ФОРМА ОДЕЖДЫ НОМЕР «НОЛЬ»

Вместо эпиграфа: тут как-то Кадет Биглер посетовал на то, что в авиации на полковых построениях можно встретить самые разнообразные варианты формы одежды...

В 70-х и 80-х годах прошлого столетия определенные районы Тихого и Индийского океанов частенько посещали аккуратные белые пароходы с шарообразными обтекателями громоздких антенн и вертолетными площадками на корме. Пароходы были советскими. Для краткости их обзывали КИКами (корабельный измерительный комплекс). Официальной целью подобных плаваний было «обеспечение запусков пилотируемых космических кораблей с космодрома Байконур». О неофициальных целях распространяться нет смысла, так как в данном рассказе они не играют никакой роли...
... В один из прекрасных дней второй половины 80-х от берегов Камчатки отошел в юго-юго-восточном направлении такой вот белоснежный корабль. На его борту находился, как и положено, вертолет Ка-25, командиром которого был капитан Юрий Р., а штурманом - капитан Л.
По приходу в заданный район, находившийся в тропических широтах, Ка-25 стал периодически подниматься в воздух и совершать более или менее длительные полеты. Жара, усугубляемая высокой влажностью, стояла такая, что Юра со штурманом летали в одних трусах и гарнитуре для ведения радиосвязи. Ещё, правда, надевали пояса с «поплавками». Для лучшего «обдува» кабины Юра даже сдвигал дверцу со своей стороны.
К этому же району Тихого океана и деятельности в нем советского КИКа был проявлен вполне закономерный и здоровый интерес со стороны наших американских «партнеров», как их принято сейчас называть. Хотя, в те времена «партнеры» грубо и неполиткорректно именовались «вероятным противником». Этот интерес выражался в присутствии рядом с нашим кораблем эсминца типа «Спрюенс», и в регулярных полетах корабельного вертолета с его палубы. Юрин Ка-25 частенько встречался с американским «Си Хоком» в воздухе. Пилоты приветственно махали руками, а штурманы фотографировали друг друга «на память».
Все в этом мире когда-то заканчивается. Выполнив положенные задачи, ушел к берегам Камчатки и наш белый пароход. «Спрюенс» поспешил в свой Перл-Харбор, которого он достиг значительно раньше, чем КИК попал в Авачинскую губу.
Вот тут-то американские вертолетчики и продемонстрировали во всей красе «звериный оскал империализма». Они продали фотографии Ка-25 с полуголым экипажем какой-то газетенке. «Шакалы ротационных машин» незамедлительно опубликовали эти снимки, снабдив их злобно-клеветническими комментариями типа: «вот, мол, до чего довела горбачевская перестройка советских летчиков! Им, бедолагам, и надеть-то на себя нечего...» Для пущего эффекта рядом был помещен снимок летчика советской морской авиации в положенной ему полной экипировке: в МСК, ЗШ и прочих причиндалах. А вдобавок, надо честно признать, телосложением Юра решительно не походил ни на древнегреческих атлетов, ни даже на вульгарного Арнольда Шварценеггера. Роста небольшого, лысоват, брюшной пресс же ему заменял приличный «пивной» животик.
Данную статейку перепечатал один из журналов, который, как на грех, поступал по подписке в советское посольство. Короче, этот журнал незамедлительно оказался в Москве, в ГШ ВМФ. А оттуда, по нисходящей, перекочевал сначала во Владивосток, а затем - в Петропавловск-Камчатский и Елизово.
На бедного Юру обрушился град матюков. Его унизили и втоптали в грязь; ему «выбили бубну» и «помножили на нуль»; в его умственных способностях всерьез усомнились командир полка и начальник политотдела. По коридорам штаба полка и учебно-летного отдела бродили Юрины сослуживцы, бестактно давясь от смеха.
К всеобщему удивлению, драконовских оргвыводов со стороны вышестоящего начальства не последовало. Видимо сказались «либерально-демократические» веяния перестроечного характера, когда стало модным «на вещи смотреть ширше, а к людЯм относиться мягше». А может быть (что скорее всего) внимание адмиралов и генералов полностью переключилось на международный скандал, вызванный перелетом Ту-16 с Камрани во Владивосток, во время которого экипаж умудрился нарушить границы сразу трех государств - Японии, КНДР и Китая.
Капитан Р.был переведен, от греха подальше, с Краснознаменного Тихоокеанского Флота на не менее Краснознаменный Черноморский Флот. Там он и продолжил службу то ли в Каче, то ли в Донузлаве. Ссылка, однако.
P.S. Юриной ссылке искренне позавидовал весь полк...

