Визит инопланетян

Месяца за два до подписания министром обороны долгожданного и выстраданного приказа о моем увольнения в запас родной экипаж убыл в очередной, и главное, весенне-летний отпуск, оставив в казарме помощника командира старшим над матросами, двенадцать увольняющихся в запас офицеров и мичмана-финансиста с категорическим наказом уйти в отпуск лишь после нашего полного расчета.
Уходило в запас в том году много. В разы больше, чем за три года до этого, при подписании первых офицерских контрактов. Тогда ушли только те, кто действительно хотел попрощаться со службой по тем или иным причинам, и наиболее дальновидные, уверенные в том, что все самое хреновое еще впереди. Через три года уходило великое множество офицеров, прочувствовавших за это время на собственной шкуре обязательность государства по отношению к себе. Массовым исходом это назвать было трудно, но вот то, что в большинстве своем уходили молодые старшие офицеры, которые через несколько лет должны были стать новым поколением командиров, старпомов, механиков и флагманских, было неоспоримо. И началось... На кораблях командирами дивизионов БЧ-5 назначались старлеи-трехлетки, старпомами становились неопытные, но бесстрашные каплеи-минеры, а командирами назначались кавторанги, не сдавшие до сих пор зачеты на старпомовские обязанности. Экономические катастрофы, как и военные, выбивали в первую очередь самых нужных и знающих и поднимали наверх подчас далеко не самых лучших.
Экипаж разъехался, наши семьи тоже уехали на Большую Землю уже навсегда, а мы паковали вещи, продавали мебель и коротали вечера то у одного, то у другого за рюмкой чая. Денег ни у кого практически не было, зато были впечатляющие запасы шила, припрятанные на черный день консервы и хлеб с базовой пекарни. На службу мы ходили. С утра в казарму. Там перекуривали с полчаса, узнавали, куда и кого штаб дивизии запихнул на вахту, и уже к десяти часам «тропой Хо Ши Мина» возвращались по домам. Так продолжалось пару недель, за которые лично я отстоял три раза дежурным по живучести и пару раз поприсутствовал вместо помощника на камбузе с матросами.
В тот вечер, заседали у меня. Белашев, Штурман и Бузичкин. Начхим тоже очень хотел присоединиться, но он был единственным, с кем жена решила разделить тяготы и лишения отъезда с Севера, и оттого наши мальчишеские посиделки не очень приветствовала. И когда раздался звонок в дверь, мы, как один решили, что начхим либо сбежал от благоверной, либо договорился и рванул к нам хотя бы на часик. К тому же, в этот вечер штурман неведомо откуда достал четырех здоровенных куриц, которых я быстренько и беспощадно запек в духовке с чесночком и картошечкой. Под такую щедрую закусь старые запасы шила шли очень даже вкусно, и звонок процесс не прервал и даже не остановил. Лишь я поставил рюмку на стол и отправился в прихожую.
Но когда я открыл дверь, на пороге моей квартиры оказался не начхим, не сосед Гена, чуявший пьянку через две стены, а капитан-лейтенант Витя Дворцовый, командир дивизиона движения, нашего второго экипажа.
- Привет, Борисыч! Я к тебе не с очень добрыми вестями...
Мне было хорошо. «Огненная вода» уже подействовала, и омрачить мой благодушный настрой было трудновато.
- Витя, заходи... Пошли на камбуз, по рюмочке задвинем, а там и порадуешь....
Витя был человеком своим, проверенным и нормальным. От предложения отказываться не стал, упрашивать себя не позволил, и разувшись, двинул со мной на кухню.
- Да... везет мне сегодня. Факт! Как говорится, и сел и съел...
Витя оглядел сидевшую за столом живописную компанию полуодетых офицеров и повернулся ко мне.
- Наливай, Борисыч...
Я достал чистую рюмку. Сдул несуществующую пылинку и наполнил сосуд.
- Будем!
Мы чокнулись, проглотили казенное шило и выдохнули. Витя деликатно взял самую маленькую куриную ножку, зачем-то понюхал ее и вместо того, чтобы отправить в рот, указал ей сначала на меня.
- Ты!
На Белашева.
-Ты!
На Бузичкина.
-Ты!
И на штурмана.
- И, кажется ты, но это уже не моя забота...
Никто ничего не понял. Пьяненькие мы были, а Витя пока вещал одними загадками.
-Что!?
Говорливый штурман успел задать вопрос первым.
- Вы все послезавтра идете с нами в море. Однозначно! Ракету военную стрелять...
И только после этого Витя с хрустом вгрызся в куриную ногу.
Мастерство не пропьешь. На осмысление сказанного у всех нас ушло всего несколько секунд, привычно уменьшивших силу опьянения минимум наполовину. Первым хруст куриных хрящиков, прервал естественно неугомонный штурман.
- Витя, ну про друзей-маслопупов я понимаю, а я-то причем?
Дворцовый оторвался от курицы и пододвинул ко мне стопку.
- Наливай... Я на докладе твою фамилию тоже слышал, а по ним мне мех с флагманским ситуацию довели, дали команду сегодня вечером всех обойти и оповестить. А вы все вместе в одной квартире... Праздник какой-то, искать не надо, бегать не надо... И налили, и накормили... Лепота...
И Витя маханул еще одну рюмку, не дожидаясь остальных.
Потом, в процессе продолжившегося несмотря на открывшиеся обстоятельства банкета Витя подробно поведал о предстоящем мероприятии. Стрельбы не планировались. Но как всегда случается на флоте, планы по каким-то причинам резко изменились. Политика... И теперь, послезавтра с утра, кораблю надо срочно перебазироваться с раннего утра в губу Окольную, чтобы загрузить пару практических ракет, еще что-то попутно перезагрузить, и оттуда рвать в полигон, чтобы пульнуть загруженным боеприпасом по полигону на Камчатке. А согласно предыдущих планов, наш второй экипаж должен был тихо и мирно три месяца заниматься ППО и ППР исключительно в базе, в море не собираясь и потихоньку отрабатывая береговые задачи. Соответственно укомплектованность экипажа была задачей далеко не первостепенной и никого не напрягала. На вахтах было кому стоять, ну и ладно. Да и в их экипаже тоже увольнялось народу немало, так что в наличии было в лучшем случае половина экипажа. И когда на оперативно собранном совместном совещании командиров боевых частей с флагманскими командир озвучил, сколько у него человек, а у флагманских на подмену недостающих нашлись только молодые лейтенанты и старлеи, нехорошо стало всем. Ракетная стрельба... Это... Не пустячок. Командир дивизии, примеривший адмиральские погоны всего пару месяцев назад, просмотрев представленные списки, был категоричен и приказал собрать всех, еще официально не уволенных в запас «бывалых» из первого экипажа и отправить в море. Адмирал Исаев был начальником новой формации, хамоватым, упертым, но далеко не дураком. И к нам побежали оповестители...
Утром в казарме ухмыляющийся помощник подтвердил Витины слова, но в качестве утешительного довеска уверил, что нам за этот финальный выход обязательно заплатят деньги, указание о чем ему дал лично командир дивизии контр-адмирал Исаев. В период, когда даже зарплату задерживали по два-три месяца, это не особо вдохновляло, и скорее выглядело особо изощренной издевкой, но мы все же уходили в запас, так что могло и сложиться. В море нас отправляли практически всех, за исключением командира БЧ-2 по причине переизбытка ракетчиков на эти стрельбы и командира БЧ-7, позавчера неожиданного уехавшего на три дня в Питер по семейным обстоятельствам.
