Вот и Новый Год, первый в армии, первый вдали от дома. Моя рота заступила на дежурство. Старшина решил ни с кем не конфликтовать по случаю праздника, и посты с часами были распределены волей жребия. Из окна казармы на втором этаже была видна пёстрая светская жизнь за хмурым кирпичным забором. Вернее, фрагменты её. Были видны штанги и заснеженные крыши троллейбусов, снующих туда-сюда, праздничный лозунг с пожеланиями, подвешенный на растяжке, гирлянда, спешащие граждане на противоположной стороне тротуара, стайки детишек, милиционеры, поедающие пломбир в вафельных стаканчиках. Напротив уже две недели торговали ёлками. Озабоченные горожане, укутанные в шубы и пришлёпнутые сверху меховыми шапками, хватали зелёную подмышку и торопились вернуться в дом. Тёплый дом. Где кухня работала на полную мощь, выдавая на гора салаты "оливье", холодцы, винегреты, "наполеоны" и прочую снедь. Тёплый дом, где поселилась праздничная атмосфера и радостно щебетали около ёлки малые сестрички. Тёплый дом, где мама наводила порядок к приходу гостей, а папа, только что вернувшийся из города, с гордостью вынимал из портфеля добытые с боем две бутылки Советского шампанского. Тёплый дом, где меня сегодня нет.

Мне никогда не везло в лотереи. Мне ни разу не удалось даже вернуть стоимость билета, потому и пришлось заступать на пост в 23-00, да ещё и на КПП-1. Офицеры, оставшиеся в расположении, видимо, тоже не могли похвалиться удачливостью в бросании жребия. Но, в отличие от нас, они могли позволить себе большее, чем "праздничный" ужин в курсантской столовой. В проходной дверь распухла, расклинилась и стала намертво. Каждые несколько минут кто-то выходил, кто-то заходил. Товарищи офицеры, пытаясь не дышать перегаром, вылезали из такси, вынимали блюда, укутанные в шинели, юркали, не поднимая глаз, в створ тяжеленных ворот и исчезали в парадном штаба. Валил снег, приглушая последние звуки уходящего года. На душе скребли кошки, было тоскливо. Из жилого дома напротив доносился звон бокалов и тарелок, пьяный гомон и обрывки тостов. По улице пробегали опаздывающие к бою Курантов группки горожан. А я, укутанный с головы до ног, вооружённый огромными варежками и бесполезным автоматом, стою здесь, на морозе, и служу Родине. Припомнился новогодний утренник в детском саду, когда мы, детвора, стали в круг и Дед Мороз со Снегурочкой раздавали подарки. Мне достался вожделенный броневичок, с которым потом я спал месяц, аккуратно укладывая его под подушку. Вспомнился Новый Год с друзьями-одноклассниками. Ну как же, взрослые уже люди, восьмой класс всё же. Там был первый поцелуй и первая сигарета.

На часах без двадцати. У ворот послышался шум мотора. УАЗик начальника вырисовывает фарами падающие снежинки. Упирается в жестянные красные звёзды на зелёном фоне. Принесла нечистая, - думаю, с сожалением отцепившись от сладких воспоминаний.
Подполковник крут со всеми. Сам за рулём. Испуганно козыряю. Закрываю ворота. Бензиновый дымок испаряется, остаюсь опять наедине со своими "мемуарами". Неподалёку залпами заходятся хлопушки, в небо взвиваются две сигнальные ракеты. Красная и зелёная. Праздничный гомон в доме напротив притихает. Кто-то усилил звук телевизора, в ночи через открытую форточку отчётливо слышен бой главного будильника страны Советов. Потом пауза,.. и оркестр чокающихся ёмкостей и радостных воплей начинает свою праздничную увертюру. Честно говоря, выть охота... Вот так, вместе с ними, счастливо орущими. Дверь штаба грохает, под покровом ночи ко мне движется фигура. Выказываю лицом и осанкой служебное рвение. Фигура подходит, оказавшись только приехавшим начальником учебки. В одной руке рюмка, в другой - вилка с насаженным огурцом. Козыряю.
- Держи, боец! Праздник всё-таки.
Неловко принимаю в варежку рюмку, второй хватаю вилку, выпиваю, закусываю.
- С Новым Годом, сынок!
Начальник обнимает меня, хлопает по спине.
- Не грусти! Это приказ!
Прикладывает палец к губам и уходит.

Сослуживец рассказал. Хотите верьте, хотите - нет.
Остался он после Афганистана служить в Оше. И вот начались карабахские события. Азербайджанцы, служившие в его части, заволновались. А тут замполит объявил: всем бойцам-азербайджанцам собраться в клубе. Перед пришедшими была произнесена пламенная речь, смысл которой состоял в следующем - каждый, кто хочет идти защищать свою родину пусть пишет заявление с просьбой отпустить его. Все, кто такие бумаги написал - 99% азербайджанцев - были собраны с вещами и посажены в самолет. Оружие, по словам замполита, должны были выдать по прилету в Баку.
Самолет, благополучно влетел и через некоторое время сел... на Таймыре.
Замполит тем же рейсом вернулся в Ош. Часть от проблем на национальной почве была избавлена, а патриоты дослуживали вдали от дома.

