ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ

Три существа нравились лейтенанту Ф. в замкнутом мире войны - хмурая презрительная официантка Света, пес Угрюмый, и собственный вертолет за номером 10. Все трое были красивы и независимы. Большой, с мускулистым львиным телом, Угрюмый ходил за Светой по пятам, лежал у ее ног, когда она сидела на крыльце женского модуля. Может, он привязался к ней потому, что она его кормила - но лейтенанту Ф. эта странная пара казалась героями древнего мифа - богиня войны и ее могучий верный слуга. А вертолет был драконом (судя по округлостям тела и глазастости - самкой), служившим борттехнику Ф. верой и правдой. «Она очень красива, - писал борттехник Ф. в одном из писем. - Ее полет нежен, от его изгибов все замирает внутри. В звуке ее двигателей собраны все гармоники мира, а значит, и вся его музыка - нужно только услышать ее. Керосин ее светло-желт и прозрачен, как (вымарано)... А ее гидравлическая жидкость (АМГ) имеет цвет и запах клюквенного морса. Именно эта машина - с ее выпуклыми задними створками, с закопченными, забрызганными смазкой капотами, с узкими гибкими лопастями, длинным хвостом, с ее ревущей скоростью и шквальным огнем - воплощает для меня и Эрос и Танатос моей войны».
При всем кажущемся родстве двух пар, лейтенант Ф. никогда не предпринимал попыток к сближению со Светой - только иногда утром говорил Угрюмому, ночевавшему в коридоре летного модуля (в женский на ночь его не пускали): «Передавай привет хозяйке». Может быть, он не хотел разрушать созданную воображением тайну, а, может, просто боялся, что его пошлют вслед за тем же лейтенантом С. Однако втайне фаталист Ф. надеялся на судьбу, и она, уже в конце его войны, свела дорожки борттехника Ф. и официантки Светы. Случилось это так.
Однажды утром, после снятия пробы свежей браги, борттехник Ф. пошел на стоянку через бассейн. Окунувшись и, тем самым, придав телу некоторую бодрость, он поднимался на аэродром по дороге, ведущей мимо крыльца женского модуля. Было раннее утро, небо только розовело, ночная прохлада еще лежала на дороге, и пыль была влажной от росы. Пахло свежестью.
На скамейке возле двери сидела Света. Она курила, накинув на плечи камуфляжную летную демисезонку (чья? - без ревности подумал борттехник). Проходя мимо, борттехник замедлил и без того медленный шаг. Он был еще слегка пьян, поэтому остановился и сказал:
- Доброе утро, Света!
- Доброе утро... - она посмотрела на него и, слегка улыбаясь, спросила: - А что у вас волосы мокрые? Под дождь попали?
И они засмеялись этому нереальному здесь дождю.
- Люблю купаться по утрам, - сказал он, окончательно смелея. - А знаете, я сейчас лечу в Фарах. Если вам нужно что-нибудь - ну там продать или купить, скажите.
- Если только телевизор, - сказала она просто. - Продадите мой маленький телевизор?
Он кивнул, и она вынесла в сумке из перкаля маленький «Электрон» - точно такой же стоял у борттехника Ф. в комнате, и борттехник собирался сбыть его перед самой заменой.
Он взял сумку из ее рук. Он даже коснулся ее пальцев своими - невзначай.
- Как получится, ладно? - сказала она. - Не торгуйтесь там.
И он пошел на стоянку.
Обернулся, помахал рукой. И она помахала ему.
Утро было прохладным, пустынным, и пахло почти как на Дальнем Востоке после дождя.
Борттехник шел к вертолету, улыбаясь, - он хотел, чтобы предстоящий полет был очень-очень долгим, - например, вокруг всего Афганистана, огибая войну где-нибудь на 5-6 тысячах метров, над снежными вершинами, с включенной печкой - теплая кабина и морозный салон - чтобы спокойно вспоминать это, такое уже далекое, утро...