В обед, мы уже были на 13 пирсе, собранные и готовые к свершениям. Механик второго экипажа, мужчина грамотный, знающий, но чрезмерно расслабившийся за время заводского ремонта, к прикомандированным относился настороженно и с внутренним недоверием. Будь его воля, он бы пошел в море со своими молодыми лейтенантами, доселе морячившими всего пару дней, да и то на переходе из завода, одновременно с этим четко понимая, что поседел бы после этого выхода весь, вплоть до паха. Поэтому появление первого и второго управленца, двух капитанов 3 ранга, с командиром реакторного отсека, наморячивших за последние пару лет не один месяц, его и радовало и напрягало одновременно. Пожав всем руки, механик, осторожно подбирая слова, провел короткий инструктаж.
- Мужики, договоримся сразу. Никакой самодеятельности. У вас, конечно, задницы ракушками обросли, все пофиг, пенсионеры, но... не подведите. Сами знаете, один молодняк, а тут эти стрельбы, будь они неладны...
Наше общее мнение по сложившейся ситуации пришлось выразить мне.
- Все будет нормально. Подставлять мы никого не собираемся, да и не нужно это никому. Только вот спать будем в своих каютах, а лейтенантству придется спать на подхвате, когда мы на вахтах будем.
Механик молча кивнул. Командование решило, что офицеров много не бывает, и всю молодую поросль оставило на борту для отработки.
После построения объявили приготовление корабля к бою и походу с одновременным вводом ГЭУ в действие. На ПУ ГЭУ было не протолкнуться. Только на головах не сидели. Мы вводились, лейтенанты учились, флагманские наблюдали, а комдивы носились по кормовым отсекам, затыкая своими телами отсутствие знаний и опыта личного состава.
Завелись мы быстренько, с перекрытием всех нормативов «Инструкции по эксплуатации главной энергетической установки», и уже к 19.00 смогли поставить погрустневшего Дворцового перед фактом, что пора бы и лейтенантам посидеть на пульте, а нам с Белашевым надо бы домой на пару-тройку часов. На самом деле домой не так уж и было нужно, но на борту наблюдался ощутимый переизбыток офицеров, поспать бы вечером все равно не дали. Договорились встретиться у ДОФа в три часа ночи и ушли, провожаемые недобрым взглядом старпома, курившего на пирсе, но промолчавшего и не попытавшегося нас остановить.
Ночью мы вернулись. Белашев заступил на свою вахту в четыре утра, а я отправился в каюту досыпать оставшиеся несколько часов. В девять часов утра, не дав толком дожевать завтрак первой смене, сыграли тревогу, и уже через час, корабль неспешно пополз в сторону Окольной.
Погрузка ракет - операция боевая. Без шуток. Это не дров в кузов накидать. Мало ли чего случиться может? У крановщика дальномер собьется, зацепят неправильно, переклинит, матроса нерасторопного придавит. Упадет изделие... Взорваться не взорвется, но та гадость, что в нее налита, не дай бог в море выльется, вся живность в Кольском заливе помрет в три дня. Поэтому обе установки в работе, чтобы, не дай бог, случись чего, крейсер мог от пирса сразу отойти, личный состав на боевых постах сидит, а все БЧ-2 наверху, в спецкостюмах погрузкой занимается. Командир на мостике лично работами руководит, а к пирсу береговые караульные никого, кроме задействованных специалистов, на выстрел не подпускают.
Пришли. Пришвартовались. Пообедали. А потом все БЧ-2 во главе с командиром на инструктаж и обсуждение плана работ с корабля ушло, а весь экипаж по плану. Кабельные трассы осматривать, матчасть обслуживать, да и поспать, кто смог спрятаться. Потом командир вернулся, доклад с командирами боевых частей провел, всех взмылил, а БЧ-2 начало усиленно к завтрашнему дню подготавливаться. Нормальная корабельная повседневная напряженка, усугубленная погрузкой ракетного оружия.
А вот потом, часам к девяти вечера, приехал кто-то на «Уазике» на пирс, командир просто пулей наверх вылетел. И вернулся через полчаса, со слов вахтенного-инженер-механика, как будто ему обухом по затылку врезали, и сразу устроил слет командиров боевых частей в центральном посту. Еще через пятнадцать минут на корабле объявили большую приборку, а на пульт ГЭУ были собраны все офицеры БЧ-5, вплоть до последнего прикомандированного. Все, естественно, не вместились, но речь механика была слышна и в коридоре.
- Значит так, товарищи офицеры... ЖОПА! Большая, жирная, лоснящаяся ЖОПА! Что за времена, бл...! Что за времена... Что за ёб...! В голову не вмещается такая...
Минут пять он выплескивал и стравливал в воздух негодование, ни на кого конкретно не направленное, а потом, в единое мгновение сдувшись, спокойно и даже чуть равнодушно сообщил.
- Завтра в процессе погрузки ракетных изделий к нам на борт пожалуют гости. Очень высокие. Выше только президент. Нам приказано, не прерывая боевых работ, встретить их, показать корабль, обаять своим радушием и успеть завершить погрузку в срок. Сейчас всем по отсекам. Драить, мыть, что успеет высохнуть до утра - красить. Когда точно приедут - неизвестно. Но подъем с утра в 05.00. Малая приборка. Форма одежды с утра - РБ, кремовая рубашка. ПДУ, чтобы у каждого засранного трюмного на боку висело. Всем быть бритыми, причесанными и взирать на дорогих гостей восторженными, влажными от слез глазами. По местам!
Естественно, вечером на корабле было столпотворение. Мы с Андрюхой так и просидели весь день на вахте, подменившись лишь на ужин, и пару раз в гальюн и на перекур, но меня хотя бы сменили в ноль часов, и я успел поспать до пяти утра. А вот Белашеву удалось поспать только пару часов после ужина и один час с четырех до пяти утра, что утром ему настроения не прибавило.
Утром после всех тревог, «тревожных» завтраков без снижения боевой готовности и начала погрузки к нам заглянул «буба» выпить тайком кружечку чая и сообщил подробности всей камарильи. Оказывается, вчера в Мурманск прибыла по своим государственным делам группа высокопоставленных деятелей из правительства и близких к нему кругов. В те времена, когда к вершинам власти в стране поднялись бывшие депутаты горсоветов провинциальных городишек, завлабы, гуманитарные профессора университетов и просто ушлые «трибунные перестройщики», такие вот массовые экскурсионные выезды в районы, доселе закрытые для любопытных глаз «детей оттепели», стали если не нормой, то уж и не диковинкой. Вот и вчера при встрече высокой делегации на мурманской земле, приметив в толпе встречающих черную шинель командующего Северного флота, главный визитер пожелал поближе посмотреть на корабли, которые охраняют его покой, и чтобы обязательно в программе была атомная подводная лодка. А так как визит был «рабочим», а оттого и коротким, все надо было продемонстрировать именно сегодня, и не в какой другой день. С надводниками у командующего было все в порядке. Североморск под боком. А вот успеть в этот же день свозить их в самую ближайшую базу в Гаджиево не представлялось возможным. Командующий вроде как робко намекнул что, мол, так и так... есть рядом одна лодчонка, но на ней практически военное положение, и нельзя... Но ему быстренько и убедительно было поставлено на вид, и он принял решение, противоречащее всему чему только возможно: свозить уважаемую делегацию на корабль, который в это время грузит ракеты. То есть к нам. И вот теперь мы ждем к себе Министра и сопровождающих его лиц. «Буба» выдав все военные тайны, допил чай и понуро удалился куда-то в глубины корабля, то ли проверять готовность к встрече, то ли просто зашхериться куда, от греха подальше.