Бубу

Бубу - потому что бубнит всё время. Мужчина за 40, но выглядит значительно моложе. После окончания середухи (энского ВАТУ) послужил, помотался по гарнизонам, да и вернулся в родные пенаты взводником. К моменту нашего с ним знакомства - уже майор с незаконченным высшим образованием (год ещё оставался до госэкзаменов). Образование высшее он получал заочно в местном педе - пединституте (теперь это, конечно же, университет - но как не назови, а в народе он так и остался педом). Но сути это не меняет: вместе с юными очницами и столь же юными очниками (мало их, ох как мало) в одном здании и сдавали зачёты и экзамены Бубу и примкнувшая к нему компания. Почему поплавок надо? Да просто всё, расти надо. А родная партия и родное же правительство не может допустить, чтобы начальником курса у третьего по счёту набора высшего авиационно-инженерного училища был офицер без высшего образования. Неважно, что не инженерного, главное - высшего. Впрочем, кому оно точно не нужно было (это про высшее образование в педе), так это Бубу. Он высшее образование, правда без диплома, давно уже в войсках получил - но мы этого тогда ещё не знали и не понимали.
Вообщем, Бубу - это Виктор Сергеевич, наш начальник курса. Прошу любить и жаловать. С располагающей простецкой внешностью. И на наш незамутнённый жизненным опытом (своего навалом, плавали, знаем) юный взгляд - типичный простофиля, крестьянин одним словом. Много, много позже я вместе с остальными чадами понял и оценил эту простоту. Это просто сплав жизненного опыта, естественное (без всякого выпендрёжа и т.п. вещей) отношение ко всему происходящему, порядочность, справедливость и уважительное отношение к нам (несмотря на все творимые нами гадости). Ну и хитринка, конечно, которой мы в силу своего превосходства в опыте и уме и не видели совсем. Это главное - ребята добавят, если что-то важное упустил. Теперь-то я его прекрасно понимаю, но тогда...
Добавлял колорита и внешний вид Бубу. Вечная спичка в зубах (он не рассказывал, а я до сих пор не спросил - из-за того, что курил раньше или по какой другой причине?) - может, из-за этого и бубнил? Погоны практически всегда волнами. Небольшие пузыри на коленях и в локтях, рука в кармане. Короткая причёска с вечно торчащим ёжиком чубом (это когда он без фуражки). Фуражка самая обычная, кстати. Несмотря на ужасно модную в то время модель из одесской мастерской (сильно подозреваю, что одесских, и не только мастерских) - 25 рубликов, между прочим. По теперешней (а не по тогдашней) оценке - просто нормальный офицер, на которых армия и держится.
И самое главное - фамилия. Убийственной для неокрепшего юношеского сознания силы. Овсянников. Овёс, одним словом.
КМБ (курс молодого бойца) запомнился не только всеми прелестями сапог, портянок, старого ХБ (либо необъятных размеров, либо очень маленького, только два вида, два варианта - третий вариант был у тех, кто пришёл из срочников). Не только упорным и зачастую бесполезным трудом в подсобном хозяйстве и на училищных объектах. Не только осваиванием новых, неизвестных для нас технологий - например, алебастр, как и с чем его едят. Но и освоением совсем новых слов и терминов - а ля круглое носить, квадратное - катать.
Бубу только добавлял колорита. Причём по ходу более близкого с ним знакомства всё больше и больше. Приведу то, что твёрдо помню из его высказываний и историй с его участием - может, кто-то из наших что-то и добавит.
Уборка свеклы (1-й курс - это важно). Разговор у костра зашёл про болезни.
- Есть страшная болезнь менингит. От неё либо умирают, либо дураком становятся. Я вот выжил. И тут же рассказ о том, где солдаты на РЛС от него водку прятали - в его же тревожном чемодане (рассказали ему, когда он в училище переводился).
На ленинском субботнике показал личный пример - спилил сук, на котором сидел. Последствий и травм не было.
Первый инструктаж перед первым караулом. - Ночь, крик попугая, к вам на пост бежит голая девушка (вариант - а за ней мужик с топором). Ваши действия?
Мода одно время была на нунчаки. Выведя из строя П. и строгая его:
- Был писсуар, а теперь там стоит пустое место.
Первый выпуск вышки. Мы только что разгрузили на стадионе сцену (по деталям разобранную). Подходит к нам:
- Что делаете?
- Да вот перекур пять минут.
- Вот сделаете всё, перекуривайте сколько хотите, хоть семь минут.
Наша ленкомната, начиная со второго курса, была лучшей в училище. Во время очередного её улучшения перед очередным съездом. Залетает (он уже и подполковника получил, и поплавок имел) и не выслушав доклад от дежурного, прямиком в неё. Взгляд по стенам, пауза и на всю роту:
- Булатов! Почему Политбюро до сих пор не повесили? Немая сцена.

В общем, отношения у курса с ним сложились. Мои - тоже. Я по своей хитрости попросился в свой первый наряд в конце августа, чтобы занятия не пропускать в самом начале. Первый, он же контрольный получился - я, конечно, сразу же встал на стезю разгильдяя. 3 наряда вне очереди - не помню за что, но точно за дело. Прощай, первое сентября и первые занятия.
Первая сессия - 5, 5, 4 (обе математики и физика), собрание в ленкомнате с такими же, как у меня оценками. Это по поводу отличника УБПП (учебно-боевой и политподготовки). И 4 по истории КПСС - так я её (не историю, конечно, а историю КПСС - «На 25 съезде Леонид Ильич Ленин сказал...») никогда и не смог осилить. А дальше вплоть до крайнего семестра - одни пятёрки (исключение - зачёт по инженерной графике - удочка). Но вплоть до 4-го курса, когда стали жить дома, - не отличник. Ибо разгильдяй, причём наглый. Кто помнит то время, поймёт, чего это стоило Овсу. В эпоху требований к высоким процентам достижений и свершений не отдавать приказом в отличники десяток с лишним человек - это дорогого стоит.
Наглость моя заключалась в том, что я ходил в самоволки, и Бубу это знал прекрасно. А вот поймать с поличным не мог никак. 3-й курс, отец пришёл отпрашивать меня в увольнение на мой день рождения. Вопрос курсового офицера (Житенева - очень хорошего и уважаемого мною человека) про самоволки, хожу ли я в них. Отвечаю честно, как учили - хожу, конечно. Увольнительная в зубы - и три месяца без увольнений. Кстати, вскоре после этого меня и поймали, причём два раза за одну неделю - обнаглел я совсем, прямо через КПП стал заходить обратно.
Наряд на новый год (тот же третий курс) в патруль. Но что там не так получилось - то ли начальника патруля не назначили, то ли лишнюю пару патрульных выделили. Повезло четверым из смены - нам с другом и ещё паре - один начальник патруля на 4-х. Потянули спички, мне и напарнику повезло ещё больше - ходим до 23-00, а потом они. И, естественно, встречать Новый год к девчонкам на другой конец города. Через несколько дней разбирательства - начальник-то патруля узрел таки, что патрульные почему-то другие стали, но доложил попозже об этом. Последствий не было за недоказанностью содеянного.
Гос по уставам. Глаза в глаза - и четыре, хотя мог и пять, и три поставить. За год до этого на викторине по уставам он сказал про меня - распи... лучше всех устав знают. Аттестацию, кстати, он мне нормальную написал - мол, этот разгильдяй достоин первоначального назначения на должность начальника группы регламентных работ. Я её, правда, только через несколько лет после выпуска прочитал.

В целом, несмотря на хиханьки и хаханьки про него, его уважали, хотя вслух этого никто не говорил. В конце третьего курса к нам новый курсовой пришёл, причём с нештатной должности коменданта училища. Объяснять, как мы его тогда встретили? Между прочим, до сих пор стыдно за это - мы его при выходе с ужина хлебными корками закидали. На следующий день он нас на обед повёл - и петь заставлял. 300 метров строевым шагом в полной тишине (не сговаривались ведь - всё спонтанно вышло) - осилили за 20 минут с остановками. А после обеда - нас уже Бубу встречал. Два часа песенной подготовки в строю. Овса никто даже и не думал ослушаться. Больше никаких последствий ни для роты, ни для кого-либо лично не было. Наказаний тоже никаких не было. Новый курсовой оказался нормальным и порядочным человеком, позже его признали за своего.

