Все ниже описанное является чистым фольклором пограничных войск.
Практически всем посетителям сайта известно как было сложно в СССР уволиться офицеру из рядов ВС (ВМФ, войск КГБ, ВВ и т.д.)

В 19-дремучем году в одном из среднеазиатских отрядов начальником заставы, пусть будет «Кружок», служил капитан. Хорошо, надо сказать, служил. А иначе служить на границе и невозможно: чуть что, сразу можно на нары загреметь.
Так вот. Почему капитану расхотелось служить, история умалчивает, но очень захотелось, прям о-о-очень. Как вы понимаете, официальным путем увольнять его никто не собирался, и решил он ввести в действие несколько планов.

План первый «мериканьский».

В один прекрасный день на заставу приехал начальник отряда, далее Команч. И встречает его некто в шортах цвета хаки, в футболке с погонами, весь в портупеях, в панаме, заломленной на манер ковбойской шляпы, и как апофеоз (а может апофигизм) - сточенной до металла солдатской звездой на груди.
Лапу к уху - «Господин полковник. На участке признаков нарушения ГГ не обнаружено, ШЕРИФ округа «Кружок» капитан П!»
Команч, надо сказать, был тертый калач, все сразу понял, но виду не подал, пожал протянутую руку и... пошли, говорит, Шериф, комплексно проверять тебя будем. Памятуя о том, что плохо служить на границе как-то не принято, прошла застава проверку, мелкие недостатки под чутким руководством офицеров отряда устранены на месте, итоговая оценка «хорошо», начальнику выговор за нарушение формы одежды.

План второй «ночью придут шпиёны и всех шомполом в ухо... »

Задумался капитан. И придумал следующее: темной азиатской ночью взял пулемет из оружейки и засел в кустах напротив входа. Наказав часовому не реагировать и дать команду «Застава, К БОЮ!», открыл огонь холостыми патронами в сторону заставы.
Тут необходимо сделать маленькое пояснение про «дедовщину» на границе. Все её проявления сводились, как правило, к тому, что «дед» ПВ, как правило, самый подготовленный воин - всё знает, всё умеет, всему может научить (не заставить выучить, а именно научить личным примером, конечно, не без закидонов, но это к делу не относится).
Услышав стрельбу и истошный крик часового с улицы, личный состав резко подорвался, и кто в чём, но вооруженные и снаряженные, стали выбегать на улицу с целью занятия опорного пункта. Как уже сказано, самые быстрые были «дедушки», за ними молодежь.
Вроде что такого - подумаешь, тренировка заставы по теме «Действия заставы по команде К БОЮ!». Но вот тут-то и сработал коварный замысел капитана. На крыльце на уровне головы была натянута веревка. И все, кто в первой волне выскочил на улицу, очень реалистично падали под «огнем противника», можете представить чувства молодежи, выбегающей за "дедами". От глобальной и кровавой бойни заставу спас Дежурный по заставе - видя такой расклад и сопоставив получение пулемета с пустой лентой начальником и недавнее вскрытие склада боеприпасов (где хранится помимо боевых вся «имитация» и сигнализация, которой выходит в дежурку) успел крикнуть в темноту - «не стрелять. Это НЗ!»
Говорят, целый год всю заставу шерстили особисты и политотдел, но врагу не сдается наш гордый... Признаков измены Родине и Партии, как говорится, нет!!!
А капитан? Что капитан? Получил выговор за проведение тренировки без надлежащей подготовки (отсутствие конспекта) и опять задумался.

План третий «падишахский»

В те далекие, не побоюсь этого слова, легендарные года в пограничных округах было по одному, максимум по два генерала. И соответственно, визит генерала на линейную заставу был целым событием, (не то что сейчас, чуть не каждый месяц приезжают, уж в отряд - точно).
К приезду командующего капитан был готов, нет не в шерифской одежде и даже засаду на «вертолетке» не намерен был делать. Просто все было как положено - форма одежды и капитана и подчиненных, подробный доклад обстановки и документооборот, все в норме, но при обходе территории заставы командующий возжелал посетить ДОСы. Желаете - пожалуйста, получите.
По белоснежным бетонным тротуарам ДОСа шла, нет, плыла в ярком японском кимоно (где она его взяла?) женщина.
- Кто это? - задал вопрос зачарованный командующий.
- Супруга капитана. - был ответ.
- Что это? - задал вопрос разгневанный командующий, увидев двух полуобнаженных мускулистых, лоснящихся от масла и блестящих на солнце негров с опахалами из павлиньих перьев, идущих за красавицей в кимоно.
- Негры! Тьфу... солдаты! - был ответ.
Вердикт командующего был краток: Уволить нахрен этого рабовладельца!

ПИРОТЕХНИК

- Пап, а это что? - сынуля вытащил из слежавшегося и уже тающего сугроба размокший картонный цилиндрик.
- Это от Нового года осталось. Ракеты запускали.
- А мы ведь во дворе запускали. Это, наверное, кто-то другой, да?
- Наверное...
- Я сейчас еще найду! - детеныш с азартом принялся рыться в сугробе.

Хорошо нынешним детишкам! Сколько всякой пиротехники - только запускай! В нашем босоногом детстве все это ограничивалось хлопушками и бенгальскими огнями.. Наверное, в военных городках и прочих местах, где можно было достать эту пиротехнику, Новый год праздновался более громко. Все же и фальшфейеры и ракеты там присутствовали. А на гражданке такие вещи были в большом дефиците.

Я поддел ботинком останки ракеты. Картонный цилиндрик весело запрыгал по проталине.
А память услужливо подтолкнула в далекие восьмидесятые...