Тем временем, погрузка шла своим чередом, время шло, а «дорогие гости» на горизонте все не появлялись и не появлялись. Нервное напряжение первых двух часов ожидания спало, и мы даже начали, подменяясь, бегать перекуривать в курилку, благо все начальники торчали на мостике, а механик зашторил глаза и делал вид, что кроме «Каштана» ничего не видит. Потом, не прерываясь, все боевые смены отобедали, и когда стрелка часов приблизилась к 14.00, всем начало казаться, что пронесло, началось самое интересное.
Сначала сыграли тревогу. С перепугу не учебную, которая на тот момент и так действовала с самого утра, а боевую, чем повергли одну часть личного состава в недоумение, а другую, более грамотную, в ужас. Может, там наверху, что-то с ракетой случилось? Потом механик немного успокоил, добавив по трансляции, что просто прибыли гости, и никаких других плохих вестей нет. Личный состав рассосался по постам в полной уверенности, что Министра и народных избранников проведут от 3-го отсека до кают-компании 5-Бис, где посещение корабля и закончится заранее приготовленным обедом и ознакомительной лекцией от командира под красненькое. Но все пошло совсем не так. Делегация долго спускалась вниз, потом минут на двадцать застряла в центральном посту, потом неожиданно материализовавшись перед дверью на пульт ГЭУ. Видимо в их планы посещение нашего подвала не входило, что и подтвердилось позже, потому механик из центрального даже и не подумал нас предупредить. И когда дверь распахнулась, и на пульт начали протискиваться люди, мы хотя и были наготове, но такого аншлага, какой случился, совсем не ожидали.
Первым на пульт протиснулись погоны вице-адмирала, а за ними и сам их обладатель, начальник штаба Северного флота адмирал Уставщиков. За ним высокая фигура рыжеволосого Министра, облаченная в криво застегнутое новенькое РБ, за которым щемились еще пару человек, которых мы сразу не узнали, а последним в нашу маленькую конурку вдавился старпом, которому и досталась честь сопровождать экскурсантов по кораблю.
Надо заметить, что на флоте, Строевой устав действует только на берегу. В море свои правила, закрепленные, по рассказам знатоков, даже в каких-то приказах и инструкциях, и выполняемые всеми и всегда. Так вот, при заходе начальника на пульт управления главной энергетической установки становиться во фрунт, громогласно вопить «Смирно!» и подтягивать живот не требуется. На пульте всегда старшим считается оператор правого борта. От него требуется на мгновенье оглянуться назад, зафиксировать старшего по званию, и, отвернувшись обратно, лицом к приборам, произвести штатный доклад. Никто и ничего не должно отвлекать оператора от работы с ядерным реактором. Что правильно и обсуждению не подлежит. Так и сделал наш оператор правого борта, капитан 3 ранга Андрюха Белашев. Мельком брошенного назад взгляда Андрюхе хватило чтобы понять, кому докладывать, и он спокойно и нарочито неторопливо начал вещать намертво заученные за десятилетие фразы:
- Товарищ вице-адмирал, на пульте ГЭУ в работе установки обоих бортов на пониженных параметрах, на мощности 25 %...
Оттарабанив положенное, Белашев замолчал, положив руки на вахтенный журнал и образцово-показательно вперившись в приборы. Уставщиков, приняв доклад, как само-собой разумеющееся и выслушав представившихся после Андрея комдивов, принялся было рассказывать дорогим гостям про то, что здесь находится, как вдруг его довольно громко перебил недовольный голос.
- Адмирал, а почему эти офицеры не приветствую нас, старших, стоя?
Откуда-то из-за Министра, довольно безучастно взирающего на все окружающее, вылез еще один благообразный седоватый мужчина, в котором мы все сразу узнали экс-мэра северной столицы, лицо которого в телеэкране успело намозолить глаза всем за последнее десятилетие.
- Адмирал, так почему они нас не приветствуют как должно!?
Глубокий и бархатный голос экс-мэра, звучал по-барски брезгливо, с нескрываемыми раздраженными нотками. Судя по лицу адмирала, смотревшего в этот момент на приборы, он был бы рад свернуть шею этому самодовольному слуге народа, но повернувшись к нему лицом, адмирал начал терпеливо объяснять, что, мол, так и так, оператор обязан следить за происходящим, отвлекаться нельзя и...
Следует отметить, что как только группа туристов материализовалась на пульте, в спертой атмосфере нашей выгородки явственно начал ощущаться запах свежевыпитого алкоголя. И надо отдать должное, алкоголя хорошего, ароматного, явно недешевого коньяка, отчего даже вахтенный «Камы», старший мичман Мотор, известный ценитель прекрасного, невольно облизнулся и даже смахнул невидимую каплю с усов. Почуял это и Андрей. И по его профилю я понял, что сейчас что-то будет. Дело в том, что был капитан 3 ранга Белашев правдорубом. Нормальный парень, со своими заморочками, которых у каждого хватает, но вот если его что-то сильно задевало, то говорить он начинал адресно, жестко, громко и не обращая внимания на статусы. Удивительно, что до капитана 3 ранга он добрался спокойно и без задержек, причем получив звание, будучи на капитан-лейтенантской должности, хотя в выражениях никогда не стеснялся и за словом в карман никогда не лез. Что думал, то и говорил. И сейчас, глядя на его профиль, на котором нижняя челюсть начала хищно выдвигаться вперед, а корнетовские усики чуть ли не встали дыбом, я только и успел подумать, что сейчас будет концерт не по заявкам.
- Товарищ, вице-адмирал! Прошу вас убрать этих пьяных гражданских с пульта управления ЯДЕРНОЙ энергетической установки. Хочу еще раз заострить ваше внимание на слове ЯДЕРНОЙ! Это что за бл...ь порядки пошли, каждый х... может нажраться, и, пользуясь случаем, прошвырнуться в говнищу пьяным по ракетному подводному крейсеру СТРАТЕГИЧЕСКОГО назначения, и тут все, бл... должны перед ними стелиться! Может, еще на наши места сядете, порулите!? Члены... правительства, твою мать...
Воссоздать эту трехминутную речь, достойную как минимум древнеримского трибуна, никто из нас, включая самого Андрюху, впоследствии не смог. Экспромт получился страстным, горячим и убийственным, особенно своей концовкой.
- ...к тому же почему все, бл.... без ПДУ!? А ну-ка теперь, руки в ноги, дорогие избранники народа, и все на х... отсюда! У меня вон из-за вас давление пара падает, господа экскурсанты!
Закончив, Андрей выдохнул, и неторопливо взяв переговорное «Каштана», вызвал 9-й отсек.
- Девятый-Пульт! Что с давлением? Где командир группы?
- В машине, разбирается.
- Закончит - пусть доложит. Жду.
Андрей отключил «Каштан» и с чувством выполненного долга откинулся в кресле. Все это время на пульте стояла оглушающая тишина, разбавленная жужжаньем приборов. Заклинило видимо всех. И тут раздался ироничный голос Министра.
- Адмирал, по-моему, нас всех ебут...
Начальник штаба, у которого пазлы никак не могли сложиться, автоматически кивнул головой, видимо соглашаясь с высоким гостем. Он все открывал и закрывал рот и никак не мог родить ту настоящую командную фразу, которая поставила бы все и всех на свои места.
