Мимоходом. Кое что о флотских династиях

Конец сентября 1985 года. 4-й курс. На третьем курсе меня в очередной раз разжаловали, но, в военном билете запись не сделали, отчего формально я остался главным корабельным старшиной, и меня было можно ставить начальником патруля в славном городе Севастополе. Что периодически и случалось. В один из таких дней, получив в качестве патрульных трех первокурсников с 3-го факультета и пережив знаменитое цирковое представление под названием развод в севастопольской гарнизонной комендатуре, получаю маршрут патрулирования по ул. Адмирала Макарова от остановки конечного троллейбуса № 1 до поворота на 1-ю Бастионную, и так по кругу. Район далекий от центра, вечером темный и малолюдный. С одной стороны заросшая Ушакова балка, с других покрытые кустами склоны, ведущие к бухте и судоремонтному заводу. Что там творят с наступлением темноты в зелени матросы с кораблей на Угольной стенке, меня как начальника патруля не интересовало, главное, чтобы на улицы не высовывались. К тому же местность мне была знакома. Ровно две недели назад я уже попадал сюда же с той же миссией и за весь вечер не видел не одного военнослужащего, кроме одинокого сухопутного полковника с авоськой пива. В этот район помощники коменданта с проверкой приезжали исключительно редко и даже особо не требовали выполнения плана по задержаниям.
Выходим на маршрут. Мои первокурсники в патруле первый раз, запуганы начальниками и сокурсниками до икоты, отчего ходят за мной правильным ордером, в ногу и даже между собой разговаривают шепотом. Делаем пару кругов. Покой и тишина. Даже гражданского населения почти не видно. Потихоньку начало темнеть. Оказываемся на месте, откуда рукой подать до смотровой площадки на месте 1-го Бастиона. Решаю, пока окончательно не стемнело, устроить плановый перекур и заодно показать своим бойцам, как отсюда выглядит училище. Идем туда. Никого нет. Курим. Бойцы по очереди бегают в кусты. По-военному говоря, оправились и отправились обратно. Выходим снова на маршрут, и через пару минут нашим глазам предстает такая картина. По пустынной улице следует процессия. Красивая молодая женщина в легком ярко-красном осеннем плаще бодро щелкает каблучками по асфальту. За ней четыре матроса в робе, без головных уборов, прут огромный диван, а за ними еще один матрос практически тащит на себе крепко выпившего капитан-лейтенанта, который непрерывно и с пьяно-трагическими нотками взывает к даме.
- Наденька! Надюша? Все же хорошо? И диван вот купил. Ну, обмыли чуть-чуть.
Дама гордо шествует, не поворачивая головы не реагируя на призывы. Матросы, внезапно узревшие появившийся перед ними патруль, реагируют мгновенно.
- Шухер! Патруль! Извините, тащ капитан-лейтенант.
И все пятеро с высокой стартовой скоростью исчезают в кустах. Причем моряк, несший офицера, успевает аккуратно положить того на диван. Мы даже рта раскрыть не успели. В итоге живописная акварель: диван посреди дороги, на нем лениво шевелится тело офицера, причем в фуражке, чуть позади дивана прекрасная дама в красном, а перед диваном патруль в позиции "готовность к атаке клином". Минута молчания. Потом дама молча подходит к дивану, грациозно садится рядом с каплеем, закинув нога на ногу, смотрит на шевелящееся рядом тело и очень спокойно констатирует:
- И что мне теперь с тобой делать, горе ты мое водоплавающее?
Достает из сумочки сигареты, прикуривает. Поворачивает голову ко мне.
- Он вообще не пьет. После бутылки пива начинает всем улыбаться и в любви признаваться направо и налево. Мой Мишка-плюшевый.
Уже почти стемнело. Откуда-то от 1-ой Бастионной доносится шум едущей машины и становятся видны горящие фары. Несколько мгновений, и эти фары освещают всю нашу компанию. И я охреневаю. В кои века на наш маршрут приехал помощник коменданта на ГАЗе с выездной группой "поддержки", и сразу попадает на такой изумительный по законченности пейзаж. А капитан с красными просветами на погонах уже вылез из кабины, а из кузова начало выпрыгивать сопровождение. Я совершенно не представляю, о чем мне сейчас докладывать. Севастопольская комендатура славна своими людоедскими нравами, и каплею легкая дремота посреди улицы даром точно не пройдет. Его чисто по-человечески жалко. Жалко его даму, попавшую в такой забавный переплет, да еще и с диваном подмышкой. И себя жалко, мало ли что в голове комендантского орла переклинит, и ты станешь виноватым. Причем во всех грехах окружающих. Но Наденька, судя по всему, комендантские нравы знала неплохо, и реагировала на них правильно. Она как-то очень красиво не встала, а просто стекла с дивана, умудрившись в нескольких движениях виртуозно продемонстрировать все достоинства своей фигуры. Очень даже неплохой фигуры, особенно в свете фар. Сделала несколько модельно-грациозных шагов к помощнику коменданта, подхватила того под руку и решительно повела куда-то в сторону, не переставая при этом курить. И красиво курить! Словно куртуазная дама серебряного века! И помощник, не трепыхаясь и потеряв весь нагловато-опричный вид, побрел за ней как миленький куда-то в темноту. А мы остались стоять. Молча. Разглядывая в свете фар окончательно заснувшего каплея. Вернулись они минут через пять. Помощник коменданта сразу подошел ко мне и скомканно но по-деловому обрисовал задачу.