Выпуск. Утро. Высокая кирпичная труба котельной. И надпись большими буквами «БУБУ - 83».

Через год пришли отзывы на наш выпуск. Ещё через какое-то время - орден Виктору Сергеевичу за наш выпуск.

Юбилей выпуска - 20 лет. Виктор Сергеевич как будто и не изменился совсем. Такой же хитровато простой взгляд, та же спичка в уголке рта. Мой тост в его честь и слова благодарности.

P.S. Виктор Сергеевич, я думаю, не обидится на этот рассказ.
P.P.S. Виктор Сергеевич! Вы были нашим Первым Настоящим Командиром. Я и, думаю, все Ваши воспитанники благодарны Вам за всё. Вы помогли стать нам не только настоящими офицерами, но и людьми. А ведь это главное - не правда ли?

Дары данайцев
...timeo Danaos et dona ferentes

Вспомнить эту в высшей степени правдивую, хотя и не лишенную гипербол и литот историю, меня заставил просмотр фильма «Менялы». Случилась она в Челябинском высшем военном авиационном Краснознаменном училище штурманов имени 50-летия ВЛКСМ в 70-е годы, теперь уже (увы!), прошлого века.
Женился первокурсник. Вот приспичило ему, отучившемуся чуть более полугода, создать здоровую и крепкую ячейку советского общества, - и всё тут! Свадьба была на курсе первой (но, конечно, далеко не последней) и посему на подарок брачующимся собрали невиданную сумму - пятьсот рублей! Сразу замечу, что на последующие свадьбы так много никогда уже не собирали. Видимо, дала себя знать новизна и свежесть происходящего «таинства»...
Инициативная группа товарищей, получившая приглашение на свадьбу (квота на гостей со стороны жениха составила десять человек), недолго думала над извечным вопросом: «Что дарить?» Естественно, деньги, ведь своего жилья у молодых не будет ещё, как минимум, три с лишним года... Да и дальнейшие перспективы на этот счет представлялись весьма туманными. Ну о какой мебели, телевизоре или холодильнике может идти в данном случае речь?!
Собранные дензнаки представляли собой неорганизованное скопище трешек, пятерок и десяток. Вдобавок, еще и порядком измятых. Возникла проблема: придать этой неэстетично выглядящей пачке купюр более свежий и благопристойный вид. У одного из курсантов мать была «крупной фигурой» в областных финансовых органах, так что с обменом трудностей не предвиделось. Стали решать: купюры какого достоинства следует подарить? От сторублевок отказались - совать конвертик с пятью бумажками... ну, на взятку похоже... Червонцы, то бишь, десятки? Половина стандартной пачки - не то... Пачку пятерок? Начинаем мельчить, братцы... И тут, в голове сына «банкирши» мелькнула гениальная по своей простоте мысль: «Уж если мельчить, то - до конца! Подарить 500 рублей однокопеечными монетами - и дело с концом!» Данная мысль была тут же преобразована в речевую информацию и получила горячее и единогласное одобрение у собравшихся...
За два дня до свадьбы в ротную канцелярию двумя «добровольцами» были доставлены 500 рублей в виде полновесных однокопеечных монет советской чеканки. Везли их через весь город в парашютной сумке - сначала на автобусе, затем на трамвае, потом снова на автобусе. «Тянул» подарок ровнехонько на полцентнера, ибо вес однокопеечной монеты составлял в те былинные времена - 1 грамм. Монеты были новенькие, блескучие, золотистые, и издали походили на царские полуимпериалы. В каждом из пятисот пакетиков, изготовленных из плотной коричневой бумаги, находилось по сотне копеек. Из пакетиков монетки высыпали - все они поместились в цинковом хозяйственном ведре. Правда, поднять это ведро было невозможно - скользко, неудобно, а ручка не выдерживает такой массы. Из брезента парашютной сумки в «Военторговском ателье 2-го разряда» срочно сшили подходящий по объему мешок с двумя крепко-накрепко пристроченными ручками. Ссыпали туда деньги и кокетливо повязали сверху голубой бантик...
Свадебные торжества после посещения ЗАГСа проходили почему-то в детском садике, куда копейки и были доставлены на «копейке» командира роты. Вроде как невеста подрабатывала в этом садике ночной нянечкой и договорилась с заведующей об аренде помещения. Сама новобрачная училась в одном из многочисленных техникумов города Челябинска, а родом была из-под Магнитогорска - из крохотного поселка с нетипичным для Российской Федерации названием Фершампенуаз. Рядом располагались поселки со столь же нетипичными названиями - Париж, Варна, Чесма, Балканы... Соседние Бородиновка и Тарутино проясняли вопрос о происхождении иноземных прозвищ южноуральских населенных пунктов. Ну это так, в виде лирического отступления.
Курсантский подарок был принят собравшимися гостями и родственниками новобрачных на ура!!! Все похихикали, поаплодировали, и с новыми силами отправились пить водку и орать «Горько!» Только лишь молодая жена из Фершампенуаза нахмурила свой юный лобик. В отличие от мужа и гостей, она была абсолютно трезва, и своим практичным деревенским умом подозревала, что наступают тяжелые времена...
Самое интересное началось уже после свадьбы, когда молодожены приступили к освоению «азов» семейной жизни, т.е. к ведению совместного хозяйства. Недовольство юной жены по поводу столь оригинального подарка оказалось очень даже оправданным. Реализовать 50 тысяч однокопеечных монет в окрестных магазинах и сберкассах было просто нереально: удалось «сплавить» не более пятидесяти рублей. Затем молодожены примелькались, и их визиты стали восприниматься без малейшего веселья со стороны кассиров и продавцов, как это было поначалу. Квартирная хозяйка, у которой новоиспеченные супруги снимали комнату за 20 рублей в месяц, принимать мелочь в виде оплаты категорически отказалась. Деревенская родня из Фершампенуаза ничем помочь не могла - ну не способен маленький поселок «переварить» этакую кучу медяков.
Курсантская «мать-банкирша» на просьбу организовать обратный процесс денежного обмена ответила почему-то отказом. «То разменяй вам, то «укрупняй»... Нет, и точка!
Мешок, с задорно поблескивающими монетками казался неистощимым...
На протяжении трех лет после этой знаменательной свадьбы в одной из рот Челябинского ВВАУШ ежемесячно, в день выплаты курсантам скромного денежного довольствия, можно было наблюдать следующую картину: возле старшины роты, выдающего деньги, непременно стоял с банкой из под растворимого кофе, наполненной однокопеечными монетами, «счастливый муж, а вскоре и отец семейства» и обменивал злосчастные копейки на гривенники, пятиалтынные и даже, если очень повезет, на полтинники у своих товарищей, преподнесших ему столь запомнившийся подарок...
...Последняя копейка из засаленного брезентового мешка была извлечена 20 октября 197... года. В этот день, приказом Министра Обороны Союза ССР выпускникам ряда авиационных училищ, в число которых входили «герой» данного рассказа и восемь «данайцев» из десяти (одного отчислили со второго курса по состоянию здоровья, а другой погиб на войсковой стажировке за месяц до начала государственных экзаменов), было присвоено воинское звание «лейтенант».