Положение, как ни странно, спас старпом, который на апогее затянувшейся паузы, спокойно, как будто ничего и не произошло, произнес, откуда то из спин гостей:
- А теперь, после ознакомления с пультом главной энергетической установки, приглашаю вас осмотреть ракетные отсеки...
И так это вовремя прозвучало, так к месту, что все, включая начальника штаба флота, как по команде повернулись и начали молча выбираться с нашего пульта, пытаясь по двое, словно крабы боком протиснуться в узкую дверь. Когда их шаги прогромыхали у нас над головой, мы с Мефодичем, с немым вопросом в глазах уставились на Андрюху. Тот посмотрел на нас и как-то смущенно, почти оправдываясь, выдавил из себя.
- А что? Хрен ли они...
А потом неожиданно заржал во весь голос.
- Борисыч, мы же пенсионеры, мать его... почти пенсионеры. Что они нам сделают? Что? Пятнадцать копеек не заплатят? Так они и так нам должны, сам знаешь, сколько... Ты списанный, тебя ничего не лишишь, а мне пофиг!
Потом потянулся в кресле, закинул руки за голову и мечтательно произнес куда-то в потолок.
- А знаешь, какие божественные ощущения я испытал... жалко я ему про свой ваучер сказать забыл... Никогда не думал, что можно послать кого-то на х... а чувствовать себя так, словно Софи Лорен трахнул...
Минут через сорок власть предержащие покинули корабль и буквально через пять минут нас с Андреем вызвали в центральный пост. Там в командирском кресле восседал насупленный начальник штаба, рядом с ним стоял командир, а на своем месте сидел механик. Остальных, как сказали потом штурмана, адмирал приказал минут на десять выгнать из центрального. Судя по недоуменному взгляду механика, о происшествии он еще ничего не знал.
- Ага... явились, герои дня! Да, вы что себе, бл... позволяете, вы... еб... да я...
Адмирал был флотоводцем опытным, оратором не хуже, а опытнее и качественно лучше Белашева, отчего речь его была еще более цветаста и переливчата. Минут пять он оттачивал на нас свой свое ораторское искусство, постукивая по столу кулаком и даже пару раз вскочив с кресла.
- Так. Командир. Этих офицеров, представить к неполному служебному соответствию, финансово лишить всего чего только возможно, и это лишь пока... если наши бл... гости, не надумают «отблагодарить» этих засранцев, чем-то посильнее...Ясно!?
Стоящий рядом командир кивнул.
- Так точно, товарищ адмирал. Только все это бестолку... уж извините...
Адмирал, вздернув голову, вперился выпученными от негодования глазами в стоящего командира.
- Как это, бестолку?! Командир...ты что?
Командир как-то, беспомощно развел руки в стороны.
- Они оба, старшина команды электриков, командир реакторного... прикомандированные, из первого экипажа. Все, кроме мичмана, через пару недель будут уволены в запас. А кроме них еще начхим, штурман, да куча офицеров оттуда же. И тоже... пенсионеры. Всего шестнадцать человек. Я без них и в море-то выйти не смог бы. Да и не пустили бы. У меня одни лейтенанты да старлеи зеленые...
Адмирал открыл рот, чтобы выдать очередное гневное целеуказание, но видимо слова командира достигли нужной извилины, и рот захлопнулся. Несколько секунд начальник переваривал информацию, развернув кресло в нашу сторону. По лицу адмирала было заметно, что внутри у него происходит нешуточная борьба с самим собой, которая завершилась довольно неожиданно для тертого службой флотоводца.
- Да пошли вы все в жопу, товарищи офицеры! Решили напоследок выговориться, да?! Вы, бл... уходите, а мы-то остаемся! И эти... бл... государственные мужи, зае... я как будто не начальник штаба Северного флота, а экскурсовод на полставки! Дел невпроворот, бл... я дома на четыре часа в сутки появляюсь, а тут... А ну, долой с моих глаз!!! Пенсионеры, бл...
И уже спокойно усталым голосом добавил уже командиру.
- Скажи, чтобы чайку сделали и пару бутербродов. Мне после обеда этих бояр на «Кузю» вести выгуливать...
Никаким репрессиям нас не подвергли. То ли пьяненькие реформаторы забыли об инциденте, то ли адмирал решил спустить все на тормозах, мне неведомо. Скорее всего, и то и другое. Только вот Андрюха долго еще гордился тем, что послал куда подальше не абы кого, а самого рыжего творца ваучера...

Ах, какая селедочка...

Начало июня. Росляково. Корабль становится в легендарный док, одну из половинок дока «Тирпица». Крупповская сталь надежно послужила немецким морякам, затем советскому флоту, а теперь продолжает выполнять свои функции уже при российском государстве. Док близок к полярной цивилизации, как раз между Мурманском и Североморском, и становимся мы в него как раз в то время, когда большинство семей офицером и мичманов перекочевало на Большую землю, в теплые края. Народу скучно. Денежное довольствие, как всегда, опаздывает на пару месяцев, разгуляться не на что, да и начало июня в Заполярье совсем не такое, как в средней полосе. Мокрое и ветреное. Все бы хорошо, доковые работы касаются далеко не весь экипаж, но гальюны на корабле сразу заперли, холодильные машины остановили, и в жилых отсеках жарковато, а по малой, да и немалой нужде, надо бегать аж на док и справлять ее в доисторический нацистский клозет в орлиной позе. Питаемся на корабле, но в основу берегового питания интендант положил два основных гарнира: вездесущую перловку и вермишель, тонкую и ломкую, бумажными мешками с которой переполнены сухие провизионки. Но перловки все равно больше. И если вермишель полощется в первых блюдах, то перловка в качестве гарнира доминирует на обеде и ужине, разбавленная то тушенкой, то рыбой, а пару дней появлялась и на завтрак, удивив даже старпома, не привыкшего к утренней перловке на порошковом молоке. И в итоге весь без исключения личный состав корабля уже на третий день уныло выковыривал из перловой пищи одинокие куски тушенки и мяса, саму перловку категорически игнорируя. А на корабле без малого полтораста человек. И пищевых отходов, а попросту нетронутой вареной перловки, много. С двух приемов пищи. Да и единообразный супчик тоже расходовался далеко не весь. Отходы надо с корабля выносить. Далеко. Сначала вытащить лагуны на борт, спустить в док, потом по понтонам до завода, там еще куда-то. Морока еще та. И в практичную голову кока-инструктора пришла гениальная идея. Упаковку из-под продуктов собирать несколько дней и выносить просто на обыкновенную свалку, а пищевые отходы вечерком сваливать с борта дока в залив. Органика. Исчезнет без следа. Рыбки и крабики постараются. Так и повелось. Вечер. Бойцы вываливают кашу в воду, сверху сливают суп, хлебные и прочие остатки и бодро несут мыть посуду на корабль. И на третий день началось...
Меня с утра механик послал по какой-то надобности в техническое управление флота, и когда я к обеду вернулся в завод, моим глазам предстала воистину эпическая картина. Весь длиннющий понтон, ведущий к доку, был забит людьми. И все самозабвенно ловили рыбу. Точнее, доставали ее из воды. Случайная и совсем непреднамеренная трехдневная прикормка изменила маршрут легионов молоденькой селедки, курсирующей по Кольскому заливу, и теперь вода вокруг дока и около понтона представляла из себя бурлящую серебристую поверхность, на которую с неба заходили эскадрильи бакланов. Никакие удочки, спиннинги и прочие хитроумные рыболовные снасти не требовались. Бралась леска, а то и просто длинная веревка и гибкая проволока, на конец привязывалось что-нибудь тяжелое вроде гайки, и от нее через каждые сантиметров тридцать крючки, а то и просто согнутые тонкие гвозди. Вся эта конструкция закидывалась как можно дальше от понтона, после чего надо было резко дернуть на себя и спокойно вытаскивать улов. Селедка была молодая, не больше 15-20 сантиметров, и нанизывалась на каждый крючок иногда даже по паре штук на один. Улов зависел только от количества крючков и способности запулить груз подальше от себя.