- Так, старшина, сейчас поможете Надежде Сергеевне доставить до дома ее хозяйство. И потом бегом обратно на маршрут! Ясно?!
- Так точно!
Я только каблуками не щелкнул. А помощник коменданта махнул рукой своим нукерам, залез в кабину машины, и через минуту она умчалась куда-то в темноту. Я повернулся к даме. Она мило улыбнулась.
- Это рядом. Второй этаж. Справитесь?
Мы справились. Благо, дом, и правда, оказался соседним. Каплея мы с Надеждой доволокли вдвоем, а мои патрульные затаскивали этот монумент под названием диван в квартиру добрых полчаса. А потом мы долго пили чай на кухне, мои патрульные чистили брюки и фланки в ванной от побелки из подъезда, а каплей тихонько похрапывал где-то в комнате на принесенном диване. А я не удержался и спросил у Нади, как это она умудрилась так быстро стреножить комендантского волка.
- Понимаешь, старшина. Моя мама, моего папу от лейтенантов до адмирала довела. Из коммуналки в Ленинграде, через три флота до квартиры на Кутузовском в Москве. Он сам бы без нее не справился. И я своего до адмирала доведу. Вы, мужчины, сильные, конечно, но без правильного тыла такие неразумные и глупенькие. А вы ребята, пейте чай, не бойтесь. Сегодня вас проверять уже не будут. Телевизор включить?
В комендатуру мы поехали прямо из ее квартиры. Сдали девственно чистый маршрутный листок без единого задержанного. Поехали в училище, и уже сидя на катере, неспешно пыхтящем в направлении бухты Голландия, я подумал, что военные династии, кажется надо вести не только по мужской линии.

Фуражка

На третьем курсе бескозырку на моей голове сменила фуражка. По независящим от меня причинам. Как правило, старшинами рот на младший курс назначали старшекурсников, но в нашем наборе что-то пошло не так, вразрез традициям, и в самом начале третьего курса на строевом смотре училища оказалось, что в стройном ряду старшин рот, облаченных в фуражки, обнаружилось три нестандартных типа в пилотках. Я, Грибович из роты Котовского с нашего факультета, и еще один старшина со второго факультета. И легендарный матерщинник контр-адмирал Сидоров, обходя строй старшин, и заметив отсутствие однообразия в головных уборах, недовольно пробурчал в адрес начальника строевого отдела:
- Это что за бл?о? Почему они в этих мятых чипиздонах, а не в фуражках?
Начальник строевого отдела, уж и не помню, был ли это знаменитый Конь, или еще нет, пояснил, что эти старшины назначены из состава своих рот, а не из старшего курса, и их удел пилотка и бескозырка. Сидоров, на миг призадумавшись, выразился коротко и ёмко:
- Все старшины, бл?, должны быть под единым козырьком! И погоны всем привести в соответствие.
За достоверность фразы ручаюсь, ибо отчеканил он ее стоя в непосредственной близости от моей тушки. И в этот же день после смотра я был отправлен командиром роты в Военторг, где приобрел белую, уставную "картонную" фуражку, в которой через пару дней стоял на повторном строевом смотре. Не сказать, что мне это не понравилось. Понравилось, да еще как! Третий курс, "веселые ребята", а ты еще и с лычками главного корабельного старшины, в мице, а не беске, красивый и непонятный. Невольно привлекаешь внимание севастопольского слабого пола своего возраста, прекрасно разбирающегося в особенностях курсантской формы и увы, комендантской патрульной службы г. Севастополя, инквизиторски настроенной в отношении нарушителей формы одежды.
Но на удивление, весь осенний период я прогулял в городе, щеголяя тремя курсовками в фуражке, и не единого раза не был остановлен патрулем. А когда подошло время переходить на черный головной убор, из Феодосии отец передал мне с оказией свою старую черную фуражку. Медслужба не носила дубы на козырьке, и оттого мне ничего не пришлось на ней переделывать. Фуражка, на мой взгляд, был великолепная. Отец пошил ее еще в шестидесятые годы в Ленинграде и проносил всю службу. Она не была "аэродромом", но и не была маленькой, как дореволюционная мичманка, Тулья была не высокой, и не низкой, а в самую меру. А козырек был лакированным и ко всему прочему мягким! Эту старую фуражку можно было сжать в кулаке, отпустить, и она возвращалась к прежней форме без малейших намеков на повреждения. Вот в этой фуражке, в одно из первых увольнений по форме три, меня и взяли.
До Дома офицеров я не дошел метров сто. Я покинул училище не с общей массой увольняемых, а через Северную сторону, сначала заскочив на переговорочный пункт, а уже потом на катере переправившись на Графскую пристань. И едва пересек площадь Нахимова, лоб в лоб столкнулся с патрулем, возглавляемым хмурым капитан-лейтенантом с лицом человека, давно не касавшегося головой подушки.
- Товарищ курсант!
Честь патрулю я отдал. Форма была уставная, хотя и подогнанная в училищном ателье, но в меру. Казалось, бояться было нечего.
- Товарищ капитан-лейтенант! Главный корабельный старшина Белов по вашему приказанию прибыл.
На мои документы офицер взглянул мельком, сконцентрировав взгляд на курсовке.
- Ты на третьем курсе учишься?
Я кивнул в знак подтверждения.
-Так точно!
- А почему в фуражке, к тому же неустановленного образца?
