История о хряке Борисе , "Профессионале" и левитации на отдельно взятой пограничной заставе

- Боря... Бо-о-о-ряя... Боря-я-я-я... Твою богу душу! Ма, Ма, Мма... - рассыпая горстями овес на площадке между конюшней и сараем, приговаривал наш конюх- хохол Санька Маслов.
Вопросительно-осторожное хрюкобормотание было ему ответом. Из за угла выглядывала довольная и хитрая морда нашего хряка Борьки. Ах, что это была, братцы, за морда! Нет, это даже не морда, это была РОЖА! - ХАРЯ! - РЫЛО! -РЫЛИЩЕ!... Огромное, с маленькими заплывшими подлыми глазенками, лоснящееся складками вдоволь откормленного отборным алтайским овсом, наваристыми помоями с пограничной кухни и откопанными целебными и питательными кореньями. Бока хряка были круглыми как у бочонка, ростом он был со взрослую кавказскую овчарку. Имея такой авторитетный вид и соответствующую силищу, это хрюн часто наглел и показывал всем свой дрянной свинский, в прямом смысле этого слова, характер, ровно до того момента, пока не получал кирзачом со всей дури в свой розовый пятак (размером, кстати, с мишень для малокалиберного пистолета). Но и даже после этого нагоняя его грозный и недовольный рык и ор (хрюканьем там и не пахло) пугал местных ворон, которые как по команде резко взмывали в небо, видимо, принимая этот гул за запуск нашего ГТСа без глушака.
Особым местом дислокации СВИНА была площадка возле конюшни, так как там почти всегда стояли ароматные навозные лужи, в которых Боря любил вдоволь поваляться и понежиться под теплым алтайским солнышком, кроме того, рядом находился еще и сарай, где хранился овес для лошадей.
Любимым ежедневным занятием этого свинохряка было совершать подкоп под овсяный склад. Делал он это самозабвенно, отдаваясь любимому делу весь и без остатка. Его пятак углублялся в землю с настойчивостью, интенсивностью и силой шагающего экскаватора. Если бы Боря копал яму для нужд ПОГЗ или с целью поиска нефти, то его бы усилия только поощряли, поскольку КПД его при этом действии превышал своей мощью все мыслимые и немыслимые параметры. Бригада землекопов типа «А ля Стаханов» отдыхает! Эх, да что там говорить! - Вырыть кимберлитовую трубку для поиска алмазов длиною в несколько километров при помощи Бори не составило бы нам никакого труда. Лишь бы овса хватило! Наглый же хряк, используя свою убойную силищу, имел одну единственную цель - добраться до заветных и нежно обожаемых им зерен овса.
Прорыв яму под венцом сарая, хряк Борис с силой тарана для крепостных ворот бил своим толстым бортом по косяку (отчего дрожал весь сруб, а иногда даже сыпался шифер), после чего вглубь ямы через щели в досках пола начинал сыпаться золотой дождь из зерен, куда Боря немедленно забирался и, осыпаемый своим любимым лакомством, начинал релаксировать и даже, как нам казалось, при этом нагло улыбался. Удовлетворенное хрюканье, перемежаясь со смачным чавканьем, разносившиеся при этом по округе, убедительно доказывало справедливость выражения «жрёт как свинья».
Закапывали мы эту яму почти ежедневно, трамбовали, забрасывали стеклом и острыми железками, но... С маниакальным упорством графа Монте Кристо эта жирная скотина либо выкапывала новую яму либо... разрывала старую. Наши попытки закрыть Борю в свинарнике не приносили значимых результатов, поскольку через короткий промежуток времени приходилось чинить выбитые калитки, и вместе с Борей ворованным овсом теперь питались уже все наши заставские свиньи, которых этот «предводитель свинячьего дворянства» брал с собой за компанию... Сволочь! Что тут скажешь?! Свинья, она и есть свинья...
Наша борьба с хряком была упорной и долгой. Участвовали в ней все пограничники заставы. В конце концов, это стало делом принципа! Кто кого? Даже часовой помимо несения основной службы старался четко следить за свинарником и сараем на предмет нарушений и, если замечал Бориса у овсянника, сразу же звонил связисту Лехе с вышки и предупреждал о происходящем или готовившимся злодеянии. Далее после чего свободный от нарядов «молодой» (а потому, видимо, и самый ответственный пограничник) по настоятельной просьбе "старших товарищей" отгонял Бориса от сарая и закапывал яму, но уже через полчаса все повторялось заново.
Особо хряка ненавидел наш инструктор службы собак, «хвост» Вовка. Дело в том, что его попытка натравить на Борю нашего заставского пса Лорда привела к тому, что Боря, подтвердив свою исконно скотскую сущность, просто укусил овчарку за ляжку, заставив ее с визгом ретироваться на питомник и впредь обходить Борю стороной. Глубокий же моральный шрам в душе нашего Вовки заставил его немедленно пойти после этого случая к Начальнику Погз с настоятельной просьбой наконец разрешить ему лично зарезать эту гадскую и мерзкую тварь, покусившуюся на святое и посмевшую покусать злобную пограничную овчарку.
Получив для начала разговора от начальника пару раз метровой железной линейкой по жопе, Вовка услышал ответ Деменьтича:
- Ну ты, блин, и придурок! Ишь, чего удумал! - Пограничной собакой хряка травить!
- Да я в целях обучения! Чтоб она только покусала его немного, кровь почуяла!.. - оправдывался Вовка.
- Ну и..?! Почуяла? - передразнил его начальник и добавил еще один удар линейкой по тощим Вовкиным ягодицам. - Обучил? Дрессировщик хренов, Куклачев, мля, недоделанный!
- Тарищ капитан, ну тари-и-ищ капитан...! Ну дайте, я завалю этого хряка! Я в деревне сто раз видел, как их режут! На раз-два!
- А сам резал?
- Резал! Ну, с батей... ходил держать. Да я профи! Сто раз видел, как режут! И че там резать-то? Чи-и-ик по горлу и все!
- Понятно... Рано, не сезон еще! Снег ляжет, тогда и зарежем. Понял? И чтобы послезавтра твой пес «в строю» был! Я с тебя за собаку не только погоны, сержант, шкуру спущу!
