Военная мода

В топике «Ностальгия» было, по просьбам трудящихся расширено.

Девка эта (мода) капризна и тупа. Некоторые ее выверты совершенно необъяснимы. Никто вам не сможет объяснить, почему курсанты одинаковых по профилю училищ совершенно по-разному одеты. Нет, для замыленного гражданского глаза, они все одинаковые как китайские однояйцовые близнецы. Но если приглядеться к взглядам двух таких курсантов едущих в одном поезде в отпуск, то можно узреть широчайшую гамму совершенно противоречивых чувств. Тут и зависть красиво сделанной годичке (потом он за рюмкой расскажет сколько трудов ему это стоило), и хвастовство ложкой в тулье фуражки (как у взводника), и ответное презрение той же самой ложки при непомерном выпячивании гордости по-поводу огромных полей своего «аэродрома». Потом они чуток примут за знакомство, и когда дойдут до кондиции уважаемых людей зададут друг другу два одинаковых вопроса.
- А почему у вас не так как у нас?
- А вот ты как думаешь, зачем вся эта требуха?
Причем первый вопрос будет, где-то в самый разгар пьянки, а второй в далеком ее конце. Одолеть глубину его философского смысла воспаленные мозги уже не смогут и уснут они нервные в своей неразрешимости.
А ведь и действительно... Зачем?
Что заставляло курсанта Омского ВОКУ жарким летним днем париться в диагональном ПШ, огромной фуражке и сапогах. Что заставляло офицера выпускника Чирчикского танкового училища зябнуть, хлопая обмороженными лопухами в мелкой шапчонке заломленной на манер тюбетейки и низких сапогах гармошкой. А кто научил курсантов Сызранского вертолетного носить шинели в пол, парадные брюки-клеш, таких размеров, что Волк из «Ну, погоди!» нервно курил в углу. А чего стоили их фуражки без пружин, висящие вялыми грибами. Каких трудов стоило доставать корпуса от стреляных «Мух» для поистине крутых вставок в погоны. Где взять в глуши Сибири звездочки младшего офицерского состава ВС Кубы. Как правильно обточить кожаный ремень поясным на дужке кровати и потом выкрасить его коричневым «Эмолином» для того, чтобы красиво прогладить. Как красиво подшиться в пять слоев с проволочкой. Где взять в петлички танки образца 1943 года, изготовленные из листовой меди методом чеканки. А где взять курсантские погоны технического состава образца до 1968 года, с металлизированным галуном цвета белого золота. А если таковых не нашел то, как правильно пропитать тканевый галун клеем ПВА. Почему сумку нужно было носить не по обрезу ремня, а по моде летчиков времен ВОВ. До какой длины надо разрывать трусы ТТС-54, и как правильно по-моде подобрать размер нижнего белья прошедшего неоднократную стирку в кипящей воде. И, в конце концов, как правильно вставить в шитое галифе-ПШ пружины от фуражек, да так чтобы, глядя на кадры кинохроники парада Победы, любой мог сказать, что маршал Рокоссовский ни фига не понимал в военной моде.
А ведь действительно, зачем все это? А я вам скажу!
Возьмем для примера сапоги. Боль и гордость военного человека прошлого века. Даже не так.... Возьмем их отдельную разновидность - сапоги хромовые глаженые со вставками.
Для начала нужно ГДРовские хромачи сносить хорошему сапожнику и заузить носки. В идеале заузить, чтобы на конце носок был чуток квадратным. После этого набить сапог на специальную колодку и расклинить. Потом намочить в сладкой воде с одеколоном и расклинить еще чуток, дать высохнуть при комнатной температуре. Потом натереть стеариновой свечкой и «Эмолином» и прогладить теплым утюжком (так три раза). В местах заломов сапога (на сгибе голеностопа) не гладить. Дать немного остыть, очень аккуратно одеть еще горячими и сделать аккуратно заломы по вашим ортопедическим данным. Окончательно остудить, подпороть сверху подклад и вставить туда вкладыши из рентгеновских карточек. После чего немного ушить в верхней части голенища по форме икры (как говорят придать форму бутылки), зашить подклад. Пропитать это все «Эмолином», оставить на ночь. С утра заполировать натуральной щеткой с помощью слюны. В морской пехоте США такой метод полировки их знаменитых парадных ботинок так и называется - «плюй-полируй». И как последний штрих перед выходом в люди, нужно посыпав бархотку (желательно из натурального бархата) сахарной пудрой, довести сие произведение искусства до зеркального блеска. Все! Чего тут сложного. Две ночи трудов, не больше...