Я начал судорожно объяснять, что мол так и так, я старшина роты, и заместитель начальника училища приказал. И вроде бы начальник патруля уже был готов поверить моему рассказу, как рядом с нами тормознул комендантский бортовой ГАЗ-66, в кабине которого восседал один из помощников коменданта города. Видимо план задержаний трещал по швам, и меня без всяких долгих разговоров отправили в кузов, где вместе с патрулем уже находилось еще человек пять бедняг из разных родов войск, задержанных кто за что. А уже через десять минут нашу компанию злостных нарушителей выпихнули у комендатуры, куда мы и отправились, встав в живую очередь на раздачу наказаний. Помощник коменданта уселся в дежурке за стол, вывалил на него наши документы и начал вызывать всех по одному, оперативно "награждая" кого строевыми занятиями, а кого и отсылая в камеры. Меня, задержанного за нарушение формы одежды, ожидаемо ждал плац, где я с группой таких же горемык утрамбовывал асфальт до 23.30, после чего был бы отпущен в направлении последнего катера, и прошел бы в официальной сводке задержанных в выходной день.
На мое счастье, в комендатуре в этот момент находился обеспечивающий от нашего училища, какой-то молодой капитан 3 ранга с одной из кафедр нашего факультета. В воскресные дни, в дни массовых увольнений, от училища обязательно отправляли в комендатуру офицера в самых благих целях: по возможности уменьшить число замечаний, падающих в сводку по флоту и разруливать с комендантской службой тяжкие нарушения. Я в число тяжких не попадал, и ответственный капитан 3 ранга, неоднократно видевший меня на плацу во главе роты, немедленно бросился на выручку. Но все его потуги найти общий язык с младшим по званию комендантским волком закончились полным пшиком. Краснопогонный капитан стоял на страже воинского правопорядка как железобетонная опора моста, и все разумные доводы просто расплющивались о его непробиваемую убежденность в своей правоте. И когда помощник коменданта, лениво отложив мои документы в общую стопку, пальцем указал на дверь, ведущую на плац, а я окончательно пал духом, в комнату зашел еще один колоритный персонаж.
Полковник был немолод, чуть грузноват, но, высок и статен. Он был облачен в идеально сидящий на нем мундир с внушающим уважение количеством наградных планок. На морщинистом и изумительно багровом лице офицера легко читалась его биография с боевыми службами в Африке, на Ближнем Востоке и в других "братских" дырах и последовавшее за ними увлечение крепкими горячительными напитками. Он величаво прошествовал к столу, за которым сидел помощник коменданта, рукой показав тому, чтобы он не вставал.
- Задержанных много?
Говорил полковник вроде и негромко, но гулко, как будто камни во рту перекатывал, что придавало его голосу пугающую значимость.
Капитан снова начал подниматься со стула.
- Много. В основном за нарушения формы одежды. Пьяных нет. Пока.
Полковник скосил глаза на меня.
- А с этим что?
- Курсант на третьем курсе, но в фуражке.
В этот момент подал голос наш офицер.
- Товарищ полковник! Курсант является старшиной роты, и согласно приказанию командования училища...
Полковник жестом руки остановил речь обеспечивающего.
- Голландия?
- Так точно!
Он хотел еще, что-то добавить, но тут взгляд полковника снова зафиксировался на мне. Точнее теперь на моем головном уборе.
- Ну-ка дай сюда свою фуражку.
Я снял с головы и протянул фуражку. Полковник взял ее в руки, повертел, посмотрел внутри, помял пальцами гибкий козырек. Хмыкнул. Положил ее на стол. Снял свою и положил рядом.
- Близнецы? Боец, откуда у тебя такая?
Скрывать мне было нечего.
- Это фуражка отца. Он ее еще в шестидесятые в Ленинграде сшил. Он врач, академию Кирова заканчивал, потом на атомоходах служил.
- Ясно. Отец еще жив?
- Так точно.
Полковник поднял со стола свой головной убор и проделал с козырьком те же действия, что и с моим.
- В одном ателье пошиты. Одним и тем же мастером. Его уже нет.
Одним резким движением нахлобучил свой головной убор на голову и, повернувшись к помощнику коменданта, голосом, не терпящим возражений, отдал приказ.
- Старшину отпустить. Нарушения формы одежды нет. Главный корабельный старшина приравнивается к сверхсрочнику и имеет право на ношение фуражки. Задержание не фиксировать. Боец, свободен!
Уже через пять минут я несся вниз по улице Ленина в направлении Дома офицеров довольный и счастливый. Кто был этот полковник, я так и не понял. Но точно не комендант гарнизона, которого я уже знал в лицо. А отцовская фуражка честно прослужила мне еще лет пять, пока совсем не обветшала и не пришла в полную негодность. Да и была она по большому счету хорошая, но обыкновенная. Но первая!

Мимоходом. Баклан над базой...