- Понял... Есть, завтра в строю!- одной рукой отдавая честь, а другой почесывая пылавшую задницу, сказал Вовка, и бормоча проклятия в адрес всего свиного рода, побрел на питомник лечить Лорда, но ненависть его к хряку стала с той минуты еще сильнее, рождая в голове планы жестокой расправы. Наконец такой случай представился.
Однажды, когда большая часть солдат и офицеров была в нарядах на границе, после принятия солнечных, грязевых и овсяных ванн Боря, мирно прогуливаясь вокруг заставы, набрел на заборчик, огораживающий палисадник начальника заставы, и решил почесать себе спинку. Чесал, чесал, чесал... пока не завалил сначала один пролет забора, потом второй, и видимо, дабы не останавливаться на достигнутом, сломал любимую начальником скамеечку, на которой тот любил посидеть после баньки. Далее, поняв какое счастье ему привалило в виде поваленного забора, он зашел внутрь и своим свиным рылом срыл весь палисадник, в том числе и маленький огородик, который был гордостью жены начальника ПОГз, сожрал всю картошку и морковь, закусил свеклой, перетоптал клубнику, чем окончательно подписал себе смертный приговор...
- Где эта сволочь?! - Замочу гада! - орал главный потерпевший Деменьтич, вернувшись с проверки наряда и бегая по территории заставы, размахивая снаряженным ПМ. Боря же, как водится, сразу пропал из поля зрения. Поиск силами вернувшегося с левого фланга пограничного наряда тоже не результата не дал. Свин как сквозь землю провалился...
- Маслова ко мне и Вовку! Бего-о-ом! -приказал вполоборота дежурному начальник, заходя в канцелярию.
Через минуту Санька и «хвост» стояли перед капитаном.
- Так, Хохол, найди мне эту гадину! - Кранты ему! Мочить его будем! - Вон, Вовка, говорит, свиней режет на раз-два! Ты Борю примани, я ему в ухо с ПМа стрельну, а он ему глотку перережет, кровь пустит и разделает. Поможете ему. Справитесь?
- Делов-то! Легко! - ответил за Хохла Вован.- Я ж профи! Ща мы эту гадину замочим! У меня и нож есть длинный! Айда, Санёк!
- Ща все сделаем, тарщ капитан! - Пять сек! - сказал Саня и, взяв из закромов пакет овса, пошел приманивать Борю.
- Боря... Бо-о-о-ряя... Боря-я-я-я... Твою богу душу! - Ма, Ма, Мма...
Бедняга Боря даже и не догадывался, что зовут его на эшафот смерти, и почти сразу прибежал на голос кормильца и звук сыпавшегося на землю лакомства.
На площадке собралась свободные от службы бойцы ПОГЗ. Развлечений нам захотелось. В центре действия стоял Хохол с пакетом овса, начальник с ПМом и Вовка с остро заточенной секирой. Вокруг доблестные, но весьма голодные пограничники заставы «Александровка», вооруженные подпругами от кавалерийских седел, ножами для разделки мяса и ожидающие быстрого Бориного конца и начала «священного праздника живота» и кровопускания во благо свежекалорийности молодых и здоровых организмов бойцов ПОГЗ.
- Ну че? Стреляю? - засунув ствол в ухо хряку, спросил начальник.
- Ща! Чуть отойдем! - смертельный круг расширился. - Давай! Мочи!
В наступившей тревожной тишине щелкнул снимаемый предохранитель Щел-л-ллк!
- Эт че за фигня? - видимо, подумал хряк Боря и испугано дернул своей башкой.
- Ба-а-ах! -грохнул выстрел и пуля, пробив насквозь шею и смертельно ранив хряка, вошла в землю...
Как опасен и разъярен раненый кабан... Слышали? Читали? Мда... Слышать и видеть, скажу я вам, это разные вещи... Сто пятьдесят килограмм еще раненого мяса и сала закрутились на месте как Новогодний волчок. Несколько пуль с «Макарова» беспорядочно вошли куда-то в землю и крышу сарая. Это только в кино, убегая, легко стрелять через плечо и при этом попадать. Начальник делал стометровку за 8 секунд в сторону ДОСа, выпуская из обоймы пулю за пулей. - Режь его, режь! - кричал он, видимо, Вовке... Какое там режь! Мы неслись от места казни в разные стороны. Хотите верьте, хотите нет, а раненый Боря ОДНОВРЕМЕННО бегал ЗА ВСЕМИ. Скорость старта и направления его движения измерялась миллисекундами, микросекундами... мгновеньями... Так стартует Багз Банни в мультфильмах. И мы от него, поверьте, не отставали. Жить нам хотелось. Очень. В воздухе запахло пороховыми газами, кровью и чем-то еще неприятным... Кто-то лез на трубу кочегарки, благо, там скобочки были, крича вышелезущему: - Выше давай! Выше!!! Кто-то успел укрыться за дверью заставы. Ёжик взлетел на крышу конюшни. Как взлетел? А Ни-и-и-икто-о-о-о не знает, КАК (просто я все это лично видел, и с тех пор поверил в левитацию...)
Вовка же изящно метнув (как настоящий индеец, между прочим) свой острозаточеннный томогавк-тесак в хряка, (и конечно промазав), забрался по углу сруба сарая... или по стене... уже не помню... (фильм «Скалолаз» со Сталлоне тогда еще не был снят, а ведь такие кадры могли бы запросто украсить сцену покорения горных вершин и повысить кассовые сборы и рейтинги).
Загнав всех кто находился в округе по углам и щелям и поколобродив еще где-то полчаса, Боря, устав и смирившись со своей животной участью, ушел отдавать дух в горы. Медитировать перед смертью, не иначе.
Люди опасливо выходили из своих укрытий на двор, боязливо оглядываясь по сторонам... Бросать мясо на съедение волкам не хотелось, но и преследовать хряка желающих не было. Решили искать на «Шишиге», потому как героев-следопытов среди нас так и не нашлось. Поиски заняли минут сорок. Нашли. Достреливал начальник его с АК из кузова. Из машины еще минут 5 не выходили. Выжидали. Хрен его знает, какой еще подлости было ждать от этой гадины. Наконец «хвост» Вова выпрыгнул из кузова и с опаской двинулся к туше со своим тесаком. Тихонько приблизился на два метра и остановился. Наступила напряженная тишина. Подошел ближе. Снова застыл на месте. Протянул руку и осторожно ткнул ножом в бок убитого хряка.
- ХХХХрррррррю! - гортанно звонко крикнул из-за его спины, видимо прикалываясь, Ёжик.
- Упс! Вовчик стал бел как стена и... грохнулся подкошенный рядом с мертвым хряком в обморок...
Что тут добавить? Профи, не хухрЫ-мухрЫ! Н-да...