После этого можно выйти на развод, получить от начфака 3,14ды и пойти переобуваться в обычную юфть.





Помогал ностальгировать WWWiktor, за что ему отдельное спасибо :)

Пехота и окопы


Солдату пехотинцу


- Это моя лопата!
- Хрен тебе! Моя это лопата, я ее вчера точил и ручку изолентой подматывал.
Послышался звук возни и тяжелое сопение двух солдат. Из наспех и чуть кривовато поставленной палатки вышел старшина.
- Ну хвааатит ссооорится, горячие эстооонские парни! А то наступлю на кого-нибудь ненароком и скажу, что так и росло.
- Да, товарищ прапорщик! Это моя лопата!
- Говорю, не собачьтесь, сегодня буду в бригаде - привезу кирки. Да и зампотех обещал, что сегодня только шурфы бить будем. Он вчера тротила привез, сказал рванет в нескольких местах... полегче копать будет.
Вторая рота уже третий день зарывалась в землю. Зарывалась не абы как, а по всем правилам фортификационного искусства. И не только по правилам. Ротный тоже был выдумщиком еще тем. Даром, что закончил Новосибирское политическое. Но ВУЗ сей в советские времена готовил не только грамотных политработников, но и неплохих командиров. Так что в выдумках его всегда просматривался тонкий командирский умысел.
Позиция роте досталась стратегическая можно сказать. Растянувшись по водоразделу Терского хребта от высоты Градус через перевал Колодезный, гору Ястребиная и практически до проекции окраины Грозного рота встала блоками на всех ключевых тропах и дорогах уходящих в Надтеречный район и далее в Россию. Вы спросите, как могла одна рота, стоя разрозненными блоками, перекрывать такой кусок хребта. Да очень просто. Со стороны Толстого юрта Терский хребет покрыт таким густым дубовым лесом, что продраться через него могут только кабаны, и то, оставляя клочья шерсти. Остальные открытые участки перекрывались огневым контактом, минированием и контролем с помощью средств технической разведки (СБР-3 и ночники). Одно было плохо. Участки эти открытые были совсем уж открытые. И закапываться второй роте пришлось по самые уши. И все свое хозяйство закапывать тоже.
Отдельно о грунте. Это песня, а не грунт. Никакого обшивания для окопов не требовалось, потому что это практически чистый ракушечник, немного прикрытый глиной и тонким слоем почвы. Получалось, что это и окапывание даже, а резьба по мягкому камню.
Первым делом, когда пришли на место были, конечно же, одиночные окопы. Но в их размещении уже угадывались контуры будущего опорного пункта. Потом их соединили в кольцо зигзагообразной траншеей с большим количеством оборудованных огневых точек. После зарыли двадцатиместную палатку, так, что осталась над землей только затянутая масксетью крыша. Потом зарыли емкость с водой, после нее столовую. После этого соединили это все ходами сообщения. Дальше началась рутина. Капониры для бэшек и ПАКа, длинные траншеи к выносным постам наблюдения, запасные огневые позиции для стрелков, пулеметчиков и «Утеса». Утопленные немного в глубь позиции гранатометчиков. Дальше вспомнили о насущном... о туалете. Вы думаете, он был где-нибудь на отшибе? Нет, он был в самом центре. А от него лучами расходились траншеи во все ключевые места блока. Туалет был не простой. Он, как и все щели, был перекрыт в два наката и сверху засыпан трамбованной глиной. При этом в туалете имелись бойницы на четыре стороны света, а в стенах полочки для боеприпасов и туалетной бумаги. Понятия КП или НП вообще не было, т.к. весь блок-пост представлял собой сплошной наблюдательный пункт.
После того как это было сделано, началось украшательство. Офицеры переехали в отдельную палатку. Была отрыта и оборудована огневыми точками качалка. Из траков и подручного металлолома были сделаны гири, гантели, штанга и лавка. Старшина раздобыл в городе даже огромное потемневшее от старости зеркало. Далее дело дошло до затененной беседки и бани. Баню соорудили из старого кунга от шишарика. Печь сложили из обломков кирпича, коего в недалеком Грозном было немеряно. Вроде бы все... можно жить. Но неутомимая энергия ротного нашла выход. В один из солнечных дней старшина привез из города флаг СССР. Где он был добыт, история умалчивает, да и кому нужен флаг несуществующей страны. Но командиром роты было принято решение об обустройстве флагштока. А какой флагшток без плаца. Под плац была вручную срыта треть вершины высотки, на которой находился собственно сам блок. Поверхность плаца и идеально выровняли и оттрассировали вбитыми в землю артиллерийскими гильзами.
Тут прошло усиление штата роты до пулеметной с гранатометным взводом. Под это дело у нас добавилось на каждый блок по несколько пулеметов и АГС, а так же по одной БМП. Соответственно были перекроены расположения капониров и огневых средств.
Ну и, в конце концов, блок был усилен двумя щенками-алабаями Рэмом и Барри, гусыней Светкой и черным котом по кличке «Конь с яйцами».
Началась спокойная размеренная служба. Если можно так сказать о службе в горячей точке.
Вы меня спросите к чему я вам так долго и нудно все рассказывал?
Просто 15 февраля этого года я был в кампании с офицерами военной кафедры одного из наших ВУЗов. Там я познакомился с майором, который участвовал во второй чеченской кампании. Входили они в Чечню так же через Терский хребет. Задачей его батальона был захват высоты господствующей над перевалом Колодезный.
- Перед боем у нас забрали минометку на усиление первого батальона, который оказался в более глубокой жопе. На нашем же направлении никаких эксцессов не предполагалось. Но тут по нам вдарили с этой самой высотки, да крепко. Пришлось откатиться. Мы нихрена не могли сделать вообще. Подошедшая минометка тоже. По визуальным наблюдениям получалось, что шестнадцать человек с тремя пулеметами и шестью граниками сдерживаю наступление мотострелецкого батальона. И только после того как авианаводчик вывел на них пару крокодилов, а потом была проведена подготовка САУшками, новая атака увенчалась успехом. А еще говорят, что чехи воевать не умеют! Леха, там какие-то инженерные маньяки врывались в землю по всем канонам фортификации. Ты можешь себе представить туалет, перекрытый в два наката и имеющий бойницы во все стороны.
- Я? Я могу! Потому что этим инженерным маньяком был мой ротный, капитан ****цов, а этот укрепрайон на самом деле всего лишь блок-пост управления моей второй роты, что в первую войну почти половину Терского хребта держала. Наши это были окопы, понимаешь, нашей пехоты!