ТОЖЕ БЫЛЬ

Рассказом про ?хуевого доктора? навеяно

Пришлось мне как-то в Питере лечить повреждённую ногу в поликлинике ВМФ, которая, как и положено приличному флотскому заведению, расположена на Набережной Красного Флота (ныне - Английской, хотя изначально -Галерной). Процедуры мне были назначены на послеобеденное время, но я обычно приходил заранее. А передо мной в тот же кабинет был записан офицер с загипсованной ногой, которому всегда помогала подняться-спуститься по лестнице молодая жена. Где-то на третий день мы начали друг друга узнавать, здороваться и коротать время до начала процедур в дружеской беседе. А надо отметить, что рядом с процедурным кабинетом хирургического отдела находился кабинет врача-дерматовенеролога. Это соседство и подарило нашей троице несколько веселых минут.
Однажды мы увидели, как в этот соседний кабинет, несмотря на то, что обеденный перерыв ещё не закончился, долго стучался матросик-морпех. Его настойчивость на его же беду была вознаграждена. Дверь открылась и выглянул доктор, нет - ДОКТОРИЩЕ. Этот двухметровый десятипудовый амбал в белом халате с засученными рукавами составил бы честь любой рекламе манной каши.
Огорошенные видом такого чуда природы мы примолкли, и дальнейший диалог прозвучал в полной тишине.
- Ну, чего долбишься? - рявкнул амбал, глянув сверху вниз на вмиг оробевшего морпеха.
- Так... эта... болит... - вполголоса пролепетал матрос.
- Что болит? - заинтересовался доктор.
- Так... эта... хуй болит, - ещё тише пожаловался морячок.
В глазах сидящей рядом со мной дамы блеснули искорки.
- Не ?хуй?, а ?член?, - ничуть не снижая голоса поучительно поправил его врач. Я задохнулся в попытках сдержать смех. А доктор продолжил допрос:
- А как болит?
- Че-е-е-шется, - матросик совсем сник. Так же поникла в борьбе с приступом безудержного веселья и моя собеседница.
- НУ, Я ЕЩЁ ОБЕДАЮ, А ТЫ ПОКА ПОСИДИ, ПОЧЕШИ! - грохнула, закрываясь, дверь. И одновременно грохнули взрывным смехом мы, свидетели такого чудного разговора.

Стройбат.

Настоящий прапорщик - это не тот, который может чего-либо спи.. (достать). Главное - сохранить и использовать по назначению (т.е. для себя).

Служили в одной части 2 страшных прапорщика - хохла. Причем, оба родом с Западной Украины. Т.е. хохлы отчаяные. Уже с приличной выслугой лет, опытом и т.д. и т.п. Старшинами в разных ротах. Была у них одна, но пламенная страсть - САЛО. Все бойцы, получавшие посылки из дома, подвергались их неназойливому вниманию: "Что пишут, как дома дела... сала нет случайно - просто спрашиваю ?". Упаси господь, не отбирали, не вымогали - просто просили угостить. Соответственно, доброму бойцу - некоторые поблажки, закрытие глаз на что-либо и т.д. К дембелю в ротах сало в посылках получали практически все, не исключая узбеков и туркменов.
Причем, эти прапоры были друганы, но не пропускали возможности чего-либо друг у друга подтянуть. В том числе и САЛО, но потом вместе его же и употребляли - так сказать, воинская смекалка и доблесть.

И вот, под Новый год, один из прапоров где-то надыбал приличный шмат. День, домой ему еще рано, приспособил он этот шмат, аккуратно завернутый, на подоконнике вверенной ему каптерке. Каптерку тщательно запер и пошел на плац грузить бойцов.
Казармы расположены в 5-этажном здании. 1 этаж - штаб, медсанчасть. 4 этажа - роты.
Обладатель сала (ОС) - на 3 этаже. Конкурент (К) - на 4-ом.
(К) учуял добычу, увидел, начал действовать.
Из своей каптерки (каптерки - друг над другом - 4 этаж) высунулся из окна (мороз нипочем!!!) и стал нанизывать шмат на лыжную палку. Нанизал и стал его к себе наверх тянуть.
Окна выходят на плац.
(ОС) нутром почуял недоброе. Окинул взглядом плац, здание рот. Узрел действо.
И тут я понял, что такое настоящий прапор - особенно хохол.
Широкая ухмылка, победный взор, резкий удар ребром ладони левой руки по сгибу правой руки и торжесвующий крик на весь плац:
"Хуй тебе - оно ПРИВЯЗАНО !!!"

P.S. В сале была сделана дырка, продета добротная веревка, которая была привязана к батарее в каптерке.