Макс с Пограничник.ру

ЙЕТИ НЕДОДЕЛАННЫЙ

Жара - градусов тридцать. Да и хрен бы с этой жарой, но уж очень доставали комары. Эти твари долбили нас, как дембеля вокзальных шлюх. Они умудрялись залезать в штанину, и проделав нелегкий путь наверх, кусали в шею. Поэтому, несмотря на жару, приходилось закутываться очень плотно.

Шел пятый день охоты.

Жара и комары достали окончательно, и уйдя за три километра я разделся до «в чем мать родила». Сложил одежду на берегу и полез в воду.

Ооооо! Какое это наслаждение лежать голым на перекате, на глубине сантиметров в двадцать, в ледяной северной речке. Лежать, смотреть в чистое небо и думать ни о чем. Комары, офигевшие от такой наглости жертвы, ушли на совещание, а я лежал и дремал. Может быть, я и уснул бы, но мешали гольяны, то и дело бьющиеся в иаца, поэтому то и дело приходилось отгонять их. Любопытные рыбки на минуту отплывали, а затем поняв, что им ничего не грозит, с удвоенной силой атаковали меня.

Вдруг вдалеке послышался рокот вертолета. Поскольку нас должны были забрать только через неделю, то я особо не забеспокоился. Ну летит себе куда-то по своим делам.

Рокот нарастал. Я раскрыл полусонные глаза и уставился на небо.
Вдруг из за сопки, закладывая красивый вираж, стремительно появился вертолет и завис надо мной.

И вот лежу я, значит, в позе морской звезды, как раненый ихтиандр пялюсь на пилотов, а из открытой двери на меня смотрят офигевшие рожи. Я, конечно, могу их понять: в трехстах километрах от ближайшего жилья увидать в реке такое! Ну посмотрели, поудивлялись. Ну и валите отсюда! Но нет. Эти недоумки что-то там засуетились, закопошились, и я с ужасом увидел наставленные на меня объективы фотоаппаратов и видеокамер!

Блин, для календаря что ли снимать собрались? - мелькнуло в голове. Вот неудобно-то как получилось.... А куда деваться? Голышом бежать на берег? Ну, нет! Нет ничего унизительней бегущего голого человека. Решение остаться, скажу честно, далось мне нелегко, но приняв его, я продолжал спокойно разглядывать зависший надо мной вертолет, как будто они тут каждые десять минут пролетают, и надоели уже пуще комаров.

Только лишь ладошки я сделал домиком и прикрыл ими причинное место.
Гольяны задрав головы и увидя вертолет, что-то закричали, пуская пузыри, и махнув хвостиками, понеслись к берегу.

А я лежал, голый, как курица на противне, и мысленно гнал этих не в меру любопытных товарищей прочь.

Наконец, сделав кучу снимков голого мужика в тайге, эта толпа кино- фото - операторов взяла курс на свою точку.

Рассказ пилота:

Взял по приказу начальства на борт несколько иностранцев и повез с экскурсией в соседний поселок. Пока летели, вспомнил, что вас недавно забросил. Дай, думаю, проведаю, тем более, от курса почти и отклоняться не надо. Лечу низко, чтобы эти буржуины дети, красоты природы рассмотрели.

Пролетаем сопку, смотрю, оп-па, кто-то отмокает. Ну, значит, все в порядке, выпили накануне, теперь в водичке балдеют. Только хотел на курс лечь, как эти недоумки что-то орут по-ненашенски и на тебя показывают. А переводчик мне переводит. Говорит, наши гости спрашивают, кто это? Ну, а ваша заброска не санкционирована, и чтобы не спалиться, возьми и ляпни - да снежный человек это! Их здесь много. Тут эти дятлы как накинулись на меня, давай доказывать, что снежные люди волосатые и размерами поболе, руками машут, слюной брызжут. Ну я им и говорю, что это у вас там они волосатые. А наши на лето шерсть скидывают, а к зиме обрастают. И вообще, продолжаю, вы живого йети видели? Нет? Вот то-то же! А я таких (кивает на меня) постоянно вижу.