Я не рыбак. Абсолютно. Может быть, посидеть с удочкой на берегу и подумать о высоком приятно, но это не мое. Но когда под ногами на пирсе трепещутся сотни выловленных рыбешек, а вода в нескольких метрах от тебя буквально кипит, переливаясь их серебристыми телами, азарт приходит независимо от пристрастий и здравого смысла. В нашей каюте мой сменщик, любитель поторчать на пирсе с закидушкой, покидая корабль, оставил коробку с леской и крючками. И уже минут через пятнадцать, переодевшись и захватив с собой кроме его снастей, еще дуковский мешок, я присоединился к заводчанам и экипажу, увлеченно вытаскивающим из воды дары моря. Все оказалось просто и никаких навыков не требовало. Пару раз зацепив крючками ватник, я приноровился и понеслось! Свой мешок я заполнил минут через сорок. И остановился, сообразив, что не знаю, что я буду делать со своим уловом. Да и сельдяная орда к этому времени, собрав урожай бесплатной каши, унеслась куда-то по своим делам в сторону моря.
В этот вечер ракетный крейсер пропах свежей рыбой, и в самом большом дефиците оказалась стеклянная тара, крупная соль, перец, лаврушка и прочие пряности. Народ, разделившись на две части, бросился реализовывать улов. Одних возглавил кок, под руководством которого, селедку, предварительно обваленную в муке, жарили после официального ужина на камбузе в огромных количествах. Другие принялись засаливать и мариновать рыбу впрок, сильно истощив корабельные запасы лука и моркови. Я рыбу солить не умел. Но у меня под шконкой в каюте лежали штук восемь пустых трехлитровых банки, припасенные с месяц назад в хозяйственных целях, и был мичман-турбинист, умевший делать с рыбой все что угодно. Мы нашли друг друга, и у меня стало на несколько банок меньше, а турбинная команда в 9 отсеке помогла мне помыть и очистить рыбу, которая была до того нежная, что мельчайшие чешуйки просто смывались под струей воды, стоило ее немного потереть. А потом мы в четыре руки с мичманом засолили и мои банки, и его.
Следующие несколько дней сельдь косяками приходила к доку, как по расписанию, в одно и тоже время. Народ уже остыл к массовой ловле, да и свободная тара на крейсере закончилась. Выходили подцепить десяток-другой, чтобы пожарить вечером, и все. А потом мы ушли из дока в базу и почти сразу начали сдавать корабль, чтобы уйти в летний отпуск. Домой с крейсера я приволок пять трехлитровых банок свежезасоленной и безумно вкусной селедки, которой, как оказалось, мне и пришлось питаться следующие несколько недель до отъезда.
Тогда денежное довольствие военнослужащим государство платить не любило. Не то чтобы совсем не выдавали, а дозированно. Чтобы ноги не протянули. И вполне нормально было получить в мае зарплату за половину марта с клятвенным обещание в июне выдать даже всю апрельскую. А с отпусками было сложнее. Надо выдавать все. Или, по крайней мере, большую часть. А мы летнего отпуска не ждали. Семьи на юг отправили со всей наличностью, а теперь сидели в казарме и ждали денег, которых едва хватало на сигареты. Командование, естественно, ужом вилось, чтобы выбить нам отпускные, но, увы, даже адмиралы не всегда могут командовать береговыми финансистами. Вот и приходили мы каждое утро в казарму и слонялись по ней до вечера, чтобы на следующий день повторить все тоже самое по кругу. А все мое домашнее меню состояло из этой самой молодой селедочки. Хлеб брал с берегового камбуза, благо с этим, проблем не было. Масла в холодильнике было с достатком. При сдаче корабля интендант сэкономленные излишки с непонятной щедростью раздал всем желающим. Утром встал. Намазал на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. Запил чаем и на службу. Вечером пришел и повторил утренние действия. Зашел на выходные боевой товарищ, принес фляжку со спиртом. Намазал себе и товарищу на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. И в тарелку, по-праздничному, положил селедки с лучком. Хорошо, если у товарища пара картофелин нашлась для гарнира. Выпили. Закусили. И так почти две недели. К тому моменту, когда деньги наконец выдали, я на селедку эту без содрогания смотреть не мог, а в холодильнике из пяти банок осталась всего одна.
А когда я с семьей вернулся из отпуска через два с половиной месяца, жена, заглянув в холодильник, пока я разбирал вещи, достала эту последнюю банку, вытащила рыбешку, попробовала, и с восхищением констатировала:
- Ах, какая селедочка! Каждый день, ела бы...

Матросики...

Этот случай произошел, после моей первой и единственной летней академии, когда мне с большой группой товарищей по несчастью, пришлось с практики в славном городе Горьком, вернуться в училище, чтобы пересдать экзамен по ЭСАУ. Экзамен я сдал. Причем практически на следующий день по приезду, самым анекдотичным способом, о котором уже писал. А потом я собирался ехать в Москву. В этот же вечер. Но получил свой отпускной я только на следующий день утром, а уехал только вечером, и не один. Дело в том, что в Нахимовке, учился на первом курсе, сын одного нашего соседа по Феодосии, Игорь. Он переходил на второй курс, я на четвертый. Получив отпускной, я позвонил родителям и получил от них просьбу, похожую на приказ. Взять этого самого Игоря, и в Москву добираться с ним. А там разбежаться. Дело в том, что Игорь, сдав сессию, завалился в госпиталь со сломанной ногой. Его выписали буквально на днях. И сидит он у своей тетки, которая после перелома отпускать его одного категорически опасается. Надо его брать и в путь. С учетом того, что парень был сыном старого сослуживца отца еще по Северу, мой отказ был категорически неприемлем.
Тетка у Игоря оказалась женщиной деятельной и со связями. Буквально за полчаса, вооружившись записной книжкой и телефоном, она в разгар курортного сезона, договорилась о билетах на поезд, пусть и плацкарт, но на сегодняшний вечер. И была еще одна неувязочка. Билет был с пересадкой, не до Москвы, а до Орла. Поезд туда приходил утром, а на Москву только вечером. Нам надо было провести в Орле весь день, но и это родственники Игоря предусмотрели. В Орле жил двоюродный дядя первокурсника, которого обещали предупредить, чтобы нам было, где пересидеть до вечернего поезда. Игорь, которого я знал, постольку - поскольку, оказался парнем нормальным, веселым, бывшим совсем не в восторге от суеты вокруг собственной персоны, устроенной родней, и вполне уверенно передвигавшимся на обеих ногах. Вечером, снабженные провиантом и добрыми напутствиями мы загрузились в вагон, чтобы утром высадиться в городе-герое Орле.
Дом, где проживал дядя Игоря, мы нашли быстро. Благо это было совсем недалеко от вокзала, да и дорогу, Игорь, неоднократно бывавший здесь, знал отлично. Только вот родственника дома не оказалось. Ни его, никакой-нибудь записки в дверях. Игорь, почесал затылок.
- Странно, как-то... Никого нет. Может во дворе посидим, подождем, а?