Старпом был сильно не в настроении. Почти до немотивированного бешенства. Экипаж принял корабль уже четыре недели назад крепко привязанным к 13 пирсу. Сутолока в боевых сменах и корабельных вахтах за первые десять дней сошла на «нет» и перешла в состояние планового и вялотекущего проведения ППО и ППР материальной части. Сегодня, в теплый июньский вечер пятницы, командир должен был оставаться старшим на борту, а он, старпом, жарить шашлыки с женой и друзьями в сопках и на борт крейсера попасть только завтра в обед. И шашлыки уже мариновались в холодильнике с вчерашнего вечера, и лежали в морозилке две бутылки настоящей «Столичной», привезенной из Питера после отпуска, и погода удалась, как вдруг командира спешно вызвали на утро субботы в Североморск, в штаб флота. И теперь, вместо того, чтобы неспешно поворачивать шампуры с мясом на мангале и вести неторопливую беседу на неслужебные темы, капитан 2 ранга Серега Пашков стоял на пирсе у трапа корабля и угрюмо провожал взглядом расходящихся по домам офицеров и мичманов. Пашков понимал, что винить некого, но раздражение все равно выплескивало за край и искало на кого излиться в самом кислотном варианте.
- Верхний! Это что за рыболовное бл...во!? Верхний! Глухой!? Ты здесь поставлен не только чтобы красиво позировать перед бабами с СРБ в грязном ватнике с автоматом в руках! Это боевой корабль! Ты понимаешь, что значит слово «боевой»?! А это кто там такие рыбу ловят? Военнопленные?!
Рука старпома указала в сторону кормы.
Там группа матросов, пришедших после ужина с берегового камбуза, пользуясь свободным временем, азартно ловила рыбу с пирса. Клев видимо присутствовал, и неплохой, отчего над рыбаками стаями вились бакланы, периодически пикировавшие на пирс в надежде урвать рыбешку из улова, который матросы бросали прямо под ноги. В пылу рыбалки никто из матросов гневные окрики Пашкова не услышал, и на его матерный речитатив внимания не обратил. Вот это и оказалось тем самым, что разъярило Пашкова окончательно. Он что-то неразборчиво прорычал, несколько раз нервно подергал за тумблер «Каштана», и когда центральный пост ответил, отрывисто скомандовал:
- Большой сбор экипажу, бл...! Внизу остается лишь стоящая вахта! Всех наверх! Без исключения... всяких дежурных по ГЭУ, БЧ-2, мичманов, всех до одного! Время пошло! Заодно отработаем норматив!
Через минуты из рубки начали выбираться народ. А старпома несло и несло.
- Что за беременные мухи! Бегом по трапу! Или мне учения устроить на время!?
Наконец, экипаж выстроился, разговоры и шушуканье стихли, и все приготовились получать плюхи от начальника. Своего старпома экипаж знал, уважал и как принято в нормальных флотских коллективах к минутам истерической слабости начальника относились понимающе и философски. Пашков прокашлялся, орлиным взором окинул стоящий перед ним строй. И понеслось... Минут пять, старпом в своем неповторимом и непередаваемом белорусском стиле, выплескивал на личный состав казалось бы бессвязный, но психологически выверенный и отточенный годами текст.
- Бардак, бардак и еще раз бардак! Бардельеро, как говорят французы! Это не ядерный ракетный крейсер, это дом терпимости, набитый неподмытыми проститутками, по какому-то недоразумению считающими себя моряками! Насосались, как клещи, птюхой на ужине, и нате вам, сразу вечерняя рыбалка для успокоения нервов!? Аристократия! Ночной ланч для годков вылавливаете?! А на корабле срач и грязь! В 5-Бис зайти невозможно, не поскользнувшись и не проехав мордой по линолеуму! Аварийные буи уже цвет потеряли, ракетная палуба и вся надстройка бакланами засрана! Мне что...
А матросы из задних рядов строя, с тоской поглядывали на конец пирса, где вечно голодные мусорщики бакланы, на их глазах, нагло и беспардонно уничтожали улов, пронзительно вереща, и отбирая рыбу друг у друга. С каждой минутой надежда на второй ужин становилась все меньше и меньше, а старпом все не останавливался и не останавливался. Наконец Пашков иссяк, выдохнул и уже подчеркнуто спокойно закончил:
- Все вниз. Вахта на отработку первичных мероприятий, остальным до отбоя
«большая приборка», устранять замечания. Старшим в боевых частях организовать работу. Вечерняя проверка в 22.00. на пирсе. А потом, я с товарищами офицерами все проверю...
Уже минут через пять боцманская команда выползла на борт с краской, а по отсекам забегали моряки с обрезами, ветошью, «машками» и «интегралами» в руках. Началось любимое флотское развлечение «большая приборка». А на пирсе и следа не осталось от рыбы, еще полчаса назад лежавшей тут и там весомыми кучками. Бакланья эскадрилья зачистила пирс качественно, не оставив не чешуйки от недавнего рыбного базара...
Утром на подъем флага старпом вылез на пирс уже во вполне благодушном настроении. Вчера, воодушевленный огненным призывом старпома, личный состав проявил небывалую сознательность и на самом деле вылизал отсеки корабля, как у одного известного животного, определенные органы. Аварийно-спасательные буи и люки блистали свежеокрашенными поверхностями, холодно блестели отдраенные медяшки в надстройке рубки, и даже на пирсе, белой краской была нарисована линия, по которой и построился экипаж. Пашков был человеком быстро вспыхивавшим, но и не менее быстро успокаивающимся. К тому же вечером трюмные запитали сауну, где он после 23.00 провел часик, смывая нервное напряжение, а кок, принимая в учет настроение старшего на борту, сообразил после парной неплохой ужин из интендантских запасов, который старпом за компанию с вахтенным инженер-механиком уничтожил под «рюмку с чаем». Сейчас оставалось только поднять флаг и всех свободных отправить под руководством дежурного по части в посёлок на парко-хозяйственный день убирать «Северный Орешек», за который отвечал экипаж. Офицеры во главе со старпомом по БУ, должны были ждать их там через полчаса. А старпом мог еще на пару часов «упасть в тряпки» и досмотреть неоконченный сон про отпуск у теплого моря.