P.S. Автор просит читателей снисходительно отнестись к его «литературному» дебюту.

Высота положения

Сорок тонн железа и биомассы в разной степени возбужденной запуганности с размаху приложились к холодному бетону, и несмотря на всю выпущенную тормозную механизацию и полный реверс двигателей, каучуковым мячиком запрыгали по полосе. Блин, как же я так...

- Братан, это была не посадка, а форменная посадиловка! Зуб даю, в полосе остались вмятины. Без прикола, бетонная контора "Гвидо и семейство" всегда готова откатить коммиссионные! Звони прямо сейчас! - Шкипер весело колотит меня по плечу. Мне, напротив, от стыда хочется провалится сквозь землю по второму разу. Теперь уже добровольно и без самолета. Моя первая посадка на CRJ 900 была одинаково далека как от совершенства, так и от прицельных маркеров ВПП. До этого я летал только на CRJ 200 и чувствовал себя в нем очень уверенно, полагая, что все типы в эксплуатации у нашей авиакомпании ведут себя в управлении также хорошо или даже лучше. Зря.

Когда-то давно умные люди, ответственные за программу подготовки праваков нашей компании, решили, что 20 тонн взлетного веса Аржэйки двухсотой модели против 40 тонн в его девятисотой модификации - это одно и тоже. Летать толком нас учили только на двухсотых, подразумевая, согласно рекомендации производителя, что с CRJ 900 мы легко споемся уже на линии. Кабина и картинки на дисплеях почти одинаковые, в поведении самолетов разницы "практически" нет, а теоритически все очень просто и автоматизировано донельзя, чек вот здесь подпишите. Моя отбитая задница и трясущиеся руки только что доказали обратное. И никаких идей по поводу, ЧТО пошло боком (куда - понятно), нету совершенно. Вел аппарат как учили, по глиссаде станции ILS. По радиовысотомеру выравнивал. Все по цифрам, все как в книжке написано, и все равно вот, еб... брякнулся. Остается только признать себя растяпой и публично посыпать голову пеплом.

- Разрешите принять замечания...
Во взгляде Шкипера что-то изменилось. Как будто у него вдруг возникла сотня вопросов, ответы на которые мне давать совершенно не обязательно. За долгую летную карьеру он таких праваков и таких посадок видел тысячи, и всю необходимую ему информацию уже считал напрямую. Очень неуютное ощущение.

- Рад, что ты спросил. А то есть такие... гордые. Так потом всю жизнь и забивают самолеты в аэропорты, как гвозди в паркетный пол. Пойми, что у всей этой электроники роль - вспомогательная. Летай не как в симуляторе учили, а как умеешь. Тупо на текущую ситуацию реагировать и стрелки на экране выравнивать может любая хорошо подготовленная обезьяна. С этим аппаратом надо будущее секунд на двадцать предсказывать и будущим этим управлять. Думать надо. А чем мы, линейные пилоты, обычно думаем? Мягкими тканями. Вот ты кресло для начала подгони. Поиграйся с настройками, обеспечь оптимальные условия для своего... гм-м... интеллекта...

Я всегда выставлял седушку по специальному визиру, как в Руководстве от мудрого Производителя написано. В середине лобового стекла под вечно врущим магнитным компасом равносторонним треугольником закреплены три прицельных шарика. Один за другой прячешь на манер лунного затмения и, считай, идеальное положение кресла выведено с точностью до, ну, скажем... шарика. "Картинка" из этой позиции, по идее, должна быть идеальной для всех критических режимов полета. Казалось бы, что еще для счастья надо, но со Шкипером у нас не спорят, потому как озеро Мичиган глубокое, а у Гвидо (с семейством) цемента хватит на всех.

Яркий зимний день в Кливленде. Контроль привода ограничений по скорости не дал, посадку разрешил, сказал только, чтобы до моста через местную речушку на "базу" не поворачивали, а то народ в терминалах пугается. Это репутация такая у наших пилотяг, как у таксистов в Чикаго, всех везде подрезаем и словами обидными обзываемся. И вроде как пассажирам в окна лучше не смотреть. Честно скажу, все враки. За "реальное" время в нашей конторе не платят, это да, только за "запланированное". Оттого и не тянем резину, по полчаса за полосой гоняясь, дали посадку - садимся. Без перекуров и пасьянсов. А грязно ругаются по радио у нас только девки - капитанши. Может, от счастья...

Кресло на "щелчок" вверх и на два назад. Над мостом разворачиваюсь, "цепляюсь" за глиссаду, легкая корректировка на боковой ветер, и все как в сказке. Просыпается радиовысотомер, торжественным тоном объявляя высоту, как гостей на придворном балу - "ПЯТЬДЕСЯТ, СОРОК, ТРИДЦАТЬ ... двадцать"... Чуть-чуть выбираю штурвал, прижимая нос педалькой на осевую. РУДы на холостые. На этот раз все будет очень мягко и хорошо! "Десять..." Беременная пауза и.... ТРЯМС!!! Ну что же это такое... Кэп машет у меня перед носом красочным рекламным журналом для строительных подрядчиков.