Знаете чувства, которые я при этом разговоре испытал... Эта такая смесь... И жалко труда своего, и приятно о себе что-то хорошее услышать, и обидно что все чего добились в прямом смысле потом и кровью бросили, а уж то, что мои труд мог стать косвенной причиной чей то гибели... Это я пока даже объяснить не мог

Прочитав историю про Герду в N 1032, вспомнил свою собачку (если есть у собак царствие небесное, то она его заслужила). Решил написать пару строчек про свою собачку - на тот момент ей было около года, порода - восточно-европейская овчарка. Свидетелем, к сожалению, не был, т.к. находился в командировке, так что воспроизведение дальше пойдёт со слов жены, которая, кстати, на тот момент находилась на 7 месяце беременности.
Иду я по пятачку у Комбата (в Челябинске на пересечении ул. Молодогвардейцев и пр. Победы есть металлом на стене выведенная репродукция фотографии "командир, поднимающий батальон в атаку"), продукты покупаю, со мной Альфа на поводке в строгом ошейнике, без намордника. Вдруг чувствую - рывок, Альфа рванулась в сторону, прижала к ларьку мужчину лет 30-35. Мужчина сжался весь от страха, руками в ларёк пытается вжаться, на правой руке целлофановый пакет, а Альфа лапы на грудь поставила, рычит мужику в лицо, зубами в районе горла клацает. Я сначала не поняла причин такого поведения, собачка умная, дисциплинированная, на людей просто так даже не рычит, если, конечно это люди, а не наркоманы, пьяные, либо проявляющие признаки агрессии. Мужика не спеша, оглядела, не пойму причин такого поведения, а потом на пакет на руке посмотрела и решила деньги в кармане проверить. В карман руку опускаю - так и есть, пусто. Мужик сначала кричал, а теперь только сипит (от страха, видимо, лёгкие свело, говорить нормально не может):
- Я всё отдам, только собаку уберите.
- Ладно,- говорю,- давай деньги. Вернул он мне деньги, я Альфу отозвала, успокоила, дальше по пятачку хожу, продукты покупаю, на этого мужика издалека поглядываю. Мужик в сторонку отошёл, куртку снял, тут же парень какой-то ему другую куртку протягивает, тот переодевается и опять на пятачок.
Сделала все покупки, пошла домой. Прохожу мимо очереди, смотрю - опять этот же мужик с пакетом на руке уже к женщине пристраивается. Я ему во весь голос: "Помочь деньги воровать?" и Альфа с поводка рвётся (но не сильно, больше демонстрируя намерения, чем реально что-то пытаясь предпринять), рычит. Мужичок, от ужаса, в росте половину потерял, побледнел, кричит:
- Только собаку не отпускайте!
Постояла я там ещё минут пять, мужичок с парнем, который недалеко крутился с рынка ушли, и потихоньку домой пошла.