Новый год в Питере! Дружная наша тусовка была даже не чисто студенческая, а из лиц самого разного возраста.
Нет, естественно, разница в возрасте была не слишком существенна - самому старшему из нас было за тридцать. Были лица еще учившиеся, были абитуриенты, были аспиранты, был даже кандидат каких-то околофизических наук...
Но в душе все были студентами, даже те, кто уже давно покинул стены своих альма матер.
Празднование происходило в одной большой коммунальной квартире старого, дореволюционной постройки, дома... Квартира представляла собой бывшее присутственное заведение. Длинный и широкий сводчатый коридор и много комнат, бывших кабинетов. Кухня общая. Пять газовых плит. «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная», прямо как из Владимира Семеновича. Уборных здесь, правда, было две. А комнаток... Ну, не тридцать восемь, но дюжина точно была. Причем, коммунальных дрязг, казалось бы, неизбежных в таком случае, как-то не очень и наблюдалось. Что было довольно странно. Просто каким-то непонятным образом получилось, что жильцы этой «вороньей слободки» подобрались нормальные, относились друг к другу весьма толерантно, и как следствие, атмосфера взаимоуважения присутствовала. Ну, и Новый год, естественно, праздновался в широком коридоре всем сообществом. Каждый тащил что мог в общий котел. Дамы дружно стряпали на кухне безо всяких склок. Первый раз попав в эту, так называемую, коммуну, я был очень удивлен добрососедскими отношениями между жильцами.

Ах, да! Нужно ведь объяснить, почему мы там оказались. Дело в том, что одна из комнатушек была ведомственной жилплощадью. И проживал в ней Гена. Точнее, Генрих. Еще точнее, Генрих Краузе. Студент третьего курса Ленинградского горного института.
Родом Генрих был из советских немцев, коих во времена Отца Народов выселили из Поволжья в казахские степи. Окончив школу с золотой медалью, он прибыл в Ленинград и с первого захода, сдав на «отлично» экзамен, поступил на геофизический факультет этого славного учебного заведения.
И хотя в роду Краузе, по уверениям Гены, были сплошь немцы, я все же подозреваю, что там не обошлось без кого-то еще.
Опять же, вспоминая Высоцкого: « Только русские в родне: прадед мой Самарин! Если кто и влез ко мне, так и тот татарин».
В случае с Геной можно было смело заменить русского немцем, а татарина русским, ибо такие типично немецкие качества, как упорство, трудолюбие, пунктуальность и честность каким-то невероятным образом умудрялись сочетаться в нем с поистине русским разгильдяйством.
Учился Гена легко, хвостов не имел. Память у него была феноменальная! Прочитанное и услышанное застревало в голове надолго. То, что Гена в совершенстве владел немецким, подразумевалось само собой. На языке Шиллера и Гете Гена говорил совершенно свободно, плюс к этому, еще и на трех его диалектах. Изображать бундесовского туриста Гене тоже приходилось. И консультанта и переводчика тоже... Да много чего рассказать можно обо всех его приключениях!
Вызовы в деканат были обычным делом. Не вылететь из института помогала лишь отличная учеба. Чувствуя, что еще пара залетов, и дело крепко запахнет жареным, Гена задумался о том, что пока из общаги не поперли, надо срочно изыскивать какие-то варианты.
Обо всем, что их комната вытворяла в общаге, рассказывают, наверное, еще до сих пор. Из серии легенд и преданий «Да были люди в наше время!», кои кочуют в студенческой среде из поколения в поколение.
Чего стоил хотя бы «ресторан «Матроскин»», когда Гена сотоварищи решил отметить успешную сдачу курсовой. Они напоили портвейном, сорокалитровую флягу которого каким-то хитрым образом сумели вынести с территории торгового порта, половину жителей общаги, а попутно заманили в общагу через окно первого этажа валерьянкой дюжину котов с ближайшей помойки. Один из любителей валерьянки, налакавшись, уснул на подоконнике. Другой, большой и когда-то пушистый сибиряк, был кем-то из Генкиных «сокамерников» принесен в комнату, вновь напоен валерьянкой, и, как положено, забылся крепким алкогольным сном. В целях борьбы с колтунами и блохами спящего кота обрызгали каким-то средством от клопов, полагая, что блох эта химия тоже выведет, и побрили. Заботливые «любители животных» даже замазали ему зеленкой неизбежные порезы. Проснувшийся кот долго, с недоумением оглядывал себя - непривычно лысого и пестрящего изумрудно-зелеными пятнами и полосами. Из всей растительности на нем оставалась лишь грива и кончик хвоста. Этакий панкующий мини-лев.. Кот обвел взглядом комнату, издал хриплый мяв и получил валерьянку в крышке от консервной банки. Вылакав, вновь свалился под батарею. «Наш человек!» - было принято единогласное решение.

Остальные кошаки разноголосо орали, подпевая магнитофону и пьяным студиозусам. На концерт пришел комендант, увидел в коридоре нагло валяющегося на подоконнике кота, и, задохнувшись от возмущения, попытался сбросить того с подоконника. Разбуженный кот незамедлительно разодрал когтями руку коменданта и вывалился назад в окно, оглашая окрестности гнусным воем. Вахтер и пострадавший комендант с обещаниями страшных кар студентам вылавливали остальных кошаков и пинками отправляли на улицу. Коты орали и уходить не хотели. Им здесь, судя по всему, нравилось...
В общем, шухер потом был немалый... Был и деканат, и угрозы отчисления...
Но все же и в этот раз обошлось....

Решив, что риск дальнейшего проживания в общаге не оправдан, Гена с блеском решил проблему, сумев, правда не без помощи одного из преподавателей, симпатизировавшего «действительно очень толковому и грамотному студенту», устроиться дворником в один из ближайших ЖЭКов.
А дворнику полагалась ведомственная жилплощадь. «Поколение дворников и сторожей» - помните? Ощутимая прибавка к стипендии, плюс свое жилье. Куда можно водить девиц, приглашать друзей и вообще плевать с высокой колокольни на студсовет, коменданта, вахтеров и все остальное...

Дворничал Гена на Васильевском острове. До института ему было рукой подать. В общем и целом, устроился неплохо.
Правда, был в нашей компании еще один дворник, которому я завидовал даже больше, чем Гене. Серега подметал территорию вокруг Дома книги на Невском. У него тоже была ведомственная жилплощадь. Правда, не в такой густонаселенной коммуналке как у Гены. Зато не с такими приличными, как у Гены, соседями... Но!.. У Сереги был ключ. Даже не так. КЛЮЧ! Ключ от чердака! От стеклянного купола на пресловутом Доме книги! И еще у Сереги на этом чердаке был матрац! Думаю, дальше продолжать не стоит? Как мы ни просили, ключа он так и не давал никому, даже в очень пьяном состоянии. Серега был не жлоб, но прецедентов создавать не хотел. Одному дашь, потом другие обидятся. И, в конце концов, кто-то на чем-то попухнет, а место дворника и жилплощадь, соответственно, тут же будут заняты другим соискателем. Народ это понимал и не обижался. Только однажды, уже в конце своей дворницкой карьеры, войдя в положение, а может, решив сделать подарок, он дал мне вожделенный ключ...