На мостик вышел дежурный по кораблю с вахтенным.
- Товарищ, капитан 2 ранга, до подъема флага осталось пять минут.
- Есть!- старпом козырнул дежурному. В строю над чем-то приглушенно засмеялись.
- Так... а ну-ка прекратили шушукаться! Отставить смех! Выровнялись!
Дежурный по кораблю посмотрел на часы.
- Товарищ капитан 2 ранга! Время вышло!
- На флаг и гюйс смирно! Флаг и гюйс поднять!
- Товарищ, капитан 2 ранга! Флаг и гюйс поднят!
- Вольно...
Старпом вышел в центр перед строем.
- Внимание, военный! Сейчас все, кроме корабельной вахты и дневальных в казарме, под руководством капитан-лейтенанта Водолазова следуют в посёлок! Пять мину переку...
В строю смеялись. Причем все громче и громче.
- Что за смех в строю! Военные...
Строй ржал во весь голос. Причем все, от последнего матроса до офицеров, хохотали, все до единого задрав голову в небо.
- Твою мать! Что за...- старпом автоматически поднял голову в ту сторону, куда были устремлены взгляды всего экипажа. А там...
Над пирсом кружили бакланы. Их было немного. С десяток. И на крыльях одного из самых крупных, ярко красным цветом алела надпись: «СССР», такая же, какие рисовали на самолетах молодой Советской республики в далекие 30-е года. На одном крыле две буквы и на другом другие две. Зрелище было сюрреалистическое. Бакланы парили в восходящих потоках воздуха, крылья оставались неподвижными и большие буквы ясно и четко читались с земли.
- Ё-моё... птица счастья завтрашнего дня... - старпом хмыкнул, потом еще раз, а потом засмеялся вместе со всеми, не в силах сдерживать эмоции.
Боцманская команда, выгнанная вчера красить все, что не движется, решила отомстить бакланам-истребителям за уничтоженный улов. Поймать глупую птицу труда не составило. К длинной бечевке привязали какую-то завалившуюся за электрощит рыбешку, и выбросив ее на середину пирса, долго дразнили ей птиц, пока на нее не покусилась одна из самых крупных особей. Дальше было делом техники, подтащить проглотившую рыбину птицу к себе, разложить, и красной аварийной краской намалевать на крыльях толстую капитальную надпись, дать ей немного подсохнуть и выдернув бечевку отпустить. На аэродинамических свойствах птицы это не сказалось, и отпущенный баклан вернулся к обычному времяпровождению на помойку, поближе к пище. А утром, завидев людей, взмыл над пирсом, в надежде на очередное дармовое угощение. Отсмеявшись, старпом дал команду баклана поймать и отмыть в целях предотвращения идеологической провокации, но почему-то второй раз поймать баклана не получилось, и еще долго над пирсами кружила птица, несущая на своих крыльях название страны, которой оставалось жить уже не так долго...

Чуть, чуть о кулинарии...


А у вас когда-нибудь бывало так? Пришел домой в субботу в обед, дома тихо... нет никого. Семейство отдыхать уехало, а у тебя до понедельника заслуженные выходные. Отключил домашний телефон, чтобы не портил настроение. Плюхнулся на диван...подремал часок-другой, под мерно вещающий телеящик, встал, побродил бесцельно по комнатам. Просто бездумно пошарахался по двухкомнатным хоромам, почесывая живот и позевывая. Ничего нового не увидел и отправился на кухню. Открыл окно и достав из глубин посудного шкафа пыльную пепельницу, приготовил кофе и с удовольствием закурил. Такой процесс возможен только когда один. В другое время это чревато конфликтом с супругой, которые я вполне естественно не люблю. Посмотрел на часы. Скоро время ужина, а у меня будут гости. Два товарища, у которых семейства тоже отбыли в теплые страны. С ними есть джентельменская договоренность. С меня горячий ужин. С них то, чем его запить и легкие закуски. Приступаю к действиям...
Достаю две сковородки и кастрюлю. В кастрюле сразу ставлю вариться картошку в мундире. Предварительно порывшись в морозильнике, нашел все виды мясных обрезков оставшихся после отъезда супруги. Немного свинины, обломки говядины, какие-то куски куриного филе, обрезки соленого сала и даже невесть откуда взявшиеся несколько полосок бекона. Все это богатство уже оттаяло, и после помывки, безжалостно расчленяется на небольшие куски. В одну сковороду плещу растительное масло и сваливаю все тихонько жариться на небольшом огне. Тем временем картошка сварилась. Сливаю воду и не давая остыть, чищу, перебрасывая горячие клубни из рук в руки и дуя на ладони. Наливаю во вторую сковородку масла, добавляю знатный кусок сливочного и выкладываю круглую, не порезанную на кусочки картошку жариться. После чего, не останавливаясь на перекур, чищу несколько луковиц и немного чеснока. Мясная солянка уже давно шкворчит и ждет продолжения банкета, да и картошка, периодически перекатываемая разными боками, тоже уже основательно подрумянилась и покрылась корочкой. Порезанный лук делю на равные части и поровну распределяю по сковородкам. Мелко порубленный чеснок в картошку, солю, чуть перчу и сковороду закрываю крышкой. Мясному обществу, даю немного времени познакомиться с луком, а потом вбиваю туда последние шесть яиц оставшихся в холодильнике. И сразу же звонок в дверь. Друзья пунктуальны, как офицеры Генштаба царских времен, и прибыли оба сразу, с заранее охлажденными напитками, свежим хлебом, банкой соленых огурцов и даже с селедкой, заранее порезанной, сложенной в банку и залитой маслом...