...Когда прилетели в Фарах, горы плыли в жарком мареве. Пока ждали «тойоту» с советником, борттехник Ф. с праваком Милым продали подручным полковника Саттара (начальника Фарахского аэропорта, брат которого был в банде) десять банок югославского конфитюра, попили с Саттаром чай. Увидев телевизор, полковник предложил купить его за пять тысяч. Борттехник Ф. отказался - он знал, что в городе продаст его за шесть с половиной.
- Не продашь, - сказал Саттар.
- Посмотрим, - пожал плечами борттехник.
«Тойота» оставила борттехника Ф. и Милого на центральной улице Фараха и уехала.
- Сначала продадим мои конфеты, - сказал Милый, - а потом поторгуемся за твой телевизор.
Конфеты из огромной сумки у Милого забрали прямо на перекрестке. Пока покупатели перегружали товар из сумки в свою тележку, подошли двое мальчишек, покрутились, прося бакшиш, потом схватили с телевизора, который борттехник поставил у ног, полиэтиленовый пакет с документами, запасными предохранителями и шнуром питания, и бросились бежать.
- Их только пуля догонит, - сказал борттехник, глядя, как мальчишки исчезают вдали. Расстроившись, он даже понарошку прицелился из автомата. Покупатели заволновались, быстро заговорили, но никто не двинулся с места. «Кончай», - прошипел Милый, и, скорчив улыбку, сказал:
- Он шутит! Шу-тит! Ха-ха-ха, понимаете?
Потом они долго бродили по Фараху, предлагая телевизор без шнура. Его никто не хотел брать. Качали головами, махали руками. Уговоры найти бачат, укравших шнур, не действовали.
- Понимаешь, Милый, - грустно говорил борттехник Ф. - Меня попросили, а я все испортил - теперь этот телевизор только выбросить.
- Не ссы, прорвемся, - отвечал Милый, весь мокрый от жары. - Русские не сдаются!
Наконец, один дуканщик спросил, работает ли телевизор от автомобильного аккумулятора, и, получив от Милого горячий утвердительный ответ, купил его за четыре тысячи.
- И то дело, - сказал Милый. - Но теперь пора сматываться, пока этот автолюбитель не попробовал его включить.
И они торопливо пошли к резиденции советников, где их уже ждал экипаж ведомого.

Вечером, борттехник Ф. прибавив к вырученным четырем тысячам свои три, пошел отдавать деньги. Волнуясь, постучал в дверь комнаты. Открыла Света, улыбнулась, пригласила войти.
Она была в белом кимоно с журавлями. Комната на двоих, занавески перед кроватями, столик, накрытый скатертью, мягкий свет двух настенных бра - и головокружительный запах чистого жилья, в котором обитает женщина.
Борттехник был поражен контрастом между этой комнатой и той семиместной казармой, в которой он пребывал уже год. Совсем другой мир хлынул в душу, размягчая ее, и борттехник понял, что, живя здесь, он не смог бы воевать.
Отдал деньги. Света поблагодарила, не глядя, положила их на тумбочку, и сказала:
- Попьете с нами чаю? Мы как раз собирались...
Из-за перегородки, отделяющей кухню от комнаты, вышла ее соседка по комнате - тоже официантка - с чашками в руках, лукаво поздоровалась с гостем.
- Спасибо, - сказал он, собираясь согласиться, и неожиданно для себя проговорил: - Как-нибудь в следующий раз. - И тут же соврал: - Я сейчас в наряде, нужно стоянку сдавать караулу...
Они тепло попрощались. «Будем ждать», - сказали женщины, и он обещал прямо завтра...
Он очень боялся этого завтра, и, видимо почуяв испарения его трусливой души, бог назавтра прислал борт на Ташкент, на котором старший лейтенант Ф. убыл в свой второй профилакторий. Когда прилетел обратно, Светы в столовой не было - вчера улетела в отпуск, сообщила ее соседка.
А еще через неделю старший лейтенант Ф. заменился.
Так, едва начавшись, закончилась эта история. И все ее вероятные продолжения навсегда остались тайной для борттехника Ф. Что, в общем, его до сих пор радует.

Предисловие читателям.
Извините за длину, сам не люблю сериалы, постарался оформить это отдельными подглавками для облегчения восприятия. Все описанные события взяты из жизни, фамилии реальны, если я про человека не хотел что-либо сомнительное писать - фамилию не упоминал. Некоторые события ради красного словца сдвинуты по времени, некоторые взяты из рассказов старшекурсников и выданы за свои. Например, история как некий армянин забыл в полете свой позывной, реальна, но происходила не на нашем курсе, за что и прошу прощения (заранее) у Рафика Киракосяна. Надеюсь, что никого из своих однокашников и инструкторов не обижу своим опусом. Себя по мере сил тоже не щадил, курсантом я был весьма посредственным (и по учебе,и как летчик). Пусть эта самокритичность (если что) послужит мне оправданием. Спасибо за внимание!