...Колорадо Спрингс. Глухая ночь. В горах на Западе плотность населения небольшая, огней на земле мало. Звезды видно, наверное, все... Есть такая компания, "Западное Небо" называется - Sky West. Понятно, почему, здесь, правда, очень красиво. Контроль в последний момент передумал, и поменял нам полосу на противоположную для посадку напрямую, без разворота. Конец смены, последний рейс на сегодня, всем хочется побыстрее домой, это дело святое. Передатчик ILSa вот только "развернуть" они, кажется, забыли. Мексиканский автопилот Хорхе радостно погнался за сбредившим сигналом локализатора, отворачивая от аэропорта в сторону горы Шайен - у него давно подозревался психологический кризис и склонности к человекоубийству, а места, куда треснуться, лучше и не найдешь. Но это все ерунда - полоса в пределах видимости, дальше пойдем по глазкам ручками. Главное сейчас - кресло. Один щелчок вперед и один вниз. И... трямс... основные.. И плюх... носовая стойка. Это все еще не посадка, но и на авианосное "втык-брык" уже не так сильно похоже. Верной дорогой идете, товарищ!

...На подходе к Мемфису небо затянуто рваными облаками. Полчаса назад капитан Б-737, не скажу какой компании, перепутал кнопки трансляции. Наивно думая, что разговаривает со знакомой стюардессой по внутренней связи, он рассказал всем бортам на частоте центра о своих проблемах, про то как его все задолбало и тянет уехать рыбачить во Флориду ну прямо сейчас. Длинная тирада закончилась жизнеутверждающим: "А еще я очень сильно хочу на горшок!". Естественно, как на перекличке, все участники радиообмена подвердили получение, и в целом согласились с оценкой ситуации. Минут десять в эфире раздавались "я тоже" и "туда же" вперемешку с разного рода пожеланиями и ценными указаниями по сути вопроса. Комеди Клаб на эшелоне 360. Диспетчера Центра пришлось в экстренном порядке сменить, ничего, кроме нечленораздельного бульканья в микрофон он родить уже не мог. Хорошее настроение на остаток дня было обеспечено всем участникам процесса. Так... два щелчка вниз и три вперед, носовая тоже в крайний раз как-то коряво встала, спинку на деление вперед передвину, посмотрим, что получится.

Кроме всего прочего, коварный девятисотый отличается от нормальных самолетов еще и конструкцией шасси. У его прямых основных стоек "игры" по высоте практически нет. Для роскошной посадки с аплодисментами требуется сверхточное выравнивание и очень нежная работа по тангажу и рысканью. Притирочка. И в этот раз срослось! Переход от ощущения "летим" к ощущению "едем" был неуловим и безупречен. Но это еще не все. Большие самолеты надо сажать дважды. Притерев основные, надо "выдоить" кинетическую энергию, превратить самолет на время в воздушный змей, держа носовую стойку на весу, а потом, также нежно поставить и ее на грешную землю. Остается только равномерно сработать тормозами и незаметно, без визга и скрипа, замедлиться до пешеходной скорости. Еще надо сделать скучное лицо, как будто все это - обычное дело, я всегда так сажаю. Комментария от Шкипера все равно не будет. Разве что такого...

- А я до авиации учителем математики был... похоже, неплохим.

Меняется авиационная техника, системы и правила. Меняется все, но какие-то основы все равно остаются, и так, наверное, и останутся вредной константой, напоминающей о себе в самый неподходящий момент. Кто знает, может быть, через сотню лет какой-нибудь космопилот будет также как и я, тихо ругаясь, подгонять кресло своего звездолета - "два щелчка вниз и три вперед" ...

CLT декабрь 2007

НАШИ ВСЕ ЕЩЕ ЛЕТАЮТ

...А началось все с телевизора. Это было время, когда разворачивалась вторая чеченская война. За первыми потерями пошли первые награды. В новостях по НТВ показывали, как желтый и опухший человек походкой старого журавля обходил строй военных, и цеплял к парадным кителям ордена и медали.
Но не он привлек мое восторженное внимание, не перед ним, соскочив с дивана, пал я на колени и не в него тыкал пальцем, восклицая: «Да это же! Это... Да кто ты, ну ё?!», - вдруг забыв, как фамилия этого человека из прошлого, из того жаркого прошлого, когда он был молодым командиром вертолета, и звали его тогда - ну? - да, точно! - звали его тогда Сергей Л.! Это он фигурирует в «Бортжурнале», в истории про то, как вертолет взмыл вверх подобно горячему монгольфьеру при понижении шага до 8 градусов. Но тогда это был Серега, капитан, только вылупившийся из старлея, а теперь на голубом экране в кремлевском зале стоял командир полка, подполковник Л., получивший Героя России за дагестанскую операцию.
«Это ж надо, - тоскливо подумал я, когда кремлевский зал исчез и новости пошли свои чередом. - Наши-то все еще воюют!»
Тут-то и началась история, которую сейчас я хочу рассказать. Я даже почти написал ее, когда, не поднимая головы, строчил, истории «Бортжурнала». Закончив очередную историю, начал следующую, не задумываясь: «Это было время, когда разворачивалась. вторая чеченская война. За первыми потерями пошли первые награды...» И остановился. Вспомнил все и понял, что, несмотря на яркое начало, не было в моем распоряжении столь же яркой развязки. А придумывать окончание совестливый автор так и не решился, поскольку тогда держал курс исключительно на правду. Так и остался начатый холст в запаснике, стоял лицом к стене до тех пор, пока не случилось то самое «однажды».