P.S. Именно благодаря Альфе я понял, насколько близки могут быть человек и собака. Многие собачники удивлялись, как точно она выполняла команды, без произнесения вслух. Порой даже у меня создавалось впечатление, что стоит только подумать и Альфа выполнит. Именно она в 2002 году не хотела выпускать меня из дома, рыча и лая, пытаясь меня укусить (первый и последний раз за свою жизнь). Не понял... Ушёл на пару часов, и вернулся спустя полтора месяца, выписавшись из больницы.

Назад не берут

Часть 1-я.

Назад не берут
А в ушах всё стоит шум винтов за бортом, журчание воды, обтекающей лёгкий корпус, подвывание турбозубчатого агрегата, шум воды в балластных цистернах при срочном погружении, хлёсткие удары импульсов гидролокатора по обшивке. А в памяти холодеет при воспоминании, как их субмарина прорывала рубеж стратегического противолодочного рубежа СОСУС в Западной Атлантике.
Назад не берут, давно это было. Он отходил своё на атомоходах, перебрался служить в желанный большой город, не дыра какая-нибудь, а потом и вовсе уволился. Теперь у него хорошая работа, хороший дом, хорошая семья - что ещё нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость!
А память тревожат воспоминания о незабываемой военно-морской операции "Атрина", когда они вскрыли противолодочную оборону Атлантического побережья США, как консервную банку! Целая группа атомоходов, выйдя в Баренцево море, вдруг бесследно исчезла для наблюдающих за ними своры противолодочных кораблей, самолётов, вертолётов, противолодочных субмарин. Весь,буквально весь Атлантический флот США был поставлен на уши, вся Атлантика была перепахана импульсами гидролокаторов и засеяна гидроакустическими буями. А они спокойно, без единого контакта, прошли все противолодочные барьеры и незамеченными вышли непосредственно к побережью
восточных Штатов, некоторые даже зашли в Мексиканский залив, к Нью-Орлеану. И ведь не обнаружили их! Только уже на отходе домой одну подлодку всё же засекли янки, когда она уже выполнила задание. Что ж - это урок, никогда нельзя расслабляться.
Это был момент славы Советских ВМФ! Но это была и его лебединая песня, шел уже 1988 год.
Меченый предатель уже продал и Славу и Флот, и весь Союз с потрохами.
И сейчас сидит отставной подводник у распахнутого окна, вспоминает лодку, отсеки, мысленно путешествуя по ним. Вот сюда трап, по нему наверх, здесь генераторы кислорода. Проверить бы их, и поглотители заодно. За прочным корпусом, над головой, баллоны ВВД, от них - трубопроводы, вентили. Переговорный "Каштан":
- Центральный - девятому, доложите обстановку в отсеке!
- Девятый - центральному, в отсеке - нормально.
К концу похода невыносимо болела голова. Человеческий организм привык к нормальному, земному магнитному полю, а находясь месяцами в неестественном магнитном поле атомохода, он съезжал с катушек и медленно умирал, взывая о помощи в виде невыносимых болей в затылке. Подводники глотали аспирин в немереных дозах. Наверное, это вредно. Не вреднее, чем нахождение месяцами в железе под водой.
Все это в прошлом, к счастью, назад не берут. Но почему же не спится этими чудными белыми ночами, почему же часами сидит он у окна, вспоминая походы, вспоминая звуки лодки, в сотые разы мысленно проходя ее коридоры и трапы?
Почему же, услышав о погибших на "Курске", его сердце вдруг разорвала боль: "На их месте должен был быть я!"
Он взял со стены старую гитару, с переводными гэдээровскими картинками на фанерном корпусе, что ходила с ним во все автономки, и негромко запел, забренчав по струнам, песню Славы Бобкова:

Нам на весь экипаж
Восемь футов под килем.
Нам на весь экипаж
Глубины неземной.
Нам на весь экипаж -
Ураганы и штили!
Нам на весь экипаж
Под водой, под водой.