Ну разве это можно описать? Словами не расскажешь. Красивая девушка... Белая ночь... Стеклянный купол... И нереальное чувство полета над городом...

К-хм... О чем это я? Ну, было, было... Отвлекся, простите!

Новогоднее празднование шло полным ходом. Жильцы, плюс многочисленные гости, кои, к слову, тоже очень органично вписались в это сообщество. Благо, коридор позволял и места хватало всем не только на застолье, но даже и на танцы. Ширина его была метров шесть, не меньше. Народу человек тридцать. Или даже больше. Сперва все дружно выпили за уходящий год. Потом под звон курантов за наступивший, потом... Потом, как обычно...

В компании встречавших Новый Год присутствовал еще один персонаж. Звали его Вася. Вася Денисов. Старший брат одного из Генкиных соседей, он был полярником и служил на Диксоне начальником метеостанции. Вася прибыл сюда в отпуск, и прибыл не с пустыми руками. Помимо всяких деликатесов типа копченой оленины и красной рыбы, он притащил кучу сигнальных ракет и фальшфейеров! Что это было за богатство в те времена, думаю, объяснять не надо. А в Новый Год особенно! Разжился Вася им, скорее всего, уже здесь, на каком-нибудь складе метеослужбы или не знаю, как это тогда называлось. Но это не важно. Важно то, что пиротехники было много.
Вытащив из комнаты необъятный баул, Вася начал, наподобие Деда Мороза, раздавать подарки. Желающих было много. Подарков тоже. Хватило всем, и даже еще осталось. Остатки Вася сложил под вешалку, заявив, что, дескать, запустим их попозже, и толпа дружно вывалила на свежий воздух.

Устраивать салют было решено на набережной.
Под руководством Васи пиротехнические средства были извлечены из карманов и направлены в звездное небо. По команде «Огонь!» разноцветные ракеты вразнобой взмыли над Невой. Залп получился не совсем залпом, но эффектным и красивым. Со вмерзших в лед судов за мостом Лейтенанта Шмидта яркими звездочками присоединилась к салюту еще пара-тройка ракет. С пьяных глаз кто-то из нас салютовал вместо ракет фальшфейером, что только оживило обстановку. Ярко- красный факел осветил гранитный парапет набережной, а также радостно орущую и в обнимку пляшущую то ли сиртаки, то ли джигу, компанию. Поорав и поплясав, были извлечены очередные ракеты, и опять разноцветный фонтан украсил ночное небо. Затем общество, немного проветрившись и несколько протрезвев, вновь завалилось в квартиру, где было продолжено застолье...

Утро. Раннее питерское, вернее, ленинградское утро первого января. Четверо хорошо выпивших молодых людей двигаются, как им кажется, по направлению к станции метро. Где метро, никто толком сказать не может.
- Гена, блин! Ты ведь абориген здешний! Давай выводи нас, а то в этих проходняках... Тьфу! Какая сволочь тут ящик поставила!? Чуть ногу не сломал!
- Скоро выйдем! - Гена, раскачиваясь, пытался определить направление. - Вроде как туда...
- Какого хрена ты дворами пошел, нормально по линии, а потом по Среднему могли выйти!
- Щассс! Щас выйдем, не боись! - Гена потряс головой, пытаясь хоть чуть-чуть протрезветь и найти дорогу. - Туда! - и уверенно двинулся вперед.
- Твоя фамилия не Краузе, твоя фамилия - Сусанин!.. Гена! Мы уже на... Бля! Биржевой переулок!!! Куда ты завел нас, проклятый старик!?
- Идитттте вы нахер, я сам заблудился! - ответствовал Гена, с трудом фокусируя взгляд на табличке с номером дома и названием улицы. - Да! Похоже, не туда забрели. Ну ничего, сейчас назад на линию выйдем, а по ней потом до Среднего и налево! И придем к метро!
Наш проводник полез в карман и вытащил мятую пачку Примы. Из второго кармана были извлечены спички. Гена прикурил, положил спички назад, и, пошарив в кармане, выудил оттуда картонный цилиндр.
- О! Ракета осталась! А я про нее и забыл совсем!! - раскачиваясь, он вышел на пустынную улицу и поднял вверх руку с зажатой ракетой.
- Гена, ты осторожней! Ты смотри, стреляй вверх, а то еще в форточку кому попадешь!
- Не ссы, лягуха! Болото наше! - ответствовал Гена. - Три! Два! Один! Пууууск!!!!
Шипящая белая звезда взмыла в... Сказать в небо - было бы неточным.
Недрогнувшей рукой она была запущена именно в небо, но, встретив на своем пути путаницу трамвайных и троллейбусных проводов, изменила движение, и оставляя дымный хвост, хаотично заметалась между ними.
- Ой, бляяяяя! - протянул кто-то, заворожено наблюдая полет этого НЛО. По непонятным причинам (видимо, Бог пьяных действительно любит), ракета, не задев никого из нас, наконец выбрала направление движения.

Только направилась она не вверх, а вниз.

Точнее - вбок.

Еще точнее - вдоль улицы.

И, рассыпая ослепительный сноп искр, воткнулась в морду выезжавшему из-за угла первому трамваю!

С лязгом и скрежетом трамвай встал. Что подумал его водитель, не знаю. Мгновенно протрезвевшие, мы уже скрылись назад в проходняк. Потом еще час, не меньше, плутали по одинаковым колодцам дворов. Потому как с пьяных глаз решили, что подожгли трамвай (искр в самом деле было ну оооочень много), и уносили ноги с места преступления все равно куда, лишь бы подальше.

