Восьмидесятые годы. Аэродром Староконстантинов, в просторечии - Скотинов. Точку проходит вертолёт Ми-6, попросту - "Шестёрка" и докладывает характерно квакающим голосом: я тттаккой-тто, рразреешииите ппрохход тточчкии зззападднее на 600.
Шутник РП, пользуясь тем, что в его районе никого больше в эфире нет, отвечает ему: Такой-то, пролёт точки разрешаю на 9600.
"Вертопрах" мгновенно "въезжает":
- Тттеббя бы сююдда, сссуккка!

Старая карта.

Тёмными бессонными ночами
Слушая пугающую мглу
Я опять на карте помечаю
И Пули - Хумри, и ГЭС Наглу

Брошу точный прочерк карандашный
По ущельям, где не видишь дно
Это в первый раз над ними страшно
А потом привыкнешь, всё одно


Звёзды над кабиной замерцают
Яркие, как горсть златых монет
По ночам они напоминают
Форсажи давно ушедших лет

Ставлю курсы, время, расстоянья
Километры от эР эС Бэ эН
Обвожу районы мирозданья
Где могу попасть в душманский плен

На бегу «слюнявчик» поправляя
Прыгну в самолёт, и - на Герат!
И технарь, в полёт благословляя
Вновь подаст в кабину автомат

Звёзды над кабиной замерцают
Яркие, как горсть златых монет
А когда рассвет в окно вползает
Карта возвращается в планшет

Широкие взгляды.

- "Сменила фамилию на Ко-ле-ба-ки-на!" Инга, доча, ну не захотела ты пойти замуж за Мишеньку Куровецкого, ну пусть он некрасивый, зато из такой хорошей семьи. Так сходила бы хоть за Ванечку Плотникова, коль ты ему так нравишься, что он у нас уже почти весь поселился. Он хоть полезный в доме гинеколог - семья не будет без денег.
Ингин папа - Борис Михайлович Вортмахен - был человеком широких взглядов и одновременно преподавателем сольфеджио в музыкальной школе Сызрани. В данный момент он возмущенно изучал свидетельство о браке, неожиданно преподнесенное ему для ознакомления.
- Где, нет ты скажи мне, где ты нашла этого Колю Ебакина? Ах, он не Коля, он Вова! Молчи - я сам знаю! Ты нашла его в этом училище пьяниц и разгильдаев! Если ты думаешь, что я своими руками впущу этого Колю в дом, то этого никогда не будет! Пусть убирается вместе с Вовой и Бакиным куда угодно на хер, откуда, ты говоришь, он будет?
- Из Калининграда, папа, и мы уезжаем жить к нему, как только он закончит училище, - спокойно отвечала Инга. - А вы, папа, можете оставаться в своей Сызрани со своим полезным гинекологом!

Инга познакомилась с Вовой, курсантом Сызранского вертолетного училища, три месяца назад и сразу поняла, что выйдет за него замуж, если он, конечно, предложит.
Вова не был красив, он не был душой компании, но он был спокоен! Настолько непробиваемо спокоен, что создавал ощущение бетонной стены, за которой можно всегда укрыться от любых невзгод.
Инга же была яркой девушкой, и Вова, непривычный к женскому вниманию, просто растворился в своих чувствах.
Заявление в ЗАГС они подали, не ставя свои семьи в известность, прекрасно понимая неизбежные проблемы, связанные с женитьбой сына калининградского вертолетчика на дочери сызранского преподавателя музыки.

В тот самый момент, когда Инга общалась со своим отцом, Вова находился дома в Калининграде и со свойственным ему спокойствием смотрел на своего отца - Колебакина Николая Анатольевича - который тоже был человеком широких взглядов и одновременно зам. командира эскадрильи вертолетного полка.
- Инга Борисовна Вор... ЧТО? Что за "в рот на хер" ты мне тут показываешь? Ты кого в жены взял, сын? Да за такое ругательство я тебя в детстве ремнем бы выдрал, а ты на нем жениться вздумал? Вова, ты знаешь, я не антисемит, но эта твоя Врот ..тьфу, она же еврейка! Твой дед будет недоволен, более того, скажу тебе, он будет в шоке ... хоть он тоже не антисемит, но евреев не любит.
- Что хоть твоя эта Вр... ёб, делать умеет? Ах, на скрипке играть! Нужное дело для жены вертолетчика! Ты с полетов домой, а там жена на скрипке пилит - Холмс с Ватсоном. И собака Баскервилей с лица наверняка! Фотку покажи. О! А! Нет, ничего! Но Вротм ... Вова, там в Сызрани девок с человеческими фамилиями и таким же лицом не было? Мать, ты посмотри!
- А что, хорошая девочка.
- Но Врот ... а-а-а, по-трезвому не выговоришь!
- По пьяни ты свою-то фамилию без наприличных запинок не выговариваешь!
- Ладно, мать, что мы с этой... Ингой делать будем? Ну на хрена нам скрипачка Врот...
- Она теперь Колебакина!
- "Скрипачка Колебакина", - с издевкой произнес Николай Анатольевич, - хуже звучало бы только "вертолетчик Ворт-ма-хен", - по слогам прочитал он по документу.
Через полтора года Инга Борисовна Колебакина работала в бухгалтерии полка и давала частные уроки музыки, а Николай Анатольевич и перебравшийся в Калининград Борис Михайлович нянчились с новорожденным Николаем Владимировичем Колебакиным - будущим вертолетчиком и скрипачом.

К первому полёту Су-24.
11.03.09.