Однажды, - а точнее, этим летом, - в Уфу прибыл Феликс. Те, кто читал Бортжурнал, знают его как борттехника М. Нужно заметить, что к тому времени герой Боржурнала Феликс, обитавший в Нефтекамске, превратился сначала в автора Биглер-сайта, потом в известного писателя родного завода (на котором собирают автобусы на камазовском шасси с тугим, тряским ходом, в руки бы насрать его конструкторам!) и даже лауреата заводской многотиражки в литературной номинации. Случилось так, что родной завод выделил известному инженеру, рационализатору, изобретателю и литератору, не говоря уже о ветеране и авиаторе, и совсем уж умалчивая об историке Великой Тартарии и летописце касимовских царей, статьи которого печатал популярный журнал «Бельские просторы», - этот завод за труды его (один кантователь камазовских кузовов вместе с шасси чего стоит!) выделил ему бесплатную путевку в санаторий.
Так совпало, что этот санаторий назывался «Зеленая роща», и лежал он на высоком берегу Уфимки, в том самом городе Уфе, где жил бывший борттехник Ф. От места проживания бывшего борттехника Ф. до места отдыха бывшего борттехнка М. неспешной езды на 22-м трамвае было минут 10. И впервые за пролетевшие 20 лет (21, - поправляет инженер-рационализатор, - и даже 21 год и семь месяцев) у бывших борттехников появилась возможность спокойно поговорить.
Они подолгу гуляли по июльским тополиным аллеям санатория, спускались с высокого обрыва к Уфимке, сидели на берегу на скамейках развалившейся лодки, разговаривали, иногда пытались купаться, но река совсем обмелела, и купание заключалось в прогулке по щиколотку и по колено до середины реки, чтобы там лечь в воду и полежать в быстром потоке, цепляясь за донную траву. «Помнишь, как в Геришке купались? - спрашивал борттехник Ф., поднимая голову над бурлящей водой. - Такая же речка мелкая, только горячая и дно каменное». Борттехник М. не помнил. Он в Геришке был, но на речку не ходил.
Прогулки бывших борттехников были наполнены беседами о том, что случилось буквально вчера, - о службе, о войне. Временами им казалось, что они сейчас в отпуске, и скоро им возвращаться обратно, и снова Ташкент, потом кабульская пересылка...
- Я обязательно напишу про кабульскую пересылку, - говорил борттехник Ф. - У меня койка на втором ярусе у разбитого пыльного окна, и я вечером, не сходя с места, лежа смотрю кино, которое показывают на улице. Я не понимаю, как это кино показывают, когда прямо с гор аэродром обстреливают? Или я что-то путаю?
Однажды бывший борттехник М. заманил борттехника Ф. в свой санаторный номер, чтобы похвастаться, как он бесплатно устроился. Номер был на солнчной стороне и без кондера. «Те же условия», - сказал Феликс. Здесь же, чтобы посещение не было бесполезным, борттехник М. подарил борттехнику Ф. заводскую газету со своим рассказом. Тому событию есть документальное свидетельство: http://lib-geminus.narod.ru/Photos/014.jpg - здесь запечатлен момент обмена заводской газеты на альманах «Искусство войны» с отрывками из «Бортжурнала» (книги «Вертолетчик» в магазинах уже не было, а «Летать так летать» еще не появилась), И обратите внимание - бывшие герои совсем не изменились, если смотреть издалека! Разве что немного похудели, а загар все тот же...
Но давайте, наконец, обратимся к обещанной истории. Вечером, покинув санаторий, бывший борттехник Ф. сел в пустой 22-й трамвай, полный закатного солнца и теплого ветра, и раскрыл трепещущую газету. Рассказ бывшего борттехника М. назывался «Вертолет-инвалид». Прочитав заголовок, борттехник Ф. впал в бешенство. Он сразу понял, что Феликс обошел его на вираже, и написал-таки историю, которую он, автор «Бортжурнала» и, можно сказать, отец лирического героя по имени «борттехник М.», написать так и не осмелился. «Да я тебя сотру, самозванец, я тебя делетирую!» - бормотал борттехник Ф., скача глазами по строчкам. Но мы за ним не поскачем. Мы будем степенны и начнем сначала.
«Было жаркое утро 87 года. Борттехник М., сидя на своем борту, занимался набивкой пулеметных лент», - вдохновенно писал лауреат заводской многотиражки.
Я должен вмешаться уже с первых строк. Так уж и жаркое! Это было февральское утро, Феликс! Месяц я знаю точно, поскольку сам в числе шести первых участвовал в падении эскадрильи с потолка на предельно малую. Этот переход важен для нашей истории, потому что из-за него, предела, все и случилось. Нужно вспомнить, что в Кагане перед самой отправкой один высокий чин заявил, - а мы сидели в классе, прошитом декабрьским азиатским солнцем, и смотрели на указку, блуждающую по карте гористо-пустынной местности, - что летать придется на потолке, тысячах на пяти, не ниже. Услышав это, эскадрилья разочарованно загудела, но чин рассказал про сильнодействующую новинку «Стингер» и все успокоились.
Тем не менее долго эскадрилья на потолке не выдержала. А ее стремительное падение началось с февральской грозы, которая застала борт N 10 где-то над Фарахом. Они и взлетели-то раньше срока, потому что увидели, как на юге стремительно синеет и чернеет, как, гонимые ветром, шуршат по фарахской полосе гигантские пылевые кобры.
Убежать от черной, малиново мерцающей тучи на высоте, где скорость мала, явно не получалось, и командир, капитан Т. (праваком у которого был тот самый Милый), сказав «да пошли вы в жопу!», бросил машину вниз. Уши заложило до треска, гланды расплющило о нёбо. Вышли из пике у самой земли и понеслись как две стрекозы, выпучив глаза. Пара удирала от грозового фронта, припав к земле, и это был первый полет на пределе вертолетов нового состава 302-й эскадры. Те, кто был тогда на стоянке видели, как две блестящие точки несутся к аэродрому, а за ними катится черно-сизый вал, - и когда мы зарулили на стоянку, тут же все накрыло ветреной тьмой, летучим песком, и грохнул град - по лопастям, капотам, контейнерам с жестяным грохотом ударили куски колотого рафинада.
На следующий день, взвесив все, командование разрешило предельно малую. Но уже через неделю чуть не забрало свое решение обратно. Потому что через неделю и случилось то февральское утро, которое в рассказе Феликса было названо жарким. В принципе, оно и было жарким, если выражаться иносказательно.
Итак, продолжим чтение чужого рассказа:
«Было жаркое утро. Борттехник М., сидя на своем борту, крутил ручку зарядной машинки. Увлекшись, лейтенант военно-воздушных сил не заметил приближения техника звена, и вздрогнул от голоса:
- Феликс, скорее промерь расстояние от земли до фюзеляжа в районе передней стойки!
Борттехник М. удивился. Он прекрасно знал регламент, и, мысленно пролистав инструкции, такой процедуры там не обнаружил. Борттехник М. возмутился:
- Такой процедуры в регламенте нет! - отчеканил он.
(«Да, он умел чеканить», - подумал, оторвавшись от газеты, борттехник Ф. - И всегда боролся за сохранение своей энергии. Скорее всего, предварительно он послал техника звена на... Но посмотрим, что дальше».)
- Да иди ты сам со своим регламентом, капитан Л. на посадку заходит! - техник бегал кругами, шаря по стоянке глазами.
- И пусть заходит, ему не впервой, - сказал борттехник М. - А я-то тут при чем?
- У него передняя стойка не опускается! - пропыхтел техник, выволакивая из-за контейнера пустой ящик из-под нурсов. - на опору сажать будем!
- Ты чего-то путаешь, капитан Л. на «восьмерке» летает, они на ПСО ушли полчаса назад, - сказал борттехник М. - У нас, как видишь, шасси не убираются, как же они могут не опускаться?
- Они шли на пределе, будь он неладен, передним колесом где-то цапнули, ногу сломали! Она к брюху как прилипла! Меряй, и за мной с ящиком! На ящики будем сажать. Инженер уже к «свисткам» за подкатной тележкой рванул...» Конец цитаты.
Засуетился ли борттехник М.? Зная его, думаю, нет. Вот и в рассказе он успел бросить взгляд на переднюю стойку своего вертолета и неспешно подумать буквально следующую - нечеловеческую - мысль: «Передняя часть шасси МИ-8 состоит из амортстойки с колесами и двух подкосов из тонкой трубы, шарнирно закрепленных одним концом к стойке, другим - к усилителю на днище». Так и написано: «Подумал он»!
Вот это память! - завистливо восхитился бывший борттехник Ф., который так дословно не знал Инструкцию по эксплуатации даже двадцать лет назад. Но не памяти больше всего удивился бывший борттехник Ф. Дочитав до этого места, он все еще не мог понять, какой случай описывает Феликс. Это было как во сне. Лицо одно, а человек другой. Он даже встревожился - а вдруг это его, бывшего борттехника Ф. память потускнела настолько, что он принимает за бывшую реальность собственные выдумки? Какое-то фантастическое кино под открытым небом на кабульской пересылке... Теперь этот странный случай, который он помнит совсем по-другому. А если на самом деле все было так, как написано в этом странном рассказе? Ведь автор его, как мы только что выяснили - человек с фотографической памятью.
...Правда, к словосочетанию «фотографическая память» у нас есть любопытный комментарий. В одном из писем Феликс спросил у автора про фотографии к «Бортжурналу»: «А кто это нас фоткал, где ты, я и старший лейтенат В., тебя обнимающий, сидим на скамейке у модуля?» На ответ, что это я, старлей В. и капитан Р., Феликс ответил, что никакой это не Р., а самый что ни на есть он, борттехник М. На резонное возражение, что у Р. в руках сигарета, а ты никогда не курил, человек с фотопамятью ответил: «Прекрасно помню, что ты вставил мне в пальцы свою сигарету чтобы поглумиться». Но я твердо помню и еще пока вижу, что на фото справа от В. - капитан Р.! Ну посмотрите, если не верите мне, - поверьте глазам своим! Правда, иногда мне кажется, что реальностей много, и выбор их зависит от того, кто чего хочет узреть...
Но это был комментарий. А тем временем трамвай гремел по Старой Уфе, петляя среди зарослей полыни, и его одинокий пассажир продолжал чтение, удивляясь все больше. Согласно Феликсу, когда он прибежал с ящиком к рулежке, вертолет с отломленной ногой уже завис над бетонкой, где народ соорудил из принесенных ящиков опору.
Может, это случилось, когда я в отпуске был? - подумал автор. - Или это другой случай? Не может быть, в нашей эскадрилье была всего одна легендарная посадка. И я был на этой посадке вертолета без передней лапы! Я там был, и моя версия следующая:
Было прохладное февральское утро. Борттехник Ф. готовил борт к вылету, когда мимо пробежал борттехник Л.
Кстати, о борттехнике Л., который, как ты помнишь, мой прежний читатель, заменившись, упер у борттехника Ф. китайский трехбатареечный фонарь, луч которого, направленный в черное небо, доставал до Луны (клянусь!)... Но о нем я скажу в самом конце. А сейчас борттехник Л. просто пробежал мимо с криком: «Скорее! Серега Л. без ноги садится!»
Когда борттехник Ф. прибежал к рулежке, вертолет капитана Л. только что вынырнул из-за горушки и вошел в охраняемую зону. Он медленно и полого снижался над стоянкой «свистков», приближаясь к месту посадки. Из кузова подкатившего КамАЗа (инженер спрыгнул с подножки) бойцы выбрасывали на бетон автомобильные шины. Инженер орал и махал руками, оглядываясь на растущий вибрирующий вертолет, - он задирал нос, пер вперед голубым днищем, ветер его винта уже начал гнать волну песка и пыли, встречающие отворачивались и отплевывались, солдаты, пригнувшись, катили шины и громоздили их друг на друга. Вертолет завис, и все смогли увидеть, что колесная пара передней стойки была вбита в днище и застряла там намертво.
Началась посадка.
Но - минуточку. Вернемся к рассказу Феликса и посмотрим, что происходит в этот момент у него. «Борттехник М. увидел, как, маневрируя по командам встречающих, вертолет благополучно совершил посадку на штабель из ящиков. Техники опасались, что поток воздуха от несущих винтов раскидает деревянную опору, но все обошлось. Вертолет стоял на своих основных стойках и на опоре из ящиков вместо передней стойки».