- Фууу! - переводя дух, выдохнул Серега. - А где мы сейчас, кто скажет?
- Тут даже я, пожалуй, не разберусь, - Гена озадаченно оглядывался по сторонам. - Дворы все одинаковы, а куда мы бежали, я и сам в толк не возьму...
- Кровь - великое дело! - не обращаясь ни к кому, процитировал я Воланда.
- Это ты к чему? - Гена удивленно воззрился на меня.
- К тому, Гена, что «это ж-ж-ж неспроста!» Это гены твои тевтонские взыграли! У тебя какой-нибудь родственник в войну фаустником не служил часом? Уж больно профессионально ты ракету в трамвай зафигачил! - под общий хохот изрек я.
- А хрен его знает! - смеясь и ничуть не обижаясь на подколку, отвечал Гена. - Вполне возможно, что и служил. Иначе действительно, с чего бы я его подбил? Трамвай этот?..

Промелькнули как один день годы... Гена куда-то распределился, и больше я его не встречал. По обрывочным сведениям он еще в начале девяностых перебрался в фатерлянд, обзавелся семьей и стал добропорядочным бюргером, герром Генрихом Краузе.

Но я уверен, что в душе-то он остался прежним Генкой. Генкой-Фаустником.

Впоследствии новое прозвище очень быстро сократили до Фауста.
А вскоре Генку иначе никто уже и не называл. Сам он философски отнесся к изменениям. Был Генка, стал Фауст...
Но девушкам его новое имя почему-то очень нравилось. Они находили его красивым и загадочным.

Песня В.Шаинского на слова М.Танича

Произошло это в те давние и былинные времена, когда военная авиация поднималась в воздух полками, дивизиями и корпусами. В «застойные» времена. Самолётов и вертолётов было много, а аэродромов - не очень. Вот и базировались на одном аэродроме по два-три полка. По «тревоге» с одной ВПП взлетали, а затем садились до 50-ти летательных аппаратов. Не был исключением из общего правила и приморский аэродром, принадлежащий ВВС ТОФ, с колоритным позывным «Цветной».
И вот во время очередных флотских учений, регулярно проводившихся два раза в год, рано утром с «Цветного» взлетели сначала несколько Ту-95РЦ, а затем - полк ракетоносцев Ту-16. Разведчики и "ударники" успешно выполнили привычную задачу: поиск и условное уничтожение кораблей «противника» и возвращались «домой». Заход на посадку осуществлялся с РНС (рубеж начала снижения) или, проще говоря и не вдаваясь в ненужные подробности, с «прямой». Один за другим командиры экипажей запрашивали у руководителя полетов (РП) условия подхода, получали разрешение на снижение по глиссаде, выпускали шасси и закрылки и мягко (а иногда и не очень мягко) садились на «родную» бетонку. Самолеты шли на посадку сплошным потоком на двухминутном интервале. В доселе спокойном эфире стоял непрерывный гвалт. Группа руководства полетами трудилась в поте лица. Минут через сорок после начала «собачьей свалки», как именуют в авиации подобный авральный способ захода на посадку, РП услышал нетипичный доклад командира корабля капитана Юры Л.: «Цветной», а у меня «среднего» нет...» Задерганный РП, только что отправивший на второй круг самолет из-за того, что севший перед ним борт не успел освободить полосу, не понял: «Какого ещё "среднего"?» «Ну, оператора... Мы тут на стоянке... Зарулили... Смотрим - люка нет, кресла нет, оператора нет. Только портфель в кабине...» Юра подумал немного и добавил зачем-то: «И фуражка ...».
В эфире установилась зловещая тишина, которую прервали слова командира очередного запрашивающего посадку экипажа: «Цветной, тут в районе дальнего привода мужик какой-то бегает и ПСНД палит». РП перевел взгляд в сторону ДПРМ (дальний приводной радиомаяк - КБ) и увидел облачко оранжевого дыма, характерного для «патрона сигнального, дневного-ночного», то бишь ПСНД, которыми укомплектовываются НАЗы (носимые аварийные запасы) парашютов. Через минуту в район ДПРМ отправился автомобиль «Урал» с надписью НПСК (наземная поисково-спасательная команда) на борту...
...Старший лейтенант Андрей Б. был штурманом-оператором, рабочее место которого находилось в изолированном от других членов экипажа самолета Ту-16К-10-26 месте: подвесной кабине, раположенной в районе центроплана. Он славно потрудился в районе «работы» по «вражеским» кораблям, и, когда самолет находился уже на посадочном курсе, стал досрочно готовиться к окончанию полета: выключил станцию, сложил карту и сунул её вместе с кислородной маской, навигационной линейкой и ветрочётом в штурманский портфель. Ракетоносец снижался по глиссаде и находился уже в районе дальней приводной радиостанции, когда в кабине оператора вдруг послышалось зловещее шипение и она наполнилась каким-то газом, очень напоминающим дым. Это, как позже выяснилось, самопроизвольно разрядился углекислотный огнетушитель. Андрюшиного доклада командир не услышал, так как эфир был забит командами РП и экипажей. Штурман вел отсчет высоты и скорости, что также мешало вникнуть в бедственное положение оператора. А самолет снижался, высота была уже менее 300 метров - минимальной безопасной высоты для катапультирования; на размышления и колебания не было времени. И старший лейтенант Б. покинул самолет... Купол парашюта раскрылся буквально над самой землей. Ошалевший оператор, вспомнив занятия по выживанию, на которых рассказывалось, как надо действовать в безлюдной таёжной местности, достал ПСНД и принялся жечь их, старательно пытаясь обратить на себя внимание пролетавших над головой самолетов. За его действиями внимательно наблюдали двое матросов из дежурного расчета ДПРМ... До родного аэродрома было ужасно "далеко" - около четырех километров...
Когда Андрей Б. вернулся из Владивостока, где он проходил врачебно-лётную комиссию на предмет годности к лётной работе после вынужденного покидания самолета, грубые и нетактичные сослуживцы исполнили в его честь популярную в те давние и былинные времена песню с немного измененными словами: «Над дальним приводом сойду - трава по пояс...»
С той поры старший лейтенант Б. очень невзлюбил совместное творчество композитора В.Шаинского и поэта М.Танича.