Будни авиационного училища

АБИТУРА.

«На полеты меня мать провожала,
Тут и вся моя родня набежала.
Ой, куда ты, паренек, что ты, что ты
Не ходил бы ты, сынок, во пилоты».
(Из песни В.Захарова)

Мысль о поступлении в Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков имени Главного маршала авиации А.А. Новикова родилась практически внезапно. Вообще-то я планировал поступать в Тамбовское ВВАУЛ им Марины Расковой, чтобы быть «дальником», как дед (только он штурманом летал). Но отец, посоветовавшись с пилотами со 120 площадки (аэродром Чойбалсан, МНР), сказал, что ВТА - «бог, а БВВАУЛ - пророк его». Поскольку истребителем я быть почти никогда не хотел, знаете, эти впитанные с детства предрассудки о том, что «настоящие мужики кверху жопой не летают...» и пр., то мысль о замене одного класса тяжелых самолетов другим не вызвала отторжения в воспаленном юношеском мозгу. Убедили, короче. И вот летом 88 года сразу после выпускного «бала» наш кагал (я и «группа поддержки») тронулся в путь. Расставание с «группой поддержки» произошло прямо на КПП училища. Началась «абитура».

***
Мрачная пыльная полупустая казарма сразу вызвала чувство неприязни и, впервые вырвавшись из-под родительской опеки, я ощутил не восторг, а страх. Какие-то мрачные нестриженные личности в вытянутых советских трениках жрали из банки тушенку, сидя на подоконнике. Другие читали, лежа на грязных матрасах, все время кто-то орал, забегал и выбегал, возле входа неприкаянно сидел на тумбочке «ботаник» с конспектом. Нет, я знал, что такое «дневальный» и «стоять на тумбочке», но соотнести «ботаника» и царящий бардак со словом «дневальный» поначалу не смог. Один из насыщавшихся тушенкой вытянул немытый палец в окно и загоготал: «Гляньте, младший прапорщик». Я подошел к открытому окну. Из казармы первого курсантского батальона выходил начальник училища, генерал-майор авиации (одна звезда на погоне без «полосок») Власинкевич со свитой. «Вы что, клоуны, это ж генерал, лампасов не видите?» Меня сразу зауважали, и даже предложили тушенки. Я, как дурак, побрезговал грязной вилкой и отказался, сославшись на сытость. Жизнь еще очень немногому меня научила.
К несчастью, я попал в эти чертоги сразу после обеда и подвернулся под руку старшине, загремев в первый в своей жизни наряд по кухне. Там и освоил первую в своей жизни курсантскую мудрость: «а небо начинается с лопаты». Лопату в моем случае представляли груды жирных тарелок и бачков. В небо уже совсем не хотелось.
А дальше обучение приемам выживания в армейской среде пошло со страшной силой. Мы учились избегать патрулей, просачиваться во все недоступные места (самоход, например) и выбираться обратно, не спорить со старшими, а уж если требуют отвечать правду - врать, не краснея, жрать в любое время суток и спать в любом положении, забывать зазубренное наизусть сразу после сдачи экзамена, списывать в условиях тотального контроля, шкерится от старшины, ищущего кандидатов в наряд и пр. График моей группы попался очень удачный: медкомиссия - профотбор - экзамены. Очень было обидно пацанам, сдавшим все экзамены на «отлично», профотбор по первой группе, а потом поехавшим домой из-за шумов в сердце или плоскостопия. Но обо всем по порядку.

МЕДКОМИССИЯ.