И уже через десять минут, три товарища уселись за стол, на котором дымилась, источая умопомрачительный запах сковорода, с круглой картошкой пропитанной запахом чеснока, покрытой равномерной золотой корочкой, в обнимку с поджаренным луком, ждущая, когда ее проткнут вилкой и отправят в рот. Вторая сковорода, тоже здесь. Яичница с мясным миксом тоже вышла на славу, и в ней куры, свиньи и крупный рогатый скот мирно сошлись на одном поле, посыпанные сверху зеленым луком, выращенным в банке на подоконнике. Тут и маринованные подосиновики, выжившие с урожая прошлого года, чуть подсоленные, сдобренные лучком и добрым словом. Ну и естественно рюмки, селедка, выложенная в салатницу и переложенная остатками зеленого лука, порезанный хлеб, чистые тарелки и ожидание начала празднования наступивших выходных. И вот уже в процессе сервировки банкетного стола, неспешно обговорены мировые проблемы и выкурены контрольные сигареты тормозящие появление слюны. Горячее разложено по тарелкам. И когда салфетки заткнуты за воротники, заполненные рюмки вспотели от торжественности момента, а гурманы, приготовились к долгой философской беседе на отвлеченные темы, раздается звонок в дверь...
И ты открываешь дверь, в уверенности, что за ней сосед Гена, по настоящему, хороший мужик, удивительным образом, чувствующий через две стены, тот момент, когда надо зайти, чтобы остаться, но за ней не он. За ней стоит перепоясанный портупеей распорядительный дежурный по дивизии, с усталыми глазами, скорбным лицом и повязкой на правом рукаве.
- Привет, Паша... Собирайся. Приказ начальника штаба. Выходишь в море через два часа с Пекуром... На пару дней всего...
И сразу, предвосхищая мои слова добавляет.
- Извини, не могу сказать, что тебя не застал. Он меня пообещал не сменить с вахты, пока я тебя лично не доставлю.
Я его знаю давно. Не врет. А он снова вколачивает слова, как гвозди.
- Начальник штаба у них на борту. А я на его Уазике. Внизу у подъезда стоит. Одевайся... Поехали, а...пожалуйста...
Первую рюмку я выпил, надев штаны. Вторую опрокинул, застегнув мундир. Потом побросал в портфель шильно-мыльные принадлежности, блок сигарет на всякий случай, пару книг, походный блокнот с ручками. Подцепил вилкой кусочек обиженной невниманием селедки, чокнулся третьей с друзьями и оставив запасные ключи от квартиры, умчался вслед за издерганным дежурным, вниз, в уставшую ждать машину, чтобы через неделю, снова попытаться отпраздновать очередные военно-морские выходные...

Мы в Дом офицеров спешили в субботу...

Для тех, чьи годы учебы в училище прошли в последнее десятилетие восьмидесятых, представить себе Севастополь без упоминания Дома офицеров просто немыслимо. Он, конечно, не был центром Вселенной, но уж точно, являлся одним из его филиалов на территории города-героя.
Тогда вечерами, по средам, субботам и воскресеньям, летом на балконе, а зимой внутри здания, гремела дискотека, ведомая бородатым диско-гуру Женей Раппортом, который вытанцовывал на сцене за пультом в модных и дефицитных белых кроссовках и вываренных до белизны джинсах-бананах. Периодически но редко играл вокально-инструментальный ансамбль Дома офицеров, распевая отечественные эстрадные хиты, согласно утвержденного репертуара, но все же, дискотека с модной тогда итальянской музыкой, надерганной из репертуара Сан-Ремо и разбавленной блестящей диско-попсой со всего мира, была гораздо привлекательнее.
ДОФ в те времена был единовластным и самым популярным местом вечернего досуга молодежи. А точнее, именно флотской молодежи. Гражданская молодежь мужского пола в ДОФ не заглядывала. Это был исключительно военно-морской танцевальный клуб. Конечно, были и другие злачно-музыкальные места досуга: матросская «Яма» по соседству, Дом культуры строителей, Дом культуры рыбака в далеких Камышах, какой-то ДК на Северной стороне, та же знаменитая «Ивушка», где, как правило, играл ансамбль, и танцплощадка на Историческом бульваре. Да и в самом училище танцы были традиционны, и летом проходили прямо на набережной за КПП училища, а зимой в главном корпусе, куда самоотверженным дамам приходилось добираться пешком и в гору до верхнего, центрального, КПП. Но ДОФ сильно отличался от всех. Туда ходили только свои: курсанты, начиная с третьего курса, иногда забредали свежеиспеченные мичмана, чаще появлялись молоденькие лейтенанты, а то и старлеи, свободно забредавшие в недоступный для нас буфет за стаканчиком мадеры. Только там можно было встретить школьного друга, учившегося в Нахимовке, с которым в другом месте у тебя не могло быть никаких пересечений. А уж какие девушки туда ходили...