Хосподи, как они засуетились, ручонками машут, орут что-то такое, что и переводчик перевести не смог. Полезли в сумки, подоставали фотоаппараты и видеокамеры.

Глаза пучат, орут, что им срочно надо приземлится, чтоб, значит, зафиксировать йети в среде его обитания.

Ну, думаю, влип. Ну, раз уж начал врать... Говорю, что нельзя к ним подходить, пугливые они очень. Вот напугаем детеныша (опять, гад, на меня кивает) и у него потом от страха что-то там происходит, и детей у него больше не будет.
Поутихли буржуины, начали сверху снимать.

А снизу на них смотрел удивленными глазами ничего не подозревающий детеныш йети.

© Copyright: Серега Кобах, 2006
Размещено с согласия автора

Весна. Распускаются почки на деревьях, а мысли и руки - у мужиков.
Но у группы товарищей с амбулаторными картами в руках мысли только об одном. О том, как бы поскорее пройти медкомиссию.
Это последняя медкомиссия перед получением звания офицера. Позади и учеба на военной кафедре и сборы. Осталось лишь получить одобрение медиков - и звание лейтенанта в кармане. Не получил одобрения медиков - пойдешь служить рядовым, ибо когда проходишь медкомиссию для призыва рядовым, вдруг неожиданно оказывается, что все болезни, мешавшие стать офицером, куда-то исчезли, и ничто не может помешать отдать долг родине в качестве рядового.
Вот поэтому группа товарищей, мерзнущая в одних трусах возле обитых дерматином дверей, усиленно и безуспешно изображает из себя здоровых.
Впереди самый страшный врач - это психиатр. Нервы у всех расшатаны долгими годами учебы и трехдневным стоянием в коридоре медкомиссии, потому никто не уверен в том, что абсолютно нормален. Тем более что врач (истеричная тетка лет 35 в очках с двойными линзами) пытается забраковать по дурке каждого второго. Так что председателю комиссии постоянно приходится ходить и уговаривать психиатричку, чтоб она не страдала фигней и не мешала Родине получать новых связистов-офицеров.
Вот дверь в кабинет психиатра открывается и выходит Серега - крайне флегматичный студент, немного даже тормоз.
"Не прошел..." шепчет Серега, а в открытую дверь слышны вопли врачихи, что таких не только в офицеры, на улицу выпускать нельзя! "В дурдом! В дурдом срочно!" Председатель медкомиссии, устало вздохнув, протиснулся мимо нас в кабинет и начал уже привычную процедуру убеждения психички в том, что родине нужны защитники.
Мы же тем временем обступили Серегу, всё же интересно, что тетка выдумала на этот раз.
- Она спросила: "как учишься?" А я только о том и думаю, как бы сейчас на пару не опоздать, вот и ляпнул, что учусь с 14 часов.
Хмыкнув и подивившись на Серегу, мы расползлись по нагретым местам у стенки.
Из кабинета с непередаваемым выражением на лице вышел председатель комиссии, отдал обходной лист Сереге.
- Нормально всё... Подписала... Следующий...
Следующий был я. Собрав остатки здравомыслия и пытаясь казаться нормальным, я вошел в логово зверя.
Тетка уже немного успокоилась и даже цвет лица у нее уже был не свекольно-красный, а где-то так, на уровне помидора.
- Садись. На головные боли не жалуешься?
- Нет.
- Родственники психическими заболеваниями не страдают?
- Нет.
- А как учишься?
- С 14 часов.
- Вон!!! Вон!!! Психи!!! Вокруг одни психи!!!
Председатель комиссии обреченно побрел в психиатрический кабинет.

Просьба сильно не ругать - проба пера-)