Прошел я ее, хотя и не без проблем. Ибо основными местами отсева при конкурсе 11 человек на место были медкомиссия и профотбор, «ибо голова, предмет темный и исследованию не подлежит» (близко к тексту к/ф «Формула любви»). Резали нещадно. У меня нашли/придумали плоскостопие и картавость, которые при помощи найденных «группой поддержки» «спонсоров» волшебным образом дематериализовались. Но на дороге к заключению «годен» такого насмотрелся... Естественно, главными героями всех баек про медкомиссию всегда были хирург и невропатолог. Вот и у нас...
Непременным условием хирургического осмотра является проверка ануса, когда проверяемый становится спиной к доктору, приспускает штаны и наклоняется, широко раздвинув ягодицы. Шутники, пускавшие в этот момент ветры в сторону хирурга, медкомиссию, как правило, не проходили. Но и без того клоунов хватало.
- Повернитесь... наклонитесь... раздвиньте... О-о-о, вы хоть газетой пользуетесь?
- (Опешив от неожиданности и глядя на перевернутое лицо хирурга между ног) Нет, я радио слушаю, телек смотрю...
У другого после наклона выпадает из нагрудного кармана рубашки пачка сигарет.
- Раздвиньте... Курите?
- (Пытаясь обернуться) А что, пахнет?
Отдельной статьей приколов были курсанты Казанского УАЦ ДОСААФ. Их «гражданка» представляла собой синее совдеповское трико с сильно вытянутыми коленями и локтями и кеды на босу ногу. Своими ухватками (ночные прокрадывания в самоход вдоль стен, всеядность, стайность) они напоминали шкодливых котов, слегка драных, но неизменно жизнерадостных.
Стоит очередь к невропатологу, травят в ней байки, анекдоты, главным героем которых является предстоящий доктор. Хихикают, шикают, наконец, заходят в кабинет, через 5-10 минут выскакивают оттуда пришибленные и, не оглядываясь, молча бегут на выход. Что-то там за дверью не так. Очередной - курсант-досаафовец, через 30 секунд после входа вылетает под рев «Во-о-о-он!!!» из-за двери, хлопает ей, задумчиво произносит «Идиот!» и удаляется. Все быстро выяснилось. Оказывается «нервопатолог» на каждого входящего наставлял оттопыренный в виде пистолета палец и возглашал: "Пу!!". Потом, склонив голову набок и слегка высунув язык, наблюдал за реакцией. Досаафовец, не будь дурак, после «контрольного выстрела» схватил воображаемый автомат и заорал: «Тра-та-та!!». После чего и был изгнан ревом оскорбленного (в лучших чувствах?) доктора. Вообще, по моим наблюдениям, доктора себя лечить не умеют, или болезни пациентов волшебным образом аккумулируются в них самих. Так окулист у нас смотрел на мир через толстенные иллюминаторы очков (+ 15 единиц, не меньше) собранными в кучку глазами, про невропатолога вы уже слышали, отоларинголог шепелявил и не слышал моего шепота, у дерматолога была легкая экзема. Страшно подумать, чем могут болеть венерологи... А мужики - гинекологи?
Самая приятная часть медкомиссии - качели Хилова. Два кресла с Л-29 поставленные спинками друг к другу на платформу. Механизм качелей таков, что платформа все время остается параллельной земле, качают минут 10. Хорошо, солнышко сквозь листву мелькает, ветерком обдувает, я слегка задремал. А ребята из следующей группы по дороге (качели были возле стационара за территорией училища) напились кваса и пива и качели не прошли, загадив листву и окрестную травку.