Первый раз на дискотеку в ДОФ я попал на первом курсе. Мои друзья, те с кем я поступал в систему в первый раз, как раз перешли на третий курс, в одно из первых мои увольнений в ранге первокурсника, без долгих раздумий, напялили на меня форменку с нашивками третьего курса и затащил в ДОФ. После года срочной службы в солнечной Молдавии он произвел на меня ошеломляющее впечатление. Море музыки, огня и красивых, ухоженных и стремящихся нравиться девушек поражало. Но, проникнув в ДОФ пару раз таким макаром, я понял, что всему свое время, и перестал рисковать. Да и не тянул я по всем параметрам на третьекурсника чисто психологически, и не умел себя вести так раскованно, как представитель славной когорты «веселых ребят». Но зато, когда пришло время законного посещения этого, по сути, статусного заведения, где никогда не возникали драки, не ходили стенка на стенку и никто спьяну не пытался залезть под юбку девушке, многие мои друзья, и я в том числе, практически прописались там до самого выпуска.
Как-то раз, в самом начале четвертого курса, когда мы с нескрываемой гордостью напялили на свои головы мицы вместо бескозырок и начали ходить в ДОФ с чувством сильно возросшего собственного достоинства, произошло мелкое, ничем не примечательное событие. Было еще тепло, и дискотеки проводились на балконе, где в самом дальнем углу от сцены стояли пепельницы, и народ в перерыве между плясками сбивался плотной толпой на перекур. И вот, стою я с ребятами, в ускоренном темпе испепеляя «родопину», и тут меня кто-то постукивает по плечу. Оборачиваюсь. Старший лейтенант. В кремовой рубашке, без галстука. Лицо разгоряченное, лоб потный. Узнаю. Он лихо отплясывал с еще одним лейтенантом где-то рядом, каждый раз пытаясь примкнуть к нашему кругу, откуда мы постоянно его аккуратно выдавливали. Старлей вежливо просит.
- Старшина, можно тебя на минутку.
Отхожу. Становлюсь напротив. Старлей протягивает руку.
- Геннадий.
Официоза не наблюдается. Протягиваю свою в ответ.
- Павел.
Геннадий достает из кармана рубашки сигареты, прикуривает.
- Павел... Тут такое дело...
Затягивается. Вижу, мнется что-то, или стесняется, сразу и не понять.
- Какое?
- С вами девушка одна танцует. Высокая такая, в бордовом платье. Познакомь меня с ней, пожалуйста... А, то в вашу компанию и не пролезть, а я грешным делом, просто подойти... не решаюсь.
Дама, о которой он говорит, мне знакома, и довольно давно. Зовут Елена. Девушка видная, высокая, стройная, симпатичная, общительная, но исключительно строгих правил. Не для коротких и ничего не значащих отношений. А вот отплясывать по выходным любит, и всегда присоединяется вместе с подругой к нашему переменчивому коллективу. Из наших в ее сторону никто не заглядывался, а потому я уверенно киваю офицеру.
- Без проблем!
И не откладывая в долгий ящик, веду его за собой к сцене, где ожидают возобновления плясок девушки. Подхожу. Решительно беру Лену за руку и отвожу в сторону. Она автоматически идет за мной, не понимая в чем дело.
- Лена, тут такое дело. Вот Геннадий...- вытаскиваю у себя из-за спины старлея, который явно растерялся из-за моей оперативности и быстроты действий.
- Так вот Геннадий, который день хочет с тобой познакомиться, но не находит в себе духа и смелости. Вот я и решил взять на себя ответственность сделать это за него. Лена, знакомься, это Геннадий. Геннадий, это Лена.
И пока обе стороны не пришли в себя, легонько подтолкнул обоих друг к другу, и включив форсаж, ввинтился обратно в толпу в направлении курилки.
Больше в этот вечер Лена с нами не танцевала. Она с подругой переместилась куда-то вбок, где их до конца дискотеки галантно обхаживали Геннадий со своим лейтенантом. А на следующие выходные Лена на дискотеке не появилась, как и смущающийся старлей. Да и честно говоря, я об этом малозначительном эпизоде и не вспоминал больше.
Через семь-восемь месяцев, весной попутал меня бес в лице моего будущего свидетеля на свадьбе Сережи Рудницкого попить пива. С пивом, как и со всем алкоголем, в стране тогда была напряженка и Сергей, уволившись в обед субботы, уехал к себе домой на Летчики, переоделся в штатское и умудрился отхватить в гастрономе чуть ли не ящик «Славянского». А я, отстояв в строю увольняемых, в город поехал позже. Мои родственники жили тоже на Летчиках, на Фадеева, у них хранилась моя гражданская одежда, но в эту субботу они работали, и я поехал к ним как раз к тому времени, когда они должны были оказаться дома. Увольнялся я на ночь, никаких общих планов с Сергеем у меня не было, и мы волей случая, встретились с ним где-то среди дворов между улиц адмирала Юмашева и адмирала Фадеева. Сережа, будучи человеком широкой русской души, уже целый час не мог добрести до дома с сеткой пива, которого заметно поубавилось, и увидев меня, сразу и категорически предложил по бутылочке. Сейчас. Прямо здесь на скамейке. А я не отказался, забыв о том, что Севастополь город насквозь военно-морской, заполненный как действующими, так и отставными ревнителями уставов. И минут через пятнадцать один из них, долго наблюдавший за нами с балкона, попытался вразумить нас, а точнее, меня, одетого в форму, о недопустимости такого порочащего честь и достоинство советского военнослужащего поведения.