Виталик

Февраль 1997, где-то в Саратовской области. Полигон училища, на котором несет службу дежурная батарея и полигонная команда. Дикий некомплект солдат и младших офицеров породил явление «через день на ремень». Составов караула два, меняющих друг друга, соответственно, и начкаров два, да и дежурных по полигону тоже два. Есть еще и комбат дежурной батареи, находящийся в алкоголической нирване, просыпающийся периодически для заглатывания очередного стакана спирта и задавания одного и того же вопроса:
- Дежурный, какое сегодня число?
И так продолжается второй месяц.
При очередном докладе по телефону о смене дежурный по училищу «обрадовал» одного из старлеев, сказав, что его хочет видеть дивизионное начальство. Вырваться с полигона - праздник! На утро, приведя в себя в порядок, Виталик отправился на остановку, дабы автобусом (за свой счет, кстати) отправиться в город. Надо отметить, что автобус ходил два раза в сутки и прибывал на полигон вечером в 17 часов. Предпосылок для волнения не было: офицер успевал и на инструктаж и на развод. День на полигоне прошел как обычно, ничем не отличаясь от предыдущих: комбат опорожнил очередную бутылку и поинтересовался дважды, какое сегодня число. Время приближалось к 17 часам, пара несущая дежурство: начкар старлей Г. и дежурный старлей Д. готовились к смене, заступающий начкаром старлей Л. вяло пытался инструктировать л/с караула на караульном городке - все как обычно. Первым спохватился старший лейтенант Д.:
- Мужики, время 17.30 а Виталика нет! Может, автобуса вечернего не было?
Кинулись на узел связи, дозвонились до автобусной станции (благо, телефоны были). Там подтвердили, что автобус был. Подумав, позвонили в дивизион и у дежурного, аккуратно, дабы тот не заподозрил ничего, поинтересовались, был ли Виталик в дивизионе, и когда покинул. Получив утвердительный ответ и время - «около трех свалил», забеспокоились серьезно. К 19 часам Виталик не прибыл. Старый дежурный, старший лейтенант Д., провел развод и отправил караул меняться. Подходило время доклада дежурному по училищу. Вместе со сменившимся начкаром, старлеем Г., сидя в столовой, решали проблему: как выкрутится, чтоб Виталика не подставить и самим не подставится.
Не придумав ничего умного, офицеры двинулись на узел связи, где и был произведен доклад, что старший лейтенант Д. дежурство сдал, а Виталик (за которого вел разговор старший лейтенат Г.) это самое дежурство принял. Закончив разговор по телефону, офицеры вышли на крыльцо узла связи и закурили.
- Мороз крепчает, уже минус 25 на термометре - констатировал старлей Д.
- Ты, уж коли на вторые сутки на орбите остаешься, скажи дежурному водятелу, чтоб на ночь аккумулятор снял, а то не заведем в случае чего. Мало ли, может поедем еще искать Виталю, - кинул мысль Г. Мысль, что он может и не появиться, даже не допускалась, зная его обязательность.
Виталя появился около 21 часа. Дверь в комнату, где сидели Г. и Д., отворилась и на пороге материализовался старший лейтенант Виталя. Собственной персоной, но! в повседневной форме одежды (уезжал он в полевой, которую и носили на полигоне).
Сев, Виталик молча начал расстегивать брюки. Такой поворот событий был для Г. и Д. неожиданным, поэтому оставалось молча наблюдать. Со стоном - «бля» - Виталик спустил брюки. Увиденное поразило и самого Виталика и присутствующих. Взору открылись красные от ожога морозом ноги. Первым среагировал Д.: кинувшись к своей сумке, извлек бутылку водки, плеснул в кружку и влил в Виталика. Через минуту, скинув наконец-то шинель, Виталик поведал свою историю.
Прибыв домой, он скинул полевку и переоделся в повседневку, ибо начальство драло всех без разбора за появление на территории части в полевой форме, не важно, откуда ты прибыл. Уладив все дела, Виталик покинул расположение дивизиона около трех, как и сказал дежурный. Надо было спешить, автобус отправлялся со станции в 15.45. По пути к КПП его перехватил начальник строевой части и, узнав, что он отправляется на полигон, приказал зайти к нему и забрать на полигон чистые бланки постовых ведомостей. Объяснять подполковнику, что «Михаил Светлов» может сделать скоро «ту-ту» без него, он не стал, т.к. это бесполезно. Выбравшись, наконец-то, за пределы КПП, Виталик, как был, ринулся на автовокзал. Он не успел ровно на минуту - увидел лишь корму удаляющегося автобуса. Встал извечный русский вопрос: что делать? Было два пути: вернуться в дивизион и доложить, что на автобус не успел (санкций не было бы никаких, т.к. офицерам дежурных батарей было запрещено покидать пределы полигона без разрешения командира части, а вызывало его «свое», дивизионное, начальство), но тогда старший лейтенант Д. оставался бы дежурным на вторые сутки. Второй путь - добираться своим ходом. Покурив, Виталик стал ловить попутку. К 20 часам он смог на перекладных добраться до поворота с трассы на полигон (60 км от окраины города). Там предстояло еще 7 км. Машин в ту сторону не предвиделось. Мороз «давил» прилично. В уставных ботинках и в повседневке, опустив уши у шапки, где бегом, где шагом Виталик двинулся в путь. Низ туловища он перестал чувствовать довольно скоро. Когда, наконец-то, он увидел КПП полигона, то чуть не завыл от радости: ему казалось, что эта пытка холодом и эта дорога не имеют конца.
Отогревшись, поддев все, что можно, взяв оружие, Виталик ушел нести службу. Г. и Д., перекурив на сон грядущий, начали укладываться спать, как в дверь в комнату вновь открылась, и в проему вновь стоял Виталик:
- Мужики, бля, совсем мозги заморозил. С этими словами из внутреннего кармана шинели, как иллюзионист, Виталик достал непочатую бутылку водки и торжественно поставил на стол. Д. и Г. молча переглянулись, т.к. мысль посетила их одна и та же. Затем Г. выдал:
- Виталь, а какого хрена ты ее тащил? По дороге же мог пригубить, кровь разогнать, не околел бы так! Хрен бы с ней, мы и так бы обошлись!
- Не, мужики, не мог. Знал, что вы тут прикроете при смене, да и не пью я в одиночку.