Выходит, душу там оставил, в этом постылом железе?

Часть 2-я.

Это был ад+ Ад в горах Афгана.
Он в детстве был так щепетилен к своему телу, любую царапину и ссадину смазывал йодом и зелёнкой. Здесь, в этих горах, когда в бою ему отстрелило фалангу безымянного пальца, он даже не поморщился. Санинструктор быстро обработал ему рану, перетянул обрубок, посыпал стрептоцидом, вколол противостолбнячный укол, и забинтовал палец:
- Хорош! Как вернёмся с рейда - зайдёшь в медсанчасть.
А вокруг бойцы теряли кисти рук, руки по локоть и по плечо, минами отрывало ноги или даже полтуловища до пояса, разрывало головы, разбрызгивая мозги. Что там его жалкий сустав безымянного пальца?
В Союзе, в учебке, ему что-то втолковывали про интернациональный долг, про братский народ, который он должен защитить от душманов. Первое, что он понял в Афгане, нет никакого афганского народа - здесь только духи. И обратное, нет никаких духов - против них весь народ. В них стреляли все: от десятилетних пацанов до столетних старух. Ни разу ему не приходилось защищать афганцев от мифических душманов, посягающих на мирную жизнь простых селян. Простые селяне почему-то сами были на их стороне, защищаясь от воинов-интернационалистов.
Назад не берут. И не надо. Если кто-то сказал бы ему в здравом уме и при твердой памяти, что хочет обратно, "за речку", он от души бы посоветовал ему обратиться к психиатру. И не стал бы насмехаться над ним, грешно смеяться над больными. Но ночами прошлое снова брало его к себе.
+Их мотострелковый взвод на трёх БМП, являя собой авангард мотобригады, осторожно пробирался по дну ущелья. В одном месте, за поворотом, скалы сдвигались почти вплотную, самое удобное место для засады.
- Стой! - завопил по рации взводный Нургалеев.
И три бээмпэшки разом встали, клюнув носами, бойцы на броне чуть не свалились, но привычно цепко держались за скобы, а потому удержались.
- Не нравится мне эта херотень, - пробормотал лейтенант, разглядывая в бинокль крутые склоны.
- Послать бы бойцов в разведку, наверняка здесь засада.
И тут со скалы коротко застучали неспешные, точные очереди ДШК.
- Назад, - заорал взводный, но механики уже и сами сообразили, и БМП, не разворачиваясь,спешно отъехали обратно.
Это были какие-то неправильные духи. По идее, они должны были подпустить броню поближе и расстрелять их из гранатомётов, тот же ДШК в упор запросто прошьёт броню БМП. Но духи почему-то предпочли отпугнуть их, у них были свои непонятные резоны. Вызвать "крокодилы" и выкурить их, нанеся БШУ, не получится, слишком высоко, вертушки на такой высоте не работают. Духи это знали.
Знали они также, что стволы БМП не могут подняться вверх выше определённого угла, а потому не достанут их, слишком высоко была их позиция. Не могли также БМП отъехать назад настолько, чтобы всё же накрыть позицию духов, дорога в ущелье делала поворот за скалы. Невозможно было и въехать на БМП на скалы, слишком крутые были склоны. Духи выбрали себе прекрасную позицию, что и говорить!
Нургалеев думал недолго, военная служба учит людей принимать решение быстро.
- Все ко мне! - замотал он рукой над головой.
Когда бойцы взвода окружили его, он их сильно удивил:
- Все вещи и оружие сложить в броню. Первую бээмпэшку мы затолкаем на этот склон. Духи нас из-за поворота не видят, и когда мы впихнём её туда, то проедемся по гребню горы и влупим по ним в упор.
Все с недоверием посмотрели на взводного, а потом на склон горы, градусов сорок, а то и больше будет.
- Не получится, товарищ лейтенант, слишком круто. Да и БМП - это не велосипед, тяжелая,зараза, - возразил кто-то.