ПРОФОТБОР

В мою бытность занимал два дня: письменные тесты и практическая часть. Особо смешного не было, но для интересующихся расскажу. Письменные тесты состояли из нескольких частей: «часы», «компаса», «вольтметры», а также два опросника: первый традиционный (Курите ли вы? Употребляете ли спиртное? Были ли в вашем роду сумасшедшие? И т.п.), второй «заковыристый» (какое прилагательное ассоциируется у Вас со словом «корова»: вкусный, зеленый, вонючий, опасный).
Тесты «часы, компаса и вольтметры» представляли собой решаемые на время задачки. На бумаге рисуются соответствующие приборы, на их шкале проставляется одна из цифр, причем циферблат повернут на произвольный угол (например, север справа или цифра 3 в часах на месте 11). Нужно определить соответственно время, курс и показания вольтметра (определив по цифре цену деления).
Второй день давался тяжелее. Он состоял из ЧКТ и «пыточного кресла». ЧКТ (черно-красная таблица) состояла из беспорядочно разбросанных по ватманскому листу квадратов двух цветов с цифрами от 1 до 49 (вроде). Задания были типа «покажи все четные цифры через одну» или «покажи все черные квадраты в порядке от 49 к 1». Вот и тыкаешь пальцем на время. А потом (после проверки давления и пульса) сажают болезного кандидата в кресло от списанного Л-29 (куда ж без него), перед которым торчат ручка и педали, а также оптический прицел. На ухо цепляют датчик пульса, на левую руку - мокрую манжету с электродами. Ставят задачу при помощи прицела отследить бегущий по установленной невдалеке доске огонек. При этом через манжету периодически пропускается электроток, а за заголовником кресла взревывает сирена. Датчик пульса фиксирует все твои треволнения. Все бы ничего, но я проявил идиотскую инициативу (второй урок: «инициатива в армии наказуема») и вызвался быть «стартовым доктором», проверяя давление и пульс. Насмотрелся на дергающиеся под током тела, наслушался сирены и сел в кресло последним в полуобморочном состоянии. Но прошел по группе «2-б» (первая группа - потенциальные суперлетчики, 2-а - пойдет, 2-б - так себе, остальные - негодны).
На этом фоне собственно экзамены как-то и не запомнились. Сдавали физо, математику, физику и русский язык в виде сочинения. У меня получилось что-то вроде 4-5-5-4. Потом мандатная комиссия, где строгие дядьки и немножко тетьки допрашивали нас о твердости сделанного выбора и тягостная неделя ожидания пока последние группы закончат, и будет написан итоговый приказ о зачислении в училище. Каждый день на дверях казармы появлялись скорбные листки с фамилиями отчисленных абитуриентов. Многие завалились на экзаменах и профотборах - медкомиссиях, а некоторые на самоходах, драках с патрулями и прочих нарушениях. Некоторых из отчисленных забрали «покупатели» из других военных училищ (в т.ч. из моего ранее любимого Тамбовского - там с отсевом переусердствовали, получился недобор).

***
И вот, наконец, торжественный день. Раннее июльское утро, роса в умытой траве и на деревьях, тишина и прохлада. Широкий и длинный плац перед старым УЛО (учебно-летным отделом) с одной стороны заполнен неровным строем кандидатов с вещичками. С другой стороны, перед водруженным на постамент Ил-14 (http://www.bvai.narod.ru/) - кучка старших офицеров и микрофон. В спину абитуре нервно дышат «группы поддержки». Конечно, в строю лишних остаться не должно было, но вдруг... «Внимание, слушай приказ начальника Балашовского высшего военного авиационного...». Фамилии в алфавитном порядке. По мере приближения к моей букве сердце колотится все сильнее, по спине ползет противный пот. «... Корнеев Владислав Викторович...». Деревянными ногами переступаю на другую сторону плаца, символически обрывая пуповину, связывающую меня с семьей, и вступая в когорту летчиков ВТА. Оборачиваюсь, вижу глаза деда. Он не плачет, но глаза нездорово блестят. Постепенно все кандидаты переходят на «летческую» сторону, «Кузнечиков» не осталось. Все, обратной дороги нет.

(продолжение следует)

Дню милиции посвящается.

- А за что я должен платить?
- Как за что? Нашу девушку в жены взял, вот и плати. Как у вас это называется, калым, что ли?