Я, откровенно говоря, сильно не расстроился. Билеты есть. В Орле я никогда не бывал. Можно погулять, город посмотреть, оставив Игоря с вещами дожидаться родственников. И только я собрался высказать свои соображения, как на площадку перед дверями квартиры, неспешно поднялась старушка с сумочкой в руке.
- Ой, а что это за матросики тут у нас завелись?
Бабушка спросила очень доброжелательно, с какой-то нескрываемой симпатией и улыбкой на лице. Да и сама она была из числа тех старушек, к которым сразу проникаешься доверием. С прямой спиной, не сгорбленная, аккуратная и вежливая. Надо сказать, что мы оба ехали по форме. Я, чтобы, наконец показаться во всей красе старшекурсника московской родне, а нахимовец, по причине полного отсутствия штатской формы одежды.
- Мы к дяде моему приехали, вот...из шестой квартиры, а никого дома нет.
Бабушка всплеснула руками.
- А с чего им дома-то быть? Они еще вчера на море отдыхать уехали...
Потом старушка повнимательнее посмотрела на Игоря.
- А я тебя помню. Ты племяш его, из Крыма?
Озадаченный Игорь только кивнул в ответ.
- Леночка с дочками уехала, а сам Виктор здесь, просто вчера в ночную смену ушел. Должен как раз с минуты на минуту вернуться. Давайте -ка ребята мы ему записочку в двери оставим, а сами ко мне чай пойдем пить. Я на этаж выше живу...
Квартира бабушки была на третьем этаже, как раз над квартирой родственника. Однокомнатная, скромная и чистенькая, с чуть старомодной мебелью, классическим комодом, покрытым кружевной салфеткой и круглым столом со старыми венскими стульями посреди комнаты.
- Ступайте в комнату, а я сейчас...
Она ушла на кухню, а мы, зайдя внутрь, остановились в нерешительности. Неудобно было располагаться без хозяйки. Старушка чем-то погремела на кухне несколько минут, и вернулась с чайником в руках.
- Ну, что встали... проходите, проходите. Он у меня еще горячий был... Чуть подогрела.
Бабушка поставила на стол чайник. Достала из буфета три старые, низкие и широкие чашки с блюдцами. Сахарницу с наколотым твердым сахаром, вместе со щипчиками. Тарелочку с баранками. Розеточку с вареньем.
- Садитесь, матросики. Угощайтесь...
Игорь, со снисходительной улыбкой поправил старушку.
- Мы не матросики. Мы курсанты.
Бабушка, не прекращая разливать заварку, ответила.
- Вот он, с козырьком, может уже и не матросик, а ты, с ленточками- матросик...
Я промолчал, а Игорь, бодро хрустя баранками, осведомился.
- Это почему же?
Старушка поставила чайник на стол. Отошла в угол комнаты, где висела одна небольшая икона с висящей под ней лампадкой. Протянула руку и что-то сняла с иконы. Подошла обратно к столу и положила на него, посеревшую от времени ленточку от бескозырки, на которой выцветшим буквами было выведено «Пинская флотилия».
- Вот...
И вдруг сразу стало понято, что балагурить и шутить с бабушкой сейчас не время. Да и лицо, ее как будто посерело и стало каким-то растерянно-серьезным в один миг.
- Откуда это?
Бабушка села на стул, прижимая ленточку к столу.
- Мы в 41 году в Урицком районе жили. На хуторе. Всего домов восемь. Отца, как шофера с самого начала войны с машиной мобилизовали. Не вернулся. Похоронка только после войны пришла. А мы с мамой остались. Она, я старшая, мне тогда четырнадцать лет было и два мои братика Веня и Сеня. Близнецы. По семь лет. Немцы тогда ходко шли. А наши уходили. Группами, поодиночке. На машинах. Отступали, одним словом... Вот к нам и пришел как-то вечером солдатик один. Щуплый, мальчик совсем, но при пулемете с диском, вещмешке и даже шинель в скатке тащил. Пораненный он был. Не сильно, но руки и вся грудь, как плеткой исхлестаны. Мама ему перевязку делала, а я помогала. Он и попросился только переночевать на сеновале. А утром немец подошел, и стал по домам палить. Наш-то дом на краю хутора стоял, чуть поодаль, недалеко от леса. До нас поначалу и не доставало. Мы его побежали будить, мама кричит, «Уходи солдатик!», а он гимнастерку снял, достал из вещмешка тельняшку, натянул ее поверх бинтов, достал бескозырку из мешка, прицепил к поясу две бомбы, подхватил пулемет и говорит: «Бери детей мать и беги в лес, живы будете», а потом добавил «Я не солдатик. Я матросик». Улыбнулся и побежал им навстречу. Мама его послушалась. Мы в чем были в лес убежали. Так в живых и остались. А матросик с ними повоевал. Недолго. Но крепко. Слышно его бой было. Хуторок наш немцы потом весь сожгли, только мы и спаслись. Немцы часа через два уехали. А мы пошли посмотреть, может, что из вещей осталось, там я и нашла его бескозырку. В крови была вся. Порванная. Я ленточку сняла и звездочку. А самого матросика не нашли. Пулемет его весь погнутый валялся, куски тельняшки. Хуторские все вместе лежали, убитые, а его с ними не было...
Мы с Игорем сидели и молчали. Никакие слова в голову не приходили. Да и какие могли быть слова? Бабушка, погладила лежащую на столе ленточку, потом встала, и вернула ее на свое место, рядом с иконой. Вернулась. Села.
- Пейте чай мальчики. Остынет... И простите меня, старую, что я вот... так...
Игорь кашлянул и первым задал вопрос, который просился и мне на язык.
- А вы как, дальше?
Старушка улыбнулась.
- Пробрались, сюда, в Орел. Тут у мамы брат жил. Инвалид. Без одной ноги. Бобыль, но комнатка у него была. Так, под фашистом до освобождения и жили вместе. Выжили, слава богу. А в 45-м я замуж вышла. За лейтенанта, комиссованного после ранения. За Валечку моего. Он, уже лет десять как ушел...
Бабушка снова замолчала. А потом неожиданно улыбнулась.
- Три сына у нас. Четыре внука и три внучки. И все здесь, в Орле живут. Вот, старшего своего вечером со всем семейством в гости жду...
И та трагическая напряженность, появившаяся после ее рассказа, сразу растаяла. Старушка начала рассказывать про свою семью, вытащила объемный альбом с фотографиями, разулыбалась и даже, как будто помолодела, когда говорила о своих внучках...
А потом пришел дядя Игоря с работы, и поблагодарив бабушку за кров и угощение, мы отправились к нему. Игорь остался дома, а я, как и хотел, ушел гулять по городу, вызывая искреннее любопытство у прохожих своей белоснежной военно-морской формой, и законный интерес у комендантского патруля. Когда вечером, мы уходили на вокзал, что-то заставило меня обернуться и посмотреть на окна третьего этажа. Старушки там не было, но мне почему-то очень захотелось, чтобы она показалась в окне и помахала нам рукой на прощанье.
Я больше никогда не был в Орле. Да и с Игорем после этого виделся всего пару раз. И обиднее всего, что я даже не запомнил, как звали эту старушку. Хотя ей тогда было, как мне сейчас и немолодой она мне казалась лишь из-за собственной юности. А вот ее историю, запомнил так, что и записывать не пришлось. И сейчас, где-то в глубине души, очень горжусь, что эта женщина, пережившая ту страшную войну, когда-то и меня назвала матросиком...

Мимоходом. Браконьеров к ответу!