- Разговорчики! Я сказал: толкать! А не затолкаем - я тебя лично заставлю жевать мои портянки, слово офицера!
Медленно, метр за метром тяжёлая БМП поднималась по крутому склону. Часть бойцов толкала сзади, упёршись в дверцы десантного отделения, остальные тянули спереди за буксирный трос. От неимоверных усилий солдаты задыхались, лёгкие словно огнём сжигало, сказывался и недостаток кислорода на высоте. Машина поднималась бы быстрее, если б водитель не газовал сильно.
Нургалеев, стройный, гибкий, стремительный, вскочил на броню и начал бить каблуком по люку механика. Люк открылся и оттуда высунулась небритая рожа механика-водителя Смирнова по прозвищу Спящая Красавица, лицо у него всегда было заспанное и немного обалдевшее:
- А?
- Хуй на! Ты чего люк закрыл? Веди машину, высунувшись наружу, понял? И главное - не газуй сильно, не газуй. Когда ты газуешь, гусеницы сразу пробуксовывают. Давай газу ровно столько, чтоб дизель не заглох, но резко не газуй - понял? И не спи в машине - убью!
Нургалеев спрыгнул с брони и снова начал кричать солдатам, упёршись сзади в дверь:
- Раз-два - взяли! И-и-що взяли!!!
Наконец затолкали БМП на гребень горы, летёха прыгнул в башенку, на место
оператора-наводчика, и машина медленно стала разворачиваться по вершине ближе к позиции духов, до них было меньше километра. Те не сразу поняли, откуда по ним стреляют. Они считали, чтоб БМП не сможет лупить по ним снизу, а та била по ним сверху! А когда поняли, было поздно, разнесли
их на хрен.
"Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью". Бисмарк.
- А-а-а! Так вам, с-сук-ки, за наших ребят!
- Не кричи.
- А?
- Не кричи, говорю, разбудил всех. Что, опять перевал штурмовал?
Он промолчал. Перевернулся на другой бок, перевернул мокрую от пота подушку другим боком,невлажным ещё, и снова забылся тревожным сном.
Назад не берут. Но почему, оставшись ночью наедине со своими мыслями, он снова там?
Это был ад. Ему повезло, что живым оттуда выбрался, и почти невредимым. Только кончик пальца оторвало. Поначалу это ему самым главным казалось, что живой и здоровый. Но позже он понял то, что знали уже "шурави", дембельнувшиеся раньше его. То, что он жив-здоров - это ещё не самое
главное. Главные потери от Афгана - психические. Сколько их, ветеранов той забытой войны, потом наложило на себя руки - не счесть. А сколько просто свихнулись, пополнив учётные карточки психо-невралогических диспансеров. А сколько ещё из них, внешне как будто нормальные, стонут по ночам от кошмаров, переворачивая взмокшую под собой подушку сухим концом.
По ним внезапно открыли огонь из крайнего дома. Кишлак был вроде бы брошенный, они не ожидали встретить здесь кого-либо. Короткие автоматные очереди и точные, редкие винтовочные выстрелы. Похоже, снайпер работал. Первого подстрелили взводного Нургалеева, пуля вышибла ему коленную чашечку. К нему кинулся радист Кестас, и упал сражённым рядом, схватившись за простреленный через броник бок. На живца ловят, суки. Все разом стали лупить по крайнему дувалу. Коля крикнул своему отделению "Прикройте!" и стал боком, потом по канаве пробираться к дувалу, оставаясь незамеченным. Подкравшись поближе и спокойно прицелившись, саданул в окно из подствольника. Не дождавшись, пока рассеется дым и пламя от разрыва, он подбежал ближе и швырнул туда же гранату. Выбив дверь ногой, ворвался в хижину и полоснул очередью вокруг. А уж потом осмотрелся. У окна лежал посеченный осколками древний седой дед с не менее древней английской винтовкой-буровкой. Впрочем, била буровка очень мощно и точно, броник навылет прошибала, уважали её за это и духи, и шурави. У дверей валялся разорванный гранатой бача лет тринадцати с китайским "калашом". И в глубине комнаты, у очага, лежали мёртвая молодая мать с убитым грудным ребёнком на руках, припавшим к ней, свернувшись в клубочек, словно котёнок.