Маленький сержант

Полковой «контрик» по кличке «Ласковый Толя» вышел из военторговской столовой и, не торопясь, закурил. Питание по летно-технической норме ему, так же как политрабочим и тыловикам, не полагалось, поэтому приходилось обедать в «платке». В этой столовой не было официанток и приходилось отстаивать небольшую очередь, но зато в буфете можно было купить бутылку «Жигулевского». Употребление пива в рабочее время, в общем-то, не одобрялось, но и не запрещалось, поэтому Толя за обедом себя побаловал бутылочкой и сейчас пребывал в полной гармонией с природой и самим собой.
По утрам уже подмораживало, но днем на солнце было почти по-летнему тепло. День был не летный, поэтому в гарнизоне было тихо, только высоко над головой шумели сосны, а вдалеке на аэродроме звенел, как комар, транспортник. Из столовой, дурачась, вывалились два старших лейтенанта, один со смехом надвинул другому фуражку на нос. Увидев Толю, они враз поскучнели, отдали ему честь и быстро свернули за угол. Толя вздохнул. В отличие от многих своих коллег, Толя действительно был хорошим, дружелюбным парнем и улыбался окружающим от чистого сердца, однако гарнизонный люд считал его улыбку какой-то особо изощренной хитростью Конторы и предпочитал обходить контрика стороной.
Подавив привычный вздох, Толя выбросил сигарету и стал раздумывать, чем бы ему заняться. Срочных дел не было, и Толя решил сходить в штаб, узнать насчет входящей почты и пообщаться с оперативным дежурным КП дивизии, чтобы «вообще быть в курсе».
Слева остался солдатский клуб, неаккуратно сложенный из серого кирпича, давным-давно закрытый газетный киоск и скучающая мороженщица. Жилая зона закончилась, начались казармы и штабные бараки. Толя, не торопясь, шел по асфальтированной дорожке, которую кое-где вспучили корни деревьев, могучие, кустистые одуванчики и даже какие-то непонятные грибы. Глядя себе под ноги, Толя неожиданно заметил что-то подозрительно знакомое и явно лишнее на асфальте. Приглядевшись, Толя сказал: «Ё-ё-ё...» и осторожно, чтобы не расстаться с обедом и пивом, нагнулся. На асфальте лежали обгорелые розовые листки из шифроблокнота, а сверху, кружась как снежинки, падали новые обрывки.
Толя осмотрелся и быстро нашел то, что искал. Над печной трубой штаба связистов дрожал горячий воздух... «Опять сетку не поставили...» - подумал Толя и, кряхтя, стал собирать недогоревшие обрывки государственной тайны.
Вообще-то в каждом штабе имелась особая машина для уничтожения секретных бумаг, угрюмое дитя ВПК, гибрид мусорного ящика и роторной точилки для карандашей. Но, как часто бывало в плановом советском хозяйстве, хорошая сталь пошла на тетрадочные скрепки, а плохая - на фрезы этого недошреддера, из-за чего качественной расчлененки уничтожаемых бумаг не получалось, и их стали просто жечь в печке, а чтобы бумагу не вытягивало из печной трубы, была внедрена особая рацуха - несгораемые сетки. Вот такую-то сетку и не поставили в штабе у связистов, за что им предстоял легкий втык.
В строевом отделении связистов работала младший сержант Танюша Снегирева, которую из-за яркого румянца, делающего ее похожей на веселую зимнюю птичку, звали просто - Снегирёк. Даже у вечно хмурого комбата при виде Танюши теплели глаза, он звал ее «товарищ маленький сержант». Вокруг Танюши вечно крутились молодые летчики и технари, и даже какой-нибудь замшелый капитан из «мазуты», увидев ее, багровел лысиной, воровато озирался в поисках жены и потихоньку кряхтел: «Итить, будь я помоложе...». Но никто не мог похвастаться Танюшиной благосклонностью. Выросшая в гарнизоне, она отлично знала, что такое гарнизонные слухи, поэтому одинаково ослепительно улыбалась всем... и никому. До тех пор, пока в батальон не пришел новый начальник штаба.
Начальник штаба у связистов был из ссыльных. Толя знал, что раньше он служил в Москве, но погорел вместе со своим начальником, причем в прямом смысле слова. Вечеринка с участием телефонисток с узла связи, традиционно проходившая в штабе, в тот раз закончилась впечатляющим пожаром с выбрасыванием из окон служебных сейфов и прыжками из окон на пожарную лестницу. Никто не пострадал, но информация о пожаре ушла на самый верх, генерала, начальника управления, уволили в запас, а прочих погорельцев отправили смывать копоть в войска.
Майор Николаев не скрывал, что долго занимать должность начальника штаба всего лишь отдельного батальона не собирается и ждет, когда для него освободится хорошая должность в штабе ГСВГ. К своим служебным обязанностям, однако, он относился добросовестно, и после предыдущего хамоватого и часто нетрезвого НШ выглядел чуть ли не идеалом штабиста. Несмотря на это, подтянутого и всегда корректного майора в батальоне невзлюбили за подчеркнутую сухость и какое-то деревянное равнодушие к людям. Офицеры заметили, что даже гарнизонные собаки, во множестве отирающиеся возле штаба и казармы и собирающие дань сахаром со всех без исключения офицеров и солдат, к Николаеву не подходили ни разу.
У начальника штаба были новенькие «Жигули-трешка», которые сверкали бордовым лаком на штабной стоянке рядом с облезлыми УАЗиками комбата и зампотеха. После окончания рабочего дня НШ переодевался в джинсовый костюм, надевал темные очки-капельки и уезжал в Москву.
Улыбаясь и предвкушая легкий разговор с симпатичной девушкой, Толя вошел в строевое отделение. Танюша сидела, уронив голову на машинку и, кажется, плакала. Увидев контрика, она вскочила, оттолкнула его и выскочила из комнаты.
Ласковый Толя несколько минут постоял в строевом отделении, надеясь, что Танюша вернется, но услышав стук входной двери, понял, что ждать бессмысленно. Он удивленно пожал плечами, зашел за барьер, выключил пишущую машинку, покопавшись в связке ключей, запер сейф и железный шкаф, захлопнул дверь строевого отделения и отправился к начальнику штаба.