Мон женераль

- Что вы тут за юбку мне повесили?! - вытянув морщинистую черепашью шею,
начальник разведки впился ненавидящим взглядом в карту командно-штабных учений.
Почтительно-трусливое молчание было ему ответом. Сцепленные на костлявом заду
узловатые клешни генерала раздраженно дернулись.
- Начальник штаба, кто карту делал? - с еле сдерживаемой яростью просипел он,
не отрывая безумного взгляда от шедевра штабного искусства.
А ваял сей шедевр зеленый-дикорастущий подполковник Клюкин, свежеиспеченный
выпускник академии. Не успел прибыть он в часть на должность командира
разведбата, как был отловлен и мгновенно озадачен начальником штаба: у нас
показательные КШУ на носу, сам начальник разведки округа проводит - давай-ка,
старик, сверкани знаниями, они у тебя совсем еще свежие после учебы.
Наивный выпускник и рад стараться: тема учений - как раз та, по которой он
диплом в академии защищал. Аж копытом забил, бедный, от жгучего нетерпения
продемонстрировать высокому начальству свои таланты и академическую штабную
культуру.
Получил в секретке карты, сделал склейку района фронтовой оборонительной
операции, распаковал новенькие, из столицы привезенные фломастеры с карандашами и - забился в творческом экстазе. Тщательно, любовно нанес оперативную обстановку с учетом всех требований наставления по службе штабов, не забыв про все новейшие изыски военной мысли. Немецкими маркерами, на свои кровные купленными, всю обстановочку оттенил - по всем этапам, аккуратненько так, наглядненько. Не дыша, нежно нанес все надписи строгим академическим шрифтом, дорогой "ротринговской" тушью. Закончив работу, счастливо, по-детски вздохнул и с трудом удержался, чтобы не закапать шедевр слезами умиления.
Начальник штаба одобрительно покрякал, повспоминал ностальгически свои славные
годочки, проведенные в "бурсе имени Бишкека", она же - академия Фрунзе и дал
команду писарчуку рейки к карте присобачивать. Вывесили карту, выложили всю
документацию и приготовились получать поощрения.
- Х-хайрулин! - генерал раздул яростно ноздри. - Я от вас ответа дождусь
сегодня или нет?! - толстые линзы его очков начали запотевать.
Начальник штаба цинично задрал подбородок и локтем подтолкнул Клюкина: дескать, отдувайся за свою работу, раз чего-то там напортачил. Бросил под танк, что называется. Клюкин со вздохом уставился на генеральскую шею, совсем незаметно переходящую в затылок.
Шея была похожа на высохшее русло пустынной реки с неприличным пуштунским
названием "мандех". Неровная сеть морщин густо прорезала её, словно трещины в
засохшей глиняной корке - такыре. Сквозь трещины, словно выгоревшие травинки,
пробивались седоватые волоски. Закипающая ярость окутывала генерала стремительно плотнеющим, неведомым науке полем, потрескивающим грозовыми разрядами.
Наэлектризовавшиеся в этом поле волоски агрессивно встопорщились.
- Почему карта не квадратная?! - генеральская челюсть лязгнула, словно клиновой орудийный затвор.
Клюкин поперхнулся. Ну, ё-моё, вот же вопросик.
- Гм!.. Район - северный, товарищ генерал! - браво отчеканил он.
- И - дальше что?! - волоски встопорщились еще агрессивнее.
- Ну. Приполярный район. Схождение меридианов. Соответственно, и листы карт на
этот регион такие вот... Более трапециевидные. Ближе к экватору - еще более-менее квадратные, а здесь - трапеции...
- Вы тут что, совсем тупые все?! - вслед за волосками зашевелились уже и
хрящеватые, какие-то прямо костистые уши, - Па-ачему карта не квадратная?!
- Товарищ генерал! В секретной части имеются только сухопутные карты, они все
трапециевидные! - в отчаянии заголосил Клюкин. - Квадратные карты проекции
Меркатора поступают строго в части и соединения военно-морского флота. В нашу
часть, относящуюся к сухопутным войскам, поступают карты исключительно проекции Гаусса!
- Херррауса!! Академики, мля! Поназаканчивали тут! ПА-ЧЕ-МУ КАР-ТА НЕ КВА-ДРА-ТНА-Я?!! - еще мгновение, и он ведь зубами в нее вцепится, и в клочья порвет. Маршал Жомини.
- Потому что Земля круглая, - плюнул "академик". Гори она синим огнем, эта
карьера...
- Х-хто сказал: "Земля круглая"? - генеральская фуражка, наконец, начала
медленно, зловеще, словно капюшон кобры, поворачиваться от карты в сторону
Клюкина.
- Коперник, - пожал тот плечами.
Лаковый козырек фуражки хищным клювом нацелился ему точно в переносицу.
- В-вас, подполковник Коперник, я жду к себе на беседу! - прошипела кобра, -
Начальник штаба! Заберите эту порнографию с моих глаз долой. И лич-но отвечаете за то, чтобы документ был оформлен как по-ло-же-но! Времени вам - до завтрашнего утра. Хотите - писарчука своего скипидарьте, хотите - начопера, хотите - в темечко их целуйте, или еще куда, но чтоб завтра! В девять ноль-ноль! Всё у меня здесь висело!!
***
- Да фигня это все, старик - не бери в голову, - начопер Саша Сайкин поскреб
раннюю лысину и принялся споро выкраивать из прошлогодней карты куски нужной
конфигурации. - Плесни еще по одной, что ли...
Глотнули. Хрустнули по очереди одной луковицей.
- Ну что, клеим? Давай, выравнивай со своего края...