Примерно такой разговор состоялся у новоиспеченного рэкетира Витеньки с испуганным иранцем Алимером. Рэкетиром Витя стал недавно, так как и его терзало самолюбие при виде своих крутых товарищей, обдирающих лоточников и базарных барыг. Вите же доставались крохи, ибо вишневой «девятки» и ствола у него не было, а именно это, по его мнению было обязательными атрибутами современного Робин Гуда. Но вот и ему улыбнулось счастье, их звеньевого по кличке Вини-Пух, совершенно неожиданно задержала милиция, и Вите досталась черная «восьмерка» и газовый пистолет «Беретта», которые до этого были рабочим инструментарием Пуха.
Полученные атрибуты власти, надо было срочно предъявить общественности, ибо рабочие точки их звена, были переданы другим парням, а бригадир Компот объяснил Вите, что он уже взрослый и сам может выбирать себе род занятий. И тут совершенно случайно Витя встретил свою одноклассницу, которая похвасталась, что вышла замуж за иностранца. Вот этот иностранец и стал первым объектом Вити и сотоварищи. Для пущей убедительности, иранец был погружен в «восьмерку», вывезен в лес, и был подвергнут психологической обработке с помощью холостого выстрела из «Беретты». Но оказалось, что иностранец человек опытный, ибо прожил здесь уже 6 лет, и вместо того чтобы собирать калым он направил свои стопы в милицию, где проходил службу его одногруппник по юридическому факультету. Одногруппник привел его к нам, мы его выслушали, приняли заявление, собрали помеченную «куклу», опросили жену, провели необходимые установки, записали разговор, и начали готовится к передаче и захвату. Но плохишам деньги понадобились очень срочно ведь и им тоже надо было нести взносы в общак. Именно поэтому наш Робин гуд обьявился в квартире иранца в тот же вечер, еще раз показал наследственный ствол, забрал деньги, и слинял в неизвестном направлении. Пока иранец позвонил 02 и нам, пока мы собрались и приехали прошло уже часа полтора. Витеньки дома не оказалось, оставшаяся до утра засада под домом результатов не принесла. О том, что ствол газовый мы не знали, и поэтому были очень недовольны что где-то по городу бродит боец с пистолетом, размахивающим им направо и налево. В разговоре с родителями, которые как обычно ничего не видели и не слышали и очень возмущены наговариванием напраслины на их любимого чада, любящего марки и кик-боксинг, совершенно случайно выяснилось, что кроме нас их любимцем интересуется военкомат, но поскольку у него слабая спина, Витенька боится идти в армию, так как там может случайно подорваться. Но вот если его все-таки заберут в армию, они будут счастливы, ибо там он может стать на путь исправления. В удачу мы верили слабо, но комбинация созрела быстро и просто, заехав в военкомат мы попросили бланк повестки, заполнили его, пообещав военкому содействие в поиске иных бегунков и с предварительно проинструктированной паспортисткой отправили нашему клиенту. Паспортистка, как истинный друг милиции, навела шорох, объяснила родителям, что армия для Вити это единственное спасение, ибо там действия уголовного кодекса не распространяется, а пока он вернется и срок давности истечет.
На следующее утро мы расположились на лавочке во дворе военкомата, посадили на заднее сиденье машины иранца в качестве опознователя, ибо во избежание проблем, решили брать его во дворе военкомата, а не внутри. И он действительно появился, ведомый под руку своим отцом. Задержание прошло быстро, и под конец всего этого, один из понятых, майор из военкомата, увидел изымаемый у несостоявшегося призывника пистолет, произнес фразу, навсегда вошедшую в лексикон нашего отдела:
- Сынок, наша армия еще не настолько нищая, чтобы в нее приходили с собственным оружием.

Аэропорт «Карантин»
«..Мама, мы все тяжело больны...» (В. Цой)

Наверное, в каком-нибудь научном труде болезнь авиацией уже формально определена в клинический эпикриз со всей необходимой для этого симптоматикой - предметом фиксации и длинным списком маний. Судя по всему, авиационная медицина знает об этом гораздо больше чем говорит: зря летный и технический состав, глупо лыбясь, радуется своим навороченным комбезам, при случае они очень легко конвертируются в смирительные рубашки. Любителей (неорганизованных носителей вируса) в моменты обострений принудительно-добровольно изолируют от здоровой части общества в специально отгороженных местах. Чаще всего это бросовые аэродромы, и там иногда можно встретить отмороженные, совершенно запущенные случаи. По виду эти пациенты смахивают на призраков Орвилла и Вилбура, и обычно клянчут у прохожих фанеру, полотно на очередной аэродинамический шедевр или рояльную проволоку чтобы придушить друг-друга.