А я сдуру среагировал неподобающим образом, вполне вежливо попросив его не мешать нашим посиделкам. Видимо отставник закусил удила, позвонил в комендатуру и выразил свое возмущение творимым под его балконом безобразием. Севастопольская комендатура, по сути своей являвшаяся во все времена чем-то вроде флотской инквизиции, среагировала незамедлительно. Еще минут через двадцать среди домов внезапно нарисовался комендантский ГАЗ-66, из которого десантировалось трое патрульных с мичманом, рванувших в нашу сторону со спринтерской скоростью.
- Атас! Патруль! Бежим!
Серега среагировал гораздо быстрее меня. Хватанул сетку и помчался во дворы в направлении своего дома, до которого было метров триста. А я автоматически рванул в сторону дома своей родни с бутылкой пива в одной руке и с фуражкой в другой. И весь состав патруля побежал за мной, так как я был в форме и более заметен.
Откровенно говоря, бегун во все времена из меня был хреновый. Ну а с тремя бутылками пива в желудке и с одной в руках и подавно. А матросам-патрульным скорости прибавляла извечная неприязнь срочной службы к будущим офицерам. И проскочив пару дворов, я почувствовал, что до дома родственников меня догонят и повяжут как миленького. К тому, завернув за угол очередного дома, я просто воткнулся в грудь какого-то капитан-лейтенанта, выходящего из ближайшего подъезда.
- Стоять, курсант!
Я обреченно поднял глаза на офицера, лицо которого показалось мне смутно знакомым. Попадаться мне было очень чревато с учетом прошлых «подвигов», но вырываться из рук офицера мне и в голову не пришло.
- Так... ясно. Живо в подъезд. Второй этаж, квартира шесть. Бегом!
Последние слова меня словно подстегнули, и я без раздумий запрыгнул в подъезд, взлетел до второго этажа и нажал на звонок.
Дверь открылась моментально, как будто меня ждали.
- Гена, ты забыл что-то?
На пороге, в довольно коротком, не скрывающем красивые ноги, стояла та самая Лена, которую я полгода назад познакомил с застенчивым старлеем. Меня она узнала мгновенно, растерялась и смогла выдавить из себя что-то вроде:
- А ты как тут оказался?
Я, же, откровенно говоря, давно забывший, как зовут ее ухажера, вломился в прихожую, закрыл за собой дверь и выдохнул.
- Он... это... Гена, сказал, чтобы я к тебе... за мной патруль гонится.
Надо признать, что Лена сориентировалась моментально.
- Разувайся. Иди на кухню. И в окно не выглядывай. Я сейчас.
На кухне я положил фуражку на холодильник, сел, и обнаружив в руках недопитую бутылку с пивом, залпом прикончил ее, смочив высохшее до состояния пустыни Гоби горло. Через пару минут в кухню вернулась Лена, переодетая в классический халат, скрывавший все, что только было возможно. Подошла к окну. Выглянула. Посмотрела по сторонам.
- Не видно никого. Гена со службы пришел, а я хлеб забыла купить. Все купила, а хлеб забыла. Вот он и выскочил в магазин, не переодеваясь.
В дверь никто не стучал. У подъезда не стояла комендантская машина, я сидел за кухонным столом в чужой квартире, и меня как-то сразу отпустило.
- Извини, что я так... случайно вышло. Просто Гена выручил меня... Я сейчас еще минут десять посижу и пойду. У меня вон в том доме родственники живут...
Лена неожиданно улыбнулась.
- Вот уж нет. Зашел в гости, так будь добр, сразу не убегай. Сейчас Гена вернется, чай будет пить...
А потом с какой-то тщательно скрываемой гордостью и нежностью добавила.
- Гене две недели назад капитан-лейтенанта наконец, присвоили... И еще мы заявление в ЗАГС подали... Вот...
А потом вернулся офицер Гена с хлебом, эклерами и какими-то трубочками с заварным кремом. Когда я вылетел на него с выпученными глазами, он не только моментально меня узнал, но и сориентировался в обстановке по-военному оперативно. Запихнув меня в подъезд, он отправил вылетевший из арки патруль куда-то в сторону улицы Степаняна, а сам спокойно направился в магазин. Вернувшись, обошел кругом ближайшие дома, и не обнаружив засад, поднялся в квартиру. Гена оказался отличным мужиком, веселым и добродушным. Меня он сразу окрестил сватом и даже пригласил на их свадьбу, куда потом пойти я просто постеснялся. Часа полтора до темноты мы пили чай, разговаривали, смеялись, пока я не сообразил, что пора бы иметь честь и покинул их дом.
В девяностых Гена присягу Украине не принял. Перевелся на Север. Дослужился до капитана 2 ранга. У него с Леной два сына, один из которых флотский офицер, а второй, тоже флотский, но пограничник. И живут они до сих пор в той самой квартире, куда меня занесла нелегкая почти тридцать пять лет назад благодаря мимолетному знакомству в севастопольском Доме офицеров. Каждый раз, бывая в Севастополе, я обязательно захожу к ним в гости, и что приятно, мне там всегда рады. Кстати, и со своей будущей супругой я тоже познакомился в Доме офицеров в том же самом году той же самой весной... И я даже представить себе не могу, сколько будущих супружеских пар встретились и потом разъехались по самым отдаленным уголкам страны, в самые отдаленные флотские гарнизоны, благодаря, казалось бы, самым простым танцам в севастопольском Доме офицеров флота...