Надставленная с двух боков дополнительным пространством, опальная карта
понемногу обретала вожделенную квадратную форму.
- Во. Совсем другое дело. - Сайкин рассеянно вытер перепачканные клеем пальцы о камуфляжные штаны, похлопал по карманам в поисках курева.
- Блин, Саня - фигня получилась, - забеспокоился Клюкин, - у Балтики второй
Финский залив образовался!
- Ой, да забей. Хоть третий. Главное - карта КВАДРАТНАЯ!
- Докопается же, козел...
- Да вот хер там. И не вспомнит. Мы уже свое огребли в твоем лице. Завтра он
тыловиков драть будет. Или связистов. Или еще кого.
Так оно и вышло. Первым на следующий день учений подвергся "отсракизму"
начальник службы ГСМ, юный выпускник Вольского училища тыла, лейтенант розовый
нецелованный.
- Ну что, ли-ти-нант, - добродушно улыбнулся генерал, - Докладывай, как машины по тревоге заправлять будешь!
- Товарищ генерал! - вспотел гэсээмщик, - согласно мобилизационного плана
разворачиваю следующие средства!!
- На хрен мне твои плановые средства. Если свет вырубили, что делать будешь?
Загнулись все твои колоночки-то? Э?
- Товарищ генерал! В этом случае предусматривается развертывание полевых
заправочных устройств!
- Да ты руками сорок два часа др-рочить будешь, пока кончишь! К докладу не
готов, ли-ти-нант! В шестнадцать часов - повторное заслушивание!
В общем, все сестры в тот день получили по серьгам. Спасся только начмед - к
нему приехала инспекция из Министерства, и был он ей рад, словно любимой тетушке. Да еще начальник связи каким-то каком увернулся. Его генерал спросил, а есть ли флажки в его службе? А как же, - браво отрапортовал связист - как положено, по комплекту у каждого сержанта!
- Вот! - внезапно воодушевился генерал. - Вот это, я понимаю, управление! Да
сумки полевой у командира может не быть, а флажок - это орган! Рация - хорошо, а флажок - лучше! Флажок - это сила в руках командира! Флажок должен быть флажком, потому что это флажок! Учитесь, товарищи офицеры!!
Наконец, спустя два кошмарных дня, генерала проводили восвояси. И, разумеется,
тут же сели и налили - не успела и пыль улечься за генеральским УАЗиком.
- Слушайте, мужики, он что, всегда такой? - ознобно передернул плечами Клюкин, когда первая, скользнув по пищеводу, зажглась в желудке горячей лампочкой, - Да как же вы тут с ним служите, блин!
- Э, привыкли. И ты привыкнешь. Он сюда с Дальнего Востока приехал. Проторчал
там в сопках до седых яиц, а теперь вот, ближе к пенсии, на материк перебрался. Как приехал - поперся с частями знакомиться. Решил с Мурманска начать, там же наш отдельный отряд стоит.
- Небось, оленинки захотелось...
- Да лучше бы приехал, как человек, оленинки той пожрал, водочки выпил - так
нет, давай боевую подготовку проверять. Начнем, говорит, со стрельбы! Ну, комбат не дергается - а чего ему напрягаться, у него в отряде каждый второй -
промысловик, белку в глаз бьют. Ща прогнусь, думает. А женераль ему вводную:
треть личного состава, как по курсу стрельб положено, пускай ночью отстреляют!
Комбат: опаньки, не понял. Разрешите уточнить,- спрашивает,- в котором часу
стрельбу начинать прикажете? А дело в июне месяце было.
- Ага. Типа, деликатно намекает?
- Ну. Полярный же день, какая, к лешему, ночная стрельба? Не, тот не врубился. Еще и на Серегу, комбата, наехал: вы что, сроду ночью не стреляли?! В двадцать два часа первый выстрел чтоб прозвучал! Ну, Серега: есть, товарищ генерал, бусделано. В десять приезжает женераль на стрельбище, там все готово, пультисты на вышках, старшины на пунктах боепитания, оцепление выставлено, бойцы на исходной.
Комбат - кость к черепу - докладывает: мол так и так, готовы, разрешите
приступать? Женераль осмотрелся, башку задрал - светло! Часы потряс, послушал,
говорит: не понял. Часы у меня испортились, что ли? Да нет, Серега отвечает,
нормальные у вас часы.
- А почему - солнце?!
- Ну. Лето потому что.
- А стемнеет когда?
- Гм. Зимой, товарищ генерал.
Вот он его задрал! Вы, орет, специально это устроили! Служебное несоответствие у меня получите за нарушение курса стрельб! Серега после его отъезда наверное,
неделю квасил. Вообще мужик в прострацию впал: или, говорит, я дурак, или время такое...
Ночью Клюкину снилось поле. Бескрайнее поле с мечущимися над ним рваными
клочьями порохового дыма и величественно плывущей в отдалении могучей симфонией Битвы.
Обтянутые гусарскими лосинами колени сжимали конские бока и чуть подрагивали - о нет, не от страха - от горячечного нетерпения славного боя. Ладонь легла на
сабельный эфес ласкающе, словно на трепетную грудь юной маркитантки.
Прямой, как клинок, генерал оторвался от окуляра подзорной трубы, пронзил
Клюкина стылой синью взгляда.
- С Богом, мон колонель. От удара вашего полка зависит исход всего сражения. Я
верю в вас и ваших молодцов, и счастлив иметь под своим командованием таких
отважных офицеров как вы, мой друг. До встречи, славный герой, на указанном
рубеже или на небесах!
- Уи, мон женераль!
Полетели навстречу смазанные скоростью краски степи; разинутый в атакующем вопле рот вмиг наполнился сладкой горечью осенней полыни, смешанной с пороховым дымом...