Но, как говорится: "Мертвые - в землю, живые - за стол!" Ворвавшиеся во двор бойцы радостно завопили: там посередине стоял большой казан плова, только с огня, ещё горячий и вкусно парящий мясным запахом! Все радостно столпились вокруг, закатали рукава и стали есть его по-восточному, руками. Вдруг послышался тонкий пронзительный свист летящей мины и замок Семенюк
закричал:
- Пиздюка-а-й!!!
Все рванули в разные стороны, точно в центре казана с пловом рванула мина-крылатка, забрызгав солдат рисом, мясом и жирным горячим соусом. Все целы остались, кой-кого лишь зацепило слегка.
Поели плова, твою мать.
За этот бой ему дали медаль "За отвагу". Он никогда не носил наград, за одним единственным исключением: раз в год, в годовщину вывода войск, питерские ветераны собирались у памятника афганцам в парке Интернационалистов, что на углу проспектов Славы и Бухарестского. Там были все свои, там эти медали были к месту. Но как же он завидовал иногда тому американскому ветерану Вьетнама, что швырнул свои медали конгрессменам: "Мне не нужны эти награды за убийство!"
Сам бы он не смог так сделать. Да и дороги ему были эти награды, не сами по себе, а как память о прошлом. Но держа в руках "Отвагу", вспоминал то беспомощное тельце, скорчившееся у маминой сиськи. Какие-то журналюги поначалу донимали его с просьбами об интервью, просили рассказать о
подвиге, о наградах. Он лишь отмалчивался: "Да какой там подвиг?" Считали писаки, что скромничает ветеран, а он просто не мог об этом рассказать. Не о расстрелянных же детях им говорить, не поймут они, борзопишущие. А ещё директор школы с завучем и комсоргом часто приглашали его в школу, на пионерские сборы и "уроки мужества". Хотели, чтобы он рассказал школьникам о героических советских воинах, с честью выполняющих интернациональный долг. Он вежливо отнекивался - некогда: работа, учёба, семья. Но ему так хотелось наорать на них: "Идите в жопу, суки! Не лезьте ко мне в душу, ясно! Как объяснить людям, не бывавшим на войне, что такое война? Я хочу, чтобы все оставили меня в покое. Чтобы оставили меня наедине с моей
совестью".
Один дружок его закадычный, тоже ветеран, только дембельнулся годом позже, вдруг записался в охотничий клуб, закончил специальные курсы, потом получил в милиции разрешение на оружие и купил двустволку. Но охотиться не стал. Просто уехал на электричке в лес и там застрелился.
Коля, узнав об этом, скрипнул зубами. А ведь он тоже присматривал ружьецо в охотничьем магазине. Это боль всегда с ним и ни с кем не поделишься, разве что с такими же афганцами. Они поймут, но этим разбередишь их собственную боль, а потому они избегали таких разговоров.
"А сейчас наши выходят с Афгана. Сколько их, желторотых, необстрелков, не умеющих воевать, погибнет там зазря? Эх, меня бы туда, я бы и сам зря голову под пули не совал, и вас бы прикрыл. Вы ж зелёные ещё, пацаны совсем, сколько вас погибнет понапрасну?"
Коля лежал, сжав зубами наволочку, чтоб жена не проснулась от его всхлипов, поливая подушку слезами.
"Возьмите меня к себе, ребята! Я, ветеран этой войны, готов защищать вас, готов идти к вам в прикрытие. Я готов, мне уже нечего терять, а вы ещё ведь совсем молодые. Да только назад не берут. Не берут!"