Моя постоянная база называется «Карантин». Тоже не зря. Накрытый тарелкой воздушного пространства одного из крупнейших аэропортов мира и, для верности, еще и вычеркнутый из навигационных карт толстыми канатами магистральных «викторов», этот притон любителей и энтузиастов был, есть, и всегда будет маленькой, но болезненной занозой в мозолистой заднице регулировщиков воздушного движения. Его крохотная горбатая полоска зажата со всех сторон аккуратными коробками ангаров, в которых можно найти все, что нужно фанату для счастья - самолеты-самоделки, самолеты-пенсионеры, деловые и привычные «Сессны» или «хай-ендовые» углепластиковые стайеры со скоростями истребителей второй мировой и ценами в пол-лимона. Есть и свои диковинки - из крыши одного из ангаров торчит хвост грумманновского «Альбатроса» (из гаража жена выгнала), в соседнем «пасется» Як-52, а вон, чуть дальше, грустит изрядно побитый флотский А - 1Д. Занятно наблюдать, как по субботам весь этот вертеп, мелкими группами в аппаратов 200 одновременно, выкатывается на рулежки, строится в очередь на заправку (в процессе руления Грумман сдувает на травку своими большими винтами близкожмущихся) и пытается взлететь. Особенно впечатляют «исторические» хлам-бипланы, датированные двадцатыми-тридцатыми годами прошлого века - в основном Стирманы и Вако. Они почти вертикально карабкаются в бездонное техасское небо, иногда добираясь до регулярных фидер-трасс, шокируя красными рожами пилотов и безответственным поведением пассажиров рейсовых «боингов».

Как можно с выгодой провести время в этом страшном месте? Научиться водить тэйлдраггер. Больше негде. Что такое тэйлдраггер? Ан-2 - типичный пример. Из-за задранного в небо носа Ан-2 выглядит гораздо круче Ту-154 - нету у «кукурузника» носовой стойки шасси, забыли приделать, а хвост в итоге перевесил. Поэтому и волочит он этот хвост по травке, грязи, бетону и по чему только не придеться на маленьком таком колесике от холодильника, которое заботливые пилоты примотали изолентой. Отсюда и строгое научное определение - tail-dragger. Летает тэйлдраггер также как и все нормальные самолеты, вот только со взлетами- посадками возникают некоторые специфические сложности, очень похожие на проблемы с лошадью, которую какой-то дебил запряг позади кареты. Крутой нрав и дурные манеры тэйлдраггера требуют от летчика мастерства и, в некоторой степени, безбашенности (резкое «от себя» при стандартной посадке на две точки вгоняет в тоску даже бывалых профи), и мелкие глупости при этом абсолютно не прощаются. Нормальные люди держатся от тэйлдраггеров подальше. А зря - лечат они надежно от всяких дурных привычек в пилотаже. Или калечат, это как повезет. Пациенты Карантина два трехколесника на добрый тэйлдраггер променяют - с безбашенностью у них все в порядке, паучки ползают.

А теперь внимание - фреска маслом. На полосе красно-белая «Ситабрия», тэйлдраггер полу-пилотажный, виды видавший. Налицо попытка совершить героическую посадку на две точки. Судорожно растопырены в разные стороны элероны и руль поворота - легкий порыв ветра перекосил самолет градусов под 40 к полосе, в кабине хорошо виден пилот - волосы дыбом, расширенные в ужасе зрачки, перекошенный в крике «б..ть!!» рот (ваш покорный). Левое колесо с эротическим стоном касается бетона, рессора стойки весело пружинит аппарат обратно в воздух, ветер-шутник хватает за задравшиеся крыло и тащит прямиком на бензоколонку. В попытке уйти от позора и набрать высоту истошно ревет движок. На колонке два корифея заправляют свои «Ар-Ви», по ходу планируя воздущный бой против команды соседнего порта. Стабилизатор «Ситабрии», как топор нетрезвого палача, проносится в метре от головы флайт-лидера, он невозмутимо поправляет кепку и продолжает инструктаж ведомого. Первый тур (бомбежка сараев фунтовыми мешками с мукой) был бездарно проигран, второй (перехват и кромсание пропеллером с полрулона туалетной бумаги в свободном падении с 10 тысяч футов) с трудом выигран, а так как на кону халявный ужин в «Хутерс» (не стрип-клаб, но тоже прикольно), то следующая в многоборье драка «воздух-воздух» будет до крови. У ангара напротив тусовка ветеранов развлекают бургерами с пивом свои сердечно-сосудистые системы. Захватывающее шоу «Ситабрии» переключает тему их разговора со зверств страховых компаний на тонкости выполнения посадки на две точки. После непродолжительных прений получаю от них по радио рекомендацию «уменьшить трим и держать 75 на глиссаде». На следующем заходе пробую. Странное дело - работает.