Утро субботы. Лето. Тепло и солнечно. Пришвартованы у плавпирса № 12 в Ягельной. Левым бортом к этому же пирсу привязана какая-то «букаха». Их совсем недавно перевели к нам из Гремихи, пока мы с ними толком не познакомились, разве только примелькался их командир, невысокий, худощавый капитан 1 ранга, каждый день, подолгу воспитывающий своих после подъема флага. Стою дежурным по ГУЭ. Утром экипаж построился и под чутким руководством старпома убыл в поселок убирать наш внешний объект, детскую крепость «Северный Орешек». Командир прибыл на корабль не в духе и сразу после построения снял с вахты дежурного по кораблю за то, что матросы с утра в массовом порядке ловили с пирса крабов. Это по каким-то причинам строго запрещено, и если в другой раз все обошлось бы словесным вливанием по самое «не хочу», то сегодня плохое настроение командира вылилось в снятие с вахты, изъятие краболовок и заступление павшего духом старшего лейтенанта Домашова сегодня же повторно на вахту. А чтобы не создавать путаницу в графике дежурств, командир приказал мне принять дежурство по кораблю до вечера, мол, и так по-всякому сижу на борту. Сказать, что я разозлился, значит не сказать ничего. Я уже договорился со сменщиком Костей Сорокиным, что он придет и сменит меня не к 17.00, а часа в три, и теперь он притащиться на борт зря, а я не успею вовремя уехать к свояку в Вьюжный на шашлыки.
Часов в одиннадцать утра выползаю на мостик покурить. На пирсе нет никого, кроме верхних вахтенных с обоих кораблей. Курю. Щурюсь от солнца, пускаю дым и вдруг замечаю, что на торце пирса ближе к нашему борту лицом к воде сидит одинокая фигура и, судя по движениям рук, как минимум ловит рыбу, а как максимум, вытягивает краболовку. Мгновенно закипаю. Очередной хитрозадый боец переждал командирскую бурю и высунулся порыбачить, а я из-за таких как он и портупеей опоясался, и планы на выходной сломал. Спускаюсь на пирс и молча иду в его направлении с твердым намерением растереть бойца в пыль всеми доступными способами. Подхожу и с размаха даю ему подзатыльник. Боец от неожиданности дергает головой, с нее слетает пилотка в воду, да и сам он едва не слетает за ней следом, благо я успеваю схватить его за ворот «РБ».
- Твою же мать, эмбрион недоделанный, командир тут утром для кого распинался насчет рыбалок, браконьер ёб...
Боец встает, сдергивает мою руку с куртки и медленно поворачивается ко мне. У меня наступает паралич. Это командир соседней «букахи». Я в пылу негодования не обратил внимание и на офицерскую пилотку, и на чистое и даже выглаженное «РБ». На лице командира даже не злость, а простая человеческая растерянность. Сидел себе спокойно, а тут бац по башке...
- Да вы что, охренели товарищ...
Он скользнул глазами по свисающей портупее, повязке и надписи: «КГДУ-2» на груди.
- товарищ офицер... Вы, бл...что себе позволяете, да я сейчас... Что, руки приложить некуда?! Я вас...
Монолог обиженного капраза продолжался минуты три. Он оказался мастером словесности и рассказал много интересного обо мне, чего я до этого момента не знал, и даже не предполагал узнать. Потом водопад эпитетов резко иссяк. Командир замолчал. Еще раз оглядел меня с ног до головы.
- Пилотку достанешь, отдашь моему верхнему! Краболовку утопил, идиот...
Развернулся и пошел к себе на борт.
Пилотку мои вахтенные выловили через пять минут. Отжали и передали на «букаху». А я, глубоко выдохнув, отправился докладывать об инциденте своему командиру, который сидел обложенный бумагами в каюте. Тот ржал минут пять, а потом отправился курить на пирс. Я благоразумно остался в центральном посту, хотя повеселевший командир и звал меня с собой. Уже потом наш верхний вахтенный рассказал, что командир вызвал командира «букахи» на пирс и они долго хохотали вместе, слава богу, не вызвав меня на свою милую беседу. Все этим и закончилось. А я все следующие дни при подъеме флага старался не попасться на глаза обиженному мной каперангу.
А уже в понедельник на утреннем докладе в центральном посту наш командир с веселенькой ухмылкой порекомендовал нести вахту дежурным по кораблю так, как нес ее в субботу капитан-лейтенант Белов, настучавший по голове за несанкционированную рыбалку даже командиру соседнего крейсера. И не соврал ведь...

Из всех искусств, для нас важнейшим является кино...
Середина декабря. Пятница. Вечер. 13-й пирс. Меланхолично-мрачноватый старпом стоя в темноте на мостике молча смолил сигарету посматривая на освещенные окна «вертолётки» и крайних домов поселка. «Дядя Коля», как за глаза называли старпома все, включая командира, пребывал в не самом веселом расположении духа. Во-первых, корабль трое суток назад вернулся с боевой службы, и вопреки старым планам, которые предполагали сдачу «железа» второму экипажу сразу по приходу, теперь должны были еще две недели дожидаться смены, и уходить в послепоходовый отпуск под самую ёлочку. А во-вторых, «дядя Коля», оказался единственным офицером группы «К», у которого жена с дочками находилась в Питере, и по ряду объективных причин, встречать его из автономки не прилетела. И теперь старпом, сойдя на берег в первый день по приходу осмотреть пустую квартиру, уже вторые сутки сидел старшим на борту, давая возможность командиру и «маленькому старпому» порезвиться дома.
Высмолив еще одну сигарету, «дядя Коля», спустился вниз. В центральном посту, дежурный по кораблю лейтенант Кусков с лицом обиженного школьника, начинал отработки корабельной вахты. Кусков был единственным лейтенантом в экипаже, что невольно делало его самым популярным дежурным по кораблю и такое положение сохранялось уже полтора года, с того самого момента, когда он прибыл в экипаж после выпуска. Прошлое лето не принесло новых лейтенантов в стройные ряды экипажа, что автоматически продлило страдания Кускова еще на год.
- Смирно!
- Вольно, продолжай отработки Кусков...
Старпом заглянул в центральный пост, и направился в свою каюту в 5-ом отсеке. Накинул кремовую рубашку и пошел ужинать в кают-компанию. Камбуз еще работал, на береговой камбуз экипаж еще не перевели, и все приемы пищи проходили по штатному, разве только без обязательного в море вечернего чая.
- Приятного аппетита, бойцы...
В кают- компании, наблюдалось всего два человека. Дежурный по БЧ-2, старший лейтенант Гоша Великанов и я, дежурный по ГЭУ капитан-лейтенант Белов. Старпом прошел на свое место, сел.
- Вестовой, что у нас там в меню...съедобного?
- Щи и тефтели с рисом, тащ капитан второго ранга...
- Накладывай...
Вестовой принес тарелки, поставил перед старпомом. Тот, словно нехотя, взял ложку, пополоскал ее в щах. Отодвинул тарелку с первым.
- Вестовой, скажи там коку, чтобы поднял еще тефтелей. На довольствии весь экипаж, на борту всего четыре офицера, а он по нам по две фрикадельки выдал, как на паперти...
Через минуту вестовой внес в кают-компанию блюдо с тефтелями.
-Давай...клади всем...а то экономить вздумали... Мужчины разбирайте. И дежурному по кораблю такую же порцию оставить....
Следующие минут десять все трое в полной тишине усиленно уминали ужин. Потом старпом выпил стакан компота и бездумно уставился в пустую тарелку. «Дяде Коле» было скучно.
- Белов... ты расхолаживался?
Я, уже было собравшийся уходить и покемарить на пульте, остался сидеть на месте.