Бывший борттехник Ф,, а ныне редактор и писатель, читая это, отметил, что опасение техников было деталью реальности. Они и вправду могли опасаться, значит, Феликс не врал! Он же не изощренный литератор, знающий рецепты правдивых сочинений. Но...
Но борттехник Ф. помнил, - и помнил так отчетливо, словно только что отвернулся от происходящего, - как вертолет опускался на пирамиду покрышек. Он помнил, как ладонями майновал инженер, - а несущий винт резал воздух в двух метрах от этих ладоней, потому что, сминая пирамиду, раненый дракон опускал этот бешеный диск, вернее, конус, все ниже, поднимая хвост, - вставал на колени как ручное чудище перед хозяином, - и хозяин, видя, что винт сейчас вспилит-взроет бетон как огромная циркулярная пила, кидал ладони вверх, и капитан Л. в кабине брал шаг-газ, и вертолет с натугой поднимал нос, опираясь хвостом на воздух...
Вот тут-то борттехник Ф. и принял участие, подкатив вдвоем с солдатом еще покрышку, но поднимать ее, пыльную, не стал, чтобы не испачкать новый комбез.
И снова вертолет опускал нос. Из открытого правого блистера высунулся правак капитана Л., лейтенант К., и, свесив тяжелую голову в зеленом ЗШ (летали еще в ЗШ, а кое-кто и в бронежилете, - это потом придет время полетов в одних трусах), смотрел, как машина ложится подбородком на резиновую пирамиду. Он переборщил - он слишком перегнулся, и ЗШ слетел с его головы, треснулся об бетон, подскочил, и его понесло, кувыркая, как зеленый горшок, ветром винтов в сторону стоянки «свистков»...