2003г.

Зов Женщины

Трибуны взвыли, предвкушая зрелище. Что, свиньи, а сами не хотите попробовать? Во рту еще ощущался надоевший до тошноты привкус пряного настоя, которым бойцов поили перед Игрой. Сжимая в руке короткий меч с прямым клинком, Стерх шагнул на теплый песок. Даже не теплый, а горячий - солнце давно в зените, и сквозь сандалии ощущалось, как здорово оно нагрело арену. С противоположной стороны буквально силой вытолкнули молодого парня с длинной саригамой - вертикально укрепленной на древке косой с зазубренным лезвием. Похоже, из бриттов... Бритты - хорошие воины, но этот держится не слишком уверенно. Новичок? Или притворяется? Проверим. Так, развернуть его лицом к солнцу... Не поддался, черт! Главное, сблизиться, а там - неуклюжая саригама бессильна против надежного гладия...

Проклятье! Бритт оказался совсем не прост! Отвлекающе махнул косой, а сам, оказывается, держал за спиной длинный веревочный бич... Стерх ненавидел кнуты с тех самых пор, как из свободного воина Восьмой кентурии стал рабом Игры. С ними прочно ассоциировались плети гортаторов-надзирателей, рабство, унижения... Сейчас он едва успел подставить небольшой крулый щит под удар плетеной “змеи”. Ярость в бою не лучший помощник, даже если это не настоящий бой, а Игра... Забыв об этом, Стерх бросился вперед - уничтожить, раздавить этого труса, который посмел взять в руки орудие Хозяев. Но бритт ловко отшатнулся в сторону, а в следующую секунду лезвие саригамы скользнуло под щит и полоснуло Стерха поперек живота... Ударила жгучая боль.

* * *
- Так, он выныривает, выныривает... Маша, еще кислород... Черт, снова падают все параметры... Что-то его подтолкнуло, и опять провал! Пульс, я не вижу его пульс, не заслоняйте аппаратуру! Ну давай, лейтенант, ты можешь... Тянись, рвись...

* * *

... Грязно-желтый зловонный фонтан встал у самого борта, окатив бронепалубу брызгами пены. С визгом пронеслись осколки, застучали горохом о щит... Видимо, один нашел-таки узкую щель амбразуры, потому что комендор Скиба схватился обеими руками за лицо и молча повалился навзничь. Со стороны ходового мостика наносило густой черный дым - там горели беседки с обоймами 47-мм патронов, изредка хлопали разрывы. С моря частыми вспышками сигналил ратьер: “Предлагаю сдачу, предлагаю сдачу”. Данилов, припадая на раненую ногу, оттащил тело Скибы в сторону и сам приник к прицелу.

- Эй, салажонок! - окликнул он испуганно скорчившегося за ящиком молодого матроса Жвакина. - Подноси “дуру”, чего застыл? Сейчас мы этой макаке... в самый...

Жвакин лишь помотал головой, боязливо глядя в сторону приближающегося силуэта крейсера, и тогда Данилов сходу обложил его старинным морским соленым семиярусным загибом.

- ... в сорок великомучеников и загробное рыдание! Подноси снаряды, щенок!

Вместе они подняли тяжелую чушку гранаты и поместили ее в казенник орудия. Следом черная маслянисто поблескивающая нагаром пасть заглотила цилиндрический картуз с тонкими “макаронинами” пороха. Поймав в визир середину все увеличивающегося силуэта “Читосе”, мичман мстительно улыбнулся, представив попадание шестидюймового “чемодана” куда-нибудь в машинное отделение “японца”, и рванул рычаг. Орудие ахнуло, отчетливо содрогнулась под ногами палуба. Есть! На сером, покрытом маскирующей краской борту вражеского крейсера сверкнула вспышка, и вдоль палубы “Светланы” прокатилось слабое “ура”. Но тут же сквозь пороховой дым засверкали искры ответных залпов, и что-то свирепо воющее сбило Данилова с ног, протащило по заворачивающимся листам палубного настила и впечатало в погнутый бортовой леер...

... “Светлана” доживала свои последние минуты. Немногие выжившие прыгали за борт, в ставшую неожиданно близкой воду Желтого моря. Ни одно орудие больше не действовало. Снаряд, попавший в котельное отделение, разворотил там все, что только смог, и никто из кочегаров так и не выбрался из жгучего белого тумана... Данилов лежал на палубе, глядя в низкое серое небо с быстро-быстро бегущими по нему облаками. Ног он не чувствовал, да и не знал, есть ли еще у него ноги. Тело онемело, как немеет затекшая нога или рука. По крайней мере, боли он не ощущал... Неожиданно его начали тормошить. Данилов скосил глаза и увидел Жвакина. Тот пытался приподнять его большое бессильное тело и беззвучно плакал. Слезы прожигали светлые дорожки на покрытом копотью лице матроса.

- Оставь... щенок... - трудно выговорили губы мичмана. - Уходи...

Жвакин неожиданно грязно выругался в адрес Бога, африканского носорога и царствующего императора, рванул сильнее. Впившийся в спину острый иззубренный лист корабельной стали что-то там сдвинул в поврежденном организме Данилова, и пришла боль. Острым двурогим копьем вонзилась в нутро, бесцеремонно ковыряясь там, как полевой хирург...

* * *
- Так, так, давай, милый, давай! Дыши, дыши... Маша, убери пот, ничего не вижу... А, мать-мать-мать, сердце встало! Ну что же ты, летеха, не сдавайся... Викторыч, тащи разрядники... Ну нет, лейтенант, зря я что-ли столько с тобой возился???

* * *

... Подловили их качественно, в узком распадке между двумя господствующими холмами. Головная БМП, получив в борт дымящуюся “головню” реактивной гранаты, покатилась было назад, прямо на их “Урал”, но вторая “головня” вошла под башню, и БМП внезапно полыхнула клубящимся огненным облаком. Боекомплект... Сорока рванул дверцу, успев еще заметить, как покрывается паутиной трещин лобовое стекло и дергается от попадания стриженная голова водителя. С правого склона полыхали частые вспышки, похожие на электросварку - по колонне работали пулеметы. Из-за колес третьего “Урала” засверкали пунктиры ответных очередей, пронеслись трассеры, но еще одна граната прочертила свой путь от зарослей на макушке холма до борта грузовика, и “Урал” превратился в костер.

Сорока поймал в прицел ближайшего “сварщика”, и его АКС коротко плюнул огнем, внес свои “пять копеек” в какофонию боя... Лейтенант прекрасно понимал, что шансов у него нет. С колонной, везущей продовольствие, ехало лишь несколько бойцов, из прикрытия - одна БМП, догорающая впереди. Обещали “вертушки”, но у ведущего пары “худых” забарахлил движок, и прикрытие благополучно смылось... “Черти” только этого и ждали. Борта грузовиков содрогались от частых попаданий. Похоже, нохчей тут было не меньше полусотни... Воины Аллаха, мать их... В хвосте колонны частыми басовитыми строчками забормотал ПКМ, значит, Клим еще жив... Надежда только на него, да на то, что “вертушки” все-таки вернутся. Совсем рядом с Сорокой взлетела фонтанами земля - пулеметчик нащупывал его, искал среди дымящегося железа. Лейтенант переполз в сторону, огрызнулся короткой очередью. Автомат смолк. Сорока поймал себя на том, что не отбросил пустой магазин в сторону, а бережно прибрал его в карман бушлата, и разозлился на себя: аккуратист хренов! А руки уже сами по себе нащупали новый магазин, прищелкнули его на место, рванули раму затвора...