Я никогда не встану на одну ступень с этими людьми, не уверен, что это мое. Я не найду в себе сил и терпения строить по ночам самолет в гараже, даже твердо зная, что один раз подняв его в воздух, я не пожелею ни о секунде потраченого времени. Мне врядли удастся заработать на подержаный «Мустанг» или попасть в сборную по высшему пилотажу. Но хотя порода человеческая в целом обленилась и поглупела за последние полвека, здесь, в Карантине, как в заповеднике, еще сохранились «реакционные элементы», которые не позволяют социальному статусу и личному благополучию наступать на горло своим, не всегда общественно-полезным, амбициям. С этими людьми приятно общаться, осознавая свою принадлежность к клубу - хей, я даже знаю как притереть тэйлдраггер на 200 метрах разбитого асфальта... «...Мама, я знаю, мы все сошли с ума...» (Он же)

Прочитал рассказ о танке 483...
И вырвалась наружу вещь о «железе». После ее опубликования сидели с Бородиным и пили.
- Слушай, Игорюха, можно вопрос?
- Конечно, Борода! Давай!
- Вот после твоих снов - ты можешь простить... власть... да нет, при чем тут власть - социалистическая, капиталистическая...
Ты можешь простить ЧЕЛОВЕЧЕСТВО?
И тут вдруг душа рванулась наружу. Я знаю, что мне потом станет стыдно за все сказанное, но переваривать в себе сил не осталось, у котла сорвало крышку...
- Братух...
А что мне остается - ненавидеть человечество?
Так я - частичка именно этого человечества. Мы - такие как есть. Хочется, чтобы было все замечательно, чтобы жили мы "одной, дружной семьей". Но это, к сожалению, утопия.
Я был романтиком, начитавшимся Дюма, Жюль Верна, Владимира Санина и укрепленного суровой мужской дружбой в Клубе Спортивного Альпинизма (так это тогда называлось, а до этого - Секция Спортивного Альпинизма... просто альпинизм - не входил в планы)))). Я мечтал попасть на БАМ и героическим трудом строить светлое будущее. Но БАМ построили без меня. И мы с другом Юркой решили пойти в Афган. Написали заявления в военкомате. От военкомата направили нас в парашютный клуб, где мы совершили три прыжка - необходимый минимум. Потом я попал в Афган, в разведроту, а Юрка в Ригу - в спецсвязь. Три года назад сидели у него, с женами, мать Юркина присутствовала. И вот тетя Шура (Юркина мать) говорит моей жене - представляешь, идиоты были, заявы написали в Афган. Я денег заплатила чтобы Юру отмазать - новую машину по тем временам на эти деньги купить можно было. Юрку как бревном по голове огрели. Потом, когда мы вышли на площадку на перекур, он бросился объяснять мне, клялся что не знал, что вот только сейчас об этом услышал - а на самого было больно смотреть. По щекам его текли слезы, а руки тряслись так, что он не мог попасть сигаретой в рот. Я обнял его и сказал - и хорошо, брат! Хорошо, что ты не попал туда.
Я сам выбрал свой путь. (Я родителям писал, что служу в Венгрии - спасибо моему дядьке, который там служил и много мне чего рассказал))))
Прощать человечество? За что?
За то, что в детстве в Белоруссии я играл немецкими "рогатыми" касками и ржавым оружием времен ВОВ?
За горы, по которым лазал, страхуемый друзьями? За Афган, в который рвался сам от "великого" ума?
Знаешь... Всю жизнь меня окружают ЛЮДИ. Те, которые страховали меня в горах. Те, которые прикрывали мне спину в Афгане, которые под шквальным огнем вынесли меня с поля (правильно ли про горы говорить - поле...) боя. Те, которые вытаскивали меня с того света, тянули из тьмы и безнадеги контузии. Те, которые сейчас дарят мне свою дружбу - совершенно безвозмездно, просто за то что я - это я, ничего не требуя взамен.
Мне часто снятся сны, в которых я разговариваю с людьми, которых уже нет. И все это настолько реально, что проснувшись первое время я даже не могу понять, что это сон. А потом вспоминаю, что этих людей уже нет. И становится грустно. Но это грусть не темная. Ведь, уйдя, они дали нам, тем кто их знал, еще небольшую частичку веры в ЛЮДЕЙ.
Так за что мне прощать человечество?
Я его люблю.