- Ты помнишь эту деталь? - спросил я у Феликса двадцать один год спустя.
На следующий день мы опять спустились к паромной переправе и загорали, бродя по мелкой быстрой холодной воде - ровное твердое дно было устлано длинными бурыми, расчесанными течением прядями, - густая, мягкая шерсть мамонта, в которой и нежили босые ноги бывшие борттехники, предаваясь воспоминаниям.
- Так ты помнишь, как у Кукуя шлем слетел и покатился как горшок? - спросил я у Феликса.
- Нет, - сказал Феликс и, вырвав пальцами правой ноги клок шерсти из спины мамонта, кинул его боковым махом ноги в сторону и смотрел, как он уплывает.
- Погоди, - сказал я, останавливаясь посреди обмелевшей реки. - А где ты стоял, когда вертолет капитана Л. сажали на покрышки? И почему у тебя в рассказе его сажали на снарядную тару?
- Почему-почему! По качану! - сказал Феликс.- Потому что я не видел, как сажали вертолет! Это же рассказ, художественный вымысел, тебе ли не понимать, как это делается! Я тогда стоял в ТЭЧи на регламенте. Сижу себе, набиваю ленты дальше, и вдруг вижу, как мимо меня в ТЭЧ закатывают вертолет, нос которого лежит в кузове машины...
- Погоди, - сказал я. - А как же техник звена, который просил тебя замерить высоту стойки?
- Это я придумал, чтобы смешно было, - сказал Феликс. - Это же смешно, - мерить стойку, когда в Инструкции по эксплуатации есть высота обжатой стойки пустого и полного вертолета.
- Это очень смешно, Феликс, - сказал я. - Ты и правда писатель. Еще и ящики придумал. А я видел, как его сажали. И узнай наконец, что не на ящики, а на покрышки! Раза четыре сажали. Каждый раз по покрышке добавляли, а он все сминал. Потом вроде винт в метре молотил, когда на малом газу и без шага, - тут движки вырубили. И все равно лопасти после остановки на бетон легли. Руками ловили уже на торможении, чтобы не чиркнули. А потом я ушел. Мне на вылет надо было. Как его укатили, я уже не видел.
- Ну вот, а я не видел, как его сажали. Зато когда в ТЭЧ закатили, я пошел посмотреть. В рассказе это как бы на бетонке происходит, сразу после посадки. Там я еще пишу: «Когда винт остановился, из кабины вышел хмурый капитан Л. и ушел. Некоторое время спустя из вертолета появился лейтенант К., и ушел в другую сторону».
- В следующем переиздании напиши, что Кукуй вылез из вертолета и побежал искать свой «горшок», - сказал я. - Зато я закончу свой рассказ так, как ты расскажешь мне сейчас.

...Борттехник М. поднялся в грузовую кабину. Прямо перед дверным проемом кабины пилотов из распоротого пола торчала половина колесной пары передней стойки. Покрышка одного колеса от удара была рассечена чуть ниже оси.
- Скорость малая была, вот и не скапотировали, - сказал сзади техник. - Вроде бы они через хребет шли, кабрировали, поэтому так повезло. И управлял не капитан Л., а его правак. Но Серега будет брать вину на себя...
Здесь же стояли два бойца, которые летали на ПСО вместе с доктором. Они были возбуждены - все время улыбались и подталкивали друг друга локтями.
- Не, товарищ старший лейтенант, - сказал один. - Скорость была что надо. Мы сидели, в иллюминаторы смотрели. Низко шли, аж все сливалось в глазах. И вдруг - бах! - удар снизу, мы аж подпрыгнули. Я подумал - мина!
- Ага, мина! - заржал второй. - Ты же не на броне катишь. Мина! Ты в окно смотрел. А я в пол. И представь, смотрю в пол, все гудит, я смотрю тупо так, уже почти сплю, и ту-ут ка-ак - трррах! И в полу - колеса! В морду резиновым воздухом вдарило! Горячим! Это похлеще мины будет! Я приху... Обалдел, короче. Помню, только, подумал: нихуя себе, убрали шасси!
И солдаты захохотали, закидывая головы и подставляя лица солнцу.

- Вот! - сказал я, лежа в бурлящем потоке, удерживаясь двумя руками за длинные травяные космы и упираясь пальцами ног в дно. - Вот этого мне и не хватало, Феликс! А то про какие-то ящики врал. Нихуя себе, убрали шасси! Это же название для рассказа. Ты свой уже написал, а я... Знаешь что, пошли наверх. У вас полдник, угостишь меня кефиром, сочинитель.
Мы вышли из мелкой реки, натянули одежду на мокрые тела, и пошли по берегу к тропинке, ведущей наверх. По пути открыли двум девушкам две бутылки пива, помогли еще двум девушкам разжечь костер для шашлыков, и, оставив за спиной недоуменные взгляды, углубились в свежий сумрак леса, карабкавшегося по обрыву к санаторию.
- Кстати, - сказал я, когда мы остановились возле родника передохнуть. - Я тебе обещал рассказать про борттехника Л.
- Да, - сказал Феликс, - Мы так о нем ничего не знаем. Даже Витя Д. нас нашел. Правда, давно на связь не выходит, болел. Как бы не умер там в своем Николаеве. И что Л.? Ты его нашел через журнал?
- Нет. Две недели назад обнаружился в сети, в «Одноклассниках». На фото этот франт стоит в белой летной форме среди маленьких черных детей Камеруна или Нигерии. Представляешь, летает в Африке! Я попросил привезти старым товарищам по черной девочке. И эта сволочь ответила - мол, если только по деревянной. И передал привет мужикам. Лучше бы и не появлялся...
- Вот это да, - сказал Феликс. - Наши все еще летают! Мы что, вечные?