Выслушав контрика, майор Николаев не удивился. Он спокойно убрал в стол конверт с обрывками шифроблокнотов и ключи и, не глядя на Толю, сказал:
- Спасибо, мы разберемся. Меры будут приняты. Можете идти.
***
Танюша изо всех сил бежала по аллее, размазывая по лицу слезы стыда и обиды. Она видела, что на нее обращают внимание, и от этого ей становилось все хуже и хуже. Ей казалось, что все знают о ее горе и о ее позоре и с усмешкой смотрят ей вслед. Она представила себе, как будет со страхом заглядывать в лица знакомых, ожидая понимающего подмигивания или усмешки.
Снова и снова она вспоминала, как ей понравился этот новый широкоплечий и неулыбчивый майор из Москвы, как они познакомились, как он спокойно рассказал ей, что ждет назначения в Германию и что - вот незадача! - туда не любят посылать холостяков, а он как раз не женат, и как он через пару недель пригласил ее в гости, и как они ужинали в большой и мрачноватой квартире генеральского дома на Ленинском проспекте и как потом ночью у них толком ничего не вышло, потому что этот майор был ее первым мужчиной.
Николаев вскоре спокойно заснул, а Танюша всю ночь пролежала, прижавшись спиной к стене, с ужасом ожидая, что он проснется и опять потянется к ней. Заснула она под утро и проснулась от того, что Николаев легонько нажал пальцем ей на кончик носа и сказал:
- Пора вставать! Кто первым умывается, ты или я?
Танюша ждала совсем не этих слов и, растерявшись, не ответила.
- Ну, тогда я, - решил Николаев, сбрасывая одеяло.
Как только он вышел, Танюша вскочила с постели, быстро оделась и убрала постель. Ей хотелось поскорее покинуть чужое и неуютное жилье. За завтраком она радовалась, что все кончилось, болтала и смеялась, но потом, когда они ехали в машине по Минскому шоссе, чувство облегчения постепенно стали сменять обида и разочарование. Ей стало обидно, что утром он даже не попытался сделать то, что так просто и естественно происходит между мужчиной и женщиной по рассказам подруг и в заграничном кино.
- Дура, дура, дура!!! - унижала она себя, - на самое простое бабье дело и то оказалась неспособна, ну и он, конечно...
После этой проклятой поездки Николаев был с ней по обыкновению вежлив, но в гости больше не звал и на неслужебные темы не заговаривал. Теперь все должна была решить выписка из приказа о переводе. Скажет или не скажет?
В тот день, разбирая входящую почту, Танюша наткнулась на «Выписку из приказа Командующего по личному составу» и у нее похолодели руки. Все должно было решиться сегодня. Она отнесла почту Николаеву и стала ждать. Каждый раз, когда дверь строевого отделения открывалась, Танюша обмирала, но приходили какие-то посторонние, ненужные сейчас люди, которым требовалось что-то отвечать, оформлять какие-то документы, что-то регистрировать. К обеду Танюшу от страха и напряжения начало мутить. Николаев так и не зашел. Уже все понимая, Танюша загадала, что если первый, кто войдет в строевое отделение после обеда, будет посторонний, значит, Николаев к ней не придет вообще.
Скрипнула дверь и, улыбаясь, вошел Ласковый Толя с какими-то бумажками в руке.
Не в силах больше сдерживаться, Танюша разрыдалась и, оттолкнув его, выскочила из штаба.
Танюша вбежала в жилую зону, задыхаясь, поднялась по лестнице своего дома, и в полутемной, безлюдной в этот час общей кухне достала из шкафчика граненую бутылку, вытрясла ее содержимое в кружку и залпом плеснула в рот.
Горло страшно обожгло, ее мучительно вырвало кровью и, теряя сознание, она упала в кровавую лужу.
Соседи пришли со службы только вечером, когда Танюша была еще жива.
***
Капитан Воробьев валялся на койке в общежитии, разглядывая желтые разводы на потолке. Следы многочисленных протечек образовали причудливые узоры, напоминающие географическую карту.
Капитану Воробьеву было уныло.
На дежурство ему предстояло заступать только завтра, и впереди был целый день, который нужно было чем-то занять. В полку объявили повышенную готовность, поэтому уехать домой Воробьев не мог и прикидывал, какое из небогатого набора гарнизонных развлечений выбрать. В библиотеке ничего интересного не было, кино в доме офицеров показывали только по выходным, а играть в бильярд Воробьев толком так и не научился. Оставались различные варианты употребления спиртных напитков. Воробьев склонялся к тому, чтобы купить пару бутылок шампанского и напроситься в гости к кому-нибудь из женатых коллег, чтобы порадовать себя домашней едой и теплом хоть и чужого, но все-таки семейного очага. Воробьев стал перебирать в уме сослуживцев, но тут щелкнул замок и в комнату ввалился сосед Воробьева, двухгодичник Витя-Апельсин, добрый, толстый, неуклюжий и фантастически рыжий лейтенант. Летчики посмеивались, что оранжевая Витина прическа полыхает на стоянке даже в темное время суток.
Витя снял бушлат и остался в технарских штанах-ползунках и буром свитере с растянутым горлом. Бухая сапогами, он молча подошел к столу и начал доставать из брезентового портфеля продукты - банку «Фрикаделек рыбных в томатном соусе», хлеб, и плавленые сырки. Последними на столе появились две бутылки крепленого вина в грязноватых бутылках с криво наклеенными этикетками. На горлышке одной из бутылок налипла стружка.
Воробьев удивился. Витя-Апельсин не курил и был поводом для бесконечных шуточек кадровых офицеров, поскольку не переносил спиртного. Внезапное появление на столе «Слез Мичурина» было необъяснимым. Ясно было только, что неумолимая диалектика воинской службы решила вопрос свободного времени Воробьева самостоятельно.
- Чего отмечаем? - поинтересовался Воробьев, принимая стакан, наполненный жидкостью неопределенно-бурого цвета, - старлея дали или, может, новую техничку с царского плеча? Из твоей-то, вон, уже керосин выжимать можно.