Часть 3-я.

"Назад не берут", - эта мысль часто посещала человека, что сидел в кафе неподалеку от Лубянской площади. Это был невысокий, сухощавый седой старик с живыми проницательными глазами.
Он часто приходил сюда, брал чашечку кофе и, устроившись у окна, это было его любимое место, и подолгу сидел тут, поглядывая на площадь с памятником Дзержинского в центре и на здание Лубянки тоже.
Возможно, вы думаете, что этим странным стариком уже заинтересовались чекисты, чего это он выбрал себе наблюдательный пост напротив их штаб-квартиры? Нет, чекистов он давно уже не интересовал, списан вчистую, в резерв. Хотя на всякий случай наблюдение за ним поддерживать надо.
Назад не берут, а жаль. Тот, кто хоть раз почувствовал ни с чем несравнимый вкус специальных мероприятий, оперативной работы, тот уже на всю жизнь отравлен им, как наркотиком. Потому в самых ответственных мероприятиях даже пожилые генералы зачастую сами идут "в поле": для непосредственного руководства, обеспечения и прикрытия. Бывалые разведчики понимающе
усмехались: старичка на оперативку потянуло, молодость в заднице заиграла. Тот, кто хоть раз был опером, полевым разведчиком, в душе навсегда останется им.
Работа в поле - это не стрельба и погони в стиле "Джеймс Бонд", внешне всё обыденно и буднично. Но это небывалое напряжение ума, нервов, наблюдательности, интуиции. Разведчик весь напряжён и наэлектризован, как истребитель в воздушном бою, как ментовский опер при задержании особо опасного преступника, которого он пас целый месяц до этого, как игрок в покер при крупной ставке, как Эх, да что там объяснять, это почувствовать надо, пережить самому этот небывалый душевный подъём с обострением чувствительности и интуиции. В чём-то это состояние сродни эйфории от опасности, как у альпинистов, карабкающихся по отвесной скале.
Но альпинистам случается срываться со скалы, а игрокам случается и проиграть. Был и у него, разведчика-нелегала с большим опытом, провал. Он вовремя почувствовал, что находится под контролем и успел подать условный сигнал, чтобы на связь с ним больше никто не выходил. Его схватили прямо на улице, контрразведчик, надевая ему наручники, пощупал его пульс и поразился, его пульс был ровный и спокойный. Наш разведчик, которого взяли его противники, ничего не боялся, лишь улыбался довольно: успел всё же своих предупредить. Пусть его взяли, но агентурная сеть предупреждена, связники тоже, и наши в курсе - моральная победа за ним!
Потом были допросы, суд, пожизненный срок. Две инсценировки расстрела при попытке к бегству и неоднократные предложения работать на них, очень выгодные предложения.
Но свои выручили, вытащили его, обменяли на задержанного вражеского шпиона.
И вот он дома - триумфальное возращение, поздравления от друзей, награды от начальства, заслуженные блага: квартира в Москве и дача под Москвой, личная "Волга"+ приличная пенсия и отставка.
И всё. Поначалу приглашали иногда на юбилейные заседания, потом лишили пропуска на Лубянку. То есть просто не продлили его. Друзья звонили всё реже, у них много работы, да и нельзя им о ней рассказывать. И он остался один, никому не нужный.
Русские своих на войне не бросают а после войны - забывают.
Назад не берут. Понятно, в поле работать он уже не может. Но ведь мог бы работать в аппарате, на обработке материалов. Наконец, мог бы учить молодёжь, передавать ей свой богатейший опыт нелегальной работы. Но эта вечная наша перестраховка - ах, он много лет был у них в застенках, его могли перевербовать. Нет, конечно, нет никаких свидетельств этому, но на всякий случай, мало ли что.
И он стал приходить в это кафе на Лубянской площади, просто чтоб хоть рядом быть, может знакомых иногда увидеть. Иногда действительно встречались знакомые офицеры, они были вежливы, но вечно торопились по делам.
И он сидел в кафе один - заслуженный и забытый. Назад не берут
***
PS: Описаны реальные люди и реальные события.

В тот год лето было очень жарким.

У нашего штурмана эскадрильи Олежки Лупакова был день рождения. Юбилей.
Решили отмечать его на природе. Этому способствовало то, что весь полк по причине ремонта взлетной полосы был перебазирован на аэродром Черляны. И природы - полянок, озер и рощиц - вокруг было очень много.

Праздник прошел отменно. Под солнышком, на свежем воздухе, вдали от начальства водка пилась великолепно. Добавьте еще солнце, зелень, огурчики, помидорчики, шашлыки, дым костра... Да что говорить, сами знаете.
Уставший и разомлевший имениник скоро уснул прямо на траве, положив под голову штурманский портфель. Чем праздник совсем не испортил - shou must go on! Ведь за здоровье имениника можно пить даже когда он спит.
В обшем, пьянка удалась!

На следующий день Лупаков, который исполнял обязанности ушедшего в отпуск штурмана полка, с утра освежился одеколоном и поплелся на совещание руководящего состава. И вернулся оттуда очень злой.
И когда мы увидели его лицо, то поняли почему.
За то время, пока наш штурман крепко спал на летней лужайке, его лицо под летним солнцем сильно обгорело. Что вполне объяснимо.
Но так как спал он на правом боку, то обгорела только левая половина лица!
Представили себе его физиономию?!
А ему пришлось с этим лицом отчитываться о штурманском обеспечении полка в условиях перебазирования!

Сначала скрытые улыбочки и переглядывания отцов командиров при его докладе Олег отнес на свой помятый после вчерашнего вид. Но потом, по окончанию совещания, командир полка загадочно улыбаясь спросил: «Олег Николаевич, а вы на свое лицо в зеркало давно смотрели?»
И когда штурман это сделал, то увидел странное и немного устрашающее лицо опухшего полу-индейца. С красными глазами. На которого случайно одели офицерскую фуражку и майорский китель. Жуткое зрелище.

Поэтому теперь товарищ майор обратился ко всем нам, в смехе стоящим на построении, с одним праведно-гневным вопросом:
-Суки! Ну вы если разбудить меня не могли, то хотя бы ПЕРЕВОРАЧИВАЛИ!

В. Хорошилов