- Я насосы с трех дня гоняю. Сейчас пойду остановлю. До утра хватит. Утром снова запущу.
Старпом молча кивнул. Посмотрел на дежурного по БЧ-2, но ничего спрашивать не стал. Гоша Великанов, славился угрюмым нравом, был неразговорчив и славился самым невозмутимым лицом, на котором никогда не отображались никакие эмоции, и за что, офицер имел прозвище «Покойник», на которое не обращал внимание и не обижался. Хотя, во всем остальном Гоша был вполне нормальным и адекватным мужчиной, с чуть своеобразным юмором, полностью соответствующим его внешнему виду.
- Белов, у тебя ключи от каюты зама есть?
Еще с завода, у меня был комплект ключей почти от всех офицерских кают, даже от командирской. Все это знали, я этот факт не скрывал, и моя коллекция, считалась почти полуофициальным третьим комплектом ключей.
- Есть, Николай Викторович.
- Пошли. Я у соседа вчера пару кассет выпросил для видака... «Коммандо», что-ли... и этого...Брюса Ли.
Дело в том, что нам на автономку, первым в дивизии, выдали чудо отечественной техники, видеомагнитофон «Электроника ВМ-12». А к нему и гору кассет, большинство из которых было с фильмами революционной и производственной тематики, а также с киношедеврами стран социалистического лагеря. В итоге, почти всю боевую службу, смотрели кино на старой проверенной стрекоталке «Украине», для которой подбор фильмов был несравнимо больше. А сам видеомагнитофон, зам, после каждого и нечастого использования, прятал у себя в каюте.
В каюте замполита видеомагнитофона не оказалось. Старпом, тщательно осмотрев хоромы политруководителя, негромко выругался.
- Вот, же... бл... целитель человеческих душ...упер технику домой на выходные... Закрывай...
Я ушел на пульт ГЭУ останавливать расхолаживание, но ровно через пять минут, «Каштан» из центрального поста, голосом «дяди Коли» поинтересовался.
- Белов, а ты старую нашу стрекоталку запускать умеешь?
Запускать ее умели все. Скорее всего и сам старпом.
- Конечно.
- Сворачивайся там у себя. Я вестовым дам команду развернуть экран, установить аппарат и готовить чай с баранками. Фильмы еще на базу не сдали, загляни вниз в 5-й отсек, отбери парочку лент поприличнее...на свой вкус... Посидим, поглазеем...
Нижняя палуба 5-го отсека, была заставлена большими железными коробками с фильмами. Минут десять, я рылся среди этого железа, в итоге остановившись на проверенном Иван Васильевиче, который меняет профессию и «Пиратах 20 века». Отволок, вместе с вахтенным коробки с бобинами в кают- компанию, где старпом, уже восседал в кресле, а на журнальном столике, уже стояла ваза с баранками и банка вишневого варенья. Старпом сделанный мною выбор одобрил и пододвинув еще одно кресло к столику, скомандовал.
- Заправляй, запускай и садись. И скажи, чтобы Покойника позвали...
Первым решили запускать «Пиратов». Я заправил ленту в аппарат, запустил механизм и погасив свет, быстренько плюхнулся в кресло. Но после стандартных квадратиков и прочей ерунды, на экране возникло название фильма. «Ленин в Октябре».
- Стоп!
Я включил свет. Старпом, исподлобья и с кислым выражением лица уставился на меня.
- Белов, это...что?
Я пожал плечами.
- Она лежала в первой коробке, подписанной «Пиратами» ...
Старпом тяжело и устало вздохнул.
- Бардак. Иди...ищи «Ленина в Октябре», видимо перепутали кофры...
Прихватив с собой, только что зашедшего Покойника в помощь, я отправился искать нужную коробку обратно в 5-й отсек. Искомое, как и положено, нашлось в самом дальнем углу и лишь после того, как мы переложили и проверили почти все коробки. Вытащили. Вернулись в кают-компанию к скучающему в одиночестве старпому. Я вновь зарядил ленту, запустил механизм и выключив свет нырнул в кресло к остывшему уже чаю.
И тут, на экране, без всяких промежуточных титр и всевозможных полосок с квадратиками, предваряющий каждый фильм, нарисовалась обнаженная дама, упорно плывущая куда-то под водой...
- Золото Маккены...индианка- откуда-то сзади, нервно прохрипел Покойник.
А на экране, заплыв индейской женщины в мутноватой воде, уже сменился обнаженной Ольгой Остроумовой в бане и через несколько мгновений экран уже сиял полуобнаженной грудью Людмилы Сенчиной на фоне еще молодого и усатого Мюллера-Броневого...
Я, начал было привставать с сиденья, чтобы остановить это безобразие, но старпом, неожиданно сменивший расслабленную позу на стойку сторожевого пса, махнул, не глядя рукой в мою сторону.
- Сиди. Смотрим.
А на экране в режиме попурри мелькала собранная на одной катушке, вся доступная обнаженная натура советского кинематографа. Бюст Жанны Болотовой из «Подранков», сменялся игривой Аасмяэ за аквариумом из «Экипажа», за которой совсем не верила слезам Алентова в постели с Табаковым, а молоденькая и безумно симпатичная Наташа Вавилова, танцевала в одних трусиках, с наушниками на голове...
Когда через сорок минут, пленка закончилась, я остановил аппарат и включил свет. Старпом молчал. Покойник хрустевший баранками весь сеанс, тоже примолк.
- Однако...- прервал тишину «дядя Коля». Он встал. Сделал пару шагов перед экраном.
- Это же сколько фильмов паршивцы порезали? То-то, мы пару недель назад поставили «Зимнюю вишню», а голенькая Сафонова пропала... а она, оказывается, сюда переехала... Слышал я, про такие матросские нарезки, но, чтобы у нас... Вот ты видел, они даже просто девок в купальниках из каких-то польских лент, и то надергали... эротоманы, хреновы...
Старпом еще пару минут сосредоточенно и энергично промаршировал по кают-компании, потом подошел к гарсунке и открыв дверь прокричал вниз, на камбуз.
- Кок, или кто там сейчас есть живой?! Подними наверх что-нибудь пожевать, тефтели оставшиеся, хлеб там...масло... И побыстрее!
Повернулся к подскочившему из коридора вестовому.
- Бегом вниз. Заваришь свежего чая. Пять минут тебе.
Повернулся к нам. И неожиданно потянувшись, раздвигая плечи, с ехидной улыбкой закончил.
- Белов, перематывай на начало. Посмотрим еще разок... Фильм-то интересный оказался... Даже Покойник ожил. Ленин в октябре, не бухты-барахты...
Второй просмотр, прошел в куда более живой обстановке, чем первый. Мы пытались угадать фильмы с неизвестным нами эпизодами, смеялись, обсуждали незамеченные ранее детали и незаметно умяли, все, что передали с камбуза. После чего, подобревший было старпом вновь превратился в начальника, дал команду приводить все в исходное и завершил наш вечер тем, что убыл довольный жизнью спать в каюту, прихватив с собой, коробку с фильмом про Ленина в Октябре...
Наутро никаких разборок по поводу эротического кино не было. На следующий день, замполит заказал машину и выгрузив с корабля фильмы, сдал их на кинобазу. Коробка с нашей находкой, оставалась в каюте старпома, вплоть до сдачи корабля, и ее дальнейшая судьба мне неизвестна. Но, вот в верности слов вождя пролетариата, что из всех искусств для нас важнейшим является кино, я с тех пор совершенно не сомневаюсь...