Саню допустили к самомтоятельному дежурству. Счастье привалило. Теперь все сам. Вспоминай, чему тебя шесть лет учили. Блин, что ж так плохо учили-то? Совсем голова пустая. Ну, давай, вспоминай. Так, проверить зарядку дефибриллятора, раз. Потом... что потом? Ну, ладно, как им пользоваться хоть помнишь? Нет?! Мда-а-а, дружок. Ладно в сумке книжка, там все написано. Сиди, читай. Телефон выключи. Все, сидит и читает, олух.
Так неспешно текло вермя дежурства и притекло к глубокой ночи. Спать пора. Что?! Спать?!! Вообще-то, дружок, ты без права сна, в курсе? Сиди читай. Блин, ну как хочется спать! Пойти, что ли к сестрам, чаю попить? Ну пошли. Из сестринской раздавался богатырский храп «ночнушки». Бар-р-рдак! Ну и че, ей можно, а мне нельзя?! И оскорбленный Саня пошел спать. Аккуратно, чтоб не поломался, развесил белоснежный накрахмаленный халат, на стул аккуратненько разложил костюм. Тапки, по домашней привычке загнал под диван. Кстати, зачем в доме диван, если на нем нельзя спать? Пообещав себе, что утром непременно это выяснит Саня заснул крепким, студенческим еще сном. Ну, пусть спит, зелень. Это пока он зелень. Еще впереди «героические» будни, бессонные ночи, ватные ноги, ломящая поясница. И навык псевдовысыпания за пятнадцать минут. И потом научится ставить тапки так, что бы на взлете попадать в них. И потом появится старенький, но очень мягкий и легкий костюмчик, который уже отслужил свое в оперблоке и теперь годится только на пижамные функции и на непредвиденные ситуации. Тогда же и появится навык раскладывать в доступной близости и в определенной последовательности вещички. Трубка, манжетка, ключ, телефон. И никогда не запирать дверь! Никогда! А лучше держать ее открытой, что бы спящее сознание фиксировало все звуки в отделении, анализировало их и подавало сигнал к началу движения и направление его. Не беда, что просыпаешься только у постели больного, к этому моменту ты уже будешь знать что делать. Это все потом. А сейчас Саня спал сном праведника, с наслаждением раскинувшись на чистых и свежих простынях. Но потихоньку в голове появилось нехорошее чувство, которое так же тихо спустилось в грудь и стало там щекотать. Саня заерзал. Что-то не давало продолжать смотреть сон. Через минут пять он понял - в дверь тихо скреблись. Проснувшись окончательно, Саня полез искать штаны. В дверь скреблись все требовательнее. Саня торопился. Бросив искать в темноте штаны, включил свет, полез искать ключ. Нашел, вставил в замок... И тут он услышал звук, который еще в студенческом прошлом прекрасно запомнил в анатомичке. Это звук. Который издет голова упав на пол примерно с высоты среднего роста человек. Покрывшись испариной, Саня рывком открыл дверь и явил окружающему миру свои зеленые семейные трусы в мелкий квадратик. Перед дверью лежала молодая женщина и хрипела. В экстремальных ситуация работает только автоматизм, знания не катят, они только отнимают время, которое в такие минуты летит со скоростью реактивного самолета. Но что-то Сане вбили вголову в этом институте, который почему-то называется «медицинский». Стесняясь своей наготы заволок тетку в ординаторскую, закинул ее на диван. Задрал ей ноги на стену и посапывая начал делать возвратно-поступательные движения, но плечевым поясом и прявыми руками. Раз, два, три, четыре, пять - вдох. Когда женщина порозовела и даже начала подавать какие-то признаки жизни, Саня вдруг отчетливо понял и ужаснулся. Ночью хорошо освещенная ординаторская через широченное окно прекрасно просматривается из противоположного крыла здания. И такая возня издалека может быть истолкована очень двояко. Заливаясь краской, Саня стал лихорадочно одеваться, что очень долго ему не удавалось - дрожали руки, а в голове непрерывно прокручивался ролик завтрашней взъ#бки. Как?! Трахать больную?! Как ты посмел?! И это будет при всех. Что делать? Давай бегом за сестрой! Из сестринской раздавался все тот же богатырский храп.
- Лида...
- Хр-р-р-р...
- Лида.
- Хр-р-р-р.
- Лида!
- Х-р-р-р-р!
- Лида!!!
- Х-р-р-р-р!!!
- Лида! Остановка! - и был вынесен ураганом из сестринской.И только гулкое эхо разносило по коридорам вопрос
- Что набирать?!
Догнав сестру, и, наспех обьяснив ей ситуацию, Саня смирил гордыню и попросил совета. Отсмеявшись, Лида кое-чего посоветовала, но это уже не интересно, специфика. Потом они вместе отвели уже оклемавшуюся тетку обратно в палату. Тетка прятала глаза, ей было неудобно оказаться в докторской постели, да еще в таком виде. Дурочка. Ведь чуть не померла, радоваться надо. Эх-х, чудны дела твои, Господи.