- Не отмечаем, - буркнул Витя и залпом выпил стакан. - Поминки... - пояснил он перехваченным от скверного вина голосом.
Воробьев понял, что Витя не шутит. Он подобрался и коротко спросил:
- Кто?
- Ты Снегиреву Танюшу знал?
- Конечно, она из нашего штаба, а что?
- Ну да, она же тебе нравилась, ты говорил, верно? - не глядя на Воробьева спросил Витя.
- Ну да говорил, а что случилось-то?!
- Умерла она...
- Как умерла?!! - автоматически спросил Воробьев и вдруг замолчал. Ему пришло в голову, что вот этот коротенький вопрос «Как умерла?!!» ежедневно на множестве языков повторяют миллионы людей, услышав страшные слова, и им пока не важно знать, из-за чего умер близкий человек, этим вопросом они пытаются отодвинуть от себя еще хоть на несколько секунд то, что уже невозможно поправить.
- Откуда ты знаешь?
- Доктора вашего встретил, он сказал, - объяснил Витя.
- Да что с ней могло случиться? Под машину что ли попала?
- Нет, отравилась...
- Чем отравилась? В столовой?
- Да нет же, ну... она сама отравилась, док сказал - уксусной эссенцией. Из-за начштаба вашего.
Воробьев замолчал. Он вспомнил усмешки и шуточки сослуживцев, которые раньше он не понимал и на которые не обращал внимания, вспомнил и то, как Танюша смотрела на начальника штаба, когда он заходил в строевое отделение, и понял, что все то, что ему сейчас рассказал Витя - правда.
Он вдруг поймал себя на том, что сидя за столом, совершает какие-то мелкие и ненужные движения - перекладывает указательным пальцем хлебные крошки, потом вдруг начинает переворачивать вилку зубчиками вверх-вниз, потом кладет вилку и начинает качать влево-вправо стакан.
Воробьев внезапно ощутил, что больше оставаться на месте он не может - нужно куда-то идти и что-то делать, неважно, куда идти и что делать, но сидеть на месте было нестерпимо. Он встал и начал быстро, заученными движениями надевать форму.
- Ты куда? - удивился Витя, - давай хоть допьем...
- Я скоро... - машинально ответил Воробьев, застегивая шинель, - мне тут... надо... и, не слушая больше Витю, выскочил за дверь.
Спускаясь по лестнице, Воробьев заметил, что его зрение резко и неприятно обострилось. Он стал замечать мельчайшие детали вокруг себя, на которые раньше никогда не обращал внимания - на истертые ступени лестницы из искусственного серого камня с белыми крапинками, напоминающими любительскую колбасу, на криво закрученный шуруп в дверной ручки, на стопку замусоленных почтовых конвертов рядом с доской для ключей. Его кто-то окликнул, но Воробьев даже не обернулся, он выскочил на улицу и быстро пошел по аллее, стараясь как можно глубже дышать холодным воздухом.
Почему-то Воробьев вспомнил, как летом неожиданно встретил здесь Танюшу. Она шла к автобусной остановке в ярком сарафане с квадратным вырезом, в белых босоножках и с белой сумочкой на длинном ремешке. В женской одежде Танюша тогда показалась Воробьеву какой-то обычной, непривлекательной, форма ей шла гораздо больше, и Воробьев постарался выбросить из памяти это воспоминание, которое, казалось, теперь может обидеть память Танюши.
Старый гарнизон зарос сиренью, жасмином и шиповником, которые буйно цвели по очереди все лето, и Воробьев всегда старался зайти в строевое отделение с букетом из цветущих веток, а Танюша расставляла их на подоконнике в трехлитровых банках между разноцветных гераней и фиалок...
Воробьев приостановился. Он понял, что ноги повели его по давно заученному маршруту на службу. Поворот налево приводил в казарму, а направо - в штаб. Ни в казарме ни в штабе Воробьеву делать было нечего, но он, не раздумывая, повернул направо.
На стоянке машины начальника штаба не было.
Воробьев вошел в штаб и, ответив на приветствие дневального, огляделся. Двери кабинета начальника штаба и строевого отделения были заперты и опечатаны, командира тоже на месте не было. Двери в кабинет замполита были распахнуты настежь. В те годы среди политработников хорошим тоном считалось не закрывать двери своих кабинетов, чтобы, так сказать, не отгораживаться от масс. Сам замполит, правда, сидел за закрытыми дверями в маленькой комнате, в которую можно было попасть из большой, а в большой, которую обычно использовали для заседаний партбюро, сидел батальонный «комсомолец» и копался в ящике с учетными карточками.
- А, Воробьев, заорал он, - зайди-ка!
Воробьев зашел и молча остановился перед столом.
- Про Снегиреву слышал уже, небось? - спросил его «комсомолец», - вот, натворила она дел! Командира уже в прокуратуру вызвали. Ну что за народ - бабы?! Никому, понимаешь, не давала, мне вот не дала, а тут - на тебе! Ни себе, ни людям! Она же в твоей роте числилась? - «комсомолец» покопался в ящике.- Ну, на вот карточку на память.
Воробьев взял учетную карточку и посмотрел на фотографию. На ней Танюша была совсем девочкой - еще в школьной форме.
- Ну, чего уставился? - хохотнул «комсомолец». - А, ну да, ты же за ней тоже бегал... Ну так сходи к доктору, попроси, может он тебя к ней пустит на полчасика пока ее не закопа... - «комсомолец» взглянул на Воробьева и осекся.
Тихое, назойливое гудение в голове Воробьева переросло в визг, потом в грохот, он выронил карточку и с криком: «Ах ты, су-у-ука!!!» изо всех сил ударил «комсомольца» кулаком в лицо.
***
Прошел месяц. В рапорте военный дознаватель написал, что «смерть младшего сержанта Снегиревой наступила в результате неосторожного обращения со средствами бытовой химии», ведь родителям самоубийц пенсию не платят.
Майор Николаев, не дождавшись заменщика, сдал дела ВРИО, командиру роты связи КП, и уехал в Германию. Полк начал готовиться к большим учениям с перебазированием и боевыми стрельбами и вскоре про Танюшу Снегиреву забыли.
О том, что его ударил капитан Воробьев, "комсомолец" не сказал никому. Молчал и Воробьев.