Что-то стукнуло его по ноге - несильно и совсем не больно. Сорока скосил глаза и увидел ниже колена неправильной формы отверстие на грязной камуфлированной ткани. Из отверстия толчком выплеснулся темный густой столбик крови, осел, на глазах пропитывая штанину... Накатила тошнота. Лейтенант судорожно сглотнул, задавливая рефлекс, поднял АКС, выцеливая скрывающихся в зелени “чертей”... И увидел. Время замерло. Они были лицом к лицу - командир взвода по прозвищу Сорока и небольшая цилиндрическая штучка, украшенная поперечными витками резьбы, что делало ее похожей на болт. “Штучка” медленно вращалась в воздухе - она только что ударилась о каменистый грунт и вновь подпрыгнула. Подпрыгнула в первый и последний раз в своей бестолковой железной жизни, чтобы убить его - Сороку. Лейтенант увидел, как раскрывается лепестками корпус гранаты - точно диковинный цветок... Как отделяются осколки, а между ними вспыхивает белое ослепительное пламя. Инстинктивно он рванул автомат поближе к себе... И рухнула жаркая тьма.

Он был здесь... и нигде. Он слышал звуки удаляющегося боя, слышал, как рвут на части воздух лопасти винтов, как грохочут перепахивающие “зеленку” разрывы НУРСов... Чувствовал, как его поднимают и куда-то несут, как отчаянно матерится сержант Климов. И в то же время он был где-то еще. Наваливалась, манила, звала к себе темная бездна - и он поддавался, шел к ней, втаптывая жесткую траву подошвами сандалий, а узкий ремешок шлема привычно давил на подбородок... Легионы восстали, и - шли, шли, который день шли к Вечному городу, рассеивая мелкие отряды правительственной гвардии. Он падал с коня, сраженный предательской стрелой в спину. Шагал в гренадерском строю на шведские пушки, чувствуя, как картечь рвет тело. С последней гранатой полз навстречу все перемалывающим стальным гусеницам “Пантеры”, прорвавшейся к медсанбату... И лишь временами, когда накатывала боль, он смутно различал призраки мира живых. Гудящий и вибрирующий пол “вертушки”. Зеленый полог палатки над головой. Снова гул и свист реактивных двигателей. Белый потолок операционной и лица, одинаково закрытые марлевыми масками... Призраки таяли, ускользали. Боль словно переключала канал телевизора, и он возрождался уже другим. Сарматом, обращающим в бегство врага. Пилотом “Ильюшина”, который первым ликующе прокричал в эфир: “Мое место - Берлин!!!” Наводчиком “сорокапятки”, поймавшим наконец сквозь заливающую глаза кровь борт вражеского танка...

* * *
- Бесполезно, мы не можем его вытянуть... Разряд, еще!!! Протереть оперполе, Маша, живее! Заводись, лейтенант, ну же... Какого черта, тебе еще жить да жить!

* * *

... Это было что-то новенькое. На этот раз он отчетливо ощущал себя лейтенантом Сорокиным, понимал, кто он, и что с ним. Но в то же время он видел широкие экраны, залитые сиянием мириадов звезд, и отражение этого сияния в бесчисленном множестве бегущих огней на пульте... Видел скорчившуюся в кресле фигуру в серебристом комбинезоне... Он каким-то образом знал, что это - уже не память предков, проснувшаяся в нем. Это - будущее. А еще Сорока знал, что ему туда нельзя. Ни под каким видом. Запрещено, а кем и почему... Но тем не менее тянула к себе звездная пыль, звала... Тянуло вернуться в кресло, слиться с серебристой фигурой в единое целое. Пусть. Пусть даже ценой жизни - он должен оказаться там! А где это “там”? Неважно... Встать на свою вахту, занять место за пультом погибающего, проваливающегося во вневременье тоннельного крейсера (Сорока вяло удивился незнакомому термину), даже если вахта окажется вечной!

И тут он увидел ее - молча стоящую чуть в стороне от пульта. Такую, какой он запомнил ее в последний раз - в простом светлом платье и туфлях-лодочках. Водопад черных волос был невыразимо, невероятно прекрасен, тем более в контрасте с белизной кожи. Наталья стояла и смотрела на него, и ее лицо было белым, мертвенно, до ужаса белым... почему? Но глаза - глаза жили, и эти глаза внятно и четко сказали ему: “Не смей! Не пущу!” А потом рухнул калейдоскоп красок, и он увидел разом их всех. Юную и свежую как весенний ветер римлянку Камиллу, провожающую своего Стерха в последний поход. Курносую смешливую Настасью, обнимающую бравого мичмана в черном кителе и “нахимовской” фуражке. Санинструктора Ольгу в выгоревшей на солнце гимнастерке, прижавшуюся к танкисту с перевязанной рукой... Они были разными, женщины всех эпох и времен. Но они были - Женщинами. Всегда единственными. Всегда самыми главными. Всегда - самой Жизнью. Потому что когда зовет Настоящая Женщина - отступает даже Смерть...

Наталья вскинула руки, как бы заслоняя от Сороки манящую звездную дорогу, шагнула навстречу. Ее черные, обычно загадочные глаза блеснули гневными слезами. Губы шевельнулись слабо. Сорока скорее угадал, чем услышал эти слова:

- Дурак... Не пущу...

А потом не было ничего, кроме белого слепящего света.

* * *

- А вы, собственно, кем ему... А, ясно... Да, жив, но еще очень слаб. Нет, и не умоляйте! Говорю же - нельзя! Гражданочка! Ну что вы так смотрите, как будто я ваш личный враг?! Ну хорошо - три минуты, не больше... Не надо мне вешаться на шею! И учтите - время пошло! Маша, проводи девушку...