого шага» выводили своих бойцов из зоны видимости. Пройдя вдоль корабля, отделение останавливалось возле носовых швартовых и какое-то время бездельничало. Потом пускались в обратный путь.
Одна беда - больно скучное занятие шагать туда-сюда. Чтобы внести хоть какое-то разнообразие, при очередном сближении с газотурбинистами командую: «Смирно! Равнение налево!» Бросаю ладонь к шапке и «ем глазами» командира «чумазых» старшину 1 статьи Ваську Алешина. Он, глядя на меня, крутит пальцем у виска.
«Ах, так!», - завожусь я.
- Отделение! Кру-у-гом!
Скрип-скрип-скрип-скрип...
При новой встрече выкрикиваю:
- Общее презрение газотрубинистам!
Мои электрики, не сбившись с шага, дружно отвечают:
- У-у-у, суки!
Забористый мат Алешина (будущего выпускника МГУ и кандидата исторических наук) летит мне в спину...
Спустя годы, вспоминая эту сцену, недоумеваю: зачем ни с того, ни с сего обидел «чумазых». Уж у кого как, а у них служба одна из самых тяжелых на корабле.
Да и сами строевые занятия - дело, надо признать, святое. Для кого-то чуть ли не единственная возможность ощутить свою значимость.
Скажем, моряк, не блещущий умом и не шибко владеющий специальностью, но волею судьбы получивший вместе с двумя «соплями» на погончики толику власти. Вчера он на твоих глазах глубокомысленно пялился в схему контроллера, собираясь сходу указать на поломку. Не получилось, но сразу нашелся: «Ладно, сам разберешься и доложишь». Зато сегодня он орел! По десять раз гоняет с «подходом-отходом» или звонко командует: «Тверже ногу! Ряз, ряз, ряз-два-три!..» И видно невооруженным глазом, как он сам себе нравится.
А молодому офицеру, без году неделя на корабле, или «бычку», берущему исключительно горлом. Как ему еще привести в чувство «вконец оборзевших годков»? А заодно и остальной личный состав, который почему-то не очень спешит выказывать ему знаки уважения. Очень просто: выведи на причал и погоняй часа два. А будут ворчать, что они, мол, не «сапоги», чтобы шагистикой заниматься, пообещай завтра продолжить. И гонять не два часа, а три. Если, конечно, не будет выхода в море.
Да что там группа или боевая часть! Всем экипажем построились по «большому сбору» на причале и: «Шагом марш!», «Песню запевай!»

Нам нужны такие корабли на море,
Чтоб они могли с любой волной поспорить...

«Ага, щаз! Так поспорим, так поспорим!.. Преобразователь успокоителя качки уже месяц, как сгорел. А «на верх», судя по всему, докладывать не стали. Никто не хочет из-за того, что «техника не в строю», сидеть без берега. Все равно через три месяца вставать на ремонт.
Зато на последнем выходе «в моря» со штабом бригады замечательный анекдот вышел. Волна была балла четыре. Из кают-компании позвонили: включите же успокоитель качки, а то невозможно пообедать по-человечески. Вот и пришлось нам вручную замыкать конечные выключатели, чтобы на мостике засветились табло: «Рули УК выпущены», «УК включен». В ответ новый звонок: «Спасибо! Стало гораздо лучше».
Вам еще рассказать о состоянии техники? О том, как из пяти автоматических систем управления дизель-генераторами в строю только одна?.. И как вместо автоматики нагрузка передается посредством матросской смекалки? О сгоревшем дизеле, который два года возили мертвым грузом, но по бумагам он исправно нарабатывал моточасы? Об отключенных датчиках системы размагничивания корабля?
Как-нибудь в другой раз. К тому же не моего ума это дело. От меня всего-то требуется - чеканить шаг и орать во все горло бодрую песнью...»

И тогда вода нам как земля,
И тогда нам экипаж семья.
И тогда любой из нас не против -
Хоть всю жизнь служить в военном флоте.

Правда, встречаются и другие офицеры. К строевым занятиям прохладно относятся. Шуточки отпускают: «Какая работа Ленина посвящена строевой подготовке? «Шаг вперед, два шага назад»». Подчиненные у них больше техникой занимаются, чем причал топчут.
Слава Богу, довелось и с такими послужить! Капитан-лейтенант Дорогой - командовал боевой частью с еще «новостроечным» составом экипажа. Кто знает, что это такое, оценит по-настоящему. Не припомню, чтобы он кого-нибудь громогласно распекал. Но и, не повышая голоса, мог любого поставить на место.
С капитаном-лейтенантом Шихотаровым прошло почти два года. Не «бычок» - бык по своей внутренней силе. Он прекрасно осознавал, что любой его матрос и самый распрекрасный старшина ежеминутно, как подвигу, готовы к «залету». Однако в первую очередь оценивал подчиненного по тому, как тот относился к овладению специальностью, как содержит заведование. И не ради каких-то поблажек доводилось мне спать по четыре часа в сутки, чтобы побыстрее ввести в строй какую-нибудь систему. Просто Командир приказал-попросил, не ставя по стойке смирно, не крича «Шагом марш устранять неисправность!»

Скрип-скрип-скрип...
Снежинки продолжают медленно падать на причал. Ни малейшего дуновения ветерка. Легкий морозец бодрит, а не пронизывает, как бывало, заставляя всей душой стремиться в тепло боевых постов. Гуляем себе на свежем воздухе вместо того, чтобы дышать запахом солярки.
«Да хер с ней, с работой на заведовании, - лениво скользят мысли. - Скоро объявят приборку, потом ужин. Как говорится, день прошел...»
Эх, зря я тогда крикнул «Общее презрение!»... газотурбинистам.