В 90-м году три экипажа нашего полка пошли в Тоцкое. Там мeстными «яйцеголовыми» планировалось провести пробу радиосистемы, которая вызывала бы принудительное срабатывание самолетной системы «Увод», выбрасывая, тем самым самолет с предельно малой высоты под огонь ЗРК.
В этой группе я был назначен руководителем полетов. Прилетели мы на аэродром «Оренбург-2», оставили там технику, а сами уехали в городок ракетчиков, расположенный в н.п. Октябрьское, почти на краю громадного (более 70 км. в длину), полигона. Оттуда каждый раз в день полетов нас на специально выделенном автобусе привозили за 40 км.на «Оренбург - второй», с которого наши экипажи совершали по одному - два вылета в смену. Работа была «непыльная», много времени не занимала, и мы успевали и по городу побродить, и пивка закупить на вечер.
Кормежка в столовой ракетной части была ну очень «не очень». Дело в том, что на маленькой, выложенной металлическими полосами ВПП базировалось одно вертолетное звено обеспечения, и поварихи готовили на вертолетчиков еду буквально в одной небольшой кастрюльке. И тут прилетели семеро здоровых бугаев, избалованных по жизни реактивной пайкой! Разок посмотрев на отварные макароны, мы предприняли энергичные действия по добыче провианта прямо в месте расквартирования.
Источники провианта нашлись совершенно разнообразные. Несколько раз организовывались экспедиции на протекающую в этой местности реку Донгуз. Оттуда, порыбачив пару-тройку часов, притаскивали мы пакеты шевелящихся крупных раков. Таких здоровенных раков видеть больше мне не доводилось нигде. Нами было выдвинуто предположение, что, ввиду испытания на Тоцком первой советской водородной бомбы раки в Донгузе - это радиомутанты, или их потомки, унаследовавшие гигантизм.
Володька же Боднарчук, заядлый охотник, познакомился с местными охотниками, и пару раз приносил на ужин зайца, пару раз я с «тихой охоты» приносил по сумке грибов. Всё это мы, договорившись с поварихами, сами готовили у них на плитах, и вертолетчики частенько поглядывали с завистью на наш стол, то благоухающий грибным ароматом, то краснеющий горой вареных раков, высыпанных прямо посреди стола.
Также важной статьей дохода стали дары местного прекрасного пола. То щуку фаршированную подгонят, то банку варенья презентуют. Ребята честно отрабатывали этот провиант, носясь над городком ракетчиков по трубам котельной, за что мне как РП попало от начальника гарнизона.
Как-то в смену наших полетов пришла на аэродром туча «Эл-тридцатьдевятых». Я вышел из СКП, поговорил с летчиками и узнал, что гонят они «Элки» - в родное наше Барнаульское училище! А сами они - Борисоглебские инструкторы. (Эти борисоглебские в Калманке дразнили нас - «Баран-Аульские», на что мы им парировали - «Барано-Глебские»)
Только вернулся в СКП - как раз выходит с полигона, закончив задание, Игорь Губайдуллин. На посадочном запрашиваю у него остаток топлива и даю ему команду выполнить проход над стартом.
А «Элки» в это время заправлялись керосинкой, народ сидел на гаргротах с заправочными пистолетами в руках.
И вот Игорек снижается загодя, от дальнего привода, и идет очень низко, на уровне моих окон, (а СКП там стояло на специально отсыпанном курганчике, достаточно высоко от земли). Гляжу - за ним дымы повалили коричневые - ввалил газу Сушке, крыло загнул на сорок пять градусов!
Несется так, что за кабиной трепещется голубой сполох сжатого воздуха!
Да-а-а, если кто-нибудь из тех перегонщиков сейчас прочтет эти строки, то я -
просто прошу у них прощения за содеянное! Простите, бараноглебские парни, меня, подлеца!
Как дал Игорек коксу прямо над ЦЗ, мужики побросали пистолеты и посыпались с «Элок», кто куда, пистолеты попадали на бетон, керосин хлещет в разные стороны, поливая и самолеты, и людей, паника на ЦЗ!

А в ярко-синем, осеннем небе, отражаясь в лужах керосина, красивая Сушка элегантно крутит восходящие бочки!

Нечем хвастаться, на самом деле, - каюсь, каюсь, каюсь...

Забирал как-то я в Шауляе с авиаремзавода свою "Сушку". Погоды назад не было, и мы, к великому нашему удовольствию "заторчали" в этом небольшом, симпатичном прибалтийском городке.
Стоим со штурманом Мишкой Синельниковым перед костелом, любуемся его старинной архитектурой. Холодно до омерзительности. С моря ледяной ноябрьский ветер гонит морось. Мы закутались в воротники демисезонных курток, руки греем в карманах.
Вдруг слышу: сзади кто-то лопочет просительно на местном наречии. А мы-то на нем, на местном языке латышском — ни бельмеса, ни гу-гу! Но надо что-то делать!
Оборачиваюсь. За моей спиной стоит создание предположительно женского пола, на голове всклокоченные волосы заменяют шапку, под тощим кримпленовым плащиком — ни шарфа, ни свитера. И что поразительно, на побагровевших от холода ногах — летние сандалии без всяких признаков носков!
Я в замешательстве говорю первое, что приходит на ум: Нихьт ферштеен. И отворачиваюсь. Сзади опять раздается какое-то индюшачье лопотание с просительными нотками, но уже настойчиво, с нажимом! Оборачиваюсь и говорю уже внятно, с разделениями, как можно более убедительно: Нихьт фер — ште — ен!
И тут происходит невероятное превращение! Убогое создание гордо откинуло голову, глаза его сверкнули дьявольским пламенем, оно подбоченилось, отставило в сторону ножку и презрительно изрекло на чисто русском языке: — Ну и хуёво!
Когда мы с Мишкой отошли от столбняка...